Страница:
У. Уилер
Браслет певицы
Увертюра
Лондон, осень 1904 г.
– Алоиз, голубчик, могу ли я видеть мисс Иву? – осведомился импозантный господин, войдя в переднюю дома на Глостер-плейс.
– Ах, ваше сиятельство, какая неожиданность вас видеть здесь… мисс Ива как раз отправилась в фехтовальный клуб! – фатоватого вида секретарь с сожалением склонил голову с безупречным пробором.
– Ничего, ничего, голубчик… Я, пожалуй, дождусь её, – граф Бёрлингтон вошёл, оставил цилиндр слегка оторопевшему секретарю и огляделся:
– Где я могу подождать?
Обычно посетители попроще ожидали приглашения подняться к мисс Иве в приёмной, небольшой комнатке, которая играла роль секретарского кабинета. Визитёры ранга графа Бёрлингтона препровождались в светлую, просторно обставленную утреннюю столовую, что находилась на первом же этаже, напротив приёмной. Граф по приглашению секретаря прошествовал в столовую и уселся в кресло у стены. Вид у него был решительный и немного встревоженный.
Когда примерно через час мисс Ива вошла в дом, Алоиз приветствовал её ужасным шёпотом.
– Что стряслось, Алоиз? Что это у тебя с глазами? Граф Бёрлингтон? Почти час? – Ива грациозно пожала плечами, вручила секретарю рапиру в чехле из старой испанской кожи, тиснёной карминно-красными цветами, и вошла к графу.
Вечера и спиритические сеансы у Бёрлингтона уже давно были известны в свете и собирали самую изысканную публику. Получив несколько дней назад приглашение на один из октябрьских четвергов, мисс Ива отложила билет в стопку «вежливо отказать» и собиралась употребить это время с большей приятностью, но явление графа к ней на квартиру явно имело целью изменить её планы.
– Мисс Ива, прошу простить моё вторжение, но я хотел бы лично засвидетельствовать… – Бёрлингтон поднялся с места, галантно поприветствовал хозяйку, – я, собственно, не задержу вас. Хотел бы только лично просить вас не отказаться от присутствия в четверг.
– Это так важно? – поинтересовалась Ива.
– Мисс Ива, конечно, я всегда рад видеть вас в моём доме, но на этот раз мне нужно будет ещё и услышать ваше мнение как мнение… эксперта. Видите ли, я пригласил провести сеанс одного медиума, позвольте мне не раскрывать его личности до поры, если только вы и сами уже не догадались, кого я имею в виду. Но мнения о нём столь противоречивы…
– Разумеется, граф. Представления не имею, кого вы имеете в виду, теперь так много духовидцев и прорицателей, а меня так долго не было в стране – боюсь, я не в курсе последних веяний моды. Однако если это действительно медиум, он без труда обнаружит моё присутствие, и тогда может выйти ситуация весьма щекотливая…
– Вот и прекрасно! Это будет лучшим испытанием для моего гостя! Я вам необычайно признателен!
Когда граф Бёрлингтон, заметно повеселевший, покинул дом, мисс Ива неторопливо поднялась в своё ателье, задумчиво оглядела ширмы с забавными китайчатами, павлинами и фениксами, а затем, остановившись напротив зеркала, внимательно посмотрела на своё безупречное отражение и тихо произнесла:
«Ах, как нехорошо… Это очень скверно…»
– Алоиз, голубчик, могу ли я видеть мисс Иву? – осведомился импозантный господин, войдя в переднюю дома на Глостер-плейс.
– Ах, ваше сиятельство, какая неожиданность вас видеть здесь… мисс Ива как раз отправилась в фехтовальный клуб! – фатоватого вида секретарь с сожалением склонил голову с безупречным пробором.
– Ничего, ничего, голубчик… Я, пожалуй, дождусь её, – граф Бёрлингтон вошёл, оставил цилиндр слегка оторопевшему секретарю и огляделся:
– Где я могу подождать?
Обычно посетители попроще ожидали приглашения подняться к мисс Иве в приёмной, небольшой комнатке, которая играла роль секретарского кабинета. Визитёры ранга графа Бёрлингтона препровождались в светлую, просторно обставленную утреннюю столовую, что находилась на первом же этаже, напротив приёмной. Граф по приглашению секретаря прошествовал в столовую и уселся в кресло у стены. Вид у него был решительный и немного встревоженный.
Когда примерно через час мисс Ива вошла в дом, Алоиз приветствовал её ужасным шёпотом.
– Что стряслось, Алоиз? Что это у тебя с глазами? Граф Бёрлингтон? Почти час? – Ива грациозно пожала плечами, вручила секретарю рапиру в чехле из старой испанской кожи, тиснёной карминно-красными цветами, и вошла к графу.
Вечера и спиритические сеансы у Бёрлингтона уже давно были известны в свете и собирали самую изысканную публику. Получив несколько дней назад приглашение на один из октябрьских четвергов, мисс Ива отложила билет в стопку «вежливо отказать» и собиралась употребить это время с большей приятностью, но явление графа к ней на квартиру явно имело целью изменить её планы.
– Мисс Ива, прошу простить моё вторжение, но я хотел бы лично засвидетельствовать… – Бёрлингтон поднялся с места, галантно поприветствовал хозяйку, – я, собственно, не задержу вас. Хотел бы только лично просить вас не отказаться от присутствия в четверг.
– Это так важно? – поинтересовалась Ива.
– Мисс Ива, конечно, я всегда рад видеть вас в моём доме, но на этот раз мне нужно будет ещё и услышать ваше мнение как мнение… эксперта. Видите ли, я пригласил провести сеанс одного медиума, позвольте мне не раскрывать его личности до поры, если только вы и сами уже не догадались, кого я имею в виду. Но мнения о нём столь противоречивы…
– Разумеется, граф. Представления не имею, кого вы имеете в виду, теперь так много духовидцев и прорицателей, а меня так долго не было в стране – боюсь, я не в курсе последних веяний моды. Однако если это действительно медиум, он без труда обнаружит моё присутствие, и тогда может выйти ситуация весьма щекотливая…
– Вот и прекрасно! Это будет лучшим испытанием для моего гостя! Я вам необычайно признателен!
