Тюрин Александр Владимирович. В кругу друзей

   - Мне нечего на работе делать, Трофим Терентьевич. Кризис жанра. Я в свободном поиске. Мне надо за спиртом к тете Маше, а потом за флоппи-дискетками к дяде Васе, а потом в кое-какую контору за программами... Моя собственная продукция не пользуется спросом населения.
   - А чего так скромно, Георгий?
   - Не берет клиент - одна крупная автосервисная фирма - боится, что мои программы выведут на чистую воду ее гешефты с запчастями. А начальство в моем институте на клиента не давит, потому что не пользуюсь я уважением.
   - Это ЗАГОН, - внушительно произнес Трофим, - сейчас пойдем прямо на твою работу и посмотрим, кто тебя там обложил. А дальше все зависит от твоей сознательности. Или поймешь, что ты вампир, или ты - доходяга. И не сегодня-завтра окажешься в ЯМЕ. Я тебе сразу могу сказать - туда попадать не стоит.
   - В яму не стоит, - эхом отозвался Летягин, попробовав на вкус слова Трофима. Предательство Нины придало им давящую весомость. А что, если действительно обложили? Обложили не вдруг, а начали это делать загодя, давно, когда он был еще подростком и мечтал смыться подальше от двух деревенских старух: матери и тетки. Туда, где жизнь, где все по-человечески. А дома, ему казалось, не было ничего, кроме тления, которое он видел и в сухих руках старух, и в темных паутиновых углах, и в божнице. Но сейчас он уже понимал, что таинственное, непонятное принимал за смерть, а жизнью ему представлялся слегка прикрытый косметикой распад, который охватил весь его мирок - квартиру, работу, семью, друзей, и вызвал появление вот этих вот "гиеноподобных". Куда теперь? Словно отвечая, заботливый Трофим накрыл Летягина пиджаком.
   - Надевай галстук, Жора, и иди со мной. Для начала надо организовать твое питание. Это первично. Потом мы возьмем все то, что отняли у тебя и о чем ты даже забыл. Физически ты уже вампир, а значит, у тебя большая фора. Я мог бы назвать плеяду громких имен: Владимира Ильича, Иосифа Виссарионовича, Адольфа Алоизовича, Пол Потыча и так далее, и все они - из наших. Но это были вампиры милостью судеб, бессознательные упыри, им не хватало вампирского КРУГА, они не видели ВОРОНКИ, и в их стремлении к счастью было так много лишнего, бесполезного, надуманного. Сплошь и рядом они пытались сконцентрировать, организовать энергию, чувства, мысли подвластных им людей не естественными вампирскими средствами, а грубым подавлением, навязыванием, насилием. Нам, сознательным вампирам, это чуждо. Так что мы не только материалисты, но еще и гуманисты, друг мой...
   - Какой же тут гуманизм, уж назвали бы иначе. Вы же тянете у людей кровь, а не водицу. Можно сказать, жизненную основу. Это очень плохо для них.
   - Ты скользишь по поверхности вещей, сынок. Это очень хорошо для них, поверь уж. Человеку всегда легче, когда у него забирают лишнюю тяжесть, бесполезный избыток. Ведь берут-то не просто так, а чтобы вернуть, претворив изъятое в духовные и материальные ценности. Происходит принудительный, но необходимый заем, своего рода социальное страхование.
   Звучало убедительно. Летягин не умел спорить, однако сопротивлялся:
   - Вы можете внести инфекцию, СПИД привить.
   - Кто угодно, только не мы. Все организованные вампиры, пользующиеся волнами преобразования в установленных диапазонах, обязаны применять пространственную развертку доноров, то есть БЕСКОНТАКТНЫЙ сбор кровяной массы. Все контактные способы запрещены законом нашего круга, за этим строго следят. Даже за некачественную обработку, приведшую к отекам, мы строго и персонально наказываем.
   - Это бескультурие, - вспомнил Летягин нужное слово.
