Доктор Чезюбл делает удивленный жест.

Я говорю агрикультурно. Моя метафора заимствована из садоводства. Но где же
Сесили?
Чезюбл. Может быть, она тоже пошла пройтись до школы и обратно?

Из глубины сада медленно приближается Джек. Он облачен в глубокий траур, с
крепом на шляпе и в черных перчатках.

Мисс Призм. Мистер Уординг!
Чезюбл. Мистер Уординг!
Мисс Призм. Какой сюрприз! А мы вас не ждали раньше понедельника.
Джек (с трагической миной жмет руку мисс Призм). Да, я вернулся раньше,
чем предполагал. Доктор Чезюбл, здравствуйте.
Чезюбл. Дорогой мистер Уординг. Надеюсь, это скорбное одеяние не
означает какой-нибудь ужасной утраты?
Джек. Мой брат.
Мисс Призм. Новые долги и безрассудства?
Чезюбл. В тенетах зла и наслаждения?
Джек (качая головой). Умер.
Чезюбл. Ваш брат Эрнест умер?
Джек. Да, умер. Совсем умер.
Мисс Призм. Какой урок для него! Надеюсь, это ему пойдет на пользу.
Чезюбл. Мистер Уординг, приношу вам мои искренние соболезнования. Для
вас остается по крайней мере утешением, что вы были самым великодушным и
щедрым из братьев.
Джек. Брат Эрнест! У него было много недостатков, но это тяжкий удар.
Чезюбл. Весьма тяжкий. Вы были с ним до конца?
Джек. Нет. Он умер за границей! В Париже. Вчера вечером пришла
телеграмма от управляющего Гранд-отеля.
Чезюбл. И в ней упоминается причина смерти?
Джек. По-видимому, острая простуда.
Мисс Призм. Что посеешь, то и пожнешь.
Чезюбл (воздевая руки). Милосердие, дорогая мисс Призм, милосердие!
Никто из нас не совершенен. Я сам в высшей степени подвержен простуде. А
погребение предполагается здесь, у нас?
Джек. Нет. Он, кажется, завещал, чтобы его похоронили в Париже.
Чезюбл. В Париже! (Покачивает головой.) Да! Значит, он до самого конца
не проявил достаточной серьезности. Вам, конечно, желательно, чтобы я
упомянул об этой семейной драме в моей воскресной проповеди.

Джек горячо пожимает ему руку.

Моя проповедь о манне небесной в пустыне пригодна для любого события,
радостного или, как в данном случае, печального. (Все вздыхают.) Я
произносил ее на празднике урожая, при крещении, конфирмации, в дни скорби и
в дни ликования. В последний раз я произнес ее в соборе на молебствии в
пользу Общества предотвращения недовольства среди высших классов.
Присутствовавший при этом епископ был поражен злободневностью некоторых моих
аналогий.
Джек. А кстати! Вы, кажется, упомянули крещение, доктор Чезюбл. Вы,
конечно, умеете крестить?

Доктор Чезюбл в недоумении.

Я хочу сказать, вам приходится часто крестить?
Мисс Призм. К сожалению, в нашем приходе это одна из главных
обязанностей пастора. Я часто говорила, по этому поводу с беднейшими из
прихожан. Но они, как видно, понятия не имеют об экономии.
Чезюбл. Смею спросить, мистер Уординг, разве вы заинтересованы в судьбе
какого-нибудь определенного ребенка? Ведь сколько мне известно, брат ваш был
холост?
Джек. Да.
Мисс Призм (с горечью). Таковы обычно все живущие исключительно ради
собственного удовольствия.
Джек. Дело касается не ребенка, дорогой доктор. Хотя я и очень люблю
детей. Нет! В данном случае я сам хотел бы подвергнуться обряду крещения, и
не позднее чем сегодня - конечно, если вы свободны.
Чезюбл. Но, мистер Уординг, ведь вас уже крестили.
Джек. Не помню.
Чезюбл. Значит, у вас на этот счет имеются сомнения?
Джек. Если нет, так будут. Но, конечно, я не хотел бы затруднять вас.
Может быть, мне уже поздно креститься?
Чезюбл. Нисколько. Окропление и даже погружение взрослых предусмотрено
каноническими правилами.
Джек. Погружение?
Чезюбл. Не беспокойтесь. Окропления будет вполне достаточно. Оно даже
предпочтительно. Погода у нас такая ненадежная. И в котором часу вы
предполагаете совершить обряд?
Джек. Да я мог бы заглянуть часов около пяти, если вам удобно.
Чезюбл. Вполне. Вполне! Как раз около этого часа я собираюсь совершить
еще два крещения. Это двойня, недавно рожденная у одного из ваших
арендаторов. У Дженкинса, того, знаете, возчика и весьма работящего
человека.
Джек. Мне совсем не улыбается креститься заодно с другими младенцами.
Это было бы ребячество. Не лучше ли тогда в половине шестого?
Чезюбл. Чудесно! Чудесно! (Вынимая часы.) А теперь, мистер Уординг,
позвольте мне покинуть сию обитель скорби. И я от всей души посоветовал бы
вам не сгибаться под бременем горя. То, что представляется нам тяжкими
испытаниями, иногда на самом деле - скрытое благо.
Мисс Призм. Мне оно кажется очень даже явным благом.

