Трускиновская Далия. Тринадцать полумасок

Далия Трускиновская Тринадцать полумасок рассказ

   – Ни фига себе халтура… – пробормотал Артем.
   – Все очень просто, – сказала администратор Таня. – Ты отработаешь две репризы, потом для тебя вызовут такси. И ты к половине двенадцатого будешь в своем ресторане!
   Цирковые артисты встречают Новый год как аристократы – одеваются в вечерние туалеты и садятся за стол в самом дорогом ресторане. Артем с друзьями заблаговременно заказали столик – и на тебе…
   – А нельзя ли кого-то другого? – приведя все прочие разумные отговорки, спросил Артем.
   – Хотят именно вас! Анатолий Николаевич очень просил!
   Ну да, подумал Артем, высшее общество вновь вспомнило о неизвестно откуда взявшемся клоуне, четыре года назад так неожиданно проблиставшем и смывшемся с кинематографического горизонта. Второй фильм оказался еще удачнее первого. Теперь все самые-новые-русские повадятся звать в гости, предварительно оговорив сумму в конверте…
   Но Анатолий Николаевич просил. А если просит главный режиссер цирка, стоящего на окраине и не делающего сборов, то, возможно, речь идет об ублажении спонсора. Сегодня Артем поваляет в гостиной дурака – а завтра богатый дядька, расслабившись, оплатит ремонт фасада.
   Для халтур Артем имел в запасе мини-магию. Он умел, глядя человеку в глаза преданно и восторженно, добыть у него из ноздри игральную кость, а другую – из уха. Решив, что как раз такие штучки будут хорошо смотреться в гостиной, Артем даже не стал брать с собой клоунский костюм, а сразу надел фрак – правда, несколько экстравагантный фрак, с цепочками стразов по лацканам, но не требующий переодевания после работы.
   Дом, куда его привезли, оказался трехэтажным особняком. Встретила молодая женщина – как оказалось, двоюродная сестра хозяина. Она же объяснила неожиданный для праздника сценарий. Новый год собирались приветствовать трижды: первый раз в десять часов вечера, вместе с друзьми, живущими в Омске, второй – в одиннадцать, вместе с родственниками-ашхабадцами, третий – как полагается. Артему предстояло дважды выпить шампанского и убираться, потому что настоящий Новый год – праздник семейный, и к нужному часу в особняке не останется вообще никого лишнего, даже прислугу и телохранителей заранее отправят по домам на такси.
   Женщина отвела Артема в гостевую комнату на третьем этаже и попросила через четверть часа спуститься в гостиную.
   Причесавшись заново и собрав волосы в аккуратный хвостик, Артем одернул фрак, приосанился, вообразил себя французским графом и неторопливо направился в гостиную. Вся его мини-магия была заряжена во фрак еще в цирке и полностью готова к употреблению.
   Гостиная сперва показалась Артему пространством без углов, потом он додумался, что она спроектирована по образцу параграфа, с дугообразными ответвлениями. Одна стена была целиком отдана под живописное панно.
   Это был карнавал в Венеции со всеми утонченными и пикантными аксессуарами восемнадцатого века. На заднем плане вилась то ли тарантелла, то ли фарандола. На переднем откровенно позировали тринадцать особ в фижмах, шитых золотом кафтанах, париках, башмаках с овальными пряжками и на круглых каблуках, кружевах, при веерах, табакерках и непременных бронзовых полумасках.
   Усышав стук каблуков, он обернулся и увидел женщину примерно своих лет и невысокого молодого человека. Трудно было, глядя на хорошенькую мордочку, предположить, что парень – один из лучших теноров России, стажировался в миланской опере и был партнером самой Монсеррат Кабалье. Он чересчур смахивал на любимца старшеклассниц. Женщина была его концертмейстером.
   Артем усмехнулся: здешний хозяин ни в чем себе не отказывал…
   Хозяин оказался легок на помине – возник в белом костюме, белых ботинках, блистая благородной сединой, а за ним – и все семейство, исключительно взрослые люди, а некоторые – так даже в годах.
   Очевидно, хозяин считал белый цвет своей законной собственностью. Центральная фигура панно, кавалер в треуголке, тоже имел белые штаны, белый камзол и белый кафтан с торчащими полами. Это совпадение привлекло внимание Артема, и он понял, что изображено все благородное семейство.
   Артем не поленился сосчитать фигуры на панно – точно так же не поленился сосчитать присутствующих. Вместе с тенором и дамой-концертмейстером, а также с ним самим, оказалось семнадцать. Кто-то был лишним.
