Тюрин Александр Владимирович. Убойный сюжет

   Я напоследок глянул в иллюминатор. Мы садились на поле стадиона "Динамо", который был построен когда-то для спортивных энкавэдэшников, охранявших шарашки и лагеря. На трибунах сейчас хватало народа, только там теснились не болельщики, а эвакуирующиеся. Очевидно те, кто уже сдал свою недвижимость юркой фирме "Новое рождение". Милиции, наводившей порядок, тоже хватало, потому что толпы людей бросались из одного конца футбольного поля в другой - наверное, в ту сторону, где циркулировали слухи о следующем рейсе на "большую землю". Как я впоследствии узнал, все граждане, обработанные "Новым рождением", имели на руках бирки, подтверждавшие право на эвакуацию. На очередной рейс попадали те, чьи номера бирок прозвучали по стадионным мегафонам. Мегафоны фонили, мешали друг другу эхом и многие граждане долбили своих раздраженных соседей вопросами:
   - Какой сейчас сказали номер?
   - Да не мешай ты слушать...
   - Ну какой все-таки произнесли номер?
   - Да отвяжись ты... вот козел, я сам не расслышал из-за тебя, надоеды... Эй, товарищи, какой сейчас сказали номер?
   Номера бирок, похоже отбирались идиотом или генератором случайных чисел, потому что разлучались даже дети с родителями. Там и сям по этому поводу раздавались верещания и стенания. Мамки-тятьки, конечно, оставались вместе с детками, однако не знали кому пожаловаться, что они не улетели и не представляли, когда они снова попадут в число отобранных...
   Я сховался за парусиновые рулоны и накрылся сверху еще упаковочной бумагой. Плотицына и второго пилота помимо автоматчиков встречал какой-то дерганый тип, представившийся Рувимским. Похоже, исполнительный директор фирмы "Новое рождение". Впрочем директор и пилоты вскоре куда-то слиняли.
   Я собрался выбраться из своего блиндажа, чтобы произвести рекогносцировку местности хотя бы из иллюминатора. Тут опять скрипнула дверка, и я вынужден был затихариться в прежнем стиле. Похоже, что вернулись оба пилота и с ними еще кто-то. По игре инерционных сил, тряске и гулу можно было догадаться, что вертолет снова взмывает в воздух. Без загрузки, без пассажиров, похоже кто-то из начальства решил покататься, реализуя принцип "мне сверху видно все". Или, может, проводятся предэксплуатационные испытания. Во всяком случае мне лучше не высовываться.
   Однако меня высунул сам вертолет. Он стал закладывать один вираж за другим, и я не смог удержать рулоны упаковочной бумаги. Очевидно, первым делом обозрению открылся мой локоть или носок ботинка. Упаковочная бумага куда-то резко улетела, и надо мной возникла фигура незнакомца. Я сразу заметил, какая она кряжистая, поперек себя шире. Впрочем, незнакомец был одет не в камуфляж, а в нормальную джинсуру и повел себя не агрессивно.
   - Да здэсь заяц, - прононс и наружность были кавказскими.
   - Здравствуйте, где это я? - стал выдавать я наивняк.
   Кавказоид помог мне подняться. Помимо него в салоне были другие знакомцы и незнакомцы. Еще один здоровяк-"параллелепипед", только славянский наружности, тот самый Саша Львов, плюс нестарый мужчина довольно элегантного телосложения и в добротном прикиде.
   - Что с ним дэлать, Филипп Николаэвич? - беззлобно и почти шутливо спросил про меня детина-кавказоид. Ага, теперь понятно, воздушную прогулку решил совершить сам Тархов. Вид у него, между прочим, не злодея, а скорее уж преуспевающего брокера. Этот пиджачок в полоску особенно придает ему брокерский вид. Молодец комсомолец, хорошо мимикрирует. Мимикроид наш краснокрылый.
   - Что с ним делать? Что с ним делать, - довольно лениво пожевал слова Тархов. - Свяжись для начала с Остапенко и сличи словесный портрет с описаниями интересных нам лиц.