Когда граф Бёрлингтон, заметно повеселевший, покинул дом, мисс Ива неторопливо поднялась в своё ателье, задумчиво оглядела ширмы с забавными китайчатами, павлинами и фениксами, а затем, остановившись напротив зеркала, внимательно посмотрела на своё безупречное отражение и тихо произнесла:
«Ах, как нехорошо… Это очень скверно…»
Глава 1. Происшествие у Бёрлингтонов
В салоне гостей встречали граф Бёрлингтон и его супруга, женщина удивительной красоты. Она была в фисташковом платье, прекрасно оттенявшем золотистый блеск её каштановых волос и ровный, оттенка слоновой кости, цвет лица. Черты её были совершенны, словно сняты с античной статуи, и она несла свою красоту с чудным, естественным достоинством. Графиня вышла навстречу Иве и поприветствовала её очень мило и радушно.
Кроме самих Бёрлингтонов в салоне оказался полковник Брюстер, недавно вернувшийся из Южной Африки, хорошо известный в свете своим беспримерным мужеством и любовью к приключениям, член Королевского Охотничьего клуба и Общества для исследования психических явлений. Он скоро составил компанию мисс Иве, присевшей на диванчике у выхода в зимний сад, и попытался свести с ней близкое знакомство в единственно известной ему манере.
– Прекрасный цвет лица, мисс Ива! Осмелюсь предположить – колониальный загар? Давно из Индии? Не правда ли, прекрасная страна? Жемчужина Короны!
Ива неопределённо кивнула. Цвет её лица, смуглый, оливкового, левантийского тона после нескольких месяцев, проведённых в Турции, резко контрастировал с безупречным цветом кожи графини Бёрлингтон, и придавал Иве немного цыганский облик.
Через минуту в салон вошли барон и баронесса Фицгилберт, которых Ива знала по прежним приёмам у Бёрлингтонов. Барон Фицгилберт, занимавший какой-то важный гражданский пост в Адмиралтействе, был худощавым господином лет пятидесяти, с обильной проседью в волосах, с сухими, но безупречными манерами. Баронесса же представляла довольно печальное зрелище. Она была чуть не на голову выше супруга, нескладная, с грубыми чертами лица, словно вылепленными из сырой глины. Она следовала за бароном с привычно виноватым видом.
– Где же ваш медиум? – сухо поинтересовался барон Фицгилберт.
– О, он настраивается, – с добродушной улыбкой ответил Бёрлингтон и обратился ко всем присутствующим. – Господа, у нас в гостях сегодня сильнейший медиум и примечательная личность – русский князь Урусов, ученик и последователь мадам Блаватской! Я слышал самые поразительные рекомендации.
– Боже мой, русский князь! Как это интересно! – воскликнула баронесса Фицгилберт, и тут же осеклась под суровым взглядом мужа.
– Ну что же, это, действительно, должно быть очень интересно. Быть может, мы пригласим его наконец-то выйти к нам? Или мы ждём ещё кого-то? – спросил полковник Брюстер, оглядывая собравшихся и потирая руки в нетерпении.
– О, да, умоляю вас проявить немного терпения, мы ждём мадам Мелисанду фон Мюкк, – извиняющимся тоном произнёс хозяин.
– Немка? – довольно резко спросил полковник Брюстер.
– О, нет, – быстро ответил граф, – англичанка. Вышла замуж за немецкого барона и безумно страдает. Божественное бельканто! И какая женщина!
Тотчас, словно услышав вызов на сцену, в гостиной появилась новая гостья: высокая, стройная дама лет тридцати пяти или чуть старше. Дама несла огромную шляпу с фонтаном перьев и кипенью вуалей, а на плечах – роскошное меховое манто. Манто явно было не по приятной октябрьской погоде и несколько неуместно в салоне, но явление было столь впечатляющим, что никому и в голову не пришло удивиться такому несоответствию, а граф Бёрлингтон захлопал в ладоши.
Дама милостиво кивнула и заговорила грудным голосом:
– Ах, граф, графиня, как я рада вашему приглашению. Вчера я пела Аиду, эта роль так выматывает меня, и я была не в голосе, но публика, вы знаете, она так мила ко мне, это так трогательно… и я не могла не откликнуться на ваше приглашение, это всё так занимательно…
Мелисанда фон Мюкк не была красавицей, но в ней было несомненное умение подавать себя в самом выгодном свете. Роскошный меховой ворот прикрывал тяжеловатый подбородок, небольшие глаза были умело оттенены драматически-чёрной тушью, а держала себя она так, что сомнений не оставалось – она примадонна не только на сцене, но и в жизни.
Ива отметила, что графиня Бёрлингтон с трудом выдавила приличествующую случаю улыбку.
Мелисанда находилась в процессе развода со своим немецким супругом, об этом писали все светские хроники и судачили во всех гостиных Лондона. Было совершенно ясно, что это способствовало увеличению сборов с её концертов и опер, в которых она пела, но – помимо всего этого – она действительно была обладательницей волшебного, волнующего голоса и прекрасной актрисой. Обстоятельства развода были не вполне ясны, но общество моментально приняло сторону примадонны, учитывая, что её супруг был иностранцем, а Мелисанда виртуозно играла роль несправедливо обвинённой добродетельной жены.
Певица царственно проплыла по салону, сопровождаемая хозяином дома, благосклонно и немного рассеяно поприветствовала гостей, и, картинно сбросив серебристое манто на руки Бёрлингтону, расположилась в кресле. Всё общество, не отрываясь, смотрело на неё, даже барон Фицгилберт не без интереса рассматривал роскошную гостью салона, но Мелисанде это было не в новинку. Осмотревшись и улыбнувшись всем, она нетерпеливым жестом поправила на руке массивный браслет и сообщила:
– Ну вот, я готова! А где же наш спирит?
Мужчины отнеслись к подобной эгоцентричности дивы со снисходительностью, баронесса Фицгилберт поджала губы, а графиня, казалось, с трудом сдерживала раздражение.
За медиумом послали, и через несколько минут в салон вошёл артистически нервный молодой человек со скуластым лицом и бровями в единую чёрную линию.
– Прошу, господа – князь Урусов, – с аффектацией представил вошедшего Бёрлингтон. Русский князь обвёл собравшихся несколько отсутствующим взглядом чёрных с поволокой глаз и церемонно поклонился.
– Князь, большая честь для нас…
– Надеюсь, вы расскажете нам о мадам Блаватской? – поинтересовался полковник Брюстер.
– А что теперь в России?.. – начала было Мелисанда.
– После, после, – отмахнулся медиум и прошёл к столику, подготовленному для сеанса. Мелисанда буквально пожирала русского князя глазами, плечи её приподнялись, ноздри взволнованно затрепетали.
– Вы не находите это отвратительным? – тихо спросила графиня Бёрлингтон, проходя мимо Ивы к столу и часто обмахиваясь веером.
