Трускиновская Далия. Шайтан-звезда (Книга первая)

   Нечто, подобное длинному, пушистому и приятно пахнущему меху, коснулось щек девушки и по шее соскользнуло до груди. Джейран не понимала, что это, но всей кожей приняла дразнящую ласку, и когда пушистое удалялось от нее – она тянулась вслед.
   Одежда на ней, судя по всему, растаяла, и пушистое пустилось выписывать круги по ее обнаженной груди, и животу, и бедрам, причем мягко старалось разомкнуть эти все еще плотно сжатые бедра. И ему удалось – Джейран покорилась, расслабилась, и позволила прикоснуться к себе прикосновением, которого в жизни еще не знала.
   Не было больше побега, опасностей, погони – все затмили эти легкие, дурманящие прикосновения, и прибавилось нечто иное – горячее и на ощупь подобное атласу. Оно коснулось тела девушки, взволновав ее до предела, и меж бедер ее поселилась страсть, и она перестала понимать, что с ней происходит.
   Некие огромные губы легли на ее живот, и прижались, и втянули его, и отпустили, и снова втянули, и снова отпустили, и он от этого напрягся, и внутри что-то сжалось и расслабилось, сжалось и расслабилось, порождая ощущение, сходное с болью, но при том сладостное, и бедра при этом также напрягались и расслаблялись, ибо то, что меж ними, страдало от тесноты и пустоты.
   Но тут и пушистое, и атласное, и даже огромные горячие губы как бы отстранились.
   Джейран приподнялась, желая снова ощутить их, и услышала мужской недоумевающий голос:
   – Кто ты, о госпожа?..
   – А ты, ради Аллаха? – спросила и она.
   – Я джинн Маймун ибн Дамдам, из подданных Синего царя, и я верую в Аллаха, – сообщил джинн. – Кто ты и как попал к тебе кувшин, о госпожа?
   Джейран испугалась и ничего не ответила.
   – Если ты не та, что выдает себя за дочь пророка Фатиму Ясноликую, не та, что обманом завладела моим кувшином и похитила у кого-то из магов заклинания власти, то тебе не нужно бояться меня! – продолжал Маймун ибн Дамдам. – Напротив, я могу принести тебе богатство и почести! Хочешь ли ты жить в царском дворце? Владеть царством? Иметь самые прекрасные в мире наряды и украшения?
   – Я хочу, чтобы ты немедленно унес меня отсюда куда-нибудь подальше! – сразу вспомнив и про побег, и про погоню, потребовала Джейран.
   – Клянусь Аллахом, я не могу сделать этого, о госпожа! – воскликнул джинн. – Эта богоотступница, выдающая себя за Фатиму, лишила меня почти всей моей силы. Она закрыла для меня Врата огня, а ведь мы, джинны, состоим из бездымного пламени и питаемся им. Я гожусь теперь лишь на то, чтобы ублажать ароматами и легкими прикосновениями! Послушай меня, о госпожа! Отнеси меня к тем, кто может вызвать сыновей Раджмуса из подданных Синего царя! Когда они узнают о моих обстоятельствах, они вызволят меня отсюда и вернут мне мою подлинную силу! И тогда я так награжу тебя, что не будет на земле женщины, равной тебе! Клянусь Аллахом!
   – А что ты можешь сделать для меня сейчас, о Маймун ибн Дамдам? – спросила разочарованная Джейран.
   – Ничего, о госпожа, – признался джинн. – Но если желание что-то значит, то поверь, я рад был бы сделать для тебя все, что не противоречит установлениям Аллаха.
   – А этот дым, в котором я нахожусь? Укрывает ли он меня от преследователей?
   – А разве тебя преследуют? – осведомился Маймун ибн Дамдам. – За что, о госпожа? Не говори, я все понял! Ты похитила у этой нечестивой мой кувшин!
   – И не только это совершила, – сказала Джейран. – А теперь скажи – если сейчас на меня посмотрит человек, что он увидит?
