Страница:
Итак, Петр освободился от помехи. Когда к Екатерине явился торжествующий супруг, она пожалела о тех временах, когда ей не приходилось опасаться его притязаний. Влюбленная в другого, она должна принимать ласки от постылого, чтобы прикрыть связь с любимым. По сравнению с упоением, что дает ей Сергей, первые контакты с мужем – жалкая гимнастика. К тому же он не любит и не желает ее, ложась рядом в постель, он лишь выполняет долг. На следующий день после запоздавшей брачной ночи он, по совету Сергея Салтыкова, отсылает императрице опечатанную шкатулку с доказательством якобы невинности великой княгини. «По-видимому, Елизавета поверила в подлинность свидетельства, – пишет Ж. Кастера. – Наверное, несколько посвященных посмеялись про себя, но все поспешили поздравить князя с его победой и счастьем».
А у Сергея Салтыкова – гора с плеч. К тому времени Екатерина уже была беременна от него. Пора было мужу покрыть грех и взять на себя отцовство над младенцем. Но ее не столько страшат предстоящие роды, сколько странное поведение Сергея по отношению к ней. Они еще встречаются, пользуясь охотой в окрестностях Петергофа. Все выглядит нереальным, вплоть до костюмов: Елизавета повелела всем носить одинаковые охотничьи костюмы – «верх серый, остальное – синее, ворот из черного бархата». Так парочкам удается уединяться, причем издали невозможно опознать, кто с кем. Эти очаровательные свидания – последние минуты уходящего счастья.
То ли из осторожности, то ли Екатерина успела ему надоесть, но Сергей все менее стремится к ней. «Он стал рассеян, порою самодоволен и даже чванлив, что меня огорчало», – напишет позже Екатерина. Неожиданно Сергей и его друг Лев Нарышкин решили уехать в деревню. Эта разлука необходима, объясняет Сергей, чтобы развеять подозрения. А может быть, он просто хочет отделаться на время от навязчивой любовницы? Она в отчаянии. Двор собирается ехать в Москву, а Сергей все не возвращается. 14 декабря 1752 года великокняжеская чета пускается в путь. Во время переезда у Екатерины начались сильные схватки. Выкидыш. Слава Богу! Освободившись от бремени, она с нетерпением ждет, когда Сергей вернется из добровольного изгнания.
Ее волнение при встрече так велико, что она признается, что готова на все, лишь бы сохранить их близость. А он все более и более сдержан и явно отдаляется от нее. Как Сергей объясняет Екатерине, он опасается, что шпионы донесут императрице об их отношениях. Тогда она решается предпринять демарш и завоевать расположение или хотя бы нейтралитет злейшего своего врага, Бестужева. Некий Бремсе, вхожий в великокняжеское общество, а также в дом канцлера, является к нему и от имени Екатерины заявляет, что она «менее удалена от него, чем прежде». Канцлер в восторге от этого свидетельства преданности, он не сомневается, что теперь все карты в его руках. На следующий же день он принимает Сергея Салтыкова в самом дружеском тоне. «Он говорил с ним обо мне и о моем положении, как если бы жил в моей спальне», – напишет Екатерина. И она понимает: раз Бестужев не возмущается ее адюльтером, все подробности которого ему, по-видимому, известны, значит, он благосклонно относится к ее любви с Сергеем. В порыве благодушия канцлер даже воскликнул при посетителе: «Она (Екатерина) увидит, что я вовсе не Змей Горыныч, каким ей меня описывают!» Сергей повторяет эти слова Екатерине, и та радуется, что у нее появился могучий союзник, причем «никто об этом не пронюхал». Однако ей еще не ясны причины, почему этот человек, так старательно следивший за моралью великой княгини с помощью приставленных к ней церберов, вдруг теперь поощряет ее любовника и дает ему «советы столь же мудрые, сколь и полезные».
Через несколько дней и самих Чоглоковых вдруг как будто подменили. Из сторожей они превращаются в сводников. Как пишет Екатерина, госпожа Чоглокова, «чье любимое занятие было следить за появлением потомства», начинает с великой княгиней странную беседу. С важным выражением на лице она объясняет ей вполголоса, что обычно женщина обязана соблюдать супружескую верность, но бывают случаи, когда государственные интересы позволяют отклонения в поведении, в частности, когда речь идет о наследнике династии. Сначала ошеломленная Екатерина слушает ее не перебивая и «не понимает, куда та клонит, западню ли она мне подстраивает или говорит искренне». Действительно, одно из двух, либо Бестужев и императрица настолько обеспокоены бесплодием великого князя, что подыскивают человека для скорейшей подмены его в этом деле, либо они решили разоблачить Екатерину и предать огласке ее неверность. Из осторожности Екатерина делает вид, что не понимает, о чем ей нашептывает госпожа Чоглокова с таким таинственным видом. Тогда та, переводя разговор на другую тему, заявляет: «Вы увидите, как я люблю отечество и насколько я искренна. Я не думаю, что вы ни на кого еще не взглянули благосклонно. Позволяю вам выбор: Сергей Салтыков или Лев Нарышкин. Если не ошибаюсь, второй вам больше по душе». – «Нет, нет, вовсе нет!» – восклицает Екатерина. Тогда госпожа Чоглокова замечает: «Ну что ж, если не он, значит, наверняка первый из них». И добавляет: «Вы скоро увидите, что я не буду чинить вам помех». «Я притворилась дурочкой, – пишет Екатерина, – да так умело, что та бранила меня не раз, и в городе и за городом».[26] Со своей стороны и Бестужев читает наставления Сергею Салтыкову. А тот уже готов расстаться с великой княгиней. Он посматривает в другую сторону. Неумело она упрекает его в непостоянстве. Тот оправдывается, приводя фальшивые доводы. С грустью она признается: «Он выдвигал такие веские причины, что, стоило мне его увидеть и заговорить с ним, все мои рассуждения на эту тему улетучивались». Теперь она пускает в ход все кокетство, на какое была способна, чтобы завлечь его, хотя бы изредка, в свою постель. Конечно, при этом она ищет только удовлетворения страсти, тогда как госпожа Чоглокова, Бестужев, а за их спиной императрица надеются, что любимый избранник сделает ей ребенка.
