– Мы что, уже не увидимся?
– Если я вам понадоблюсь, то конечно. У вас есть мой мобильный.
И она распрощалась, уходя навстречу неизведанному, впрочем, создавалось впечатление, что она тут же ляжет в постель и заварит себе травяной чай. Уже на пороге она обернулась напоследок и добавила угасшим голосом:
– Думаю, это один из самых оглушительных успехов в моей жизни.
И правда, авторы статей, как убедился Джед, просмотрев вырезки, были единодушны в своих дифирамбах. В современном обществе случается – несмотря на настырность журналистов в деле выслеживания и обнаружения зарождающихся модных тенденций, если не сказать в деле их создания, – что некоторые из оных тенденций развиваются анархично, самостийно и процветают, не дожидаясь, пока на них наклеют ярлык. На самом деле это происходит все чаще и чаще, с тех пор как интернет пришел почти в каждый дом, способствуя краху бумажных изданий. Растущий успех кулинарных курсов на всей территории Франции; недавнее появление региональных конкурсов на лучшее инновационное произведение в области колбасных и сырных изделий; массовый и неумолимый рост популярности пешеходного туризма и, наконец, аутинг Жан-Пьера Перно – все работало на новоиспеченный общественный феномен: во Франции, впервые после Жан-Жака Руссо, деревня вошла в моду. Казалось, французское общество благодаря центральным газетам и журналам внезапно осознало это в течение нескольких недель после открытия выставки Джеда. Мишленовская карта, ничем не примечательный предмет утилитарного назначения, стала за это время важнейшим инструментом приобщения к тому, что “Либерасьон”, не поперхнувшись, назвала “магией местного колорита”.
Кабинет Патрика Форестье, в окнах которого виднелась Триумфальная арка, был гениально задуман – путем нехитрой перестановки мебели он превращался то в кинозал, то в конференц-холл, а то и в салон для бранча, при площади всего-навсего семьдесят метров; еду разогревали в микроволновке, да и переночевать было где. Для приема Джеда Форестье выбрал опцию “деловой завтрак”: на журнальном столике посетителя ожидали фруктовые соки, выпечка и кофе.
Форестье встретил его, широко раскрыв объятия; он буквально сиял, и это еще слабо сказано.
– Я верил в вас… Я всегда верил в вас! – воскликнул он, что, если положиться на мнение Ольги, коротенько проинструктировавшей Джеда перед встречей, было, мягко говоря, преувеличением. – Теперь… нам надо “реализовать попытку”! – Он вдруг замахал руками, делая какие-то горизонтальные пассы, но Джед тут же догадался, что он изображает передачу мяча в регби. – Садитесь… – Они устроились на диванах вокруг столика; Джед налил себе кофе. – We are a team[17], – непонятно зачем добавил Форестье. – Продажи наших карт выросли на семнадцать процентов за последний месяц, – уточнил он. – Мы могли бы, и на нашем месте так поступил бы каждый, слегка повысить цены; но мы выше этого.
Он позволил Джеду в полной мере оценить полет коммерческой мысли, скрытый за таким решением, и продолжал:
– Но никто не ожидал, что найдутся покупатели даже на старые мишленовские карты, мы ведь отслеживаем интернет-аукционы. Надо же, еще несколько недель назад мы просто пускали старые карты под нож, – похоронным голосом сообщил он. – Разбазарили целое состояние, о реальной стоимости которого в компании даже не подозревали… пока не появились ваши потрясающие фотографии. – Он, похоже, погрузился в тяжкие раздумья о бездарно улетучившихся деньгах и, возможно, вообще о разрушении ценностей как таковых, но быстро пришел в себя: – Что касается ваших… – он запнулся в поисках подходящего слова, – что касается ваших произведений, то мы готовы нанести решающий удар! – Он резко выпрямился на диване, и Джед внезапно испугался, что он вскочит сейчас обеими ногами на столик и примется колотить себя кулаками в грудь на манер Тарзана; он моргнул, чтобы отогнать это наваждение. – Мы все детально обсудили с мадемуазель Шеремеевой, с которой вы, насколько я понимаю… – Форестье снова запнулся (выпускники Политехнической школы обходятся дешевле выпускников Национальной школы администрации, но зато чаще сбиваются в поисках слова); наконец он понял, что отклонился от темы. – Короче, мы решили, что и речи быть не может о прямой их реализации по нашим каналам. Мы ни в коем случае не хотим так или иначе сковывать вашу творческую независимость. Ведь обычно, – неуверенно продолжал он, – реализацией произведений искусства занимаются галереи…
– У меня нет своего галериста.
– Я так и понял. Поэтому я готов предложить вам следующую схему. Мы проплачиваем создание интернет-сайта, на котором вы размещаете свои работы и напрямую продаете их. Конечно, сайт вы зарегистрируете на свое имя. “Мишлен” там никак не засветится. Я думаю, вам лучше самому следить за изготовлением отпечатков. Зато мы возьмем на себя логистику и доставку.
– Я согласен.
– Отлично, отлично. Мы с вами, можно сказать, поработали по модели win-win[18]! – восхитился он. – Я все изложил в проекте договора и, само собой, даю вам время на его изучение.
Джед вышел в длинный, очень светлый коридор, на противоположном конце которого виднелось огромное окно, выходившее прямо на арку Дефанс и зимнее небо такого роскошного синего цвета, что оно казалось почти искусственным; фтолациановая синяя – мелькнуло в голове у Джеда. Он ступал медленно, неуверенно, словно продираясь сквозь вату; он понимал, что вышел на новый виток своей жизни. Дверь в кабинет Ольги была открыта; Ольга улыбнулась ему.
– Ну вот. Все было как ты сказала, – объявил он.
VII
VIII
IX
X
– Если я вам понадоблюсь, то конечно. У вас есть мой мобильный.
И она распрощалась, уходя навстречу неизведанному, впрочем, создавалось впечатление, что она тут же ляжет в постель и заварит себе травяной чай. Уже на пороге она обернулась напоследок и добавила угасшим голосом:
– Думаю, это один из самых оглушительных успехов в моей жизни.
И правда, авторы статей, как убедился Джед, просмотрев вырезки, были единодушны в своих дифирамбах. В современном обществе случается – несмотря на настырность журналистов в деле выслеживания и обнаружения зарождающихся модных тенденций, если не сказать в деле их создания, – что некоторые из оных тенденций развиваются анархично, самостийно и процветают, не дожидаясь, пока на них наклеют ярлык. На самом деле это происходит все чаще и чаще, с тех пор как интернет пришел почти в каждый дом, способствуя краху бумажных изданий. Растущий успех кулинарных курсов на всей территории Франции; недавнее появление региональных конкурсов на лучшее инновационное произведение в области колбасных и сырных изделий; массовый и неумолимый рост популярности пешеходного туризма и, наконец, аутинг Жан-Пьера Перно – все работало на новоиспеченный общественный феномен: во Франции, впервые после Жан-Жака Руссо, деревня вошла в моду. Казалось, французское общество благодаря центральным газетам и журналам внезапно осознало это в течение нескольких недель после открытия выставки Джеда. Мишленовская карта, ничем не примечательный предмет утилитарного назначения, стала за это время важнейшим инструментом приобщения к тому, что “Либерасьон”, не поперхнувшись, назвала “магией местного колорита”.