   – Я полагаю, что он увидит смутную тень, – неуверенно отвечал джинн. – Откуда мне знать это, о госпожа? Разве мне подносили зеркало, когда я ублажал эту скверную, эту мерзкую?
   Джейран задумалась, пытаясь осознать свое положение.
   – Но, раз я выпустила тебя, почему бы тебе не полететь самому на поиски рода Раджмуса? – осведомилась она. – Ты бы нашел своих близких, а потом сделал что-нибудь для меня в награду за освобождение.
   – Мой кувшин запечатан такими знаками, что я не могу покинуть его, – признался Маймун ибн Дамдам. – И я настолько оскудел силой, что не могу тащить с собой даже этот кусок меди, будь проклят тот, что придал ему форму кувшина!
   – В таком случае, полезай обратно в свой кувшин, о Маймун ибн Дамдам! – велела Джейран. – Ибо нет мне от тебя никакой пользы.
   – Но ты известишь обо мне сыновей Раджмуса, о госпожа? – забеспокоился тот. – Извести – и в этом будет залог твоего благополучия!
   – Да где же я их возьму, о несчастный? – возмутилась Джейран, которой довольно было своих бедствий и забот, и прибавлять к ним поиск джиннов она вовсе не желала.
   – Если ты найдешь надежного и достойного мага, о госпожа… – начал было Маймун ибн Дамдам, но Джейран была слишком обеспокоена собственной судьбой. Из-за того тумана, который устроил джинн (а, может, сам он и был тем туманом?), она не видела своих преследователей, но это еще было полбеды. Джейран не знала, видят ли они ее.
   – А как я отличу достойного мага от недостойного и надежного от ненадежного, о Маймун ибн Дамдам? – уже во власти своей заботы, осведомилась она. – Нет у меня пути к магам, и нет среди них родственников!
   – Но ты не вернешь меня этой проклятой? – жалобно спросил джинн. – Аллахом заклинаю тебя, о госпожа! Если ты совершишь для меня добро – Аллах воздаст тебе.
   – Полезай в кувшин, о несчастный! – шепотом приказала Джейран. – Если Аллах будет ко мне милостив и я останусь в живых, то что-нибудь сделаю для тебя!
   Туман завился, как локон красавицы, но не природный, а закрученный горячими щипцами, и втянулся в горлышко. Джейран сразу же нахлобучила сверху крышку, свинцовая печать на которой была шире ее краев, и накрепко закупорила кувшин.
   Дальше тащить его не имело смысла.
   Джейран подумала, что если она бросит кувшин на пути своих преследователей, они отвлекутся от погони, и подберут его, и какое-то время будут им заняты. Ведь если между райскими обитателями и дозором существовала некая связь, мнимая Фатима наверняка известила дозор и о пропаже кувшина, столь для нее ценного.
   Но Джейран, хотя и не давая клятвы, пообещала Маймуну ибн Дамдаму свое заступничество.
   Подумав, она оторвала от подола узкую полоску ткани, обвязала вокруг горлышка, затем засунула кувшин между камнями так глубоко, как получилось, и еще заложила его мелкими камушками и ветками, оставив при этом клочок ткани на поверхности.
   – Это пока все, что я могу сделать для тебя, о Маймун ибн Дамдам, – сказала Джейран, сомневаясь, впрочем, что обитатель кувшина слышит ее. – Если Аллах позволит, то сделаю и больше.
   Так осторожно, как только могла, она выглянула из расселины и обрадовалась – высланный Фатимой дозор миновал эту трещину в скалах, так что опасность временно отступила. Но ненадолго, ибо эти проклятые, отъехав, смотрели снизу вверх на скалы, что-то оживленно обсуждая, и это сопровождалось маханием рук, мотанием голов и прочими приметами спора.
   Джейран не знала, видят ли они подвешенные ею связанные платья или же ищут таким образом входы в пещеры.
   Один из дозорных повернул было обратно, и его конь успел пробежать по направлению к расселине два десятка шагов, но двое других, как видно, приказали ему вернуться.