Из дома выходит Сесили.

Сесили. Дядя Джек! Как хорошо, что вы вернулись. Но что за ужасный
костюм? Скорее идите переоденьтесь!
Мисс Призм. Сесили!
Чезюбл. Дитя мое! Дитя мое!

Сесили подходит к Джеку, он с грустью целует ее в лоб.

Сесили. В чем дело, дядя? Улыбнитесь. У вас такой вид, словно зубы
болят, а у меня для вас есть сюрприз. Кто бы вы думали сейчас у нас в
столовой? Ваш брат!
Джек. Кто?
Сесили. Ваш брат, Эрнест. Он приехал за полчаса до вас.
Джек. Что за чушь! У меня нет никакого брата.
Сесили. О, не надо так говорить! Как бы дурно он ни вел себя в прошлом,
он все-таки ваш брат. Зачем вы так суровы? Не надо отрекаться от него. Я
сейчас позову его сюда. И вы пожмете ему руку, не правда ли, дядя Джек?
(Бежит в дом.)
Чезюбл. Какое радостное известие!
Мисс Призм. Теперь, когда мы уже примирились с утратой, его возвращение
вызывает особую тревогу.
Джек. Мой брат в столовой? Ничего не понимаю. Какая-то нелепость.

Входит Алджернон за руку с Сесили. Они медленно идут к Джеку.

Силы небесные! (Делает знак Алджернону, чтобы тот ушел.)
Алджернон. Дорогой брат, я приехал из Лондона, чтобы сказать тебе, что
я очень сожалею о всех причиненных тебе огорчениях и что я намерен в будущем
жить совсем по-иному.

Джек бросает на него грозный взгляд и не берет протянутой руки.

Сесили. Дядя Джек, неужели вы оттолкнете руку вашего брата?
Джек. Ничто не заставит меня пожать ему руку. Его приезд сюда - просто
безобразие. Он знает сам, почему.
Сесили. Дядя Джек, будьте снисходительны. В каждом есть крупица добра.
Эрнест сейчас рассказывал мне о своем бедном больном друге Бенбери, которого
он часто навещает. И, конечно, есть доброе чувство в том, кто отказывается
от всех удовольствий Лондона для того, чтобы сидеть у одра больного.
Джек. Как! Он тебе рассказывал о Бенбери?
Сесили. Да, он рассказал мне о бедном Бенбери и его ужасной болезни.
Джек. Бенбери! Я не желаю, чтобы он говорил с тобой о Бенбери и вообще
о чем бы то ни было. Это слишком!
Алджернон. Признаюсь, виноват. Но я не могу не сознаться, что
холодность брата Джона для меня особенно тяжела. Я надеялся на более
сердечный прием, особенно в мой первый приезд сюда.
Сесили. Дядя Джек, если вы не протянете руку Эрнесту, я вам этого
никогда не прощу!
Джек. Никогда не простишь?
Сесили. Никогда, никогда, никогда!
Джек. Ну хорошо, в последний раз. (Пожимает руку Алджернону и угрожающе
глядит на него.)
Чезюбл. Как утешительна видеть такое искреннее примирение. Теперь, я
думаю, нам следует оставить братьев наедине.
Мисс Призм. Сесили, идемте со мной.
Сесили. Сейчас, мисс Призм. Я рада, что помогла их примирению.
Чезюбл. Сегодня вы совершили благородный поступок, дитя мое.
Мисс Призм. Не будем поспешны в наших суждениях.
Сесили. Я очень счастлива!

