Туманова Зоя. Верните мне боль

   - Григорий, я не нуждаюсь в объяснениях. Помнишь, ты говорил, что твоя задача - не объяснять, а изменять? Мне нужно, чтобы это прошло. Я устала от боли...
   - Видишь ли, Раюшка... Мы прошли период исканий. Мы поняли, что всякое форсированное вмешательство - хемотерапия, гипнотерапия - может привести к необратимым изменениям в психике, к утрате каких-то личностных свойств...
   - К чему же мы пришли?
   - У нас иные методы. Пример нам - медицина. Сейчас ведь ее суть - не скальпель хирурга, не таблетки фармакологии, а обращение к естественным защитным свойствам организма. Так и у нас. Психотехника - на основе природных особенностей человеческой психологии. Ведь раны душевные способны затягиваться, как и телесные. Время - прежде всего тут помогает. Другие факторы... Помнишь: "Спасибо, сторона родная, за твой врачующий простор..." Весьма благотворно влияние природы - море, горы, степь. Музыка - тоже могучая сила. Разумеется, у нас все это концентрировано, соответствующим образом направлено...
   - И вы добиваетесь успеха? Делаете людей счастливыми?
   - Нет. Мы только делаем их не несчастными.
   - И то хлеб.
   - Да, хлеб - в ряде случаев. Возвращаем работоспособность, нормальный тонус. Но - должен тебя предупредить: на карте души человеческой белых пятен еще хватает. И у нас иногда получаются непрогнозируемые результаты.
   - Значит, это опасно - ваша психотехниика?
   - Нет. Но иногда - бесполезно. Случаются рецидивы. У некоторых равновесие духа словно бы держится на кончике иглы...
   - Если будет рецидив, я приду снова.
   - Хорошо. Теперь ты все ясно себе представляешь...
   Он нажал кнопку. Вошла сотрудница, как и все, в силоне фарфоровой белизны.
   - Приступайте к процедурам по схеме два, - сказал Гоша.
   ...В голове - обморочная пустота. Так тихо вокруг, как будто остановилось время. Во мраке зажигаются, набегают световые волны. И музыка, словно эхо света: разгорается - угасает - разгорается...
   ...Кто я? Я морская волна - бегу, бегу, достигаю берега и рассыпаюсь белой вздыхающей пеной. Я лист дерева. Травинка, согнувшаяся под тяжестью дождя.
   Ветер, как струны, перебирает гибкие ветви ивы. Мерное их колыханье баюкает, укачивает мою боль.
   Где она, боль? Растворилась в бездонной синеве неба. Потонула в зеленоватом свечении океана трав - зеленая волна бежит по нему от горизонта до горизонта. Я бегущая волна. Несусь низко над травой...
   Блаженное чувство полета - все, все позади! - охватывает меня.
   ...Весна уже в разгаре. Мне нравится нарядный день, скользящий мимо меня, словно в кинораме. Яркий клинкер домов. Большой Круг. Представляю себе, каким грохотом и рычаньем встретило бы меня в прошлом веке это двенадцатирядное шоссе с транспортными развязками на трех уровнях! Наш век - век бесшумных моторов, текстовелюровых шин, губчатого пластобетона. Машина промчится - словно бархатом провели по стеклу...
   По подземному переходу я перешла Большой Круг, вошла в пределы Зеленого Кольца и порадовалась ему.
   С некоторых пор мир видится мне необычайно отчетливым и ярким - словно я шла, ослепленная солнцем, и вдруг надела дымчатые очки.
   Я различаю все оттенки зеленого, все подробности неторопливого бытия растений. Вижу, что молодые листья у каштана - словно бы гофрированные, а у тополя - точно обмокнуты в лак. Вижу следы мороза и солнечные ожоги - на шершавой коре вишен. Различаю в травяном ковре прошлогодние пожухлые стебли и забивающие их сочные, молодые. Вижу, как ходят дрозды вперевалочку. Как спланировала сорока, неся хвост строго по горизонтали...
   Никогда еще не было в моем сознании такой четкости, отграненности каждой мысли...
   Подумала о природе. Теперь - об Иде: что-то в ней изменилось. Забежит, чмокнет в щеку: "Ну, у тебя все в порядке?" - начнет рассказывать о своих учениках, об их огорчающих выдумках и внезапных срывах, вдруг - оборвет рассказ... Все же есть в ее характере незавершенность. А ученики - что ж? Переходный возраст... Это же азбучно: его надо переждать, как дождливую погоду.
   Странное ощущение приходит ко мне - ощущение тепла и уюта от того, что это не моя забота, ученики, переходный возраст.
   А какая забота - моя?
   Наверно, я уйду из Института. В самом деле, к чему это копанье в ветоши веков? Все равно, нам никогда не постичь побуждений, стремлений героев старых книг. Займусь чем-нибудь другим. Поеду к своим родителям разводить овцебыков на Памире. Или буду сниматься - говорят, я видеогенична. Да мало ли на свете занятий?
   ...А одно из лучших - сидеть, жмурясь на солнышко, в чудесном альпинарии, на белом валуне с черными пятнами лишайников, похожем на пегого бычка. Когда все вокруг - весеннее, сияющее, промытое. Все дышит тихой радостью - впору замурлыкать. Но...