   Даже если туман, заполнивший расселину, и спас девушку, то теперь туман – в кувшине, кувшин – под камнями, и тот, кто подъедет поближе и заглянет вглубь, непременно увидит ее яркое платье.
   Джейран подобралась к самому выходу из расселины и оказалась на краю той самой равнины, которая с горы представлялась ей цветущей. На самом деле это была каменистая пустыня, кое-где поросшая хилыми колосками, и пролегала по ней едва заметная дорога, а по обочинам лежали груды камней – так еще во времена пророка Йакуба обозначали межи.
   Давно умерли те, что заостренными кольями пахали скудную землю у подножия этих гор, а межи их полей остались. И Джейран, выждав миг, пробежала к ближайшей меже и затаилась за камнями, отлично при этом понимая, что если трое всадников уклонятся от своего прямого пути или как-то иначе изменят намерения, то сразу же увидят или ее, или ее тень, которая им наверняка покажется странной. А предугадать, куда они повернут, она, разумеется, не могла.
   Вдруг трое дозорных остановили коней, главный приложил руку ко лбу и стал вглядываться вдаль, после чего коротко приказал – и его всадники, проскакав следом за ним сотню шагов, спешившись, отбежали к крутому склону и мгновенно залегли с луками за двумя валунами, а сам он, поймав поводья их коней, отступил к той самой расселине, которую, благодарение Аллаху, только что успела покинуть Джейран.
   Джейран посмотрела туда, откуда дозор ждал нападения, и увидела четверых конных. Они неторопливо пересекали равнину, держа при этом луки наготове.
   Если ей и было суждено спасение, то лишь от этих конных, чьи белоснежные джуббы слегка полоскались на ветру, открывая то сверкающие кольчужные рукава, то полы кольчуг, прикрывавшие бедра!
   Джейран вручила душу Аллаху – и, пригибаясь, перебежала к другой куче камней и спряталась за ней так, чтобы лучники ее не видели, а вот конные – заметили.
   Но они все никак не замечали.
   Джейран сунула руки под верхнее платье и сняла с рубахи нижний пояс. Был он достаточно длинным и широким, чтобы его увидели издали. Но в пояс был замотан и крест. Теперь уж у девушки не оставалось другой возможности – она повесила христианский знак на шею и пропустила длинную цепочку между грудей. Согретый теплом ее тела крест лег на кожу, как будто всю жизнь занимал на этой груди свое законное место.
   Джейран сломила сухой стебель, навязала на него пояс и высунула из-за камней. Ветер развил пеструю ткань, заиграл ею, и не только четверо далеких конных – двое лучников тоже обратили на нее внимание.
   Предводитель всадников указал на трепещущий пояс рукой. И тут стрела, пущенная из-за валуна, пробив ткань, вырвала самодельное знамя из руки Джейран, унесла вдаль, а ветер, когда оно наконец упало, сбил его в клубок и погнал навстречу четверке конных.
   Тут Джейран, убедившись, что она замечена, вскочила и во весь дух помчалась к ним с криком:
   – Засада! Засада, о правоверные! Берегитесь!
   Зная, что ей вслед будут стрелять, и что спина ее, обтянутая апельсиново-шафрановым шелком, – прекрасная мишень для стрелка, Джейран растянулась на острых камнях, перекатилась несколько раз, оказавшись в десятке шагов от места, где исчезла из поля зрения лучников, вскочила и побежала к конным.
   При этом с ее головы слетел платок и косы, размотавшись, упали на спину. Но ей было не до соблюдения приличия и порядка.
   Один из тех, к кому устремилась за спасением девушка, привстав в стременах, натянул короткий лук и спустил тетиву в тот миг, как из-за камня полетела стрела вдогон Джейран. Аллах уберег девушку, порыв ветра оттянул стрелу вправо, а она неслась без дыхания, потому что расстояние было невелико, а спасти ее сейчас могли только быстрые ноги.