Кабинет Патрика Форестье, в окнах которого виднелась Триумфальная арка, был гениально задуман – путем нехитрой перестановки мебели он превращался то в кинозал, то в конференц-холл, а то и в салон для бранча, при площади всего-навсего семьдесят метров; еду разогревали в микроволновке, да и переночевать было где. Для приема Джеда Форестье выбрал опцию “деловой завтрак”: на журнальном столике посетителя ожидали фруктовые соки, выпечка и кофе.
Форестье встретил его, широко раскрыв объятия; он буквально сиял, и это еще слабо сказано.
– Я верил в вас… Я всегда верил в вас! – воскликнул он, что, если положиться на мнение Ольги, коротенько проинструктировавшей Джеда перед встречей, было, мягко говоря, преувеличением. – Теперь… нам надо “реализовать попытку”! – Он вдруг замахал руками, делая какие-то горизонтальные пассы, но Джед тут же догадался, что он изображает передачу мяча в регби. – Садитесь… – Они устроились на диванах вокруг столика; Джед налил себе кофе. – We are a team[17], – непонятно зачем добавил Форестье. – Продажи наших карт выросли на семнадцать процентов за последний месяц, – уточнил он. – Мы могли бы, и на нашем месте так поступил бы каждый, слегка повысить цены; но мы выше этого.
Он позволил Джеду в полной мере оценить полет коммерческой мысли, скрытый за таким решением, и продолжал:
– Но никто не ожидал, что найдутся покупатели даже на старые мишленовские карты, мы ведь отслеживаем интернет-аукционы. Надо же, еще несколько недель назад мы просто пускали старые карты под нож, – похоронным голосом сообщил он. – Разбазарили целое состояние, о реальной стоимости которого в компании даже не подозревали… пока не появились ваши потрясающие фотографии. – Он, похоже, погрузился в тяжкие раздумья о бездарно улетучившихся деньгах и, возможно, вообще о разрушении ценностей как таковых, но быстро пришел в себя: – Что касается ваших… – он запнулся в поисках подходящего слова, – что касается ваших произведений, то мы готовы нанести решающий удар! – Он резко выпрямился на диване, и Джед внезапно испугался, что он вскочит сейчас обеими ногами на столик и примется колотить себя кулаками в грудь на манер Тарзана; он моргнул, чтобы отогнать это наваждение. – Мы все детально обсудили с мадемуазель Шеремеевой, с которой вы, насколько я понимаю… – Форестье снова запнулся (выпускники Политехнической школы обходятся дешевле выпускников Национальной школы администрации, но зато чаще сбиваются в поисках слова); наконец он понял, что отклонился от темы. – Короче, мы решили, что и речи быть не может о прямой их реализации по нашим каналам. Мы ни в коем случае не хотим так или иначе сковывать вашу творческую независимость. Ведь обычно, – неуверенно продолжал он, – реализацией произведений искусства занимаются галереи…
– У меня нет своего галериста.
– Я так и понял. Поэтому я готов предложить вам следующую схему. Мы проплачиваем создание интернет-сайта, на котором вы размещаете свои работы и напрямую продаете их. Конечно, сайт вы зарегистрируете на свое имя. “Мишлен” там никак не засветится. Я думаю, вам лучше самому следить за изготовлением отпечатков. Зато мы возьмем на себя логистику и доставку.
– Я согласен.
– Отлично, отлично. Мы с вами, можно сказать, поработали по модели win-win[18]! – восхитился он. – Я все изложил в проекте договора и, само собой, даю вам время на его изучение.
Джед вышел в длинный, очень светлый коридор, на противоположном конце которого виднелось огромное окно, выходившее прямо на арку Дефанс и зимнее небо такого роскошного синего цвета, что оно казалось почти искусственным; фтолациановая синяя – мелькнуло в голове у Джеда. Он ступал медленно, неуверенно, словно продираясь сквозь вату; он понимал, что вышел на новый виток своей жизни. Дверь в кабинет Ольги была открыта; Ольга улыбнулась ему.
– Ну вот. Все было как ты сказала, – объявил он.
VII
Джед никогда ничего не изучал, кроме литературы и искусства, и ему не приходилось задумываться о ценообразовании, важнейшей загадке капитализма. Он остановил свой выбор на бумаге Hahnemühle Canvas Fine Art, которая позволяла добиться великолепной насыщенности цвета и отлично держала изображение при длительном хранении. Но калибровка цвета при печати на такой бумаге оказывалась сложной и нестабильной, эпсоновский драйвер плохо с ней справлялся, и поэтому Джед ограничился двадцатью отпечатками каждой фотографии, обходившимися ему евро по тридцать штука. Он решил предлагать их на сайте за двести евро.
Когда он выложил в интернете первую фотографию – увеличенное изображение района Азбрука, весь тираж раскупили меньше чем за три часа. Судя по всему, цена была заниженной. После непродолжительных раздумий, несколько недель спустя, он остановился на двух тысячах евро за формат 40×60. Ну вот и готово: он узнал свою рыночную цену.
В Париж и пригороды пришла весна. Джед неожиданно для себя стал без пяти минут состоятельным человеком. В апреле они с удивлением отметили, что его месячный заработок перевалил за Ольгин. В этом году майские праздничные уикенды тянулись как никогда долго – Первое мая выпало на четверг, и Восьмое, соответственно, тоже, потом, как водится, нагрянуло Вознесение, и все закончилось чередой выходных на Троицу. На днях вышел новый каталог French Touch. Ольга готовила его к печати, правила иногда рекламные тексты владельцев отелей, а главное – отбирала фотографии, присланные тем или иным заведением, и заказывала другие, если те казались ей недостаточно завлекательными.
Над Люксембургским садом сгущались сумерки; они сидели на балконе, им было тепло, хорошо; вдалеке гасли запоздалые детские крики, ворота собирались закрывать на ночь. В сущности, Ольга хорошо знает только Париж, подумал Джед, листая путеводитель French Touch, да и сам он немногим больше. Тут же Франция представала поистине страной чудес, волшебным калейдоскопом восхитительных земель, усеянных звездочками замков и усадеб, невероятно разнообразных, но везде определенно хотелось пожить.
