Тупицын Юрий Гаврилович. Люди - не боги

   — А через десять миллиардов? — тихонько подсказал Даль.
   — Да, а через десять миллиардов? — Лунц даже головой встряхнул. — Трудно, чудовищно трудно представить себе это! Ясно одно: все силы природы будут поставлены на благо и пользу человеку. Наверное, само понятие стихии потеряет свой изначальный смысл, потому что все стихийные силы попадут под внимательный и жесткий контроль. Наверное, человек заселит всю обозримую вселенную до самых границ метагалактики и преобразует ее по своему образу и подобию сверху донизу!
   Он пожал плечами и поднял глаза на Даля.
   — А теперь вернемся к допущению, что разум вечен, как и сама вселенная. Какого могущества он должен достичь в ходе своего нескончаемого развития? И во что он превратит вселенную? Неведомые разумные должны буквально кишеть вокруг нас, пронизывая своей деятельностью все сущее!
   — Конечно, — согласился Даль, — эти разумные должны подталкивать нас под руку, когда мы несем ложку с супом ко рту, заглядывать в лицо и хихикать, когда мы объясняемся в любви, вступать с нами в длинные задушевные беседы, когда мы одиноки и нам не спится. И вообще они должны быть надоедливы и невыносимы. Шутка ли, существовать вечно!
   — А если без шуток, — без улыбки спросил Лунц, — если разум вечен, то почему мы так одиноки? Почему никто не отвечает на наши призывы? Почему мир так пуст и холоден?
   — Видят лишь познанное, — негромко и серьезно ответил Даль, — то, что уже открыто внутреннему взору разума. А вы, люди, еще не поднялись до осознания вечных категорий, вы еще смотрите на мир со своей, сугубо человеческой точки зрения.
   — Не слишком ли все это туманно?
   — Можно и проще: вы все сравниваете с собой. Много и мало, быстро и медленно, долго и коротко — все это измерено в сугубо человеческих мерках. Вы все, грубо говоря, мерите на свой аршин.
   — А разве это не естественно?
   — Естественно, но нельзя забывать об условности такой естественной мерки. Особенно когда речь идет о такой всеобъемлющей категории, как бесконечная вселенная. Колоссальная громада солнца — пылинка в метагалактике, а пылинка, танцующая в солнечном луче, — целая вселенная, по ядерным масштабам. О любом объекте, будь то звезда, электрон, человек или вирус, нельзя сказать, велик он или мал. Он и то и другое и в то же время ни то ни другое. Все зависит от того, каким масштабом его измеряют и с чем сравнивают. Вы искали следы разумных, но каких? Примерно таких же, как и вы сами, люди.
   — Ну, — решительно возразил Лунц, — тут вы преувеличиваете!
   Даль улыбнулся.
   — Я говорю не о вашем облике, не о том, на кого похожи разумные — на людей, муравьев, спрутов или раскидистое дерево. Я говорю об их пространственно-временной сущности, о масштабах их деятельности. Вы будете порядком удивлены, если повстречаете разумных ростом с десятиэтажный дом.
   — Пожалуй, — согласился Лунц.
   — Вы будете удивлены, но тем не менее сумеете их обнаружить. Ну а если разумное существо имеет протяженность в миллиарды километров? Не сопоставите ли вы тогда результаты его деятельности со стихийными силами природы?
   — Ну-у! — только и смог выговорить Лунц.
   — А если кроха атом для разумных целая галактика, — в том же легком, полушутливом тоне продолжал Даль, — если наша секунда заключает в себе тысячелетия их истории, то сумеете ли вы обнаружить следы их деятельности?
   Лунц молчал, и Даль продолжал задумчиво и печально:
   — Может быть, подрывая атомные заряды, вы устраиваете для этих разумных мини-миров жесточайшее космическое бедствие и они уже давно и тщетно взывают к вашему благоразумию и осторожности? И разве есть гарантия, что колоссальная трудность термоядерной реакции в том, что вы сталкиваетесь с их тайным, но упорным противодействием? Вы уверены, наконец, что некоторые неведомые мегаразумные никак не приложили руки к формированию любезных вашему сердцу звезд и галактик, может быть, бездумно разжигая свой рыбачий мегакостер на берегу неведомой огненной реки?