   Кавказоид устремился к пилотской кабине, оттуда высунулась физиономия... которая не имела никакого отношения к Плотицыну. А второго пилота, как я приметил, там не было вовсе. Черт, Тархов всю "уралтранзитовскую" команду поменял на собственного летуна, так боится за свою ценную сраку. У меня в горлышке все засохло, но я еще выдавил:
   - А, решили покататься, Филипп Николаевич, погодка-то и в самом деле классная. Чайки в воду садятся.
   Тархов не особо на меня отреагировал. Вернувшийся здоровяк что-то прошептал ему на ухо, и тут вполне презентабельные щеки комсомольского брокера украсились какой-то кривой ухмылкой.
   - А, сам Шварц пожаловал. Сам Шварц. Со Шварцнеггером на футболке это что-то вроде знамени. Значит, в "хонде" были не вы. Оригинально, оригинально. А мы ведь вас уже помянули.
   - На то и было рассчитано. Надеюсь, помянули добрым словом?
   - Конечно, добрым. А вот каким вас сейчас встречать, не знаю. Какой процент акций принадлежит вам в "Уралтранзите"?
   - Всего лишь два, - совершенно искренне поведал я.
   - Как я раньше не догадался проверить список акционеров. Информация вообще-то открытая.
   - Не переживайте, Филипп Николаевич, никакого упущения с вашей стороны, вы ведь считали меня жмуриком.
   - И что интересно, даже сейчас считаю. - Нехорошая, конечно, прозвучала фраза, но надо привыкать к грозным намекам. - Двух процентов, конечно, же мало, чтобы все это разыграть как сплошной спектакль, но вполне достаточно, чтобы нам подгадить. Это вы, конечно, надоумили Трофимова насчет того, чтобы припереть нас к стенке ценовым шантажом.
   - Филипп Николаевич, справедливости ради напомню, что насчет "подгадить" не вам говорить. Вы подгадили всем жителям этого города, не считая редких исключений.
   - Я забочусь об их жизни и имуществе.
   Мне, наверное, надо было сдержаться, но эта почти что непорочная комсомольская брехня меня взбесила.
   - Вы, действительно, так уж позаботились о Неелове, Цокотухине и Хоке, что у них теперь никаких проблем. Мы с Крутихиным столь были тронуты вашей заботой, что чуть не окочурились с такого счастья... Может вы спасаете не тело, но душу?
   - Вы все-таки вредный человек, Леня Шварц. Почему вашей нации столь присуща вредоносность?
   - Вы поставили интересный, я бы даже сказал теоретический вопрос. Только я хотел бы его расширить. Почему отдельным представителям других невредоносных наций тоже присуща вредоносность? Может, это виновато чувство принадлежности к высшей касте? Признайтесь, вы ведь никогда не платили за выпивку и деликатесы полностью - от этого, конечно, начнешь испытывать комплекс неполноценности.
   - Забавно мне такое слышать от заурядного спекулянта, - лицо незаурядного спекулянта Филиппа Николаевича приняло почти что аристократическое выражение. Просто принц советского разлива. И взгляд как у птицы, питающейся падалью.
   - Мне помог всплыть нормальный естественный отбор, Филипп Николаевич. Его принцип - "лучше живет тот, кто лучше думает, бегает, прыгает, летает." А вы взлетели благодаря отбору отрицательного типа. Тут принцип таков - "лучше живет тот, кто мешает жить другим."
   - Наш друг разгорячился. Кажется, он нуждается в проветривании. Тархов что-то шепнул кавказоиду и тот передал начальские слова летчику.
   - Не советую возбуждаться и вам, - я старался сохранять плавность речи, хотя адреналин заставлял метаться и сердечную мышцу, и мыслишки.