– Может, уедем из города на выходные? – предложил он, откладывая увесистый том. – Например, в какой-нибудь отель из твоего гида.
– Хорошая мысль. – Она задумалась. – Но чур инкогнито. Лучше никому не говорить, что я работаю в “Мишлене”.
Говори не говори, сказал себе Джед, в любом отеле их примут с распростертыми объятиями: молодые горожане в первой фазе романа, богатые, без детей, весьма привлекательные с эстетической точки зрения, готовые восхищаться всем напропалую в надежде создать фонд общих прекрасных воспоминаний, которые пригодятся им с наступлением трудных времен и даже помогут, кто знает, преодолеть кризис любовных отношений, короче, для любого профессионала ресторанно-гостиничного бизнеса они являли собой архетип идеальных клиентов.
– С чего начнем?
Джед заметил, что вопрос не из легких. Многие области Франции, судя по всему, представляли реальный интерес. Может, и правда, подумал он, Франция – страна чудес, по крайней мере с точки зрения туриста.
– Начнем с Центрального массива, – наконец определился он. – Это то, что надо, особенно тебе. Наверняка есть места и получше, но французистее не найти, в том смысле, что это не похоже ни на что, кроме Франции.
Ольга сама пролистала путеводитель и выбрала отель. Джед поморщился:
– Ставни ужасные… На фоне серого камня я бы предпочел коричневые или красные, на худой конец зеленые, но уж никак не синие. – Он углубился в рекламный текст, и его недоумение возросло. – Это что за галиматья? “Наш отель, расположенный на юге столь разноликой провинции Канталь, гарантирует Вам незабываемые впечатления: вечность тут созвучна беспечности, а независимость – почтительности…” Независимость вовсе не созвучна почтительности!
Ольга снова погрузилась в чтение.
– А, ну понятно! “Мартина и Омар познакомят вас с национальными блюдами и винами” – она вышла замуж за араба, отсюда и почтительность.
– Может, это и не худший вариант, особенно если он марокканец. Марокканская кухня – пальчики оближешь. Они, наверно, изобрели франко-марокканский фьюжн, типа пастилью с фуа-гра.
– Да, – с сомнением произнесла Ольга. – Но я-то туристка, мне подавай чего-нибудь франко-французского. Франко-марокканская или франко-вьетнамская кухня хороша для навороченного ресторана на канале Сен-Мартен в Париже, но уж никак не для уютного отеля в Кантале. Я, пожалуй, выкину его из гида…
Ничего она, конечно, не выкинула, но их разговор навел ее на размышления, и несколько дней спустя она предложила своему начальству организовать статистическое исследование данных о заказе тех или иных блюд в ресторанах вышеупомянутой гостиничной сети. Результаты стали известны аж через полгода, но полностью подтвердили ее интуитивные предположения. Креативную, равно как и азиатскую кухню клиенты решительно бойкотировали. Североафриканские блюда высоко ценились разве что на южном побережье Франции и на Корсике. Вне зависимости от региона, рестораны с кухней “традиционной” или “по старинке” получали средний чек на шестьдесят три процента выше аналогичного показателя в целом по отрасли. Колбасные изделия и сыры оставались вечными ценностями, но максимального рейтинга достигали все-таки блюда, приготовленные из диковинных животных, и не просто с французскими, а с сугубо местными коннотациями, вроде вяхиря, улиток или миног. Руководитель направлений “файн дайнинг” и “кежуал дайнинг”, составивший краткую служебную записку, заключал без обиняков:
Не исключено, что мы совершили ошибку, ориентируясь преимущественно на вкус клиентов из англосаксонских стран, приверженцев диетического и низкокалорийного направления карты, которые, в своем стремлении сочетать вкусовое разнообразие со строгим соблюдением санитарно-гигиенических нормативов, особенно ценят эффективную организацию тепловой обработки и производственных операций холодного цеха. На самом деле такой клиентуры не существует: американских туристов никогда не было много во Франции, а число англичан постоянно снижается. Англоговорящая клиентура в целом приносит не более 4,3 % выручки. Наши новые клиенты, реальные клиенты, – выходцы из более молодых и неблагополучных стран, где санитарные нормативы возникли недавно и в любом случае редко соблюдаются, напротив, во время своего пребывания во Франции оказывают предпочтение карте, построенной на винтажных, если не хардкорных рецептурах; и лишь те рестораны, которые сумеют адаптироваться к новым обстоятельствам, заслужат в будущем право фигурировать в нашем путеводителе.
Когда он выложил в интернете первую фотографию – увеличенное изображение района Азбрука, весь тираж раскупили меньше чем за три часа. Судя по всему, цена была заниженной. После непродолжительных раздумий, несколько недель спустя, он остановился на двух тысячах евро за формат 40×60. Ну вот и готово: он узнал свою рыночную цену.
В Париж и пригороды пришла весна. Джед неожиданно для себя стал без пяти минут состоятельным человеком. В апреле они с удивлением отметили, что его месячный заработок перевалил за Ольгин. В этом году майские праздничные уикенды тянулись как никогда долго – Первое мая выпало на четверг, и Восьмое, соответственно, тоже, потом, как водится, нагрянуло Вознесение, и все закончилось чередой выходных на Троицу. На днях вышел новый каталог French Touch. Ольга готовила его к печати, правила иногда рекламные тексты владельцев отелей, а главное – отбирала фотографии, присланные тем или иным заведением, и заказывала другие, если те казались ей недостаточно завлекательными.
Над Люксембургским садом сгущались сумерки; они сидели на балконе, им было тепло, хорошо; вдалеке гасли запоздалые детские крики, ворота собирались закрывать на ночь. В сущности, Ольга хорошо знает только Париж, подумал Джед, листая путеводитель French Touch, да и сам он немногим больше. Тут же Франция представала поистине страной чудес, волшебным калейдоскопом восхитительных земель, усеянных звездочками замков и усадеб, невероятно разнообразных, но везде определенно хотелось пожить.
– Может, уедем из города на выходные? – предложил он, откладывая увесистый том. – Например, в какой-нибудь отель из твоего гида.
– Хорошая мысль. – Она задумалась. – Но чур инкогнито. Лучше никому не говорить, что я работаю в “Мишлене”.
Говори не говори, сказал себе Джед, в любом отеле их примут с распростертыми объятиями: молодые горожане в первой фазе романа, богатые, без детей, весьма привлекательные с эстетической точки зрения, готовые восхищаться всем напропалую в надежде создать фонд общих прекрасных воспоминаний, которые пригодятся им с наступлением трудных времен и даже помогут, кто знает, преодолеть кризис любовных отношений, короче, для любого профессионала ресторанно-гостиничного бизнеса они являли собой архетип идеальных клиентов.