Вместо ответа Ива поднялась с дивана, стремительно подошла к графу и едва слышно сказала:
– Граф, ещё не поздно отменить сеанс.
Тот изумлённо посмотрел на неё и покачал головой:
– Это было бы даже некрасиво… Да и отчего бы вдруг? Пойдёмте к столу.
Примадонна уже заняла место по левую руку от медиума, далее расположились хозяин дома, баронесса Фицгилберт, Ива, полковник Брюстер и графиня. Замыкал круг, по правую руку от медиума, барон Фицгилберт. За столом оказалось довольно тесно, но все в нетерпении задвигали стульями, устраиваясь и тихо переговариваясь. Последними за стол сели графиня и Ива. Обе они помедлили, прежде чем присоединиться к спиритическому обществу: Ива явно не одобряла происходящего, графиня – также, но явно по другим причинам. Князь Урусов обвёл собравшихся потусторонним взглядом и предложил приступить. Перед медиумом не было никаких инструментов, дух, по его замечанию, должен был отвечать стуком и движением стола. В салоне погасили электричество, вошёл лакей и поставил на столик у дверей в зимний сад свечу в высоком подсвечнике. Гости взялись за руки под столом – щёки Мелисанды покрылись нежнейшим румянцем.
Сеанс же оказался на удивление скучным. По настоянию собравшихся, медиум вызвал дух мадам Блаватской: дух мямлил неразборчиво, менял показания, столик качался и взбалмошно стучал ножками. Вопросы задавались вразнобой, и всё более походило на воскресный пикник, чем на спиритический сеанс. Наконец, дух великой спиритуалистки угомонился.
Графиня почувствовала себя дурно – с позволения медиума она покинула круг. Загремели стулья; Мелисанда, сославшись на сквозняк, пересела на освободившееся место, баронесса Фицгилберт сходила за платком и в потёмках долго не могла сообразить, где оставила свой ридикюль. Урусов наблюдал за всеми этими перемещениями с нескрываемой неприязнью. Нервное его лицо исказилось почти презрительным выражением, одна сторона лица дёрнулась коротким, судорожным тиком, хотя Иве, сидевшей напротив, могло это лишь показаться в колеблющемся свете свечи.
Наконец, все вновь заняли места вокруг стола.
– Теперь, умоляю вас, князь, – Таис, гетеру Афинскую! – драматическим шёпотом попросила Мелисанда, глядя на Урусова откровенно обожающим взором, и сеанс продолжился с прежней небрежностью.
Таис вела себя не намного лучше мадам Блаватской: бессмысленно трясла стол, потом долго молчала, затем меланхолически постукивала по столешнице. Когда дух покинул общество, Бёрлингтон крикнул, чтобы зажгли свет, и обвёл присутствующих слегка виноватым взглядом.
– Совершенно невозможная атмосфера, – мрачно резюмировал медиум, морщась не то от яркого света, не то от отвращения.
– Однако… посмотрите, барон Фицгилберт даже задремал, – смущённо пробормотал Бёрлингтон, поднимаясь со своего места.
И тут раздался душераздирающий, отчаянный крик баронессы – Фицгилберт, ссутулившийся за столом, безжизненно, с глухим стуком, упал вперёд: на спине его оплывало тёмное, блестящее пятно.
– Боже мой! Боже мой! – закричала баронесса, бросаясь к мужу и пытаясь приподнять тело.
– Не трогайте ничего! Всем отойти от стола! – гаркнул полковник Брюстер командным голосом.
– Что случилось? Боже мой, барон! Что с ним? Он жив? – недоумённо обратилась к нему графиня, выходя из зимнего сада.
– Увы, мадам, – только и ответил полковник, осторожно притрагиваясь к шее барона там, где должна была биться артерия.
– Наверное, следует вызвать полицию? – спросил граф, опасливо пятясь от стола.
– Да, вызывайте полицию, – распорядился полковник, принявший командование на себя, – Чертовщина какая-то! Вы видите оружие? Все должны остаться здесь, в этой комнате!
Ива знаком привлекла внимание графа Бёрлингтона и тихо сказала ему:
– Пусть позвонят в Департамент уголовной полиции и срочно вызовут сюда старшего инспектора Суона. Пусть скажут – я просила.
– Инспектора Суона? – переспросил полковник Брюстер.
– Да-да, пусть приезжает.
Ива, Брюстер и, пожалуй, как ни странно – графиня Бёрлингтон, сохраняли более-менее убедительное спокойствие в этой ситуации. Графиня распорядилась принести напитки и вывела баронессу Фицгилберт в зимний сад – оттуда доносились стоны и рыдания. Бёрлингтон метался и причитал. Князь Урусов, трясясь нервной дрожью, безмолвно и стремительно выпивал один бокал за другим, но, казалось, совершенно не пьянел, а лишь становился мрачнее и мрачнее. Мелисанда фон Мюкк попыталась закатить истерику, но, убедившись в том, что зрителей не будет, тихо страдала на диване, время от времени посылая лакеев за нюхательной солью или уксусом.
– Какой ужас… в моём доме… что случилось? Я ничего не понимаю! – причитал Бёрлингтон, подходя то к одному гостю, то к другому.
– Кто-нибудь, принесите воды! – раздался голос графини из зимнего сада. Ива рукой показала графу, чтобы тот не беспокоился, взяла с подноса бокал сельтерской и вышла в сад.
– Почему вы покинули стол? – спросила она графиню, передавая ей бокал.
– Мне стало дурно, – ответила та, поднимая на Иву прекрасные глаза, – мне вдруг стало так дурно, словно кто-то душил меня… я испугалась. Я почувствовала такой леденящий страх! Мне показалось, что это был, в самом деле… дух. Может, это было предчувствие?
– Весьма возможно, – задумчиво ответила Ива. – А несчастная баронесса, как она?
– О-о, вы видите, она в шоке. Всё время повторяет, что Эдвард был прекрасным человеком. Бедняжка.
Некрасивое, грубое лицо баронессы распухло от слёз, но не выражало ничего так, словно застыло маской глубокого недоумения. Подняв глаза на Иву, она убеждённо произнесла:
– Эдвард – прекрасный человек. У него не было врагов. Вы можете не поверить мне, но мы были совершенно счастливы. Он прекрасный человек!
Через полчаса старший инспектор Суон в сопровождении доктора и двух бравых сержантов вошёл в салон.
Он коротко представился и попросил всех собраться в зимнем саду, пока доктор и сержант производили осмотр тела и места происшествия. Все гости направились в двери сада – там, в плетёном кресле сидела баронесса, графиня Бёрлингтон была рядом с ней, неся дежурство с нюхательными солями и платком. Баронесса сидела в оцепенении от своего горя, уставившись прямо перед собой и лишь изредка поднося платок к глазам.