   ...на одном из валунов сидит девочка. Тощенькая, согнувшаяся фигурка самый неблагодарный возраст. Склонила голову, длинные прямые волосы закрывают лицо. Что у нее на ладони? Как будто бы смятый бледно-сиреневый ирис.
   Уже странно - в наше время редко кто решится отнять жизнь у живого, оторвать цветок от родины его - земли.
   Меня охватывает быстрое и тревожное ощущение какого-то неблагополучия, какой-то дискомфортности в этом сияющем и уютном мире.
   Подхожу ближе: нет, это не сорванный цветок. Это птица, несчастного, жалкого вида. Птенец горлинки, еще с желтизной на клюве, сквозь редкие перья сквозит лиловая, пупырчатая кожа.
   Он лежит на боку, глаза прикрыты пленкой, лапки скрючены.
   Он мертвый, этот птенец.
   - Жора! - девочка гладит редкие перья. - Жорик! - И захлебывается слезами.
   Тягостное зрелище - плачущий ребенок. Начинаю понимать Идукаково ей с такими вот, способными проливать слезы, разговаривая с мертвой птицей?
   Сажусь рядом, кладу ладонь на теплые волосы.
   - Не надо плакать, девочка. Он из гнезда выпал, да? Почему ты зовешь его Жорой?
   Она поднимает глаза - ресницы, склеенные слезами, торчат треугольничками.
   - Потому что он - Жора. Когда он упал из гнезда, я его подобрала. И он жил у меня. Двадцать два дня... Все ел. Уже пробовал летать. И вдруг... перестал есть...
   И опять слезы. Неразумное, детское, но все-таки горе. Неизвестно, чем ей помочь. Я запоздало советую:
   - Надо было обратиться в пункт помощи животным. Или сразу отнести его в городской заповедник...
   - Я бы отнесла. Но он не хотел уходить от меня. Он садился на стол, возле лампы, и смотрел, как я делаю уроки...
   Как трясется худенькая, выгнутая спина, бугорки позвонков обозначились под платьем. И этот жалкий комочек сизых перьев.
   - Знаешь, - вдохновляюсь я, - есть такие люди, которые могли бы тебе помочь. Они волшебники. Они делают всех счастливыми.
   - И Жора будет живой?
   - Нет, что ты? Это невозможно. Но эти люди заберут твое горе. Ты все забудешь...
   Она молчит, строго выпрямившись. Глаза, опухшие, в покрасневших веках, смотрят пристально, вопрошающе.
   Она качает головой:
   - Нет, не хочу. Он жил, он был мой друг - а я его забуду?
   - Ему ведь все равно. Он уже ничего не чувствует...
   - А мне? Я-то живу. Мне не все равно. Забыть - значит предать.
   Что она сказала? Детский лепет... Почему он смог перевернуть, взорвать мою тупую успокоенность, мое самодовольное благополучие, мою отгороженность от всего тяжкого и печального?
   Гоша, Григорий Ланской, милые сотрудники в белом силоне, - то ли вы делаете у себя в Институте?
   ...Нет, я лечу туда. Завтра же. Я расскажу им все. Я попрошу их, милосердных:
   - Верните мне боль. Верните мне себя!
   У меня много работы в последнее время - я столько и хочу. Что-то сдвинулось, переменилось. В институте хвалят уже не только мою скрупулезную добросовестность и дотошность. Говорят, что у меня есть "неожиданные ракурсы". Одобряют "глубину понимания".
   Нелегко мне дается эта самая глубина...
   Люди прошлого, герои старых книг!.. Ведь они жили, столь непохожие на нас и в чем-то такие же, как мы.
   Жили, страдали. На наш взгляд - иногда по своей вине, пренебрегая рассудком, взрывая логику, покоряясь предубеждениям... Но ведь их страдания были истинными. Болью сердца прикоснувшись к ним, я поняла...
   А главное - я поняла необходимость своей работы. Надо знать, чего искали, чем мучались те, кто прошел по земле до нас: то, что найдено нами, начинали искать они. Если будет потеряно понимание того, как было, не оценить и высоту, на которую взошел, не взглянуть в новые высоты и дали, не найти новую формулу Счастья - огромного, всеохватного, всечеловеческого.
   ...Для себя - я нашла ее. Счастье. "Со-частье". Двинулся бы ты дальше. Этимологический словарь! Со-участие. Душа, открытая, распахнутая всему человеческому. Пусть мне будет больно, если где-то живет еще и когда-то жила - боль.
   Счастье - это не только, когда тебя понимают. Счастье - когда ты понимаешь других.
   ...Все мое, все отражается во мне. И таинства людских судеб, и великолепное разнообразие природы, и это небо, сквозящее в ветвях и листьях, - все огромное небо...
   Придет и мой час - уходить из мира действия. В этот час не покинь меня, память!
   Воскреси тот день, тот час. Пусть я переживу вновь...
   ...бесшумное круженье машин - бурю техники века, обтекающую наш островок...
   ...ветер, взметнувший мои волосы...
   ...и тоску, и боль, и счастье - в яростном взлете души...
   ...и глаза - в глаза. И серебро его смеха, и в нем - вся беспредельная радость жить на земле человеком.