Выслушав посыльного, Харальд проговорил:
– Ступай назад к своему господину и скажи ему, что город был взят варягами, в руках у варягов он и останется. А наш доблестный стратиг пусть поищет для императора другой город. И не забудь спросить его: если бы он вел приступ по правилам, лучше бы вышло, чем у нас, неотесанных северян?
На закате Маниак прислал другого посыльного, которому было поручено сказать Харальду, что если тот не передаст ему город, ромеи силой войдут туда и сразятся с варягами на улицах, и тогда бесполезно будет молить о пощаде.
Харальд, который сидел на подушках без кольчуги и наслаждался в компании эмира холодными фруктовыми соками, сказал посыльному:
– Передай своему господину, что у меня нет намерения сражаться с ромеями. Скажи ему также, что мы отправим половину полученной в Мосуле добычи на повозках с охраной долиной Тигра в Требизонд. Оттуда императорские доверенные могут морем переправить ее в Византию. Но если ромеи нападут на нас сейчас, император не получит этого добра, поскольку мы, варяги, больше не собираемся терпеть подобное обращение.
Посыльный, видимо, добросовестно передал все сказанное стратигу, поскольку часом позже варяги увидели с высокой стены крепости, что Маниаково войско снялось с места и удалилось с развернутыми знаменами в пустыню, двигаясь на юг, как будто собираясь покорить Багдад.
Харальд спросил у эмира:
– Ты старше и опытней меня, ты многое повидал на своем веку. Как ты думаешь, правильно я ответил стратигу Маниаку или нет?
– Ты или очень мудр, или очень глуп, Харальд Суровый, – грустно проговорил старик. – Не мне судить об этом. Человек должен поступать так, как считает правильным в данный момент своей жизни. Лишь позднее он узнает, соответствовало ли его деяние Божьей воле. Одно я знаю наверное: если ты отречешься от своей ложной религии и станешь правоверным, будешь мне сыном, взамен бедного Камила.
– Мой брат Олав был великим христианином, государь, и не пристало мне отрекаться от его веры, – ответствовал Харальд. – К тому же, будь я твоим сыном, как смог бы я разграбить Мосул и послать обещанную добычу базилевсу?
Эмир кивнул:
– Если ты всегда столь непреклонен в своих рассуждениях, ты станешь отличным правителем, когда Аллаху будет угодно возвести тебя на трон.
Так Харальд подружился с эмиром. Уставшие после долгого перехода через пустыню варяги были рады возможности пожить по-человечески, поэтому они простояли в Мосуле целый год. Они остались бы дольше, да следующим летом в городе началась эпидемия чумы, так что было решено покинуть Мосул, чьи узкие улочки и дворики, казалось, дышали смертью. Может быть, со временем горячие ветры пустыни унесут заразу прочь от харальдова войска.
Перед тем, как варягам уйти из города, старик-эмир послал за Харальдом и сказал ему:
– За все время, что вы простояли у нас в городе, не было случая, чтобы ты или твои воины повели себя недостойно. Мы, турки, никогда не забудем варягов. По мнению моего великого визиря, вы ни в чем не уступаете туркам.
Харальд поклонился ему.
– Я многому научился у тебя, государь. Я непременно скажу базилевсу, что среди турок ничуть не меньше прекрасных воинов, чем в других виденных мной краях.
Эмир помолчал немного, а потом промолвил:
– Послушай совета человека, который, можно сказать, одной ногой уже в раю, и держись подальше от этого своего базилевса.
Харальд улыбнулся:
– Ты мудр, государь, и никогда не сказал бы такое без веских на то причин. Что же случилась?
– Я говорил с предводителем туркополов. Ты с ним знаком. Так вот, он узнал от одного ромейского соглядателя, которого его воины поймали в пустыне, что ваш стратиг Маниак вернулся в Византию и обвинил тебя в измене.
– Ничего другого я и не ждал, – заметил Харальд. – Маниак и прежде строил козни, но мне удавалось с ним справиться. Удастся и на этот раз.
Эмир отвел глаза.
– На сей раз все иначе. Михаил Каталакт публично приговорил тебя к смерти.
Харальд кивнул и проговорил с улыбкой:
– Этого можно было ожидать.
Эмир с интересом посмотрел на него.
– Ты отлично держишься. Даже мусульманин не смог бы лучше. Но, мой юный друг, неужели тебе не интересно, какой казни тебя хотят предать?
– Смерть есть смерть, государь. Жаль только, что я послал повозку добычи Каталакту. Боюсь, я был несправедлив к тебе и чрезмерно щедр к нему.
Эмир махнул рукой: это, мол, неважно.
– Послушай лучше, как тебя собираются казнить. Так вот, казнь будет принародная, на Ипподроме. Вначале тебе выколют глаза, потом отрубят кисти обеих рук и, наконец, когда все насладятся зрелищем казни, разорвут на части, привязав к четырем диким коням.
– Они еще называют себя самым цивилизованным народом на свете, – промолвил Харальд. – Мне жаль, что я залез в твою казну, государь. Чтобы хоть как-то поправить дело, я готов отказаться от второй половины добычи, которую хотел взять для варягов. Простишь ли ты мне тогда содеянное?
Он пал на колени перед стариком и низко склонил голову. Эмир долго не мог вымолвить ни слова. Наконец, он положил руки на харальдову голову и сказал:
– От всего сердца, сынок. Может, передумаешь, останешься со мной? Я бы все сделал, чтобы ты был счастлив. Народ наш любит и почитает тебя. Останься, и к тебе придет великая слава.
Харальд поднялся.
– Отец, человека добрее тебя мне не приходилось встречать с тех пор, как погиб брат Олав. Я бы остался, если бы мог, но чувствую, что должен искать славы не здесь, а в иных краях. К тому же, моим воинам не терпится покинуть Мосул. Но я всегда буду с любовью вспоминать о тебе.
Эмир отвернулся, чтобы Харальд не заметил его слез, и принялся шарить в шкафчике: будто бы искал свой Коран.
– Если не можешь остаться в Мосуле, отправляйся в Египет. Ради всего святого, не возвращайся в Византию. Я тебе дам письма к калифу. Мы с ним друзья.
Харальд молча подошел к окну, и выглянул на площадь.
– После того, что ты мне рассказал, отец, – проговорил он наконец, – я не смогу считать себя мужчиной, если не вернусь и не сведу счеты с Маниаком.