– С чего начнем?
Джед заметил, что вопрос не из легких. Многие области Франции, судя по всему, представляли реальный интерес. Может, и правда, подумал он, Франция – страна чудес, по крайней мере с точки зрения туриста.
– Начнем с Центрального массива, – наконец определился он. – Это то, что надо, особенно тебе. Наверняка есть места и получше, но французистее не найти, в том смысле, что это не похоже ни на что, кроме Франции.
Ольга сама пролистала путеводитель и выбрала отель. Джед поморщился:
– Ставни ужасные… На фоне серого камня я бы предпочел коричневые или красные, на худой конец зеленые, но уж никак не синие. – Он углубился в рекламный текст, и его недоумение возросло. – Это что за галиматья? “Наш отель, расположенный на юге столь разноликой провинции Канталь, гарантирует Вам незабываемые впечатления: вечность тут созвучна беспечности, а независимость – почтительности…” Независимость вовсе не созвучна почтительности!
Ольга снова погрузилась в чтение.
– А, ну понятно! “Мартина и Омар познакомят вас с национальными блюдами и винами” – она вышла замуж за араба, отсюда и почтительность.
– Может, это и не худший вариант, особенно если он марокканец. Марокканская кухня – пальчики оближешь. Они, наверно, изобрели франко-марокканский фьюжн, типа пастилью с фуа-гра.
– Да, – с сомнением произнесла Ольга. – Но я-то туристка, мне подавай чего-нибудь франко-французского. Франко-марокканская или франко-вьетнамская кухня хороша для навороченного ресторана на канале Сен-Мартен в Париже, но уж никак не для уютного отеля в Кантале. Я, пожалуй, выкину его из гида…
Ничего она, конечно, не выкинула, но их разговор навел ее на размышления, и несколько дней спустя она предложила своему начальству организовать статистическое исследование данных о заказе тех или иных блюд в ресторанах вышеупомянутой гостиничной сети. Результаты стали известны аж через полгода, но полностью подтвердили ее интуитивные предположения. Креативную, равно как и азиатскую кухню клиенты решительно бойкотировали. Североафриканские блюда высоко ценились разве что на южном побережье Франции и на Корсике. Вне зависимости от региона, рестораны с кухней “традиционной” или “по старинке” получали средний чек на шестьдесят три процента выше аналогичного показателя в целом по отрасли. Колбасные изделия и сыры оставались вечными ценностями, но максимального рейтинга достигали все-таки блюда, приготовленные из диковинных животных, и не просто с французскими, а с сугубо местными коннотациями, вроде вяхиря, улиток или миног. Руководитель направлений “файн дайнинг” и “кежуал дайнинг”, составивший краткую служебную записку, заключал без обиняков:
Не исключено, что мы совершили ошибку, ориентируясь преимущественно на вкус клиентов из англосаксонских стран, приверженцев диетического и низкокалорийного направления карты, которые, в своем стремлении сочетать вкусовое разнообразие со строгим соблюдением санитарно-гигиенических нормативов, особенно ценят эффективную организацию тепловой обработки и производственных операций холодного цеха. На самом деле такой клиентуры не существует: американских туристов никогда не было много во Франции, а число англичан постоянно снижается. Англоговорящая клиентура в целом приносит не более 4,3 % выручки. Наши новые клиенты, реальные клиенты, – выходцы из более молодых и неблагополучных стран, где санитарные нормативы возникли недавно и в любом случае редко соблюдаются, напротив, во время своего пребывания во Франции оказывают предпочтение карте, построенной на винтажных, если не хардкорных рецептурах; и лишь те рестораны, которые сумеют адаптироваться к новым обстоятельствам, заслужат в будущем право фигурировать в нашем путеводителе.
VIII
Они прожили несколько недель чистого счастья (но не безудержного, лихорадочного счастья юнцов, ибо на выходные им уже не пришло бы в голову балдеть или отрываться по полной – нет, его скорее следовало трактовать – они, правда, еще были достаточно молоды, чтобы посмеяться над этим, – как подготовку к тихому эпикурейскому счастью, с изыском, но без снобизма, которое западное общество предлагает представителям высшего слоя среднего класса в расцвете лет). Они быстро привыкли к театральному тону официантов в звездных заведениях, перечислявших ингредиенты предварительных легких закусок и различных “комплиментов от шефа” и по всем правилам декламационного искусства восклицавших с выражением при каждой перемене блюд: “Приятного продолжения, господа-дамы!”, причем Джед всякий раз вспоминал молодого упитанного священника, судя по всему – социалиста, пожелавшего им с Женевьевой “приятного богослужения”, когда они, поддавшись внезапному порыву, зашли на воскресную утреннюю службу в Нотр-Дам, едва выскочив из койки в ее студии на бульваре Монпарнас. Он не раз потом вспоминал о нем – святой отец, внешне вылитый Франсуа Олланд[19], в отличие от политического лидера, выбрал путь скопца для Царства Небесного. Много лет спустя, уже начав свою серию основных профессий, Джед не раз собирался написать потрет одного из этих целомудренных, преданных идее служителей культа, колесящих – все реже и реже, надо признать – по столицам, дабы даровать людям утешение в вере своей. Но ничего у него не вышло, ему даже не удалось как следует обдумать эту тему. Наследники тысячелетней духовной традиции, в которой уже никто толком ничего не понимает, выдвинутые когда-то в первые ряды общества, сегодня, закончив бесконечное, чрезвычайно сложное обучение, требующее знания латыни, церковного права, рациональной теологии и прочих непостижимых материй, вынуждены влачить жалкое существование, ездить на метро, в гуще ближних своих, из кружка по изучению Евангелия в клуб по искоренению безграмотности и каждое утро при этом служить мессу для небольшой кучки стареющих прихожан; им запрещаются все чувственные радости, даже самые элементарные, семейные, к тому же по роду своей деятельности они обязаны излучать неизменный оптимизм. Почти на всех картинах Джеда Мартена, отметят позже искусствоведы, мужчины и женщины занимаются своим ремеслом в духе доброй воли, но имеется в виду разумная добрая воля, когда соблюдение профессиональных требований гарантирует взамен, в различных пропорциях, смесь денежного поощрения и утоленного честолюбия. Смиренные, без гроша в кармане, презираемые всеми молодые священники терпят безмерные тяготы городского бытия, не имея доступа ни к одной из его утех, и, глядя на них, человек, не разделяющий их веры, может только пожать плечами.