В мае 1753 года она констатирует «новые признаки беременности». Преодолевая трудности, она едет со всеми придворными в путешествие, участвует в охоте с повозки, в прогулках, спит в палатке. По возвращении в Москву, после бала и ужина, у нее вторично происходит выкидыш, причем очень тяжелый. «Тринадцать дней я была в критическом положении, подозревали, что часть последа не вышла, а осталась во мне… Наконец на тринадцатый день он сам вышел… Из-за этого случая мне пришлось полтора месяца просидеть в комнате, а жара в ту пору стояла нестерпимая».
Императрица приходит ее навестить и выглядит «очень расстроенной». Еще бы! Она так надеялась, что вся эта интрига создаст видимость законности для незаконнорожденного! Из-за этого невезения продлена своеобразная миссия Сергея Салтыкова и он вынужден будет оставаться при женщине, которую больше не любит. Пока он не выполнит свою работу, его не отпустят в свободное плаванье. А великий князь? Поверил ли он, что чуть не стал отцом? Можно усомниться. Мало того что редкие моменты его интимной близости с супругой заканчивались жалким образом, он также отлично знает, что она влюблена в Сергея Салтыкова, и подозревает, что именно от него и забеременела. Обреченный на роль услужливого мужа, он страдает от унижения, и некому пожаловаться: ведь прикрывает этот обман сама императрица. Хирургическая операция ему помогла, мадам Гроот его лишила невинности, но он все еще остается ребенком. Жену свою ненавидит, и ему плевать, что она неверна. Он злится и зубоскалит одновременно. Он бы с удовольствием вырвался из этого мира взрослых и по привычке находит забвение в играх и в вине. Его любимый слуга, украинец, достает ему крепкие напитки. Он напивается, слуги – тоже, а когда они забывают, что должны быть почтительными с великим князем, он бьет их палкой или шпагой плашмя. Однажды, войдя в его спальню, Екатерина видит повешенную огромную крысу и «все, что связано с пыткой». Когда она спросила о причинах этой смертной казни, великий князь ответил, что сия крыса осуждена по законам военного времени, так как сожрала двух солдатиков из сладкого крахмала, и повешена после того, как собака перекусила ей позвоночник, и висеть «будет публично три дня, в назидание другим». Решив, что он шутит, Екатерина рассмеялась, а Петр нахмурился. Если собственная жена не способна участвовать в его играх, зачем она еще нужна?
Случай с повешенной крысой произвел на Екатерину сильное впечатление. Когда она вспоминает о тех далеких днях, на память ей приходит множество других крыс. Например, те, которых она увидела во время пожара в Москве, во дворце, в начале зимы. «Странное явление увидела я в ту пору, – пишет она. – По лестнице спускались цепочкой, не торопясь, крысы и мыши в неимоверном количестве». Сгорели все четыре тысячи платьев императрицы! Чудом уцелели книги Екатерины. Для нее это было огромной радостью, так как в России они представляли ценность большую, чем гардероб. Великокняжеская чета осталась без крова, и им пришлось поселиться в доме Чоглоковых. «Ветер там гулял во всех направлениях, окна и двери – полусгнившие, щели между половицами – в три-четыре пальца, к тому же насекомые заполонили комнаты».
В феврале 1754 года, через семь месяцев после второго выкидыша, Екатерина замечает, что она вновь беременна. На этот раз императрица надеется, что все завершится благополучно. И Сергей Салтыков тоже на это надеется, ведь он – любитель легких авантюр, а эта затянувшаяся, почти официальная связь гнетет его. Екатерина читает его мысли и грустит. «Тоска, мое физическое недомогание и моральная подавленность привели к ипохондрическому синдрому», – пишет она. В чоглоковском доме она замерзает от сквозняков и живет в ожидании визитов своего любовника, а тот веселится на стороне. Перед ней сидит госпожа Чоглокова и тоже жалуется, что муж ее ужинает где-то с друзьями. «Вот так мы оказались брошенными!» – вздыхает она. И Екатерине приходится признать, что обе они несчастны. «Настроение у меня было собачье», – напишет она. Вскоре, правда, та же госпожа Чоглокова, так огорчавшаяся из-за загулов своего мужа, влюбляется в князя Репнина и показывает Екатерине пламенные послания от него. Вот тогда-то Чоглоков и помер «от сухих колик». Полагая, что вдова не может прилично выглядеть в свете, императрица тотчас освободила ее от обязанностей при великой княгине. Екатерина огорчена: госпожа Чоглокова, бывший ее враг, последнее время была ее сообщницей. Огорчение переходит в ужас, когда она узнает, что отныне следить за ней будет граф Александр Шувалов, дядюшка нового фаворита Елизаветы, он же – глава государственной инквизиции, то есть тайной полиции. Этот опасный человек страдает «конвульсивным тиком», время от времени вся правая сторона его лица дергается, от глаза до подбородка. «Удивительно, – пишет Екатерина, – почему выбрали именно этого человека, с таким неприятным недостатком, для постоянного лицезрения молодой будущей матери; думаю, если бы я родила ребенка с таким же противным тиком, императрица была бы очень недовольна».
Наконец в начале мая 1754 года весь двор готовится ехать из Москвы в Санкт-Петербург. Предстоят двадцать девять дней пути. Екатерина, как она вспоминает, «до смерти боялась», что Сергей Салтыков не поедет со всеми. Ведь теперь, когда он стал отцом ее ребенка, особы, стоящие у трона, им более не интересуются. Но нет, императрица подумала обо всем. Видимо, чтобы сберечь нервы будущей мамаши, любовник ее включен в состав свиты. Правда, приближаться к ней он больше не может и из-за запрета, и из-за постоянного присутствия супругов Шуваловых! «Собачья тоска грызла меня, и всю дорогу я проплакала в карете», – пишет Екатерина.