ПОПОЛНЕНИЕ
НОВЫЙ СТРАТИГ
ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ
– Ступай назад к своему господину и скажи ему, что город был взят варягами, в руках у варягов он и останется. А наш доблестный стратиг пусть поищет для императора другой город. И не забудь спросить его: если бы он вел приступ по правилам, лучше бы вышло, чем у нас, неотесанных северян?
На закате Маниак прислал другого посыльного, которому было поручено сказать Харальду, что если тот не передаст ему город, ромеи силой войдут туда и сразятся с варягами на улицах, и тогда бесполезно будет молить о пощаде.
Харальд, который сидел на подушках без кольчуги и наслаждался в компании эмира холодными фруктовыми соками, сказал посыльному:
– Передай своему господину, что у меня нет намерения сражаться с ромеями. Скажи ему также, что мы отправим половину полученной в Мосуле добычи на повозках с охраной долиной Тигра в Требизонд. Оттуда императорские доверенные могут морем переправить ее в Византию. Но если ромеи нападут на нас сейчас, император не получит этого добра, поскольку мы, варяги, больше не собираемся терпеть подобное обращение.
Посыльный, видимо, добросовестно передал все сказанное стратигу, поскольку часом позже варяги увидели с высокой стены крепости, что Маниаково войско снялось с места и удалилось с развернутыми знаменами в пустыню, двигаясь на юг, как будто собираясь покорить Багдад.
Харальд спросил у эмира:
– Ты старше и опытней меня, ты многое повидал на своем веку. Как ты думаешь, правильно я ответил стратигу Маниаку или нет?
– Ты или очень мудр, или очень глуп, Харальд Суровый, – грустно проговорил старик. – Не мне судить об этом. Человек должен поступать так, как считает правильным в данный момент своей жизни. Лишь позднее он узнает, соответствовало ли его деяние Божьей воле. Одно я знаю наверное: если ты отречешься от своей ложной религии и станешь правоверным, будешь мне сыном, взамен бедного Камила.
– Мой брат Олав был великим христианином, государь, и не пристало мне отрекаться от его веры, – ответствовал Харальд. – К тому же, будь я твоим сыном, как смог бы я разграбить Мосул и послать обещанную добычу базилевсу?
Эмир кивнул:
– Если ты всегда столь непреклонен в своих рассуждениях, ты станешь отличным правителем, когда Аллаху будет угодно возвести тебя на трон.
Так Харальд подружился с эмиром. Уставшие после долгого перехода через пустыню варяги были рады возможности пожить по-человечески, поэтому они простояли в Мосуле целый год. Они остались бы дольше, да следующим летом в городе началась эпидемия чумы, так что было решено покинуть Мосул, чьи узкие улочки и дворики, казалось, дышали смертью. Может быть, со временем горячие ветры пустыни унесут заразу прочь от харальдова войска.
Перед тем, как варягам уйти из города, старик-эмир послал за Харальдом и сказал ему:
– За все время, что вы простояли у нас в городе, не было случая, чтобы ты или твои воины повели себя недостойно. Мы, турки, никогда не забудем варягов. По мнению моего великого визиря, вы ни в чем не уступаете туркам.
Харальд поклонился ему.
– Я многому научился у тебя, государь. Я непременно скажу базилевсу, что среди турок ничуть не меньше прекрасных воинов, чем в других виденных мной краях.
Эмир помолчал немного, а потом промолвил:
– Послушай совета человека, который, можно сказать, одной ногой уже в раю, и держись подальше от этого своего базилевса.
Харальд улыбнулся:
– Ты мудр, государь, и никогда не сказал бы такое без веских на то причин. Что же случилась?
– Я говорил с предводителем туркополов. Ты с ним знаком. Так вот, он узнал от одного ромейского соглядателя, которого его воины поймали в пустыне, что ваш стратиг Маниак вернулся в Византию и обвинил тебя в измене.
– Ничего другого я и не ждал, – заметил Харальд. – Маниак и прежде строил козни, но мне удавалось с ним справиться. Удастся и на этот раз.
Эмир отвел глаза.
– На сей раз все иначе. Михаил Каталакт публично приговорил тебя к смерти.
Харальд кивнул и проговорил с улыбкой:
– Этого можно было ожидать.
Эмир с интересом посмотрел на него.
– Ты отлично держишься. Даже мусульманин не смог бы лучше. Но, мой юный друг, неужели тебе не интересно, какой казни тебя хотят предать?
– Смерть есть смерть, государь. Жаль только, что я послал повозку добычи Каталакту. Боюсь, я был несправедлив к тебе и чрезмерно щедр к нему.
Эмир махнул рукой: это, мол, неважно.
– Послушай лучше, как тебя собираются казнить. Так вот, казнь будет принародная, на Ипподроме. Вначале тебе выколют глаза, потом отрубят кисти обеих рук и, наконец, когда все насладятся зрелищем казни, разорвут на части, привязав к четырем диким коням.
– Они еще называют себя самым цивилизованным народом на свете, – промолвил Харальд. – Мне жаль, что я залез в твою казну, государь. Чтобы хоть как-то поправить дело, я готов отказаться от второй половины добычи, которую хотел взять для варягов. Простишь ли ты мне тогда содеянное?
Он пал на колени перед стариком и низко склонил голову. Эмир долго не мог вымолвить ни слова. Наконец, он положил руки на харальдову голову и сказал:
– От всего сердца, сынок. Может, передумаешь, останешься со мной? Я бы все сделал, чтобы ты был счастлив. Народ наш любит и почитает тебя. Останься, и к тебе придет великая слава.
Харальд поднялся.
– Отец, человека добрее тебя мне не приходилось встречать с тех пор, как погиб брат Олав. Я бы остался, если бы мог, но чувствую, что должен искать славы не здесь, а в иных краях. К тому же, моим воинам не терпится покинуть Мосул. Но я всегда буду с любовью вспоминать о тебе.
Эмир отвернулся, чтобы Харальд не заметил его слез, и принялся шарить в шкафчике: будто бы искал свой Коран.
– Если не можешь остаться в Мосуле, отправляйся в Египет. Ради всего святого, не возвращайся в Византию. Я тебе дам письма к калифу. Мы с ним друзья.
Харальд молча подошел к окну, и выглянул на площадь.
– После того, что ты мне рассказал, отец, – проговорил он наконец, – я не смогу считать себя мужчиной, если не вернусь и не сведу счеты с Маниаком.
ПОПОЛНЕНИЕ
Харальд повел оставшихся в живых варягов назад, в Антиохию. От эмира он получил деньги, чтобы выкупить свои корабли, оставшиеся в антиохийской гавани, и сверх того множество подарков, в том числе осколок Истинного Креста в серебряной оправе с изумрудами, три молитвенных коврика с вытканными на них цитатами из Корана и икону в окладе из позолоченного серебра, которая, как считали, была оставлена в Антиохии после ужасного поражения в битве при Ярмуке войска императора Гераклия. Съестных припасов тоже было предостаточно.
Все это добро везли на повозках, одолженных эмиром, который к тому же послал большой отряд сопровождать варягов во время перехода через пустыню.
Расставание было горестным, но оставаться в Мосуле далее было нельзя. Эмир проводил Харальда до городских ворот, при всем народе обнял его на прощание и промолвил:
– Как исполнишь долг чести, возвращайся, сынок. Помни, здесь твой дом, здесь тебя всегда будут ждать.
Харальд преклонил колена перед стариком, но ничего не ответил.
Переход в Алеппо дался им куда легче, чем прошлогодний поход в обратном направлении: погода стояла прохладная, войско имело достаточно съестных припасов, к тому же теперь идти можно было налегке, без тяжелых лат. Правда, Харальд все равно жаловался, что потерял в этом походе слишком много воинов.
Потом вдруг случилось такое, что немного смягчило даже эту боль: одним прекрасным утром варяги увидели поджидавших их, выстроившихся как на парад, арабов. Их командир сказал Харальду:
– Мы осознали свои ошибки. Веди нас в Византию. Мы вновь примем присягу.
Харальд взял его за руки и проговорил с мрачной улыбкой:
– Хорошо, идите со мной. Думаю, вы мне пригодитесь.
В трех дневных переходах от Алеппо они повстречали отряд в две сотни французов и итальянцев, по большей части рыцарей. Те прибыли в сарацинские земли в погоне за богатством, но нашли в пустынных местах только лишения и смерть. На Харальда они смотрели как на своего спасителя и поклялись выполнять все его приказы, если он примет их в свое войско.
– Надеюсь, вы понимаете, что обещаете, – сказал он сурово. – Там, куда мы отправляемся, прибытка ждать не приходится, скорее нам дадут хорошую трепку. Если не ошибаюсь, после такой «платы» за труды многие из тех, кто сейчас здоров, не смогут ходить без костылей.
В ответ на это новые знакомцы закричали, что без него они все равно, что бродячие псы, заплутавшие в чужой стороне.
– Ну ладно, – согласился Харальд наконец. – Отныне у вас есть хозяин. Но знайте, что если не научитесь слушаться по первому свистку, я могу взяться за плеть.
В Антиохии варягов ждали корабли. Войско сильно пополнилось, и Харальд боялся, что суда будут перегружены. Но ни один из присягнувших ему воинов не пожелал остаться.
– Пусть идут с нами, брат, – сказал Ульв. – Даже если на драккарах будет по колено воды, нам ведь не впервой.
– Не забывай, куда мы отправляемся, – добавил Халльдор. – Чем больше у нас мечей, тем лучше. Не нравится мне, что подлые ромеи удумали насчет твоей казни на Ипподроме. Пора их проучить. Пусть знают, как грозить варягам!
Так что войско в полном составе погрузилось на корабли и отплыло. Теснота была страшная, но все были рады отправиться в путь.
Когда погода испортилась, они зашли в порт Фамагуста, а потом остановились на Родосе: после длительной стоянки в Антиохии некоторые корабли необходимо было заново проконопатить. Командир туркополов просил Харальда сделать заход в Афины, чтобы его воины могли осмотреть город, но тот ответил отказом:
– Мы пойдем прямо на север, то есть настолько прямо, насколько позволят острова. У меня в Византии дело не терпящее отлагательства. Так что придется вам осмотреть этот город как-нибудь в другой раз.
На сей раз плавание по Эгейскому морю прошло на редкость мирно. Весть о приближении харальдова флота быстро распространялась, и корсары спешили убраться с его пути.
– Про Эгейское море ходят жуткие слухи, – заметил один из французов, – мне говорили, что оно просто-таки кишит головорезами.
– Не стоит верить слухам, – решительно заявил Эйстейн.
Их съестные припасы и запас воды истощились за время плавания, и когда вдали, наконец, показались высокие стены Константинополя и величественный силуэт храма Святой Софии в окружении других высоких зданий, варяги разразились радостными криками.
– Что-то они запоют, если Маниак поджидает нас в гавани? – проговорил Ульв.
Но все было спокойно. Харальдово войско прошло по улицам города к императорскому дворцу, не встретив ни одного ромейского воина. Возле форума Константина они увидели большой отряд вооруженных топорами латников.
– Всему хорошему быстро приходит конец, – мрачно заметил Гирик из Личфилда. – Их сотни три. Остановить нас у них силенок не хватит, а вот попортить внешний вид кое-кому из наших ребят пока будем пробиваться они сумеют.
– Тебе-то беспокоиться не о чем, – сказал ему Эйстейн. – У тебя и портить нечего.
– Да ты просто завидуешь, недоумок с овечьего острова, – ответил Гирик. – Даже великие королевы находят меня весьма приятным для глаз.
– Небось, это королевы Серкланда, те, что вдевают себе кости в нос, – потерев нос, заявил Эйстейн.
Тут командир вооруженных топорами воинов, поджидавших их, воскликнул:
– Это войско Харальда Сурового? Короля Норвегии?
– Ты угадал, – крикнул ему в ответ Халльдор. – Да другого такого великана, как Харальд, небось, и на свете нет.
Латники вдруг со смехом побежали навстречу харальдову войску, как были, с топорами на плечах.
– Мы – новый отряд варягов, – крикнул их командир. – Пришли по Днепру-батюшке, пока вы были в походе. Слава Богу, что теперь нашим командирам будет северянин!
Харальд внимательно посмотрел на него и сказал:
– Ты – Торгрим Скалаглюм.
– Как ты угадал? – удивился тот. – Мы ведь прежде не встречались.
– Не встречались, – ответил Харальд. – Но я бился рядом с твоим отцом в сражении при Стиклестаде, и он принял на себя множество предназначенных мне ударов. Такое не забывается. Лицом ты вышел в него, даже родинка над губой такая же. Если ты хоть в половину так же хорош в бою, как твой отец, для меня удача получить такого воина, Торгрим Скалаглюм.
– Пока что жалоб не было, – ответил тот, пожимая Харальду руку. – По крайней мере, я не слышал.
Они все вместе отправились во дворец. Ульв шепнул Халльдору:
– Если Маниак не сбежал, узнав, с чем мы прибыли, он самый храбрый военачальник в мире.
Тот ответил тоже шепотом:
– Чем займемся, когда Харальд станет императором минут через десять? Думаю, нам первым делом надо разрушить их поганый Ипподром. У меня все внутри переворачивается, как подумаю, что там делается.
Услышав это, Харальд сказал:
– Вам что, обоим жить надоело? К чему гневить богов подобными предсказаниями? Бросьте болтать, да держите ухо востро. Пора бы знать, что и после ясного утра может разразиться гроза.
Все это добро везли на повозках, одолженных эмиром, который к тому же послал большой отряд сопровождать варягов во время перехода через пустыню.
Расставание было горестным, но оставаться в Мосуле далее было нельзя. Эмир проводил Харальда до городских ворот, при всем народе обнял его на прощание и промолвил:
– Как исполнишь долг чести, возвращайся, сынок. Помни, здесь твой дом, здесь тебя всегда будут ждать.
Харальд преклонил колена перед стариком, но ничего не ответил.
Переход в Алеппо дался им куда легче, чем прошлогодний поход в обратном направлении: погода стояла прохладная, войско имело достаточно съестных припасов, к тому же теперь идти можно было налегке, без тяжелых лат. Правда, Харальд все равно жаловался, что потерял в этом походе слишком много воинов.
Потом вдруг случилось такое, что немного смягчило даже эту боль: одним прекрасным утром варяги увидели поджидавших их, выстроившихся как на парад, арабов. Их командир сказал Харальду:
– Мы осознали свои ошибки. Веди нас в Византию. Мы вновь примем присягу.
Харальд взял его за руки и проговорил с мрачной улыбкой:
– Хорошо, идите со мной. Думаю, вы мне пригодитесь.
В трех дневных переходах от Алеппо они повстречали отряд в две сотни французов и итальянцев, по большей части рыцарей. Те прибыли в сарацинские земли в погоне за богатством, но нашли в пустынных местах только лишения и смерть. На Харальда они смотрели как на своего спасителя и поклялись выполнять все его приказы, если он примет их в свое войско.
– Надеюсь, вы понимаете, что обещаете, – сказал он сурово. – Там, куда мы отправляемся, прибытка ждать не приходится, скорее нам дадут хорошую трепку. Если не ошибаюсь, после такой «платы» за труды многие из тех, кто сейчас здоров, не смогут ходить без костылей.
В ответ на это новые знакомцы закричали, что без него они все равно, что бродячие псы, заплутавшие в чужой стороне.
– Ну ладно, – согласился Харальд наконец. – Отныне у вас есть хозяин. Но знайте, что если не научитесь слушаться по первому свистку, я могу взяться за плеть.
В Антиохии варягов ждали корабли. Войско сильно пополнилось, и Харальд боялся, что суда будут перегружены. Но ни один из присягнувших ему воинов не пожелал остаться.
– Пусть идут с нами, брат, – сказал Ульв. – Даже если на драккарах будет по колено воды, нам ведь не впервой.
– Не забывай, куда мы отправляемся, – добавил Халльдор. – Чем больше у нас мечей, тем лучше. Не нравится мне, что подлые ромеи удумали насчет твоей казни на Ипподроме. Пора их проучить. Пусть знают, как грозить варягам!
Так что войско в полном составе погрузилось на корабли и отплыло. Теснота была страшная, но все были рады отправиться в путь.
Когда погода испортилась, они зашли в порт Фамагуста, а потом остановились на Родосе: после длительной стоянки в Антиохии некоторые корабли необходимо было заново проконопатить. Командир туркополов просил Харальда сделать заход в Афины, чтобы его воины могли осмотреть город, но тот ответил отказом:
– Мы пойдем прямо на север, то есть настолько прямо, насколько позволят острова. У меня в Византии дело не терпящее отлагательства. Так что придется вам осмотреть этот город как-нибудь в другой раз.
На сей раз плавание по Эгейскому морю прошло на редкость мирно. Весть о приближении харальдова флота быстро распространялась, и корсары спешили убраться с его пути.
– Про Эгейское море ходят жуткие слухи, – заметил один из французов, – мне говорили, что оно просто-таки кишит головорезами.
– Не стоит верить слухам, – решительно заявил Эйстейн.
Их съестные припасы и запас воды истощились за время плавания, и когда вдали, наконец, показались высокие стены Константинополя и величественный силуэт храма Святой Софии в окружении других высоких зданий, варяги разразились радостными криками.
– Что-то они запоют, если Маниак поджидает нас в гавани? – проговорил Ульв.
Но все было спокойно. Харальдово войско прошло по улицам города к императорскому дворцу, не встретив ни одного ромейского воина. Возле форума Константина они увидели большой отряд вооруженных топорами латников.
– Всему хорошему быстро приходит конец, – мрачно заметил Гирик из Личфилда. – Их сотни три. Остановить нас у них силенок не хватит, а вот попортить внешний вид кое-кому из наших ребят пока будем пробиваться они сумеют.
– Тебе-то беспокоиться не о чем, – сказал ему Эйстейн. – У тебя и портить нечего.
– Да ты просто завидуешь, недоумок с овечьего острова, – ответил Гирик. – Даже великие королевы находят меня весьма приятным для глаз.
– Небось, это королевы Серкланда, те, что вдевают себе кости в нос, – потерев нос, заявил Эйстейн.
Тут командир вооруженных топорами воинов, поджидавших их, воскликнул:
– Это войско Харальда Сурового? Короля Норвегии?
– Ты угадал, – крикнул ему в ответ Халльдор. – Да другого такого великана, как Харальд, небось, и на свете нет.
Латники вдруг со смехом побежали навстречу харальдову войску, как были, с топорами на плечах.
– Мы – новый отряд варягов, – крикнул их командир. – Пришли по Днепру-батюшке, пока вы были в походе. Слава Богу, что теперь нашим командирам будет северянин!
Харальд внимательно посмотрел на него и сказал:
– Ты – Торгрим Скалаглюм.
– Как ты угадал? – удивился тот. – Мы ведь прежде не встречались.
– Не встречались, – ответил Харальд. – Но я бился рядом с твоим отцом в сражении при Стиклестаде, и он принял на себя множество предназначенных мне ударов. Такое не забывается. Лицом ты вышел в него, даже родинка над губой такая же. Если ты хоть в половину так же хорош в бою, как твой отец, для меня удача получить такого воина, Торгрим Скалаглюм.
– Пока что жалоб не было, – ответил тот, пожимая Харальду руку. – По крайней мере, я не слышал.
Они все вместе отправились во дворец. Ульв шепнул Халльдору:
– Если Маниак не сбежал, узнав, с чем мы прибыли, он самый храбрый военачальник в мире.
Тот ответил тоже шепотом:
– Чем займемся, когда Харальд станет императором минут через десять? Думаю, нам первым делом надо разрушить их поганый Ипподром. У меня все внутри переворачивается, как подумаю, что там делается.
Услышав это, Харальд сказал:
– Вам что, обоим жить надоело? К чему гневить богов подобными предсказаниями? Бросьте болтать, да держите ухо востро. Пора бы знать, что и после ясного утра может разразиться гроза.
НОВЫЙ СТРАТИГ
Но в тот день дело обошлось без грозы. Во дворе дворца никого не было, и варяги без помех прошли, куда хотели. Харальд в сопровождении пятидесяти самых опытных своих воинов отправился в приемную императора. Испуганные камерарии без звука отворили перед ними все двери.
Михаил Каталакт, сильно постаревший и поседевший, ожидал его, облачась в самое роскошное свое одеяние и надев тяжелую императорскую корону. Руки базилевса заметно дрожали, и когда варяги со смехом ввалились в приемную, он поначалу не мог вымолвить ни слова.
– В сарацинских землях ходят слухи, что я приговорен к смерти, – сказал Харальд. – Это правда, Михаил?
Казалось, император не знал, что ответить на это. Наконец, он с трудом проговорил:
– Любезный мой стратиг! – и снова замолчал.
– Ты хочешь сказать, что я буду стратигом, а не мертвецом?
Каталакт тонко засмеялся и кивнул.
– Преклони колена, и я тут же перед твоими людьми провозглашу тебя главнокомандующим всеми византийскими войсками.
– Нет уж, – хрипло бросил Харальд. – Я останусь стоять, а ты давай, говори что положено в таких случаях. Мои люди поймут.
Пришлось императору так и поступить. Когда дело дошло до надевания на Харальда золотой цепи главнокомандующего, Каталакт обнаружил, что сделать это совсем непросто, поскольку норвежец не желал даже наклонить голову. Наконец, все было сделано как положено.
– Здесь два стула, а мне надоело стоять, – заявил Харальд. – Присаживайся, Михаил.
И тут же уселся первым, не дожидаясь перепуганного императора.
– А где некто Маниак, ваш прежний главнокомандующий? – спросил Харальд.
Михаил долго не отвечал. Наконец, он проговорил хриплым голосом:
– Этому Маниаку не следовало так оскорблять тебя. Но пойми, стратиг, я был бессилен что-либо сделать.
Харальд кивнул:
– Трудно быть императором. Так где же Маниак?
– Когда этот трус узнал, что ты направляешься сюда поговорить с ним, он удрал и войско свое увел, – зло ответил Каталакт. – Они направляются на Сицилию.
– После того, как отдохнем и насладимся празднествами, которые ты, без сомнения, организуешь для нас, мы тоже пойдем на Сицилию посмотреть, как там Маниак, – медленно проговорил Харальд.
Император кивнул, и в его глазах зажегся недобрый огонь.
– Изволь. Разыщи его и приведи назад в цепях. Мы будем судить мерзавца. А если хочешь, предай его смерти на месте. Теперь ты властен сделать это, ведь ты верховный главнокомандующий.
Харальд фыркнул:
– Знаешь, Михаил, сам себя я ощущаю тем же, чем и раньше – парнем по имени Харальд сын Сигурда.
Когда варяги ушли, Каталакт призвал к себе одного нобиля, известного бегуна, прославившегося в состязаниях на Ипподроме, и сказал ему:
– Беги сейчас же в дом за Адрианопольскими Воротами, где скрывается стратиг. Передай ему, чтобы немедленно отправлялся на Сицилию. Пусть возьмет с собой несколько верных людей. Город ему необходимо покинуть тайно. Если понадобиться, пусть переоденется купцом. На Сицилии он должен собрать вокруг себя верных, готовых повиноваться ему людей. Пусть не гнушается и сарацинами. Чем больше воинов у него будет, тем лучше. Харальд Суровый отправится туда, чтобы отомстить ему, и тогда стратиг должен сделать все возможное, чтобы с ним покончить. Могу поклясться всеми святыми, если этого не сделать в ближайшее время, проклятый норвежец воссядет на византийский престол. Ступай и передай стратигу мой приказ, слово в слово.
В то время, как молодой нобиль, избегая центральных улиц, бежал исполнять поручение, Харальд и его ближайшие соратники располагались в небольшом, но богатом дворце, предоставленном новому стратигу. Дворец этот находился возле Форума Феодосия, недалеко от Валенского акведука.
Вечером они по обыкновению рассказывали друг другу разные байки и пели песни. И вот среди всего этого веселья явился придворный камерарий и сказал Харальду:
– Господин, тебя желает видеть дама.
– Так проводи ее сюда, – ответил тот. – Не дело заставлять ее ждать на улице. Места за столом ей хватит.
– Госпожа приказала иное, – хитро сощурясь возразил камерарий, – она желает видеть тебя наедине.
– Приказала, значит, – удивленно подняв брови, проговорил Харальд. – Ну что же, в последний раз послушаемся ее приказа, кто бы она ни была.
Он прошел в небольшую комнату без окон, где можно было говорить без боязни быть подслушанным. Туда же привели и одетую в пурпур даму. Это оказалась императрица Зоя. Харальд усадил ее на стул, но преклонять колена не стал. Она внимательно посмотрела на него, потом проговорила с горькой улыбкой:
– Ты все тот же гордый норвежский белый медведь, Харальд?
– Меня, как и прежде, зовут Харальд сын Сигурда, – ответил он. – Чего ты хочешь, госпожа?
– Со времени своего приезда сюда ты многого достиг, Харальд. По моему желанию ты стал варягом, потом командиром варяжской гвардии и, наконец, главнокомандующим войсками Византии.
– Надеюсь, ты не будешь разочарована, госпожа, – угрюмо сказал Харальд. Он ненавидел, когда ему напоминали, что он чем-то кому-то обязан.
Она положила руку ему на плечо.
– Не буду. Особенно если ты, наконец, внемлешь гласу рассудка и примешь корону Византийской империи.
Он помолчал, как будто обдумывая ее предложение, потом медленно промолвил:
– Но ведь у Византии уже имеется один император, госпожа. Согласись я, что будет с ним? Отравится? Уйдет в монастырь?
Топнув в раздражении ногой, Зоя резко ответила:
– С ним будет то, что ты пожелаешь. Но послушай моего совета. Если имеется другой кандидат на престол, безопаснее всего лишить его зрения. Тогда его возможности будут резко ограничены. В Византии стало уже традицией поступать именно таким образом, и не было случая, чтобы этот метод не сработал. Не хмурься. Это можно сделать почти безболезненно.
Харальд в задумчивости уставился на нее холодными серыми глазами, подперев подбородок здоровенной ручищей. Зоя потупилась:
– Для дикого северянина ты необычайно мягкосердечен. Но послушай, Харальд, мы живем в жестоком мире, и чтобы вознестись до высочайших вершин, следует проявить умение и силу.
Харальд заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась страшноватая.
– Милостивая госпожа, – промолвил он. – Когда человеку делают подобное предложение, ему необходимо все обдумать, а не бросаться в это предприятие, как в омут головой.
– Темный омут уготован не для тебя, любовь моя, а для Михаила Каталакта, – с улыбкой возразила она.
Что бы ему ни говорили, Харальд готов был вытерпеть почти все. Но нежность, с какой императрица произнесла эти слова, вызвала в нем непреодолимое отвращение.
– Позволь мне подумать до завтра, – проговорил он, как можно вежливее. – Завтра я дам тебе ответ.
Теперь настала очередь нахмуриться Зое. Но все же она согласилась на его предложение, проявив всевозможную доброжелательность, и отбыла из его дворца в своих специальных, предназначенных для визитов инкогнито, носилках.
Удостоверившись, что она уехала, Харальд направился в сопровождении Ульва и Халльдора в пригород, где находились молельные дома для знатных женщин. Как он и предполагал, Мария Анастасия Аргира была в одном из этих домов, и после непродолжительных расспросов им без труда удалось ее разыскать. Вначале привратница не желала впускать его туда, но он разозлился и принялся колотить по чему попало ножнами своего меча, так что она пошла на попятную, опасаясь за статуи и иконы. Ульву и Халльдору пришлось остаться во дворе – сторожить.
Вид Марии Анастасии поразил Харальда. За время, что он провел в сарацинских землях, она превратилась в красивую девушку, почти столь же прекрасную, как его невеста, Елизавета Новгородская. И, хотя ее держали в заточении в молельном доме, одета она была как и положено царевне.
Заметив его смущение, Мария сказала:
– Что это ты переминаешься с ноги на ногу, стратиг? Мы ведь друзья, не так ли? Я молилась за тебя дважды в день, с тех самых пор, как ты отплыл из Византии. Я тебе друг. А ты мне? Ты, похоже, недоволен мной?
– Напротив, госпожа, – ответил Харальд, – просто теперь мне трудно себе представить, что когда-то я катал тебя на плечах.
– Это был счастливейший день в моей жизни, – серьезно проговорила Мария. – На таком коне я готова скакать хоть на край земли.
– Госпожа, я наемный воин, я связан присягой и мне еще долго служить, – сказал Харальд. – Но поверь, если ты несчастлива и хочешь изменить свою жизнь, и если после того, как я управлюсь с делами на Сицилии, ты по-прежнему будешь желать покинуть Византию (что меня не удивит, поскольку сам я ни за что не хотел бы прожить всю жизнь в Константинополе), я возьму тебя с собой, когда отправлюсь на север на своем корабле. При дворе владетелей Киева и Новгорода ты будешь принята с должным почтением, туда я тебя и отвезу. И пусть я выроню в решительный момент битвы боевой топор, если нарушу свое слово.
И он преклонил перед ней колена с почтением, какого никогда не оказывал императрице.
Когда же он ушел, Мария Анастасия запела от радости, как птичка. Зайдя в ее комнату посмотреть, в чем дело, прислужница увидела, что царевна лежит на полу, прижавшись щекой к тому месту, где только что стоял на коленях варяг.
На следующий день, как рассвело, Харальд послал Ульва в императорский дворец с таким посланием:
– Стратиг благодарит императрицу за предложенную ему великую честь. Обдумав ее предложение, он пришел в выводу, что недостоин такой чести. Он рожден для походов и плаваний, а не для жизни во дворце.
Воротясь, Ульв рассказал ему, что императрица в ярости кусала себе губы, швырнула на пол три старинных вазы и оторвала кайму своего одеяния.
– Послушай моего совета, брат, – сказал он Харальду. – Надо нам выбираться из города, пока целы. В жизни не видел, чтобы женщина была в таком бешенстве.
Харальд с улыбкой кивнул.
– Мы сегодня же отплываем на Сицилию. Тут у нас сейчас больше нет никаких дел.
Михаил Каталакт, сильно постаревший и поседевший, ожидал его, облачась в самое роскошное свое одеяние и надев тяжелую императорскую корону. Руки базилевса заметно дрожали, и когда варяги со смехом ввалились в приемную, он поначалу не мог вымолвить ни слова.
– В сарацинских землях ходят слухи, что я приговорен к смерти, – сказал Харальд. – Это правда, Михаил?
Казалось, император не знал, что ответить на это. Наконец, он с трудом проговорил:
– Любезный мой стратиг! – и снова замолчал.
– Ты хочешь сказать, что я буду стратигом, а не мертвецом?
Каталакт тонко засмеялся и кивнул.
– Преклони колена, и я тут же перед твоими людьми провозглашу тебя главнокомандующим всеми византийскими войсками.
– Нет уж, – хрипло бросил Харальд. – Я останусь стоять, а ты давай, говори что положено в таких случаях. Мои люди поймут.
Пришлось императору так и поступить. Когда дело дошло до надевания на Харальда золотой цепи главнокомандующего, Каталакт обнаружил, что сделать это совсем непросто, поскольку норвежец не желал даже наклонить голову. Наконец, все было сделано как положено.
– Здесь два стула, а мне надоело стоять, – заявил Харальд. – Присаживайся, Михаил.
И тут же уселся первым, не дожидаясь перепуганного императора.
– А где некто Маниак, ваш прежний главнокомандующий? – спросил Харальд.
Михаил долго не отвечал. Наконец, он проговорил хриплым голосом:
– Этому Маниаку не следовало так оскорблять тебя. Но пойми, стратиг, я был бессилен что-либо сделать.
Харальд кивнул:
– Трудно быть императором. Так где же Маниак?
– Когда этот трус узнал, что ты направляешься сюда поговорить с ним, он удрал и войско свое увел, – зло ответил Каталакт. – Они направляются на Сицилию.
– После того, как отдохнем и насладимся празднествами, которые ты, без сомнения, организуешь для нас, мы тоже пойдем на Сицилию посмотреть, как там Маниак, – медленно проговорил Харальд.
Император кивнул, и в его глазах зажегся недобрый огонь.
– Изволь. Разыщи его и приведи назад в цепях. Мы будем судить мерзавца. А если хочешь, предай его смерти на месте. Теперь ты властен сделать это, ведь ты верховный главнокомандующий.
Харальд фыркнул:
– Знаешь, Михаил, сам себя я ощущаю тем же, чем и раньше – парнем по имени Харальд сын Сигурда.
Когда варяги ушли, Каталакт призвал к себе одного нобиля, известного бегуна, прославившегося в состязаниях на Ипподроме, и сказал ему:
– Беги сейчас же в дом за Адрианопольскими Воротами, где скрывается стратиг. Передай ему, чтобы немедленно отправлялся на Сицилию. Пусть возьмет с собой несколько верных людей. Город ему необходимо покинуть тайно. Если понадобиться, пусть переоденется купцом. На Сицилии он должен собрать вокруг себя верных, готовых повиноваться ему людей. Пусть не гнушается и сарацинами. Чем больше воинов у него будет, тем лучше. Харальд Суровый отправится туда, чтобы отомстить ему, и тогда стратиг должен сделать все возможное, чтобы с ним покончить. Могу поклясться всеми святыми, если этого не сделать в ближайшее время, проклятый норвежец воссядет на византийский престол. Ступай и передай стратигу мой приказ, слово в слово.
В то время, как молодой нобиль, избегая центральных улиц, бежал исполнять поручение, Харальд и его ближайшие соратники располагались в небольшом, но богатом дворце, предоставленном новому стратигу. Дворец этот находился возле Форума Феодосия, недалеко от Валенского акведука.
Вечером они по обыкновению рассказывали друг другу разные байки и пели песни. И вот среди всего этого веселья явился придворный камерарий и сказал Харальду:
– Господин, тебя желает видеть дама.
– Так проводи ее сюда, – ответил тот. – Не дело заставлять ее ждать на улице. Места за столом ей хватит.
– Госпожа приказала иное, – хитро сощурясь возразил камерарий, – она желает видеть тебя наедине.
– Приказала, значит, – удивленно подняв брови, проговорил Харальд. – Ну что же, в последний раз послушаемся ее приказа, кто бы она ни была.
Он прошел в небольшую комнату без окон, где можно было говорить без боязни быть подслушанным. Туда же привели и одетую в пурпур даму. Это оказалась императрица Зоя. Харальд усадил ее на стул, но преклонять колена не стал. Она внимательно посмотрела на него, потом проговорила с горькой улыбкой:
– Ты все тот же гордый норвежский белый медведь, Харальд?
– Меня, как и прежде, зовут Харальд сын Сигурда, – ответил он. – Чего ты хочешь, госпожа?
– Со времени своего приезда сюда ты многого достиг, Харальд. По моему желанию ты стал варягом, потом командиром варяжской гвардии и, наконец, главнокомандующим войсками Византии.
– Надеюсь, ты не будешь разочарована, госпожа, – угрюмо сказал Харальд. Он ненавидел, когда ему напоминали, что он чем-то кому-то обязан.
Она положила руку ему на плечо.
– Не буду. Особенно если ты, наконец, внемлешь гласу рассудка и примешь корону Византийской империи.
Он помолчал, как будто обдумывая ее предложение, потом медленно промолвил:
– Но ведь у Византии уже имеется один император, госпожа. Согласись я, что будет с ним? Отравится? Уйдет в монастырь?
Топнув в раздражении ногой, Зоя резко ответила:
– С ним будет то, что ты пожелаешь. Но послушай моего совета. Если имеется другой кандидат на престол, безопаснее всего лишить его зрения. Тогда его возможности будут резко ограничены. В Византии стало уже традицией поступать именно таким образом, и не было случая, чтобы этот метод не сработал. Не хмурься. Это можно сделать почти безболезненно.
Харальд в задумчивости уставился на нее холодными серыми глазами, подперев подбородок здоровенной ручищей. Зоя потупилась:
– Для дикого северянина ты необычайно мягкосердечен. Но послушай, Харальд, мы живем в жестоком мире, и чтобы вознестись до высочайших вершин, следует проявить умение и силу.
Харальд заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась страшноватая.
– Милостивая госпожа, – промолвил он. – Когда человеку делают подобное предложение, ему необходимо все обдумать, а не бросаться в это предприятие, как в омут головой.
– Темный омут уготован не для тебя, любовь моя, а для Михаила Каталакта, – с улыбкой возразила она.
Что бы ему ни говорили, Харальд готов был вытерпеть почти все. Но нежность, с какой императрица произнесла эти слова, вызвала в нем непреодолимое отвращение.
– Позволь мне подумать до завтра, – проговорил он, как можно вежливее. – Завтра я дам тебе ответ.
Теперь настала очередь нахмуриться Зое. Но все же она согласилась на его предложение, проявив всевозможную доброжелательность, и отбыла из его дворца в своих специальных, предназначенных для визитов инкогнито, носилках.
Удостоверившись, что она уехала, Харальд направился в сопровождении Ульва и Халльдора в пригород, где находились молельные дома для знатных женщин. Как он и предполагал, Мария Анастасия Аргира была в одном из этих домов, и после непродолжительных расспросов им без труда удалось ее разыскать. Вначале привратница не желала впускать его туда, но он разозлился и принялся колотить по чему попало ножнами своего меча, так что она пошла на попятную, опасаясь за статуи и иконы. Ульву и Халльдору пришлось остаться во дворе – сторожить.
Вид Марии Анастасии поразил Харальда. За время, что он провел в сарацинских землях, она превратилась в красивую девушку, почти столь же прекрасную, как его невеста, Елизавета Новгородская. И, хотя ее держали в заточении в молельном доме, одета она была как и положено царевне.
Заметив его смущение, Мария сказала:
– Что это ты переминаешься с ноги на ногу, стратиг? Мы ведь друзья, не так ли? Я молилась за тебя дважды в день, с тех самых пор, как ты отплыл из Византии. Я тебе друг. А ты мне? Ты, похоже, недоволен мной?
– Напротив, госпожа, – ответил Харальд, – просто теперь мне трудно себе представить, что когда-то я катал тебя на плечах.
– Это был счастливейший день в моей жизни, – серьезно проговорила Мария. – На таком коне я готова скакать хоть на край земли.
– Госпожа, я наемный воин, я связан присягой и мне еще долго служить, – сказал Харальд. – Но поверь, если ты несчастлива и хочешь изменить свою жизнь, и если после того, как я управлюсь с делами на Сицилии, ты по-прежнему будешь желать покинуть Византию (что меня не удивит, поскольку сам я ни за что не хотел бы прожить всю жизнь в Константинополе), я возьму тебя с собой, когда отправлюсь на север на своем корабле. При дворе владетелей Киева и Новгорода ты будешь принята с должным почтением, туда я тебя и отвезу. И пусть я выроню в решительный момент битвы боевой топор, если нарушу свое слово.
И он преклонил перед ней колена с почтением, какого никогда не оказывал императрице.
Когда же он ушел, Мария Анастасия запела от радости, как птичка. Зайдя в ее комнату посмотреть, в чем дело, прислужница увидела, что царевна лежит на полу, прижавшись щекой к тому месту, где только что стоял на коленях варяг.
На следующий день, как рассвело, Харальд послал Ульва в императорский дворец с таким посланием:
– Стратиг благодарит императрицу за предложенную ему великую честь. Обдумав ее предложение, он пришел в выводу, что недостоин такой чести. Он рожден для походов и плаваний, а не для жизни во дворце.
Воротясь, Ульв рассказал ему, что императрица в ярости кусала себе губы, швырнула на пол три старинных вазы и оторвала кайму своего одеяния.
– Послушай моего совета, брат, – сказал он Харальду. – Надо нам выбираться из города, пока целы. В жизни не видел, чтобы женщина была в таком бешенстве.
Харальд с улыбкой кивнул.
– Мы сегодня же отплываем на Сицилию. Тут у нас сейчас больше нет никаких дел.
ОКАЯННОЕ ВРЕМЯ
Харальд назначил командиром остающихся охранять дворец варягов Торгрима Скалаглюма, и, наказав ему смотреть в оба за булгарским полком, отплыл с войском на сорока галерах, захватив припасов на полгода.
Время для плавания было не самое подходящее, и сильные западные ветры часто прибивали корабли то к одному, то к другому из великого множества островов, мимо которых лежал их путь. Через три недели плавания две галеры затонули к югу от Лесбоса, а неделю спустя еще одна была выброшена штормом на берег и раскололась.
В этих крушениях погибла целая сотня харальдовых воинов. Эйстейн сказал Харальду:
– Я начинаю думать, что мы не почтили должным образом здешних богов и в этом все дело.
– Что значит «не почтили»? Мы же христиане, – резко ответил Харальд.
В разговор вступил Ульв:
– Хоть мы и христиане, брат, это не означает, что не существует других богов, кроме нашего. Может, Эйстейн прав. Здешним богам, небось, не нравиться, что мы, чужаки в этих краях, не приносим жертв в их святилищах.
Харальд отослал их обоих прочь и задумался над сказанным. В конце концов, он решил, что нет ничего страшного в том, чтобы время от времени принести в жертву барана или, скажем, бронзовый браслет, если, конечно, в это время скрестить пальцы правой руки или помолиться про себя Святому Олаву.
Но, хотя так они и стали поступать, случилось еще одно несчастье: когда Ульв сошел на берег на острове Цитера, чтобы поискать родник для пополнения запасов воды, его ужалила в ногу гадюка. Нога посинела, начался жар, и Ульву целый месяц пришлось провести в постели.
Когда он был совсем плох и метался в бреду, нанятый ими на Тенаруме врач говорил даже, что ужаленную ногу следует отрезать, чтобы яд не распространялся дальше. Но Халльдор наградил его таким взглядом, что лекарь придумал другой способ лечения, причем довольно успешный. И все равно Ульв почти до самых Сиракуз не мог ступить на больную ногу, не застонав от боли.
Время для плавания было не самое подходящее, и сильные западные ветры часто прибивали корабли то к одному, то к другому из великого множества островов, мимо которых лежал их путь. Через три недели плавания две галеры затонули к югу от Лесбоса, а неделю спустя еще одна была выброшена штормом на берег и раскололась.
В этих крушениях погибла целая сотня харальдовых воинов. Эйстейн сказал Харальду:
– Я начинаю думать, что мы не почтили должным образом здешних богов и в этом все дело.
– Что значит «не почтили»? Мы же христиане, – резко ответил Харальд.
В разговор вступил Ульв:
– Хоть мы и христиане, брат, это не означает, что не существует других богов, кроме нашего. Может, Эйстейн прав. Здешним богам, небось, не нравиться, что мы, чужаки в этих краях, не приносим жертв в их святилищах.
Харальд отослал их обоих прочь и задумался над сказанным. В конце концов, он решил, что нет ничего страшного в том, чтобы время от времени принести в жертву барана или, скажем, бронзовый браслет, если, конечно, в это время скрестить пальцы правой руки или помолиться про себя Святому Олаву.
Но, хотя так они и стали поступать, случилось еще одно несчастье: когда Ульв сошел на берег на острове Цитера, чтобы поискать родник для пополнения запасов воды, его ужалила в ногу гадюка. Нога посинела, начался жар, и Ульву целый месяц пришлось провести в постели.
Когда он был совсем плох и метался в бреду, нанятый ими на Тенаруме врач говорил даже, что ужаленную ногу следует отрезать, чтобы яд не распространялся дальше. Но Халльдор наградил его таким взглядом, что лекарь придумал другой способ лечения, причем довольно успешный. И все равно Ульв почти до самых Сиракуз не мог ступить на больную ногу, не застонав от боли.