   - Это древняя и прекрасная культура общения, средство воспитания чувств. Несмотря на исправно работающий зов и фальшивую услужливость, что ты получил от Дубиловой? Во-первых, удар по морде, во-вторых, презрение.
   - Ну и черт с ней, - фыркнул обидчивый Летягин.
   - Нет, не черт. Ты людьми не бросайся, Георгий, - строго произнес Трофим. - Она тебе не нравиться. Прекрасно. Но дружить с теми, кто нравиться - небольшая заслуга. А ты отбрось эгоизм, настройся на эту даму, стань ей своим, улови, что томит ее сердце, что ждет ее разум - самый главный дефицит. Дай ей кусочек от того, чего она требует. Хотя бы пообещай, помани. Не бойся демагогии, накрутки - ведь нужно только, чтобы донор снял свою психическую защиту, раскрылся перед тобой. Если справишься, то будьте-нате, придет волна, и он развернется пространственно, станет доступным для КРОВОСБОРА.
   - Получается, человека вы ломаете?
   - Диалектики в тебе мало, Георгий. Донор пусть бессловесно, но желает пожертвовать частицу от себя на мировой прогресс. Поэтому-то с такой готовностью покоряется зову. Тут уж сам не теряйся. Волна освещает тебе дорогу за пределы обыденной реальности, туда, где ты тоже существуешь, где продолжаешься. Чтобы ты нашел там более энергоемкий и менее затратный морфовариант для себя, например, упыря зубатого, зверя-вурдалака или хомо вампирикус. Учти, каждый последующий более эффективен, тратит меньше энергии и времени на взятие одного и того же количества калорий, чем предыдущий.
   - И где же эти варианты сидят, почему физики их не видят?
   - Если физики туда заглянут, то увидят кукиш, но это им, к сожалению, не грозит. У нас другая наука - вампирика. Вот тебе азы азов: есть подпространства или измерения, где хранятся так называемые "спящие" структуры. Если в эти области перевести свой психический центр и возбудить автоволну, то и произойдет преобразование "спящей" структуры по многомерной матрице во вполне работоспособный вполне телесный морфовариант. Причем, скорее всего, вампирического типа.
   - А что, толстая пиявка с двумя сосалами тоже украшает мать-природу? - ехидно уточнил Летягин.
   - До такой пиявки тебе мыться и мыться, - честно предупредил Трофим, - пока что ты только потребляешь энергию и знания, ничего не давая взамен вампирскому кругу.
   - Сколько можно выпить крови у одного человека? - решил уточнить сломленный железной логикой Летягин.
   - Стоп... Еще скажи выхлебать. У тебя речь неотесанного деревенского упыря, - укоризненно сказал Трофим. - Специалисты от уровня зверя-вурдалака и выше говорят: взять валорис I. А есть еще валорис II, связанный с эмоциональной сферой, валорис III - с ментальной, фитовалорисы - это уже область растительных соков, и, наконец, натурвалорис... Мечта поэта: энергия, несущая планетарный, космический порядок. - Трофим умолк и несколько раз ударил кулаком по своей ладони, а потом продолжил, - и его возьмем, никуда не денется... Итак, снова напоминаю, мы - материалисты. Не взяв валорис низших вещественных градаций - например, номер первый, - нам по-настоящему не подступиться к высшим валорисам. А теперь отвечу на твой наивный вопрос. Для нас не существует слово "можно". Вместо него употребляется "нужно". Сколько организм требует, столько и нужно. Дозирование очень скоро дойдет до автоматизма. А теперь ступай, умойся. Тебя ждет "роскошь человеческого общения" - как выразился один писатель из "наших".
   Летягин, обрадовавшись простой задаче, стал драить запущенную физиономию, а Трофим тем временем читал вслух из чудом завалявшегося тома энциклопедии "Брокгауз".