В Санкт-Петербурге великокняжеская чета вновь располагается в Летнем дворце. Петр организует там концерт и умудряется сам играть на скрипке в оркестре. Екатерина пользуется этими музыкальными занятиями супруга, чтобы удалиться из салона и обменяться на ходу парой нежных фраз с любовником. По мере приближения родов она убеждается, что в высших сферах плетут заговор против ее счастья. «У меня все время глаза были на мокром месте, а в голове рождались бесчисленные подозрения; одним словом, из головы не выходила мысль, что скоро разлучат меня с Сергеем Салтыковым». Таким образом, перед тем как стать матерью, мысли ее идут не к ребенку, в ней живущему, а к мужчине, обучившему ее счастью любви. Когда Александр Шувалов показал ей покои, специально приготовленные для родов рядом со спальней Ее величества, она испытывает «удар почти смертельный». Живя в непосредственной близости от императрицы, она не сможет принимать Сергея так, как ей хотелось бы. Она будет изолирована ото всех, «несчастнейшая на свете». В подавленном состоянии осматривает она две комнаты, обтянутые муаровой дамасской тканью красного цвета и кое-как обставленные, место, где должен родиться наследник российского престола. А если родится не сын, а дочь? Как отнесется императрица к такому возможному разочарованию? Захочет отомстить, окончательно удалив Сергея от двора, или оставит его для новой попытки?
В ночь с 19 на 20 сентября 1754 года, через девять лет после замужества, у Екатерины начались сильные схватки. Повивальная бабка оповестила об этом великого князя, графа Александра Шувалова и императрицу. Все они сбежались, чтобы присутствовать при родах. 20 сентября, в полдень, в окровавленных руках повивальной бабки появился кричащий комочек живой плоти: мальчик, Павел Петрович. Императрица ликует. Как только новорожденного обмыли, запеленали, а священник окрестил его малым крещением, повивальная бабка по приказу царицы относит ребенка в особые покои. Там он пробудет под присмотром Елизаветы столько времени, сколько она сочтет нужным. Родив ребенка, Екатерина тут же лишилась всех прав на него. Она – всего лишь женщина, разрешившаяся от бремени. Никого она больше не интересует. Тут же все разошлись кто куда. Кровать роженицы стоит между дверью и двумя плохо закрывающимися окнами. По комнате гуляет холодный ветер.
«Я сильно потела, просила госпожу Владиславову сменить мне белье и поменять постель, но та отвечала, что не смеет это сделать. Несколько раз посылала за акушеркой, но та не приходила. Я просила дать попить, но ответ был тот же. Наконец через три часа пришла графиня Шувалова, нарядившаяся по-праздничному. Увидев меня лежащей на том же месте, где я рожала, закричала, что меня убить мало. Это очень ободряюще на меня подействовало: ведь я лежала вся в слезах после трудных и болезненных родов, брошенная всеми, в неудобном месте и никто не решался меня перенести в мою кровать в двух шагах от места, где рожала, а у меня сил не было самой встать и перейти. Госпожа Шувалова тут же ушла, по-видимому за акушеркой, но та явилась через полчаса и сказала, что императрица так была занята младенцем, что не отпускала ее ни на минуту. А обо мне уже и не думали… Все это время я изнывала от усталости и жажды. Наконец меня уложили в мою кровать, и больше я никого не видела весь день, никого даже не присылали спросить обо мне. Великий князь только и делал, что пил со всеми, кто попадался на глаза, а императрица занималась ребенком».[27]
Почти никто из современников не считал новорожденного сыном Петра, хотя был он так же некрасив. Однако, сравнивая их портреты во взрослом состоянии, разница бросается в глаза. Лицо Павла, сморщенное, как у бульдога, не имеет ничего общего с длинным лицом мужа Екатерины. Что касается их характеров, то оба непостоянны, жестоки и пугливы, но эти общие черты могут объясняться воспитанием, полученным ими обоими под угнетающей сенью Елизаветы. К тому же Екатерина в своих «Мемуарах» ясно дает понять, что отцом ребенка был Сергей Салтыков. А поведение императрицы, отобравшей у матери дитя с момента рождения и занявшейся наблюдением за ним, доказывает, что никакого уважения к матери, да и к отцу она не испытывала. Внимание Елизаветы к ребенку так велико, что некоторые из ее окружения заходят слишком далеко в своих предположениях. Она велела поставить кроватку Павла в своей спальне. «При первом же его крике она сама вскакивала, бежала к нему, и проявлялось столько забот, что младенца чуть не задушили». Французский дипломат маркиз де Л'Oпиталь отмечал в своих донесениях в Париж странные слухи, ходившие на этот счет по Санкт-Петербургу: «Говорят, что ребенка родила сама императрица и выдала его за сына великой княгини». Конечно, это не более чем салонная сплетня, но она убедительно доказывает, что происхождение новорожденного Павла Петровича было весьма сомнительным.[28]
Забытая всеми в своей кровати, вся в жару, снедаемая отчаянием, Екатерина тем не менее не жалуется. «Я была слишком горда, и сама мысль быть несчастной мне казалась невыносимой». По этой же причине она не задает вопросов о сыне, которого не видела с момента его появления на свет. Вопросы могли быть истолкованы как сомнение в той заботе, которой императрица окружила младенца, что «могло вызвать недовольство», пишет она. Странная щепетильность со стороны юной роженицы, грубо разлученной с существом, которому она только что дала жизнь. Может ли забота об этикете до такой степени заглушить инстинкт материнства? На самом деле Екатерину больше беспокоит ее будущее при дворе, чем будущее ребенка. Но вскоре она видит его, буквально минутку, и обеспокоена тем, что «его держали в неимоверно душной комнате, укутанного во фланелевые пеленки, в колыбельке, обложенной мехом чернобурой лисы; при этом покрыт он был атласным ватным одеялом, а поверх – другое одеяло, розового бархата, на меху тех же чернобурок. Таким я видела его неоднократно, лицо и все тело его были залиты потом, отчего, когда он подрос, малейший ветерок вызывал переохлаждение и заболевание. Кроме того, вокруг него постоянно толпилось множество старух, очень старательных, но выживших из ума, и от них было несравненно больше вреда, физического и морального, чем пользы».