   Этот лишний обнаружился довольно быстро – двоюродная сестра хозяина Лена, познакомила Артема с человеком, который показался ему довольно интересным. Человек этот, по профессии – художник, как и Артем, был во фраке, однако выглядел старше, носил крепко поседевшую бороду, усы, волосы имел пышные, как у юноши, и еще – отличался удивительного тона загаром.
   У художника хватило ума заговорить о Венеции, о Европе, по ответам Артема догадаться, где тот побывал, и спокойно перейти к картинным галереям Лондона. Видно, он неплохо зарабатывал на фамильных портретах площадью три на шесть метров.
   В цирке Артем до сих пор чувствовал себя иногда белой вороной – попав туда достаточно случайно, благодаря нелепой женитьбе, он все время словно держал для себя планку, ниже которой не имел права опускаться. Он читал тогда, когда другие пили, и потому часто оказывался в одиночестве. Но в каждом городе, куда заносила судьба, он старался найти людей своего уровня – пусть ненадолго, в этом была особая прелесть.
   Сейчас ему повезло. Художник Эдгар говорил с ним на одном языке. И еще – так же, как и Артем, Эдгар был в этом доме наемной творческой силой, что бы ни щебетали дамы.
   Потом благородное семейство расселось в креслах и на диванах, выстроенных в продуманном беспорядке. Тенор взошел на возвышение, к роялю, спел три романса – пел, кстати, от души, – и хозяйская кузина незаметно подошла к Артему, попросила начинать.
   Он, играя заезжего дореволюционного фокусника с классическим «Айн, цвай, драй!», пошел по кругу. Сперва порезвился с носовыми платочками, перепугав до полусмерти дам (мышиная голова, что высунулась и исчезла, была куплена в зоомагазине, в отделе игрушек для котят), потом блеснул игральными костями, которые размножались, как по заказу. Карты у Артема тоже были маленькие, в половину обычной величины, и он не постеснялся, встав на колено, достать карточный веер из хозяйской штанины.
   То есть, гонорар он отработал честно – а теперь мог быть обыкновенным гостем, просто знаменитостью, единоразово приглашенной в светский салон. И уже искал взглядом накрытый стол – ведь есть же он где-то за поворотом!
   Опять пригласили тенора, а к Артему подошел художник. Он тоже испытывал удовольствие от неторопливой беседы двух мужчин, принадлежащих к одному кругу. И на вопрос о панно рассказал, кто есть кто: хозяин, его супруга, их старшая дочь с мужем, их младшая дочь с мужем, незамужняя кузина, неженатый младший брат, дети старшего брата – увы, покойного…
   Артем понял, что имеет дело с кланом. Или лучше – с прайдом, потому что между хозяином и кузиной отношения были не совсем родственные, они слишком часто переглядывались, законная же супруга была, скорее всего, ровесницей мужа и большого интереса для него не представляла.
   Радуясь, что скоро его время истечет и можно будет помчаться к своим, Артем не удержался и предложил Эдгару место за столиком в ресторане.
   – Нет, благодарю. Я кое-кому обещал, что буду встречать Новый год здесь, – был ответ. И так прозвучал, что Артем начал обводить взглядом присутствующих дам.
   И тут по огромной гостиной пронеслось – «на Южную террасу…»
   Кто хотел – накинув шубы или пальто, вышел на свежий воздух, кто не хотел – остался следить за фейерверком из теплого помещения. Через пять минут наступал Новый год в Омске. Несколько человек достали сотовые телефоны, чтобы поздравить не только пиротехнически, но и словесно.
   В нужную секунду по ночному небу протекли серые струи, распустились пестрые букеты, бухнуло, грянуло, озарился озерный берег, раздались телефонные звонки – омичи успели позвонить первыми. Суета длилась минут десять.
   – А теперь – к столу!
   Когда расселись и хозяин поднял бокал за первый отмеченный сегодня Новый год, то прервался на полуслове. Одно место оказалось пустым. То есть, вместо лица была резная высокая спинка антикварного стула.
   Хозяин был в сердитом недоумении – кто-то в его владениях забыл про порядок! Тост он все же произнес, и пир начался, и люди заговорили о том, о чем обыкновенно говорят за богато накрытым столом. Но пропажа все не появлялась. Артем забеспокоился – в конце концов, тут есть люди пожилые, кому-то, может быть, плохо, а в этом огромном доме слона можно потерять, и беспомощный человек где-нибудь зовет, но его никто не слышит.
