Твен Марк. Том Сойер - сыщик

   – Черт меня побери! – говорю я. – Что ты думаешь по этому поводу? По-моему, здесь что-то не так!
   – Ах, дьявол! – восклицает мне в ответ Гэл. – Уж не думаешь ли ты, что он обдурил нас? Разверни-ка бумагу!
   Я разворачиваю, и – бог мой! – в ней нет ничего, кроме двух кусочков сахара. Вот почему Бэд Диксон мог сидеть там и спокойно спать всю ночь! Здорово, а? По-моему, очень здорово! У него заранее был заготовлен второй такой же пакетик, и он подменил его у нас под носом.
   Мы поняли, как он нас обдурил. Однако надо было что-то придумать, какой-то план. Так мы и сделали. Мы решили, что завернем бумагу точно так, как она была, тихонечко проберемся обратно в каюту, положим ее на старое место, на койку, и притворимся, что мы и не подозреваем, что он обдурил нас и посмеивался над нами, притворяясь, что храпит. А потом мы уж ни на шаг не отстанем от него и в первую же ночь, как окажемся на берегу, напоим его, обыщем и заберем брильянты. Ну, а потом придется прикончить его, если это не будет слишком рискованно. Если нам удастся отобрать у него добычу, волей-неволей от него нужно будет избавиться, а не то он наверняка будет нас преследовать и так или иначе прикончит нас. По правде говоря, я не очень-то надеялся на этот план. Напоить-то мы его напоим – от выпивки он никогда не откажется, – а что толку от этого? Его можно хоть год обыскивать и так и не найти…
   Вот тут-то меня и осенило, я чуть не задохнулся от волнения! Мне в голову пришла такая догадка, что я почувствовал, словно у меня мозги все перевернулись. И, черт побери, я сразу обрадовался и успокоился. Понимаете, я сидел, сняв сапоги, чтобы ноги немного отдохнули, и как раз в этот момент я взял один сапог, чтобы надеть, и случайно глянул на каблук. Тут меня и осенило! Вы помните о той маленькой отвертке?
   – Ну еще бы, конечно! – в возбуждении воскликнул Том.
   – Так вот, когда я взглянул на этот каблук, я понял, где он спрятал брильянты! Смотрите на мой каблук. Видите, здесь есть стальная пластинка, и прикреплена она маленькими винтиками. У Бэда нигде больше не было винтиков, кроме как на каблуках. И раз ему понадобилась отвертка, то я, кажется, догадался, для чего.
   – Гек, вот здорово! – воскликнул Том.
   – Надел я, значит, свои сапоги, мы спустились вниз, пробрались в каюту, положили бумажку с двумя кусочками сахара на койку, уселись сами и тихо, спокойно слушаем, как храпит Бэд Диксон. Очень скоро уснул и Гэл Клейтон, но я держался. Никогда в жизни я не был таким бодрым, как тогда. Я надвинул шляпу пониже, чтоб не видно было лица, а сам шарю глазами по полу, ищу обрезки кожи. Долго я так высматривал, даже начал подумывать, что, может, моя догадка неправильна, и наконец все-таки заметил их. Кусочек кожи лежал у стенной перегородки, почти такого же цвета, как ковер. Это был маленький круглый кусочек, не толще моего мизинца.
   Значит, на месте этого кусочка лежит сейчас брильянт, сказал я себе. Через некоторое время я увидел и вторую такую же пробку.
   Нет, вы подумайте, какой хладнокровной продувной бестией оказался этот Бэд! Он продумал весь свой план и заранее знал, что мы будем делать; и мы, как два идиота, точно проделали все, как он хотел. Он остался сидеть в каюте, и у него было сколько угодно времени, чтобы отвинтить стальные пластинки на своих каблуках, вырезать в них две ямки, запрятать туда брильянты и привинтить пластинки обратно. Он дал нам украсть кусочки сахара и сидеть потом всю ночь ждать его, чтобы выбросить за борт. И клянусь дьяволом, мы именно так и сделали!
   По-моему, это было здорово хитро придумано.