   - У меня, Шварц, все в полном ажуре. Сейчас я именно тот, кто лучше думает, по крайней мере, лучше чем вы. Вы прилетели сюда как крыса, зарывшаяся в шмотье, а не как представитель "Уралтранзита", де-юре вас не было на борту. Я собираюсь сделать из де-юре де-факто. Если кто-то и видел вас садящимся в вертолет, то тогда придется отвечать пилоту Плотицыну. С него спросят за ваше полное исчезновение. Мог же он вас случайно оборонить по пути в Свердловск-37? Или высадить где-нибудь в дремучем лесу.
   Хлопцы подхалимски заржали, делая приятное хозяину. Тот продолжал.
   - Думаете, Шварц, я не подозреваю, из-за кого вы явились сюда. Не из-за расследования нееловского дела, не из-за папаши-старика, а из-за беленковской самочки. Так вот, девушка будет использована по прямому назначению, и станет радостно ерзать подо мной через полчаса после того, как вы превратитесь в кисель... А теперь, - хозяин торжественно обратился к прислужникам, - выкиньте эту крысу вон.
   Ого, да это, кажется, про меня. Дверца распахнулась и кавказоид любезно, с "горским" гостеприимством, пригласил меня пожаловать в бурный воздушный поток.
   Душа уже стала отслаиваться от тела, когда я вспомнил - сумка! Моя сумка. Она лежит под одним из сидений. Причем в боковом кармане отдыхает газовый револьвер. Ну так, под первым, вторым или третьим сидением?
   - Послушайте, человек имеет право хотя бы на красивый вид после смерти, - напомнил я, пытаясь потянуть время.
   - Шварц, вид у вас будет красивый вплоть до соприкосновения с нашей планетой. И вообще извините меня за "крысу". Я хотел сказать - отправьте в полет эту гордую птицу, - издевнулся напоследок комсомолец.
   - Пажалуста, пажалуста, - кавказоид еще раз широким жестом пригласил меня войти в атмосферу. Сумка точно под третьим стульчаком. Я встал на колени. Стыдно, но что делать. Не хочу отдавать свою жизнь на благо Тархова.
   - Тело оказалось слабее духа, господа. А все потому, что мне не нравятся сквозняки.
   - Сопли пустил. Сейчас еще обоссытся, щенок, - Филипп Николаевич сплюнул. Мне показалось, что в глазах Львова мелькнуло сожаление, словно он ожидал от меня другого.
   Что ж, спрос рождает предложение, попробуем другое. Я прыгнул с колен и, вытянувшись в струнку, как футбольный вратарь, достающий мяч, забросил руку в боковой карман сумки. Львов подскочил ко мне, но я сделал ногами удачные "ножницы", двинув ему по голени и под коленку. Пока он укладывался на палубу, я выхватил свой газовый револьвер и пальнул в лицо подоспевшему кавказоиду. Львов вышиб ударом своего пудового башмака мою "вонявку", но, когда стал подниматься, я лягнул его каблуком в кадык и снова уложил.
   Наступила какая-то пауза. Кавказоид хныкал, царапая физиономию, Саша Львов только болтал головой и производил булькающие звуки. Я чуть было не успокоился, но тут заметил, что рука Тархова расстегивает пуговицу пиджака и ныряет куда-то подмышку.
   Пистолет? Я распрямил свои тело и, швырнув себя вперед, звезданул головой в тарховское брюхо. Товарищ активист ойкнул и обмяк, я же потянулся к его подмышке, желая выдернуть оружие. И тут какая-то сила ухватила меня за воротник и швырнула в сторону дверцы. Саша Львов очухался. Голова моя уже оказалась снаружи и заболталась на ветру.
   Я при всем страхе-ужасе заметил второй вертолет - неужели Плотицын летит мне на помощь? Однако вскоре пришлось мне отвлечься от наблюдений. Львов не смог меня выпихнуть сразу, потому что я уцепился ногой за какую-то приваренную деталь. Поэтому он склонился, чтобы оглушить меня ударом в висок.
   Однако поблизости друг от друга маневрировало в воздухе два вертолета. Пилот нашей машины, пытаясь уклониться от преследующей, заложил горизонтальный маневр, отчего центробежная сила увела траекторию пудового сашиного кулака в сторону и вообще отжала противника от меня. Она же пособила мне приподняться и врезать противнику ногой в пах. А массивность Львова сейчас только помогла ему улететь в противоположный борт.