Поравнявшись с мисс Ивой, Суон не сказал ни слова, но посмотрел на неё так, словно сообщал: «Поговорим после». Ива кивнула.
– Господа, я приношу свои соболезнования в связи с ужасной трагедией в доме. Я, старший инспектор Скотланд-Ярда Суон, буду вести расследование этого инцидента в связи с его особенной важностью. Поэтому прошу вас сейчас успокоиться и изложить мне канву событий – позже я поговорю с каждым из вас для уточнения деталей. Я прошу никого не покидать этих помещений. Надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к некоторым неудобствам.
Граф Бёрлингтон, как хозяин дома, был вынужден взять на себя роль повествователя и изложить события сеанса. Гости изредка добавляли незначительные детали. Никто из посторонних – ни слуги, ни кто-либо ещё – не входил в салон во время сеанса, это выяснилось сразу; и было совершенно очевидно, что ни у кого, кроме присутствующих, не было возможности убить Фицгилберта. Атмосфера становилась гнетущей, в зимнем саду сгустился страх.
– Когда в последний раз у вас была возможность убедиться в том, что барон Фицгилберт жив? – задал Суон вопрос и оглядел присутствующих.
– Пожалуй, это было тогда, когда мы пересаживались, – осторожно предположил граф Бёрлингтон.
– Но ведь вы все могли видеть его во время сеанса – стол круглый, и все были друг у друга на виду! – заметил Суон.
– Помилуйте, было темно! И потом, мы все смотрели на господина Урусова! – изумилась графиня, обнимая за плечи бесчувственную Фицгилберт.
– И как это всё происходило? Я имею в виду ваше духовидство. Вы держались за руки?
– Нет, во второй части сеанса господин Урусов просил нас держать руки на столе. Не так ли, господин Урусов? – уточнил полковник Брюстер.
– Это так? – обратился Суон к русскому князю.
– Совершенно верно, – ответил Урусов. Его нервный тик стал совершенно очевиден. Левая сторона красивого, аристократически утончённого лица конвульсивно подёргивалась, мешая даже говорить, – мне пришлось отказаться от круговой связи, поскольку это только мешало концентрации сил. Несносная атмосфера. Все отвлекались. Сеанс можно считать совершенно провальным.
Это была самая длинная фраза, которую князь произнёс за вечер; все отметили, что говорил он исключительно правильно, со старательным оксфордским выговором, но лёгкий акцент всё же был явно различим в его речи.
Ива, да и сам Суон заметили, что во всё время этого опроса мадам фон Мюкк сильно нервничала и всё время порывалась что-то сказать, но осаживала сама себя и озадаченно кусала уголок кружевного платка, кидая ищущие взоры то на Бёрлингтона, то на Суона.
– Ну что же, я попрошу всех вернуться в салон и не выходить из него. Полагаю, что доктор уже закончил, тело унесли, и вы можете там расположиться. Я попрошу доктора оказать помощь, если потребуется. Граф Бёрлингтон, останьтесь сейчас, я хотел бы поговорить вначале с вами.
Пристроившись в салоне на кушетке, Ива внимательно наблюдала за гостями. Полковник присоединился к ней вновь.
– Ну, что скажете? Какой ужас! Признаться, такого я не видел даже в Южной Африке. Чтобы вот так вот, убить человека, на глазах, можно сказать, у всего общества! Так где же вы были, мисс? Бенарес? Раджастан? Как вам тамошний колорит?
Наконец, полковника пригласили в зимний сад. Последней в зимний сад направилась сама Ива. Она вошла, пряча улыбку, и направилась было к ротанговому креслу, в котором расположился старший инспектор, но тут её весьма бесцеремонно оттолкнула Мелисанда фон Мюкк, буквально ворвавшаяся в сад и решительно направившаяся прямо к Суону. На лице её была написана решимость, граничащая с героизмом.
– Ах, простите, ради бога! Я не сказала вам сразу, а теперь решила, что следует. Я не хотела выглядеть бессердечной, но… знаете ли, это крайне досадное недоразумение. Во всей этой суматохе пропал мой браслет, – Мелисанда изящно приподняла руку и продемонстрировала тонкое запястье с едва заметным розовым следом от широкого браслета. – Это крайне неприятно. Подарок мужа; не хочу сказать, что я дорожу им из сентиментальных чувств, но Фердинанд невыносимо ревнив. А в связи с этим разводом… Это было бы крайне, крайне неприятно.
– Как выглядит ваш браслет? – спросил Суон.
– О, вы знаете, такой широкий и довольно толстый серебряный браслет, азиатский, усыпанный бирюзой. Он тяжёлый, странно, что я не заметила, как он упал с руки, и закрывается на маленький замочек, так удивительно – когда я надевала его, замочек был совершенно цел!
– И когда вы видели его последний раз?
– Когда мы садились за стол, он был ещё на мне, определённо. Но потом эта суматоха, этот ужас… Когда мне принесли нюхательную соль, я протянула руку и заметила, что его нет. Это так досадно! – Мелисанда употребила весь свой талант, чтобы окутать Суона волнами откровенно чувственного своего обаяния и смотрела на него тем взглядом, который обычно принуждает мужчин забывать обо всём на свете и бросаться на спасение беспомощной женщины.
– Что же, я распоряжусь обыскать салон, – сухо ответил ей Суон. Мелисанда благодарно кивнула и покинула сад, как покидают сцену после удачно сыгранного выхода. Суон проводил её скептическим взглядом, а потом перевёл глаза на Иву, и лицо его озарилось несколько неуместной улыбкой.
– И что вы обо всём этом думаете, дорогая мисс Ива?
– Потрясающий спектакль! – констатировала мисс Ива, садясь на садовый диван напротив Суона.
– Как верно. Кстати, насчёт спектакля, вы уверены, что Урусов – русский князь? Конечно, это ничего не стоит проверить, но он как-то мало похож на русского… – засомневался Суон.
– О-о, инспектор, род Урусовых ведёт своё происхождение от татар, это сильная кровь. Ничего удивительного, что он не похож на славянина. И акцент, без сомнения, русский.
– Ну, это нетрудно проверить. Но это дело времени.
– Значит, это дело будете вести вы? – вполне удовлетворённо заметила Ива.
– Ну, официально вести расследование будет инспектор Гэйбл из министерства иностранных дел. Я же займусь им неофициально. Я объясню вам всё позже, дорогая Ива. А теперь расскажите мне, как вы здесь оказались?
