Страница:
— Господи, — задохнулась от возмущения Джессика, — какой же ты самонадеянный!
— Возможно. — Найджел с безразличным видом пожал плечами. — Но я знаю то, что знаю.
— Это ты целовал меня, помнишь?
— Угу, а ты отвечала. С удовольствием. Как и всегда, впрочем, — заявил он.
— А ты разве нет?
Он с гримасой неудовольствия признал справедливость ее упрека.
— Что ж, думаю, ближайшие несколько дней обещают быть интересными. Посмотрим, удастся ли нам сосуществовать, не накидываясь друг на друга. Как тебе кажется?
— Мне кажется, что ты просто омерзителен!
Найджел приподнял бровь и задумчиво оглядел ее стройное, изящное тело.
— Признайся, у тебя соски ведь напряглись, правда? — вкрадчиво поинтересовался он. — А то место между ног, оно увлажнилось только потому, что мы говорим об этом, а?
Джессика кинулась к нему, намереваясь влепить пощечину и стереть отвратительную ухмылку с красивого лица.
— О, чувствуется, мысль о сексе прямо тут, на полу, возбуждает тебя, — насмешливо продолжал Найджел. — Но ты ведь никогда особенно и не сдерживалась, желая получить то, что хочешь, где или с кем угодно.
Каждое слово было предназначено, чтобы ранить ее душу, каждая усмешка — довести ее до состояния аффекта, заставить потерять самоконтроль. Джессика остановилась всего в нескольких дюймах от него, сознавая, что он намеренно провоцирует ее. И саркастический взгляд, и вся его поза так и призывали продолжить атаку, ударить.
— Не понимаю, зачем ты это делаешь, — пробормотала она.
Он расхохотался в ответ — холодным, едким смехом. Очень неприятный звук.
— Может, мне интересно проверить, чему новенькому ты научилась, сменив свои охотничьи угодья.
— Прекрати! — взмолилась Джессика.
Бесполезно, Найджел не собирался останавливаться.
— Скажи-ка мне, милая, его ты так же соблазняла, как и меня? Дразнила, чтобы завести, чтобы он показал тебе новый способ получить наслаждение?
Не выдержав, она замахнулась. Но не услышала желанного звука пощечины. Ее запястье снова оказалось в железном капкане его пальцев всего в паре дюймов от намеченной цели.
— Полно, мы ведь оба прекрасно знаем, что наслаждение — единственное, чего ты искала со мной, — безжалостно продолжал Найджел. — Но неужели ты всерьез полагала, что исчерпала все мои возможности? Ошибаешься, дорогуша. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал кончики пальцев. — Мы всего только поскребли по поверхности. Ты и понятия не имеешь, какого блаженства не успела отведать.
— Заткнись!
Джессике казалось нестерпимым это выворачивание правды наизнанку, эта попытка представить все так, чтобы подогнать под его версию случившегося. Ей было больно, так больно, что она задрожала всем телом. Бежать, скорее, во что бы то ни стало бежать!
Но безжалостные синие глаза не отпускали испуганного взгляда, сильные руки притянули ближе.
— До сих пор не могу смотреть на твой рот, не вспоминая, как ты целовала меня, — хрипло пробормотал Найджел. — Помню каждое движение губ, каждое касание этого проклятого сексуального язычка. Ну как, Джесси, тебе приятно знать, что я по-прежнему одержим тобой… как и ты мной, а?
— Я не одержима, даже не надейся, — прошипела она в ответ. — Ненавижу тебя, презираю! Неужели думаешь, я забыла, как ты накинулся на меня сразу после моего якобы другого любовника? Или как вскочил после того, как кончил, задыхаясь, точно животное? Или как обзывал меня такими словами, какими ни одну женщину не называют?
Найджел побелел. А она стояла перед ним, выплевывая слова, с бешено колотящимся сердцем, но не от желания, а от ярости, так долго тлевшей и сейчас наконец ярко вспыхнувшей внутри.
— Я извинился.
Неужели? Что ж, если и так, то насколько искренним было извинение, если она даже не запомнила его?
— То, что ты сотворил со мной, нельзя искупить простыми извинениями, — процедила Джессика сквозь зубы. — И знаешь, что оказалось самым плохим? То, что я была тебе настолько безразлична, что ты даже не потрудился выслушать меня, прежде чем поставить к стенке и расстрелять! Ты судил меня, и вынес приговор, и привел его в исполнение, не дав мне возможности вымолвить ни слова в свою защиту! Ладно, я сейчас скажу тебе кое-что… — Грудь ее высоко вздымалась. — Дам тебе возможность заслуженно ненавидеть меня, если тебе так угодно! Да, признаю, я сделала это. Я принимала другого мужчину в твоей постели, Найджел, и даже передать не могу, какое удовольствие получила от…
— Довольно!
Он был прав: действительно довольно. Ощущая тошноту и отчаяние, Джессика высвободила руку, с трудом отодвинулась от него и отвернулась. Она наговорила кучу лжи, сплошной лжи.
Почему, зачем? — спрашивала она себя. Почему я всегда делаю и говорю то, чего хочет он?
Господи, какая тишина, какая громкая, звенящая, пульсирующая тишина!.. Душа Джессики обливалась кровью, разрываясь от жалости.
К кому? К нему? К себе?
— Ну что, теперь я могу уйти? — спросила она безучастным тоном. Гнев ее отступил, растворился в эмоциональном взрыве.
Вместо ответа Найджел повернулся и вышел из комнаты.
Джессика испытала странную смесь ужаса от всего того, что они наговорили друг другу, и облегчения от того, что удалось избавиться от его гнетущего присутствия. Теперь надо собраться с духом, забрать сумку и найти способ покинуть дом.
Она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула и только после этого последовала за Найджелом. Но, оказавшись в кухне, поняла, что не выиграла эту битву, вовсе нет.
Найджел спокойно стоял у плиты и готовился заваривать чай.
— Иди вымой руки и садись, — не оборачиваясь, произнес он.
— Найджел, ради всего святого, — умоляюще сказала она, — выпусти меня отсюда. Я поеду в ближайший отель…
— Что будешь пить, чай или кофе? Или сок выжать? — спросил он, словно не слыша ее.
— О Господи, — простонала Джессика, закрывая лицо ладонями. — Неужели ты не понимаешь? — выкрикнула она, в последний раз пытаясь заставить его понять ее. — Не могу я оставаться тут, в этом доме, наедине с тобой!
Бесполезно. Она словно билась головой о бетонную стену. Единственным ответом его было едва заметное движение плечами, словно он стряхнул с себя ее смешной, жалкий выкрик.