   - Вампир, слово неизвестного происхождения... и не стыдно им, узнать надо было... На Запад Европы пришло из Германии, куда, в свою очередь, перенято было от славян... Слышь, Георгий, западники все от нас тянут... Двояко произносится в славянских наречиях: вампир и упырь... Ну, Брокгауз, ну, козел! Упыри ведь - это чистые контактники, а вампиры - специалисты бесконтактного слизывания. То-то... Что же чирикают лишь про слова, да про термины?.. А вот и про нас... Мы, дескать, мертвецы, встаем из могилы, высасываем, понимаешь, кровь у спящих людей... Тьфу, дешевое повидло... Думали нас унизить, да только сами обделались. "Могилой" окрестили девятимерную среду, в которой возбуждается волна преобразований. Стыдно, товарищи, есть же прекрасное имя - "воронка". "Вставание" - куда ни шло, сойдет, применительно к процессу осознания своей подлинной сущности. Но эти грязные завистники "мертвецом" называют человека, пробуждающегося к новой жизни! И доноры, между прочим, - не "спящие люди", а успокоенные действием зова. Под конец репрессивная часть, как же без нее. Отрезать голову, пронзить осиновым колом - это они умеют, палачи...
   - Не плачьте, лучше попейте кровушки, Трофим Терентьевич, - стал утешать расстроившегося вампира Летягин, - все утрясется, вы сами палачи...
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И ОН ТОЖЕ
   Давно известно, если вы вошли в комнату и находящиеся в ней люди резко стихли, словно выключенное вдруг радио, значит, они говорили о вас. Летягин еще за дверью услышал, как сослуживцы на разные лады склоняют его имя: Летягин, Летягина, Летягину, о Летягине... Но дальше народная примета пробуксовала - встретили его появление не молчанием, а смехом и криками: "браво", "бис". В комнате были Лукреция Андреевна, экономист, Галина, ведущий специалист, Николай Евсеевич, начальник сектора, и некоторые другие лица, не играющие большого значения.
   Когда Летягин приблизился к Николаю Евсеевичу на расстояние удара, тот встал, чтобы иметь над подчиненным физическое превосходство в росте. Кое-кто из остряков посоветовал опоздавшему: "Голову положи под ладонь начальника, один башмак скинь, "Возвращение блудного сына" называется".
   Николай Евсеевич сказал в частности:
   - Я не буду впрямую затрагивать дисциплинарный вопрос - премии вам и так не видать. Но для вас, Летягин, строгое выполнение режимных требований - единственное спасение. Вы на других нечего смотреть.
   - А чего на них смотреть? И так тошно, - сказал Летягин и вдобавок оскорбил дам.
   - Стопроцентное прилежание. Лбом, горбом и задницей, - определил жизненную программу неценного работника Николай Евсеевич.
   - И чем? - не понял слишком напряженно вслушивающийся Летягин.
   Николай Евсеевич повторить уже не решился.
   - И пером, - находчиво произнес он.
   - В заднице, - скаламбурил кто-то.
   Николай Евсеевич отмахнулся от помехи, как от назойливой мухи, но Летягина из когтей не выпустил. Речь его лилась плавно, от общего к частному, от воззрений к умозаключениям, Летягин раскладывался по полочкам, и переставал существовать как единое целое:
   - ...Вы не можете сделать четко функционирующую программу, как того требует заказчик, и из-за этого ударяетесь в изыски. Генераторы выхода придумываете какие-то, а обычную отчетную форму выдать не можете...
   - Четко и ясно как раз не получится, Николай Евсеевич, если делать, что они хотят. Мы должны выдавать полную информацию.
   - Мы должны получить денежки по договору. Вы, Летягин, уподобляетесь...
   - Тому танцору, - подсказал кто-то.
   - Тому танцору, - повторил Николай Евсеевич, - которому... - он запнулся и сел, грозно прищурив один глаз, - идите и пишите месячный отчет.