   — Это похоже на сказку, — без улыбки сказал Лунц.
   — А разве есть что-нибудь сказочнее и неисчерпаемее вселенной?
   Лунц усмехнулся заинтересованно и недоверчиво:
   — И этот самый центр, представителем которого вы являетесь, поддерживает контакты со столь разномасштабными цивилизациями?
   — В этом-то вся сложность и прелесть его деятельности!
   — Непонятно! Почему же вы тогда игнорируете человечество?
   — Почему же игнорируем? — ответил Даль. — Центр наблюдает за человечеством, так сказать, со дня его рождения. Но, к сожалению, этот контакт носит односторонний характер. Человечество пока не доросло до общения с центром.
   — Ого!
   — Что поделаешь, — посочувствовал Даль, — человеческое общество еще страшно далеко от совершенства. Люди до сих пор не могут справиться сами с собой, они угнетают и убивают друг друга, а ваша цивилизация в целом все время балансирует на грани ядерной катастрофы.
   — Но у нас есть и социально справедливые, коммунистические страны! Я — представитель одной из них.
   — Есть, — согласился Даль, — но где гарантии, что научная или техническая информация, переданная центром этим странам, не попадет в другие руки? Нет, центр не может рисковать.
   — Рисковать? Чем? — полюбопытствовал Лунц.
   Даль улыбнулся.
   — Вы доверите своему малолетнему сыну заряженное ружье?
   — Только этого и не хватало!
   — Вот видите. А с точки зрения центра человечество тоже ребенок. Ребенок способный, но избалованный и не чуждый дурных наклонностей. Еще неизвестно, что получится из него, когда он вырастет.
   Даль засмеялся, весело поглядывая на озадаченного Лунца, и шутливо закончил:
   — Вот когда вы наведете порядок на всей планете и покажете себя по-настоящему мудрыми ребятами, центр, может быть, и пойдет на контакты с вами.
   Лунц хмыкнул недовольно:
   — Не слишком ли спесив этот ваш центр?
   — А вы как думали? Представители центра явятся пред ваши светлые очи и доложат, что так, мол, и так, прибыли для устройства счастья рода человеческого? У нас хватает и других забот. Максимум, на что вы можете пока рассчитывать, — это хороший подзатыльник, если зайдете слишком далеко в своем озорстве.
   — Что это еще за подзатыльник?
   — Не посягайте на профессиональные тайны!
   — Но все-таки, — не унимался Лунц, — центр только и занимается раздачей подзатыльников, или у него есть и более серьезные задачи?
   — Беда с этими командирами кораблей, — сокрушенно вздохнул Даль. — Свобода действий развивает у них излишнее любопытство. Ладно, так уж и быть, чтобы скоротать время, поделюсь с вами некоторыми тайнами. Центр решает две основные задачи. Первая — сохранение разума. Ведь разум — это нежнейший и тончайший цветок из всех когда-либо выраставших из материального лона. Нет ничего проще, чем погубить его, когда он только-только распускает свои лепестки. И сколько таких лепестков гибнет во вселенной, несмотря на все наши усилия!
   Даль задумался, опершись подбородком на согнутую руку.
   — А вторая задача? — подтолкнул его Лунц.
   — Она прямо противоположна первой, — поднял голову Даль, — ограничение разума. Когда хрупкий цветок дает особенно удачные плоды, а плоды попадают на благоприятную почву, они дают потомство, способное противостоять любым невзгодам. И нередко случается, что в таких условиях разумные начинают катастрофически множиться и расселяться, порабощая вселенную. Иногда этот стихийный процесс, пройдя стадию самосознания, входит в берега уготованной ему природной реки. А иногда превращается в мутную лавину, бездумно сметающую все и вся на своем пути. Прогресс, идущий ради самого прогресса, прогресс, замыкающийся на самом себе, рано или поздно вырождается в жестокую экспансию, полную самолюбования и презрения ко всему, что лежит за его пределами. Страшные плоды иногда дает цветок разума.
