Пришлось нарядиться в коротенький передничек, как у официанток в сомнительных заведениях. Хорошо, хоть трусы снять не заставили, иначе сходство получилось бы еще более разительным. И еще Гарик ухитрился выпросить накидку из козьей шкуры, а то бы спалил себе на солнце всю кожу, даром что она черная. Но в целом одежда – одно расстройство.
   Да и с работой как-то сразу не заладилось. Попробуй за этими коровами уследи. То одна в кусты удерет, то сразу полстада за холмом спрячется. И бегай потом за ними по жаре. Чуть ли не каждые пять минут их пересчитывал, и все равно к вечеру одной недосчитался. Причем Бабузе еще на подходе к скотному двору его развернул. Иди, говорит, и найди белую корову с черным пятном, у которой один рог в другую сторону загнут. А без нее, понятное дело, не возвращайся. И еще посмотрел на Гарика этак с сожалением, как на безнадежного тупицу. Но ничего не сказал. Наверное, это и к лучшему. А то ведь не выдержишь, ответишь, а потом такое начнется.
   Бабузе – дядька крутой. Конечно, с Шаховым он вряд ли справился бы, так ведь тот и помоложе будет. А внешне они в чем-то даже похожи. Оба невысокие, но крепкие такие, солидные. И эта похожесть юношу немного пугала. Если кузнец так же, как Шахов, заводится с полоборота, тогда вообще труба.
   Даже прически у них были бы почти одинаковые, если бы не черный обруч[36] на голове у кузнеца. Кажется, он вообще не снимается. Во всяком случае, студент не разу не видел кузнеца без этого головного убора. Надо бы спросить у мальчишек. Гарик уже немного объясняется по-зулусски, хотя поначалу язык показался ему трудным. Но что-то в нем было и знакомое. Видимо, отец, которого юноша толком и не помнил, когда-то говорил с сыном на похожем наречии. Так что Гарик теперь без особых проблем общается с многочисленными внуками Бабузе. Но с самим кузнецом…
   С правилами поведения тут строго: пока старший с тобой не заговорит, ты и рта раскрыть не смеешь. А когда скажет, спорить уже бесполезно, выполнять нужно. И он выполняет. Даже корову эту отыскал, хотя и не без помощи мальчишек. Но побегал по холмам опять до полного удовлетворения. До стертых в кровь ног. Раньше ему, конечно, приходилось ходить босиком, но не так долго и не с такой скоростью. И потом мечтал только об одном – добраться до постели.
   Слава богу, что Андрей выздоравливает, уж он-то за Гарика заступится, не даст так издеваться над бедным студентом. Хотя, если бы проблема была только в этом, можно было бы как-то перетерпеть. До лучших времен. Но в том-то и дело, что с каждым днем надежд на их наступление остается все меньше. Поскольку с законами логики спорить еще трудней, чем с кузнецом, и эти законы допускают лишь одно объяснение происходящему. Но поймет ли Андрей это объяснение? Поверит ли? А если и поверит, то наверняка разволнуется, и как бы ему от переживаний хуже не сделалось. Может, стоит отложить обсуждение до более удобного момента?
   – Ладно, давай поговорим серьезно, – сказал Шахов, осторожно поворачиваясь на бок. – Только не надо про здоровье спрашивать, я и сам не знаю, насколько я теперь в порядке. Завтра попробую пройтись, а там поглядим. Ты мне лучше скажи, что обо всем этом думаешь?
   Гарик попытался изобразить непонимание, но не преуспел в этом.
   – Ага, так я и поверил, что ты не замечаешь вокруг ничего подозрительного, – усмехнулся бизнесмен. – Кому другому лапшу на уши вешай, а я тебя все-таки немножко успел изучить. Уверен, ты не только заметил, но и выводы наверняка сделал. Только я тебя умоляю, не нужно пересказывать. Я уже успел с Мзингвой пообщаться. Даже слишком плотно, насилу его выпроводил. Просто объясни, куда это мы, по твоему мнению, попали?
   Юноша вздохнул. Видит бог, он не хотел начинать этот разговор, но выбора ему не оставили.
   – Ну, без подробностей все равно не получится, – начал он излагать свою теорию. – Смотри, какая картина вырисовывается: эти люди не пользуются никакими техническими средствами и, судя по всему, даже не знают об их существовании. Во всяком случае, ни мобильников, ни часов, ни зажигалок они раньше никогда не видели. А также пиджаков, ботинок и прочей привычной нам одежды. Готов поклясться, что и белый человек для них в диковинку.