   Просидев за столом с полчаса, гости вспомнили, что скоро и ашхабадский Новый год, засуетились, опять потянулись к террасе. Артем, собственно, мог уже вызывать такси за хозяйский счет – конверт с гонораром он получил. Он предложил тенору и его концертмейстерше ехать до города вместе. Договорились, вызвали такси, а тем временем их и на веранду позвали – насладиться грохотом со вспышками.
   Когда огненное безобразие окончилось, Артем подошел к хозяину с супругой, поблагодарил за приятно проведенный вечер, как будто конверта с долларами не было на свете, и, ни с кем более не прощаясь, пошел в гостевую комнату за дубленкой. Он хотел незаметно спуститься в холл на первом этаже, где вместе с тенором и концертмейстершей мог спокойно дождаться машины.
   Но, заблудившись, он спустился по лестнице, которая вела с третьего этажа на второй, и не более. Очень удивившись, Артем решил почему-то, что продолжение – за узкой дверью, и нажал ручку.
   Он оказался в дальнем конце гостиной, где даже люстры сейчас не горели. Накрытый стол был где-то за поворотом, а прямо перед Артемом – кусок стены с венецианским карнавалом.
   Сейчас он мог подойти поближе, рассмотреть повнимательнее. Ему, время от времени изобретающему для себя новый грим, всегда было интересно, как мазками красок самых неподходящих цветов создается человеческое лицо.
   Но подойти к панно не удалось. Когда Артем вышел из-за царственного дивана, то увидел лежащего человека – того, чье отсутствие за столом не понравилось хозяину. Человек лежал на спине, шагах в семи-восьми от картины, и полы черного фрака раскинулись по круглому ковру, а седая борода торчала вверх.

* * *

   – Эдгар? – еще не понимая, что произошло, спросил Артем. Ответа не было, тогда он быстро подошел, опустился на корточки и чуть не сел на пол.
   В правой руке у художника был пистолет.
   Артем никогда не видел самоубийцу, который бы застрелился. Но он не мог бы объяснить, чем ему не понравилась поза Эдгара. Что-то было не так…
   Артем быстро прошагал через гостиную и увидел, как клан бодро собирается у стола. Вмешиваться в семейное застолье было неприлично, однако пришлось – Артем в распахнутой дубленке подошел к хозяйской кузине, уж слишком активно игравшей тут роль хозяйки дома, и поманил ее за собой.
   Увидев лежащего художника, она вдруг развеселилась.
   – Вот не может без розыгрыша, обязательно ему надо что-нибудь учудить, – шепнула она Артему на ухо. – Он думает, мы сейчас все примчимся с криками. А потом встанет и скажет, что это был новогодний сюрприз…
   – Люстру можно зажечь? – спросил Артем.
   – Вон выключатель.
   Артем нажал на большой белый квадрат в золотой рамочке.
   – Нет, вы посмотрите, – уже громче сказала Лена. – Он же этот фрак из Вены привез! И кетчупом его!..
   – Это не кетчуп, – ответил Артем. – Это гораздо хуже.
   – Как – хуже?..
   И тут она поняла, что Эдгар действительно мертв.
   Ожидая хоть каких-то признаков ужаса от хозяйской кузины, он очень внимательно глядел ей в лицо, чтобы вовремя прийти на помощь, и разглядел лишь одно – напряженную работу мысли.
   – Стойте тут, – быстро сказала женщина, – я сейчас приведу Николая.
   То есть, хозяина, подумал Артем. Разумно…
   Николай явился не сразу – она пришла первая и встала у закругленного угла белой стены. Артем оценил красивую фигуру в бирюзовом кружевном платье и только теперь заметил, что к платью полагаются не длинные рукава, а высокие ажурные перчатки. Подивившись тому, что светской даме пришлось ужинать, не снимая перчаток, он повернулся навстречу хозяину.
   – Это вы панику подняли? – спросил хозяин.
   – Это он панику поднял, – Артем опустился на одно колено возле тела и полез за пазуху фрака. Там у него было, кроме реквизита для мини-магии, маленькое зеркальце. Вернее, кожаный футляр для расчески с зеркальцем. Артем подышал на стекло, отполировал его об штанину и показал хозяину:
   – Видите – чистое.
   Потом поднес длинное зеркальце к губам и к ноздрям Эдгара.
   – Ну, что? – спросил, не желая нагнуться, хозяин.