– Граф Бёрлингтон пригласил меня, чтобы я составила мнение о спиритуалистических способностях князя Урусова.
– И что, каково ваше мнение о князе Урусове?
– Медиум он весьма слабый, я бы даже сказала – дилетант, но не без способностей, – осторожно ответила Ива, по привычке задумчиво касаясь подбородка тонкими пальцами. – Я нашла его примечательным человеком, артистичным, умным и решительным, несмотря на внешнюю нервозность.
– А остальные участники сеанса, что вы можете сказать о них? – поинтересовался Суон.
– Дорогой инспектор, мне нужно разобраться в своих ощущениях. Я буду рада, если вы заедете ко мне завтра, в любое время. Думаю, Алоиз тоже будет рад видеть вас, – сказала Ива, искоса поглядывая на двери в салон – в дверях маячил граф Бёрлингтон.
– Что же, тогда – до завтра. Я очень рад был вас увидеть, мисс Ива, несмотря на довольно печальные обстоятельства этой встречи, – Суон осторожно пожал узкую ладонь в тонкой шёлковой перчатке и с сожалением отпустил её.
Кроме самих Бёрлингтонов в салоне оказался полковник Брюстер, недавно вернувшийся из Южной Африки, хорошо известный в свете своим беспримерным мужеством и любовью к приключениям, член Королевского Охотничьего клуба и Общества для исследования психических явлений. Он скоро составил компанию мисс Иве, присевшей на диванчике у выхода в зимний сад, и попытался свести с ней близкое знакомство в единственно известной ему манере.
– Прекрасный цвет лица, мисс Ива! Осмелюсь предположить – колониальный загар? Давно из Индии? Не правда ли, прекрасная страна? Жемчужина Короны!
Ива неопределённо кивнула. Цвет её лица, смуглый, оливкового, левантийского тона после нескольких месяцев, проведённых в Турции, резко контрастировал с безупречным цветом кожи графини Бёрлингтон, и придавал Иве немного цыганский облик.
Через минуту в салон вошли барон и баронесса Фицгилберт, которых Ива знала по прежним приёмам у Бёрлингтонов. Барон Фицгилберт, занимавший какой-то важный гражданский пост в Адмиралтействе, был худощавым господином лет пятидесяти, с обильной проседью в волосах, с сухими, но безупречными манерами. Баронесса же представляла довольно печальное зрелище. Она была чуть не на голову выше супруга, нескладная, с грубыми чертами лица, словно вылепленными из сырой глины. Она следовала за бароном с привычно виноватым видом.
– Где же ваш медиум? – сухо поинтересовался барон Фицгилберт.
– О, он настраивается, – с добродушной улыбкой ответил Бёрлингтон и обратился ко всем присутствующим. – Господа, у нас в гостях сегодня сильнейший медиум и примечательная личность – русский князь Урусов, ученик и последователь мадам Блаватской! Я слышал самые поразительные рекомендации.
– Боже мой, русский князь! Как это интересно! – воскликнула баронесса Фицгилберт, и тут же осеклась под суровым взглядом мужа.
– Ну что же, это, действительно, должно быть очень интересно. Быть может, мы пригласим его наконец-то выйти к нам? Или мы ждём ещё кого-то? – спросил полковник Брюстер, оглядывая собравшихся и потирая руки в нетерпении.
– О, да, умоляю вас проявить немного терпения, мы ждём мадам Мелисанду фон Мюкк, – извиняющимся тоном произнёс хозяин.
– Немка? – довольно резко спросил полковник Брюстер.
– О, нет, – быстро ответил граф, – англичанка. Вышла замуж за немецкого барона и безумно страдает. Божественное бельканто! И какая женщина!
Тотчас, словно услышав вызов на сцену, в гостиной появилась новая гостья: высокая, стройная дама лет тридцати пяти или чуть старше. Дама несла огромную шляпу с фонтаном перьев и кипенью вуалей, а на плечах – роскошное меховое манто. Манто явно было не по приятной октябрьской погоде и несколько неуместно в салоне, но явление было столь впечатляющим, что никому и в голову не пришло удивиться такому несоответствию, а граф Бёрлингтон захлопал в ладоши.
Дама милостиво кивнула и заговорила грудным голосом:
– Ах, граф, графиня, как я рада вашему приглашению. Вчера я пела Аиду, эта роль так выматывает меня, и я была не в голосе, но публика, вы знаете, она так мила ко мне, это так трогательно… и я не могла не откликнуться на ваше приглашение, это всё так занимательно…
Мелисанда фон Мюкк не была красавицей, но в ней было несомненное умение подавать себя в самом выгодном свете. Роскошный меховой ворот прикрывал тяжеловатый подбородок, небольшие глаза были умело оттенены драматически-чёрной тушью, а держала себя она так, что сомнений не оставалось – она примадонна не только на сцене, но и в жизни.
Ива отметила, что графиня Бёрлингтон с трудом выдавила приличествующую случаю улыбку.
Мелисанда находилась в процессе развода со своим немецким супругом, об этом писали все светские хроники и судачили во всех гостиных Лондона. Было совершенно ясно, что это способствовало увеличению сборов с её концертов и опер, в которых она пела, но – помимо всего этого – она действительно была обладательницей волшебного, волнующего голоса и прекрасной актрисой. Обстоятельства развода были не вполне ясны, но общество моментально приняло сторону примадонны, учитывая, что её супруг был иностранцем, а Мелисанда виртуозно играла роль несправедливо обвинённой добродетельной жены.
Певица царственно проплыла по салону, сопровождаемая хозяином дома, благосклонно и немного рассеяно поприветствовала гостей, и, картинно сбросив серебристое манто на руки Бёрлингтону, расположилась в кресле. Всё общество, не отрываясь, смотрело на неё, даже барон Фицгилберт не без интереса рассматривал роскошную гостью салона, но Мелисанде это было не в новинку. Осмотревшись и улыбнувшись всем, она нетерпеливым жестом поправила на руке массивный браслет и сообщила:
– Ну вот, я готова! А где же наш спирит?
Мужчины отнеслись к подобной эгоцентричности дивы со снисходительностью, баронесса Фицгилберт поджала губы, а графиня, казалось, с трудом сдерживала раздражение.
За медиумом послали, и через несколько минут в салон вошёл артистически нервный молодой человек со скуластым лицом и бровями в единую чёрную линию.
– Прошу, господа – князь Урусов, – с аффектацией представил вошедшего Бёрлингтон. Русский князь обвёл собравшихся несколько отсутствующим взглядом чёрных с поволокой глаз и церемонно поклонился.