   – Еще бы! – с восторгом воскликнул Том.

Глава IV


Трое спящих

   – Так мы весь день и просидели, притворяясь, что наблюдаем друг за другом. И должен вам сказать, что для двух из нас это была паршивая работа и нам было чертовски трудно притворяться. К вечеру мы высадились в одном из маленьких городков в штате Миссури, не доезжая Айовы, поужинали в местной гостинице и взяли себе наверху комнату с койкой и двуспальной постелью. А когда мы туда отправились – впереди хозяин с сальной свечой, а за ним все гуськом, причем я последним, – я спрятал свой саквояж в темной прихожей под столом. Мы запаслись виски и сели играть в карты по маленькой. Но как только Бэд начал пьянеть, мы перестали пить, а его продолжали угощать. И так мы его угощали, пока он не свалился со стула и не захрапел.
   Тут мы и приступили к делу. Я предложил разуться, чтобы не шуметь, и снять с Бэда сапоги, чтобы легче его было переворачивать и обыскивать. Так мы и сделали. Я поставил свои сапоги рядом с сапогами Бэда, чтобы они были под рукой. Потом мы раздели Бэда и принялись шарить по его карманам, в швах, в носках, в сапогах, в его вещах – повсюду. Брильянтов нигде не было. Когда мы нашли отвертку, Гэл мне и говорит:
   – Как ты думаешь, зачем она ему понадобилась? Я сказал, что понятия не имею, а как только он отвернулся, сунул ее в карман. Наконец Гзлу все это надоело, у него что называется руки опустились, и он мне говорит:
   – Пора бросить это дело. А я только этого и ждал. И говорю ему:
   – Есть одно место, где мы еще не искали.
   – Где?
   – У него в животе.
   – Ах, черт меня побери! Мне это и в голову не пришло. Вот уж когда мы до них добрались! А как мы их достанем?
   – А вот как, – говорю ему, – ты оставайся здесь с ним, а я пойду разыщу аптеку, и там я наверняка достану кое-что, чтобы его вывернуло наизнанку вместе с брильянтами.
   Гэл согласился на этот план, и тут я прямо у него на глазах надеваю сапоги Бэда вместо своих, и он ничего не замечает. Сапоги оказались немного велики мне, но хуже было бы, если б они были малы. В прихожей я прихватил свой саквояж и через минуту уже был на улице и припустил по дороге вдоль реки со скоростью пять миль в час.
   Так вот, должен вам сказать, это совсем не такая плохая штука – ходить на брильянтах. Прошло минут пятнадцать, и я подумал, что отмахал уже больше мили, а в той комнате в гостинице все спокойно. Еще пять минут, и я сказал себе, что нас разделяет уже гораздо большее пространство, а Гэл начинает удивляться, что могло со мной случиться. Еще пять минут – и я представляю себе, что он уже беспокоится – ходит, наверное, по комнате. Еще пять минут – я одолел мили две с половиной, а он уже в полном волнении – не иначе как ругается последними словами. Еще немного – и я себе говорю: прошло сорок минут – он уже понимает, – тут что-то неладно. Пятьдесят минут – и он наконец догадался! Он решил, что, пока мы обыскивали Бэда, я нашел брильянты, спрятал их в карман и виду не показал. Теперь он бросается в погоню за мной. Он начнет разыскивать в пыли свежие следы, но они с таким же успехом могут повести его вниз по реке, как и вверх.
   И вот тут-то я увидел человека, который ехал навстречу мне на муле, и я, не подумав, вдруг бросился в кусты. Такая глупость! Когда этот человек поравнялся со мной, он остановился и некоторое время ожидал, пока я выйду, а потом поехал дальше. Только я уж больше не веселился. Я сказал себе, что этой глупостью испортил все дело, что не миновать мне беды, если только этот человек повстречается с Гэлом Клейтоном.