Все, кроме Джека и Алджернона, уходят.

Джек. Алджи, перестань озорничать. Ты должен убраться отсюда сейчас же.
Здесь я не разрешаю бенберировать!

Входит Мерримен.

Мерримен. Я поместил вещи мистера Эрнеста в комнате рядом с вашей, сэр.
Полагаю, так и следует, сэр?
Джек. Что?
Мерримен. Чемоданы мистера Эрнеста, сэр. Я внес их в комнату рядом с
вашей спальней и распаковал.
Джек. Его чемоданы?
Мерримен. Да, сэр. Три чемодана, несессер, две шляпные картонки и
большая корзина с провизией.
Алджернон. Боюсь, на этот раз я не смогу пробыть больше недели.
Джек. Мерримен, велите сейчас же подать кабриолет. Мистера Эрнеста
срочно вызывают в город.
Мерримен. Слушаю, сэр. (Уходит в дом.)
Алджернон. Какой ты выдумщик, Джек. Никто меня не вызывает в город.
Джек. Нет, вызывает.
Алджернон. Понятия не имею, кто именно.
Джек. Твой долг джентльмена.
Алджернон. Мой долг джентльмена никогда не мешает моим удовольствиям.
Джек. Готов тебе поверить.
Алджернон. А Сесили - прелестна.
Джек. Не смей в таком тоне говорить о мисс Кардью. Мне это не нравится.
Алджернон. А мне, например, не нравится твой костюм. Ты просто смешон.
Почему ты не пойдешь и не переоденешься? Чистое ребячество носить траур по
человеку, который собирается целую неделю провести у тебя в качестве гостя.
Это просто нелепо!
Джек. Ты ни в коем случае не пробудешь у меня целую неделю, ни в
качестве гостя, ни в ином качестве. Ты должен уехать поездом четыре пять.
Алджернон. Я ни в коем случае не оставлю тебя, пока ты в трауре. Это
было бы не по-дружески. Если бы я был в трауре, ты, полагаю, не покинул бы
меня? Я бы счел тебя черствым человеком, если бы ты поступил иначе.
Джек. А если я переоденусь, тогда ты уедешь?
Алджернон. Да, если только ты не будешь очень копаться. Ты всегда
страшно копаешься перед зеркалом, и всегда без особого толку.
Джек. Уж во всяком случае, это лучше, чем быть всегда расфуфыренным,
вроде тебя.
Алджернон. Если я слишком хорошо одет, я искупаю это тем, что я слишком
хорошо воспитан.
Джек. Твое тщеславие смехотворно, твое поведение оскорбительно, а твое
присутствие в моем саду - нелепо. Однако ты еще поспеешь на поезд четыре
пять и, надеюсь, совершишь приятную поездку в город. На этот раз твое
бенберирование не увенчалось успехом. (Идет в дом.)
Алджернон. А по-моему, увенчалось, да еще каким. Я влюблен в Сесили, а
это самое главное.

В глубине сада появляется Сесили. Она берет лейку и начинает поливать цветы.

Но я должен повидать ее до отъезда и условиться о следующей встрече. А, вот
она!
Сесили. Я пришла полить розы. Я думала, вы с дядей Джеком.
Алджернон. Он пошел распорядиться, чтобы мне подали кабриолет.
Сесили. Вы поедете с ним кататься?
Алджернон. Нет, он хочет отослать меня.
Сесили. Так, значит, нам предстоит разлука?
Алджернон. Боюсь, что да. И мне это очень грустно.
Сесили. Всегда грустно расставаться с теми, с кем только что
познакомился. С отсутствием старых друзей можно легко примириться. Но даже
недолгая разлука с теми, кого только что узнал, почти невыносима.
Алджернон. Спасибо за эти слова.

Входит Мерримен.

Мерримен. Экипаж подан, сэр.

Алджернон умоляюще глядит на Сесили.

