Страница:
– Ты думаешь, с каждым? – вздохнул с надеждой Инфант, вспоминая, каким он бывает время от времени.
– В общем, они там веселятся, танцуют вроде даже, к Жеке какой-то тип клеится, до которого мне дела нет. Раз ей подходит, то я только рад. Но вот сам я бесхозный какой-то, как не пришитый ни к чему лацкан. Хотя были там, конечно, девушки, но, видимо, инкрустация все же во мне что-то в этот день надорвала. Как-то все они не по мне приходились. Не буду уточнять, не по мне – и все! Говорю ведь: отсутствовало во мне вдохновение.
– Без вдохновения тяжело, конечно, – согласился было Илюха, но тут же сам себе и возразил: – Хотя как девушки могут не вдохновлять? Вот здесь, в этом самом месте, я, стариканыч, тебя не понимаю.
– В общем, – продолжил я, – решил я тебе, Б.Б., позвонить, чтобы тоску свою разогнать. Подумал, может, ты тоже подтянешься, потому как чувство знакомого локтя – оно всегда важно, особенно на чужих вечеринках, где ты гол и одинок, как сокол.
– А почему «сокол» гол? Он же в перьях? – поинтересовался про пернатых Инфант, но мы не стали ему отвечать. Еще и оттого, что привыкли воспринимать все народные выражения дословно, не допытываясь и не ставя их под сомнения.
– Вот я и решил позвонить, – продолжал я. – Ну вы знаете, мобильниками я из принципа пренебрегаю, а значит, стал искать по квартире домашний, стационарный телефон. И вскоре нашел его, допотопный еще, с проводом к телефонной трубке и почему-то на сервантной полке. Меня сразу место расположения телефона удивило – зачем телефон в сервант ставить? Но, послушайте, кто я такой, чтобы в чужом доме свои порядки наводить? Ну, нравится им в серванте. Может, они им и не пользуются никогда, может, он у них только для антикварного декора? Мне-то чего, я и с сервантной полки запросто телефонный набор могу произвести. Вот и стал набирать.
– И чего? – скривил в саркастической улыбке губы Инфант. – Взорвалось, что ли, чего?
Как ни странно, он угадал.
– Ага, – вздохнул я. – Даже хуже. Полочка в серванте неприкрученной оказалась, просто так, на каких-то шатких штырьках сама по себе покоилась. Нет чтобы им меня заранее попросить полочку прикрутить. Я бы прикрутил, крепко, навылет – навык у меня теперь, после инкрустированного столика, имеется. Так нет, на неприкрученную полочку телефон поставили. Тоже – нашли куда! А я как раз при наборе номера на полочку локтем и оперся, несильно, но ей хватило.
Тут я выдержал театральную паузу, которая здесь полагалась. Хотя она и печальной, эта пауза, получилась.
– И съехала полочка со штырьков, или, если образнее, скажем, сошла с рельс. И грохнулась вниз, именно как военный эшелон, подорванный партизанами. И не одна грохнулась, а с телефоном, на ней стоящим. Но и не только с ним, а со всем, что на ней, на полочке, было установлено. А было установлено там многое!
Тут я выдержал еще одну паузу. Тоже печальную.
– Потом по осколкам в точности восстановить, какой кусок к чему относится, конечно, трудно было. Но по общему объему разбросанного по полу хрусталя, фарфора и прочих каких-то материалов тянуло на несколько солидных ваз, кубков, статуэток, ну, фужеров, конечно, возможно, с салатницами… И прочего всего, разного, что на нижних полках стояло и тоже, увлекаемое верхней полкой, вниз соскочило. И тоже вдребезги. То есть с точки зрения бьющихся предметов дом Жекиной подруги сильно все-таки истощился. Может, и осталось в нем чего-нибудь еще, но если и осталось, то лишь на кухне, куда я просто еще зайти не успел. В общем, чего там скромничать, прошелся я по квартире Чингисханом.
– Это точно, – закивал Инфант. – Ты иногда хамом бываешь. Но почему чианиз? Ты что, китайский хам, что ли? Ведь «чианиз», если меня не подводит память, в переводе с английского означает…
Но ни я, ни Илюха на Инфанта-англомана даже не глянули.
– Да, стариканер, если бы случить Герострата с Чингисханом, то в плане ихнего потомства ты бы у них старшим сыном вышел, – предположил БелоБородов.
– А что, Стратостат был женщиной? – снова проявил инициативу Инфант и снова в пустоту.
– Но, главное, представьте себя на моем месте, – продолжил я, и на этих словах оба моих товарища закачали в сомнении головами. Мол, невозможно такое представить – нас да на твоем разрушительном месте. – Даже если забыть про сгоревшую по моей вине Тамару Павловну, то все равно нелегкий мне денек выдался. Ведь вся эта хрустальная тяжесть грохнулась с полками прямо-таки на меня, увлекая за собой. А если бы и я вдребезги? А если бы психика у меня оказалась слабой, как у той Тамары Павловны, что тогда?
Тут оба моих слушателя только развели руки, не умея ответить на вопрос.
– А тут еще подлетает с кухни на звон бьющегося хрусталя хозяйка дома, ну та, которая недолюбливала меня с самого начала, и не верит своим глазам. Потому что зрелище действительно тяжелое, особенно для любой умелой, бережливой хозяйки. Руками только всплеснула, как пушкинская лебедушка крылами, и готова уже, похоже, сознание терять. Под глазами сразу же темные круги нарисовались, да и общая бледность к лицу однозначно подступила. Ну а мне что делать, какие мне слова для нее утешительные найти, чтобы не переживала она так? Что тут скажешь? Ну не предлагать же возместить урон материально? Во-первых, такой урон, а повторяю, побилось там недешево, мне и возместить бы не удалось. А во-вторых, дело-то не во мне, дело в полке, которая оказалась халатно не прикручена.
– Да, обстоятельства иногда бывают сильнее нас, – вздохнул Илюха, видимо, все глубже и глубже входя в мое неловкое положение.
– В общем, надо мне было как-то поддержать хозяйку, которая хоть и пыталась улыбаться по сторонам ради приличия, но глазами меня не любила пуще прежнего. А глаза – они же зеркало души, как сказал прозаик. Так вот, у этой хозяйки они были выпуклым, кривым зеркалом и увеличивали ее душу в несколько раз. Во всяком случае, отношение ее души ко мне. И не виделось в этом отношении ни понимания, ни сострадания, ни даже прощения, а наоборот, недоумение: «Что именно этого человека привело в мой дом? Зачем он разорил его? А главное, почему он не торопится уйти?»
– Да потому, – ответил за меня Илюха, – что мы иногда все же сильнее обстоятельств.
Тут я с Илюхой согласился и продолжил:
– Усадил я, значит, хозяйку в кресло, стоящее поблизости, а сам все думаю: ну как же мне ее поддержать, бедненькую, хотя бы морально? В конце концов, делов-то, подумаешь, хрусталь с фарфором – они же, как ни крути, то же стекло. Пусть и произведенное по более сложной технологии. «Да, ладно, – говорю я хозяйке, – вы, Зоечка, не горюйте. Посмотрите, сколько стекла вокруг разбитого, а ведь битое стекло, как известно, на счастье. Только представьте, говорю, сколько счастья вас теперь ожидает. Редкого, дорогого счастья, под стать разбитым предметам».
– Так и сказал? – не поверил Инфант.
– Слово в слово, – подтвердил я.
– Ну и нервы у тебя! – порадовался за меня Инфант.
– Ну а что было делать? Какие другие правильные слова найти? А найти правильные слова было необходимо. Потому что женщина, даже если она к тебе и недоброжелательная, на добрые слова первым делом реагирует.
– Это правда, – подтвердил Инфант, который про недоброжелательных женщин знал если не все, то многое.
– Но если на хозяйку мои слова и подействовали, то не в нужную сторону. Смотрю, она от них еще сильнее бледнеть начала, видимо, перспектива близкого обильного счастья слишком неожиданно на нее свалилась. И понимаю я, что одними словами не обойдется – выпить ей надо немного. Благо стол с бутылками и закусками рядом, даже на кухню спешить не надо. В общем, налил я ей, поднес к онемевшим ее губам и начал вливать потихонечку, так, чтобы она не захлебнулась…
– Но она захлебнулась? – перебил меня Инфант очередным радостным предположением.
– Нет, Инфантище, на сей раз ты не угадал, не захлебнулась она, совсем наоборот. Влил я ей тонкой струйкой, и стала она дышать ровнее. Все-таки полстакана водки на хрупкую женщину всегда оздоровительно действует.
– Полстакана! – удивился Инфант.
– Ну, не стакан же. Говорю, хрупкая она была, опьянела бы от стакана. А я тут же закусочку ей накладываю, салатик оливье, селедочку под шубой и прочее, традиционное. Тарелочку, пока еще не разбитую, отыскал, вилочку в хозяюшкины ручки вложил, а разжевывать и глотать – это уж ее добровольное дело. А остальные гости, понабежавшие отовсюду, – они уже хрустальные осколки в кучки сгребают и в ведра сваливают. Так как в одно ведро ну никак не помещалось. В общем, вскоре все встало на свои места – пол чистый, хозяйка Зоя постепенно в себя приходит, круги под глазами ближе к глазам сдвинулись. Я ее подкармливаю с вилочки, и она не сопротивляется особенно, даже на меня стала посматривать – хоть и по-прежнему с опаской, но уже и без особой лютости.
– Так, так, – задумчиво проговорил Илюха и как-то слишком внимательно стал вглядываться в меня.
Но я лишь пожал плечами, продолжая:
– Единственное, конечно, – сервант неприлично осиротел. Жалко и одичало смотрелся он совершенно пустой, будто Полифем светит тебе одной своей ослепшей глазницей.
– Кто, чем, почему? – забеспокоился было Инфант от сильно незнакомого названия, но потом затих постепенно.
– Да и у меня на сердце все-таки тяжесть камнем легла, – продолжал я, не обращая внимания на Инфанта. – Что же, думаю, меня такое преследует сегодня? Просто какая-то волна разрушений целый день подряд. А вдруг это рок, провидение такое? Может, я сегодня для общества опасный? Может, мне затаиться где-нибудь до утра, пока новую катаклизму не учинил?
– Скажи, пожалуйста, – подозрительно вежливо прервал меня Илюха. – А стол со всеми выпивками и закусками от серванта далеко находился?
Я аж удивился: ну что за нелепый вопрос? К чему? Но все же ответил, раз товарищ спрашивает:
– Да нет, близко совсем. Его, когда место для плясок освобождали, прямо к серванту и сдвинули, лишь узкий проход оставили. Мне, чтобы к телефону пробраться, в основном бочком приходилось протискиваться.
– Ага, – снова сосредоточенно закивал головой Илюха. – Скажи, – продолжил он дознание, – а не заметил ли ты в серванте, ну, до того, как он опрокинулся так неудачно, цветка какого-нибудь в вазочке?
И что-то опять задело меня в его голосе. Может быть, подозрительно точная осведомленность о месте происшествия.
– Точно, был цветок, маленький такой, невысокий, – вспомнил я. – Именно в вазочке. Хорошая такая вазочка, небольшая, тонкой работы. Разбилась, конечно, от падения. Да и цветок был симпатичный, типа кактуса, неброский такой, но деликатный, очевидное дитя безводных пустынь. Я потому и запомнил про цветок, что удивился даже, пока полка на меня сползала: почему это кактус – и в вазочке с водичкой? Вроде бы кактусы в горшочке с землей выращиваются. Хотя, если честно, растениевод я – не ахти. А уж кактусовод – тем более.
– Ты не только растениевод «не ахти». Ты многое чего, как выясняется, «не ахти», – не преминул злорадно воспользоваться моей слабостью Инфант. А вот Илюха, наоборот, задал еще один серьезный вопрос:
– А когда цветок падал, водичка из вазочки на закуски с салатами не пролилась случайно? – продолжал допытываться он.
– Может, и пролилась, – пожал я плечами. – Стол к серванту близко придвинут был. Вот, например, на «под шубу» запросто могло пролиться, потому как «под шубой» именно на том краю стола и находилась. Да и оливье, кажется, недалеко.
– И она, хозяйка Зоя, значит, покушала их немного? И оливье, и «под шубой»?
Он стал мне надоедать своими дотошными вопросами, этот Б.Б. Но я проявил выдержку и ответил терпеливо, как мог.
– Ну да, я же говорил. Особенно она на «под шубой» налегла. Да оно и понятно, свекла с селедочкой хорошо на пару нейтрализуют.
– Не все они нейтрализуют… Не все… – пробурчал себе под нос Илюха и сбился, и замолчал.
– Ну и что было потом? – вернул меня к сути Инфант.
– Да ничего не было, тишина. В прямом смысле – ни музыки особенной, ни радости дня рождения. Так что я потихоньку оделся, Жеке махнул и отчалил один, в поздний уже вечер. А что у них было потом, как хозяйка довеселилась? Этого я не знаю. Надо будет с Жекой поговорить, узнать.
– Говорил я с Жекой, узнал, – поднял на меня невеселые глаза Илюха. – Довеселилась хозяйка. В больнице хозяйка, в реанимации.
– Чего?! – не понял я.
– Прихватило ее сильно ночью с животом, даже туалет не помог. Пришлось «Скорую» вызывать. Тяжелейшее отравление, на все тело перекинулось. Врачи точного диагноза пока не установили, но, похоже, от цветочка, который ты, старикашка, ей в тарелку выжал, а потом скормил заботливо. От кактуса этого экзотического. Он из Африки родом, кактус этот. Кураре – не кураре, но туземцы ихние до сих пор в его соку стрелы смачивают. Крупного зверя он не завалит, слона или носорога, но на антилопу какую-нибудь его вполне хватает. Ты говоришь, хозяйка Зоя хрупкая оказалась? Хорошо, что через желудок вошло, потому и выжила пока.
Я сидел и не верил своим ушам, и Инфант, который был рядом, тоже не верил. Он только положил мне ладонь на левое запястье и сжал по-товарищески. Потому что на правом запястье лежала Илюхина ладонь, которая тоже все сжимала и сжимала.
– Кто ж знать-то мог? – только и вырвалось у меня. – Что они дома опасные цветки разводят, да еще в вазочках. А если бы я на его колючки накололся?
– Действительно, – тут же встал на мою сторону Инфант, – и нас бы всех сейчас тут разом перезаразил. У тебя, кстати, никакого повреждения на левом запястье нет? – спросил он, поспешно отдергивая ладонь.
– Да нет, – успокоил нас кактусовед Илюха. – У него, у кактуса этого, через колючки не передается, только вместе с соком. Прям как у нас, у людей. Вот в водичку немного сока попало, а потом на «под шубу». А потом в Зоин хрупкий организм.
– Ну и как она, Зоя, выживет? – Мне стало жалко недавнюю хозяйку. Видимо, не принесли ей счастья горки разбитого хрустала. Пока еще не принесли.
– Да ничего, оклемается, – успокоил нас с Инфантом Илюха. – Только вот на «под шубой» у нее теперь, наверное, непринятие выработается. Никогда ей, похоже, больше не лакомиться «под шубой».
– Ну, это ничего, – успокоился я. – В жизни бессчетно радостей, «под шубой» – больше, «под шубой» – меньше. Ерунда, не в шубе, в конце концов, счастье. Да и под шубой часто ничего нет особенного…
И мои друзья улыбнулись моему оптимизму и легко с ним согласились.
А тут зазвонил телефон, прямо у Илюхи в кармане зазвонил. Илюха его извлек, а потом разговаривал по нему, не долго, но интенсивно.
– Ну что? – спросили мы Илюху, когда он нажал на красную кнопку «отбой». – Какие новости?
– Мишка звонил, Лондырев. У него девушка новая появилась, в которую он шибко влюбился сгоряча. Вот он по этому случаю гостей зовет на сегодня, влюбленность их обоюдную обмывать. И меня пригласил, попросил, чтобы я девушек каких-нибудь свежих с собой прихватил. Народу там много будет, и он боится, что с девушками нехватка может произойти. Ну что, поедем? – обратился к нам Илюха.
– Ну а мы тут при чем, мы ж не девушки, мы наоборот, – заартачился было я. – И вообще, зачем нам туда, где их нехватка, нам надо туда, где их хватка.
Тут Инфант снова встал на мою сторону и снова закивал головой, мол, давай лучше туда, где девушек в избытке. Потому что в любом случае из кафе уже пора было сваливать – кофе в чашках закончилось, да и омлет уже даже на вилку не накалывался.
– Да будут там девушки, – успокоил нас Илюха. – К тому же все незнакомые, что хорошо. Просто недевушки там тоже будут в достатке. Ну а что они нам? Только на пользу, раствориться будет в ком, если потребуется. Потому что, стариканер, с тобой в гости, – обратился он уже непосредственно ко мне, – особенно после вчерашнего… Не знаю… Ты уверен, что твоя разрушительная волна на вчерашнем оборвалась, что цунами закончилось с наступлением нового календарного дня? Что не будет повторных подземных толчков или, как их называют специалисты, автошоков?
– Как-как их называют? – заторопился Инфант, который каждый раз боялся упустить новое, увлекательное для себя слово. Но в ответ ему прозвучала тишина.
– Не знаю, Б.Б., – начал оправдываться я. – Я в себе эту разрушительную силу не контролирую, она мне свыше дана. Хотя, думаю, притухла она после вчерашнего, после опаленной Тамары Павловны и отравленной Зои должна была притухнуть. Про столик инкрустированный да про хрусталь из серванта я уже не вспоминаю.
– А напрасно, – пробурчал Инфант, но мы сделали вид, что не расслышали.
– Ну ладно, будем надеяться, что приутихла, – понадеялся вслед за мной Илюха. – Потому как Лондырев, он вообще хороший парень, ну, вы его видели. Тихий, интеллигентный, в очках, и за девушку я его рад, потому что не часто везет ему с девушками. Так как, говорю, тихий он и интеллигентный, с консерваторским почти образованием.
– Что значит «почти»? – снова попросил уточнения Инфант. Но кого волнуют подобные уточнения?
– Так что ты, старикашка, – продолжал апеллировать ко мне Илюха, – не обижай его, и квартиру его не обижай. Попридержи свою парапсихологическую силу, не направляй ее против Лондырева.
– Я постараюсь. – Я пожал плечами. – Но говорю же, не все в моей власти, не контролирую я ее полностью. Но обещаю, что буду сдерживать ее внутри себя и постараюсь не дать ей выплеснуться наружу.
– Вот и хорошо, – принял мои заверения Илюха. – Давайте сейчас отдохнем друг от друга несколько часов. – Тут он обвел Инфанта взглядом. – А в семь на «Щукинской». Потому что Лондырев именно там, на «Щучке» и поселился.
И мы стали платить за омлет и за кофе. У Инфанта немного на омлет недоставало, но ничего, мы добавили, а потом я поднял глаза на юную официантку, которая смерила нас сверху вниз профессиональным официантским взглядом.
– Счастливая вы, – сказал я ей. И она, заслышав слово «счастье», оторвалась от счета и перевела удивленный взгляд на меня.
– Чего это я счастливая? – заинтересовалась она немного обиженным голосом.
– Да по вашим глазам видно, светятся они прям счастливыми лучиками. Так и хочется стоять перед вами и загорать под вашим взглядом. Как под солнышком летом. Даже крем от загара, похоже, не пригодится.
Я к чему это все начал? Лондырев ведь просил девушек с собой привести, хоть сколько-нибудь. Вот я и закинул невод на всякий случай, так, по инерции скорее. Потому что привод девушек всегда был на моей совести. Так как в «опекунском совете», который был создан при Инфанте, я отвечал за девушек. Не только за них, но в основном – за них. (Читай «Попытки любви в быту и на природе».)
Но видимо, официантка не хотела, чтобы мы стояли перед ней и загорали под ее лучиками и напоминали ей своим видом о креме. И она позвала в сторону:
– Мить, а Мить, – позвала она. – Тут ко мне пристают.
Я посмотрел на Илюху и развел руками:
– Ну не получилось, – сказал я.
И Илюха тоже развел руками, мол, не всегда же должно получаться.
И мы встали и, не дожидаясь обещанного Митю, покинули гостеприимное заведение.
– Ну что, – посоветовали мы Инфанту на улице, – ты отдохни пока малость от омлета с кофе. А в семь на «Щуке» встретимся.
И мы двинулись в разные стороны, потому что Инфант пошел к себе на какую-то Ямскую-Тверскую, а нам с Илюхой требовалось в метро.
– Стариканыч, – предложил я по дороге Илюхе, – может, к Лондыреву Жеку взять? Она же – девушка, как тому и требуется, к тому же она сама наверняка с удовольствием откликнется. Ей, когда перебор с мужчинами, всегда хорошо.
– Конечно, – согласился Илюха. – От Жеки всегда только дополнительное удовольствие.
– Дай мобильник, я ей сейчас позвоню, – попросил я Илюху, и он полез в карман.
– Когда ты уже свой собственный заведешь? – поинтересовался Б.Бородов, который каждый раз, когда я просил у него телефон, заводил один и тот же разговор. – Невозможно ведь без мобильника. Как ты живешь? Несовременный ты человек, нельзя так. Ты должен быть на постоянной оперативной связи. Тебе чего, денег жалко? Ну хочешь, я тебе спонсирую абонентскую плату?
– Какой ты все же коммерческий, Б.Б., даром что экономист, – посетовал я. – Думаешь, все купить можно, даже мою свободу? Нет, она за абонентскую плату не продается. Хотя на самом деле ты просто от досады на меня наезжаешь. От подсознательной досады на то, что засосала тебя коммуникационная Гидра и ты отдался ей покорно, как и все остальные вокруг. А вот я держусь все еще и не поддаюсь ей. Ты посмотри на себя, ты стал зависим от нее, как от тяжелого наркотика, подсел, можно сказать, на сотовую иглу. Ты ведь уже и шага ступить без тяжести в кармане не можешь, ты просто стал придатком к маленькому переносному устройству с несколькими незамысловатыми кнопками. И послушно на эти кнопки реагируешь, как подопытный, когда сигнал раздается. Ты взгляни правде в глаза – ты же, Б.Б., стал рабом лампы. И теперь хочешь, чтобы и меня в ее узкое горлышко вслед за тобой утащило.
– Да, я раб лампы, хоть и не Хоттабыч, – легко согласился Илюха. – Но согласись, ведь и ты не Аладдин.
– Ты прав, я не из Бухары, – признался я. – Но несмотря на это, я свободным человеком родился и не променяю ее на рабское удобство вечно докучливых звонков. Да ты сам посуди, что же это получается: любой желающий может запросто тебя достать в любую минуту, когда ему заблагорассудится?
Илюха только пожал плечами, не соглашаясь, но и не возражая.
– Ну подумай, – попросил я Илюху. – Ну как можно быть постоянно доступным для всех? Даже когда в сортире, даже когда в мыслях своих, в своих фантазиях, даже когда в ночных снах. А когда с девушкой наедине? Представь, вы уже настроились, уже все сложилось правильно, а тут звонок из кармана ее сброшенных на пол джинсов. «Да ладно, – говоришь ты девушке, – забудь». А она тебе в ответ в промежутках между тяжелыми вздохами: «А вдруг важное чего упущу», – и тут же насильственно прерывает процесс.
Я специально подобрал такой жуткий, скребущий по воображению пример. Я знал, что Илюху он всерьез прихватит за чуткую, эмоциональную на девушек душу.
– Важного, конечно, ничего не происходит, – продолжал я описывать драматическую сцену. – Это ее подруга звонит, узнать, как там у вас, все ли в порядке? Подходишь ли ты, оправдываешь ли их надежды? Впрочем, скоро вы с девушкой снова готовы – и на взгляд, и на ощупь… Казалось бы, ничего не может уже вас остановить… Но тут снова звоночек, теперь уже из твоих брюк.
– Вот это незадача, – согласился Илюха и покачал головой. Видимо, с ним происходило то, что театральные режиссеры называют «эффектом присутствия». Но я только сильнее сдавил свою сценическую хватку.
– «Не бери! Зачем тебе? Кому ты нужен?» – законно просит возбужденная девушка. Да ты и сам знаешь, что не нужно. Но внутри червяк сомнения все-таки гложет: а вдруг там что-то важное, не ждущее отлагательств? Пусть даже отлагательств сексуальных. Например, Инфанту срочная помощь понадобилась? Ему же помощь порой надобится. А у тебя чувство ответственности за Инфанта всегда было сильно развито. Даже сильнее тяги к возбужденной девушке.
– Ну, это ты уж хватанул через край, – проговорил Илюха. Но вскользь проговорил, не мешая рассказу.
– Вот ты и отодвигаешь свое желание на второй план, – продолжил я, – и страсть свою, и чувство, и девушку тоже. И стараешься невозмутимым, не выдающим волнения голосом проговорить: «Але?»
Тут я выдержал паузу, потому что подступал к запланированной развязке.
– А там, в телефоне… там совсем другая девушка. У нее, видите ли, интуиция не на шутку разыгралась, и она тут же заподозрила тебя в чем-то для себя очень обидном. Показалось ей, что ты вошел в заговор против нее. То есть такой ничем не спровоцированный приступ ревнивой паранойи с ней вдруг приключился. А тебе теперь его расхлебывать… Но как? Как тебе беседовать с параноической девушкой в присутствии другой девушки, у которой тут же не меньший приступ паранойи начинается?
Тут Илюха звучно вздохнул, проникаясь с головой в нешуточную проблему.
– Вот и расстраивается любовь. Может, не навсегда, но на данный вечер уж точно расстраивается. Ну и что хорошего в такой постоянной телефонной достаче?
– Да, так бывает иногда. Печальная ситуация, – закивал головой Илюха.
– Да и то, Б.Б., – зашел я на новый оборот, – что хорошего в том, что ты всюду доступен для абсолютно для всех? Ведь если доступен, то значит, и контролируемый ими всеми. А значит, ты и жизнью становишься контролируемый.
– Ты думаешь… – снова вздохнул Илюха и потупил глаза к асфальту.
– А моя главная задача, – пошел я на последний рукопашный штурм, – как раз в том, чтобы выйти из-под контроля жизни. Чтобы не отчитываться ей ни в чем – ни где был, ни с кем, ни почему так поздно домой вернулся. И всем другим, пусть и близким, пусть и любимым, но не отчитываться тоже. Потому что когда свободу теряешь, то и себя теряешь. А я, повторяю, свободным был рожден, от свободных родителей!
Тут я выдохнул и затормозил и закончил выступление.
– Розик, бескомпромиссный ты мой борец, – приобнял меня за плечи БелоБородов. – За что мы боремся-то с тобой? За нескольких одновременных девушек? Хотя, я согласен, это тяжелая и бескомпромиссная борьба. – Он снова похлопал меня по плечу. – Ты, впрочем, одну деталь позабыл. Там такая отключающая кнопочка на телефоне есть. Нажал на нее и отключился, и недоступен ты больше.
– В общем, они там веселятся, танцуют вроде даже, к Жеке какой-то тип клеится, до которого мне дела нет. Раз ей подходит, то я только рад. Но вот сам я бесхозный какой-то, как не пришитый ни к чему лацкан. Хотя были там, конечно, девушки, но, видимо, инкрустация все же во мне что-то в этот день надорвала. Как-то все они не по мне приходились. Не буду уточнять, не по мне – и все! Говорю ведь: отсутствовало во мне вдохновение.
– Без вдохновения тяжело, конечно, – согласился было Илюха, но тут же сам себе и возразил: – Хотя как девушки могут не вдохновлять? Вот здесь, в этом самом месте, я, стариканыч, тебя не понимаю.
– В общем, – продолжил я, – решил я тебе, Б.Б., позвонить, чтобы тоску свою разогнать. Подумал, может, ты тоже подтянешься, потому как чувство знакомого локтя – оно всегда важно, особенно на чужих вечеринках, где ты гол и одинок, как сокол.
– А почему «сокол» гол? Он же в перьях? – поинтересовался про пернатых Инфант, но мы не стали ему отвечать. Еще и оттого, что привыкли воспринимать все народные выражения дословно, не допытываясь и не ставя их под сомнения.
– Вот я и решил позвонить, – продолжал я. – Ну вы знаете, мобильниками я из принципа пренебрегаю, а значит, стал искать по квартире домашний, стационарный телефон. И вскоре нашел его, допотопный еще, с проводом к телефонной трубке и почему-то на сервантной полке. Меня сразу место расположения телефона удивило – зачем телефон в сервант ставить? Но, послушайте, кто я такой, чтобы в чужом доме свои порядки наводить? Ну, нравится им в серванте. Может, они им и не пользуются никогда, может, он у них только для антикварного декора? Мне-то чего, я и с сервантной полки запросто телефонный набор могу произвести. Вот и стал набирать.
– И чего? – скривил в саркастической улыбке губы Инфант. – Взорвалось, что ли, чего?
Как ни странно, он угадал.
– Ага, – вздохнул я. – Даже хуже. Полочка в серванте неприкрученной оказалась, просто так, на каких-то шатких штырьках сама по себе покоилась. Нет чтобы им меня заранее попросить полочку прикрутить. Я бы прикрутил, крепко, навылет – навык у меня теперь, после инкрустированного столика, имеется. Так нет, на неприкрученную полочку телефон поставили. Тоже – нашли куда! А я как раз при наборе номера на полочку локтем и оперся, несильно, но ей хватило.
Тут я выдержал театральную паузу, которая здесь полагалась. Хотя она и печальной, эта пауза, получилась.
– И съехала полочка со штырьков, или, если образнее, скажем, сошла с рельс. И грохнулась вниз, именно как военный эшелон, подорванный партизанами. И не одна грохнулась, а с телефоном, на ней стоящим. Но и не только с ним, а со всем, что на ней, на полочке, было установлено. А было установлено там многое!
Тут я выдержал еще одну паузу. Тоже печальную.
– Потом по осколкам в точности восстановить, какой кусок к чему относится, конечно, трудно было. Но по общему объему разбросанного по полу хрусталя, фарфора и прочих каких-то материалов тянуло на несколько солидных ваз, кубков, статуэток, ну, фужеров, конечно, возможно, с салатницами… И прочего всего, разного, что на нижних полках стояло и тоже, увлекаемое верхней полкой, вниз соскочило. И тоже вдребезги. То есть с точки зрения бьющихся предметов дом Жекиной подруги сильно все-таки истощился. Может, и осталось в нем чего-нибудь еще, но если и осталось, то лишь на кухне, куда я просто еще зайти не успел. В общем, чего там скромничать, прошелся я по квартире Чингисханом.
– Это точно, – закивал Инфант. – Ты иногда хамом бываешь. Но почему чианиз? Ты что, китайский хам, что ли? Ведь «чианиз», если меня не подводит память, в переводе с английского означает…
Но ни я, ни Илюха на Инфанта-англомана даже не глянули.
– Да, стариканер, если бы случить Герострата с Чингисханом, то в плане ихнего потомства ты бы у них старшим сыном вышел, – предположил БелоБородов.
– А что, Стратостат был женщиной? – снова проявил инициативу Инфант и снова в пустоту.
– Но, главное, представьте себя на моем месте, – продолжил я, и на этих словах оба моих товарища закачали в сомнении головами. Мол, невозможно такое представить – нас да на твоем разрушительном месте. – Даже если забыть про сгоревшую по моей вине Тамару Павловну, то все равно нелегкий мне денек выдался. Ведь вся эта хрустальная тяжесть грохнулась с полками прямо-таки на меня, увлекая за собой. А если бы и я вдребезги? А если бы психика у меня оказалась слабой, как у той Тамары Павловны, что тогда?
Тут оба моих слушателя только развели руки, не умея ответить на вопрос.
– А тут еще подлетает с кухни на звон бьющегося хрусталя хозяйка дома, ну та, которая недолюбливала меня с самого начала, и не верит своим глазам. Потому что зрелище действительно тяжелое, особенно для любой умелой, бережливой хозяйки. Руками только всплеснула, как пушкинская лебедушка крылами, и готова уже, похоже, сознание терять. Под глазами сразу же темные круги нарисовались, да и общая бледность к лицу однозначно подступила. Ну а мне что делать, какие мне слова для нее утешительные найти, чтобы не переживала она так? Что тут скажешь? Ну не предлагать же возместить урон материально? Во-первых, такой урон, а повторяю, побилось там недешево, мне и возместить бы не удалось. А во-вторых, дело-то не во мне, дело в полке, которая оказалась халатно не прикручена.
– Да, обстоятельства иногда бывают сильнее нас, – вздохнул Илюха, видимо, все глубже и глубже входя в мое неловкое положение.
– В общем, надо мне было как-то поддержать хозяйку, которая хоть и пыталась улыбаться по сторонам ради приличия, но глазами меня не любила пуще прежнего. А глаза – они же зеркало души, как сказал прозаик. Так вот, у этой хозяйки они были выпуклым, кривым зеркалом и увеличивали ее душу в несколько раз. Во всяком случае, отношение ее души ко мне. И не виделось в этом отношении ни понимания, ни сострадания, ни даже прощения, а наоборот, недоумение: «Что именно этого человека привело в мой дом? Зачем он разорил его? А главное, почему он не торопится уйти?»
– Да потому, – ответил за меня Илюха, – что мы иногда все же сильнее обстоятельств.
Тут я с Илюхой согласился и продолжил:
– Усадил я, значит, хозяйку в кресло, стоящее поблизости, а сам все думаю: ну как же мне ее поддержать, бедненькую, хотя бы морально? В конце концов, делов-то, подумаешь, хрусталь с фарфором – они же, как ни крути, то же стекло. Пусть и произведенное по более сложной технологии. «Да, ладно, – говорю я хозяйке, – вы, Зоечка, не горюйте. Посмотрите, сколько стекла вокруг разбитого, а ведь битое стекло, как известно, на счастье. Только представьте, говорю, сколько счастья вас теперь ожидает. Редкого, дорогого счастья, под стать разбитым предметам».
– Так и сказал? – не поверил Инфант.
– Слово в слово, – подтвердил я.
– Ну и нервы у тебя! – порадовался за меня Инфант.
– Ну а что было делать? Какие другие правильные слова найти? А найти правильные слова было необходимо. Потому что женщина, даже если она к тебе и недоброжелательная, на добрые слова первым делом реагирует.
– Это правда, – подтвердил Инфант, который про недоброжелательных женщин знал если не все, то многое.
– Но если на хозяйку мои слова и подействовали, то не в нужную сторону. Смотрю, она от них еще сильнее бледнеть начала, видимо, перспектива близкого обильного счастья слишком неожиданно на нее свалилась. И понимаю я, что одними словами не обойдется – выпить ей надо немного. Благо стол с бутылками и закусками рядом, даже на кухню спешить не надо. В общем, налил я ей, поднес к онемевшим ее губам и начал вливать потихонечку, так, чтобы она не захлебнулась…
– Но она захлебнулась? – перебил меня Инфант очередным радостным предположением.
– Нет, Инфантище, на сей раз ты не угадал, не захлебнулась она, совсем наоборот. Влил я ей тонкой струйкой, и стала она дышать ровнее. Все-таки полстакана водки на хрупкую женщину всегда оздоровительно действует.
– Полстакана! – удивился Инфант.
– Ну, не стакан же. Говорю, хрупкая она была, опьянела бы от стакана. А я тут же закусочку ей накладываю, салатик оливье, селедочку под шубой и прочее, традиционное. Тарелочку, пока еще не разбитую, отыскал, вилочку в хозяюшкины ручки вложил, а разжевывать и глотать – это уж ее добровольное дело. А остальные гости, понабежавшие отовсюду, – они уже хрустальные осколки в кучки сгребают и в ведра сваливают. Так как в одно ведро ну никак не помещалось. В общем, вскоре все встало на свои места – пол чистый, хозяйка Зоя постепенно в себя приходит, круги под глазами ближе к глазам сдвинулись. Я ее подкармливаю с вилочки, и она не сопротивляется особенно, даже на меня стала посматривать – хоть и по-прежнему с опаской, но уже и без особой лютости.
– Так, так, – задумчиво проговорил Илюха и как-то слишком внимательно стал вглядываться в меня.
Но я лишь пожал плечами, продолжая:
– Единственное, конечно, – сервант неприлично осиротел. Жалко и одичало смотрелся он совершенно пустой, будто Полифем светит тебе одной своей ослепшей глазницей.
– Кто, чем, почему? – забеспокоился было Инфант от сильно незнакомого названия, но потом затих постепенно.
– Да и у меня на сердце все-таки тяжесть камнем легла, – продолжал я, не обращая внимания на Инфанта. – Что же, думаю, меня такое преследует сегодня? Просто какая-то волна разрушений целый день подряд. А вдруг это рок, провидение такое? Может, я сегодня для общества опасный? Может, мне затаиться где-нибудь до утра, пока новую катаклизму не учинил?
– Скажи, пожалуйста, – подозрительно вежливо прервал меня Илюха. – А стол со всеми выпивками и закусками от серванта далеко находился?
Я аж удивился: ну что за нелепый вопрос? К чему? Но все же ответил, раз товарищ спрашивает:
– Да нет, близко совсем. Его, когда место для плясок освобождали, прямо к серванту и сдвинули, лишь узкий проход оставили. Мне, чтобы к телефону пробраться, в основном бочком приходилось протискиваться.
– Ага, – снова сосредоточенно закивал головой Илюха. – Скажи, – продолжил он дознание, – а не заметил ли ты в серванте, ну, до того, как он опрокинулся так неудачно, цветка какого-нибудь в вазочке?
И что-то опять задело меня в его голосе. Может быть, подозрительно точная осведомленность о месте происшествия.
– Точно, был цветок, маленький такой, невысокий, – вспомнил я. – Именно в вазочке. Хорошая такая вазочка, небольшая, тонкой работы. Разбилась, конечно, от падения. Да и цветок был симпатичный, типа кактуса, неброский такой, но деликатный, очевидное дитя безводных пустынь. Я потому и запомнил про цветок, что удивился даже, пока полка на меня сползала: почему это кактус – и в вазочке с водичкой? Вроде бы кактусы в горшочке с землей выращиваются. Хотя, если честно, растениевод я – не ахти. А уж кактусовод – тем более.
– Ты не только растениевод «не ахти». Ты многое чего, как выясняется, «не ахти», – не преминул злорадно воспользоваться моей слабостью Инфант. А вот Илюха, наоборот, задал еще один серьезный вопрос:
– А когда цветок падал, водичка из вазочки на закуски с салатами не пролилась случайно? – продолжал допытываться он.
– Может, и пролилась, – пожал я плечами. – Стол к серванту близко придвинут был. Вот, например, на «под шубу» запросто могло пролиться, потому как «под шубой» именно на том краю стола и находилась. Да и оливье, кажется, недалеко.
– И она, хозяйка Зоя, значит, покушала их немного? И оливье, и «под шубой»?
Он стал мне надоедать своими дотошными вопросами, этот Б.Б. Но я проявил выдержку и ответил терпеливо, как мог.
– Ну да, я же говорил. Особенно она на «под шубой» налегла. Да оно и понятно, свекла с селедочкой хорошо на пару нейтрализуют.
– Не все они нейтрализуют… Не все… – пробурчал себе под нос Илюха и сбился, и замолчал.
– Ну и что было потом? – вернул меня к сути Инфант.
– Да ничего не было, тишина. В прямом смысле – ни музыки особенной, ни радости дня рождения. Так что я потихоньку оделся, Жеке махнул и отчалил один, в поздний уже вечер. А что у них было потом, как хозяйка довеселилась? Этого я не знаю. Надо будет с Жекой поговорить, узнать.
– Говорил я с Жекой, узнал, – поднял на меня невеселые глаза Илюха. – Довеселилась хозяйка. В больнице хозяйка, в реанимации.
– Чего?! – не понял я.
– Прихватило ее сильно ночью с животом, даже туалет не помог. Пришлось «Скорую» вызывать. Тяжелейшее отравление, на все тело перекинулось. Врачи точного диагноза пока не установили, но, похоже, от цветочка, который ты, старикашка, ей в тарелку выжал, а потом скормил заботливо. От кактуса этого экзотического. Он из Африки родом, кактус этот. Кураре – не кураре, но туземцы ихние до сих пор в его соку стрелы смачивают. Крупного зверя он не завалит, слона или носорога, но на антилопу какую-нибудь его вполне хватает. Ты говоришь, хозяйка Зоя хрупкая оказалась? Хорошо, что через желудок вошло, потому и выжила пока.
Я сидел и не верил своим ушам, и Инфант, который был рядом, тоже не верил. Он только положил мне ладонь на левое запястье и сжал по-товарищески. Потому что на правом запястье лежала Илюхина ладонь, которая тоже все сжимала и сжимала.
– Кто ж знать-то мог? – только и вырвалось у меня. – Что они дома опасные цветки разводят, да еще в вазочках. А если бы я на его колючки накололся?
– Действительно, – тут же встал на мою сторону Инфант, – и нас бы всех сейчас тут разом перезаразил. У тебя, кстати, никакого повреждения на левом запястье нет? – спросил он, поспешно отдергивая ладонь.
– Да нет, – успокоил нас кактусовед Илюха. – У него, у кактуса этого, через колючки не передается, только вместе с соком. Прям как у нас, у людей. Вот в водичку немного сока попало, а потом на «под шубу». А потом в Зоин хрупкий организм.
– Ну и как она, Зоя, выживет? – Мне стало жалко недавнюю хозяйку. Видимо, не принесли ей счастья горки разбитого хрустала. Пока еще не принесли.
– Да ничего, оклемается, – успокоил нас с Инфантом Илюха. – Только вот на «под шубой» у нее теперь, наверное, непринятие выработается. Никогда ей, похоже, больше не лакомиться «под шубой».
– Ну, это ничего, – успокоился я. – В жизни бессчетно радостей, «под шубой» – больше, «под шубой» – меньше. Ерунда, не в шубе, в конце концов, счастье. Да и под шубой часто ничего нет особенного…
И мои друзья улыбнулись моему оптимизму и легко с ним согласились.
А тут зазвонил телефон, прямо у Илюхи в кармане зазвонил. Илюха его извлек, а потом разговаривал по нему, не долго, но интенсивно.
– Ну что? – спросили мы Илюху, когда он нажал на красную кнопку «отбой». – Какие новости?
– Мишка звонил, Лондырев. У него девушка новая появилась, в которую он шибко влюбился сгоряча. Вот он по этому случаю гостей зовет на сегодня, влюбленность их обоюдную обмывать. И меня пригласил, попросил, чтобы я девушек каких-нибудь свежих с собой прихватил. Народу там много будет, и он боится, что с девушками нехватка может произойти. Ну что, поедем? – обратился к нам Илюха.
– Ну а мы тут при чем, мы ж не девушки, мы наоборот, – заартачился было я. – И вообще, зачем нам туда, где их нехватка, нам надо туда, где их хватка.
Тут Инфант снова встал на мою сторону и снова закивал головой, мол, давай лучше туда, где девушек в избытке. Потому что в любом случае из кафе уже пора было сваливать – кофе в чашках закончилось, да и омлет уже даже на вилку не накалывался.
– Да будут там девушки, – успокоил нас Илюха. – К тому же все незнакомые, что хорошо. Просто недевушки там тоже будут в достатке. Ну а что они нам? Только на пользу, раствориться будет в ком, если потребуется. Потому что, стариканер, с тобой в гости, – обратился он уже непосредственно ко мне, – особенно после вчерашнего… Не знаю… Ты уверен, что твоя разрушительная волна на вчерашнем оборвалась, что цунами закончилось с наступлением нового календарного дня? Что не будет повторных подземных толчков или, как их называют специалисты, автошоков?
– Как-как их называют? – заторопился Инфант, который каждый раз боялся упустить новое, увлекательное для себя слово. Но в ответ ему прозвучала тишина.
– Не знаю, Б.Б., – начал оправдываться я. – Я в себе эту разрушительную силу не контролирую, она мне свыше дана. Хотя, думаю, притухла она после вчерашнего, после опаленной Тамары Павловны и отравленной Зои должна была притухнуть. Про столик инкрустированный да про хрусталь из серванта я уже не вспоминаю.
– А напрасно, – пробурчал Инфант, но мы сделали вид, что не расслышали.
– Ну ладно, будем надеяться, что приутихла, – понадеялся вслед за мной Илюха. – Потому как Лондырев, он вообще хороший парень, ну, вы его видели. Тихий, интеллигентный, в очках, и за девушку я его рад, потому что не часто везет ему с девушками. Так как, говорю, тихий он и интеллигентный, с консерваторским почти образованием.
– Что значит «почти»? – снова попросил уточнения Инфант. Но кого волнуют подобные уточнения?
– Так что ты, старикашка, – продолжал апеллировать ко мне Илюха, – не обижай его, и квартиру его не обижай. Попридержи свою парапсихологическую силу, не направляй ее против Лондырева.
– Я постараюсь. – Я пожал плечами. – Но говорю же, не все в моей власти, не контролирую я ее полностью. Но обещаю, что буду сдерживать ее внутри себя и постараюсь не дать ей выплеснуться наружу.
– Вот и хорошо, – принял мои заверения Илюха. – Давайте сейчас отдохнем друг от друга несколько часов. – Тут он обвел Инфанта взглядом. – А в семь на «Щукинской». Потому что Лондырев именно там, на «Щучке» и поселился.
И мы стали платить за омлет и за кофе. У Инфанта немного на омлет недоставало, но ничего, мы добавили, а потом я поднял глаза на юную официантку, которая смерила нас сверху вниз профессиональным официантским взглядом.
– Счастливая вы, – сказал я ей. И она, заслышав слово «счастье», оторвалась от счета и перевела удивленный взгляд на меня.
– Чего это я счастливая? – заинтересовалась она немного обиженным голосом.
– Да по вашим глазам видно, светятся они прям счастливыми лучиками. Так и хочется стоять перед вами и загорать под вашим взглядом. Как под солнышком летом. Даже крем от загара, похоже, не пригодится.
Я к чему это все начал? Лондырев ведь просил девушек с собой привести, хоть сколько-нибудь. Вот я и закинул невод на всякий случай, так, по инерции скорее. Потому что привод девушек всегда был на моей совести. Так как в «опекунском совете», который был создан при Инфанте, я отвечал за девушек. Не только за них, но в основном – за них. (Читай «Попытки любви в быту и на природе».)
Но видимо, официантка не хотела, чтобы мы стояли перед ней и загорали под ее лучиками и напоминали ей своим видом о креме. И она позвала в сторону:
– Мить, а Мить, – позвала она. – Тут ко мне пристают.
Я посмотрел на Илюху и развел руками:
– Ну не получилось, – сказал я.
И Илюха тоже развел руками, мол, не всегда же должно получаться.
И мы встали и, не дожидаясь обещанного Митю, покинули гостеприимное заведение.
