Туманова Ольга. Мысли

   Может, Бог тебя избрал, чтобы ты могла в тиши думать о душах людей, что с тоской барахтаются в холодной грозной воде и даже не знают, в какой стороне берег? Мне кажется, религия может сделать тебя счастливой, да-да, счастливой, ты поймешь, зачем ты живешь, ты почувствуешь, что ты нужна людям, что не они тебе, а ты им можешь облегчить жизнь.
   Я, право, сама не знаю, где можно купить Библию. - Тут Марина Сергеевна вспомнила, что девочка не парализована, она слепа. - Но мне кажется, библия не главное. Главное - твоя душа, ты откроешь ее Богу, и он сам все в ней прочтет и ответит тебе. Вот завтра все уйдут, ты останешься дома одна, в доме станет тихо-тихо, и ты позови тихонько "Господи", - и мурашки откуда-то снизу, с земли побежали по ногам Марины Сергеевны, поднимаясь по ее телу все выше и выше и проникая в его глубину. - И ты снова позови: "Господи, Господи!" - и запершило в горле у Марины Сергеевны, - и ты почувствуешь - он тебя слышит. Мне кажется, вовсе не нужно кричать громко, можно звать чуть слышно, одними губами. Он услышит, и ты поймешь: вот сейчас он услышал меня и ждет, зачем я его звала. И ты спроси, ты скажи: я знаю, ты сам приходил на землю в образе человека, чтобы страдать и страданием своим помочь человеку искупить ошибки и зло. Но зачем же столько зла вокруг, Боже мой, сколько же на свете горя. И ты спроси: за что? А я? Зачем ты покарал меня? Как должна я снять с себя твой гнев? или ты избрал меня? Так что же я должна делать? Помоги мне понять, для чего ты предназначил меня в этой жизни? Чтобы я видела внутренним светом? Я не умею, помоги мне, научи. Вот увидишь, ты поймешь, чем ты должна заняться. Может быть, ты начнешь писать стихи, тонкие хрустально-прохладные. Может быть, ты услышишь музыку, удивительную, какую не слышал еще никто и никогда. А может быть, ты сумеешь рассказать людям о Боге, и Бог поможет тебе найти слова, и голос твой сквозь уличную сутолоку дойдет до сердца людей, и люди захотят быть и добрее, и милосердней.
   Резкий голос прервал музыку. Марина Сергеевна вздрогнула, мизинцем промокнула глаза и поежилась от дикторской речи - фальшивая интонация, немыслимые ударения, бесконечные ошибки в родном языке и поток непонятных нормальному человеку иностранных терминов... - непрофессионализм, лакейство, пошлость - вот то гнилое болото, что засасывает Русь.
   Марина Сергеевна выключила приемник, и вода из крана: кап, кап...
   Хлестко раскрылись дверцы лифта. Марина Сергеевна глянула на часы: муж? Что-то он долго сегодня, видимо, придет усталый, угрюмый. И, громко стуча ложкой и шумно втягивая в себя суп, быстро проглотит его и так же быстро начнет глотать картошку с мясом. "Я не отниму у тебя", - скажет Марина Сергеевна. Муж замрет с открытым ртом, тупо глянет на нее, потом проглотит картошку и заговорит быстро, сердито, и с каждым словом его речь будет становиться все громче, все сердитее. "Ты же не по селектору разговариваешь, скажет Марина Сергеевна. - Я хорошо тебя слышу". Муж набычит голову, распаляясь от собственного крика. - Цены надо поднимать раз в семь, в восемь, только тогда мы будем рентабельны. А они разрешили только в три раза. А электроэнергия... А металл...
   - Но так же будет без конца, - стараясь успокоить мужа голосом, тихо и ласково скажет Марина Сергеевна, - вы повысите цену, потому что вам дорого платить им. Они вновь повысят, потому что им станет вновь дорого платить вам, и вновь вы повысите, и вновь они повысят, и ничего не будет меняться ни для них, ни для вас. И только те, кто не может повышать цены: пенсионеры, врачи, учителя... Но вряд ли удастся за их счет решить все проблемы.
   - Ты не понимаешь, - посереет муж. Он работает сутками, он выкладывает себя всего, до изнеможения, чтобы в нынешнем хаосе хоть какое-то подобие прежнего порядка еще позволяло производству работать. Он идет домой, чтобы отдохнуть, а тут...
   А Марине Сергеевне так хочется, чтобы молодым ребятам, что пришли к власти, удалось все перевернуть с ног на голову или с головы на ноги, все встряхнуть, разбудить, разрушить старый уклад и пустить молодую задорную кровь в жилы страны. И возродится Россия.
   А у мужа желваки ходят под скулами, и, стараясь сдержать раздражение, он вновь начинает объяснять:
   - Транспорт - подорожал, топливо подорожало, все услуги - подорожали. Понимаешь?
   - Понимаю. И растет в несколько раз себестоимость всего, что вы делаете. Но вы придумайте что-нибудь новенькое. Совсем-совсем новенькое. Чтобы покупали те, у кого деньги есть. И чтоб вам хватило и на основное производство.
   И муж задохнется воздухом: оборудование старое, кругом одни дыры, каждый день срыв поставок... ад, ад, и он в этом аду. А дома! И он, хрюкая, пьет компот и яростно кусает оладьи и судорожно дышит, словно есть оладьи для него неимоверный труд. Вместо отдыха, вместо участия она проводит с ним политзанятия. Ликбез экономический ему устраивает. Да без него бы она только что на хлеб сегодня и заработала, а каждый день ноет, что толстеет от мучного. Вот пожила бы одна, тогда бы поняла, кто прав. И, зло отодвинув тарелку, уйдет в комнату, уляжется на диван и, включив на полную мощность телевизор, захрапит.
   Как будто я не хочу новую шубу, которая теперь так же далека, как Париж. Как будто мне не обидно ходить в штопаных чулках. Как будто мне сладко жить в смурое время. Но ведь надо же выбраться России на твердую дорогу, ведь должна Россия распрямиться, снять с себя грязь, скинуть убогую одежду и пойти по жизни, гордой и прекрасной.
   И Марина Сергеевна моет посуду и чувствует себя такой одинокой, такой несчастной...
   ...Щелкнул замок, зашумело в прихожей и запоздало, коротко и резко, звякнул звонок.