   Часам к трем утра я добрался до Александрии, увидел там у пристани этот пароход и ужасно обрадовался, потому что решил, что я теперь в полной безопасности. Уже рассветало. Я поднялся на борт, взял эту каюту, переоделся в новое платье и поднялся в рубку лоцмана, чтобы понаблюдать, хотя и считал, что большой нужды в этом нет. Сижу там, думаю о своих брильянтах и все жду, когда пароход отчалит. Жду, жду – а он не отплывает.
   Оказывается, чинили машину, а я ничего не знал; мне, понимаете, очень редко приходилось ездить на пароходах.
   Короче говоря, так мы стояли до самого полудня, только я задолго до этого спрятался в своей каюте, потому что перед завтраком я увидел вдалеке человека, который шел к пристани, и походка у него была похожа на походку Гэла Клейтона. Мне просто нехорошо стало. Я сказал себе: если он узнает, что я нахожусь на этом пароходе, то я попал, как мышь в мышеловку. Ему нужно будет только следить за мной и ждать, ждать, пока я сойду на берег, в полной уверенности, что он остался за тысячу миль, сойти вслед за мной, идти за мной до какого-нибудь подходящего места, заставить меня отдать ему брильянты, а после этого… я-то знаю, что он сделает потом! Это ужасно, ужасно! А теперь получается, что и второй на борту. Вот уж не везет мне, ребята, так не везет! Но вы ведь поможете мне спастись, правда ведь?
   Мальчики, вы не бросите несчастного, за которым охотятся чтобы убить его? Вы спасете меня? Я буду благословлять землю, по которой вы ходите!
   Мы успокоили Джека и улеглись спать, сказав, что придумаем какой-нибудь план и поможем ему, а он не должен так бояться. Вскоре к нему вернулось хорошее настроение, он отвинтил стальные пластиночки на своих каблуках, вытащил брильянты и принялся поворачивать их и так и эдак, любоваться ими, восхищаться. И что правда, то правда, когда свет падал на брильянты, они выглядели замечательно – они вроде бы вспыхивали, и вокруг них словно разливалось сияние. И все-таки я подумал, что Джек порядочный дурак. Если бы я был на его месте, я отдал бы эти брильянты тем парням, и пусть бы они сошли на берег и оставили меня в покое. Но Джек был сделан из другого теста. Он говорил, что в этих брильянтах целое состояние и что он не в силах с ними расстаться.
   Наш пароход дважды останавливался, чтобы чинить машину, и стоял подолгу, один раз – ночью; но было не так уж темно, и Джек побоялся сходить. А вот когда мы остановились в третий раз, случай оказался подходящим.
   Во втором часу ночи пароход причалил у дровяного склада, милях в сорока от фермы дяди Сайласа. Ночь была темная, и собирался дождь. Тут Джек решил попытать счастья и попробовать незаметно удрать. На пароход начали грузить дрова. Вскоре дождь полил как из ведра, да еще поднялся сильный ветер. Ну, ясно, все матросы, которые носили дрова, нахлобучили на головы мешки, чтобы прикрыться от дождя. Мы нашли такой же мешок для Джека, и он, прихватив свой саквояж, сошел на берег вместе с матросами. Когда мы увидели, что он миновал освещенное факелом место и исчез в темноте, мы наконец вздохнули с облегчением. Только радость наша оказалась преждевременной. Кто-то, я думаю, сообщил им, потому что минут через десять его два компаньона стремглав бросились вслед за ним на берег и пропали из виду. До самого рассвета мы с Томом ждали и надеялись, что они вернутся, только они так и не вернулись. Мы совсем расстроились и пали духом. Единственная наша надежда была, что Джек намного опередил их и они не найдут его следов, а он сумеет добраться до фермы своего брата, спрятаться там и будет наконец в безопасности.
   Джек собирался идти вдоль реки и просил нас, чтобы мы узнали, дома ли Брейс и Юпитер и нет ли там кого-нибудь чужого, а после захода солнца прибежали и рассказали бы все ему. Он сказал, что будет ждать нас в маленькой платановой рощице позади табачной плантации дяди Сайласа, у дороги, – место такое, что там никто не бывает.