Сесили. Пусть подождет, Мерримен, ну, минут... минут пять.
Мерримен. Слушаю, мисс. (Уходит.)
Алджернон. Надеюсь, Сесили, я не оскорблю вас, если скажу честно и
прямо, что в моих глазах вы зримое воплощение предельного совершенства.
Сесили. Ваша искренность делает вам честь, Эрнест. Если вы позволите, я
запишу ваши слова в свой дневник (Идет к столу и начинает записывать.)
Алджернон. Так вы действительно ведете дневник? Чего бы я не дал за то,
чтобы заглянуть в него. Можно?
Сесили. О нет! (Прикрывает его рукой.) Видите ли, это всего только
запись мыслей и переживаний очень молодой девушки, и, следовательно, это
предназначено для печати. Вот когда мой дневник появится отдельным изданием,
тогда непременно купите его. Но прошу вас, Эрнест, продолжайте. Я очень
люблю писать под диктовку. Я дописала до "предельного совершенства".
Продолжайте. Я готова.
Алджернон (несколько озадачен). Хм! Хм!
Сесили. Не кашляйте, Эрнест. Когда диктуешь, надо говорить медленно и
не кашлять. А к тому же я не знаю, как записать кашель. (Записывает, по мере
того как Алджернон говорит.)
Алджернон (говорит очень быстро). Сесили, как только я увидел вашу
поразительную и несравненную красоту, я осмелился полюбить вас безумно,
страстно, преданно, безнадежно.
Сесили. По-моему, вам не следует говорить мне, что вы любите меня
безумно, страстно, преданно, безнадежно. А кроме того, безнадежно сюда вовсе
не подходит.
Алджернон. Сесили!

Входит Мерримен.

Мерримен. Экипаж ожидает вас, сэр.
Алджернон. Скажите, чтобы его подали через неделю в это же время.
Мерримен (смотрит на Сесили, которая не опровергает слов Алджернона).
Слушаю, сэр.

Мерримен уходит.

Сесили. Дядя Джек будет сердиться, когда узнает, что вы уедете только
через неделю в это же время.
Алджернон. Мне нет дела до Джека. Мне нет дела ни до кого, кроме вас. Я
люблю вас, Сесили. Согласны вы быть моей женой?
Сесили. Какой вы глупый! Конечно. Мы ведь обручены уже около трех
месяцев.
Алджернон. Около трех месяцев?!
Сесили. Да, в четверг будет ровно три месяца.
Алджернон. Но каким образом это произошло?
Сесили. С тех пор как дядя Джек признался нам, что у него есть младший
брат, беспутный и порочный, вы стали, конечно, предметом наших разговоров с
мисс Призм: И конечно, тот, о ком так много говорят, становится особенно
привлекательным. Должно же в нем быть что-то выдающееся. Может быть, это
очень глупо с моей стороны, но я полюбила вас, Эрнест.
Алджернон. Милая! Но все-таки когда состоялось обручение?
Сесили. Четырнадцатого февраля. Не в силах больше вынести того, что вы
даже не знаете о моем существовании, я решила так или иначе уладить этот
вопрос и после долгих колебаний обручилась с вами под этим старым милым
деревом. На другой день я купила вот это колечко, ваш подарок, и этот
браслет с узлом верности и дала обещание не снимать их.
Алджернон. Так, значит, это мои подарки? А ведь недурны, правда?
Сесили. Да, у вас очень хороший вкус, Эрнест. За это я вам всегда
прощала ваш беспутный образ жизни. А вот шкатулка, в которой я храню ваши
милые письма. (Нагибается за шкатулкой, открывает ее и достает пачку писем,
перевязанных голубой ленточкой.)
Алджернон. Мои письма? Но, дорогая моя Сесили, я никогда не писал вам
писем.
Сесили. Не надо яапоминать мне об этом. Я слишком хорошо помню, что мне
пришлось писать ваши письма за вас. Я писала их три раза в неделю, а иногда
и чаще.
Алджернон. Позвольте мне прочитать их, Сесили.
Сесили. Ни в коем случае. Вы слишком возгордились бы. (Убирает
шкатулку.) Три письма, которые вы написали мне после нашего разрыва, так
хороши и в них так много орфографических ошибок, что я до сих пор не могу
удержаться от слез, когда перечитываю их.
Алджернон. Но разве наша помолвка расстроилась?
Сесили. Ну конечно. Двадцать второго марта. Вот, можете посмотреть
дневник. (Показывает дневник.) "Сегодня я расторгла нашу помолвку с
Эрнестом. Чувствую, что так будет лучше. Погода по-прежнему чудесная".
Алджернон. Но почему, почему вы решились на это? Что я сделал? Я ничего
такого не сделал, Сесили! Меня в самом деле очень огорчает то, что вы
расторгли нашу помолвку. Да еще в такую чудесную погоду.
Сесили. Какая же это по-настоящему прочная помолвка, если ее не
расторгнуть хоть раз. Но я простила вас на той же неделе.
Алджернон (подходя к ней и становясь на колени). Вы ангел, Сесили!
Сесили. Мой милый сумасброд!