   – Чистое.
   – Это правда, Николай… – тихо сказала, подойдя, кузина.
   – Отстань.
   – Надо что-то делать…
   – Отстань.
   Он отошел, сел на диван, уставился на носки своих белых туфель.
   Артем встал и выпрямился. Хозяин посмотрел на артиста.
   Артем понимал, что таким взглядом приказывают подойти, но остался на месте. Зато кузина поспешила к могущественному родственнику (в том, что они еще и любовники, Артем уже не сомневался).
   – Где Ильин с Казанской? – негромко спросил хозяин.
   Кузина повернулась к Артему, ожидая ответа от него.
   – Я не расслышал вопроса, – сказал Артем.
   Хозяин, при всем своем самомнении, был не дурак. Он похлопал по дивану, что означало – перестань валять дурака, подходи и садись, попробуем поговорить как бы на равных. Артем не отказался.
   – Где Ильин с Казанской?
   – Я их оставил наверху, мы договорились встретиться в холле первого этажа. Но я перепутал лестницы.
   – Понятно.
   Артему тоже было понятно – хозяин убедился, что эти гости не видели мертвого художника. Значит, из посторонних его пока видел только Артем…
   Самоубийца – сомнительное развлечение в новогоднюю ночь. Если бы в особняке были только свои – то можно было бы отложить разборку с милицией до утра или вообще избавиться от тела. Хозяину такое решение проблемы было по карману. Мало ли куда собирался ехать в этот вечер Эдгар?
   – Меня ждут в ресторане, – Артем выразительно посмотрел на часы. Хозяин ничего не ответил.
   – Может быть, вы меня отпустите подобру-поздорову? – спросил тогда Артем. – Я этого человека не знаю, к его самоубийству отношения не имею, меня ждут друзья. Утром первого января я буду честно спать, а не в милицию звонить. И вообще я хотел бы забыть все это как скверный сон.
   То есть, Артем проявил наивысшую гуманность – устранился от этого дела, предоставив хозяину полную свободу действий. Ну, будет у следователя одним свидетелем меньше – так ведь еще тринадцать имеется!
   – Вы можете вспомнить этот скверный сон утром первого февраля, – глуховатым голосом возразил хозяин и замолк.
   Артем был в цирке человеком уважаемым и не привык, чтобы его слова ставили под сомнение. Конечно, хозяин не обязан знать репутацию наемной творческой силы. Но говорить эти слова ему все же не следовало.
   Потому что никакое уважение и никакая лояльность не помеха мысли.
   – Почему? – задал себе вопрос Артем. Почему его заподозрили в попытке шантажа? Проснется первого февраля – и кинется звонить следователю, а следователь (допустим, что неподкупный) сразу задаст хозяину вопрос: почему утаили присутствие свидетеля? Но над следователем – целая пирамида должностных лиц, и наверняка будет звонок: успокойся, не суетись, о свидетеле умолчали по его же просьбе, тем более, что эти показания никакой роли не играют… Это – вариант первый, самый глупый. Вариант второй: проснувшись утром первого февраля, Артем звонит хозяину и говорит: совесть проснулась, хочу дать показания. Что в переводе на человеческий язык означает: могу и не давать, если договоримся по-хорошему…
   Но какой тут может быть шантаж? Пришел художник в гости, все кинулись радоваться фейерверку, а он, один в пустой гостиной, смотрел на свое панно, смотрел, и вдруг понял, что пора помирать. Выстрел потерялся в праздничном грохоте. Такая беда может стрястись с каждым, кто приглашает в гости сумасшедшего художника.
   Но если такой человек, как этот Николай, боится шантажа, стало быть, основания – есть.
   Артем не имел ни малейшего намерения нападать на этого царственного бизнесмена. Но защищать свое достоинство был обязан.
   Итак, что бы это могли быть за основания для шантажа? Хозяин боится шума по принципу «то ли он пальто украл, то ли у него пальто украли»? Нет, человек, построивший себе такой особнячище, уже не раз был героем слухов и мог бы к этому привыкнуть.
   Артем бы и дальше размышлял, но услышал стук каблуков. Кто-то шел от стола к дивану, где сидели они с хозяином. Хозяйская кузина устремилась навстречу – перехватить. Но не успела.
   Высокая и тонкая, в шуршащих серебряных воланах, с высоко поднятыми волосами, из которых торчали вверх закрепленные лаком до жестяной жесткости плоские и колючие пряди, стремительная, как метель, юная женщина оказалась у дивана, словно преодолев расстояние прыжком.