   — И что тогда? — тихонько спросил Лунц.
   — Тогда мы и даем забывшейся цивилизации крепкий подзатыльник! — усмехнулся Даль.
   — А если это не помогает? — гнул свою линию Лунц.
   Взгляд Даля приобрел пугающую глубину.
   — Тогда мы принимаем более радикальные меры.
   — А все-таки?
   — Случается и так, что спокойные звезды вроде вашего солнца, которым будто бы назначены миллиарды лет безмятежного существования, вдруг вскипают и сбрасывают свои покровы. И тогда жгучий плазменный смерч новоподобной вспышки выжигает окружающие планеты. Гибнут псевдоразумные сообщества и их творения. И все начинается сначала. — Даль грустно улыбнулся. — Тем и хорош наш мир, Дмитрий Сергеевич, что в нем все рано или поздно начинается сначала.
   — Если вы существуете, то вы порядком жестоки, — хмуро и медленно проговорил Лунц.
   — Мы не пацифисты, — с неожиданной резкостью, без обычной шутливости ответил Даль. — Пацифизм сродни глупости, а подлинная разумность далека от бездумного милосердия либерализма. Неуместный гуманизм так же вреден, как и неуместная жестокость.
   Даль выдержал паузу, соскочил с подлокотника кресла на пол и засмеялся.
   — Надеюсь, вам не наскучили мои шутки?
   — А вам не попадет за то, что вы выбалтываете мне свои профессиональные тайны? — вопросом на вопрос ответил Лунц.
   — Нимало, — в своем обычном легкомысленном тоне ответил Даль, — я ведь вступил в контакт не с человечеством, а с отдельным человеком. Кто вам поверит, если вы расскажете о происшедшем? В лучшем случае заработаете себе славу галлюцинирующего космонавта и распрощаетесь со своей работой. А потом, есть особое обстоятельство, которое дает мне право на откровенность.
   В тоне, которым Даль произнес последнюю фразу, было нечто сразу заставившее насторожиться Лунца. Он поднял глаза и встретил глубокий неулыбчивый взгляд.
   — Настало время откровенности, Дмитрий Сергеевич, — негромко, с необычной мягкостью продолжал Даль. — Я уже рассказывал вам, что, обнаружив гибнущий корабль, не знал, на что решиться: прийти к вам на помощь или предоставить все естественному ходу вещей. Говорил я и о том, что меня осенила оригинальная идея, касающаяся вашей будущности. Я не сказал только, какая это мысль.
   — Какая же? — настороженно спросил Лунц.
   Он уже не мог шутливо относиться к этому странному разговору и теперь весь подобрался, интуитивно предчувствуя опасность. Развязка, однако, оказалась совершенно неожиданной.
   — Я предложил центру вашу кандидатуру в качестве патруля, — раздельно проговорил Даль.
   Некоторое время Лунц с недоумением смотрел на него, потом с облегчением рассмеялся:
   — Вот уж не ожидал такой чести!
   Но Даль не принял шутки и серьезно ответил:
   — Вы заслужили ее своим поведением в ходе аварии на этом корабле.
   — Забавно, — Лунц упрямо придерживался легкого тона. — Кто бы мог ожидать такого поворота судьбы? Патруль вечного разума! Что же делает такой патруль?
   — Рядовой патруль — пассивный наблюдатель.
   — А вы рядовой? — не отставал Лунц.
   Даль усмехнулся.
   — Нет, я уже не рядовой. Я патруль специальный, трансгалактический.
   — И что это значит?
   — До чего же вы любопытный человек, Дмитрий Сергеевич! Я могу принимать самостоятельные решения.
   — Например?
   — Как видите, я могу вербовать патрулей.
   — Только-то? — хитровато щурясь, протянул Лунц.
   Даль, посмеиваясь, покачал головой:
   — Я могу наделать таких дел, что и сам потом испугаюсь.
   — А может быть, вы просто пугливы?