   Долго сидели мы с Томом и обсуждали, удалось ли ему от них скрыться, и Том сказал, что если эти парни пустились вверх по реке, вместо того чтобы направиться вниз, тогда все в порядке, – только вряд ли так оно получится. Может быть, они знают, откуда Джек родом.
   Скорее всего, они двинутся куда надо, будут весь день следить за ним, – а он ведь ничего не подозревает, – и как только стемнеет, убьют его и заберут сапоги. Так что у нас с Томом на душе было очень скверно.

Глава V


Трагедия в роще

   Машину чинили до конца дня, и мы добрались до места только на закате и, никуда не заходя, бросились к платановой роще, чтобы объяснить Джеку, почему мы задержались, и попросить его подождать, пока мы сходим к Брейсу и узнаем, как там обстоят дела. Когда мы, потные и запыхавшиеся от быстрой ходьбы, добрались до опушки леса и ярдах в тридцати впереди показалась платановая роща, мы увидели двух мужчин, вбегавших в рощу, и услышали отчаянные крики о помощи. «Ну вот, – сказали мы, – значит, убили беднягу Джека». Перепугались мы насмерть, бросились к табачной плантации и спрятались там. А дрожали мы так, словно и одежда нас уже не грела.
   Только мы успели прыгнуть в канаву, как мимо нас стремглав пробежали двое мужчин и скрылись в роще, а еще через секунду из рощи выбежало уже четверо: двое удирали со всех ног, а двое других преследовали их.
   Мы лежали ни живы ни мертвы и прислушивались, что будет дальше; но ничего не было слышно, кроме стука наших сердец. Мы думали о том страшном, что лежит там, под платанами; и мне все казалось, что где-то рядом с нами привидение, так что меня холодный пот прошибал.
   За деревьями взошла луна, огромная, круглая и яркая, похожая на лицо, выглядывающее из-за тюремной решетки. Кругом появились черные тени и белые пятна, которые перемещались, повеял ночной ветерок, и стало до жути тихо, словно на кладбище. И вдруг Том прошептал:
   – Смотри, что это?
   – Перестань, – говорю я ему, – нельзя так пугать людей. Я и без того чуть не умираю от страха.
   – Смотри сюда, говорю тебе! Там, между платанами, что-то виднеется.
   – Перестань, Том!
   – Оно ужасно высокое!
   – Господи, спаси нас!
   – Помолчи! Оно идет сюда! Том был так взволнован, что у него дух захватывало.
   Тут я уже не выдержал – я должен был взглянуть. Теперь мы оба стояли на коленях, приподнявшись над перекладиной изгороди, и смотрели не отрываясь, а душа у нас ушла в пятки. Оно двигалось по направлению к нам, сначала оно еще было в тени деревьев, и мы не могли рассмотреть его как следует, потом оно приблизилось и вступило в полосу лунного света – и тут мы оба нырнули в нашу канаву: это был дух Джека Данлепа! В этом мы не сомневались.
   Минуту или две мы не могли пошевелиться. За это время привидение исчезло. Тогда мы начали шептаться.
   Том заговорил первым:
   – Обычно они всегда туманны и расплывчаты, как будто сделаны из дыма, а это привидение совсем не такое.
   – Да уж, – говорю я, – я совершенно ясно видел очки и бакенбарды.
   – Да и все на нем яркое, словно на нем праздничный костюм – клетчатые брюки, зеленые с чер1Яэ1м…
   – И вельветовый жилет в красную и желтую клетку…
   – А на брюках у него кожаные штрипки, и одна болтается…
   – А шляпа!..
   – Да уж, странная шляпа для привидения! Понимаете, дело в том, что такие шляпы – черные, с твердыми полями и высоким круглым верхом, похожие на сахарную голову, – только в этом году вошли в моду.
   – Ты не заметил, Гек, волосы у него остались прежними?
   – Нет… Сначала мне показалось, что такие же, а потом вроде нет.
   – Я тоже не заметил. А вот саквояж с ним был, это я видел.
   – И я. Слушай, Том, а разве саквояж может стать привидением?