   Я подоспел к Тархову вовремя, ведь он уже почти нацелил на меня "пээмку". По сравнению со Львовым поединок с ним показался мне разминкой. Я отклонил дуло в сторону кабины и тут... то ли я прижал палец Филиппа Николаевича, то ли он сам дернул спусковой крючок с натуги, но только пистолет пальнул. Из кабины послышался жалобный вопль, и через открытую дверцу стало видно, что пилот бессильно завалился набок.
   Я стал выдирать оружие из пальцев Тархова, но когда это дело почти удалось, пришлось мне рухнуть на палубу после подсечки, а пистолет перекочевал в руки Львова.
   - Пристрели его, - спешно приказал Филипп Николаевич.
   - Самостоятельно товарищ Тархов умеет попадать только в своих, надерзил я и собирался еще продолжить предсмертное хамство. Несмотря на то, что момент был из самых ужасных в моей биографии, сейчас я почти не чувствовал беспокойства.
   - Пилот испекся, - спокойно доложил Львов и вертолет откликнулся серией беспокойных толчков и все возрастающей амплитудой раскачивания из крена в крен, с носа на хвост.
   - Охотно могу посадить машину, - напомнил я. - Львов, если не собираешься превратиться в омлет с жареной ветчиной, то не стреляй.
   - Убей его, - повторил Тархов.
   - Все старые комсомольцы становятся маньяками, - высказался я.
   - Филипп Николаевич, вы грохнули пилота. Машина падает. Похоже, вам хочется, чтобы мы все стали жахнутой об землю дохлятиной. А Шварц служил в вертолетных частях... - обрисовал ситуацию Львов. - Шварц, иди-ка в пилотское кресло. И если ты наврал насчет своего умения, то следующим трупом станешь ты.
   - Не беспокойся, Саша. Я много раз наблюдал, как летчики управляют винтокрылой машиной.
   Я не без удовольствия выкинул из пилотного кресла незнакомца с аккуратной дырочкой в спине, потом связался со вторым вертолетом. Так и есть, ответил мне Плотицын.
   - Майор, произошла небольшая смена ролей, и в роли командира вертушки почти случайно оказался я.
   - Пока что не поздравляю с этим, - отозвался Плотицын. - Давай, перетащу тебя по стропу с парашютиком на конце. Я такое видел в одном учебном фильме.
   - Меня тут товарищи не отпустят. Мы очень привязались друг к другу.
   - Тогда постарайся выровнять машину. У тебя очень сильный дифферент на хвост, того и гляди, завалишься вниз. Берись за ручку, отдавай ее к приборной доске, и гляди за показателем горизонта...
   Я сунул ручку вперед, но аппарат продолжал валиться на хвост. И только когда она была отдана до отказа, машина внезапно спохватилась и перевалилась на нос. Зеленые острия елок словно впились в меня, все тело заелдырило. Только полностью отдернутой назад ручки хватило, чтобы прекратить нехороший курбет.
   Я лихорадочно вспоминал то, чему был свидетелем в афганских вылетах, использовал также силу интуиции и указания Плотицына. Но максимум, чего мне удалось избежать - это немедленного обвала вниз. Скажем так, мы плавно снижались над лесисто-каменистой местностью, похоже что Юхновского заказника. Ничего большего добиться не удалось, наверное потому, что пуля не только продырявила пилота, но и нырнула внутрь приборной панели. Да впрочем и я не слишком соображал в делах на приборной доске.
   Высота сто семьдесят, сто пятьдесят... машина катается из стороны в сторону как комок теста в умелых кухаркиных руках... сто, семьдесят... Никак не удается передать большую мощность на винт... Пятьдесят, тридцать, десять... ложимся на бок.
   - Мы все-таки не падаем. Друзья, сядьте на палубу и прикройте голову руками...