— Ты бесчувственное чудовище, — устало произнесла она, отказываясь от борьбы.
— Чай, кофе или сок? — повторил Найджел.
— Все равно, — ответила Джессика, опустилась на ближайший к ней стул, уперлась локтями в стол и опять уткнулась лицом в ладони.
Они снова погрузились в молчание, нарушаемое лишь веселым посвистыванием закипающего чайника. Джессика продолжала сидеть, не поднимая головы, хотя и ощущала, что Найджел пристально смотрит на нее. Ну и пусть насладится ее поражением, если оно так любезно его сердцу! Плевать, ее это больше не волнует! И вообще ее сейчас ничто не интересует, кроме возможности выпить чего-нибудь теплого и поскорее добраться до кровати.
Разглядывая погруженную в беспросветное отчаяние женщину, Найджел кусал губы и мрачно размышлял, о чем он думал, устраивая такую отвратительную сцену. С какой это стати умудренный жизненным и богатым сексуальным опытом тридцатишестилетний мужчина обливает бывших любовниц таким презрением, как только что делал он?
Да чтобы хоть как-то утишить лютое горе, терзающее, грызущее изнутри горе, с горечью признал он.
Ведь Джессика не просто бывшая любовница.
Она — женщина, которую он любил. Женщина, с которой намеревался провести остаток своей жизни. Воспоминания о дне, когда он вошел в этот дом и увидел то, что увидел, будут мучить и преследовать его до самой смерти.
— Я так и не знаю, кто был тот, другой.
— Что? — Джессика подняла лицо и непонимающе уставилась на него, словно вдруг услышала иностранную речь. — О, какое несчастье, так и не узнать, кто же проклятый обидчик! Ах ты бедненький! — насмешливо произнесла она, поняв наконец, о чем идет речь, и встала. — Ладно, оставь эти хлопоты. Не хочу я ничего пить.
Пойду лягу.
И с этими словами она покинула кухню.
Найджел позволил ей уйти и стоял, злясь на самого себя за то, что сказал лишнего, и прислушиваясь к ее шагам. Вот она прошла по просторному холлу, открыла дверь и вошла. Он усмехнулся ее невольной ошибке. Джессика полагала, что оказалась в одной из гостевых спален. И выбрала ее намеренно, поскольку та находилась дальше всего от их бывшей спальни.
Найджел несколько секунд напряженно ожидал, когда же она обнаружит свою ошибку. И вот это случилось: он услышал, как Джессика выскочила, с силой хлопнув дверью, и быстро прошла дальше, к следующей комнате.
Он не бывал в той спальне и уж конечно не спал в той постели с того дня, когда она принимала там другого мужчину. И вообще продал бы дом, если бы это не было полным признанием поражения и дополнительным ударом по его уязвленной гордости.
Спустя несколько секунд раздался очередной звук захлопнувшейся двери — это Джессика выбрала наконец-то подходящую комнату.
И Найджел только теперь выдохнул долго сдерживаемый воздух.
Да он совсем с ума сошел! Почему позволяет ей так волновать его? Что прошло, то прошло и должно быть забыто. Он должен забыть, хочет забыть, так почему же стоит здесь и ощущает такую же острую боль, как и три года назад?
Ответ был ему хорошо известен, но будь он проклят, если хоть когда-то признается в этом!
Чайник вскипел. Найджел машинально выключил газ и продолжал стоять, глядя, как струится, постепенно уменьшаясь, из носика пар.
Потом что-то угрюмо буркнул себе под нос, словно сдавленно прорычал, и последовал примеру Джессики, запершись в своей спальне.
Отныне я буду держаться от нее на расстоянии, поклялся себе Найджел. А завтра с самого утра отвезу в отель. И если мы еще раз встретимся во время ее пребывания в Калифорнии, то только по необходимости, а вовсе не из-за моего желания.
Приняв это решение, он торопливо сбросил мятый костюм и рубашку и направился в ванную. Там включил воду и долго стоял под упругими струями, наблюдая за предательским поведением нижней части своего тела. Черт побери! Ему хотелось с силой ударить кулаком по стене. Если Джесси — единственная женщина, способная вызвать в нем такую реакцию, то тогда ее насмешка стопроцентно обоснована: он поистине несчастный!
Джессика открыла сумку, вынула оттуда ночную рубашку и осталась стоять, безучастно глядя на прозрачный шелк в своих трясущихся пальцах. Как же она презирает Найджела, как презирает! Но тогда откуда эти слезы? Почему ей так больно, безумно больно от его слов? Ведь все это давно перестало иметь для нее значение…
О, если бы она была виновна в преступлении, в котором ее обвиняют, тогда у нее были бы основания для этих чувств. А сознание собственной непричастности к произошедшему должно было подарить ей самодовольное ощущение праведности. Увы, этого не случилось.
Больше всего ей хотелось разыскать Найджела, рассказать ему всю правду — любой ценой заставить выслушать ее, чтобы наконец-то почувствовать себя легко и свободно..
Хотя какую правду? Всю правду, как она есть, — гадкую, неприкрашенную, с чужими секретами? Она уже однажды пыталась сделать это, тогда, три года назад, и услышала в ответ яростную, гневную отповедь и презрительное неверие.
Найджел считал, что застал ее на месте преступления, когда она будто бы пыталась скрыть следы недавнего присутствия в спальне другого мужчины. Смятая постель говорила сама за себя громко и убедительно. Пачка презервативов — еще громче и убедительнее. А то, что при всей очевидности происшедшего она еще попыталась свалить вину на другого, стало дополнительным доказательством ее преступного деяния.
Если любовь непременно должна проверяться такими жестокими испытаниями, то их чувство было исследовано и признано слабым, неосновательным, легковесным…И чем скорее она примет меры, чтобы оказаться вдали от Найджела, тем лучше будет для них обоих. Ибо совершенно ясно, что он не больше ее подготовлен к их встрече, тем более в таких тяжелых обстоятельствах.
— О, Тэдди, — вздохнула Джессика, — пожалуйста, поскорее приходи в себя и выздоравливай и дай мне возможность убраться отсюда на Восточное побережье.
Потом она подумала о Кэтрин, которая никогда уже не придет в себя и не поправится.
Умерла…
Глаза Джессики наполнились слезами. Как это нечестно! Она любила Кэт, очень любила.
Да и все любили ее. Кэт была такой замечательной женщиной!
Но никто, ни один человек не любил ее больше, чем Найджел, с болью вспомнила она. И внезапно поняла, что именно горе и было причиной его безумного, ненормального поведения.
Ее охватило раскаяние. Как же ей раньше в голову не пришло подумать об этом? Джессике захотелось броситься к нему, обнять, утешить.