   – Ну вот! На твоем месте, Гек Финн, я не проявлял бы такого невежества. Все, что есть у привидения, тоже становится привидением. Они же, как и все, должны иметь свои вещи. Ты же сам видел, что вся его одежда тоже стала привидением, а чем саквояж от нее отличается? Конечно, он тоже стал привидением. Это было справедливо. Мне нечего было возражать. В это время мимо нас прошли Билл Уиверс со своим братом Джеком, и мы услышали, как Джек сказал:
   – Как ты думаешь, что он тащил?
   – Откуда я знаю, что-то тяжелое.
   – Да уж, он весь согнулся. Наверное, какой-нибудь негр стащил кукурузу у проповедника Сайласа.
   – Наверное. Потому я и не скажу, что видел его.
   – И я тоже. Они рассмеялись и прошли дальше. Нам стало ясно, насколько хуже относились теперь здесь к дяде Сайласу. Уиверсы никогда в жизни не позволили бы негру безнаказанно украсть кукурузу у кого-нибудь другого.
   Вскоре мы услышали еще голоса и смех, какие-то люди приближались к нам. Оказалось, что это Лем Биб и Джим Лейн. Джим Лейн говорил:
   – Кто? Юпитер Данлеп?
   – Ну да.
   – Ну, не знаю. Наверное, там. Я видел его с час назад, как раз перед заходом солнца. Он копал там что-то вместе с проповедником. Он сказал, что вряд ли пойдет с нами сегодня, но если мы хотим, то сможем взять его собаку.
   – Небось устал, бедняга!
   – Да уж, работает он прилежно, ничего не скажешь!
   – Еще бы! Лем и Джим хихикнули и пошли дальше. Том предложил вылезти и пойти за ними, так как нам с ними по пути, а встретить опять привидение и оказаться с ним наедине нам совсем не хотелось. Так мы и сделали и благополучно добрались до дома.
   Это было второе сентября, суббота. Никогда не забуду этого дня. Скоро вы сами поймете почему.

Глава VI


Как добыть бриллианты

   Так мы тащились вслед за Джимом и Лемом, пока не добрались до заднего перелаза, где стояла хижина, в которой был заперт наш негр Джим, когда мы его освобождали. Тут нас окружили собаки, прыгая и приветствуя лаем, в доме горел свет, так что мы уже перестали бояться и собирались перелезть во двор, как вдруг Том говорит мне:
   – Подожди, присядь-ка на минутку.
   – Что такое? – спрашиваю я.
   – Есть дело, и серьезное, – говорит он. – Ты, конечно, думаешь, что мы немедленно побежим рассказывать родным о том, кто лежит убитый там, под платанами, о мошенниках, которые убили его, о брильянтах, которые они утащили с трупа, – что мы выложим всю эту историю и о нас пойдет слава, будто мы больше всех знаем об этом деле?
   – Ну еще бы! Ты не был бы Томом Сойером, если бы упустил такой случай. Уж я-то знаю, что когда ты примешься рассказывать, то разукрасишь все как надо.
   – А что ты скажешь, – совершенно спокойно заявляет он мне, – если я сообщу тебе, что не собираюсь ничего рассказывать?
   Я был поражен, услышав от него такие слова.
   – Скажу, что это чепуха. Ты ведь шутишь, Том Сойер?
   – Так вот, ты сейчас сам увидишь. Скажи мне, привидение было босое?
   – Нет. Ну и что из этого?
   – Подожди, подожди, сейчас поймешь. Были на нем сапоги?
   – Конечно, я ясно видел их.
   – Ты можешь поклясться, что видел их?
   – Конечно.
   – Ну и я могу. А понимаешь ли ты, что это значит?
   – Ничего не понимаю. Что это значит?
   – А вот что. Это значит, что брильянты не достались ворам!
   – Вот так штука! Почему ты так думаешь?
   – Я не думаю, я знаю. Разве брюки, и очки, и бакенбарды, и саквояж, и все его вещи не превратились в привидения? Все, что на нем было, все превратилось в привидения. А из этого ясно, что его сапоги тоже превратились в привидения, потому что они были на нем в тот момент, когда Джек стал привидением. И если это не доказательство того, что сапоги грабителям не достались, хотел бы я знать, какое тебе еще нужно доказательство.
   Нет, вы подумайте только. Такой головы, как у этого парня, я никогда еще не встречал. У меня ведь тоже есть глаза, и я тоже все видел, но мне и в голову не придет такое. А вот Том Сойер другой человек. Когда Том Сойер смотрит на какую-нибудь вещь, то эта вещь встает на задние лапы и разговаривает с ним, она просто раскрывает ему все свои секреты. Право, я такой головы не встречал еще.
   – Том Сойер, – сказал я, – я еще раз скажу то, что говорил уже много раз: я недостоин чистить твои башмаки! Ну да ладно, это к делу не относится. Господь бог создал нас всех, и одним он дал глаза, которые ничего не видят, а другим дал глаза, которые видят все; а для чего он это сделал – не нам судить. Значит, так и надо было, иначе он бы устроил это по-другому. Теперь я понял, что воры не унесли брильянтов. А вот почему, как ты думаешь?
   – Да потому, что те двое спугнули их раньше, чем они успели снять с трупа сапоги.
   – Вот оно как? Все понятно. Только скажи мне, Том, почему бы нам не пойти и не рассказать все это?
   – Да ну тебя, Гек Финн, неужели ты сам не понимаешь? Ты сообрази, что будет дальше? Завтра утром начнется расследование. Те двое расскажут, как они услышали крики и прибежали туда, но слишком поздно, чтобы спасти незнакомца. Потом присяжные будут долго болтать и наконец вынесут решение, что человек этот был застрелен, или зарезан, или его стукнули чем-нибудь по голове и по воле господа бога он отдал ему душу. После этого его похоронят, а вещи продадут с аукциона, чтобы оплатить расходы. Вот тут-то и придет наш черед.
   – Каким образом, Том?
   – Мы купим эти сапоги за пару долларов! Я чуть не задохнулся от восторга.
   – Господи, Том, так мы получим брильянты!
   – А как же ты думал! За их находку будет наверняка объявлена большая награда – тысяча долларов, не меньше. И мы ее получим! Ну а теперь пошли в дом. И не забудь, что мы ничего не знаем ни о каком убийстве, ни о каких брильянтах, ни о каких ворах.
   Мне оставалось только вздохнуть по поводу такого решения. Я бы, конечно, продал эти брильянты – да, да, уважаемые господа! – за двенадцать тысяч долларов. Но я промолчал. Все равно спорить с Томом толку не было.
   Я спросил только:
   – Том, а как мы объясним тете Салли, где мы пропадали столько времени?
   – Ну, это я предоставляю тебе, – заявил он. – Я рассчитываю, ты что-нибудь придумаешь.
   Вот он всегда такой – строгий и щепетильный. Никогда сам не будет врать.
   Мы прошли через большой двор, узнавая на каждом шагу знакомые предметы, которые так приятно было опять увидеть, подошли к крытому проходу между большим бревенчатым домом и кухней, – на стене, как и всегда, висели все те же вещи, даже застиранная зеленая рабочая куртка дяди Сайласа с капюшоном; на ней была грубая белая заплата между лопатками, так что всегда казалось, что в дядю Сайласа кто-то засадил снежком. Мы подняли щеколду и вошли.
   Тетя Салли в этот момент рвала и метала, дети жались в одном углу, а старик, укрывшись в другом, молился о ниспослании помощи в час нужды. Тетя Салли бросилась нам навстречу, смеясь и плача, закатила нам обоим по оплеухе, сжала нас в объятиях, расцеловала и выдала нам еще по одной пощечине. Казалось, ей это никогда не надоест, так она была рада видеть нас. А потом она сказала:
   – Где же вы шлялись все это время, негодные бездельники? Я уж до того беспокоилась, что не знала, что и делать. Ваши вещи привезли уже бог знает когда, и я уже четыре раза заново стряпала ужин, чтобы накормить вас получше, как только вы приедете, пока у меня уж окончательно не лопнуло терпенье, и я теперь готова заживо с вас шкуру снять. Бедненькие мои, вы же, наверное, умираете с голода! А ну, все за стол, быстрей, не тратьте зря времени.