А вот путеводитель French Touch предлагал как раз целую гамму удовольствий, не бог весть каких, но зато с гарантией качества. Ну как было не порадоваться вместе с хозяином “Смешливого сурка”, заключавшим свой промо-текст уверенной и безмятежной фразой: “Просторные номера с террасой (и ванной с джакузи), меню, полное маленьких искушений, десять сортов домашнего варенья на завтрак: вы действительно находитесь в шарм-отеле!” И как не поплыть вслед за управляющим отеля Carpe Diem по волнам его поэтической прозы: “С улыбкой перейдете вы из сада (средиземноморская растительность) в свой номер-люкс, который всколыхнет все ваши чувства. И тогда вам останется лишь закрыть глаза, запечатлеть в памяти райское благоухание и шумливую сень струй в хаммаме белого мрамора и признаться себе в очевидном: “Здесь жизнь прекрасна”. В грандиозных покоях замка семьи Бурбон-Бюссе, наследники которой достойно продолжают традиции изысканного гостеприимства, взору посетителей предстают волнующие сувениры (волнующие, вероятно, семью Бурбон-Бюссе) времен Крестовых походов; в некоторых номерах имеются водные матрасы”. Это сочетание примет доброй старой Франции и местного колорита с актуальными гедонистскими примочками выглядело иногда странно, почти безвкусно; но, видимо, такая гремучая смесь, подумал Джед, очень даже по душе клиентам данной сети отелей, или, во всяком случае, ядру целевой аудитории. Факты, изложенные в рекламных текстах, как правило, соответствовали истине. В парке замка Горж в Верхнем Сезалье якобы водились косули, олени и ослик. Ослик и впрямь обнаружился. А вот гуляя по садам гостиницы “Вертикаль”, можно было повстречаться с Мигелем Сантамайором, создателем интуитивной кухни, отмеченной “небывалым синтезом традиций и футуризма”; и точно, у плиты суетился мужик, чем-то смахивающий на гуру, который, сыграв “симфонию овощей и времен года”, самолично предлагал гостям пассионарную сигару.
Последний майский уикенд, на Троицу, они провели в замке Во-де-Люньи, жемчужине “Элитных загородных усадеб”, где гостей ожидали роскошные номера с видом на парк в сорок гектаров, оригинальный план которого создал сам Ленотр. Здешняя кухня, уверял путеводитель, “предлагает бесконечное богатство местных особенностей”, радуя знатоков “прекраснейшим средоточием французского гастрономического духа”.
Именно здесь в понедельник Троицы Ольга за завтраком объявила Джеду, что в конце месяца возвращается в Россию. Она в эту минуту наслаждалась земляничным вареньем, а равнодушные к человеческим драмам птички беззаботно чирикали в парке, разбитом по оригинальному рисунку Ленотра. Семья китайцев по соседству от них обжиралась мягкими вафлями и сосисками. Сосиски на завтрак изначально появились в замке Во-де-Люньи, дабы удовлетворить запросы англосаксонской клиентуры, верной традициям жирного протеинового брекфаста; вопрос этот стоял на повестке дня краткого, но решающего корпоративного собрания: вкусы новой китайской клиентуры, пока еще невнятные, слабо выраженные, но явно склоняющиеся в пользу сосисок, послужили решающим аргументом, и эту линию продснабжения решено было сохранить. Другие шарм-отели Бургундии пришли в те же годы к аналогичному заключению, таким образом компания “Сосиски и копчености Мартено”, обосновавшаяся в этом регионе еще в 1927 году, избежала банкротства и репортажа из рубрики “Социальная проблематика” в новостном выпуске на Третьем канале.
Однако Ольга была совсем не по этому делу и протеинам предпочитала земляничное варенье. Она начинала всерьез дергаться, понимая, что ее судьба решится здесь и сейчас, буквально в считанные минуты, ведь в наши дни мужиков поди пойми, ну вначале еще туда-сюда, мини-юбки не подведут, а дальше только диву даешься. “Мишлен” стремился закрепиться на российском рынке, эта страна стала одним из приоритетных направлений развития компании, и Ольге собирались втрое увеличить зарплату, дав ей в подчинение человек пятьдесят, – от такого повышения она ну никак не могла отказаться, в генеральной дирекции ее отказ не просто не поняли бы, но даже сочли бы преступным, так как руководящий работник определенного уровня имеет обязательства и перед фирмой, и, между прочим, перед самим собой, он должен холить и лелеять свою карьеру – как Христос ради Церкви, как супруг ради супруги, то есть ему надлежит хотя бы откликнуться на карьерный призыв, в противном случае он недвусмысленно дает понять обалдевшему начальству, что так никогда и не будет достоин подняться выше мелкого служащего.
Джед тупо молчал, ворочая ложечкой в яйце всмятку, и бросал на Ольгу взгляды исподлобья, как наказанный ребенок.
– Приезжай в Россию… – сказала она. – Приезжай когда хочешь.
Она была молода, или, точнее говоря, еще молода, и воображала, что жизнь предлагает массу разных возможностей, а человеческие отношения богаче схем.
Легкий сквознячок шевелил шторы на застекленных дверях, выходящих в парк. Чириканье птиц внезапно стало громче, потом смолкло. Китайцы за соседним столиком неожиданно испарились, словно растаяли в воздухе. Джед, по-прежнему не произнося ни слова, положил ложку на стол.
– Ты не торопишься с ответом… – протянула Ольга. – Французик… – добавила она с ласковым упреком. – Французик мой недоделанный…
А вот путеводитель French Touch предлагал как раз целую гамму удовольствий, не бог весть каких, но зато с гарантией качества. Ну как было не порадоваться вместе с хозяином “Смешливого сурка”, заключавшим свой промо-текст уверенной и безмятежной фразой: “Просторные номера с террасой (и ванной с джакузи), меню, полное маленьких искушений, десять сортов домашнего варенья на завтрак: вы действительно находитесь в шарм-отеле!” И как не поплыть вслед за управляющим отеля Carpe Diem по волнам его поэтической прозы: “С улыбкой перейдете вы из сада (средиземноморская растительность) в свой номер-люкс, который всколыхнет все ваши чувства. И тогда вам останется лишь закрыть глаза, запечатлеть в памяти райское благоухание и шумливую сень струй в хаммаме белого мрамора и признаться себе в очевидном: “Здесь жизнь прекрасна”. В грандиозных покоях замка семьи Бурбон-Бюссе, наследники которой достойно продолжают традиции изысканного гостеприимства, взору посетителей предстают волнующие сувениры (волнующие, вероятно, семью Бурбон-Бюссе) времен Крестовых походов; в некоторых номерах имеются водные матрасы”. Это сочетание примет доброй старой Франции и местного колорита с актуальными гедонистскими примочками выглядело иногда странно, почти безвкусно; но, видимо, такая гремучая смесь, подумал Джед, очень даже по душе клиентам данной сети отелей, или, во всяком случае, ядру целевой аудитории. Факты, изложенные в рекламных текстах, как правило, соответствовали истине. В парке замка Горж в Верхнем Сезалье якобы водились косули, олени и ослик. Ослик и впрямь обнаружился. А вот гуляя по садам гостиницы “Вертикаль”, можно было повстречаться с Мигелем Сантамайором, создателем интуитивной кухни, отмеченной “небывалым синтезом традиций и футуризма”; и точно, у плиты суетился мужик, чем-то смахивающий на гуру, который, сыграв “симфонию овощей и времен года”, самолично предлагал гостям пассионарную сигару.