   – Папа?..
   Она ощутила тревогу, быстро обвела взглядом кресла, круглый столик с исторической лампой, консоль с вычурными часами, край панно – и вот увидела лежащего человека.
   – Эдик?..
   Артем ждал женского визга – и вот дождался!
   Вслед за визгом был скрежет стульев по драгоценному паркету, топот ног, еще отчаянный крик:
   – Ленка, дура, пусти!..
   Но хозяйская кузина, схватив хозяйскую дочку в охапку, не пускала ее к телу художника. Зато его обступили десять членов клана и, еще не понимая случившегося, стали тормошить. Они искренне хотели найти пульс, уловить дыхание, заорать «Жив!» – но, возможно, с той же непосредственностью желали убедиться, что этот человек мертв и больше не встанет.
   Артем молча ждал, пока они поймут, испугаются и отойдут от тела подальше.
   Самоубийца, явившийся во фраке с живой гвоздикой в петлице, несомненно, любил эффекты. Но он был тут принят как свой – и сколько же злости потребовалось накопить, чтобы так испортить почти родным людям Новый год?
   Хозяин встал. Казалось, ему больше не было дела до покойника. Он посмотрел на Артема, тот понял этот взгляд как приглашение, и оба незаметно отошли в сторону, оказались в другой части гостиной, откуда уже не видели прочих участников застолья.
   Хозяин набрал на сотовом телефоне семь цифр.
   – Никита? С наступающим, – сказал он. – Папу позови. Еготов? Это Карамышев. С наступающим. Извини, что от стола поднял. У меня неприятность. Человек в гостиной застрелился. Да, есть свидетели. Хочу, чтобы его поскорее забрали. Да, вот такой Новый год. Кого, Калюжного? Давай. Ну, извини. С новым счастьем.

* * *

   Артем, делая вид, будто его это не касается, разглядывал позолоченную картинную раму. Свидетели, значит, есть? А кто его разберет – может, и есть. Глава клана лучше знает свою команду. Может, его кто-то предупреждал, что художник спятил и грозился застрелиться.
   – Я подожду наверху, – сказал Артем. – Когда понадоблюсь – позовите.
   Он вернулся в гостевую комнату. Там Артем скинул дубленку, опустился на колени, как перед образами, и начал входить в образ.
   Он умел падать, как подкошенный, – в театральном институте научили. Сейчас падение в полном объеме не требовалось. Артем поднес к груди руку с воображаемым пистолетом (странная затея – стрелять себе в сердце, но копаться в логике самоубийцы он не хотел), нажал воображаемый спуск и, расслабившись, откинулся назад.
   Рука, в которой должен был быть пистолет, распрямилась и шлепнулась на ковер. На всякий случай попробовал еще несколько раз. Рука все время оказывалась на ковре. А у Эдгара, на это он сразу обратил внимание, рука с пистолетом лежала поперек живота, наискось, и кисть была уже почти на бедре левой ноги. Сама она туда лечь не могла. А кому и зачем понадобилось ее так укладывать – Артем придумать не мог.
   Он опять выглянул в коридор. Очевидно, вызванная хозяином милицейская машина еще не приехала, никто не спешил за четырнадцатым свидетелем. Артем подошел к той лестнице, на которую угодил по рассеянности, бесшумно спустился и выглянул в гостиную. Тело осталось лежать на прежнем месте, а клан, отойдя к противоположной стене, шумно совещался.
   Артем опустился на корточки и, как большая обезьяна во фраке, перебрался за спинку кресла. Отсюда он увидел то, что его интересовало: правая рука трупа лежала так, как и должна лежать рука самоубийцы, не поперек тела, рядышком, на ковре.
   Стало быть, убийство, подумал Артем, вот не было печали…
   Но такие загадки не решают, стоя на корточках за спинкой кожаного итальянского кресла от «Natuzzi». Артем переполз к двери и бесшумно исчез.
   Для чего бы бодрому, уверенному, в меру ироничному и явно строившему какие-то приятные планы на этот вечер Эдгару вдруг хвататься за пистолет? Он кому-то обещал, что будет встречать Новый год именно здесь… Кому?!. Хозяйке? И ради нее художник нарядился, как кинозвезда на вручении «Оскара»? Но он пришел сюда ради женщины…
   Артем мысленно отождествил себя с Эдгаром. Оба они были примерно одних лет, возможно, художник – немногим старше, оба – не от мира сего в этом приюте Большого Бизнеса, оба, наконец, во фраках. Оба еще считали себя достойными партнерами для молодых женщин, оба добились неплохого положения в своей иерархии… что еще?..