В день крещения, после совершения таинства, императрица принесла Екатерине на золотом подносе ордер на выдачу ста тысяч рублей и несколько украшений в ларчике. Это плата за материнство. Деньги были очень кстати, ибо, по собственному ее признанию, Екатерина сидела «без гроша», «в долгу, как в шелку». Но украшения ничего, кроме разочарования, не вызвали. Как она пишет, «это было жалкое ожерелье с сережками и два несчастных колечка, какие я постыдилась бы дарить даже горничной. Во всем ларце не было ни одного камушка дороже ста рублей». Через пять дней, пока она раздумывает, как лучше употребить деньги, приходит секретарь канцелярии императрицы барон Черкасов и умоляет ее отказаться от этой суммы, ибо казна Ее величества пуста. Екатерина возвращает деньги (через три месяца они к ней все же попадут), а вскоре узнает, что эти сто тысяч рублей были вручены ее мужу. Действительно, Петр потребовал подарка не меньше, чем был дан ей, в связи с рождением, к которому он, по-видимому, не был причастен. Наверное, он хотел получить вознаграждение за свою супружескую невезучесть, ставшую всем известной?!
Из своей спальни Екатерина слышит отзвуки праздников, балов, банкетов и фейерверков – словом, всенародного ликования. Через семнадцать дней после родов ее постиг удар в самое сердце: императрица посылает Сергея Салтыкова доставить шведскому королю весть о рождении Павла Петровича. Тот, кого все считают незаконным отцом младенца, примет поздравления, полагающиеся законному отцу. Такая миссия выглядит как разжалование. Он сознает комичность своего положения и покидает Екатерину в горести. «Я жаловалась на усиление боли в ноге, что мешало мне встать. На самом деле не хотела никого видеть, так велико было мое горе».[29]
На сороковой день, в честь празднования выздоровления после родов, императрица разрешает ей наконец увидеть свое дитя. «Я нашла его красивым, и это меня немного обрадовало», – пишет она. Ей показали младенца издалека, пока шел молебен, и тотчас после этого унесли.
1 ноября 1754 года – аврал: слуги наспех устанавливают красивую мебель в комнате по соседству с ее спальней. Моментально это унылое помещение освещается и согревается. Все было как в театре за пять минут до представления. Когда декорация установлена, госпожа Владиславова усаживает великую княгиню на кровати, покрытой розовым бархатом, расшитым серебром, и перед ней проходят все придворные, поздравляя ее. После этого мебель уносят и героиня праздника вновь остается одна в своем углу.
Утешение она находит в чтении. С жадностью набрасывается на «Анналы» Тацита, «совершившие небывалую революцию в моей голове», на «Эссе о нравах и духе наций» Вольтера, на книгу Монтескье «О духе законов». У Монтескье она учится либерализму, ее пугают излишества личной власти, она мечтает о режиме, где царит доброта, равенство и разум. Вольтер учит ее благотворному влиянию ума в ведении общественных дел, когда и деспотизм имеет шансы на успех, лишь бы он был «просвещенным». А Тацит приучает ее анализировать исторические события с точки зрения хладнокровного и беспощадного наблюдателя. Читает она также все русские книги, какие может найти. Не столько в поисках мыслей, способных обогатить ее ум, сколько для изучения языка этой страны. Ибо, несмотря на унижения, на одиночество и страх перед будущим, она по-прежнему верит в свою судьбу на этой негостеприимной земле. Путь возвращения в Германию для нее закрыт. Что бы ни случилось, она должна идти вперед.
В ее небольшой спальне, выходящей окнами на Неву, холодно и сыро. По соседству она слышит, как великий князь и его друзья день и ночь пьют, спорят, смеются и «шумят, как в караульном помещении». Из Швеции до нее доходят через множество уст редкие и тревожные вести. Говорят, императрица уже решила судьбу Сергея Салтыкова. Сразу по возвращении из Стокгольма она пошлет его послом России с резиденцией в Гамбурге. И это будет окончательной разлукой. В конце празднеств он появляется в Санкт-Петербурге, и, дрожа от нетерпения, Екатерина назначает ему свидание в своей спальне. Ждет его до трех часов ночи «в страшных переживаниях». Напрасно. На следующий день через своего приятеля Льва Нарышкина Сергей сообщает ей, что его задержали в масонской ложе до утра. Но Екатерина не так наивна: «Мне стало ясно, как день, что он не пришел, так как не питал ко мне ни уважения, ни любви, хотя я так давно страдала без него, любя его бескорыстно… Признаюсь, мне было очень обидно».
Она пишет ему письмо, полное упреков, и в этот раз он приходит. Встретившись с его пылающим взором, Екатерина мгновенно тает, как в первые дни их романа. «Ему было очень легко утешить меня, ибо я вся стремилась к этому», – пишет она с нежной наивностью. Но очень скоро она догадывается, что Сергей приходит к ней только из чувства жалости. Он уже не говорит ей о своей любви, а лишь советует развлечься, выходить в свет – одним словом, забыть его. Яснее не скажешь: это – тихий разрыв. Сперва она растерянна, затем гордость заставляет ее овладеть собой. Этот удар не обескураживает Екатерину, а, наоборот, придает ей сил. Она решила не страдать более из-за мужчины, даже из-за такого привлекательного, как Сергей. «Я приняла решение давать понять тем, кто причинял мне столько горя, что лишь от меня зависит, будут ли обиды безнаказанными», – пишет она. Первое проявление этого юного бунтарства: она решает явиться при дворе 10 февраля не как жертва, а как победительница, заказывает себе к этому дню великолепное платье из голубого бархата, вышитого золотом. Ее появление в салонах вызывает восхищение и удивление. Материнство украсило Екатерину. Она догадывается, что кое-где есть у нее недоброжелатели, но это лишь прибавляет ей упорства и сарказма в суждениях. Ее любимая мишень – Шуваловы. Ее остроты повторяют, комментируют. Все удивлены. Где та наивная и податливая великая княгиня последних лет, над любовью которой столько потешались? Родилась новая Екатерина. Возможно, случилось это одновременно с рождением сына. Это была недоверчивая, решительная и твердая Екатерина. «Я держалась очень прямо, – пишет она, – ходила с высоко поднятой головой, напоминая скорее лидера многочисленных заговорщиков, чем униженного и подавленного человека». И добавляет, что, увидев такое превращение, «Александр Шувалов и его друзья какое-то время не знали, как им поступить».[30]
Но тут она ошибается, это была лишь иллюзия. Хотя Екатерина и держится высокомерно, придворных хищников она еще не смирила. Может быть, некоторые из них понимают, что их высочество набирает очки и что теперь с ней надо считаться для сохранения равновесия в политических комбинациях. Весною 1755 года Сергей Салтыков отбывает на свою должность в Гамбург. Его отсутствие создает ужасную пустоту в жизни Екатерины. Но она из гордости запрещает себе жалеть об этом мужчине, который пресытился ею. И никогда более она его не увидит.[31]
А у Сергея Салтыкова – гора с плеч. К тому времени Екатерина уже была беременна от него. Пора было мужу покрыть грех и взять на себя отцовство над младенцем. Но ее не столько страшат предстоящие роды, сколько странное поведение Сергея по отношению к ней. Они еще встречаются, пользуясь охотой в окрестностях Петергофа. Все выглядит нереальным, вплоть до костюмов: Елизавета повелела всем носить одинаковые охотничьи костюмы – «верх серый, остальное – синее, ворот из черного бархата». Так парочкам удается уединяться, причем издали невозможно опознать, кто с кем. Эти очаровательные свидания – последние минуты уходящего счастья.