Последний майский уикенд, на Троицу, они провели в замке Во-де-Люньи, жемчужине “Элитных загородных усадеб”, где гостей ожидали роскошные номера с видом на парк в сорок гектаров, оригинальный план которого создал сам Ленотр. Здешняя кухня, уверял путеводитель, “предлагает бесконечное богатство местных особенностей”, радуя знатоков “прекраснейшим средоточием французского гастрономического духа”.
Именно здесь в понедельник Троицы Ольга за завтраком объявила Джеду, что в конце месяца возвращается в Россию. Она в эту минуту наслаждалась земляничным вареньем, а равнодушные к человеческим драмам птички беззаботно чирикали в парке, разбитом по оригинальному рисунку Ленотра. Семья китайцев по соседству от них обжиралась мягкими вафлями и сосисками. Сосиски на завтрак изначально появились в замке Во-де-Люньи, дабы удовлетворить запросы англосаксонской клиентуры, верной традициям жирного протеинового брекфаста; вопрос этот стоял на повестке дня краткого, но решающего корпоративного собрания: вкусы новой китайской клиентуры, пока еще невнятные, слабо выраженные, но явно склоняющиеся в пользу сосисок, послужили решающим аргументом, и эту линию продснабжения решено было сохранить. Другие шарм-отели Бургундии пришли в те же годы к аналогичному заключению, таким образом компания “Сосиски и копчености Мартено”, обосновавшаяся в этом регионе еще в 1927 году, избежала банкротства и репортажа из рубрики “Социальная проблематика” в новостном выпуске на Третьем канале.
Однако Ольга была совсем не по этому делу и протеинам предпочитала земляничное варенье. Она начинала всерьез дергаться, понимая, что ее судьба решится здесь и сейчас, буквально в считанные минуты, ведь в наши дни мужиков поди пойми, ну вначале еще туда-сюда, мини-юбки не подведут, а дальше только диву даешься. “Мишлен” стремился закрепиться на российском рынке, эта страна стала одним из приоритетных направлений развития компании, и Ольге собирались втрое увеличить зарплату, дав ей в подчинение человек пятьдесят, – от такого повышения она ну никак не могла отказаться, в генеральной дирекции ее отказ не просто не поняли бы, но даже сочли бы преступным, так как руководящий работник определенного уровня имеет обязательства и перед фирмой, и, между прочим, перед самим собой, он должен холить и лелеять свою карьеру – как Христос ради Церкви, как супруг ради супруги, то есть ему надлежит хотя бы откликнуться на карьерный призыв, в противном случае он недвусмысленно дает понять обалдевшему начальству, что так никогда и не будет достоин подняться выше мелкого служащего.
Джед тупо молчал, ворочая ложечкой в яйце всмятку, и бросал на Ольгу взгляды исподлобья, как наказанный ребенок.
– Приезжай в Россию… – сказала она. – Приезжай когда хочешь.
Она была молода, или, точнее говоря, еще молода, и воображала, что жизнь предлагает массу разных возможностей, а человеческие отношения богаче схем.
Легкий сквознячок шевелил шторы на застекленных дверях, выходящих в парк. Чириканье птиц внезапно стало громче, потом смолкло. Китайцы за соседним столиком неожиданно испарились, словно растаяли в воздухе. Джед, по-прежнему не произнося ни слова, положил ложку на стол.
– Ты не торопишься с ответом… – протянула Ольга. – Французик… – добавила она с ласковым упреком. – Французик мой недоделанный…
IX
В воскресенье 28 июня, в середине дня, Джед отвез Ольгу в аэропорт Руасси. Ему было тоскливо, в глубине души он понимал, что для них обоих наступили мгновения смертельной тоски. Теплая безветренная погода никак не способствовала нужным чувствам. Он мог бы прервать процесс расставания, броситься к ее ногам, умолять не садиться в самолет; возможно, она бы его и послушала. А что потом? Искать новое жилье (арендный договор на квартиру на улице Гюинмер заканчивался в конце месяца)? Отменить назначенный на завтра переезд? Почему бы и нет, технические трудности были преодолимы.
Джед был немолод, впрочем, он никогда и не был молодым; ему не хватало опыта, вот и все. В человеческом плане он знал лишь отца, и то не слишком хорошо. Их общение не могло пробудить в нем чрезмерного оптимизма по поводу человеческих отношений. Насколько он успел заметить, человеческое бытие строится вокруг работы, которая составляет его бо́льшую часть и осуществляется в учреждениях различного масштаба. По истечении трудовых лет начинается более краткий период, отмеченный развитием всякого рода патологий. Некоторые особи на наиболее активной стадии своей жизни пытаются объединиться в микроячейки под названием семья с целью воспроизводства себе подобных; обычно эти попытки ничем не кончаются, “такие уж нынче времена”, лениво думал он, попивая кофе со своей любовницей (они остались одни у стойки бара Segafredo, да и вообще в аэропорту было мало народу, гул неизбежных разговоров тонул в ватной тишине, которая казалась исконно присущей этому месту, как дорогим частным клиникам). Да нет, то была, увы, иллюзия, общий механизм перевозки, играющий сегодня столь важную роль в управлении индивидуальными судьбами, просто выдерживал краткую паузу, прежде чем с новой силой запуститься на максимальных оборотах в первые дни массовых отъездов на отдых. Но уж слишком заманчиво было усмотреть в этом некую дань, скромную дань социальной машинерии их столь резко прервавшейся любви.