– Князь, большая честь для нас…
– Надеюсь, вы расскажете нам о мадам Блаватской? – поинтересовался полковник Брюстер.
– А что теперь в России?.. – начала было Мелисанда.
– После, после, – отмахнулся медиум и прошёл к столику, подготовленному для сеанса. Мелисанда буквально пожирала русского князя глазами, плечи её приподнялись, ноздри взволнованно затрепетали.
– Вы не находите это отвратительным? – тихо спросила графиня Бёрлингтон, проходя мимо Ивы к столу и часто обмахиваясь веером.
Вместо ответа Ива поднялась с дивана, стремительно подошла к графу и едва слышно сказала:
– Граф, ещё не поздно отменить сеанс.
Тот изумлённо посмотрел на неё и покачал головой:
– Это было бы даже некрасиво… Да и отчего бы вдруг? Пойдёмте к столу.
Примадонна уже заняла место по левую руку от медиума, далее расположились хозяин дома, баронесса Фицгилберт, Ива, полковник Брюстер и графиня. Замыкал круг, по правую руку от медиума, барон Фицгилберт. За столом оказалось довольно тесно, но все в нетерпении задвигали стульями, устраиваясь и тихо переговариваясь. Последними за стол сели графиня и Ива. Обе они помедлили, прежде чем присоединиться к спиритическому обществу: Ива явно не одобряла происходящего, графиня – также, но явно по другим причинам. Князь Урусов обвёл собравшихся потусторонним взглядом и предложил приступить. Перед медиумом не было никаких инструментов, дух, по его замечанию, должен был отвечать стуком и движением стола. В салоне погасили электричество, вошёл лакей и поставил на столик у дверей в зимний сад свечу в высоком подсвечнике. Гости взялись за руки под столом – щёки Мелисанды покрылись нежнейшим румянцем.
Сеанс же оказался на удивление скучным. По настоянию собравшихся, медиум вызвал дух мадам Блаватской: дух мямлил неразборчиво, менял показания, столик качался и взбалмошно стучал ножками. Вопросы задавались вразнобой, и всё более походило на воскресный пикник, чем на спиритический сеанс. Наконец, дух великой спиритуалистки угомонился.
Графиня почувствовала себя дурно – с позволения медиума она покинула круг. Загремели стулья; Мелисанда, сославшись на сквозняк, пересела на освободившееся место, баронесса Фицгилберт сходила за платком и в потёмках долго не могла сообразить, где оставила свой ридикюль. Урусов наблюдал за всеми этими перемещениями с нескрываемой неприязнью. Нервное его лицо исказилось почти презрительным выражением, одна сторона лица дёрнулась коротким, судорожным тиком, хотя Иве, сидевшей напротив, могло это лишь показаться в колеблющемся свете свечи.
Наконец, все вновь заняли места вокруг стола.
– Теперь, умоляю вас, князь, – Таис, гетеру Афинскую! – драматическим шёпотом попросила Мелисанда, глядя на Урусова откровенно обожающим взором, и сеанс продолжился с прежней небрежностью.
Таис вела себя не намного лучше мадам Блаватской: бессмысленно трясла стол, потом долго молчала, затем меланхолически постукивала по столешнице. Когда дух покинул общество, Бёрлингтон крикнул, чтобы зажгли свет, и обвёл присутствующих слегка виноватым взглядом.
– Совершенно невозможная атмосфера, – мрачно резюмировал медиум, морщась не то от яркого света, не то от отвращения.
– Однако… посмотрите, барон Фицгилберт даже задремал, – смущённо пробормотал Бёрлингтон, поднимаясь со своего места.
И тут раздался душераздирающий, отчаянный крик баронессы – Фицгилберт, ссутулившийся за столом, безжизненно, с глухим стуком, упал вперёд: на спине его оплывало тёмное, блестящее пятно.
– Боже мой! Боже мой! – закричала баронесса, бросаясь к мужу и пытаясь приподнять тело.
– Не трогайте ничего! Всем отойти от стола! – гаркнул полковник Брюстер командным голосом.
– Что случилось? Боже мой, барон! Что с ним? Он жив? – недоумённо обратилась к нему графиня, выходя из зимнего сада.
– Увы, мадам, – только и ответил полковник, осторожно притрагиваясь к шее барона там, где должна была биться артерия.
– Наверное, следует вызвать полицию? – спросил граф, опасливо пятясь от стола.
– Да, вызывайте полицию, – распорядился полковник, принявший командование на себя, – Чертовщина какая-то! Вы видите оружие? Все должны остаться здесь, в этой комнате!
Ива знаком привлекла внимание графа Бёрлингтона и тихо сказала ему:
– Пусть позвонят в Департамент уголовной полиции и срочно вызовут сюда старшего инспектора Суона. Пусть скажут – я просила.
– Инспектора Суона? – переспросил полковник Брюстер.
– Да-да, пусть приезжает.
Ива, Брюстер и, пожалуй, как ни странно – графиня Бёрлингтон, сохраняли более-менее убедительное спокойствие в этой ситуации. Графиня распорядилась принести напитки и вывела баронессу Фицгилберт в зимний сад – оттуда доносились стоны и рыдания. Бёрлингтон метался и причитал. Князь Урусов, трясясь нервной дрожью, безмолвно и стремительно выпивал один бокал за другим, но, казалось, совершенно не пьянел, а лишь становился мрачнее и мрачнее. Мелисанда фон Мюкк попыталась закатить истерику, но, убедившись в том, что зрителей не будет, тихо страдала на диване, время от времени посылая лакеев за нюхательной солью или уксусом.
– Какой ужас… в моём доме… что случилось? Я ничего не понимаю! – причитал Бёрлингтон, подходя то к одному гостю, то к другому.
– Кто-нибудь, принесите воды! – раздался голос графини из зимнего сада. Ива рукой показала графу, чтобы тот не беспокоился, взяла с подноса бокал сельтерской и вышла в сад.
– Почему вы покинули стол? – спросила она графиню, передавая ей бокал.
– Мне стало дурно, – ответила та, поднимая на Иву прекрасные глаза, – мне вдруг стало так дурно, словно кто-то душил меня… я испугалась. Я почувствовала такой леденящий страх! Мне показалось, что это был, в самом деле… дух. Может, это было предчувствие?
– Весьма возможно, – задумчиво ответила Ива. – А несчастная баронесса, как она?
– О-о, вы видите, она в шоке. Всё время повторяет, что Эдвард был прекрасным человеком. Бедняжка.