То ли из осторожности, то ли Екатерина успела ему надоесть, но Сергей все менее стремится к ней. «Он стал рассеян, порою самодоволен и даже чванлив, что меня огорчало», – напишет позже Екатерина. Неожиданно Сергей и его друг Лев Нарышкин решили уехать в деревню. Эта разлука необходима, объясняет Сергей, чтобы развеять подозрения. А может быть, он просто хочет отделаться на время от навязчивой любовницы? Она в отчаянии. Двор собирается ехать в Москву, а Сергей все не возвращается. 14 декабря 1752 года великокняжеская чета пускается в путь. Во время переезда у Екатерины начались сильные схватки. Выкидыш. Слава Богу! Освободившись от бремени, она с нетерпением ждет, когда Сергей вернется из добровольного изгнания.
Ее волнение при встрече так велико, что она признается, что готова на все, лишь бы сохранить их близость. А он все более и более сдержан и явно отдаляется от нее. Как Сергей объясняет Екатерине, он опасается, что шпионы донесут императрице об их отношениях. Тогда она решается предпринять демарш и завоевать расположение или хотя бы нейтралитет злейшего своего врага, Бестужева. Некий Бремсе, вхожий в великокняжеское общество, а также в дом канцлера, является к нему и от имени Екатерины заявляет, что она «менее удалена от него, чем прежде». Канцлер в восторге от этого свидетельства преданности, он не сомневается, что теперь все карты в его руках. На следующий же день он принимает Сергея Салтыкова в самом дружеском тоне. «Он говорил с ним обо мне и о моем положении, как если бы жил в моей спальне», – напишет Екатерина. И она понимает: раз Бестужев не возмущается ее адюльтером, все подробности которого ему, по-видимому, известны, значит, он благосклонно относится к ее любви с Сергеем. В порыве благодушия канцлер даже воскликнул при посетителе: «Она (Екатерина) увидит, что я вовсе не Змей Горыныч, каким ей меня описывают!» Сергей повторяет эти слова Екатерине, и та радуется, что у нее появился могучий союзник, причем «никто об этом не пронюхал». Однако ей еще не ясны причины, почему этот человек, так старательно следивший за моралью великой княгини с помощью приставленных к ней церберов, вдруг теперь поощряет ее любовника и дает ему «советы столь же мудрые, сколь и полезные».
Через несколько дней и самих Чоглоковых вдруг как будто подменили. Из сторожей они превращаются в сводников. Как пишет Екатерина, госпожа Чоглокова, «чье любимое занятие было следить за появлением потомства», начинает с великой княгиней странную беседу. С важным выражением на лице она объясняет ей вполголоса, что обычно женщина обязана соблюдать супружескую верность, но бывают случаи, когда государственные интересы позволяют отклонения в поведении, в частности, когда речь идет о наследнике династии. Сначала ошеломленная Екатерина слушает ее не перебивая и «не понимает, куда та клонит, западню ли она мне подстраивает или говорит искренне». Действительно, одно из двух, либо Бестужев и императрица настолько обеспокоены бесплодием великого князя, что подыскивают человека для скорейшей подмены его в этом деле, либо они решили разоблачить Екатерину и предать огласке ее неверность. Из осторожности Екатерина делает вид, что не понимает, о чем ей нашептывает госпожа Чоглокова с таким таинственным видом. Тогда та, переводя разговор на другую тему, заявляет: «Вы увидите, как я люблю отечество и насколько я искренна. Я не думаю, что вы ни на кого еще не взглянули благосклонно. Позволяю вам выбор: Сергей Салтыков или Лев Нарышкин. Если не ошибаюсь, второй вам больше по душе». – «Нет, нет, вовсе нет!» – восклицает Екатерина. Тогда госпожа Чоглокова замечает: «Ну что ж, если не он, значит, наверняка первый из них». И добавляет: «Вы скоро увидите, что я не буду чинить вам помех». «Я притворилась дурочкой, – пишет Екатерина, – да так умело, что та бранила меня не раз, и в городе и за городом».[26] Со своей стороны и Бестужев читает наставления Сергею Салтыкову. А тот уже готов расстаться с великой княгиней. Он посматривает в другую сторону. Неумело она упрекает его в непостоянстве. Тот оправдывается, приводя фальшивые доводы. С грустью она признается: «Он выдвигал такие веские причины, что, стоило мне его увидеть и заговорить с ним, все мои рассуждения на эту тему улетучивались». Теперь она пускает в ход все кокетство, на какое была способна, чтобы завлечь его, хотя бы изредка, в свою постель. Конечно, при этом она ищет только удовлетворения страсти, тогда как госпожа Чоглокова, Бестужев, а за их спиной императрица надеются, что любимый избранник сделает ей ребенка.
В мае 1753 года она констатирует «новые признаки беременности». Преодолевая трудности, она едет со всеми придворными в путешествие, участвует в охоте с повозки, в прогулках, спит в палатке. По возвращении в Москву, после бала и ужина, у нее вторично происходит выкидыш, причем очень тяжелый. «Тринадцать дней я была в критическом положении, подозревали, что часть последа не вышла, а осталась во мне… Наконец на тринадцатый день он сам вышел… Из-за этого случая мне пришлось полтора месяца просидеть в комнате, а жара в ту пору стояла нестерпимая».