   И вот она уже могла разглядеть лицо предводителя конных.
   Борода у него была точно банный веник, и сам он плотным сложением и громоздящимся над седлом пузом был похож на кабана, который проглотил черные перья, и концы их торчат у него из горла.
   – Сюда, о девушка! – крикнул он. – Ради Аллаха, сколько их там?
   – Трое!
   – Посторонись!
   Мимо Джейран пронеслись четыре горячих коня, обдав ее ветром. Эти кони не боялись стрел, потому что на них были искусно сплетенные из прутьев нагрудники, имеющие по бокам большие крылья, прикрывающие ноги и бедра всадников. И не выкована еще была та стрела, что могла бы, пронзив хитросплетения, достичь конской шкуры и человеческой кожи.
   Джейран сделала с разбега несколько лишних шагов, остановилась, вдохнула раз, другой и третий, а за время, потребное для вздохов, кони принесли всадников к лучникам из райского дозора. Два коротких вскрика и один долгий нечеловеческий рев, мучительно гаснущий, дали ей знать, что с дозорными покончено.
   Развернув коней, всадники понеслись обратно к Джейран.
   – Только не вздумай удирать, о несчастная! – на скаку предупредил ее толстый предводитель. – Стой, говорю тебе!
   Первым возле нее оказался тоненький, как ветка ивы, и красивый мальчик четырнадцати лет, одетый, как воин, в плотный серый кафтан, туго подпоясанный кожаным ремнем. Его белая джубба распахнулась на груди и отлетела за спину, наподобие тех плащей, в каких ходят и ездят франки. Этот лихой наездник, заставив коня коротким галопом обойти Джейран, слегка нагнулся в седле и цепко ухватил ее за косы.
   Предводитель подъехал последним. Нагрудник его коня топорщился застрявшими стрелами, стрелы застряли и в небольшом круглом щите, также сплетенном из лозы. Очевидно, в атаку он скакал впереди всех.
   Джейран явственно видела, что этот человек – не араб. Лицом и выговором он был истинный курд, а банщицы в хаммаме считали их главной особенностью неукротимый нрав.
   – Кто эти люди? – предводитель яростно мотнул головой, указывая на камни, за которыми остывали три трупа. – Это люди Джубейра ибн Умейра?
   – Я не знаю, о господин! – отвечала Джейран.
   – Почему они гнались за тобой?
   Джейран ничего не ответила.
   – Зачем они сидели в засаде?
   И на этот вопрос она промолчала.
   – Надо отвезти ее к аль-Кассару, о дядюшка, – сказал мальчик. – Если мы ее отпустим, она может принести нам вред, клянусь Аллахом! Пусть он приказывает, как с ней поступать.
   – Хотел бы я еще хоть раз услышать, как он приказывает, о Алид… – проворчал предводитель. – Посади ее мне за спину, о Ахмед.
   Мальчик выпустил косы Джейран, зато другой всадник, постарше и покрепче сложением, подхватил ее под мышки и забросил на конский круп. Девушка еле сообразила раскинуть по-мужски ноги. И, раз уж эти люди не оставили ей иного выбора, она постаралась покрепче обнять предводителя.
   Кони, которых слегка подбоднули острыми стременами, пошли широкой, ровной и неутомимой рысью.
   Земля, по которой ехали четверо конных и Джейран, вскоре сменилась камнем – желтоватым, гладким, словно отполированным водой, и при этом был он ноздреват, источен, весь в маленьких впадинах.
   Вдали показались деревья небольшого оазиса. Под деревьями же Джейран из-за мощного плеча предводителя увидела всадников и коней, привязанных к воткнутым в землю копьям, пока их владельцы черпали из родника воду и заполняли бурдюки.
   Но к этим копья не были подвязаны знамена.
   Джейран испугалась – похоже было на то, что она попала к разбойникам.