   – Это почему же? – не удержался от вопроса Шахов. – Неужели здесь никогда белые не появлялись?
   – Выходит, что так. Сначала я об этом как-то не задумывался, а потом, когда странностей набралось слишком много, вспомнил, как на тебя там, у ручья, смотрел Бонгопа.
   – И как?
   – Как на чудо невиданное. Как на говорящую собаку или оживший шкаф.
   – Ну и что? – не хотел сдаваться Андрей. – Может, они здесь на отшибе живут и белые до них действительно не добирались. И сами они никуда не выбирались.
   – Если бы так! – снова вздохнул Гарик. – Однако Бабузе прекрасно известно, что где-то далеко на закате солнца находится море, а в полуночной стороны высятся горы[37]. И при этом он никогда не слышал про такие города, как Дурбан, Претория и Йоханнесбург[38]. Как такое может быть?
   Шахов не ответил, потому что ответ напрашивался сам собой: никак не может.
   – Идем дальше, – не унимался студент. – Говорят здесь по-зулусски либо на очень близком, родственном языке. В данном случае на мнение нашего эксперта Мзингвы положиться можно. Так что гипотеза о том, что нас увезли сонными куда-то далеко в глубь Африки, отпадает. Да и нет сейчас, наверное, на Земле такого места, куда бы не ступала нога человека.
   Гарик взял паузу в надежде на то, что партнер продолжит сам, что не придется произносить страшные слова. Но Андрей все еще обдумывал информацию.
   – Постой-постой. – Раненый приподнялся на локте. – Ты сказал: «на Земле»? Я правильно понял?
   – Правильно, – кивнул юноша. – И еще я сказал: сейчас.
   Нет, все равно не доходит. И Гарик не мог, не хотел Шахова за это осуждать. Он и сам был бы рад ошибиться. Но анализировать факты он умеет гораздо лучше, чем считать коров. Если в эти края до сих пор не добралась цивилизация, значит, она по каким-то причинам вообще не может сюда добраться. И следовательно, выбраться отсюда, по тем же причинам, тоже невозможно. Во всяком случае, обычным путем. А придумать какой-то необычный выход у Гарика никак не получалось. И здесь он сильно надеялся на Андрея. Но сначала нужно убедить его в своей правоте. А как убедишь, если самому себе с трудом веришь.
   – Все, – сдался бизнесмен, подняв вверх правую руку. Левую не мог, потому как опирался на локоть. – Хорош темнить, академик! Говори, к чему клонишь.
   – Так ведь я уже все сказал, – виновато улыбнулся юноша. – Этого места просто не может быть в нашем мире и в нашем времени. И значит…
   – Хочешь сказать, что мы попали в прошлое? – внезапно севшим голосом спросил бизнесмен. И опять вопрос ответа не требовал.
   – Или в параллельный мир.
   Андрей снова задумался. Ерунда, бред какой-то! Параллельные миры только в книжках бывают. Для среднего школьного возраста. А это уже пройденный этап даже для Гарика. Но втирал он складно, ничего не скажешь. Ни разу Шахову не удалось поймать партнера на какой-либо нестыковке. Все сходится. Но ведь не может же такого быть? Ну, а он разве не то же самое говорил? Не может. В нормальном мире. А если он ненормальный, то можно называть его как угодно. Хоть параллельным, хоть перпендикулярным. Лучше от этого все равно не станет.
   Остается либо согласиться с выводами студента, либо признаться самому себе, что сошел с ума. Что, в принципе, одно другого не исключает. Да и потом, как метко заметил отец дяди Федора из мультика про Простоквашино, это гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят.
   Да и другой вариант, с попаданием в прошлое, ничуть не лучше. Машина времени – это Макаревич и его команда. И никакой другой машины не существует. Как не существует летающих тарелок, гномов, вампиров и прочей нечисти. И колдунов, кстати, тоже. То есть их-то как раз развелось столько, что хоть отстреливай, но это ведь шарлатаны, обманщики, морочащие голову доверчивой публике. Вот и он чуть было этому Магадхлеле не поверил. И что получилось?
   А получилось то, что они вместе с Гариком оказались черт-те где и имеют неплохие шансы застрять здесь навсегда. И если еще немного побыть сумасшедшим, то можно предположить, что именно колдун их черт-те куда и отправил. Чушь! Дикая, несусветная чушь, но почему-то на редкость логичная и складывающаяся в единую картину. Единую и единственную, какая может хоть что-то как-то объяснить.
   – Магадхлела, – кратко сформулировал Андрей итог своих размышлений. И расшифровал, наткнувшись на непонимающий взгляд Гарика: – Это он нас сюда забросил.
   – Вы так думаете? – от удивления юноша опять перешел на вы. – Я как-то об этом… Хотя… Нас, правда, учили, что «после» не означает «вследствие»… – Обрывки его рассуждений вырвались на свободу. – Но зачем? Он же собирался куда-то отправить только наших духов!
   – Значит, передумал. Или, скорее, ему помешали, – теперь, когда обсуждался реальный мир, а не философские проблемы, Шахов почувствовал себя намного уверенней. – Те ребята с автоматами, помнишь?
   – В каком смысле «помешали»? – всполошился Гарик.
   – Боюсь, что в том самом.
   Они посмотрели друг на друга и надолго умолкли. Эту новость каждый должен был переварить самостоятельно, в гордом одиночестве. Если все так и произошло, то дело дрянь, и это еще мягко сказано. Совсем поганое дело. Раз они попали сюда с помощью колдовства, то и вернуться должны тем же способом. Но Магадхлела, похоже, уже ничем не сможет им помочь, а сами они колдовству не обучены. И что остается?
   – Нам нужно найти другого колдуна, – решительно заявил Андрей.
   – Да? И где же мы его найдем? – с горькой иронией поинтересовался Гарик. – Да и нужно ли? Что-то мне больше не хочется связываться с волшебством. Одного раза хватило.
   – А остаться здесь навсегда тебе хочется? – зло прикрикнул на него Шахов. – Все равно другого выхода у нас нет. Должен же был Магадхлела у кого-то учиться своему ремеслу. Не по книжкам же он его, в самом деле, осваивал. А его учитель, в свою очередь, тоже у кого-то ума набирался. И так до бесконечности. В какую бы глубь веков мы ни попали, здесь должен жить хотя бы один настоящий колдун, от которого пошла вся эта цепочка. И нам остается его вычислить.
   – Ничего себе задачка, – хмыкнул юноша. – Все равно что настоящую принцессу отыскать. Но там, в сказке, хоть горошина была, а мы как определять будем?
   – Разговорчики в строю!
   Андрей рыкнул так же громко, как и в прошлый раз, но не в пример веселее. Раз студент уже пытается шутить, пусть пока и не смешно, значит, не все еще потеряно. Не из таких задниц выбираться удавалось. Единственное, что напрягает, – раньше это были родные, русские задницы. Но тут уже Мзингва помочь должен, объяснить, если что непонятно будет. Не зря же его Гарик экспертом обозвал.
   – Не сцы, студент, прорвемся! – бодро подытожил он. – Где наша не пропадала! В Азии, в Европе, в Америке, а теперь в Африке пропадать будет.
* * *
   Однако уже к вечеру, после беседы с Бабузе, оптимизма у Андрея несколько поубавилось. Сам-то кузнец произвел приятное впечатление. Невысокий, но крепкий мужчина лет пятидесяти, с сильными, как принято говорить, натруженными руками, очень темной, действительно черной кожей. Даже борода с легкой проседью казалась светлее, чем само лицо. Красавцем его, конечно, назвать трудно. Нос широкий, приплюснутый, зубы желтоватые, глаза глубоко посаженные и кажутся упрятанными еще глубже из-за густых бровей, сросшихся в одну сплошную полосу, взгляд внимательный, немного уставший. По всему видать, зашел навестить раненого прямо из кузни. Во всяком случае, длинный кожаный фартук, коричневый, с разводами сажи или копоти, выглядел как рабочая, а не парадная одежда. А что никаких дополнений к нему на кузнеце надето не было – к такому минимализму Шахов уже начал привыкать.
   Держался Бабузе спокойно, доброжелательно, но солидно, пальцев не гнул, не старался при каждом удобном случае подчеркнуть, что это он здесь хозяин и как ему заблагорассудится, так все и будет. К тому же умел слушать, что особенно важно, когда разговор ведется через переводчика. Причем переводить порой приходилось дважды. Сначала Гарик повторял сказанное Шаховым по-английски, затем Мзингва перетолмачивал на зулусский. Посмотрел Андрей на это безобразие и дал себе клятву, что обязательно выучится по-здешнему балакать. Сам в лепешку расшибется, окружающих замучает, но язык освоит. Иначе здесь не выжить. Не всегда же ему будут попадаться такие терпеливые собеседники.
   Разговор начался с обычных расспросов: кто такой, откуда родом, как сюда попал? Только отвечать на них было непросто, ведь Шахов и сам не знал, как здесь очутился, а мог лишь догадываться. Но он сразу решил, что постарается ничего не скрывать от хозяина, рассказывать одну только правду и ничего, кроме правды. Ну, разумеется, в разумных пределах, не касаясь проблем множественности миров и возможности путешествий во времени. Так, мол, и так, один знакомый колдун забросил нас к вам из далекой страны, а потом сам нарвался на неприятности, заставившие его забыть про наши проблемы. Но без его помощи нам обратно не выбраться. Отсюда вопрос: нет ли у уважаемого хозяина на примете какого-нибудь могущественного волшебника, который смог бы вернуть нас домой? А уж мы отблагодарим, путь не сомневается.
   Выдумывать какую-нибудь банальную, бытовую версию своего появления в окрестностях деревни не имело смысла. Слишком плохо Гарик и Андрей знали местные условия, чтобы их ложь оказалась убедительной. А если все равно не поверят, так не стоит и заморачиваться. Но Бабузе, кажется, поверил. Слушал внимательно, не перебивая, только иногда просил повторить особо сложные места. А потом долго обдумывал услышанное, сжав бороду в кулак. Но и уже начав отвечать, продолжал думать, подыскивать убедительные слова.
   – Да, трудную ты мне задал задачу, Шаха. – Похоже, с легкой руки Мзингвы это имя приклеилось к Андрею надолго. – Колдуны у нас, конечно же, есть. Как без них обойтись? Снять проклятие, вызвать дождь, попросить помощи у предков – все это их работа. Даже мне в своем деле немного колдовать приходится. Но, видишь ли, колдуны бывают разные. Есть ньянга, а есть такати, и отличить одних от других способны только сангома[39].
   Шахов протестующее замотал головой и покосился на Гарика:
   – Студент, ты это сейчас по-каковски говорил?
   – А я-то здесь при чем? – обиделся юноша. – Как он мне сказал, так я и перевел.
   – А ты переспросить не пробовал?
   – Пробовал, но он то же самое отвечает. Не веришь, сам попробуй.
   Андрей рукой поманил к себе Мзингву:
   – Эй, полиглот, давай-ка спик инглиш плиз. Отвечай, ху из ньянга?
   – Э визард, – охотно объяснил переводчик.
   – Ага, колдун, значит, – обрадовался бизнесмен. – А такати?
   – Э визард ту, – улыбнулся до ушей зулус.
   – Хорошо, а сангома тогда ху?
   – Э визард, – упрямо твердил Мзингва.
   – Э нет, друзья, так не пойдет, – сказал Шахов, убедившись, что больше ничего от Мзингвы не добьется. – Если бы Бабузе нам про местные танцы рассказывал, так и черт с ним, пусть будет непонятно, лишь бы быстрее закончил. Но про колдунов мне хотелось бы знать все, что он сам знает, и даже немного больше.
   Пришлось задействовать почтенного хозяина и путем последовательного русско-анлийско-зулусского перевода, со множеством уточняющих вопросов, за каких-нибудь полчаса составить приблизительное представление о роли магии в жизни племени кумало. Можно сказать, о всеобъемлющей ее роли.
   Ни одно важное событие, будь то рождение или смерть, война или сбор урожая, не обходилось без колдовства. Например, чтобы победить в бою, вождь племени приказывал раздобыть прядь волос с головы своего врага, добавить добычу в волшебное зелье и дать выпить отвар своим воинам. И все – победа гарантирована. Если, конечно, противник не озаботился изготовлением такого же снадобья. В этом случае исход сражения уже решали отвага и выучка воинов. Даже смерть, если человек скончался не от старости и не от полученных ран, считалась результатом колдовства. Никакого представления о болезнях кумало не имели. Просто злой колдун – такати – за что-то рассердился на покойника и напустил на него такого же злого духа. Но если вовремя вмешается добрый волшебник ньянга, более могущественный, чем такати, то человека еще можно спасти.