   Съежившийся Летягин жалким шагом отправился на свое место. Трофим уже был здесь. Под видом связиста, проводящего новую линию, он ковырялся в стенах, сыпал штукатуркой и поигрывал мягкими согласными в конце слов, однако одобрение у присутствующих вызывал.
   Галина, не вставая с места и не поворачивая головы от стола, сказала в частности:
   - Летягин, я не хочу из-за вас краснеть. Я делала базовые программы, и люди могут подумать, что система не работает из-за моих ошибок. Я же просила вас три месяца назад: дайте мне среду для проверки, а вы только нагло улыбались в ответ. Но я обошлась без вас, Летягин.
   - Смотри-ка, без мужика обошлась. Эх ты, Летягин, лентяй, одним словом. Хватит сидеть на облаке - женщина просит. Ты с ней вечерком поработай, на кнопочки под кофточкой надави, гы-гы, - вклинился Трофим. Зардевшись, незамужняя Галина принялась нервно рыться в бумагах.
   Лукреция Андреевна, подскочив к Летягину, сказала в частности:
   - У сектора от вас одни неприятности. У нас от вас голова болит...
   - Ну, что ты, бабуля, расстроилась, "вас-нас". Скоро уже на пенсию, подбодрил ее Трофим. - Везет же. С утреца самоварчик поставишь, чайку сообразишь, да и на печку - попотеть. В обед стопочку смородиновки примешь... И так далее. Глядишь, уже и до могилки добралась. "И никто-оо не узнает..."
   Лукреция Андреевна стала серой мышкой и, пискнув, юркнула на место. Но давно уже звучал язвительный хор других коллег.
   Летягин не различал слов, до него доходил только их общий смысл: "ни на что не способен", "виновен". Эти два смысла, сливаясь, рождали картину: выжженный солнцем карьер, Летягин, задыхаясь от пыли, долбит неподатливую скальную породу, и осколки камня жалят ему лицо.
   - Ну-ка, малый, сходи в сортир. А потом расскажешь, что там на стенках прочитал, - летягинский стол поплыл куда-то, Трофим добирался до последнего не облупленного им куска стены.
   - Сделай максимум полезного, выйди вон, - дружно тявкнули сослуживцы на затравленного.
   Летягин пошел вон, унылый, как одногорбый верблюд. Вслед за ним выскочил Трофим.
   - Далеко не убегай, сейчас будет опера, действие первое, либретто народное, - он аккуратненько приоткрыл дверь сектора, - я тебе маленькую накачку сделаю, чтобы твой глаз заострился и увидел все как есть.
   Шлепнула легкая волна, Летягин заглянул в комнату и стал незримым свидетелем. Начальник сектора, который только что отдраил его, неустанно повторял, что не в Летягине дело, Летягин только симптом серьезной болезни всего коллектива. И Лукреции Андреевне есть тут о чем подумать. Лукреция Андреевна, вы же запустили работу с клиентами. На все у вас - "нельзя", чуть что - в крик. Так дело не пойдет. Все-таки наш сектор ради них, паршивцев существует, а не ради вас, такой хорошей. И Галине меньше бы в зеркало смотреться надо. Для нас и так сойдет - не целоваться же сюда пришли. Летягин якобы вам что-то не обеспечил, не преподнес на блюдечке кушать подано. Сами бы и моделировали входящую информацию. Только для этого надо было иметь желание и представление, да? А то, что Летягин с вашей хваленой базой мучается - вас уже не беспокоит? Если там мусор получается вместо упорядоченных данных, - это, значит, не ваше дело?
   Летягин опытным глазом приметил, что Лукреция Андреевна и Галина уже не шевелятся, экономист даже уронила голову на стол. Остальные члены коллектива тупо разглядывают свои ногти или переписывают с одной бумажки на другую. Только Николай Евсеевич исполняет странный танец, но, кажется, не понимает, что увлечен хореографией.
   - Да, он перемещается бессознательно, - прокомментировал Трофим, - им управляет один из древнейших инстинктов, который пробуждается подражанием папе или старшему брату в весьма юные годы - как только клыки прорежутся.