Он целует ее, она ерошит его волосы.

Надеюсь, волосы у вас вьются сами?
Алджернон. Да, дорогая, с небольшой помощью парикмахера.
Сесили. Я так рада.
Алджернон. Больше вы никогда не расторгнете нашей помолвки, Сесили?
Сесили. Мне кажется, что теперь, когда я вас узнала, я этого не смогла
бы. А к тому же ваше имя...
Алджернон (нервно). Да, конечно.
Сесили. Не смейтесь надо мной, милый, но моей девической мечтой всегда
было выйти за человека, которого зовут Эрнест.

Алджернон встает, Сесили тоже.

В этом имени есть нечто внушающее абсолютное доверие. Я так жалею бедных
женщин, мужья которых носят другие имена.
Алджернон. Но, дорогое дитя мое, неужели вы хотите сказать, что не
полюбили бы меня, если бы меня звали по-другому?
Сесили. Как, например?
Алджернон. Ну, все равно, хотя бы - Алджернон...
Сесили. Но мне вовсе не нравится имя Алджернон.
Алджернон. Послушайте, дорогая, милая, любимая девочка. Я не вижу
причин, почему бы вам возражать против имени Алджернона. Это вовсе не плохое
имя. Более того, это довольно аристократическое имя. Половина ответчиков по
делам о банкротстве носит это имя. Нет, шутки в сторону, Сесили... (Подходя
ближе.) Если бы меня звали Алджи, неужели вы не могли бы полюбить меня?
Сесили (вставая). Я могла бы уважать вас, Эрнест. Я могла бы
восхищаться вами, но, боюсь, что не смогла бы все свои чувства безраздельно
отдать только вам.
Алджернон. Гм! Сесили! (Хватаясь за шляпу.) Ваш пастор, вероятно,
вполне сведущ по части церковных обрядов я церемоний?
Сесили. О, конечно, доктор Чезюбл весьма сведущий человек. Он не
написал ни одной книги, так что вы можете себе представить, сколько у него
сведений в голове.
Алджернон. Я должен сейчас же повидаться с ним... и поговорить о
неотложном крещении... я хочу сказать - о неотложном деле.
Сесили. О!
Алджернон. Я вернусь не позже чем через полчаса.
Сесили. Принимая во внимание, что мы с вами обручены с четырнадцатого
февраля и что встретились мы только сегодня, я думаю, что вам не следовало
бы покидать меня на такой продолжительный срок. Нельзя ли через двадцать
минут?
Алджернон. Я мигом вернусь! (Целует ее и убегает через сад.)
Сесили. Какой он порывистый! И какие у него волосы! Нужно записать, что
он сделал мне предложение.

Входит Mерримен.

Мерримен. Некая мисс Ферфакс хочет видеть мистера Уординга. Говорит,
что он нужен ей по очень важному делу.
Сесили. А разве мистер Уординг не у себя в кабинете?
Мерримен. Мистер Уординг недавно прошел по направлению к дому доктора
Чезюбла.
Сесили. Попросите эту леди сюда. Мистер Уординг, вероятно, скоро
вернется. И принесите, пожалуйста, чаю.
Мерримен. Слушаю, мисс. (Выходит.)
Сесили. Мисс Ферфакс? Вероятно, одна из тех пожилых дам, которые вместе
с дядей Джеком занимаются благотворительными делами в Лондоне. Не люблю дам-
филантропок. Они слишком много на себя берут.

Входит Мерримен.

Мерримен. Мисс Ферфакс.