Императрица приходит ее навестить и выглядит «очень расстроенной». Еще бы! Она так надеялась, что вся эта интрига создаст видимость законности для незаконнорожденного! Из-за этого невезения продлена своеобразная миссия Сергея Салтыкова и он вынужден будет оставаться при женщине, которую больше не любит. Пока он не выполнит свою работу, его не отпустят в свободное плаванье. А великий князь? Поверил ли он, что чуть не стал отцом? Можно усомниться. Мало того что редкие моменты его интимной близости с супругой заканчивались жалким образом, он также отлично знает, что она влюблена в Сергея Салтыкова, и подозревает, что именно от него и забеременела. Обреченный на роль услужливого мужа, он страдает от унижения, и некому пожаловаться: ведь прикрывает этот обман сама императрица. Хирургическая операция ему помогла, мадам Гроот его лишила невинности, но он все еще остается ребенком. Жену свою ненавидит, и ему плевать, что она неверна. Он злится и зубоскалит одновременно. Он бы с удовольствием вырвался из этого мира взрослых и по привычке находит забвение в играх и в вине. Его любимый слуга, украинец, достает ему крепкие напитки. Он напивается, слуги – тоже, а когда они забывают, что должны быть почтительными с великим князем, он бьет их палкой или шпагой плашмя. Однажды, войдя в его спальню, Екатерина видит повешенную огромную крысу и «все, что связано с пыткой». Когда она спросила о причинах этой смертной казни, великий князь ответил, что сия крыса осуждена по законам военного времени, так как сожрала двух солдатиков из сладкого крахмала, и повешена после того, как собака перекусила ей позвоночник, и висеть «будет публично три дня, в назидание другим». Решив, что он шутит, Екатерина рассмеялась, а Петр нахмурился. Если собственная жена не способна участвовать в его играх, зачем она еще нужна?
Случай с повешенной крысой произвел на Екатерину сильное впечатление. Когда она вспоминает о тех далеких днях, на память ей приходит множество других крыс. Например, те, которых она увидела во время пожара в Москве, во дворце, в начале зимы. «Странное явление увидела я в ту пору, – пишет она. – По лестнице спускались цепочкой, не торопясь, крысы и мыши в неимоверном количестве». Сгорели все четыре тысячи платьев императрицы! Чудом уцелели книги Екатерины. Для нее это было огромной радостью, так как в России они представляли ценность большую, чем гардероб. Великокняжеская чета осталась без крова, и им пришлось поселиться в доме Чоглоковых. «Ветер там гулял во всех направлениях, окна и двери – полусгнившие, щели между половицами – в три-четыре пальца, к тому же насекомые заполонили комнаты».
В феврале 1754 года, через семь месяцев после второго выкидыша, Екатерина замечает, что она вновь беременна. На этот раз императрица надеется, что все завершится благополучно. И Сергей Салтыков тоже на это надеется, ведь он – любитель легких авантюр, а эта затянувшаяся, почти официальная связь гнетет его. Екатерина читает его мысли и грустит. «Тоска, мое физическое недомогание и моральная подавленность привели к ипохондрическому синдрому», – пишет она. В чоглоковском доме она замерзает от сквозняков и живет в ожидании визитов своего любовника, а тот веселится на стороне. Перед ней сидит госпожа Чоглокова и тоже жалуется, что муж ее ужинает где-то с друзьями. «Вот так мы оказались брошенными!» – вздыхает она. И Екатерине приходится признать, что обе они несчастны. «Настроение у меня было собачье», – напишет она. Вскоре, правда, та же госпожа Чоглокова, так огорчавшаяся из-за загулов своего мужа, влюбляется в князя Репнина и показывает Екатерине пламенные послания от него. Вот тогда-то Чоглоков и помер «от сухих колик». Полагая, что вдова не может прилично выглядеть в свете, императрица тотчас освободила ее от обязанностей при великой княгине. Екатерина огорчена: госпожа Чоглокова, бывший ее враг, последнее время была ее сообщницей. Огорчение переходит в ужас, когда она узнает, что отныне следить за ней будет граф Александр Шувалов, дядюшка нового фаворита Елизаветы, он же – глава государственной инквизиции, то есть тайной полиции. Этот опасный человек страдает «конвульсивным тиком», время от времени вся правая сторона его лица дергается, от глаза до подбородка. «Удивительно, – пишет Екатерина, – почему выбрали именно этого человека, с таким неприятным недостатком, для постоянного лицезрения молодой будущей матери; думаю, если бы я родила ребенка с таким же противным тиком, императрица была бы очень недовольна».
Наконец в начале мая 1754 года весь двор готовится ехать из Москвы в Санкт-Петербург. Предстоят двадцать девять дней пути. Екатерина, как она вспоминает, «до смерти боялась», что Сергей Салтыков не поедет со всеми. Ведь теперь, когда он стал отцом ее ребенка, особы, стоящие у трона, им более не интересуются. Но нет, императрица подумала обо всем. Видимо, чтобы сберечь нервы будущей мамаши, любовник ее включен в состав свиты. Правда, приближаться к ней он больше не может и из-за запрета, и из-за постоянного присутствия супругов Шуваловых! «Собачья тоска грызла меня, и всю дорогу я проплакала в карете», – пишет Екатерина.
В Санкт-Петербурге великокняжеская чета вновь располагается в Летнем дворце. Петр организует там концерт и умудряется сам играть на скрипке в оркестре. Екатерина пользуется этими музыкальными занятиями супруга, чтобы удалиться из салона и обменяться на ходу парой нежных фраз с любовником. По мере приближения родов она убеждается, что в высших сферах плетут заговор против ее счастья. «У меня все время глаза были на мокром месте, а в голове рождались бесчисленные подозрения; одним словом, из головы не выходила мысль, что скоро разлучат меня с Сергеем Салтыковым». Таким образом, перед тем как стать матерью, мысли ее идут не к ребенку, в ней живущему, а к мужчине, обучившему ее счастью любви. Когда Александр Шувалов показал ей покои, специально приготовленные для родов рядом со спальней Ее величества, она испытывает «удар почти смертельный». Живя в непосредственной близости от императрицы, она не сможет принимать Сергея так, как ей хотелось бы. Она будет изолирована ото всех, «несчастнейшая на свете». В подавленном состоянии осматривает она две комнаты, обтянутые муаровой дамасской тканью красного цвета и кое-как обставленные, место, где должен родиться наследник российского престола. А если родится не сын, а дочь? Как отнесется императрица к такому возможному разочарованию? Захочет отомстить, окончательно удалив Сергея от двора, или оставит его для новой попытки?