   Какой-то утес разбухал и занимал весь обзор. Выписываемый виток упирался именно в эту каменюку. Каким-то непонятным макаром я бросил машину вправо... И словно растекся от удара. Все жидкости, казалось, брызнули из меня вместе с мозгами, кишками и прочей дребеденью. Винт визжал как зарезанный, машина металась в конвульсиях - в аду, наверное, и то житуха легче. Когда я большим усилием воли чуть-чуть устаканился, то понял, что перед "поцелуем" успел убрать газ. Сейчас оставалось перекрыть бензопитание и выключить зажигание. Мотор к превеликой радости не успел загореться или развалиться. Победа, один-ноль в нашу пользу? Я отстегнул ремни и встал. Но сразу заскользил в сторону. Мы сильно накренились, градусов на сорок. Злобно скрежетнула обшивка, сдираемая о камни. Похоже, пока что не победа, а лишь ничья.
   Какая-то жижа капала на темечко. Кавказоид валялся без движения. Львов сжимал голову и между его пальцев сочилась кровь. Впрочем левой рукой он держался за пистолет. Гадина Тархов выглядел бессознательным. Я открыл дверцу и отшатнулся. За ней было десять пустых метров до каменистого дна оврага.
   Я боковым зрением фиксанул, что Тархов внезапно ожил и вырвал пистолет из рук Львова. Ничего бы я не успел предпринять для спасения от расстрела, но из-за резких движений кабина покачнулась и Филипп Николаевич снова смазал. Тем временем я взял его руку на захват и швырнул тело активиста в сторону выхода. Он почти вылетел наружу, только последним рывком зацепился за комингс двери. Пистолет ему пришлось бросить, чтобы как-то хвататься. И взгляд его сразу стал как у мелкого звереныша.
   Я аккуратно подобрался и взял комсомольца за мизинчики.
   - Что ж вам больше не стреляется, уважаемый? Спешу вас успокоить, студнем вы не станете, в худшем случае - аккуратной лепешечкой. Ее и на похоронах не стыдно показать... Где Анна Беленкова?
   - На пятой грунтовой дороге, после мостика через речку Бурую, в дачном домике номер пятнадцать, - бодро рапортовал Тархов, несмотря на неудобную позу.
   Я хотел сыграть по правилам и уже протягивал активисту руку, но тут вертолет резко качнулся и стал сваливаться в овраг. Наступал каюк всем, и правым и виноватым. Наверное, в самый последний момент я ухватился за строп, который бросили люди со второй вертушки. Я полетел вверх, а все остальное вниз. Затем меня еще подпихнул взрыв.
   В кабине второго вертолета я встретился не только с Плотицыным, но и с Серегой. Подсуетился, оказывается, братан. Прибежал по первому звонку майора. Плотицын сейчас торопливо рассказывал о моем спасении, и было видно, что удачные приключения ему по душе.
   - Леня, я сумел сообщить Трофимову, что меня резко заменили и Тархов улетел с тобой - через офис одной фирмочки, связанной с "Уралтранзитом". Полковник сразу велел начать преследование на втором нашем вертолете. Кинул даже факс о временном выводе этого борта из эксплуатации. Правда на охранников вертушки сей документ не слишком подействовал, пришлось Сереже наезжать на них самосвалом.
   - Майор, все в кайф, но надо торопится к мостику через речку Бурую. Там в садоводстве спрятана заложница... Однако у нас из оружия - только плевательные аппараты. Сережа, придумай что-нибудь вместо бомб и пулеметов, ты же мастер на разные безделушки.
   Теперь страх и ужас перестали корябать меня изнутри, но зато родился какой-то азарт. Успеем ли добраться до пленницы, прежде чем ее охранники получат команду "убрать"? А какие все-таки у Анки замечательные...