Но она поборола порыв. Естественно, Найджел не ждет и не желает от нее никаких проявлений симпатии и сострадания.
Секс — да. Секс он примет от нее в виде лекарства от любой болезни. Это-то он продемонстрировал недвусмысленно.
С этими невеселыми мыслями Джессика уронила рубашку на кровать, разделась и вошла в ванную. И первое, что услышала, был шум воды за стеной. Звук вызвал в воображении столь хорошо знакомую ей картину высокого сильного мужчины с мускулистыми руками и ногами, широкой грудью, покрытой золотистыми волосками… Мужчины, созданного для того, чтобы любить женщин, доставлять им неземное блаженство.
Ее собственное тело немедленно отозвалось на эти мысли и загорелось, будто его ошпарили кипятком. Соски болезненно напряглись.
Усилием воли Джессика заставила себя игнорировать доносящиеся из-за стены звуки…
Какое блаженство — оказаться в конце концов между прохладными простынями, опустить на подушку усталую голову и отгородиться от всего остального мира. Завтра, сонно подумала Джессика, завтра я уберусь отсюда. И уснула…
Вертолет падал и падал, а Тэд горел и горел, кричал, и звал ее, и умолял спасти его…
— О нет! — закричала Джессика… и проснулась, обливаясь холодным потом.
Задыхаясь, она сбросила простыню и села на кровати, не понимая, где находится и что происходит. Потом моргнула несколько раз, огляделась, догадалась, что это был сон, и начала тереть виски, убеждая себя, что брат еще жив. Но самовнушение помогало мало. Ей просто необходимо было выбраться из комнаты и позвонить в больницу, выяснить, как Тэд.
Она вскочила, но внезапно все вокруг закружилось, в глазах потемнело, и Джессика упала на пол. Отдаленный гул становился громче, все приближался, превращаясь в стрекот вертолетных лопастей, пока наконец не заглушил все звуки…
Глава 4
— Возможно. — Найджел с безразличным видом пожал плечами. — Но я знаю то, что знаю.
— Это ты целовал меня, помнишь?
— Угу, а ты отвечала. С удовольствием. Как и всегда, впрочем, — заявил он.
— А ты разве нет?
Он с гримасой неудовольствия признал справедливость ее упрека.
— Что ж, думаю, ближайшие несколько дней обещают быть интересными. Посмотрим, удастся ли нам сосуществовать, не накидываясь друг на друга. Как тебе кажется?
— Мне кажется, что ты просто омерзителен!
Найджел приподнял бровь и задумчиво оглядел ее стройное, изящное тело.
— Признайся, у тебя соски ведь напряглись, правда? — вкрадчиво поинтересовался он. — А то место между ног, оно увлажнилось только потому, что мы говорим об этом, а?
Джессика кинулась к нему, намереваясь влепить пощечину и стереть отвратительную ухмылку с красивого лица.
— О, чувствуется, мысль о сексе прямо тут, на полу, возбуждает тебя, — насмешливо продолжал Найджел. — Но ты ведь никогда особенно и не сдерживалась, желая получить то, что хочешь, где или с кем угодно.
Каждое слово было предназначено, чтобы ранить ее душу, каждая усмешка — довести ее до состояния аффекта, заставить потерять самоконтроль. Джессика остановилась всего в нескольких дюймах от него, сознавая, что он намеренно провоцирует ее. И саркастический взгляд, и вся его поза так и призывали продолжить атаку, ударить.
— Не понимаю, зачем ты это делаешь, — пробормотала она.
Он расхохотался в ответ — холодным, едким смехом. Очень неприятный звук.
— Может, мне интересно проверить, чему новенькому ты научилась, сменив свои охотничьи угодья.
— Прекрати! — взмолилась Джессика.
Бесполезно, Найджел не собирался останавливаться.
— Скажи-ка мне, милая, его ты так же соблазняла, как и меня? Дразнила, чтобы завести, чтобы он показал тебе новый способ получить наслаждение?
Не выдержав, она замахнулась. Но не услышала желанного звука пощечины. Ее запястье снова оказалось в железном капкане его пальцев всего в паре дюймов от намеченной цели.
— Полно, мы ведь оба прекрасно знаем, что наслаждение — единственное, чего ты искала со мной, — безжалостно продолжал Найджел. — Но неужели ты всерьез полагала, что исчерпала все мои возможности? Ошибаешься, дорогуша. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал кончики пальцев. — Мы всего только поскребли по поверхности. Ты и понятия не имеешь, какого блаженства не успела отведать.
— Заткнись!
Джессике казалось нестерпимым это выворачивание правды наизнанку, эта попытка представить все так, чтобы подогнать под его версию случившегося. Ей было больно, так больно, что она задрожала всем телом. Бежать, скорее, во что бы то ни стало бежать!
Но безжалостные синие глаза не отпускали испуганного взгляда, сильные руки притянули ближе.
— До сих пор не могу смотреть на твой рот, не вспоминая, как ты целовала меня, — хрипло пробормотал Найджел. — Помню каждое движение губ, каждое касание этого проклятого сексуального язычка. Ну как, Джесси, тебе приятно знать, что я по-прежнему одержим тобой… как и ты мной, а?
— Я не одержима, даже не надейся, — прошипела она в ответ. — Ненавижу тебя, презираю! Неужели думаешь, я забыла, как ты накинулся на меня сразу после моего якобы другого любовника? Или как вскочил после того, как кончил, задыхаясь, точно животное? Или как обзывал меня такими словами, какими ни одну женщину не называют?
Найджел побелел. А она стояла перед ним, выплевывая слова, с бешено колотящимся сердцем, но не от желания, а от ярости, так долго тлевшей и сейчас наконец ярко вспыхнувшей внутри.
— Я извинился.
Неужели? Что ж, если и так, то насколько искренним было извинение, если она даже не запомнила его?
— То, что ты сотворил со мной, нельзя искупить простыми извинениями, — процедила Джессика сквозь зубы. — И знаешь, что оказалось самым плохим? То, что я была тебе настолько безразлична, что ты даже не потрудился выслушать меня, прежде чем поставить к стенке и расстрелять! Ты судил меня, и вынес приговор, и привел его в исполнение, не дав мне возможности вымолвить ни слова в свою защиту! Ладно, я сейчас скажу тебе кое-что… — Грудь ее высоко вздымалась. — Дам тебе возможность заслуженно ненавидеть меня, если тебе так угодно! Да, признаю, я сделала это. Я принимала другого мужчину в твоей постели, Найджел, и даже передать не могу, какое удовольствие получила от…
— Довольно!
Он был прав: действительно довольно. Ощущая тошноту и отчаяние, Джессика высвободила руку, с трудом отодвинулась от него и отвернулась. Она наговорила кучу лжи, сплошной лжи.
Почему, зачем? — спрашивала она себя. Почему я всегда делаю и говорю то, чего хочет он?
Господи, какая тишина, какая громкая, звенящая, пульсирующая тишина!.. Душа Джессики обливалась кровью, разрываясь от жалости.
К кому? К нему? К себе?
— Ну что, теперь я могу уйти? — спросила она безучастным тоном. Гнев ее отступил, растворился в эмоциональном взрыве.
Вместо ответа Найджел повернулся и вышел из комнаты.
Джессика испытала странную смесь ужаса от всего того, что они наговорили друг другу, и облегчения от того, что удалось избавиться от его гнетущего присутствия. Теперь надо собраться с духом, забрать сумку и найти способ покинуть дом.
Она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула и только после этого последовала за Найджелом. Но, оказавшись в кухне, поняла, что не выиграла эту битву, вовсе нет.
Найджел спокойно стоял у плиты и готовился заваривать чай.
— Иди вымой руки и садись, — не оборачиваясь, произнес он.
— Найджел, ради всего святого, — умоляюще сказала она, — выпусти меня отсюда. Я поеду в ближайший отель…
— Что будешь пить, чай или кофе? Или сок выжать? — спросил он, словно не слыша ее.
— О Господи, — простонала Джессика, закрывая лицо ладонями. — Неужели ты не понимаешь? — выкрикнула она, в последний раз пытаясь заставить его понять ее. — Не могу я оставаться тут, в этом доме, наедине с тобой!
Бесполезно. Она словно билась головой о бетонную стену. Единственным ответом его было едва заметное движение плечами, словно он стряхнул с себя ее смешной, жалкий выкрик.
— Ты бесчувственное чудовище, — устало произнесла она, отказываясь от борьбы.
— Чай, кофе или сок? — повторил Найджел.
— Все равно, — ответила Джессика, опустилась на ближайший к ней стул, уперлась локтями в стол и опять уткнулась лицом в ладони.
Они снова погрузились в молчание, нарушаемое лишь веселым посвистыванием закипающего чайника. Джессика продолжала сидеть, не поднимая головы, хотя и ощущала, что Найджел пристально смотрит на нее. Ну и пусть насладится ее поражением, если оно так любезно его сердцу! Плевать, ее это больше не волнует! И вообще ее сейчас ничто не интересует, кроме возможности выпить чего-нибудь теплого и поскорее добраться до кровати.
Разглядывая погруженную в беспросветное отчаяние женщину, Найджел кусал губы и мрачно размышлял, о чем он думал, устраивая такую отвратительную сцену. С какой это стати умудренный жизненным и богатым сексуальным опытом тридцатишестилетний мужчина обливает бывших любовниц таким презрением, как только что делал он?
Да чтобы хоть как-то утишить лютое горе, терзающее, грызущее изнутри горе, с горечью признал он.
Ведь Джессика не просто бывшая любовница.
Она — женщина, которую он любил. Женщина, с которой намеревался провести остаток своей жизни. Воспоминания о дне, когда он вошел в этот дом и увидел то, что увидел, будут мучить и преследовать его до самой смерти.
— Я так и не знаю, кто был тот, другой.
— Что? — Джессика подняла лицо и непонимающе уставилась на него, словно вдруг услышала иностранную речь. — О, какое несчастье, так и не узнать, кто же проклятый обидчик! Ах ты бедненький! — насмешливо произнесла она, поняв наконец, о чем идет речь, и встала. — Ладно, оставь эти хлопоты. Не хочу я ничего пить.
Пойду лягу.
И с этими словами она покинула кухню.
Найджел позволил ей уйти и стоял, злясь на самого себя за то, что сказал лишнего, и прислушиваясь к ее шагам. Вот она прошла по просторному холлу, открыла дверь и вошла. Он усмехнулся ее невольной ошибке. Джессика полагала, что оказалась в одной из гостевых спален. И выбрала ее намеренно, поскольку та находилась дальше всего от их бывшей спальни.
Найджел несколько секунд напряженно ожидал, когда же она обнаружит свою ошибку. И вот это случилось: он услышал, как Джессика выскочила, с силой хлопнув дверью, и быстро прошла дальше, к следующей комнате.
Он не бывал в той спальне и уж конечно не спал в той постели с того дня, когда она принимала там другого мужчину. И вообще продал бы дом, если бы это не было полным признанием поражения и дополнительным ударом по его уязвленной гордости.
Спустя несколько секунд раздался очередной звук захлопнувшейся двери — это Джессика выбрала наконец-то подходящую комнату.
И Найджел только теперь выдохнул долго сдерживаемый воздух.
Да он совсем с ума сошел! Почему позволяет ей так волновать его? Что прошло, то прошло и должно быть забыто. Он должен забыть, хочет забыть, так почему же стоит здесь и ощущает такую же острую боль, как и три года назад?
Ответ был ему хорошо известен, но будь он проклят, если хоть когда-то признается в этом!
Чайник вскипел. Найджел машинально выключил газ и продолжал стоять, глядя, как струится, постепенно уменьшаясь, из носика пар.
Потом что-то угрюмо буркнул себе под нос, словно сдавленно прорычал, и последовал примеру Джессики, запершись в своей спальне.
Отныне я буду держаться от нее на расстоянии, поклялся себе Найджел. А завтра с самого утра отвезу в отель. И если мы еще раз встретимся во время ее пребывания в Калифорнии, то только по необходимости, а вовсе не из-за моего желания.
Приняв это решение, он торопливо сбросил мятый костюм и рубашку и направился в ванную. Там включил воду и долго стоял под упругими струями, наблюдая за предательским поведением нижней части своего тела. Черт побери! Ему хотелось с силой ударить кулаком по стене. Если Джесси — единственная женщина, способная вызвать в нем такую реакцию, то тогда ее насмешка стопроцентно обоснована: он поистине несчастный!
Джессика открыла сумку, вынула оттуда ночную рубашку и осталась стоять, безучастно глядя на прозрачный шелк в своих трясущихся пальцах. Как же она презирает Найджела, как презирает! Но тогда откуда эти слезы? Почему ей так больно, безумно больно от его слов? Ведь все это давно перестало иметь для нее значение…
О, если бы она была виновна в преступлении, в котором ее обвиняют, тогда у нее были бы основания для этих чувств. А сознание собственной непричастности к произошедшему должно было подарить ей самодовольное ощущение праведности. Увы, этого не случилось.
Больше всего ей хотелось разыскать Найджела, рассказать ему всю правду — любой ценой заставить выслушать ее, чтобы наконец-то почувствовать себя легко и свободно..
Хотя какую правду? Всю правду, как она есть, — гадкую, неприкрашенную, с чужими секретами? Она уже однажды пыталась сделать это, тогда, три года назад, и услышала в ответ яростную, гневную отповедь и презрительное неверие.
Найджел считал, что застал ее на месте преступления, когда она будто бы пыталась скрыть следы недавнего присутствия в спальне другого мужчины. Смятая постель говорила сама за себя громко и убедительно. Пачка презервативов — еще громче и убедительнее. А то, что при всей очевидности происшедшего она еще попыталась свалить вину на другого, стало дополнительным доказательством ее преступного деяния.
Если любовь непременно должна проверяться такими жестокими испытаниями, то их чувство было исследовано и признано слабым, неосновательным, легковесным…И чем скорее она примет меры, чтобы оказаться вдали от Найджела, тем лучше будет для них обоих. Ибо совершенно ясно, что он не больше ее подготовлен к их встрече, тем более в таких тяжелых обстоятельствах.
— О, Тэдди, — вздохнула Джессика, — пожалуйста, поскорее приходи в себя и выздоравливай и дай мне возможность убраться отсюда на Восточное побережье.
Потом она подумала о Кэтрин, которая никогда уже не придет в себя и не поправится.
Умерла…
Глаза Джессики наполнились слезами. Как это нечестно! Она любила Кэт, очень любила.
Да и все любили ее. Кэт была такой замечательной женщиной!
Но никто, ни один человек не любил ее больше, чем Найджел, с болью вспомнила она. И внезапно поняла, что именно горе и было причиной его безумного, ненормального поведения.
Ее охватило раскаяние. Как же ей раньше в голову не пришло подумать об этом? Джессике захотелось броситься к нему, обнять, утешить.
Но она поборола порыв. Естественно, Найджел не ждет и не желает от нее никаких проявлений симпатии и сострадания.
Секс — да. Секс он примет от нее в виде лекарства от любой болезни. Это-то он продемонстрировал недвусмысленно.
С этими невеселыми мыслями Джессика уронила рубашку на кровать, разделась и вошла в ванную. И первое, что услышала, был шум воды за стеной. Звук вызвал в воображении столь хорошо знакомую ей картину высокого сильного мужчины с мускулистыми руками и ногами, широкой грудью, покрытой золотистыми волосками… Мужчины, созданного для того, чтобы любить женщин, доставлять им неземное блаженство.
Ее собственное тело немедленно отозвалось на эти мысли и загорелось, будто его ошпарили кипятком. Соски болезненно напряглись.
Усилием воли Джессика заставила себя игнорировать доносящиеся из-за стены звуки…
Какое блаженство — оказаться в конце концов между прохладными простынями, опустить на подушку усталую голову и отгородиться от всего остального мира. Завтра, сонно подумала Джессика, завтра я уберусь отсюда. И уснула…
Вертолет падал и падал, а Тэд горел и горел, кричал, и звал ее, и умолял спасти его…
— О нет! — закричала Джессика… и проснулась, обливаясь холодным потом.
Задыхаясь, она сбросила простыню и села на кровати, не понимая, где находится и что происходит. Потом моргнула несколько раз, огляделась, догадалась, что это был сон, и начала тереть виски, убеждая себя, что брат еще жив. Но самовнушение помогало мало. Ей просто необходимо было выбраться из комнаты и позвонить в больницу, выяснить, как Тэд.
Она вскочила, но внезапно все вокруг закружилось, в глазах потемнело, и Джессика упала на пол. Отдаленный гул становился громче, все приближался, превращаясь в стрекот вертолетных лопастей, пока наконец не заглушил все звуки…
Глава 4
Сознание стало постепенно возвращаться к ней, и Джессика почувствовала, что ее больно хлопают по щекам. Открыла глаза и окончательно пришла в себя, увидев склонившегося над ней Найджела.
— Какого черта… — начал он, увидев, что она очнулась.
— Извини, что разбудила, — пробормотала Джессика. — Мне приснился кошмар, я хотела встать, но голова закружилась…
Надо отдать ему должное — больше объяснять не понадобилось. Найджел сорвал с постели шелковое покрывало, завернул в него Джессику, поднял на руки и понес в кухню.
Там бережно усадил на стул, не переставая что-то бормотать себе под нос, включил вентилятор, направил на нее, достал из холодильника бутылку минеральной воды и налил в стакан.
— Пей! — скомандовал он. — Когда ты пила в последний раз? Не знаешь? Вот то-то. Маленькая идиотка, довела себя до обезвоживания.
Отсюда и кошмары, и головокружения. Давай-давай, не спорь!
Она покорилась и припала к протянутому стакану, как к источнику жизни. Пузырьки приятно защипали язык и освежили пересохший, будто опаленный рот. Моментально осушив стакан, Джессика схватила бутылку, налила еще, снова выпила и откинулась на спинку стула, блаженно закрыв глаза. В голове было пусто, но ничего не гудело и не кружилось. Какое облегчение!
Немного придя в себя, она взглянула на Найджела и обнаружила, что он стоит, прислонившись к стене, и разглядывает свои босые ноги. Бледный, измученный, с пробивающейся щетиной и всклокоченными волосами.
— Извини, что разбудила, — снова повторила Джессика.
— Я не спал, — ответил он таким тоном, что она сразу поняла: он лежал и думал о Кэтрин, вспоминал, как любил ее, и горевал, мечтая повернуть время вспять, чтобы в их жизни прошедших суток как не бывало.
Ее сердце перевернулось от жалости и сострадания. Ей хотелось прикоснуться к нему рукой, сказать что-нибудь ласковое, что если и не поможет в горе, то хоть покажет, что он с ним не один на один. Но слова не находились, не существовало таких слов, и она даже не отваживалась произнести дорогое ему имя, потому что в последний раз, когда упомянула Кэти, Найджел взорвался, словно бомба.
О, как же тяжело, как горько понимать, что она не тот человек, от кого он ждет и хочет утешения!
А когда-то, давным-давно, было именно так.
Найджел рассказывал ей все. Они часами лежали в постели, переплетя руки и ноги в тесном объятии, и говорили, говорили, говорили..'.
— Пей.
Джессика подняла глаза и взглянула на него.
Какое изумительное, потрясающее в своей красоте лицо! Высокий лоб, прямой греческий нос, тяжелая по-мужски челюсть, красиво очерченный рот, так и зовущий…
Она отвела глаза, не позволяя разыграться воображению. Подняла неизвестно когда наполненный стакан и снова выпила, надеясь, что ледяная жидкость остудит ее пыл. Она не хотела, не желала Найджела. Не хотела помнить то, что узнала о нем много лет назад. Он — ее прошлое. И пусть им остается.
То, что он сидит рядом с ней в пижаме и поит ее водой, еще не значит, что надо представлять себе, что там под пижамой. Да он сложен, как бог, и столько же привлекателен, ну и что из этого? Секс всего лишь секс. Теперь она ценит и ищет много большего в отношениях с мужчиной — дружбу, уважение, заботу. Нет, она не отказалась от надежд на счастье из-за одного только печального опыта. Просто пока еще не нашла никого…
Джессика сделала еще несколько глотков.
Кухня освещалась лишь едва начавшим подниматься солнцем. Было тихо, так тихо, что она слышала, как стучит сердце Найджела.
Или это ее?
Конечно, ее. Ухает, как паровой молот, сильно и гулко. Найджел слишком близко… Хоть бы он ушел, оставил ее одну.
Джессика налила еще воды и начала пить мелкими глотками, отвернувшись в сторону и делая вид, будто не обращает на него внимания.
Но она слишком хорошо знала его, слишком хорошо помнила. Длинные ноги, сплетавшиеся с ее, узкие бедра, прижимавшиеся к ней.
Пусть он прячет под пижамой, что хочет, но она-то знает каждый его квадратный дюйм, каждую клеточку. Помнит потрясающе волнующее ощущение гладкой бархатистой кожи, мягкое прикосновение золотистых завитков волос его груди к своей. Твердый плоский живот, горячие, туго натянутые мышцы…
Все, довольно, прекрати! — приказала она себе, ощутив знакомый жар, поднимающийся снизу и растекающийся по всему телу. Ей хотелось крикнуть: «Уйди от меня!» — но вместо этого она лишь машинально поднесла уже пустой стакан ко рту и сделала вид, что глотает.
Потому что сказать такое — значит признаться, о чем думает, а она скорее отрежет язык, чем допустит это.
Джессика глубоко вздохнула, чтобы снять напряжение, но напрасно. Тогда надо бежать, скорее бежать, забилась в голове отчаянная мысль, но она будто приросла к стулу.
— Сколько… сколько времени? — спросила Джессика, безуспешно пытаясь отвлечься., — Без двадцати пять, — ответил Найджел, и даже звук его голоса увеличил ее нестерпимое волнение. Глубокий, низкий, чуть хрипловатый…
О Господи, с горечью думала Джессика, да смогу ли я когда-нибудь избавиться от проклятого чувства? Забыть этого мужчину и жить так, словно никогда и не встречала его? Нет, это синдром первой любви, обреченно ответила она себе. Говорят, от нее никогда полностью не излечиваются…
— Ну что, голова больше не кружится?
Джессика вздрогнула от неожиданности и поспешно кивнула.
— Да, все в порядке, — ответила она и снова машинально потянулась за бутылкой. И с удивлением обнаружила, что это уже вторая. — Сколько ты хочешь влить в меня, прежде чем отпустишь спать?
Вопрос был задан легким, небрежным тоном с целью разрядить напряжение, и Найджел усмехнулся в ответ, чтобы поддержать ее усилие.
— Пей, пока не скажу, что хватит. Довольно ты уже натворила дел самостоятельно.
И снова наступило молчание. Сердце ее билось как бешеное, стремясь вырваться из груди.
Джессика повернулась на стуле, немного сгорбилась, чтобы помешать его акробатическим скачкам. От этого легкого движения с ее плеча соскочила тонкая бретелька сорочки. Еще мгновение — и она упадет, обнажив туго напрягшийся сосок. Джессика подняла руку, собираясь поправить непослушный шелк, и столкнулись с его, которая устремилась туда же.
Они сидели неподвижно, соприкасаясь пальцами, пока молодая женщина не решилась поднять глаза. И то, что увидела, едва не заставило ее снова потерять сознание.
Найджел смотрел на нее, на ее тело, на светло-шоколадную кожу, не отрываясь, гладя взглядом покатые плечи, округлые твердые груди…
Как же ему хотелось коснуться ее!
— Нет, — хрипло прошептала Джессика и сделала неловкое движение, чтобы подхватить соскальзывающее покрывало.
Но короткое слово только заставило Найджела в упор посмотреть на нее. Жар его взгляда растопил остатки сопротивления, наполнив страстным вожделением. Покрывало сползло на сиденье стула и частично на пол, розовой пеной растекшись у ее стройных ног.
О, он знал, все знал. Его взгляд потемнел, переполнившись нестерпимым желанием. И не было в нем ничего нежного, ласкового, легкого. Он желал ее и стыдился своего желания. Но больше всего проклинал его. И она ясно прочла это в синих глазах и ответила тем же.
Найджел провел пальцами по покатому плечу — медленно, мучительно-медленно, пока не достиг высокой шеи, потом немного вверх, откинул спутанные черные пряди. Джессика затаила дыхание. Найджел, наоборот, с силой втянул в себя воздух, опустил голову и прикоснулся зубами к обнаженной коже.
Острое чувственное ощущение укололо ее тысячами тончайших иголок; она задохнулась, затрепетала, потом потерлась щекой о его лицо.
Животные, думала Джессика, мы ведем себя, как настоящие животные. И верно, она мурлыкала и ластилась, как кошка, отвечающая своему требовательному самцу.
Найджел подхватил ее, поставил на ноги.
Ищущий жадный рот отыскал ее губы, и она, совершенно потеряв голову, отдалась поцелую.
И то, что грозило вспыхнуть между ними с того самого момента, как Найджел появился на пороге ее нью-йоркской квартиры, вспыхнуло-таки с небывалой силой. Они целовались, как раньше, когда-то давно, долго и глубоко, не сдерживаясь, без оглядки. Она обхватила руками его шею. Он провел пальцами по бокам, упиваясь женственными изгибами ее фигуры, потом сжал тонкую талию и притянул ближе, к себе на колени. Полы его пижамной куртки распахнулись, и Джессика ощущала жар, исходящий от сильного тела, и властное, требовательное движение мощных бедер. Мне уже не остановить его, смутно подумалось ей.
Но вот он, остановится ли он сам? Джессика застонала в тоске и ужасе от происходящего.
Найджел понял ее стон по-своему.
— Даже не думай, — пробормотал он, сдвигая вторую бретельку с плеча.
Сорочка мягко скользнула вниз, им на колени, обнажив ее грудь. Джессика отвечала на поцелуй, который длился и длился, и уже не хотела, чтобы он кончался. Но вот Найджел кончиками пальцев коснулся соска, и она потеряла остатки разума, превратившись в неистово мяукающую, требующую самца мартовскую кошку. Вцепившись обеими руками в светлые волосы, она и стонала, и просила, и требовала. Найджел поднялся, подхватил ее и понес, не прерывая поцелуя, в спальню, где швырнул на смятую постель.
На короткое, но ужасное мгновение ей показалось, что он собирается повернуться и уйти, оставив ее наедине с неутоленной страстью. Это было бы вполне в его духе — устроить ей в наказание такую адскую пытку, в этом Джессика не сомневалась. Но Найджел не помышлял ни о чем подобном. Наоборот, сорвал с себя пижаму, бросил на пол и присоединился к ней, чтобы так же расправиться и с ее рубашкой.
Потом опустился, с силой вошел в нее и снова припал ртом к ее губам.
Они не отрывались друг от друга все долгое упоительное путешествие к вершине физического блаженства. Ни один не сделал попытки освободиться. Трогали друг друга бесстыдными жадными пальцами, отвечали чувственными движениями потных тел. Она закричала от нарастающего ожидания наслаждения, вызвав его ответное рычание откуда-то из глубины горла, и обхватила его талию обеими ногами, призывая войти еще глубже. Он двигался мощно, ритмично, в каком-то неистовом первобытном экстазе.
Животные? Да, животные. Жадное спаривание двух диких созданий, которые не думают ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем.
Которые просто хотят этого, нуждаются в этом.
И это пришло с такой силой, что Джессика потеряла всякую связь с реальностью. Их заключительные стоны и содрогания совпали по времени, оставив обоих опустошенными и ошеломленными…
Найджел встал сразу, как только обрел способность двигаться. Подхватил, с пола пижаму, выскочил из спальни и с силой захлопнул за собой дверь. Джессика смотрела ему вслед ничего не видящими от слез глазами, потом свернулась клубочком и разрыдалась. Он ненавидел ее и презирал себя за то, что вообще прикоснулся к ней!..
— Какого черта… — начал он, увидев, что она очнулась.
— Извини, что разбудила, — пробормотала Джессика. — Мне приснился кошмар, я хотела встать, но голова закружилась…
Надо отдать ему должное — больше объяснять не понадобилось. Найджел сорвал с постели шелковое покрывало, завернул в него Джессику, поднял на руки и понес в кухню.
Там бережно усадил на стул, не переставая что-то бормотать себе под нос, включил вентилятор, направил на нее, достал из холодильника бутылку минеральной воды и налил в стакан.
— Пей! — скомандовал он. — Когда ты пила в последний раз? Не знаешь? Вот то-то. Маленькая идиотка, довела себя до обезвоживания.
Отсюда и кошмары, и головокружения. Давай-давай, не спорь!
Она покорилась и припала к протянутому стакану, как к источнику жизни. Пузырьки приятно защипали язык и освежили пересохший, будто опаленный рот. Моментально осушив стакан, Джессика схватила бутылку, налила еще, снова выпила и откинулась на спинку стула, блаженно закрыв глаза. В голове было пусто, но ничего не гудело и не кружилось. Какое облегчение!
Немного придя в себя, она взглянула на Найджела и обнаружила, что он стоит, прислонившись к стене, и разглядывает свои босые ноги. Бледный, измученный, с пробивающейся щетиной и всклокоченными волосами.
— Извини, что разбудила, — снова повторила Джессика.
— Я не спал, — ответил он таким тоном, что она сразу поняла: он лежал и думал о Кэтрин, вспоминал, как любил ее, и горевал, мечтая повернуть время вспять, чтобы в их жизни прошедших суток как не бывало.
Ее сердце перевернулось от жалости и сострадания. Ей хотелось прикоснуться к нему рукой, сказать что-нибудь ласковое, что если и не поможет в горе, то хоть покажет, что он с ним не один на один. Но слова не находились, не существовало таких слов, и она даже не отваживалась произнести дорогое ему имя, потому что в последний раз, когда упомянула Кэти, Найджел взорвался, словно бомба.
О, как же тяжело, как горько понимать, что она не тот человек, от кого он ждет и хочет утешения!
А когда-то, давным-давно, было именно так.
Найджел рассказывал ей все. Они часами лежали в постели, переплетя руки и ноги в тесном объятии, и говорили, говорили, говорили..'.
— Пей.
Джессика подняла глаза и взглянула на него.
Какое изумительное, потрясающее в своей красоте лицо! Высокий лоб, прямой греческий нос, тяжелая по-мужски челюсть, красиво очерченный рот, так и зовущий…
Она отвела глаза, не позволяя разыграться воображению. Подняла неизвестно когда наполненный стакан и снова выпила, надеясь, что ледяная жидкость остудит ее пыл. Она не хотела, не желала Найджела. Не хотела помнить то, что узнала о нем много лет назад. Он — ее прошлое. И пусть им остается.
То, что он сидит рядом с ней в пижаме и поит ее водой, еще не значит, что надо представлять себе, что там под пижамой. Да он сложен, как бог, и столько же привлекателен, ну и что из этого? Секс всего лишь секс. Теперь она ценит и ищет много большего в отношениях с мужчиной — дружбу, уважение, заботу. Нет, она не отказалась от надежд на счастье из-за одного только печального опыта. Просто пока еще не нашла никого…
Джессика сделала еще несколько глотков.
Кухня освещалась лишь едва начавшим подниматься солнцем. Было тихо, так тихо, что она слышала, как стучит сердце Найджела.
Или это ее?
Конечно, ее. Ухает, как паровой молот, сильно и гулко. Найджел слишком близко… Хоть бы он ушел, оставил ее одну.
Джессика налила еще воды и начала пить мелкими глотками, отвернувшись в сторону и делая вид, будто не обращает на него внимания.
Но она слишком хорошо знала его, слишком хорошо помнила. Длинные ноги, сплетавшиеся с ее, узкие бедра, прижимавшиеся к ней.
Пусть он прячет под пижамой, что хочет, но она-то знает каждый его квадратный дюйм, каждую клеточку. Помнит потрясающе волнующее ощущение гладкой бархатистой кожи, мягкое прикосновение золотистых завитков волос его груди к своей. Твердый плоский живот, горячие, туго натянутые мышцы…
Все, довольно, прекрати! — приказала она себе, ощутив знакомый жар, поднимающийся снизу и растекающийся по всему телу. Ей хотелось крикнуть: «Уйди от меня!» — но вместо этого она лишь машинально поднесла уже пустой стакан ко рту и сделала вид, что глотает.
Потому что сказать такое — значит признаться, о чем думает, а она скорее отрежет язык, чем допустит это.