   Духов на земле кумало, если верить рассказчику, водилось даже больше, чем живых людей. Строго говоря, у каждого человека есть собственный дух, у каждого зверя, птицы, а также, вероятно, у трав и деревьев. И у тех, кто жил раньше, у предков, духи тоже были. А теперь, оставшись без тела, они по-прежнему живут где-то поблизости. Но с предками еще можно как-то поладить – не забывать приносить им жертвы, вспоминать при всяком удобном случае, носить защитные обереги и соблюдать прочие предосторожности. В большинстве своем духи предков не желают людям зла.
   Куда сложнее с духами пришлыми. Эти существа мечтают лишь об одном – как бы завладеть чужим телом. А добившись цели, в лучшем случае выгоняют прочь собственного духа человека. И несчастный попросту умирает. Хуже, если пришельцу удается подчинить себе человеческого духа, а значит, и самого человека. Правда, на такое способны только очень сильные духи. Но и тем, кто послабее, тоже иногда везет. Им может помочь колдун-такати, решивший навредить какому-нибудь своему недругу. Колдун прокладывает духу дорогу внутрь выбранной жертвы, как здесь говорят, пускает стрелу. А дух, в уплату за помощь, исполняет приказы такати. Вернее, заставляет человека их исполнять.
   И нет для кумало большего несчастья, чем это. Бедняга может и не знать, что в нем поселился злой дух, не помнить обо всех тех гадостях, которые творил по его наущению.
   И разумеется, пакостить он станет тайно, без свидетелей, так что найти преступника простым людям обычно не под силу.
   Ньянга – тот смог бы. Но вот незадача – даже этих добрых колдунов кумало хоть и безмерно уважали, но столь же сильно и побаивались. Ведь не было никакой уверенности, что добрый ньянга в один прекрасный день вдруг не превратится в злого такати. А чтобы не пропустить этот важный момент, периодически устраивались проверки на вшивость и зачистки потенциальных злоумышленников – церемонии вынюхивания колдунов. Занимались вынюхиванием специально обученные ребята, именуемые сангома.
   Повелевать духами они не умели, но зато могли их чувствовать, видеть и даже разговаривать с ними. Впрочем, последнего и не требовалось. Вынюхиватели просто обходили всех людей племени, выстроенных по такому случаю, как на парад, и указывали палачам на тех, кого нужно «имать». Не только самих колдунов, но также и тех, кто невольно им помогал, подчиняясь воле злого духа. Причем отдавали этих несчастных палачам не для дальнейших следственных процедур, а непосредственно для исполнения приговора, поскольку даже вождь не имел права оспорить решение сангома. Неудивительно, что вынюхиватели внушали простым смертным чуть ли не больший трепет, чем зловредные такати.
   А дальше виновного уводили в сторонку и загоняли ему в задний проход заранее приготовленные деревянные колышки. Только таким образом можно поразить поселившегося в теле злого духа, пусть и не убить, но заставить выйти наружу. При этом он обычно забирал с собой и собственного человеческого духа, и несчастный быстро умирал. Но тут уж ничего не поделаешь. Зато новых преступлений уже никто не совершит.
   Обо всем этом Бабузе поведал с любезной улыбкой гостеприимного хозяина, лишь изредка сменяемой гримасой сожаления. Мол, извините, ребята, но не я выдумал этот мир.
   – Так что я бы на вашем месте больше никому эту историю не рассказывал. Тебя, между прочим, – кузнец строго посмотрел на Мзингву, – это тоже касается. Пронюхают сангома, что вы с колдунами знакомство водите, обязательно захотят проверить. А что уж они напроверяют, про то только небесная принцесса Номкубулвана[40] знает. Но если другого выхода нет, то я бы посоветовал тебе обратиться к Кукумадеву, самому могущественному колдуну в наших краях. Не сейчас, а когда ты, Шаха, с благословения предков оправишься от ран. Если кто и поможет, то только он. Только боюсь, старый ньянга скажет тебе то же самое, что и я. Чтобы снять заклятие, нужно выполнить то, что тебе приказал твой колдун. Он же, кажется, велел вам победить льва. Вот и побеждайте.
   – Так я уже пробовал, – невесело усмехнулся Андрей. – И сам видишь, что из этого получилось.
   Он приподнял край одеяла и продемонстрировал перевязанный живот.