   Николай Евсеевич мягко, по-кошачьи прыгнул к Лукреции Андреевне, впился и, делая жевательные движения, стал подбираться к яремной вене. Когда добрался, то несколько капель валориса I слетело на пол, и он, воровато озираясь, размазал их ногой.
   - Фу, моральный урод. Ишь, вгрызся, будто в котлету, - поморщился Трофим. - Просто позорит нас как класс. Понял теперь, Летягин, как важно развивать не только кусательный аппарат, но и сознательность.
   Следующей на очереди была Галина. Но она повела себя беспокойно. Под клыком заерзала, попыталась посмотреть, что ей мешает, долго крутилась и, наверное, все же приметила Николая Евсеевича - лицо ее искривилось от ужаса и, как показалось Летягину, разочарования.
   - Пожалуйста, дружок, наглядная агитация: маленькая неряшливость ведет за собой большую ошибку, - принялся рассуждать Трофим. - Твой Евсеич не довел ведь даму до полного оцепенения. Нельзя внушать донору, что тот беспросветно виноват. Должна быть оставлена доля надежды, что в него верят, что он сможет, если очень постарается...
   - Галина теперь станет ненавидеть Николая Евсеевича?
   - Что ты. По основному времени акт произошел слишком быстро. Просто при общении с ним будет возникать непонятное напряжение. Дама она нервная и этого топтуна к себе уже не подпустит.
   Николай Евсеевич тем временем уже завершил танец и, сделав напоследок фуете, сел на свое место.
   - Насосался, гад - видишь, какой мордоворот красный стал, - не без зависти отметил Трофим, - сейчас будет переваривать. Заодно и ментальным валорисом III обогатился: пара новых идей - от Галины. Плюс эмоцию позаимствовал от Лукреции, валорис II - любовь к сидению на стуле от звонка до звонка... Но, кажется, недолго длилось счастье дяди Коли...
   Из смежной комнаты появился Петр Петрович, начальник отдела, и поманил к себе в кабинет Николая Евсеевича.
   - Вот она, централизация. Не для себя старался, - злорадно прошептал Трофим, - смотри, какие рожи корчит.
   И действительно, на лице Николая Евсеевича были мимические движения, не заметные ни для кого, кроме зрителей, то есть Трофима и Летягина. Лицо выражало и страх, и жадность, и мольбу, и "последнее прости".
   Летягин хмыкнул, несмотря на то, что теперь ему было жалко Николая Евсеевича.
   - Твоя афиша не лучше была перед тем, как он тебя сегодня приголубил, - напомнил Трофим.
   - Как, Николай Евсеевич уже взял мою кровь? - искренне удивился Летягин.
   - Уже. И так будет всегда, пока блеять не перестанешь и не начнешь рыкать в ночи. А теперь пошли к следующей двери и полюбуемся Петром Петровичем.
   - И он тоже? - Летягин был просто растерян.
   - И он, и он. От природы силен в нашем деле, но силен варварски. Дилетант одним словом.
   Трофим приоткрыл дверь начальника отдела и вежливо пропустил Летягина поближе к щели.
   Петр Петрович немало говорил о Летяговщине и феномен Летягина отнюдь не ставил в вину Николаю Евсеевичу, но постоянный рефрен: "Вам не стоило полагаться на собственные силы. Ведь и у вас они не безграничны" отражался на лице начальника сектора тенью беспомощности и покорности. Потом у Николая Евсеевича голова стала никнуть, а нос у Петра Петровича удлиняться и утончаться. Когда процесс увенчался созданием хоботка, на виске у младшего начальника расцвел и, тихо побулькивая, раскрылся красный тюльпан. Как большой шмель, немного даже жужжа, старший начальник опустил хоботок в чашечку и втянул столько крови, что стал шире в плечах и расстегнул, отдуваясь, пуговицы пиджака. Несколько капель, правда, упало на пол, но Петр Петрович тут же растер их подметкой.