Входит Гвендолен. Мерримен уходит.

Сесили (идя ей навстречу). Позвольте вам представиться. Меня зовут
Сесили Кардью.
Гвендолен. Сесили Кардью? (Идет к ней и пожимает руку.) Какое милое
имя! Я уверена, мы с вами подружимся. Вы мне и сейчас ужасно нравитесь. А
первое впечатление меня никогда не обманывает.
Сесили. Как это мило с вашей стороны, мы ведь с вами так сравнительно
недавно знакомы. Пожалуйста, садитесь.
Гвендолен (все еще стоя). Можно мне называть вас Сесили?
Сесили. Ну конечно!
Гвендолен. А меня зовите просто Гвендолен.
Сесили. Если вам это приятно.
Гвендолен. Значит, решено? Не так ли?
Сесили. Надеюсь.

Пауза. Обе одновременно садятся.

Гвендолен. Теперь, я думаю, самое подходящее время объяснить вам, кто я
такая. Мой отец - лорд Брэкнелл. Вы должно быть никогда не слышали о папе,
не правда ли?
Сесили. Нет, не слыхала.
Гвендолен. К счастью, он совершенно неизвестен за пределами тесного
семейного круга. Это вполне естественно. Сферой деятельности для мужчины,
по-моему, должен быть домашний очаг. И как только мужчины начинают
пренебрегать своими семейными обязанностями, они становятся такими
изнеженными. А я этого не люблю. Это делает мужчин слишком привлекательными.
Моя мама, которая смотрит на воспитание крайне сурово, развила во мне
большую близорукость: это входит в ее систему. Так что вы не возражаете,
Сесили, если я буду смотреть на вас в лорнет?
Сесили. Нет, что вы, Гвендолен, я очень люблю, когда на меня смотрят!
Гвендолен (тщательно обозрев Сесили через лорнет). Вы здесь гостите, не
так ли?
Сесили. О нет. Я здесь живу.
Гвендолен (строго). Вот как? Тогда здесь находится, конечно, ваша
матушка, или хотя бы какая-нибудь пожилая родственница?
Сесили. Нет. У меня нет матери, да и родственниц никаких нет.
Гвендолен, Что вы говорите?
Сесили. Мой дорогой опекун с помощью мисс Призм взял на себя тяжкий
труд заботиться о моем воспитании.
Гвендолен. Ваш опекун?
Сесили. Да, я воспитанница мистера Уординга.
Гвендолен. Странно! Он никогда не говорил мне, что у него есть
воспитанница. Какая скрытность! Он становится интереснее с каждым часом. Но
я не сказала бы, что эта новость вызывает у меня восторг. (Бегает и
направляется к Сесилы.) Вы мне очень нравитесь, Сесили. Вы мне понравились с
первого взгляда, но должна сказать, что сейчас, когда я узнала, что вы
воспитанница мистера Уординга, я бы хотела, чтобы вы были... ну, чуточку
постарше и чуточку менее привлекательной. И знаете, если уж говорить
откровенно...
Сесили. Говорите! Я думаю, если собираются сказать неприятное, надо
говорить откровенно.
Гвендолен. Так вот, говоря откровенно, Сесили, я хотела бы, чтобы вам
было не меньше чем сорок два года, а с виду и того больше. У Эрнеста честный
и прямой характер. Он воплощенная искренность и честь. Неверность для него
так же невозможна, как и обман. Но даже самые благородные мужчины до
чрезвычайности подвержены женским чарам. Новая история, как и древняя, дает
тому множество плачевных примеров. Если бы это было иначе, то историю было
бы невозможно читать.
Сесили. Простите, Гвендолен, вы, кажется, сказали - Эрнест?
Гвендолен. Да.
Сесили. Но мой опекун вовсе не мистер Эрнест Уординг - это его брат,
старший брат.
Гвендолен (снова усаживаясь). Эрнест никогда не говорил мне, что у него
есть брат.
Сесили. Как ни грустно, но они долгое время не ладили.
Гвендолен. Тогда понятно. А к тому же я никогда не слыхала, чтобы
мужчины говорили о своих братьях. Тема эта для них, по-видимому, крайне
неприятна. Сесили, вы успокоили меня. Я уже начинала тревожиться. Как ужасно
было бы, если бы облако омрачило такую дружбу, как наша. Но вы совершенно,
совершенно уверены, что ваш опекун не мистер Эрнест Уординг?
Сесили. Совершенно уверена. (Пауза.) Дело в том, что я сама собираюсь
его опекать.
Гвендолен (не веря ушам). Что вы сказали?
Сесили (смущенно и как бы по секрету). Дорогая Гвендолен, у меня нет
никаких оснований держать это в тайне. Ведь даже наша местная газета объявит
на будущей неделе о моей помолвке с мистером Эрнестом Уордингом.
Гвендолен (вставая, очень вежливо). Милочка моя. Тут какое-то
недоразумение. Мистер Эрнест Уординг обручен со мной. И об этом будет
объявлено в "Морнинг пост" не позднее субботы.
Сесили (вставая и не менее вежливо). Боюсь, вы ошибаетесь. Эрнест
сделал мне предложение всего десять минут назад. (Показывает дневник.)
Гвендолен (внимательно читает дневник сквозь лорнет). Очень странно,
потому что он просил меня быть его женой не далее как вчера в пять тридцать
пополудни. Если вы хотите удостовериться в этом, пожалуйста. (Достает свой
дневник.) Я никуда не выезжаю без дневника. В поезде всегда надо иметь для
чтения что-нибудь захватывающее. Весьма сожалею, дорогая Сесили, если это
вас огорчит, но боюсь, что я первая.
Сесили. Я была бы очень огорчена, дорогая Гвендолен, если бы причинила
вам душевную или физическую боль, но все же приходится разъяснить вам, что
Эрнест явно передумал после того, как сделал вам предложение.
Гвендолен (размышляя вслух). Если кто-то вынудил моего бедного жениха
дать какие-то опрометчивые обещания, я считаю своим долгом немедленно и со
всей решимостью прийти к нему на помощь.
Сесили (задумчиво и грустно). В какую бы предательскую ловушку ни попал
мой дорогой мальчик, я никогда не попрекну его этим после свадьбы.
Гвендолен. Не на меня ли вы намекаете, мисс Кардью, упоминая о ловушке?
Вы чересчур самонадеянны. Говорить правду в подобных случаях не только
моральная потребность. Это удовольствие.
Сесили. Не меня ли вы обвиняете, мисс Ферфакс, в том, что я вынудила у
Эрнеста признание? Как вы смеете? Теперь не время носить маску внешних
приличий. Если я вижу лопату, я и называю ее лопатой.
Гвендолен (насмешливо). Рада довести до вашего сведения, что я никогда
в жизни не видела лопаты. Совершенно ясно, что мы вращаемся в различных
социальных сферах.