В ночь с 19 на 20 сентября 1754 года, через девять лет после замужества, у Екатерины начались сильные схватки. Повивальная бабка оповестила об этом великого князя, графа Александра Шувалова и императрицу. Все они сбежались, чтобы присутствовать при родах. 20 сентября, в полдень, в окровавленных руках повивальной бабки появился кричащий комочек живой плоти: мальчик, Павел Петрович. Императрица ликует. Как только новорожденного обмыли, запеленали, а священник окрестил его малым крещением, повивальная бабка по приказу царицы относит ребенка в особые покои. Там он пробудет под присмотром Елизаветы столько времени, сколько она сочтет нужным. Родив ребенка, Екатерина тут же лишилась всех прав на него. Она – всего лишь женщина, разрешившаяся от бремени. Никого она больше не интересует. Тут же все разошлись кто куда. Кровать роженицы стоит между дверью и двумя плохо закрывающимися окнами. По комнате гуляет холодный ветер.
«Я сильно потела, просила госпожу Владиславову сменить мне белье и поменять постель, но та отвечала, что не смеет это сделать. Несколько раз посылала за акушеркой, но та не приходила. Я просила дать попить, но ответ был тот же. Наконец через три часа пришла графиня Шувалова, нарядившаяся по-праздничному. Увидев меня лежащей на том же месте, где я рожала, закричала, что меня убить мало. Это очень ободряюще на меня подействовало: ведь я лежала вся в слезах после трудных и болезненных родов, брошенная всеми, в неудобном месте и никто не решался меня перенести в мою кровать в двух шагах от места, где рожала, а у меня сил не было самой встать и перейти. Госпожа Шувалова тут же ушла, по-видимому за акушеркой, но та явилась через полчаса и сказала, что императрица так была занята младенцем, что не отпускала ее ни на минуту. А обо мне уже и не думали… Все это время я изнывала от усталости и жажды. Наконец меня уложили в мою кровать, и больше я никого не видела весь день, никого даже не присылали спросить обо мне. Великий князь только и делал, что пил со всеми, кто попадался на глаза, а императрица занималась ребенком».[27]
Почти никто из современников не считал новорожденного сыном Петра, хотя был он так же некрасив. Однако, сравнивая их портреты во взрослом состоянии, разница бросается в глаза. Лицо Павла, сморщенное, как у бульдога, не имеет ничего общего с длинным лицом мужа Екатерины. Что касается их характеров, то оба непостоянны, жестоки и пугливы, но эти общие черты могут объясняться воспитанием, полученным ими обоими под угнетающей сенью Елизаветы. К тому же Екатерина в своих «Мемуарах» ясно дает понять, что отцом ребенка был Сергей Салтыков. А поведение императрицы, отобравшей у матери дитя с момента рождения и занявшейся наблюдением за ним, доказывает, что никакого уважения к матери, да и к отцу она не испытывала. Внимание Елизаветы к ребенку так велико, что некоторые из ее окружения заходят слишком далеко в своих предположениях. Она велела поставить кроватку Павла в своей спальне. «При первом же его крике она сама вскакивала, бежала к нему, и проявлялось столько забот, что младенца чуть не задушили». Французский дипломат маркиз де Л'Oпиталь отмечал в своих донесениях в Париж странные слухи, ходившие на этот счет по Санкт-Петербургу: «Говорят, что ребенка родила сама императрица и выдала его за сына великой княгини». Конечно, это не более чем салонная сплетня, но она убедительно доказывает, что происхождение новорожденного Павла Петровича было весьма сомнительным.[28]
Забытая всеми в своей кровати, вся в жару, снедаемая отчаянием, Екатерина тем не менее не жалуется. «Я была слишком горда, и сама мысль быть несчастной мне казалась невыносимой». По этой же причине она не задает вопросов о сыне, которого не видела с момента его появления на свет. Вопросы могли быть истолкованы как сомнение в той заботе, которой императрица окружила младенца, что «могло вызвать недовольство», пишет она. Странная щепетильность со стороны юной роженицы, грубо разлученной с существом, которому она только что дала жизнь. Может ли забота об этикете до такой степени заглушить инстинкт материнства? На самом деле Екатерину больше беспокоит ее будущее при дворе, чем будущее ребенка. Но вскоре она видит его, буквально минутку, и обеспокоена тем, что «его держали в неимоверно душной комнате, укутанного во фланелевые пеленки, в колыбельке, обложенной мехом чернобурой лисы; при этом покрыт он был атласным ватным одеялом, а поверх – другое одеяло, розового бархата, на меху тех же чернобурок. Таким я видела его неоднократно, лицо и все тело его были залиты потом, отчего, когда он подрос, малейший ветерок вызывал переохлаждение и заболевание. Кроме того, вокруг него постоянно толпилось множество старух, очень старательных, но выживших из ума, и от них было несравненно больше вреда, физического и морального, чем пользы».
В день крещения, после совершения таинства, императрица принесла Екатерине на золотом подносе ордер на выдачу ста тысяч рублей и несколько украшений в ларчике. Это плата за материнство. Деньги были очень кстати, ибо, по собственному ее признанию, Екатерина сидела «без гроша», «в долгу, как в шелку». Но украшения ничего, кроме разочарования, не вызвали. Как она пишет, «это было жалкое ожерелье с сережками и два несчастных колечка, какие я постыдилась бы дарить даже горничной. Во всем ларце не было ни одного камушка дороже ста рублей». Через пять дней, пока она раздумывает, как лучше употребить деньги, приходит секретарь канцелярии императрицы барон Черкасов и умоляет ее отказаться от этой суммы, ибо казна Ее величества пуста. Екатерина возвращает деньги (через три месяца они к ней все же попадут), а вскоре узнает, что эти сто тысяч рублей были вручены ее мужу. Действительно, Петр потребовал подарка не меньше, чем был дан ей, в связи с рождением, к которому он, по-видимому, не был причастен. Наверное, он хотел получить вознаграждение за свою супружескую невезучесть, ставшую всем известной?!