Джед никак не отреагировал, когда Ольга, поцеловав его на прощание, направилась к паспортному контролю, и, только вернувшись домой, на бульвар Л’Опиталь, понял, что, сам того не заметив, вышел на новый жизненный этап. Он понял это потому, что все, из чего еще недавно состоял его мир, внезапно показалось ему пустышкой. Дорожные карты и фотографии, сотнями валявшиеся на полу, потеряли для него всякий смысл. Покорившись судьбе, он вышел, купил в гипермаркете “Казино” на бульваре Венсена Ориоля два рулона мусорных мешков для строительных отходов и, вернувшись домой, засучил рукава. А бумага тяжелая, подумал он, придется выносить мешки в несколько приемов. Ни минуты не колеблясь, он уничтожал месяцы, да нет, целые годы своей работы. Много лет спустя, когда он станет знаменитым и, скажем прямо, очень знаменитым, ему придется часто отвечать на вопрос, что значит, на его взгляд, быть художником. Сочинив один-единственный нетривиальный, занятный ответ, он неизменно повторял его во всех интервью: художник прежде всего, говорил он, должен уметь подчиняться. Подчиняться неким таинственным, неожиданным знакам, которые за неимением лучшего и при отсутствии какой-либо религиозности называют озарениями; эти знаки властно и безапелляционно командуют тобой, и от их приказов удается увильнуть разве что ценой потери собственной цельности и самоуважения. По их велению художник может уничтожить какую-то свою работу, если не все работы вообще, и радикально сменить курс, а то и вовсе пойти куда глаза глядят, не имея ни хоть сколько-нибудь внятного плана, ни надежды на продолжение. Поэтому, и только поэтому, удел художника допустимо иногда называть нелегким. Поэтому, и только поэтому, его ремесло не похоже на все остальные ремесла или профессии, которым, собственно, Джед посвятит вторую половину своего творческого пути, добившись мировой славы.
На следующий день он вынес первую порцию мешков, потом разобрал фотокамеру, упаковал раздвижной мех, матовые стекла, объективы, цифровой задник и сам корпус аппарата в футляры для перевозки. Погода в Париже стояла по-прежнему хорошая. В середине дня он сел перед телевизором, чтобы посмотреть пролог “Тур де Франс”, который в итоге выиграл малоизвестный украинский велогонщик. Выключив ящик, он подумал, что неплохо бы позвонить Патрику Форестье.
Пиар-директор корпорации “Мишлен-Франс” воспринял новость более или менее спокойно. Раз Джед решил больше не фотографировать мишленовские карты, ничто не может заставить его изменить это решение; он имеет право прервать свою деятельность в любую минуту, что черным по белому записано в его контракте. Создавалось ощущение, что Форестье все это по барабану, и Джед даже удивился, что он назначил ему встречу на следующее утро.
Переступив порог офиса на авеню Гранд-Арме, Джед быстро понял, что Форестье просто хочет поплакаться и поделиться профессиональными заботами с отзывчивым собеседником. С отъездом Ольги он потерял умную, преданную, владеющую иностранными языками сотрудницу; и как ни трудно в это поверить, ему пока никого не предложили взамен. Генеральная дирекция “поимела его не по-детски”, сообщил он с неподдельной горечью в голосе. Да, конечно, она уехала в Россию, да, конечно, это ее родина, да, конечно, эти блядские русские закупают шины миллиардами, спасибо их гребаным раздолбанным дорогам и херовому климату, но “Мишлен” пока еще французская компания и несколько лет назад такое было бы немыслимо. Пожелания французских руководителей всю жизнь воспринимались как приказы, или, во всяком случае, к ним относились с подчеркнутым вниманием, а с тех пор как контрольный пакет в капитале группы получили зарубежные инвестфонды, никто этими глупостями не заморачивается. Да, времена меняются, повторил он с мрачным удовлетворением, французскому офису “Мишлена” теперь не угнаться за Россией и тем более за Китаем, но если так и дальше пойдет, вот увидите, он вернется в “Бриджстоун”, а то и в “Гудиер”. Но это строго между нами, добавил он, внезапно испугавшись.
Джед заверил его, что сохранит тайну исповеди, и попытался перевести разговор на свои проблемы.
– А, ну да, интернет-сайт. – Форестье, казалось, только что вспомнил о нем. – Подумаешь, выложим сообщение, что вы считаете эту серию работ законченной, а оставшиеся отпечатки пусть продаются, вы не против? – Джед был не против. – Впрочем, там мало что осталось, почти все ушло… – проговорил Форестье, и в его голосе вновь проклюнулись оптимистические нотки. – В наших рекламных материалах мы по-прежнему будем указывать, что мишленовские карты легли в основу творческого проекта, получившего восторженные отзывы прессы, вас это не смущает?
Нет, Джеда это не смущало нисколько.
Форестье явно прибодрился и, провожая Джеда к выходу, горячо пожал ему руку:
– Я счастлив был с вами познакомиться. Классный у нас win-win получился, окончательный и бесповоротный win-win.
Джед был немолод, впрочем, он никогда и не был молодым; ему не хватало опыта, вот и все. В человеческом плане он знал лишь отца, и то не слишком хорошо. Их общение не могло пробудить в нем чрезмерного оптимизма по поводу человеческих отношений. Насколько он успел заметить, человеческое бытие строится вокруг работы, которая составляет его бо́льшую часть и осуществляется в учреждениях различного масштаба. По истечении трудовых лет начинается более краткий период, отмеченный развитием всякого рода патологий. Некоторые особи на наиболее активной стадии своей жизни пытаются объединиться в микроячейки под названием семья с целью воспроизводства себе подобных; обычно эти попытки ничем не кончаются, “такие уж нынче времена”, лениво думал он, попивая кофе со своей любовницей (они остались одни у стойки бара Segafredo, да и вообще в аэропорту было мало народу, гул неизбежных разговоров тонул в ватной тишине, которая казалась исконно присущей этому месту, как дорогим частным клиникам). Да нет, то была, увы, иллюзия, общий механизм перевозки, играющий сегодня столь важную роль в управлении индивидуальными судьбами, просто выдерживал краткую паузу, прежде чем с новой силой запуститься на максимальных оборотах в первые дни массовых отъездов на отдых. Но уж слишком заманчиво было усмотреть в этом некую дань, скромную дань социальной машинерии их столь резко прервавшейся любви.
Джед никак не отреагировал, когда Ольга, поцеловав его на прощание, направилась к паспортному контролю, и, только вернувшись домой, на бульвар Л’Опиталь, понял, что, сам того не заметив, вышел на новый жизненный этап. Он понял это потому, что все, из чего еще недавно состоял его мир, внезапно показалось ему пустышкой. Дорожные карты и фотографии, сотнями валявшиеся на полу, потеряли для него всякий смысл. Покорившись судьбе, он вышел, купил в гипермаркете “Казино” на бульваре Венсена Ориоля два рулона мусорных мешков для строительных отходов и, вернувшись домой, засучил рукава. А бумага тяжелая, подумал он, придется выносить мешки в несколько приемов. Ни минуты не колеблясь, он уничтожал месяцы, да нет, целые годы своей работы. Много лет спустя, когда он станет знаменитым и, скажем прямо, очень знаменитым, ему придется часто отвечать на вопрос, что значит, на его взгляд, быть художником. Сочинив один-единственный нетривиальный, занятный ответ, он неизменно повторял его во всех интервью: художник прежде всего, говорил он, должен уметь подчиняться. Подчиняться неким таинственным, неожиданным знакам, которые за неимением лучшего и при отсутствии какой-либо религиозности называют озарениями; эти знаки властно и безапелляционно командуют тобой, и от их приказов удается увильнуть разве что ценой потери собственной цельности и самоуважения. По их велению художник может уничтожить какую-то свою работу, если не все работы вообще, и радикально сменить курс, а то и вовсе пойти куда глаза глядят, не имея ни хоть сколько-нибудь внятного плана, ни надежды на продолжение. Поэтому, и только поэтому, удел художника допустимо иногда называть нелегким. Поэтому, и только поэтому, его ремесло не похоже на все остальные ремесла или профессии, которым, собственно, Джед посвятит вторую половину своего творческого пути, добившись мировой славы.