Джессика глубоко вздохнула, чтобы снять напряжение, но напрасно. Тогда надо бежать, скорее бежать, забилась в голове отчаянная мысль, но она будто приросла к стулу.
— Сколько… сколько времени? — спросила Джессика, безуспешно пытаясь отвлечься., — Без двадцати пять, — ответил Найджел, и даже звук его голоса увеличил ее нестерпимое волнение. Глубокий, низкий, чуть хрипловатый…
О Господи, с горечью думала Джессика, да смогу ли я когда-нибудь избавиться от проклятого чувства? Забыть этого мужчину и жить так, словно никогда и не встречала его? Нет, это синдром первой любви, обреченно ответила она себе. Говорят, от нее никогда полностью не излечиваются…
— Ну что, голова больше не кружится?
Джессика вздрогнула от неожиданности и поспешно кивнула.
— Да, все в порядке, — ответила она и снова машинально потянулась за бутылкой. И с удивлением обнаружила, что это уже вторая. — Сколько ты хочешь влить в меня, прежде чем отпустишь спать?
Вопрос был задан легким, небрежным тоном с целью разрядить напряжение, и Найджел усмехнулся в ответ, чтобы поддержать ее усилие.
— Пей, пока не скажу, что хватит. Довольно ты уже натворила дел самостоятельно.
И снова наступило молчание. Сердце ее билось как бешеное, стремясь вырваться из груди.
Джессика повернулась на стуле, немного сгорбилась, чтобы помешать его акробатическим скачкам. От этого легкого движения с ее плеча соскочила тонкая бретелька сорочки. Еще мгновение — и она упадет, обнажив туго напрягшийся сосок. Джессика подняла руку, собираясь поправить непослушный шелк, и столкнулись с его, которая устремилась туда же.
Они сидели неподвижно, соприкасаясь пальцами, пока молодая женщина не решилась поднять глаза. И то, что увидела, едва не заставило ее снова потерять сознание.
Найджел смотрел на нее, на ее тело, на светло-шоколадную кожу, не отрываясь, гладя взглядом покатые плечи, округлые твердые груди…
Как же ему хотелось коснуться ее!
— Нет, — хрипло прошептала Джессика и сделала неловкое движение, чтобы подхватить соскальзывающее покрывало.
Но короткое слово только заставило Найджела в упор посмотреть на нее. Жар его взгляда растопил остатки сопротивления, наполнив страстным вожделением. Покрывало сползло на сиденье стула и частично на пол, розовой пеной растекшись у ее стройных ног.
О, он знал, все знал. Его взгляд потемнел, переполнившись нестерпимым желанием. И не было в нем ничего нежного, ласкового, легкого. Он желал ее и стыдился своего желания. Но больше всего проклинал его. И она ясно прочла это в синих глазах и ответила тем же.
Найджел провел пальцами по покатому плечу — медленно, мучительно-медленно, пока не достиг высокой шеи, потом немного вверх, откинул спутанные черные пряди. Джессика затаила дыхание. Найджел, наоборот, с силой втянул в себя воздух, опустил голову и прикоснулся зубами к обнаженной коже.
Острое чувственное ощущение укололо ее тысячами тончайших иголок; она задохнулась, затрепетала, потом потерлась щекой о его лицо.
Животные, думала Джессика, мы ведем себя, как настоящие животные. И верно, она мурлыкала и ластилась, как кошка, отвечающая своему требовательному самцу.
Найджел подхватил ее, поставил на ноги.
Ищущий жадный рот отыскал ее губы, и она, совершенно потеряв голову, отдалась поцелую.
И то, что грозило вспыхнуть между ними с того самого момента, как Найджел появился на пороге ее нью-йоркской квартиры, вспыхнуло-таки с небывалой силой. Они целовались, как раньше, когда-то давно, долго и глубоко, не сдерживаясь, без оглядки. Она обхватила руками его шею. Он провел пальцами по бокам, упиваясь женственными изгибами ее фигуры, потом сжал тонкую талию и притянул ближе, к себе на колени. Полы его пижамной куртки распахнулись, и Джессика ощущала жар, исходящий от сильного тела, и властное, требовательное движение мощных бедер. Мне уже не остановить его, смутно подумалось ей.
Но вот он, остановится ли он сам? Джессика застонала в тоске и ужасе от происходящего.
Найджел понял ее стон по-своему.
— Даже не думай, — пробормотал он, сдвигая вторую бретельку с плеча.
Сорочка мягко скользнула вниз, им на колени, обнажив ее грудь. Джессика отвечала на поцелуй, который длился и длился, и уже не хотела, чтобы он кончался. Но вот Найджел кончиками пальцев коснулся соска, и она потеряла остатки разума, превратившись в неистово мяукающую, требующую самца мартовскую кошку. Вцепившись обеими руками в светлые волосы, она и стонала, и просила, и требовала. Найджел поднялся, подхватил ее и понес, не прерывая поцелуя, в спальню, где швырнул на смятую постель.
На короткое, но ужасное мгновение ей показалось, что он собирается повернуться и уйти, оставив ее наедине с неутоленной страстью. Это было бы вполне в его духе — устроить ей в наказание такую адскую пытку, в этом Джессика не сомневалась. Но Найджел не помышлял ни о чем подобном. Наоборот, сорвал с себя пижаму, бросил на пол и присоединился к ней, чтобы так же расправиться и с ее рубашкой.
Потом опустился, с силой вошел в нее и снова припал ртом к ее губам.
Они не отрывались друг от друга все долгое упоительное путешествие к вершине физического блаженства. Ни один не сделал попытки освободиться. Трогали друг друга бесстыдными жадными пальцами, отвечали чувственными движениями потных тел. Она закричала от нарастающего ожидания наслаждения, вызвав его ответное рычание откуда-то из глубины горла, и обхватила его талию обеими ногами, призывая войти еще глубже. Он двигался мощно, ритмично, в каком-то неистовом первобытном экстазе.
Животные? Да, животные. Жадное спаривание двух диких созданий, которые не думают ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем.
Которые просто хотят этого, нуждаются в этом.
И это пришло с такой силой, что Джессика потеряла всякую связь с реальностью. Их заключительные стоны и содрогания совпали по времени, оставив обоих опустошенными и ошеломленными…
Найджел встал сразу, как только обрел способность двигаться. Подхватил, с пола пижаму, выскочил из спальни и с силой захлопнул за собой дверь. Джессика смотрела ему вслед ничего не видящими от слез глазами, потом свернулась клубочком и разрыдалась. Он ненавидел ее и презирал себя за то, что вообще прикоснулся к ней!..