Из своей спальни Екатерина слышит отзвуки праздников, балов, банкетов и фейерверков – словом, всенародного ликования. Через семнадцать дней после родов ее постиг удар в самое сердце: императрица посылает Сергея Салтыкова доставить шведскому королю весть о рождении Павла Петровича. Тот, кого все считают незаконным отцом младенца, примет поздравления, полагающиеся законному отцу. Такая миссия выглядит как разжалование. Он сознает комичность своего положения и покидает Екатерину в горести. «Я жаловалась на усиление боли в ноге, что мешало мне встать. На самом деле не хотела никого видеть, так велико было мое горе».[29]
На сороковой день, в честь празднования выздоровления после родов, императрица разрешает ей наконец увидеть свое дитя. «Я нашла его красивым, и это меня немного обрадовало», – пишет она. Ей показали младенца издалека, пока шел молебен, и тотчас после этого унесли.
1 ноября 1754 года – аврал: слуги наспех устанавливают красивую мебель в комнате по соседству с ее спальней. Моментально это унылое помещение освещается и согревается. Все было как в театре за пять минут до представления. Когда декорация установлена, госпожа Владиславова усаживает великую княгиню на кровати, покрытой розовым бархатом, расшитым серебром, и перед ней проходят все придворные, поздравляя ее. После этого мебель уносят и героиня праздника вновь остается одна в своем углу.
Утешение она находит в чтении. С жадностью набрасывается на «Анналы» Тацита, «совершившие небывалую революцию в моей голове», на «Эссе о нравах и духе наций» Вольтера, на книгу Монтескье «О духе законов». У Монтескье она учится либерализму, ее пугают излишества личной власти, она мечтает о режиме, где царит доброта, равенство и разум. Вольтер учит ее благотворному влиянию ума в ведении общественных дел, когда и деспотизм имеет шансы на успех, лишь бы он был «просвещенным». А Тацит приучает ее анализировать исторические события с точки зрения хладнокровного и беспощадного наблюдателя. Читает она также все русские книги, какие может найти. Не столько в поисках мыслей, способных обогатить ее ум, сколько для изучения языка этой страны. Ибо, несмотря на унижения, на одиночество и страх перед будущим, она по-прежнему верит в свою судьбу на этой негостеприимной земле. Путь возвращения в Германию для нее закрыт. Что бы ни случилось, она должна идти вперед.
В ее небольшой спальне, выходящей окнами на Неву, холодно и сыро. По соседству она слышит, как великий князь и его друзья день и ночь пьют, спорят, смеются и «шумят, как в караульном помещении». Из Швеции до нее доходят через множество уст редкие и тревожные вести. Говорят, императрица уже решила судьбу Сергея Салтыкова. Сразу по возвращении из Стокгольма она пошлет его послом России с резиденцией в Гамбурге. И это будет окончательной разлукой. В конце празднеств он появляется в Санкт-Петербурге, и, дрожа от нетерпения, Екатерина назначает ему свидание в своей спальне. Ждет его до трех часов ночи «в страшных переживаниях». Напрасно. На следующий день через своего приятеля Льва Нарышкина Сергей сообщает ей, что его задержали в масонской ложе до утра. Но Екатерина не так наивна: «Мне стало ясно, как день, что он не пришел, так как не питал ко мне ни уважения, ни любви, хотя я так давно страдала без него, любя его бескорыстно… Признаюсь, мне было очень обидно».
Она пишет ему письмо, полное упреков, и в этот раз он приходит. Встретившись с его пылающим взором, Екатерина мгновенно тает, как в первые дни их романа. «Ему было очень легко утешить меня, ибо я вся стремилась к этому», – пишет она с нежной наивностью. Но очень скоро она догадывается, что Сергей приходит к ней только из чувства жалости. Он уже не говорит ей о своей любви, а лишь советует развлечься, выходить в свет – одним словом, забыть его. Яснее не скажешь: это – тихий разрыв. Сперва она растерянна, затем гордость заставляет ее овладеть собой. Этот удар не обескураживает Екатерину, а, наоборот, придает ей сил. Она решила не страдать более из-за мужчины, даже из-за такого привлекательного, как Сергей. «Я приняла решение давать понять тем, кто причинял мне столько горя, что лишь от меня зависит, будут ли обиды безнаказанными», – пишет она. Первое проявление этого юного бунтарства: она решает явиться при дворе 10 февраля не как жертва, а как победительница, заказывает себе к этому дню великолепное платье из голубого бархата, вышитого золотом. Ее появление в салонах вызывает восхищение и удивление. Материнство украсило Екатерину. Она догадывается, что кое-где есть у нее недоброжелатели, но это лишь прибавляет ей упорства и сарказма в суждениях. Ее любимая мишень – Шуваловы. Ее остроты повторяют, комментируют. Все удивлены. Где та наивная и податливая великая княгиня последних лет, над любовью которой столько потешались? Родилась новая Екатерина. Возможно, случилось это одновременно с рождением сына. Это была недоверчивая, решительная и твердая Екатерина. «Я держалась очень прямо, – пишет она, – ходила с высоко поднятой головой, напоминая скорее лидера многочисленных заговорщиков, чем униженного и подавленного человека». И добавляет, что, увидев такое превращение, «Александр Шувалов и его друзья какое-то время не знали, как им поступить».[30]
Но тут она ошибается, это была лишь иллюзия. Хотя Екатерина и держится высокомерно, придворных хищников она еще не смирила. Может быть, некоторые из них понимают, что их высочество набирает очки и что теперь с ней надо считаться для сохранения равновесия в политических комбинациях. Весною 1755 года Сергей Салтыков отбывает на свою должность в Гамбург. Его отсутствие создает ужасную пустоту в жизни Екатерины. Но она из гордости запрещает себе жалеть об этом мужчине, который пресытился ею. И никогда более она его не увидит.[31]