   — Судите сами: я в силах прекратить глобальную или даже межпланетную войну, создавать целые континенты или разрушать планеты, гасить и зажигать звезды.
   — В общем, вы бог, — без улыбки подытожил Лунц.
   Даль покачал головой:
   — Нет. В мире бездна недоступного не только для меня, но и для всего сообщества разумных. Выдуманные боги всемогущи, а мы ходим дорогами, которые проложены законами природы. Мы люди, только люди, Дмитрий Сергеевич.
   — Люди, — проговорил Лунц и в глубоком раздумье опустил голову.
   — А ведь я жду ответа на свое предложение, — мягко напомнил Даль.
   Лунц вскинул на него глаза, усмехнулся:
   — А нельзя ли мне стать халифом багдадским или римским императором?
   — Нет. Но патрулем стать вы можете. Если захотите.
   — А если не захочу?
   Глаза Даля стали печальными.
   — У вас нет другого выхода, Дмитрий Сергеевич, — тихо сказал он.
   Смутная, пугающая догадка мелькнула в сознании Лунца, он постарался не обращать на нее внимания, но тем не менее настороженно спросил:
   — Нет другого выхода?
   — Стоит мне покинуть борт лайнера, — проговорил Даль, — как флюктуации радиоактивности возобновятся. И скорее всего в течение ближайших секунд последует взрыв.
   Лунц ни на секунду не усомнился в правдивости этих слов. Он поверил в трагичность ситуации так же естественно и просто, как раньше согласился поиграть со своим странным гостем в веселую и многозначительную словесную игру.
   — Так, — пробормотал он, провел ладонью по лицу и попытался пошутить, — отпуск-то у меня, по крайней мере, будет достаточный?
   — Отпусков не будет.
   Даль подошел ближе и положил руку на спинку командирского кресла. Лунц избегал смотреть ему в глаза.
   — Больше того, — голос Даля звучал негромко, но сердце Лунца сжималось и ныло все сильнее, — вы никогда, никогда не вернетесь на Землю. Вы не будете даже знать, где она находится. Полное забвение прежней родины — непременное условие патрульной жизни. Но у вас будет другая — прекрасная и гармоничная отчизна. У вас будет все другое — знания, возможности, интересы, любовь и семья. А Земля навсегда затеряется в просторах космоса. Вместе с вашим прошлым.
   Лунц прямо взглянул в глаза Далю.
   — Это все равно что умереть и родиться заново.
   — Разве это плохо?
   — Плохо, — твердо ответил Лунц.
   Глубокие понимающие глаза Даля стали печальными.
   — Но ведь нет другого выхода, — словно про себя сказал он.
   — Как же нет другого выхода? — гневно спросил Лунц. — Вы же почти боги!
   — Мы не боги, — виновато ответил Даль, — мы люди, только люди!
   Он все уже понял раньше, чем сам командир лайнера, и теперь ждал неизбежной развязки.
   — Люди не боги, — как-то безнадежно сказал Лунц, почти машинально нащупал нужную кнопку и нажал ее.
   Защитный экран большого иллюминатора отъехал в сторону, открывая черное мрачное небо, полное звездного огня. Глаза Лунца обежали знакомый рисунок созвездий, легко нашли голубую красавицу звезду и потеплели. Слабая улыбка выступила на губах.
   — Люди! — повторил он тихо.
   Прикрыв глаза, он с пугающей ясностью припомнил шепот разнотравья под свежим ветром, медовый запах цветов, ленивый полет облаков в бездонной синеве неба, смеющееся лицо жены, поправляющей волосы, и озабоченную мордашку сына, крадущегося с сачком в руке к равнодушной бабочке-красавице. И сурово сказал:
   — Пусть все идет своим чередом. Прощайте, Север Даль.
   — Прощайте, командир.
   В этом ответе прозвучало многое — понимание, ясная грусть, легкий упрек и едва уловимая ирония. Этот ответ повис в воздухе, ожидая продолжения. Но Лунц не сказал ничего и даже не обернулся. Он неотрывно смотрел на ослепительную голубую звезду, которая призывно смотрела ему прямо в глаза из мрака вечной ночи.