   – Потому и не получилось, что ты один пробовал, – наставительно сказал Бабузе. – Колдовство точности и аккуратности требует. Чуть ошибешься, и оно самого тебя погубит. Сказано: вдвоем, значит, вдвоем и драться нужно.
   Теперь пришла очередь Шахову надолго задуматься.
   Хозяин не стал мешать ему, попрощался и вышел. На сегодня он и так наговорил достаточно. И еще не решил, стоит ли продолжать. Может быть, для раненого гостя лучше и не знать, что Бабузе обязан обо всех важных либо необычных событиях, произошедших в его краале[41], сообщать вождю Сикулуми. И о появлении в его владениях человека с белой кожей, разумеется, тоже. Ведь ничего подобного на земле кумало раньше не встречалось. Торговцы тсонга[42], правда, рассказывали, что к ним иногда приплывают белокожие люди на огромных плотах[43]. Таких огромных, что на них без труда уместился бы целый крааль. Ну, так мало ли что они могут наговорить, лишь бы выгодно обменять свои товары. Никто им особенно и не верит. Выходит, что зря.
   Так что Бонгопа, средний сын кузнеца, еще позавчера отправился к вождю. А тот наверняка заинтересуется рассказом и пошлет для проверки своего советника Хлаканьяну. Дня через два-три обязательно советник здесь появится. Но Хлаканьяна не только помощник вождя, он еще и главный вынюхиватель колдунов. И с ним уже не поспоришь. Как все жители крааля беспрекословно подчиняются Бабузе, так и сам кузнец обязан исполнять волю вождя. И вождь прикажет то, что ему нашепчет советник. Решит он, что Шаха – такой же человек, как и все кумало, и будет гость спокойно жить дальше. А уж если объявит пришельца злым духом или колдуном, Бабузе ничем не сможет помочь своему гостю.
   Был бы Шаха здоров, кузнец первым бы посоветовал ему спрятаться где-нибудь на ничейной земле, начинающейся за тем ручьем, где Бонгопа нашел раненого. Дал бы ему Бабузе пищи на несколько дней, научил, как построить шалаш, а потом, когда минует опасность, послал бы одного из сыновей, чтобы позвать гостя обратно. Но сейчас Шаха не сможет далеко уйти, да и в вельде в одиночку вряд ли выживет.
   Нет, не знал кузнец, как в данном случае следует поступить. Поэтому и промолчал.
* * *
   Хлаканьяна появился в краале даже раньше, чем рассчитывал кузнец.
   На следующий день, когда солнце начало скатываться к горизонту, с выгона прибежал один из внуков Бабузе. Возможно, тот самый, что заглядывал накануне к Шахову, а может, и другой – негритята, тем более голые, все выглядят одинаково. Прибежал и завопил на всю деревню.
   Андрей решил было, что произошло нечто ужасное, но присмотрелся к женщинам, быстро, но без каких-либо признаков истерики перемещающихся с огорода в сторону скотного двора, и успокоился. Что бы там ни случилось, это не война, не пожар и не наводнение. Но поприсутствовать все же не помешает. Он замотался, как в тогу, в шерстяное одеяло, набросил на спину плащ, еще утром принесенный Гариком, и вышел из дома. Кстати, поселили его, оказывается, в хижине среднего сына кузнеца, Бонгопы. Тот все равно постоянно где-то пропадает, а в остальных девяти домах крааля найти тихое и удобное место для раненого было бы затруднительно.
   Шел Шахов не спеша. Не то чтобы ему было совсем не любопытно, просто пока он старался избегать резких движений. И когда он добрался до огороженной площадки в центре деревни, куда на ночь загоняют скот и где днем, в случае необходимости, можно провести общее собрание, весь гарнизон уже собрался там. За исключением караульной службы, то есть пацанов, оставленных следить за стадом. Зато стайка девчат разного возраста, не то семь, не то восемь внучек кузнеца, без труда компенсировали отсутствие братьев. Шумели так, что даже собаки, вечно суетившиеся под ногами и лаявшие почем зря, на этот раз не могли с ними соревноваться в громкости. От младших не отставали и взрослые женщины – четыре незамужние дочери Бабузе, жена младшего сына, две жены старшего и две – самого хозяина (а меньшее количество взрослый, здоровый и не нищий кумало просто не может себе позволить). Мужчины, сам кузнец и двое из трех его сыновей, молча и солидно стояли чуть поодаль. А гонец уже умчался обратно в поля с заданием разыскать Гарика.