Некрасивое, грубое лицо баронессы распухло от слёз, но не выражало ничего так, словно застыло маской глубокого недоумения. Подняв глаза на Иву, она убеждённо произнесла:
– Эдвард – прекрасный человек. У него не было врагов. Вы можете не поверить мне, но мы были совершенно счастливы. Он прекрасный человек!
Через полчаса старший инспектор Суон в сопровождении доктора и двух бравых сержантов вошёл в салон.
Он коротко представился и попросил всех собраться в зимнем саду, пока доктор и сержант производили осмотр тела и места происшествия. Все гости направились в двери сада – там, в плетёном кресле сидела баронесса, графиня Бёрлингтон была рядом с ней, неся дежурство с нюхательными солями и платком. Баронесса сидела в оцепенении от своего горя, уставившись прямо перед собой и лишь изредка поднося платок к глазам.
Поравнявшись с мисс Ивой, Суон не сказал ни слова, но посмотрел на неё так, словно сообщал: «Поговорим после». Ива кивнула.
– Господа, я приношу свои соболезнования в связи с ужасной трагедией в доме. Я, старший инспектор Скотланд-Ярда Суон, буду вести расследование этого инцидента в связи с его особенной важностью. Поэтому прошу вас сейчас успокоиться и изложить мне канву событий – позже я поговорю с каждым из вас для уточнения деталей. Я прошу никого не покидать этих помещений. Надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к некоторым неудобствам.
Граф Бёрлингтон, как хозяин дома, был вынужден взять на себя роль повествователя и изложить события сеанса. Гости изредка добавляли незначительные детали. Никто из посторонних – ни слуги, ни кто-либо ещё – не входил в салон во время сеанса, это выяснилось сразу; и было совершенно очевидно, что ни у кого, кроме присутствующих, не было возможности убить Фицгилберта. Атмосфера становилась гнетущей, в зимнем саду сгустился страх.
– Когда в последний раз у вас была возможность убедиться в том, что барон Фицгилберт жив? – задал Суон вопрос и оглядел присутствующих.
– Пожалуй, это было тогда, когда мы пересаживались, – осторожно предположил граф Бёрлингтон.
– Но ведь вы все могли видеть его во время сеанса – стол круглый, и все были друг у друга на виду! – заметил Суон.
– Помилуйте, было темно! И потом, мы все смотрели на господина Урусова! – изумилась графиня, обнимая за плечи бесчувственную Фицгилберт.
– И как это всё происходило? Я имею в виду ваше духовидство. Вы держались за руки?
– Нет, во второй части сеанса господин Урусов просил нас держать руки на столе. Не так ли, господин Урусов? – уточнил полковник Брюстер.
– Это так? – обратился Суон к русскому князю.
– Совершенно верно, – ответил Урусов. Его нервный тик стал совершенно очевиден. Левая сторона красивого, аристократически утончённого лица конвульсивно подёргивалась, мешая даже говорить, – мне пришлось отказаться от круговой связи, поскольку это только мешало концентрации сил. Несносная атмосфера. Все отвлекались. Сеанс можно считать совершенно провальным.
Это была самая длинная фраза, которую князь произнёс за вечер; все отметили, что говорил он исключительно правильно, со старательным оксфордским выговором, но лёгкий акцент всё же был явно различим в его речи.
Ива, да и сам Суон заметили, что во всё время этого опроса мадам фон Мюкк сильно нервничала и всё время порывалась что-то сказать, но осаживала сама себя и озадаченно кусала уголок кружевного платка, кидая ищущие взоры то на Бёрлингтона, то на Суона.
– Ну что же, я попрошу всех вернуться в салон и не выходить из него. Полагаю, что доктор уже закончил, тело унесли, и вы можете там расположиться. Я попрошу доктора оказать помощь, если потребуется. Граф Бёрлингтон, останьтесь сейчас, я хотел бы поговорить вначале с вами.
Пристроившись в салоне на кушетке, Ива внимательно наблюдала за гостями. Полковник присоединился к ней вновь.
– Ну, что скажете? Какой ужас! Признаться, такого я не видел даже в Южной Африке. Чтобы вот так вот, убить человека, на глазах, можно сказать, у всего общества! Так где же вы были, мисс? Бенарес? Раджастан? Как вам тамошний колорит?
Наконец, полковника пригласили в зимний сад. Последней в зимний сад направилась сама Ива. Она вошла, пряча улыбку, и направилась было к ротанговому креслу, в котором расположился старший инспектор, но тут её весьма бесцеремонно оттолкнула Мелисанда фон Мюкк, буквально ворвавшаяся в сад и решительно направившаяся прямо к Суону. На лице её была написана решимость, граничащая с героизмом.
– Ах, простите, ради бога! Я не сказала вам сразу, а теперь решила, что следует. Я не хотела выглядеть бессердечной, но… знаете ли, это крайне досадное недоразумение. Во всей этой суматохе пропал мой браслет, – Мелисанда изящно приподняла руку и продемонстрировала тонкое запястье с едва заметным розовым следом от широкого браслета. – Это крайне неприятно. Подарок мужа; не хочу сказать, что я дорожу им из сентиментальных чувств, но Фердинанд невыносимо ревнив. А в связи с этим разводом… Это было бы крайне, крайне неприятно.
– Как выглядит ваш браслет? – спросил Суон.
– О, вы знаете, такой широкий и довольно толстый серебряный браслет, азиатский, усыпанный бирюзой. Он тяжёлый, странно, что я не заметила, как он упал с руки, и закрывается на маленький замочек, так удивительно – когда я надевала его, замочек был совершенно цел!
– И когда вы видели его последний раз?
– Когда мы садились за стол, он был ещё на мне, определённо. Но потом эта суматоха, этот ужас… Когда мне принесли нюхательную соль, я протянула руку и заметила, что его нет. Это так досадно! – Мелисанда употребила весь свой талант, чтобы окутать Суона волнами откровенно чувственного своего обаяния и смотрела на него тем взглядом, который обычно принуждает мужчин забывать обо всём на свете и бросаться на спасение беспомощной женщины.
– Что же, я распоряжусь обыскать салон, – сухо ответил ей Суон. Мелисанда благодарно кивнула и покинула сад, как покидают сцену после удачно сыгранного выхода. Суон проводил её скептическим взглядом, а потом перевёл глаза на Иву, и лицо его озарилось несколько неуместной улыбкой.
– И что вы обо всём этом думаете, дорогая мисс Ива?
– Потрясающий спектакль! – констатировала мисс Ива, садясь на садовый диван напротив Суона.