Входит Мерримен, за ним лакей с подносом, скатертью и подставкой для
чайника. Сесили уже готова возразить, но присутствие слуг заставляет ее
сдержаться, так же как и Гвендолен.

Мерримен. Чай накрывать здесь, как всегда, мисс?
Сесили (сурово, но спокойно). Да, как всегда.

Мерримен начинает освобождать стол и накрывать к чаю. Продолжительная пауза.
Сесили и Гвендолен яростно глядят друг на друга.

Гвендолен. Есть у вас тут интересные прогулки, мисс Кардью?
Сесили. О да, сколько угодно. С вершины одного из соседних холмов видно
пять графств.
Гвендолен. Пять графств! Я бы этого не вынесла. Ненавижу тесноту!
Сесили (очень любезно). Именно поэтому вы, вероятно, живете в Лондоне.
Гвендолен (закусывает губу и нервно постукивает зонтиком по ноге,
озираясь). Очень милый садик, мисс Кардью.
Сесили. Рада, что он вам нравится, мисс Ферфакс.
Гвендолен. Я и не предполагала, что в деревне могут быть цветы.
Сесили. О, цветов тут столько же, сколько в Лондоне людей.
Гвендолен. Лично я не могу понять, как можно жить в деревне - конечно,
если ты не полное ничтожество. На меня деревня всегда наводит скуку.
Сесили. Да? Это как раз то, что газеты называют сельскохозяйственной
депрессией. Мне кажется, аристократы именно сейчас особенно часто страдают
от этой болезни. Как мне рассказывали, среди них это своего рода эпидемия.