   По-моему, охранный персонал в домике номер пятнадцать мы застали почти врасплох. По крайней мере, они не ожидали нападения с воздуха. Двое человек выскочило из дверей во двор, и тут их приголубила парочка сброшенных мешков муки. Кажется, было только одно точное попадание, но второму бойцу запоршили мы настолько зенки и легкие, что он надежно вышел из строя. Правда, я сам чуть не смайнал вниз, когда бодрый ветер неожиданно поддал машине в бок, и она ощутимо качнулась. Но это мелочи.
   Какой-то агрессивный гражданин высунулся из чердачного окна и разок стрельнул из пистолета. Мы тут с Сережей кинули по бутылке пепси-колы. По "тыкве" не попали, но отлетевшим осколком ему порезало руку и он бросился улепетывать. Затем несколько прочистил очи товарищ, обсыпанный мукой, он уже дал очередь из "акаэма". Но удачно спущенное на тросе ведро угомонило его надолго. Можно было снижаться над крышей.
   Анна нашлась, причем живая, без кляпа во рту и даже не связанная. Я же ожидал увидеть нечто жутковатое. Наверное, бравые охраннички были уверены, что от них дамочка не смоется. Они обеспечили ей довольно комфортные условия, а в ответ экс-мэр ходил у гуняковской кодлы на коротком поводке. Казалось, сама Аннушка не очень ожидала явки спасателей. По-крайней мере, заулыбалась она не сразу и даже слегка одеревенела. Впрочем, после небольшой паузы гражданка Беленкова нашла силы облобызать меня (много раз) и поцеловать Сережу и Плотицына (по разику).
   - Я ведь заметила, что ты шальной, Леня, - промурлыкала она, повиснув на моей шее. - Поэтому нет ничего удивительного, что ты вытащил меня отсюда. Как ты теперь будешь меня защищать?
   - Я знаю один способ, Аннушка, но, честно говоря, лимит по изменам у меня исчерпан.
   - А что тебе мешает использовать лимит на следующий год и на следующую пятилетку?
   - В самом деле, что мешает? - и я, подтолкнув даму в круглую попку, помог взобраться на борт вертолета "МИ-8".
   Тут вышел на связь Трофимов.
   - Я рад, Шварц, что ты общаешься со мной через эфир, но как там обстоит с моей техникой?
   - Борт номер 20123, я извиняюсь, накрылся. Господин полковник, недоразумение началось из-за различия во мнениях - кому надо покинуть вертушку на высоте двести метров.
   - Расшалился, понимаешь. Дорого мне ваш плюрализм мнений обходится, полковник еще с минуту словесно пачкал всех участников недавнего "прогулочного" полета, а потом уточнил: - Ты, надо полагать, уцелел, а как остальные?
   - Тархов, его пилот и двое хранителей тела, к сожалению, канули в Лету. Летопись сомнительных свершений Филиппа Николаевича подошла к концу. Зато со мной украденная дочка мэра. Операция по спасению заложницы успешно завершена.
   - Что ж ты раньше не сказал. Сам Тархов каюкнулся. Увы, но это, действительно, самое доброе дело на его счету. Без него Гуняков и Сердоболько против нас не сдюжат. Устрою-ка я им "стрелку". Теперь дай сюда Плотицина.
   И после дополнительных указаний наш вертолет взял курс на ячменное поле у развилки двух дорог, шоссе и грунтовки, ведущей на озеро Долгое.
   По дороге я у Анны выведал, почему все-таки Тархов ее умыкнул. Суть была не в одном лишь желании накинуть удавку на мэра. Дамочка Беленкова, оказывается, всю кашу и заварила.