– Как верно. Кстати, насчёт спектакля, вы уверены, что Урусов – русский князь? Конечно, это ничего не стоит проверить, но он как-то мало похож на русского… – засомневался Суон.
– О-о, инспектор, род Урусовых ведёт своё происхождение от татар, это сильная кровь. Ничего удивительного, что он не похож на славянина. И акцент, без сомнения, русский.
– Ну, это нетрудно проверить. Но это дело времени.
– Значит, это дело будете вести вы? – вполне удовлетворённо заметила Ива.
– Ну, официально вести расследование будет инспектор Гэйбл из министерства иностранных дел. Я же займусь им неофициально. Я объясню вам всё позже, дорогая Ива. А теперь расскажите мне, как вы здесь оказались?
– Граф Бёрлингтон пригласил меня, чтобы я составила мнение о спиритуалистических способностях князя Урусова.
– И что, каково ваше мнение о князе Урусове?
– Медиум он весьма слабый, я бы даже сказала – дилетант, но не без способностей, – осторожно ответила Ива, по привычке задумчиво касаясь подбородка тонкими пальцами. – Я нашла его примечательным человеком, артистичным, умным и решительным, несмотря на внешнюю нервозность.
– А остальные участники сеанса, что вы можете сказать о них? – поинтересовался Суон.
– Дорогой инспектор, мне нужно разобраться в своих ощущениях. Я буду рада, если вы заедете ко мне завтра, в любое время. Думаю, Алоиз тоже будет рад видеть вас, – сказала Ива, искоса поглядывая на двери в салон – в дверях маячил граф Бёрлингтон.
– Что же, тогда – до завтра. Я очень рад был вас увидеть, мисс Ива, несмотря на довольно печальные обстоятельства этой встречи, – Суон осторожно пожал узкую ладонь в тонкой шёлковой перчатке и с сожалением отпустил её.
Глава 2. Браслет и опера
Около двух часов пополудни Суон вошёл в дом на Глостер-плейс. Его любезно встретил безупречный Алоиз, принял его шляпу и пальто, и даже намеревался стряхнуть пылинку с рукава его пиджака, но отчего-то передумал, и только осторожно дунул на довольно пыльный котелок инспектора.
– Как ваше плечо, голубчик? Не беспокоит? – поинтересовался Суон как бы между прочим. Алоиз поморщился и стал беспричинно деятельно оглядываться – рана, полученная им полгода назад в этом самом коридоре, причиняла ему более нравственные страдания, чем физические.
– О, благодарю вас, старший инспектор, совершенно не беспокоит, – ответил он тоном не вполне уверенным. – Прошу, мисс Ива ждёт вас наверху.
Явление инспектора Суона не сулило, на его взгляд, ничего хорошего. И настроение госпожи тоже не на шутку настораживало секретаря: с утра мисс Ива внимательно читала свежие газеты, потом велела принести ей газеты за всю прошедшую неделю. Не удовлетворившись полученным, она послала его в журнальную лавку и распорядилась принести все журналы за те месяцы, которые она отсутствовала в Лондоне, то есть – с конца июня по сентябрь сего года. Разумеется, всё это было не к добру, и Алоиз, выполнив поручение, отправился в приёмную составлять гороскопы на ближайшую неделю.
Суон вошёл в ателье – здесь горько и остро пахло хризантемами. На столике стоял огромный букет тугих, желтовато-белых цветков, источавших аромат горечи и увядания.
– Это единственное, что примиряет меня с осенью, дорогой инспектор, – в качестве приветствия сообщила Ива, глядя на цветы и протягивая Суону руку. – Или теперь вас уже не следует называть старшим инспектором? – продолжила она лукаво.
– Прошу вас, мисс Ива, мне будет привычнее, если вы будете называть меня так. В первую очередь, я хотел бы поблагодарить вас за те чудные письма, что вы слали мне из Турции. Как я вам благодарен!
– Не стоит благодарности, инспектор, – милостиво ответила Ива и пригласила Суона присесть на козетку.
– А что мистер Флитгейл, он тоже уже вернулся? – спросил Суон.
– Возвращается со дня на день. Улаживал формальности в Стамбуле, теперь всё так сложно с правительственным фирманом[1] и разными бумагами. Но очень скоро вы услышите его рассказы о Сакчагёзю, уверяю вас. Итак, инспектор, что вы думаете об убийстве барона Фицгилберта?
– Как ваше плечо, голубчик? Не беспокоит? – поинтересовался Суон как бы между прочим. Алоиз поморщился и стал беспричинно деятельно оглядываться – рана, полученная им полгода назад в этом самом коридоре, причиняла ему более нравственные страдания, чем физические.
– О, благодарю вас, старший инспектор, совершенно не беспокоит, – ответил он тоном не вполне уверенным. – Прошу, мисс Ива ждёт вас наверху.
Явление инспектора Суона не сулило, на его взгляд, ничего хорошего. И настроение госпожи тоже не на шутку настораживало секретаря: с утра мисс Ива внимательно читала свежие газеты, потом велела принести ей газеты за всю прошедшую неделю. Не удовлетворившись полученным, она послала его в журнальную лавку и распорядилась принести все журналы за те месяцы, которые она отсутствовала в Лондоне, то есть – с конца июня по сентябрь сего года. Разумеется, всё это было не к добру, и Алоиз, выполнив поручение, отправился в приёмную составлять гороскопы на ближайшую неделю.
Суон вошёл в ателье – здесь горько и остро пахло хризантемами. На столике стоял огромный букет тугих, желтовато-белых цветков, источавших аромат горечи и увядания.
– Это единственное, что примиряет меня с осенью, дорогой инспектор, – в качестве приветствия сообщила Ива, глядя на цветы и протягивая Суону руку. – Или теперь вас уже не следует называть старшим инспектором? – продолжила она лукаво.
– Прошу вас, мисс Ива, мне будет привычнее, если вы будете называть меня так. В первую очередь, я хотел бы поблагодарить вас за те чудные письма, что вы слали мне из Турции. Как я вам благодарен!
– Не стоит благодарности, инспектор, – милостиво ответила Ива и пригласила Суона присесть на козетку.
– А что мистер Флитгейл, он тоже уже вернулся? – спросил Суон.
– Возвращается со дня на день. Улаживал формальности в Стамбуле, теперь всё так сложно с правительственным фирманом[1] и разными бумагами. Но очень скоро вы услышите его рассказы о Сакчагёзю, уверяю вас. Итак, инспектор, что вы думаете об убийстве барона Фицгилберта?