   Но больше и не требовалось. Кто-то на основании счета в банке вообразил себя главным и убил художника. Что должен сделать другой художник, случайно оказавшийся рядом?
   Обозвав себя Робин-Гудом недоделанным, Артем вздохнул и обнаружил, что все это время тупо глядит на обложку художественного альбома. Это оказался персональный альбом Эдгара на шведском языке, выпущенный два года назад. Качество репродукций было отменным, статья о художнике – довольно большая. Артем оценил и этот способ хвастовства деньгами: любуйтесь, мой дом расписан знаменитостью, которую уважает вся Европа! Быстро его перелистав, Артем нашел панно.
   Тринадцать плясунов на карнавале… Понимают ли они иронию Эдгара, посмеявшегося над их суетой, заставившего их дрыгать непривычными к настоящему танцу ногами в белых и розовых чулках? Кто же тут – кто?
   Те полумаски, что словно приклеены на свои законные места, скорее похожи на толстую оправу для очков и не мешают разглядеть лицо. Другие, на длинных палочках, напоминали лорнеты и были так расположены, чтобы задевать краем щеку или подбородок – не более. Значит, лица – узнаваемы.
   Двоих он знал – хозяина, Николая Карамышева, и Лену. Тоненькая плясунья, очевидно, была младшей дочерью, крупный пьеро в белом балахоне с сильно смахивал на старшего зятя. Что-то видно, знал про этого зятя Эдгар, иначе не сделал бы его таким неуклюжим. Клан так гордился панно, попавшим в заграничные альбомы и каталоги, что в упор не видел простых вещей! А вот у Артема было чутье на пародию…
   Артем стал изучать репродукцию дальше и, не поверив глазам, сосчитал фигуры и лица пальцем. Лиц было тринадцать, фигур – двенадцать, хотя в общей пестроте понять это мог бы только очень въедливый зритель. Артем стал совмещать лица с телами. И оказалось – одно выглядывает из-за плеч, словно бы выслеживая хозяина.
   Он попытался опознать, но мешала прическа: белые волосы были как надетый на голову серебряный шлем, открывали высокий лоб и вздымались вверх, под карнавальная шапочку с перьями. Лицо на репродукции было не так велико, чтобы разгадать эту загадку, но оно – было. Бледное, вытянутое вперед, долгоносое, со сжатыми губами – и лиловые, бирюзовые, алые перья, кажется, даже с глазками…
   – Ну да! – воскликнул Артем, разгадав замысел. – Ворона в павлиньих перьях!
   Художник выполнил дорогостоящий заказ, клиенты констатировали портретное сходство, обрадовались и расплатились. Но как он смеялся, оставшись наедине с этими шальными деньгами!..
   Тут в дверь постучали и сразу же вошли. Это была Лена и за ней – мужчина в расстегнутой форменной куртке.
   Лена уже сняла свои достойные маркизы перчатки и поверх кружевного платья надела черный пиджачок, тоже вполне элегантный. Она представила Артема и вышла, даже не взглянув на него. Весь ее вид говорил: нам безразлично, что вы тут наговорите, наша коллективная совесть чиста.
   – Старший лейтенант Калюжный, – сказал мужчина мрачно, словно и не о себе. – Это вы нашли тело?
   – Я хотел спуститься по парадной лестнице в холл, где меня ждали Ильин – знаете такого певца? – и его концертмейстер, Зоя Казанская. Но я немного выпил и перепутал лестницы. В начале двенадцатого я нечаянно спустился в гостиную и обнаружил тело.
   – Вы были в гостиной все время, начиная с десяти часов?
   – Нет, конечно. Я вместе со всеми ходил смотреть фейерверк. Мы смотрели с той террасы, которая выходит на озеро.
   – Первый фейерверк начался ровно в десять и длился?..
   – Минут десять по меньшей мере. Потом все вернулись к столу.
   – Мог кто-либо, возвращаясь, видеть тело?
   – Боюсь, что нет. Сам я не видел. Но что художник куда-то пропал – знали все. За столом обнаружилось пустое место.
   – Свидетель Филиппов показал, что вы долго разговаривали с покойным Вельстером. Так ли это?
   Вопросы были четкие, быстрые.
   – Да – перед тем, как позвали к столу.