На следующий день он вынес первую порцию мешков, потом разобрал фотокамеру, упаковал раздвижной мех, матовые стекла, объективы, цифровой задник и сам корпус аппарата в футляры для перевозки. Погода в Париже стояла по-прежнему хорошая. В середине дня он сел перед телевизором, чтобы посмотреть пролог “Тур де Франс”, который в итоге выиграл малоизвестный украинский велогонщик. Выключив ящик, он подумал, что неплохо бы позвонить Патрику Форестье.
Пиар-директор корпорации “Мишлен-Франс” воспринял новость более или менее спокойно. Раз Джед решил больше не фотографировать мишленовские карты, ничто не может заставить его изменить это решение; он имеет право прервать свою деятельность в любую минуту, что черным по белому записано в его контракте. Создавалось ощущение, что Форестье все это по барабану, и Джед даже удивился, что он назначил ему встречу на следующее утро.
Переступив порог офиса на авеню Гранд-Арме, Джед быстро понял, что Форестье просто хочет поплакаться и поделиться профессиональными заботами с отзывчивым собеседником. С отъездом Ольги он потерял умную, преданную, владеющую иностранными языками сотрудницу; и как ни трудно в это поверить, ему пока никого не предложили взамен. Генеральная дирекция “поимела его не по-детски”, сообщил он с неподдельной горечью в голосе. Да, конечно, она уехала в Россию, да, конечно, это ее родина, да, конечно, эти блядские русские закупают шины миллиардами, спасибо их гребаным раздолбанным дорогам и херовому климату, но “Мишлен” пока еще французская компания и несколько лет назад такое было бы немыслимо. Пожелания французских руководителей всю жизнь воспринимались как приказы, или, во всяком случае, к ним относились с подчеркнутым вниманием, а с тех пор как контрольный пакет в капитале группы получили зарубежные инвестфонды, никто этими глупостями не заморачивается. Да, времена меняются, повторил он с мрачным удовлетворением, французскому офису “Мишлена” теперь не угнаться за Россией и тем более за Китаем, но если так и дальше пойдет, вот увидите, он вернется в “Бриджстоун”, а то и в “Гудиер”. Но это строго между нами, добавил он, внезапно испугавшись.
Джед заверил его, что сохранит тайну исповеди, и попытался перевести разговор на свои проблемы.
– А, ну да, интернет-сайт. – Форестье, казалось, только что вспомнил о нем. – Подумаешь, выложим сообщение, что вы считаете эту серию работ законченной, а оставшиеся отпечатки пусть продаются, вы не против? – Джед был не против. – Впрочем, там мало что осталось, почти все ушло… – проговорил Форестье, и в его голосе вновь проклюнулись оптимистические нотки. – В наших рекламных материалах мы по-прежнему будем указывать, что мишленовские карты легли в основу творческого проекта, получившего восторженные отзывы прессы, вас это не смущает?
Нет, Джеда это не смущало нисколько.
Форестье явно прибодрился и, провожая Джеда к выходу, горячо пожал ему руку:
– Я счастлив был с вами познакомиться. Классный у нас win-win получился, окончательный и бесповоротный win-win.
X
В течение следующих недель не произошло ничего или почти ничего; а потом, в одно прекрасное утро, возвращаясь домой с покупками, Джед увидел у своего подъезда какого-то мужика лет пятидесяти, в джинсах и потертой кожаной куртке; судя по всему, он уже давно поджидал его.
– Добрый день… – сказал он. – Извините, что ловлю вас на ходу, но ничего лучше мне в голову не пришло. Я несколько раз видел вас в нашем квартале. Вы ведь Джед Мартен?
Джед кивнул. Судя по голосу, перед ним был человек образованный, хорошо владеющий речью; он напоминал чем-то бельгийского ситуациониста или интеллектуала-пролетария, хоть и в рубашке Arrow; впрочем, по его сильным, натруженным рукам можно было догадаться, что он действительно занимался когда-то физическим трудом.
– Я внимательно следил за вашими картографическими опытами, с самого начала. Я тоже живу тут, неподалеку. – Он протянул ему руку: – Франц Теллер. Галерист.
По дороге в его галерею на улице Домреми (Франц успел купить это помещение незадолго до того, как их район вошел в моду; это была, признался он, одна из немногих счастливых идей в его жизни) они остановились выпить в кафе “У Клода”, на улице Шато-де-Рантье, что потом вошло у них в привычку и вдохновило Джеда на вторую картину из серии основных профессий. Тут упорно продолжали подавать вино в шаровидных бокалах и сэндвичи с паштетом и корнишонами последним пенсионерам “из народа” XIII округа. Они исправно помирали, и новые клиенты не приходили на их место.
– Добрый день… – сказал он. – Извините, что ловлю вас на ходу, но ничего лучше мне в голову не пришло. Я несколько раз видел вас в нашем квартале. Вы ведь Джед Мартен?
Джед кивнул. Судя по голосу, перед ним был человек образованный, хорошо владеющий речью; он напоминал чем-то бельгийского ситуациониста или интеллектуала-пролетария, хоть и в рубашке Arrow; впрочем, по его сильным, натруженным рукам можно было догадаться, что он действительно занимался когда-то физическим трудом.
– Я внимательно следил за вашими картографическими опытами, с самого начала. Я тоже живу тут, неподалеку. – Он протянул ему руку: – Франц Теллер. Галерист.
По дороге в его галерею на улице Домреми (Франц успел купить это помещение незадолго до того, как их район вошел в моду; это была, признался он, одна из немногих счастливых идей в его жизни) они остановились выпить в кафе “У Клода”, на улице Шато-де-Рантье, что потом вошло у них в привычку и вдохновило Джеда на вторую картину из серии основных профессий. Тут упорно продолжали подавать вино в шаровидных бокалах и сэндвичи с паштетом и корнишонами последним пенсионерам “из народа” XIII округа. Они исправно помирали, и новые клиенты не приходили на их место.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента