Страница:
Свекровь, вернувшись с кастрированным ни за что ни про что котом, была вынуждена промыть все с хлоркой и приходить мыть полы три раза в день в течение недели. Катя, приехав к маме, развела марганцовку, протерлась раствором сама, а потом полила из ковшичка мужа. Тот поначалу упирался, но Катя сделала такое лицо, что муж покорно дал себя продезинфицировать. Мама согласилась на марганцовку без лишних уговоров. Ну а дочери Катя устроила настоящую марганцовую ванную.
Катя звонила свекрови и требовала, чтобы после хлорки она прошлась еще одним слоем нашатырного спирта. Катя хотела и полы помыть марганцовкой, но муж сказал, что паркет жалко – только недавно после ремонта.
Пока Катя жила в эвакуации у мамы, она не переставала звонить в МЧС и требовать контрольного замера уровня радиации. Надо сказать, МЧС приехала, замерила и торжественно объявила, что можно возвращаться – все в норме.
Единственным пострадавшим в этой истории стал кот, который так и не понял, за что его подвергли кастрации. На нервной почве он стал больше есть и спать. Катин муж тоже хотел бы больше есть и спать, но Катя решила, что ртуть могла осесть в организме, и перевела мужа на здоровое антиоксидантное питание и принялась будить его по утрам, чтобы выгнать на пробежку. Муж выходил на улицу, закуривал сигарету и рассказывал консьержке, как разбитый градусник может изменить жизнь. Консьержка выдавала ему ножку от гриль-курицы из «Ашана» и смотрела, как он ест. Катина свекровь увлеклась йогой и, кажется, нашла себе «интересного мужчину». Катина мама ей немного завидует, хотя и не подает виду. И только Катин отец продолжает утверждать, что ладно бабы истерички, но ведь зять должен был знать, что лучшее лечение от радиации – водка.
Когда дом превращается в лазарет. Что делать, если болеют муж и дети
Что делать, если сын-подросток требует купить что-нибудь ненужное?
Родительское собрание. Как себя вести?
Катя звонила свекрови и требовала, чтобы после хлорки она прошлась еще одним слоем нашатырного спирта. Катя хотела и полы помыть марганцовкой, но муж сказал, что паркет жалко – только недавно после ремонта.
Пока Катя жила в эвакуации у мамы, она не переставала звонить в МЧС и требовать контрольного замера уровня радиации. Надо сказать, МЧС приехала, замерила и торжественно объявила, что можно возвращаться – все в норме.
Единственным пострадавшим в этой истории стал кот, который так и не понял, за что его подвергли кастрации. На нервной почве он стал больше есть и спать. Катин муж тоже хотел бы больше есть и спать, но Катя решила, что ртуть могла осесть в организме, и перевела мужа на здоровое антиоксидантное питание и принялась будить его по утрам, чтобы выгнать на пробежку. Муж выходил на улицу, закуривал сигарету и рассказывал консьержке, как разбитый градусник может изменить жизнь. Консьержка выдавала ему ножку от гриль-курицы из «Ашана» и смотрела, как он ест. Катина свекровь увлеклась йогой и, кажется, нашла себе «интересного мужчину». Катина мама ей немного завидует, хотя и не подает виду. И только Катин отец продолжает утверждать, что ладно бабы истерички, но ведь зять должен был знать, что лучшее лечение от радиации – водка.
Когда дом превращается в лазарет. Что делать, если болеют муж и дети
Дети имеют обыкновение болеть или по очереди, один за другим, чтобы не позволить матери расслабиться, или вместе, чтобы дать матери заряд адреналина. Но гораздо хуже, когда болеет еще и муж.
Да, когда болеют дети, даже пресловутым ОРВИ, обрывается сердце. Когда болеет муж, хочется найти цианистый калий и дать, чтобы уже не мучился. При этом женщина болеть вроде как не может. То есть может, но так, чтобы это было не видно.
Было дело – я долго держалась, но все-таки свалилась. Лежала, кашляла. Муж закрыл меня в комнате, выдал отдельную посуду, как зачумленной, и старался не заходить без особой надобности. «Почему ты все время болеешь?» – недовольно спросил меня он. Я задохнулась от возмущения и долго кашляла, как туберкулезник. Правильно говорит моя мама: «У мужчины сестра должна быть богатая, а жена – здоровая».
У меня заболели все и сразу. Муж лежал на диване в позе младенца и умирал. Он стонал, держался за сердце, хотя у него были сопли, просил принести стакан воды и требовал заверений в любви.
Сын понимал, что мне не до него, и начинал требовать внимания вечером, когда отец семейства был напоен таблетками, намазан мазями и уложен с книжкой. Он кашлял, вызывая рвоту, держался за ногу, хотя у него тоже были сопли, и просил разрешения пять минут поиграть на компьютере, чтобы ему стало «полегче». Дочь заступала на смену в ночь – хныкала, сбрасывала одеяло, снимала носок, требовала попить, игрушку. У нее не было ни соплей, ни кашля, только температура. Или мне только казалось, что она «горяченькая».
Половина кухонного стола была завалена лекарствами, пипетками и мерными ложками. В холодильнике стояли отвар шиповника с корнем имбиря, мед с соком черной редьки и нутряное сало. Открыть холодильник было невозможно – запах сшибал с ног.
Ничего удивительного, что я все перепутала. Сыну дала съесть нутряное сало, дочь накормила медом с редькой, а мужу дала жаропонижающую свечку вместе с водой – чтобы выпил. Странно, но всем стало легче.
На следующий день дом был похож на свалку. Рядом с кроватью мужа скопилось несколько чашек и стопка книг. Комната сына была завалена бумажными носовыми платками, как снежными хлопьями. А дочери понравилось открывать и закрывать упаковки с флаконами. И пока она пыталась отвинтить крышки, я успевала сварить бульон.
Еще через день все пошли на поправку и стали капризничать.
– Мне разве можно делать домашнее задание? – спрашивал сын. – Ты уверена, что мне не станет хуже? Может, я еще болею?
– Не хочу капать в нос, – говорил муж. – Капли в горло попадают, и они невкусные.
– А-а-а-а! – кричала дочь.
У нее появилась новая игра – она брала со стола предметы и складывала их в мусорное ведро. Я рылась в мусоре в поисках пипетки, носовых платков и капель. Дочь возмущалась и опять все выбрасывала.
А еще она ходила за мной по дому с игрушечным набором врача и ставила всем градусник. На ночь она требовала почитать про Айболита.
– Пожалуйста, отнеси на кухню чашку, – попросила я мужа.
Он шел по коридору, подволакивая ногу и постанывая. Посередине пути остановился и картинно высморкался – соплей уже не было. И кашля тоже. Но муж усердно хрипел.
– Устал я что-то, – произнес он и вернулся в кровать.
Сын пролил горячее молоко, которое пил, лежа на диване, задрав ноги. Дочь все-таки разбила флакон с сиропом от кашля.
– Что мне делать? – позвонила я маме.
– Снять номер в гостинице и выспаться, – посоветовала она.
Кстати, именно мама научила меня делать уколы. После аварии у нее так «прихватывало» спину, что она могла только лежать на животе, курить, сбрасывая пепел в пепельницу, стоящую на полу, и тихо материться.
– Давай уже, – кричала она мне.
– Не могу, я боюсь, – плакала я.
Я колола маму, заливаясь слезами, а в свободное время тренировалась на яблоках и бегала к всегда немножко нетрезвой, но бесконечно доброй и ласковой соседке-медсестре, которая учила меня находить вены, смешивать лекарство с физраствором и ставить капельницу на швабре.
После этого мне было ничего не страшно. Я колола плачущих детей – при этом один мальчик мне растесал бровь игрушечным паровозиком, – кусающихся собак – одна, к счастью, привитая от бешенства, все-таки цапнула. Я колола коллег в туалете и однажды сделала укол в пробке на дороге. Я делала уколы самой себе, беременной, перед зеркалом. И даже уши один раз проколола подружке. Все говорили, что рука у меня легкая.
Уколы прописали моему мужу. Дозировка минимальная, иголка – самая тоненькая.
– Подожди, я еще не готов, – стонал муж. – Мне нужно лечь.
– Не обязательно, можешь стоять.
– Нет, я лягу. Так будет легче. Предупреди, когда будешь колоть, чтобы я вдохнул. А-а-а! Я же просил предупредить!
– Не может быть, чтобы было так больно, – удивилась я.
– Ужасно больно. У меня даже нога онемела. Уже можно вставать? Может, лучше полежать? У меня там нет синяка? Почему-то я встать не могу.
Уколов надо было сделать десять. Муж стонал, тер больные места, говорил, что я специально ему так больно делаю, и вообще… у него там синяки, кровоподтеки и шишки. Я прикладывала на его «больное» место, чистое, как попка младенца, без единого следа, капусту, за которой утром специально бегала на рынок.
– А можно какое-нибудь болеутоляющее? – чуть не плакал муж.
Я капала ему валокордин, правда, пока несла рюмку, выпивала сама – чтобы не сорваться.
– Не хочу… не буду… зачем? Я устал! Не могу сидеть. У меня там точно нет гематомы? Посмотри повнимательнее! Может, нам лампочки поменять? Ничего не видно!
Каждый вечер муж торжественно укладывался на диван, на две подушки, и застывал с мученическим выражением лица. После укола он еще долго лежал и просил чай, плед, еще одну подушку, открыть форточку, закрыть форточку и тихо постанывал.
Раньше я думала, что мужчины как дети. Нет, они хуже детей. И хуже собак. Они совершенно не умеют терпеть. Каждый вечер я ловила себя на мысли, что мне хочется ударить мужа паровозиком по голове и укусить его за руку.
Это случилось на девятый день уколов.
– Не могу переключиться, – простонал муж. – Все время чувствую место укола.
Я со всей силы наступила ему на ногу. И еще раз.
– Что ты делаешь? С ума сошла? Больно же! – закричал он.
– Где больно? – поинтересовалась я.
– Нога!!!
– Ну не попа же…
Да, когда болеют дети, даже пресловутым ОРВИ, обрывается сердце. Когда болеет муж, хочется найти цианистый калий и дать, чтобы уже не мучился. При этом женщина болеть вроде как не может. То есть может, но так, чтобы это было не видно.
Было дело – я долго держалась, но все-таки свалилась. Лежала, кашляла. Муж закрыл меня в комнате, выдал отдельную посуду, как зачумленной, и старался не заходить без особой надобности. «Почему ты все время болеешь?» – недовольно спросил меня он. Я задохнулась от возмущения и долго кашляла, как туберкулезник. Правильно говорит моя мама: «У мужчины сестра должна быть богатая, а жена – здоровая».
У меня заболели все и сразу. Муж лежал на диване в позе младенца и умирал. Он стонал, держался за сердце, хотя у него были сопли, просил принести стакан воды и требовал заверений в любви.
Сын понимал, что мне не до него, и начинал требовать внимания вечером, когда отец семейства был напоен таблетками, намазан мазями и уложен с книжкой. Он кашлял, вызывая рвоту, держался за ногу, хотя у него тоже были сопли, и просил разрешения пять минут поиграть на компьютере, чтобы ему стало «полегче». Дочь заступала на смену в ночь – хныкала, сбрасывала одеяло, снимала носок, требовала попить, игрушку. У нее не было ни соплей, ни кашля, только температура. Или мне только казалось, что она «горяченькая».
Половина кухонного стола была завалена лекарствами, пипетками и мерными ложками. В холодильнике стояли отвар шиповника с корнем имбиря, мед с соком черной редьки и нутряное сало. Открыть холодильник было невозможно – запах сшибал с ног.
Ничего удивительного, что я все перепутала. Сыну дала съесть нутряное сало, дочь накормила медом с редькой, а мужу дала жаропонижающую свечку вместе с водой – чтобы выпил. Странно, но всем стало легче.
На следующий день дом был похож на свалку. Рядом с кроватью мужа скопилось несколько чашек и стопка книг. Комната сына была завалена бумажными носовыми платками, как снежными хлопьями. А дочери понравилось открывать и закрывать упаковки с флаконами. И пока она пыталась отвинтить крышки, я успевала сварить бульон.
Еще через день все пошли на поправку и стали капризничать.
– Мне разве можно делать домашнее задание? – спрашивал сын. – Ты уверена, что мне не станет хуже? Может, я еще болею?
– Не хочу капать в нос, – говорил муж. – Капли в горло попадают, и они невкусные.
– А-а-а-а! – кричала дочь.
У нее появилась новая игра – она брала со стола предметы и складывала их в мусорное ведро. Я рылась в мусоре в поисках пипетки, носовых платков и капель. Дочь возмущалась и опять все выбрасывала.
А еще она ходила за мной по дому с игрушечным набором врача и ставила всем градусник. На ночь она требовала почитать про Айболита.
– Пожалуйста, отнеси на кухню чашку, – попросила я мужа.
Он шел по коридору, подволакивая ногу и постанывая. Посередине пути остановился и картинно высморкался – соплей уже не было. И кашля тоже. Но муж усердно хрипел.
– Устал я что-то, – произнес он и вернулся в кровать.
Сын пролил горячее молоко, которое пил, лежа на диване, задрав ноги. Дочь все-таки разбила флакон с сиропом от кашля.
– Что мне делать? – позвонила я маме.
– Снять номер в гостинице и выспаться, – посоветовала она.
Кстати, именно мама научила меня делать уколы. После аварии у нее так «прихватывало» спину, что она могла только лежать на животе, курить, сбрасывая пепел в пепельницу, стоящую на полу, и тихо материться.
– Давай уже, – кричала она мне.
– Не могу, я боюсь, – плакала я.
Я колола маму, заливаясь слезами, а в свободное время тренировалась на яблоках и бегала к всегда немножко нетрезвой, но бесконечно доброй и ласковой соседке-медсестре, которая учила меня находить вены, смешивать лекарство с физраствором и ставить капельницу на швабре.
После этого мне было ничего не страшно. Я колола плачущих детей – при этом один мальчик мне растесал бровь игрушечным паровозиком, – кусающихся собак – одна, к счастью, привитая от бешенства, все-таки цапнула. Я колола коллег в туалете и однажды сделала укол в пробке на дороге. Я делала уколы самой себе, беременной, перед зеркалом. И даже уши один раз проколола подружке. Все говорили, что рука у меня легкая.
Уколы прописали моему мужу. Дозировка минимальная, иголка – самая тоненькая.
– Подожди, я еще не готов, – стонал муж. – Мне нужно лечь.
– Не обязательно, можешь стоять.
– Нет, я лягу. Так будет легче. Предупреди, когда будешь колоть, чтобы я вдохнул. А-а-а! Я же просил предупредить!
– Не может быть, чтобы было так больно, – удивилась я.
– Ужасно больно. У меня даже нога онемела. Уже можно вставать? Может, лучше полежать? У меня там нет синяка? Почему-то я встать не могу.
Уколов надо было сделать десять. Муж стонал, тер больные места, говорил, что я специально ему так больно делаю, и вообще… у него там синяки, кровоподтеки и шишки. Я прикладывала на его «больное» место, чистое, как попка младенца, без единого следа, капусту, за которой утром специально бегала на рынок.
– А можно какое-нибудь болеутоляющее? – чуть не плакал муж.
Я капала ему валокордин, правда, пока несла рюмку, выпивала сама – чтобы не сорваться.
– Не хочу… не буду… зачем? Я устал! Не могу сидеть. У меня там точно нет гематомы? Посмотри повнимательнее! Может, нам лампочки поменять? Ничего не видно!
Каждый вечер муж торжественно укладывался на диван, на две подушки, и застывал с мученическим выражением лица. После укола он еще долго лежал и просил чай, плед, еще одну подушку, открыть форточку, закрыть форточку и тихо постанывал.
Раньше я думала, что мужчины как дети. Нет, они хуже детей. И хуже собак. Они совершенно не умеют терпеть. Каждый вечер я ловила себя на мысли, что мне хочется ударить мужа паровозиком по голове и укусить его за руку.
Это случилось на девятый день уколов.
– Не могу переключиться, – простонал муж. – Все время чувствую место укола.
Я со всей силы наступила ему на ногу. И еще раз.
– Что ты делаешь? С ума сошла? Больно же! – закричал он.
– Где больно? – поинтересовалась я.
– Нога!!!
– Ну не попа же…
Что делать, если сын-подросток требует купить что-нибудь ненужное?
Психологи так и пишут: «Осторожно, подросток!» Ну, это нам, мамам, и так понятно. Первое правило, по мнению специалистов: если ребенок взрывается, вдруг переходит на крик, нужно спокойно и ласково у него спросить: «Ты чем-то огорчен?» Ни в коем случае нельзя «провоцировать эскалацию агрессии». Это выражение мне нравится особенно. Это у него эскалация, а у меня уже истерика! Приходит, допустим, из школы ребенок – его школьная форма запихнута в рюкзак ногами, да еще и притоптана, потому что ему было лень переодеваться после физры. Он эту самую форму вытаскивает, как будто делает одолжение, и бросает на гладильную доску. То есть у матери вместо спокойного вечера – гора стирки и глажки. Ребенок тут же, надев наушники, утыкается в планшет и огрызается, если просишь его помыть посуду, убрать за собой разбросанную одежду, заправить кровать и так далее. У него – переходный возраст, он страдает, мечется и испытывает стресс. А я, мать, должна все это терпеть и ласковым голосом спрашивать: «Ты чем-то огорчен?» Да ни за что! Никаких нервов не хватит! Это он у меня должен спрашивать: «Мамочка, ты чем-то огорчена?» Да, очень огорчена. Тройкой по физике, например. Брошенной грязной тарелкой тоже очень огорчена. И жвачкой вперемешку с бумажными салфетками, которые он не вынул из брюк, а я их постирала, и теперь все белье в ошметках салфетки.
Еще советуют делать подростку на ночь расслабляющий массаж, жить его интересами, в том числе музыкальными, интересоваться его предпочтениями в стиле одежды и переписываться с ним в чате, например. На подростка нельзя кричать, читать ему нотации, разговаривать «между делом», критиковать и так далее. Вы этого не знали? Конечно, знали. И что – у вас хватало на это терпения?
У меня нет никакого желания переписываться с ребенком в социальных сетях, тем более под чужим именем. Так делают многие мамы. Один раз я видела страницу сына. Его физрук там фигурирует как Димон. А девочка Настя, которую я помню с двумя косичками и разбитой коленкой, превратилась в барышню в купальнике. Нет, я не хочу этого видеть. И фотоприколы, которые они постят, меня тоже не веселят. Меньше знаешь – лучше спишь. Вот с этим я полностью согласна.
Я иногда не знаю, как реагировать на просьбы и поступки сына-подростка. Недавно он попросил купить ему ружье для игры в страйкбол. Ныл целый месяц про то, что ему жизни нет без страйкбола и что уже у всех его друзей есть и ружья, и пистолеты для ближнего боя, и берцы, и только он один ни разу не играл. Я полезла в Интернет и ужаснулась тому, что выхватил из обилия информации мой материнский глаз – травматично, до четырнадцати лет пользоваться нельзя, потом можно, но не рекомендуется без защиты на всех местах, носить оружие без сопровождения взрослых нельзя. Конечно, я сказала «нет» и проорала обязательную программу про чтение книг, отлучение от планшета, несделанное задание репетитора по языку.
Сын, естественно, обиделся и прокричал в ответ, что его не признают одноклассники, вооруженные до зубов ружьями для страйкбола, что его никто не понимает, никто не слышит и вообще… На слове «вообще» он ушел в свою комнату и уткнулся в планшетник.
Я, как строгая мать, немедленно завела песню о том, что планшетник – страшный вред, что при наличии троек по физике стоит заняться физикой, а не играми, и можно вообще забыть про страйкбол и играть в шахматы – для мозга полезнее и безопаснее. И еще о том, что деньги мне не падают на голову и покупать ему всякую ерунду, опасную для жизни, я не намерена. И пусть он лучше слывет ботаником, зато будет здоровым, а не с синяками по всему телу и отбитыми мозгами.
Сын, вытащив один наушник, заявил, что он терпеть не может мой характер, и только его родители вместо того, чтобы его понять, советуют почитать книгу! В результате в доме скандал, никто ни с кем не разговаривает, все обижены.
Тогда я вспомнила советы психологов и пришла к сыну с предложением сделать ему массаж, дать мне послушать его музыку и уж заодно предупредить, чтобы ждал моего сообщения «ВКонтакте». У сына глаза поползли на лоб в буквальном смысле. «Мама, мне не нужен страйкбол, только не надо со мной переписываться!» – в панике проговорил ребенок.
Тринадцатилетний сын моей знакомой Лены, Илья, ныл, что ему очень нужен велосипед. То, что у мальчика уже был очень приличный велосипед, с массой наворотов, скоростей и функций (как говорила Лена, велик «разве что не взлетал»), к делу отношения не имело. Илья решил, что он должен не ездить по дорожкам, а прыгать по оврагам и буеракам. Лена, надо заметить, прилично зарабатывает. У нее собственная фирма со стабильными заказчиками. Еще у Лены есть мама, то есть бабушка, которая не может сидеть дома в силу характера, жизненной позиции и активности, поэтому работает няней. Ну не совсем няней – она готовит своих подопечных к школе, устраивает им курс закаливающих процедур, занимается зарядкой на свежем воздухе. Правда, мужа у Лены нет и никогда не было. Отец Ильи оказался не готов к семейной жизни и без особых угрызений совести оставил беременную девушку. Так что сына она хотела вырастить настоящим мужчиной, который бы знал цену словам, обещаниям, деньгам, времени, труду. Она могла купить Илье велосипед, например, на Новый год, но вдруг решила сделать так, как ее мама – педагог с огромным стажем – поступила с ней. В тринадцать лет Лена, чтобы заработать на джинсы, пошла трудиться – гуляла с соседской собакой, бегала в магазин и в аптеку для одной соседки, сидела с маленькой дочкой другой. За это соседи ей не платили. Но мама купила джинсы.
– Иди зарабатывай, – сказала Лена сыну и помогла ему написать объявление. Мол, меня зовут Илья, мне тринадцать лет, я мечтаю о велосипеде, могу погулять с собакой, сходить в магазин, в аптеку, помочь сделать уроки первоклашке.
Объявление повесили на первом этаже, там, где сидит консьержка. Телефон Лена, как ответственная мать, оставила свой. И тут началось.
В дверь квартиры позвонили. На пороге стояла старушка и протягивала Лене пятьдесят рублей.
– Для сыночки, – проговорила старушка и ушла. Лена даже не успела ничего сказать, поскольку была в шоке.
На следующее утро, когда Лена бежала на работу, консьержка передала ей конверт: «Вот, от соседей». В конверте мелкими купюрами лежали две тысячи рублей. Лена даже забыла, куда шла.
– И вот еще. Сейчас заберете или потом? – Консьержка вытащила здоровенный пакет с вещами. – Это от многодетных с третьего этажа. У них сыну четырнадцать, вам должно подойти.
Лена выбежала из подъезда, как будто за ней гнались. Но уже через час ей из школы позвонил сын.
– Мам, у меня теперь будут бесплатные завтраки, и тебе нужно забрать меня из детской комнаты милиции! – радостно сообщил Илья.
У Лены остановилось сердце.
В милиции, куда она пришла на слабых коленях, ее встретил участковый. На самом деле Лена не знала, что этот человек участковый – случая не было познакомиться.
– Что же вы так? – спросил участковый участливо и в то же время раздраженно. – У меня тоже сын. Но чтобы так… Одиночка? Безработная?
– Я индивидуальный предприниматель, ипэ, – проблеяла Лена.
– Все мы ипэ, – отозвался участковый. – Забирайте сына… И вот, лично от меня. – Он положил на стол три тысячи.
К вечеру Лена провела собственное расследование. Оказалось, что кто-то из соседей сфотографировал объявление и выставил его в одной из социальных сетей – мол, надо помочь ребенку осуществить мечту. Консьержка подтвердила – мальчик очень хороший, мать его воспитывает одна, без мужа, бабушка на пенсии вынуждена работать няней, чтобы хватало на жизнь.
И соседи кивали, сокрушались и искренне хотели помочь – ребенок не абы что просит, а простой велосипед. Да что мы – не люди, что ли?
Придя домой, Лена отправилась в душ, и тут в дверь позвонили. Она пошла открывать, замотавшись в мамин старый халат – первое, что попалось под руку, косметику смыть не успела, тушь растеклась, волосы торчали в разные стороны. Да, исключительно для успокоения нервов, Лена успела глотнуть коньяка.
– Да, я так и думал, – проговорил, скользнув по ней взглядом, стоявший на пороге мужчина в хорошем костюме, при галстуке. Лена отметила дорогие обувь и сумку. Она потуже затянула халатик и решила, что сегодня точно напьется. За спиной у мужчины стоял новый сверкающий велосипед.
– Вот, возьмите, я для сына покупал, но ему другой нужен. Этот хотел сдать, но вам нужнее, – сказал мужчина.
– Не надо! – закричала Лена.
– Я понимаю. Вам тяжело. Но все уладится, – успокоил ее мужчина и ушел.
Еще через полчаса Лене позвонили с телевидения и пригласили на ток-шоу. Тема звучала так: «Как я заставила своего малолетнего сына работать».
Ленин телефон буквально разрывался от звонков. И только один был «по делу» – соседка попросила Илью погулять с ее той-терьером.
В дверь опять позвонили. На пороге стоял мрачный Илья с двумя здоровенными пакетами.
– Что это? – ахнула Лена.
– Гречка, рис, пшенка, мука. – Илья бросил пакеты в коридоре.
– А собачка?
– Не было там никакой собаки.
– Зачем ты это взял?
Сын не ответил. Он ушел в свою комнату, воткнул в уши плеер и уткнулся в планшет.
После работы домой пришла мама.
– Леночка, что происходит? Почему на меня все так странно смотрят?
Лена не успела ей ответить. На мобильном телефоне высветился номер, который она не узнала, потому что долгое время старательно стирала из памяти. Звонил биологический отец Ильи.
– Я хочу увидеть сына, – заявил он.
– Вы по объявлению? – У Лены перед глазами уже мелькали разноцветные пятна то ли от стресса, то ли от коньяка.
– Это я во всем виноват! Я все исправлю! То, что я сделал, было ошибкой!
– Вы с телевидения? – спросила очумевшая Лена.
– Лена! Это я! – закричал в трубку отец Ильи.
История закончилась хеппи-эндом в лучших традициях ток-шоу, хотя телевидение об этом так и не узнало. Лена вышла замуж за отца своего ребенка. Илья от обрушившегося на него счастья получил не только отца, но и айфон, о котором даже не мечтал. Все собранные деньги Лена отнесла в церковь, в детский дом и отдала консьержке, у которой болел внук где-то в Ставрополе. А новенький велосипед, подаренный неизвестным мужчиной в костюме, отошел многодетной семье. С соседкой, которая снабдила семью крупами на год вперед, Лена «расплатилась» щенком тойтерьера. В детскую комнату милиции Лена предоставила справки о том, что Илья растет в полноценной семье, занимается в секциях. Правда, пришлось побегать по диспансерам, чтобы доказать, что она, мать, в них не состоит.
И только мама Лены продолжает работать няней. То есть репетитором, конечно же.
Еще советуют делать подростку на ночь расслабляющий массаж, жить его интересами, в том числе музыкальными, интересоваться его предпочтениями в стиле одежды и переписываться с ним в чате, например. На подростка нельзя кричать, читать ему нотации, разговаривать «между делом», критиковать и так далее. Вы этого не знали? Конечно, знали. И что – у вас хватало на это терпения?
У меня нет никакого желания переписываться с ребенком в социальных сетях, тем более под чужим именем. Так делают многие мамы. Один раз я видела страницу сына. Его физрук там фигурирует как Димон. А девочка Настя, которую я помню с двумя косичками и разбитой коленкой, превратилась в барышню в купальнике. Нет, я не хочу этого видеть. И фотоприколы, которые они постят, меня тоже не веселят. Меньше знаешь – лучше спишь. Вот с этим я полностью согласна.
Я иногда не знаю, как реагировать на просьбы и поступки сына-подростка. Недавно он попросил купить ему ружье для игры в страйкбол. Ныл целый месяц про то, что ему жизни нет без страйкбола и что уже у всех его друзей есть и ружья, и пистолеты для ближнего боя, и берцы, и только он один ни разу не играл. Я полезла в Интернет и ужаснулась тому, что выхватил из обилия информации мой материнский глаз – травматично, до четырнадцати лет пользоваться нельзя, потом можно, но не рекомендуется без защиты на всех местах, носить оружие без сопровождения взрослых нельзя. Конечно, я сказала «нет» и проорала обязательную программу про чтение книг, отлучение от планшета, несделанное задание репетитора по языку.
Сын, естественно, обиделся и прокричал в ответ, что его не признают одноклассники, вооруженные до зубов ружьями для страйкбола, что его никто не понимает, никто не слышит и вообще… На слове «вообще» он ушел в свою комнату и уткнулся в планшетник.
Я, как строгая мать, немедленно завела песню о том, что планшетник – страшный вред, что при наличии троек по физике стоит заняться физикой, а не играми, и можно вообще забыть про страйкбол и играть в шахматы – для мозга полезнее и безопаснее. И еще о том, что деньги мне не падают на голову и покупать ему всякую ерунду, опасную для жизни, я не намерена. И пусть он лучше слывет ботаником, зато будет здоровым, а не с синяками по всему телу и отбитыми мозгами.
Сын, вытащив один наушник, заявил, что он терпеть не может мой характер, и только его родители вместо того, чтобы его понять, советуют почитать книгу! В результате в доме скандал, никто ни с кем не разговаривает, все обижены.
Тогда я вспомнила советы психологов и пришла к сыну с предложением сделать ему массаж, дать мне послушать его музыку и уж заодно предупредить, чтобы ждал моего сообщения «ВКонтакте». У сына глаза поползли на лоб в буквальном смысле. «Мама, мне не нужен страйкбол, только не надо со мной переписываться!» – в панике проговорил ребенок.
Тринадцатилетний сын моей знакомой Лены, Илья, ныл, что ему очень нужен велосипед. То, что у мальчика уже был очень приличный велосипед, с массой наворотов, скоростей и функций (как говорила Лена, велик «разве что не взлетал»), к делу отношения не имело. Илья решил, что он должен не ездить по дорожкам, а прыгать по оврагам и буеракам. Лена, надо заметить, прилично зарабатывает. У нее собственная фирма со стабильными заказчиками. Еще у Лены есть мама, то есть бабушка, которая не может сидеть дома в силу характера, жизненной позиции и активности, поэтому работает няней. Ну не совсем няней – она готовит своих подопечных к школе, устраивает им курс закаливающих процедур, занимается зарядкой на свежем воздухе. Правда, мужа у Лены нет и никогда не было. Отец Ильи оказался не готов к семейной жизни и без особых угрызений совести оставил беременную девушку. Так что сына она хотела вырастить настоящим мужчиной, который бы знал цену словам, обещаниям, деньгам, времени, труду. Она могла купить Илье велосипед, например, на Новый год, но вдруг решила сделать так, как ее мама – педагог с огромным стажем – поступила с ней. В тринадцать лет Лена, чтобы заработать на джинсы, пошла трудиться – гуляла с соседской собакой, бегала в магазин и в аптеку для одной соседки, сидела с маленькой дочкой другой. За это соседи ей не платили. Но мама купила джинсы.
– Иди зарабатывай, – сказала Лена сыну и помогла ему написать объявление. Мол, меня зовут Илья, мне тринадцать лет, я мечтаю о велосипеде, могу погулять с собакой, сходить в магазин, в аптеку, помочь сделать уроки первоклашке.
Объявление повесили на первом этаже, там, где сидит консьержка. Телефон Лена, как ответственная мать, оставила свой. И тут началось.
В дверь квартиры позвонили. На пороге стояла старушка и протягивала Лене пятьдесят рублей.
– Для сыночки, – проговорила старушка и ушла. Лена даже не успела ничего сказать, поскольку была в шоке.
На следующее утро, когда Лена бежала на работу, консьержка передала ей конверт: «Вот, от соседей». В конверте мелкими купюрами лежали две тысячи рублей. Лена даже забыла, куда шла.
– И вот еще. Сейчас заберете или потом? – Консьержка вытащила здоровенный пакет с вещами. – Это от многодетных с третьего этажа. У них сыну четырнадцать, вам должно подойти.
Лена выбежала из подъезда, как будто за ней гнались. Но уже через час ей из школы позвонил сын.
– Мам, у меня теперь будут бесплатные завтраки, и тебе нужно забрать меня из детской комнаты милиции! – радостно сообщил Илья.
У Лены остановилось сердце.
В милиции, куда она пришла на слабых коленях, ее встретил участковый. На самом деле Лена не знала, что этот человек участковый – случая не было познакомиться.
– Что же вы так? – спросил участковый участливо и в то же время раздраженно. – У меня тоже сын. Но чтобы так… Одиночка? Безработная?
– Я индивидуальный предприниматель, ипэ, – проблеяла Лена.
– Все мы ипэ, – отозвался участковый. – Забирайте сына… И вот, лично от меня. – Он положил на стол три тысячи.
К вечеру Лена провела собственное расследование. Оказалось, что кто-то из соседей сфотографировал объявление и выставил его в одной из социальных сетей – мол, надо помочь ребенку осуществить мечту. Консьержка подтвердила – мальчик очень хороший, мать его воспитывает одна, без мужа, бабушка на пенсии вынуждена работать няней, чтобы хватало на жизнь.
И соседи кивали, сокрушались и искренне хотели помочь – ребенок не абы что просит, а простой велосипед. Да что мы – не люди, что ли?
Придя домой, Лена отправилась в душ, и тут в дверь позвонили. Она пошла открывать, замотавшись в мамин старый халат – первое, что попалось под руку, косметику смыть не успела, тушь растеклась, волосы торчали в разные стороны. Да, исключительно для успокоения нервов, Лена успела глотнуть коньяка.
– Да, я так и думал, – проговорил, скользнув по ней взглядом, стоявший на пороге мужчина в хорошем костюме, при галстуке. Лена отметила дорогие обувь и сумку. Она потуже затянула халатик и решила, что сегодня точно напьется. За спиной у мужчины стоял новый сверкающий велосипед.
– Вот, возьмите, я для сына покупал, но ему другой нужен. Этот хотел сдать, но вам нужнее, – сказал мужчина.
– Не надо! – закричала Лена.
– Я понимаю. Вам тяжело. Но все уладится, – успокоил ее мужчина и ушел.
Еще через полчаса Лене позвонили с телевидения и пригласили на ток-шоу. Тема звучала так: «Как я заставила своего малолетнего сына работать».
Ленин телефон буквально разрывался от звонков. И только один был «по делу» – соседка попросила Илью погулять с ее той-терьером.
В дверь опять позвонили. На пороге стоял мрачный Илья с двумя здоровенными пакетами.
– Что это? – ахнула Лена.
– Гречка, рис, пшенка, мука. – Илья бросил пакеты в коридоре.
– А собачка?
– Не было там никакой собаки.
– Зачем ты это взял?
Сын не ответил. Он ушел в свою комнату, воткнул в уши плеер и уткнулся в планшет.
После работы домой пришла мама.
– Леночка, что происходит? Почему на меня все так странно смотрят?
Лена не успела ей ответить. На мобильном телефоне высветился номер, который она не узнала, потому что долгое время старательно стирала из памяти. Звонил биологический отец Ильи.
– Я хочу увидеть сына, – заявил он.
– Вы по объявлению? – У Лены перед глазами уже мелькали разноцветные пятна то ли от стресса, то ли от коньяка.
– Это я во всем виноват! Я все исправлю! То, что я сделал, было ошибкой!
– Вы с телевидения? – спросила очумевшая Лена.
– Лена! Это я! – закричал в трубку отец Ильи.
История закончилась хеппи-эндом в лучших традициях ток-шоу, хотя телевидение об этом так и не узнало. Лена вышла замуж за отца своего ребенка. Илья от обрушившегося на него счастья получил не только отца, но и айфон, о котором даже не мечтал. Все собранные деньги Лена отнесла в церковь, в детский дом и отдала консьержке, у которой болел внук где-то в Ставрополе. А новенький велосипед, подаренный неизвестным мужчиной в костюме, отошел многодетной семье. С соседкой, которая снабдила семью крупами на год вперед, Лена «расплатилась» щенком тойтерьера. В детскую комнату милиции Лена предоставила справки о том, что Илья растет в полноценной семье, занимается в секциях. Правда, пришлось побегать по диспансерам, чтобы доказать, что она, мать, в них не состоит.
И только мама Лены продолжает работать няней. То есть репетитором, конечно же.
Родительское собрание. Как себя вести?
Если верить советам профессионалов, самое важное – выбрать правильное место, где сидеть. Чтобы добиться чего-нибудь, нужно сесть так, чтобы поддерживать зрительный контакт с руководителем, в нашем случае классной. Значит, надо устроиться напротив ее стола, то есть за первой партой. Если же задача – остаться в тени, то нужно сесть так, чтобы руководитель не мог вас видеть, и желательно надеть неприметный костюм. «Если хотите высказаться, поднимите руку. Высказывайтесь конструктивно и оставайтесь доброжелательны. Примените «навыки убеждения», – советуют в инструкциях по правильному поведению на собраниях.
На родительские собрания я ходить боюсь еще с начальной школы, поскольку не знаю, чего от этих собраний ждать. Особенно страшно, когда приходят учителя-предметники и рассказывают про детей. При математичке и физичке я вжимаюсь в парту и с умным видом старательно вырисовываю в блокнотике башенки и цветочки, не поднимая глаз – а вдруг меня вызовут и заставят решать пример, который не могли решить дети? У нас так один раз было – вызвали маму, которая густо краснела у доски, а другая мама, у которой дочь отличница и которая сама в прошлом медалистка, подняла руку и с ухмылкой решила задачку.
Я не могу вести себя как взрослая женщина. И реагировать адекватно тоже не могу. А кто может? В нас вбит страх перед учителями. Ведь учитель всегда прав. Да, можно вступить в дискуссию, но как это отразится на твоем ребенке? Я своими глазами видела папу, который читал лекции на английском, но перед девочкой, вчерашней выпускницей вуза, учительницей его сына, не смог вспомнить три формы глаголов.
Есть еще один способ – сдать быстро деньги на нужды класса и сбежать. Но тогда получится, что тебе все равно, как учится и как себя ведет твой ребенок. Был у нас папа, который всегда выступал против всего. В принципе, папа был умный и говорил правильные вещи, но его не любили. Да что там не любили – терпеть не могли! Собрание затягивал, выступал много, учительницу раздражал, настроение ей портил. Кому это надо?
В тот раз собрание вообще получилось странным. Мы должны были сесть на те места, где сидят наши дети. Классная руководительница Оксана Игоревна посадила меня на первую парту в среднем ряду. Мне немедленно захотелось в туалет, поскольку я всю свою школьную жизнь просидела на галерке вместе с хулиганами и боялась находиться так близко от учительницы.
Оксана Игоревна рассказывала про внеклассное чтение, про форму, гаджеты, которые нужно у детей отобрать, и прочее. Я сидела вполоборота, потому что вся жизнь была там, за спиной – родители перешептывались, шутили и передавали друг другу листочки. Потом классная попросила задавать вопросы, чтобы она могла рассказать про каждого ученика, и посмотрела на меня. У меня не было вопросов, но Оксана Игоревна настаивала, не отводя взгляда.
– Скажите, а Вася очки носит? Не забывает? – спросила я. Ну, чтобы хоть что-то спросить.
– Конечно! – с готовностью подтвердила учительница. – Он и в прошлом году в очках был.
– Нет, ему только в этом году их прописали, – тихо сказала я.
– Ну как же? Я хорошо помню – весь прошлый год Вася ходил в очках! – заявила Оксана Игоревна.
– Простите, а мы с вами про одного и того же Васю говорим? – решила уточнить я.
– Конечно! Что я – Васю не знаю?
– Да, вам виднее, – сдалась я, на долю секунды решив, что перепутала класс, число и забыла имя собственного ребенка.
Дома я подошла к сыну и погладила его по голове.
– Бедненький, как же ты за первой партой сидишь?
– Мам, ты чего? Я не сижу за первой! Я за второй в левом ряду! – удивился сын.
– А кто у вас в середине за первой сидит?
– Антон! Только он уже неделю в школу не ходит. С родителями уехал куда-то.
Так до меня дошло, что Оксана Игоревна перепутала меня с мамой Антона, который ходит в очках с первого класса.
Оказалось, что Оксане Игоревне тоже не давала покоя тема очков. На следующий день она провела среди детей опрос – ходил ли Вася в прошлом году в очках? Сорок процентов сказали «да», пятьдесят процентов – «нет», десять процентов ответили «не знаю». Среди последних был и мой Василий.
После этого у меня остался только один вопрос – зачем я ходила на собрание и нужно ли идти в следующий раз? Может, мама Антона за меня сходит?
Но в школу идти все же пришлось, после грозной записи в дневнике: «Выбрасывал девочку из окна!» Я сначала опешила, а потом удивилась – Васины одноклассницы в свои двенадцать-тринадцать лет уже на голову выше мальчиков и такие бойкие, что сами кого хочешь выкинут из окна. Во всяком случае, представить, что Вася мог взять и в рывке поднять девочку до уровня подоконника без ее на то желания и помощи, было невозможно.
Оказалось, что не только Вася кидался девочками из окна, но и Антон. А отдувалась я за двоих. Дело было так. Оксана Игоревна зашла в класс и увидела, что девочки висят вниз головой за окном, а Василий и Антон держат их за талию и ноги. Понятно, что у классной чуть сердце не остановилось, и она не стала слушать объяснения.
Пришлось мне все ей объяснить. Прямо под подоконником, с внешней стороны, мальчишки разглядели гнезда. Это были не ласточки, а какие-то другие птицы. Мальчишки, держа друг друга, полезли смотреть, что за гнезда и есть ли там птенцы. Потом и девочки подключились. «Ты знаешь, какая Алиса тяжелая? Я ее еле удержал!» – рассказывал мне Вася, разглядывая в Интернете картинки пернатых и пытаясь определить, какие именно завелись у них в школе.
– Давайте посмотрим, – предложила я Оксане Игоревне.
Сначала она держала меня за кофточку, потом я ее – гнезда действительно были. В этот момент в класс зашла завуч и остолбенела на пороге – родительница выбрасывала из окна классную руководительницу. Потом мы обе сидели уже перед завучем и рассказывали ей про гнезда. Предлагали подержать за ноги, чтобы она могла убедиться.
Когда я наконец вышла из школы, у меня был только один вопрос – в этот раз я была мамой Васи или мамой Антона?
По дороге домой я вдруг подумала, что я сама маму Антона за все годы ни разу не видела. В первом классе на собрания ходила няня, потом бабушка.
На родительские собрания я ходить боюсь еще с начальной школы, поскольку не знаю, чего от этих собраний ждать. Особенно страшно, когда приходят учителя-предметники и рассказывают про детей. При математичке и физичке я вжимаюсь в парту и с умным видом старательно вырисовываю в блокнотике башенки и цветочки, не поднимая глаз – а вдруг меня вызовут и заставят решать пример, который не могли решить дети? У нас так один раз было – вызвали маму, которая густо краснела у доски, а другая мама, у которой дочь отличница и которая сама в прошлом медалистка, подняла руку и с ухмылкой решила задачку.
Я не могу вести себя как взрослая женщина. И реагировать адекватно тоже не могу. А кто может? В нас вбит страх перед учителями. Ведь учитель всегда прав. Да, можно вступить в дискуссию, но как это отразится на твоем ребенке? Я своими глазами видела папу, который читал лекции на английском, но перед девочкой, вчерашней выпускницей вуза, учительницей его сына, не смог вспомнить три формы глаголов.
Есть еще один способ – сдать быстро деньги на нужды класса и сбежать. Но тогда получится, что тебе все равно, как учится и как себя ведет твой ребенок. Был у нас папа, который всегда выступал против всего. В принципе, папа был умный и говорил правильные вещи, но его не любили. Да что там не любили – терпеть не могли! Собрание затягивал, выступал много, учительницу раздражал, настроение ей портил. Кому это надо?
В тот раз собрание вообще получилось странным. Мы должны были сесть на те места, где сидят наши дети. Классная руководительница Оксана Игоревна посадила меня на первую парту в среднем ряду. Мне немедленно захотелось в туалет, поскольку я всю свою школьную жизнь просидела на галерке вместе с хулиганами и боялась находиться так близко от учительницы.
Оксана Игоревна рассказывала про внеклассное чтение, про форму, гаджеты, которые нужно у детей отобрать, и прочее. Я сидела вполоборота, потому что вся жизнь была там, за спиной – родители перешептывались, шутили и передавали друг другу листочки. Потом классная попросила задавать вопросы, чтобы она могла рассказать про каждого ученика, и посмотрела на меня. У меня не было вопросов, но Оксана Игоревна настаивала, не отводя взгляда.
– Скажите, а Вася очки носит? Не забывает? – спросила я. Ну, чтобы хоть что-то спросить.
– Конечно! – с готовностью подтвердила учительница. – Он и в прошлом году в очках был.
– Нет, ему только в этом году их прописали, – тихо сказала я.
– Ну как же? Я хорошо помню – весь прошлый год Вася ходил в очках! – заявила Оксана Игоревна.
– Простите, а мы с вами про одного и того же Васю говорим? – решила уточнить я.
– Конечно! Что я – Васю не знаю?
– Да, вам виднее, – сдалась я, на долю секунды решив, что перепутала класс, число и забыла имя собственного ребенка.
Дома я подошла к сыну и погладила его по голове.
– Бедненький, как же ты за первой партой сидишь?
– Мам, ты чего? Я не сижу за первой! Я за второй в левом ряду! – удивился сын.
– А кто у вас в середине за первой сидит?
– Антон! Только он уже неделю в школу не ходит. С родителями уехал куда-то.
Так до меня дошло, что Оксана Игоревна перепутала меня с мамой Антона, который ходит в очках с первого класса.
Оказалось, что Оксане Игоревне тоже не давала покоя тема очков. На следующий день она провела среди детей опрос – ходил ли Вася в прошлом году в очках? Сорок процентов сказали «да», пятьдесят процентов – «нет», десять процентов ответили «не знаю». Среди последних был и мой Василий.
После этого у меня остался только один вопрос – зачем я ходила на собрание и нужно ли идти в следующий раз? Может, мама Антона за меня сходит?
Но в школу идти все же пришлось, после грозной записи в дневнике: «Выбрасывал девочку из окна!» Я сначала опешила, а потом удивилась – Васины одноклассницы в свои двенадцать-тринадцать лет уже на голову выше мальчиков и такие бойкие, что сами кого хочешь выкинут из окна. Во всяком случае, представить, что Вася мог взять и в рывке поднять девочку до уровня подоконника без ее на то желания и помощи, было невозможно.
Оказалось, что не только Вася кидался девочками из окна, но и Антон. А отдувалась я за двоих. Дело было так. Оксана Игоревна зашла в класс и увидела, что девочки висят вниз головой за окном, а Василий и Антон держат их за талию и ноги. Понятно, что у классной чуть сердце не остановилось, и она не стала слушать объяснения.
Пришлось мне все ей объяснить. Прямо под подоконником, с внешней стороны, мальчишки разглядели гнезда. Это были не ласточки, а какие-то другие птицы. Мальчишки, держа друг друга, полезли смотреть, что за гнезда и есть ли там птенцы. Потом и девочки подключились. «Ты знаешь, какая Алиса тяжелая? Я ее еле удержал!» – рассказывал мне Вася, разглядывая в Интернете картинки пернатых и пытаясь определить, какие именно завелись у них в школе.
– Давайте посмотрим, – предложила я Оксане Игоревне.
Сначала она держала меня за кофточку, потом я ее – гнезда действительно были. В этот момент в класс зашла завуч и остолбенела на пороге – родительница выбрасывала из окна классную руководительницу. Потом мы обе сидели уже перед завучем и рассказывали ей про гнезда. Предлагали подержать за ноги, чтобы она могла убедиться.
Когда я наконец вышла из школы, у меня был только один вопрос – в этот раз я была мамой Васи или мамой Антона?
По дороге домой я вдруг подумала, что я сама маму Антона за все годы ни разу не видела. В первом классе на собрания ходила няня, потом бабушка.