   Ну и приятно же было, должен вам сказать, опять, как когда-то, сидеть за столом, а перед тобой этот вкуснейший ржаной хлеб, и свиные отбивные, и вообще все, что можно пожелать на этом свете. Дядя Сайлас выдал нам одно из самых своих замысловатых благословений, в котором сложных оборотов было не меньше, чем слоев в луковице, и пока ангелы разбирались в этом, я мучительно придумывал, как же мне объяснить причину нашего опоздания. Когда нам положили еду на тарелки и мы принялись за дело, тетя Салли сразу же спросила меня об этом, и я принялся мямлить:
   – Да вот, понимаете… миссис…
   – Гек Финн! С каких это пор я стала для тебя «миссис»? Или я когда-нибудь скупилась на подзатыльники и поцелуи для тебя с того дня, как ты появился в этой комнате и я приняла тебя за Тома Сойера и благодарила бога за то, что он послал мне тебя, хотя ты наговорил мне сорок бочек вранья, а я, как дурочка, всему поверила? Зови меня, как и раньше, тетей Салли.
   Так я и сделал и говорю ей:
   – Так вот, мы с Томом решили пройтись пешком и подышать лесным воздухом, и тут мы встретили Лема Биба и Джима Лейна, а они предложили нам пойти вместе с ними собирать чернику и сказали, что они могут взять собаку Юпитера Данлепа, так как они только что говорили с ним…
   – А где они его видели? – спросил дядя Сайлас. Я посмотрел на него, удивившись, почему это он заинтересовался такой мелочью, и вижу, что он ну прямо впился в меня глазами, так его это задело. Я удивился и даже растерялся, но потом собрался с мыслями и говорю ему:
   – Да когда он вместе с вами копал что-то, перед заходом солнца или около этого.
   Дядя Сайлас только хмыкнул, вроде как разочарованно, и перестал меня слушать. Тогда я решил продолжать и говорю:
   – Ну так вот, как я уже объяснял…
   – Достаточно, дальше ты можешь не продолжать! – прервала меня тетя Салли. Она с возмущением смотрела на меня в упор. – Гек Финн, – сказала она, – может быть, ты объяснишь, с чего это они собрались за черникой в сентябре в наших краях?
   Тут я понял, что запутался, и прикусил язык. Тетя Салли подождала, по-прежнему глядя на меня в упор, и наконец заявила:
   – И как могла прийти людям в голову такая идиотская мысль – идти собирать чернику ночью?
   – Да ведь они… мэм, э-э… они сказали, что у них есть фонарь, и что…
   – Замолчи, с меня хватит! И скажи-ка мне, что они собирались делать с собакой? Охотиться с нею на чернику?
   – Я думаю, мэм, что они…
   – Ну а ты. Том Сойер, какое вранье ты собираешься добавить к этому вороху лжи? Ну-ка, говори, только, прежде чем ты начнешь, предупреждаю тебя, что я не верю ни одному твоему слову. Я прекрасно знаю, что вы с Геком Финном занимались тем, чем не следовало, я ведь отлично знаю вас обоих. А теперь объясни мне про собаку, и про чернику, и про фонарь, и про всю эту чепуху.
   И не вздумай водить меня за нос, слышишь?
   Том напустил на себя весьма обиженный вид и с достоинством заявил:
   – Мне очень жаль, что Гека ругают за то, что он оговорился, а это со всяким может случиться.
   – Как же это он оговорился?
   – Он сказал «черника», вместо того чтобы сказать «земляника».
   – Том Сойер, если ты и дальше будешь злить меня, я…
   – Тетя Салли, вы по незнанию и, конечно, не намеренно, впали в ошибку. Если бы вы изучали естественную историю, как полагается, вы бы знали, что во всем мире, за исключением Арканзаса, землянику всегда ищут с собакой… и с фонарем…