   Скакавший рядом с предводителем мальчик Алид вырвался вперед и понесся к отряду. Навстречу ему неторопливо выехал в сопровождении двух конных мужчина, в плаще из алого атласа с золотыми нашивками на плечах, что свидетельствовало о его высоком чине, в мосульском тюрбане, в нарядной полосатой фарджии, и на груди его лежала широкая рыжая борода. При виде этой бороды банщица Джейран, невольно позабыв на миг все свои бедствия, подумала, сколько же хенны потребовалось, чтобы добиться такого огненного цвета. Ибо, если судить по лицу, рыжебородый был уже немолод, но, не желая казаться старцем, тщательно скрывал седину.
   Вид этого человека, статного и осанистого, свидетельствовал за него, а не против него.
   Джейран подумала, что все не так уж плохо, если она попала не к разбойникам, которые убивают женщину ради сережек ценой в два дирхема, а к благородным айарам. Эти соблюдают установления Аллаха, и если им попадается человек небогатый, преследуемый злым роком, они даже бывают склонны к милосердию. Но у айаров есть свои тайны, прикосновение к которым опасно. Это знали даже банщицы в хаммамах, и Джейран помнила, как шептались они о загадочном убийстве некого богатого купца, к которому несомненно были причастны айары – ибо кто же еще исхитрится заколоть человека джамбией в комнате, запертой изнутри, двери которой охраняют два преданных черных раба, так, чтобы не повредить ни запоров, ни оконных переплетов?
   Алид что-то сообщил рыжебородому, тот покивал тяжелым тюрбаном и махнул рукой предводителю конного разъезда, приближавшегося к нему с Джейран за спиной.
   – Привет, простор и уют тебе, о Джеван! – сказал рыжебородый, но в голосе его было печальное сомнение, как если бы на самом деле он не мог предложить Джевану ни простора, ни уюта. – А ты, я гляжу, все пополняешь свой харим?
   Мужчины, включая Алида, негромко рассмеялись.
   – Эту женщину надо подробно расспросить, о Хабрур, – отвечал Джеван. – Она предупредила нас о засаде…
   – Джубейра ибн Умейра? – живо перебил огненнобородый Хабрур.
   – Мы так и не поняли, чья это была засада, клянусь Аллахом! – воскликнул Джеван. – И не поняли мы также, почему женщина предупредила нас. Это – дело темное, и я не успокоюсь, пока она не скажет нам всей правды. Я полагаю, ее надо расспросить в присутствии… аль-Кассара…
   Прежде, чем вымолвить это имя, он несколько замялся, как если бы оно было ему крайне неприятно.
   – Аль-Кассар уехал один, и я беспокоюсь о нем, ибо совершенно не понимаю, что у него на уме, – сказал Хабрур.
   – Как же ты мог, о враг Аллаха, отпустить его одного? – возмутился Джеван. – Надо было послать кого-либо следом, чтобы за ним наблюдали хотя бы издали!
   – А разве ты забыл, что за конь под ним, о Джеван? Если бы аль-Кассар заметил, что за ним наблюдают, он бы исчез раньше, чем мои люди подбоднули бы своих коней стременами. А сейчас он, скорее всего, неторопливо разъезжает поблизости от стоянки. О, как нам недостает его брата!
   – Нам нужно уходить отсюда. Мы не знаем, кто устроил засаду, – напомнил Джеван. – А если мы потеряем… аль-Кассара…
   – Да вот же он едет, о дядюшка! – воскликнул Алид.
   Джейран посмотрела туда, куда разом повернулись все собеседники, и увидела одинокого всадника на вороном коне с белыми ногами. Он медленно приближался к оазису. Что-то привлекло его внимание, он поднял низко опущенную голову – и Джейран зажмурилось, ибо его лицо, сверкнув ослепляющим блеском, как бы обратилось в пронзительную искру.
   Она подумала, что так отсвечивает кольчужный наличник, и удивилась причудам солнечного луча.
   – Обратись к нему ты, о Алид, – велел Хабрур. – Он не сможет обидеть молчанием ребенка.