   Она первой измыслила идею падающего на головы метеорита. Аня просто хотела помочь своему папе-мэру, которого третировала номенклатурная городская верхушка. Думала, что папаша твердой рукой остановит панику, восстановит порядок в Свердловске-37 и снискает любовь горожан. Она поделилась с двумя своими друзьями, Степой Нееловым и Леной Тарховой. А также с известным английским шутником Джейсоном Хоком. (Тот и должен был объявить в конце концов, что юморнул.) Первый сразу использовал идею в своем замечательном романе, вторая передала свежую мысль своему братцу, гуняковскому заединщику. И пошло-поехало. Идея, использованная аморальными мозгами, разрядила свой отрицательный потенциал. И глупому ежику понятно, что Елена Тархова, как сотрудник редакционно-издательского комплекса, быстро прознала, что за книжицу накатал Неелов, это и свело его жизнь к проигрышу. Тарховская кодла, естественно, стала приглядывать за первоисточником идеи, Аннушкой, и, конечно же, не позволила ей звякнуть Хоку и отменить шутку. Короче, девица Беленкова начала выдавать себя за другого человека, мадам Тархову, используя при этом цвет ее волос и даже речевые обороты. Анна пыталась дернуть в Свердловск, чтобы оттуда связаться с Хоком, но тут Филипп Тархов изъял ее из обращения...
   А вот сейчас Трофимов, похоже, решил устроить капитальную "стрелку". Едва мы сели - правда, не заглушив мотор - как на поле выехало три джипа. Вороненые стволы я сразу засек. Однако джипы вежливо остановились метрах в пятидесяти от нас. Кажется, это те самые участники переговорного процесса, которых высвистал полковник.
   С помощью плотицынского бинокля я высмотрел за ветровым стеклом одной из машин жирную афишу Сердоболько. А за другим стеклом еще одну важную персону. Уж не ряха ли Гунякова маячит? Вдобавок я заметил снайперскую винтовку, которая смотрела прямо на мой котелок.
   - Послушайте, давайте взлетим, - обратился я к другим членам команды. - Что-то у меня на земле голова чешется. Вон стекляшка оптического прицела сверкает.
   - Да это чья-то сопля на солнце блестит. И вообще, шеф разрешил улететь только при явной угрозе, - кратко отозвался обычно словоохотливый Плотицын. Первой жертвой такой исполнительности, кажется, станет мой труп.
   - Значит, вы считаете, что моей голове ничего угрожать не может, поскольку мозги в заднице? - обиделся я на старого знакомого.
   Все-таки мне полегчало, когда показался "Ка-22" с Трофимовым. Эта вертушка тоже присела, переведя мотор на холостые обороты.
   - Леня, вертолетным хулиганом ты уже был, сейчас станешь дипломатом и отправишься со мной на переговоры. Как товарищ, лучше других разбирающийся в местной обстановке, - велел полковник. Хочешь не хочешь, а слушаться надо.
   Толковище началось где-то посредине между винтокрылыми машинами и джипами. Тут я впервые познакомился с Гуняковым.
   - Где Тархов? - начал он.
   - Его бренное тело взорвалось вместе с геликоптером где-то на скалах Юхновского заказника. Что поделать, авария. У самого еле-еле душа в теле, - скромно отозвался я.
   - Вы убили его! - багровея, стал взвиваться Гуняков.
   - По-моему, разговор движется не в ту степь. Вы не на горкомовской трибуне, где надо черное называть белым, а горькое сладким. Тархов и трое его подручных так хотели покончить со мной, что просто перестарались. Еще на вашей общей совести Неелов и Цокотухин. И Крутихин едва не стал пускать пузыри благодаря вам. Тархов-то перед смертью раскаялся и все рассказал мне. Вдобавок он девушку умыкнул... Эй, Аня, покажи личико, только ненадолго.
   Я, конечно, блефанул насчет раскаяния, но мои собеседники этого не уловили.
   - Ну что, мне вызывать следственную группу из Свердловска? поинтересовался Трофимов.
   Момент был самый напряженный, в воздухе запахло гормонами страха, бздения и ненависти. Я услышал, как щелкнул некий курок и приметил, как прижались пальцы гуняковских холуев к спусковым крючкам.
   Тут Трофимов внес определенные коррективы.
   - Друг Гуняков, в одном из наших вертолетов сидит человек с авиационным пулеметом. Сколько у вас тут народа? Пятнадцать голов. Может, звякнешь по радиотелефону в похоронный магазин и закажешь пятнадцать штук дорогих белых гробов? С грошиками-то у вас сейчас полный порядок.