– Ну что, – посоветовали мы Инфанту на улице, – ты отдохни пока малость от омлета с кофе. А в семь на «Щуке» встретимся.
И мы двинулись в разные стороны, потому что Инфант пошел к себе на какую-то Ямскую-Тверскую, а нам с Илюхой требовалось в метро.
– Стариканыч, – предложил я по дороге Илюхе, – может, к Лондыреву Жеку взять? Она же – девушка, как тому и требуется, к тому же она сама наверняка с удовольствием откликнется. Ей, когда перебор с мужчинами, всегда хорошо.
– Конечно, – согласился Илюха. – От Жеки всегда только дополнительное удовольствие.
– Дай мобильник, я ей сейчас позвоню, – попросил я Илюху, и он полез в карман.
– Когда ты уже свой собственный заведешь? – поинтересовался Б.Бородов, который каждый раз, когда я просил у него телефон, заводил один и тот же разговор. – Невозможно ведь без мобильника. Как ты живешь? Несовременный ты человек, нельзя так. Ты должен быть на постоянной оперативной связи. Тебе чего, денег жалко? Ну хочешь, я тебе спонсирую абонентскую плату?
– Какой ты все же коммерческий, Б.Б., даром что экономист, – посетовал я. – Думаешь, все купить можно, даже мою свободу? Нет, она за абонентскую плату не продается. Хотя на самом деле ты просто от досады на меня наезжаешь. От подсознательной досады на то, что засосала тебя коммуникационная Гидра и ты отдался ей покорно, как и все остальные вокруг. А вот я держусь все еще и не поддаюсь ей. Ты посмотри на себя, ты стал зависим от нее, как от тяжелого наркотика, подсел, можно сказать, на сотовую иглу. Ты ведь уже и шага ступить без тяжести в кармане не можешь, ты просто стал придатком к маленькому переносному устройству с несколькими незамысловатыми кнопками. И послушно на эти кнопки реагируешь, как подопытный, когда сигнал раздается. Ты взгляни правде в глаза – ты же, Б.Б., стал рабом лампы. И теперь хочешь, чтобы и меня в ее узкое горлышко вслед за тобой утащило.
– Да, я раб лампы, хоть и не Хоттабыч, – легко согласился Илюха. – Но согласись, ведь и ты не Аладдин.
– Ты прав, я не из Бухары, – признался я. – Но несмотря на это, я свободным человеком родился и не променяю ее на рабское удобство вечно докучливых звонков. Да ты сам посуди, что же это получается: любой желающий может запросто тебя достать в любую минуту, когда ему заблагорассудится?
Илюха только пожал плечами, не соглашаясь, но и не возражая.
– Ну подумай, – попросил я Илюху. – Ну как можно быть постоянно доступным для всех? Даже когда в сортире, даже когда в мыслях своих, в своих фантазиях, даже когда в ночных снах. А когда с девушкой наедине? Представь, вы уже настроились, уже все сложилось правильно, а тут звонок из кармана ее сброшенных на пол джинсов. «Да ладно, – говоришь ты девушке, – забудь». А она тебе в ответ в промежутках между тяжелыми вздохами: «А вдруг важное чего упущу», – и тут же насильственно прерывает процесс.
Я специально подобрал такой жуткий, скребущий по воображению пример. Я знал, что Илюху он всерьез прихватит за чуткую, эмоциональную на девушек душу.
– Важного, конечно, ничего не происходит, – продолжал я описывать драматическую сцену. – Это ее подруга звонит, узнать, как там у вас, все ли в порядке? Подходишь ли ты, оправдываешь ли их надежды? Впрочем, скоро вы с девушкой снова готовы – и на взгляд, и на ощупь… Казалось бы, ничего не может уже вас остановить… Но тут снова звоночек, теперь уже из твоих брюк.
– Вот это незадача, – согласился Илюха и покачал головой. Видимо, с ним происходило то, что театральные режиссеры называют «эффектом присутствия». Но я только сильнее сдавил свою сценическую хватку.
– «Не бери! Зачем тебе? Кому ты нужен?» – законно просит возбужденная девушка. Да ты и сам знаешь, что не нужно. Но внутри червяк сомнения все-таки гложет: а вдруг там что-то важное, не ждущее отлагательств? Пусть даже отлагательств сексуальных. Например, Инфанту срочная помощь понадобилась? Ему же помощь порой надобится. А у тебя чувство ответственности за Инфанта всегда было сильно развито. Даже сильнее тяги к возбужденной девушке.
– Ну, это ты уж хватанул через край, – проговорил Илюха. Но вскользь проговорил, не мешая рассказу.
– Вот ты и отодвигаешь свое желание на второй план, – продолжил я, – и страсть свою, и чувство, и девушку тоже. И стараешься невозмутимым, не выдающим волнения голосом проговорить: «Але?»
Тут я выдержал паузу, потому что подступал к запланированной развязке.
– А там, в телефоне… там совсем другая девушка. У нее, видите ли, интуиция не на шутку разыгралась, и она тут же заподозрила тебя в чем-то для себя очень обидном. Показалось ей, что ты вошел в заговор против нее. То есть такой ничем не спровоцированный приступ ревнивой паранойи с ней вдруг приключился. А тебе теперь его расхлебывать… Но как? Как тебе беседовать с параноической девушкой в присутствии другой девушки, у которой тут же не меньший приступ паранойи начинается?
Тут Илюха звучно вздохнул, проникаясь с головой в нешуточную проблему.
– Вот и расстраивается любовь. Может, не навсегда, но на данный вечер уж точно расстраивается. Ну и что хорошего в такой постоянной телефонной достаче?
– Да, так бывает иногда. Печальная ситуация, – закивал головой Илюха.
– Да и то, Б.Б., – зашел я на новый оборот, – что хорошего в том, что ты всюду доступен для абсолютно для всех? Ведь если доступен, то значит, и контролируемый ими всеми. А значит, ты и жизнью становишься контролируемый.
– Ты думаешь… – снова вздохнул Илюха и потупил глаза к асфальту.
– А моя главная задача, – пошел я на последний рукопашный штурм, – как раз в том, чтобы выйти из-под контроля жизни. Чтобы не отчитываться ей ни в чем – ни где был, ни с кем, ни почему так поздно домой вернулся. И всем другим, пусть и близким, пусть и любимым, но не отчитываться тоже. Потому что когда свободу теряешь, то и себя теряешь. А я, повторяю, свободным был рожден, от свободных родителей!
Тут я выдохнул и затормозил и закончил выступление.
– Розик, бескомпромиссный ты мой борец, – приобнял меня за плечи БелоБородов. – За что мы боремся-то с тобой? За нескольких одновременных девушек? Хотя, я согласен, это тяжелая и бескомпромиссная борьба. – Он снова похлопал меня по плечу. – Ты, впрочем, одну деталь позабыл. Там такая отключающая кнопочка на телефоне есть. Нажал на нее и отключился, и недоступен ты больше.