   - Плохой солдат, а хорошо стреляет, - восхищенно шепнул Трофим, имеются, однако, у него навыки, которые можно развивать.
   Начальник отдела тем временем опустился в свое кресло, а Николай Евсеевич очнулся, окрашенный в цвета свежего трупа, и выслушал от старшего начальника интересные мысли по коренному изменению работы сектора, которые, как давно знал Летягин, принадлежали именно младшему начальнику.
   Глядя на то, как шатающийся от усталости Николай Евсеевич бредет по коридору, Трофим добавил:
   - Почему бы тебе не поменяться с ним местами? Он - в загон, на твое место, что в социальном плане означает понижение по службе, а ты как раз переместишься на его освободившийся стул.
   - Я же не заслужил, - смутился Летягин, - мой объем знаний, мягко говоря...
   - Чего стесняться? Если выберешься из загона, то вполне сгодишься. Не все же этим упырям-самоучкам пустошить тебя, Георгий. Лукреции бегать в 55 годков, как девочке, за счет твоей энергии, а Галине тыкать тебе в нос твоими же идеями. Она же сперла у тебя концепций на целую диссертацию! У кого дыра энергетическая, тот со всем своим добром распрощается. Что, между прочим, совершенно справедливо.
   - Но разве я, став полноценным вампиром, обрету независимость и защиту? Коли Лукреция Андреевна, Галина, Николай Евсеевич, Петр Петрович кровопийцы, то почему они тянут валорис друг у друга? И есть ли смысл при таком раскладе становиться в ваши ряды?
   - Смысл есть, - принялся терпеливо объяснять Трофим, - названные тобой личности - несознательные и неорганизованные упыри, у которых существует известная тебе из учебника пищевая пирамида. Да, да, нижняя ступень служит провизией для верхней и так далее. Будь уверен, что Петра Петровича скоро вызовут на коврик и там отведают... Слышь, уже звонят...
   И, в самом деле, Летягин услышал карканье телефона и торопливый поджавшийся голос начальника отдела: "Автандил Зурабович, но на зарплату-то нам хватает... не пускаю я пузыри в лужу, Автандил Зурабович... хорошо, сейчас еду..."
   - Георгий, никто не просит тебя подключаться к этому упырьскому бардаку, хоть на нем держится все общество. Мы, сознательные вампиры-профессионалы, создали необходимые условия, чтобы ты вошел полноправным членом в наш вампирский круг, где валорис каждого неприкосновенен и дозволен только один вид работы - с донорами, нечленами круга. Кстати, Петр Петрович не очень-то нам и годится - утробный эгоист. Ты другой... А теперь пошли добивать раненного орла Николая Евсеевича, он и так огорошен собственной никудышностью, обрабатывать долго не надо, - и Трофим потянул Летягина за собой.
   Начальник сектора метался в курительной комнате возле туалета, и встреча с Летягиным его обременила настолько, что он решил отделаться от вредного сотрудника навсегда.
   - Летягин, я понимаю, вы, конечно, человек не бесталанный, вдумчивый, не то что всякие Галины и Лукреции. Вам интересен поиск какой-то там истины. Но у нас в секторе все направлено на то, чтобы получить быстрое, пусть даже поверхностное, далеко не оптимальное, зато устраивающее всех решение...
   - Извините, товарищ, - проходящий Трофим больно наступил кирзой на летягинскую ногу и пробубнил краем рта, - начальничек хочет тебя сбагрить, потому что уже боится.
   - Вы что-то сказали? - обратился к бубнящему человеку Николай Евсеевич.
   - Слушай, ученый, тебе налево, а мне направо, - огрызнулся Трофим и, закурив, пристроился неподалеку, - или моя личность тебя не удовлетворяет?
   - Товарищ, я ничего не имею против вас лично, хотя бы потому, что вижу в первый раз, - расстроенным голосом заметил Николай Евсеевич.