   Алид, сердито покосившись на огненнобородого, все же промолчал, что свидетельствовало о немалом уважении пылкого мальчика к Хабруру, и двинулся навстречу всаднику. Подъехав, он поклонился, как кланяются предводителям, и, видно, его слова нашли путь к сердцу аль-Кассара, ибо тот кивнул и направил коня к Хабруру.
   – Благодарение Аллаху… – прошептал Хабрур. – Может быть, разум вернулся к нему… Если так – хадж и милостыня для меня обязательны!
   – Слезай с коня, о женщина, и дай мне тоже сойти, – приказал Джеван. Разумеется, ему с его немалым пузом было трудно перекинуть ногу через конскую шею и соскочить, касаясь высокого седла лишь двумя пальцами, как это сделал только что сопровождавший аль-Кассара Алид.
   Джейран спрыгнула наземь, и сразу же грубая рука курда ухватила ее за обе косы разом. Она подняла голову, чтобы увидеть лицо одинокого всадника, и лишилась дара речи.
   Под темно-синим тюрбаном вместо лица была золотая маска – с искусно сделанным носом и ноздрями, с миндалевидными прорезями для глаз, даже с неким подобием усов и бороды, причем маска достаточно длинная, чтобы прикрыть и настоящую бороду своего владельца.
   Наряд на нем под белоснежной джуббой тоже был темно-синий, и, сколько Джейран могла судить по видневшимся рукавам, щедро украшенный золотой вышивкой.
   – Разъезд Джевана-курда только что привез эту женщину, о аль-Хаддар, – без лишней почтительности доложил рыжебородый Хабрур. – За ней гнались три всадника, и по воле Аллаха их больше нет среди живых. А кто они такие, и послал ли их Джубейр ибн Умейр, мы не знаем.
   – Кто это преследовал тебя? Отвечай, о распутница! – чересчур уж грозно крикнул сверху толстый, круглолицый Джеван-курд.
   – Ты пугаешь ее, о Джеван, – мирно заметил Хабрур, почти не поворачиваясь к нему. – Ради Аллаха, не шуми так. Ее нужно расспросить, о аль-Фашшар.
   – А чем можно испугать распутницу, которая настолько забыла стыд, что бегает по дорогам без изара, о Хабрур? – свирепо осведомился Джеван.
   Джейран немало удивилась тому, как обращаются эти люди к своему предводителю. Ей почему-то казалось, что им следовало бы называть его Отважным, Хмурым львом, в самом крайнем случае – Бешеным. Он же не возражал, когда его вслух честили Крикуном и даже Брехуном. Очевидно, прав был мудрый Хабрур, мечтая о том, чтобы к этому человеку вернулся разум.
   Во всяком случае, он ничего не ответил Хабруру на его разумное предложение и уставился вдаль – как показалось Джейран, с невыразимой тоской. Уж как она опознала тоску в неподвижности маски и закрытых рукавами рук, едва касающихся поводьев, ведомо было одному лишь Аллаху, милосердному, справедливому.
   – Мы ждем, о женщина, – строго сказал огненнобородый. – Ради Аллаха, расскажи то, что тебе известно. Послушай ее, о аль-Бакбук.
   – Сказал пророк, свидетельство двух женщин равно свидетельству одного мужчины, – заметил, гордясь своими знаниями, Алид. – Так что если она и скажет, то лишь половину того, что сказал бы мужчина, и это будет половина правды, клянусь Аллахом! И, разумеется, не та половина, которая нам нужна!
   Джеван-курд зычно расхохотался и тут же оборвал свой смех, замерев с полуоткрытым ртом. Аль-Кассар, которого полагалось называть не иначе как Болтуном, даже не повернул в его сторону головы.
   – Ты вовремя привел слова пророка, о Алид, – похвалил Хабрур, – но имелось в виду нечто иное. Женщины, когда приходится говорить перед судьями, теряются, и поэтому они должны приходить вдвоем, чтобы, когда одна собьется, другая ей напомнила обстоятельства. А в способности женщин говорить правду пророк не сомневался. Долго мы будем ждать, о несчастная? Или ты хочешь, чтобы мы привели еще одну свидетельницу, которая будет помогать тебе?
   – Я не знаю, кто эти люди, которых убили вот эти воины, о господин, – повернувшись к Хабруру, – сказала Джейран. – Они похитили меня у моего господина, а он человек, известный в своем городе, и он внесет за меня выкуп! Я убежала от них, а они погнались за мной. Вот и все, что у меня с ними было. А если бы я осталась на их стоянке еще немного, чтобы найти там свой изар, то уже стояла бы перед райским стражем Ридваном, о господин!
   – Упоминали ли они при тебе имя Джубейра ибн Умейра? – осведомился Хабрур.
   – Нет, о господин.
   – Может быть, кто-то из этих людей был родом из Хиры?
   – Я не знаю, о господин.
   – Она лжет! – вмешался Алид. – Здесь могли появиться только люди Джубейра ибн Умейра!
   – Почему ты так решил, о сынок? – удивленно спросил Хабрур.
   – Ты же сам говорил, о дядюшка, что на этих скалах стоит крепость горных гулей – а какой разумный человек будет селиться возле этих людоедиц? Разве что бесноватый, клянусь Аллахом! Значит, здесь могут разъезжать только те, кто попал сюда случайно.
   И он посмотрел на Джевана-курда, как бы гордясь перед ним своей сообразительностью, а тот улыбнулся мальчику, всем видом показывая полное одобрение.
   – У похитителей может быть договор с горными гулями, о сынок, – сказал Хабрур. – Они могут вместе преследовать добычу, и похитители возьмут то, что нужно им, а гули – то, что нужно им. И сказал прославленный Абу-Наср аль-Фараби в своем труде «Моральная политика», и повторил знаменитый Абу-Али ибн Сина в своем труде «Божественная политика»…
   – Ради Аллаха, прервите эти речи! – взмолился Джеван-курд. – За нами по пятам идут полторы тысячи всадников, а вы принялись восхвалять аль-Фараби! Воистину, нам осталось только сойти с коней, сесть на коврах и продолжить ученые словопрения! Путь вдоль этих гор свободен, я сам убедился в этом, мы должны ехать, если хотим спасти свои шкуры, клянусь Аллахом!
   – Может быть, ты скажешь еще, куда нам ехать, о Джеван? – осведомился Хабрур, несколько недовольный тем, что прервали его блистательную речь. – Разве ты нашел в этих местах большой и благоустроенный хан с крепкими стенами, где нас уже ждут с ужином?
   – И с ужином, и с певицами, и с танцовщицами, о Хабрур! – грубовато отвечал Джеван-курд. – Но прикажи говорить Ахмеду – и он скажет тебе, что мы тут отыскали.
   – Говори, о Ахмед, – не только приказал, сколько вежливо предложил Хабрур и обратился к молчаливому всаднику в золотой маске: – О аль-Хаддар, мы сейчас озабочены ночлегом. И Ахмед скажет, где мы можем провести ночь.
   Тот из всадников Джевана-курда, что посадил Джейран на круп своего коня, вышел вперед и поклонился человеку, которого, оказывается, следовало называть еще и аль-Хаддаром.
   – Мне пришлось жить в этих местах, о господин, и однажды я помогал искать пропавших коз, и здешние жители показали мне большую пещеру. Снизу вход в нее не виден, и домашние козы часто уходили туда, потому что там ночевали дикие козы, и они почему-то предпочитали диких самцов домашним…
   – Сможем ли мы забраться туда вместе с лошадьми? – невольно улыбнувшись, спросил Хабрур.
   – Я полагаю, что сможем, о господин, – отвечал Ахмед. – Каждый должен будет сам вести в поводу своего коня, потому что тропа там узкая. Если Аллах будет милостив, до наступления темноты мы войдем в пещеру.