   - Ты хочешь сказать, что даже одного раза для тебя много, и тебе непонятно, как ты, такой образованный профессор, должен стоять рядом с простым работягой, - "обиженный" Трофим набряк кулаками.
   - С чего вы взяли... извините, у меня болит голова. Пойдемте отсюда, Летягин.
   - А, значит, у таких, как я, и голова болеть не может? Что же получается, гражданин ученый, у вас там мозги, а у меня кость одна и пустое место, - Трофим выразительно постучал по лбу и загородил выход. Николай Евсеевич понял, что покинуть помещение так просто не получится можно задеть разгневанного гегемона.
   - У вас какие-то возражения, Летягин? - якобы непринужденно сказал начальник, но было видно, что мозговое вещество у него занято другим.
   И Летягин неожиданно для себя заговорил. Растерялся, задергался, но быстро сообразил, что его языком молотит Резон. Сопротивляться было бесполезно, Резон подчинялся только Трофиму.
   - У меня предложения, Николай Евсеевич. Я сейчас готовлю докладную записку от вашего имени заместителю директора по науке. В ней говорится о том, что начальник отдела систематически третирует наше подразделение, не дает ему творческой и прочей свободы, подавляет инициативу в поиске деловых партнеров, наши концептуальные идеи передает другим секторам. Я составил список зарубленных хоздоговоров. Вы понимаете, куда я клоню?
   - Понимаю. Куда? - никак не мог собраться с мыслями Николай Евсеевич.
   - Петр Петрович держит нас за дураков, крепостные мы у него. Но это, так сказать, критическая часть записки, - голос Резона-Летягина взял паузу, - позитивная часть содержит предположение о выделении нашего сектора и создании на его основе отдела перспективных исследований со свободной договорной тематикой. Как вы думаете, кто может возглавить этот отдел?
   Летягин заметил, что лицевые мускулы Николая Евсеевича выражают одну лишь уверенность без примеси осторожности. А затем голова начальника стала клониться.
   - Купился, обалдел, вот что зов-то делает, - шепнул Трофим, а из долгой отлучки появился Красноглаз: "Здравствуйте, дядя Жора. Целую в лоб".
   - Мы будем заключать договора, Николай Евсеевич. Ряд западных вполне надежных фирм уже проявил интерес к нашему ноу-хау. Возможно, в октябре придет приглашение от "Монт-эдисон" на симпозиум. Бабье лето на Лозанском озере - это, ах, это.. Фонд Сороса тоже от нас в стороне не останется. Вдвоем напишем обоснование на получение грантов... Ведь может собственных Невтонов и быстрых разумом Платонов земля российская рождать... И один из них вы, Николай Евсеевич.
   - Кажется, перегнул, увлекся, - стал закругляться Трофим, - и так уже хорош твой пахан.
   Действительно, Николай Евсеевич замер в полном оцепенении. Курительная комната рассыпалась, обозначилась воронка во всем своем великолепии, начсектора превратился в сочащуюся кровью сетку.
   - Ну все, Летягин, пришел твой час, - сказал Трофим, - теперь не отвертишься. Тебе его нисколько не жалко, факт. Вдобавок ты голоден, как стая летучих кровососов после зимней спячки.
   И Летягин понял, что нет у него ни сил, ни умения противостоять словам Трофима, хотелось только отомстить за свою обрыдлую жизнь. Подошла волна, Красноглаз завладел глоткой Летягина, но от первой же порции крови его затошнило. Георгий повернулся к Трофиму и сделал знак руками, мол, не могу.
   - Это сейчас пройдет, - бодро прикрикнул Трофим, - где ж твоя воля, спортивный характер? Ты же болеешь за "Докера".
   Но вампир-новичок с радостью отдался конвульсиям. А Николай Евсеевич открыл глаза, увидел потусторонний провал вместо лица Летягина, еще ничего не понял, но уже испугался, затряс нижней челюстью.