Страница:
Тут он вздрогнул: вошел Джерсон, все ближе раздавались его мерные, четкие шаги. Сей творец победы вытянулся и отдал честь, зазвенев шпорами и всем металлом своего генеральского снаряжения.
– Все готово, сэр, – сказал он повелительно.
Мистер Парэм кивнул в знак согласия, но теперь он понимал, что просто повинуется Джерсону.
Подобно грешникам в видениях Сведенборга[27], он по доброй воле пошел в рабство.
6. Кэйм в Лайонессе
7. Противник заговорил
– Все готово, сэр, – сказал он повелительно.
Мистер Парэм кивнул в знак согласия, но теперь он понимал, что просто повинуется Джерсону.
Подобно грешникам в видениях Сведенборга[27], он по доброй воле пошел в рабство.
6. Кэйм в Лайонессе
По приказанию Джерсона шофер резко затормозил.
– Поставьте машину к обочине, – распорядился генерал, – сделайте вид, что у вас неисправность в моторе.
Он вышел.
– Поднимемся на холм. Вон там, на вершине, наш разведчик. А за холмом Кэйм.
Верховный лорд молча повиновался. До гребня оставалось всего каких-нибудь двести – триста шагов. Солнце садилось – раскаленный добела шар – и окаймило радужным сиянием гряду холмов. Верховный лорд поглядел назад, на голую, неприютную, залитую солнцем корнуэльскую равнину и стал подниматься в гору.
– Пока это проклятое солнце не село, мы вряд ли что увидим, – сказал Джерсон. – Но нам спешить некуда.
– Воздушный разведчик, – сказал Верховный лорд.
– Это они высылают. Он тут все время кружит. А другой над морем. Но вода не так уж прозрачна, надеюсь, наши подводные лодки сквозь нее не разглядишь, да они особенно близко и не подходят.
– У нас есть подводные лодки?
– Пять штук. Было шесть. Но одна погибла. Носилась вдоль берега как чумовая. Дно морское неровно, Черт их знает, как они это ухитрились – подняли десятки квадратных миль. Как-то сумели. Наша лодка, видно, напоролась на какую-то глыбу или барьер… на том месте его не должно было быть. Они создали весь этот свой Лайонесс из ничего, чтоб не платить законным владельцам земли. Они въелись в это самое дно и добывают из него ископаемые, прямо из-под моря… То самое сырье, за которое мы бы все на свете отдали.
Верховный лорд озадаченно разглядывал каменный выступ справа от них.
– Кажется, я припоминаю эту дорогу… вон та скала мне знакома… и поворот за ним.
– Дорога идет в Пензанс. Прежде шла.
– И тот заброшенный оловянный рудник, что мы миновали, тоже мне знаком. Что-то есть странное в этой двойной шахте… я бывал здесь только в юности. Тогда я бродил по этим местам с заплечным мешком. От Лендс Энда, через эти места, до самого Тинтэйджела.
– Тут теперь все по-другому, сейчас увидите.
Верховный лорд промолчал.
– Ну вот. Теперь нас могут заметить. Шагайте как ни в чем не бывало. Вон тот молодчик, может, следит за нами. Вечер ясный, прозрачный, как стеклышко. Ни тумана. Ни облачка. Я бы предпочел, чтоб сегодня было пасмурно.
– А почему не видно наших аэропланов?
– Потому что нам надо застать ваших приятелей врасплох, – не без презрения ответил Джерсон.
И в какой уже раз за последние несколько дней Верховный лорд с огорчением почувствовал, что он не на высоте. Он задал глупый вопрос. Джерсон, великий знаток и мастер по части войны, все больше забирал власть в свои руки. Сказать было нечего, и Верховный лорд молча стал созерцать открывшийся им вид. Джерсон по-прежнему был начеку.
– Давайте-ка сядем тут, на берегу, надо укрыться в вереске. Нечего стоять и глядеть по сторонам, а то они еще заподозрят, что за ними следят.
Да, тут все переменилось.
Кэйм не похож ни на город, ни на завод, ничего подобного мистер Парэм еще никогда не видел. Ибо не кто иной, как мистер Парэм, смотрел сейчас на этот странный пейзаж. Кэйм торчал на фоне пламенеющего неба, широкий, черный, приземистый, точно какой-то невиданный, несуразный военный корабль. Низкий, длинный, в десятки раз больше всякого военного корабля. Он стоял против света, и потому нельзя было толком разглядеть его, виден был лишь тяжелый, вытянутый силуэт. Его огромная клинообразная тень покрывала тайной и мраком что-то неразличимое – быть может, в ней скрывались бесчисленные потоки и глубокие водоемы. Полоска суши, протянувшаяся к этой махине, поблескивала в лучах заходящего солнца, а там, где скала или камень загораживали свет, ее перерезали длинные, зубчатые тени, перемежающиеся треугольники тьмы.
– Но ведь тут было море, – сказал мистер Парэм.
– Да, было.
– А там мыс Лэндс Энд, где кончалась суша.
– Теперь она тянется дальше.
– Я бродил в этих местах… теперь трудно сказать, где именно… и в заплечном мешке у меня лежал Теннисон – «Смерть короля Артура». И я… я был тогда молод… я глядел на закат… великолепный, сияющий закат, вот такой, как сегодня… и грезил об исчезнувших городах и дворцах Лайонесса, и наконец они привиделись мне, точно мираж, сверкающий в лучах заходящего солнца.
– А Лайонесс вот он, и нет тут ни городов, ни дворцов, ни рыцарей. И ничего он не сверкает. И вместо короля Артура с его круглым столом тут засела шайка Кемелфорда и замышляет черную измену… Хотел бы я знать, что именно они замышляют, хотел бы я знать…
Джерсон помолчал, потом вновь заговорил, пожалуй, не столько с мистером Парэмом, сколько с самим собой.
– Они раздобыли здесь сырье. Захватили его, они все захватили. Если б мы могли вырвать у них Кэйм… все было бы наше, у меня есть люди, им бы только дорваться до этого сырья, они бы уж знали, что с ним делать. Тогда у нас будет вдоволь отравляющих веществ, чтобы нагнать страху на весь мир… И мы нагоним на них страху… Но действовать надо быстро и уверенно – броском, чтоб они и опомниться не успели, – сразу положить их на обе лопатки. Сами они нам завод не отдадут – скорее взорвут его. Кемелфорд так и сказал: Бог знает, до чего дойдут эти химики! В прошлую мировую войну они не смели сказать военным «нет».
– Эти берега сильно изменились, – сказал мистер Парэм. – И весь мир изменился. Сегодня мне кажется, что и сам господь бог изменился, он стал непонятен и страшен.
Посидели молча. Солнце, еще недавно ослепительно-яркое, клонилось к закату, вот оно четко выписало в небе силуэт Кэйма и из слепящего белого пламени превратилось в багряный диск.
– Скажите, – заговорил мистер Парэм, – каковы наши планы?
Джерсон покосился на разведчика, чтобы увериться, что он их не услышит.
– У нас сейчас столько газа Л, сколько успела произвести империя, пока эта публика не завладела сырьем. Примерно столько, сколько нам сегодня потребуется, не более того. Там, немного подальше, он свален у дороги под видом бочек с дегтем. А вон около тех домишек – прежде это был рыбачий поселок, а теперь местные жители выращивают овощи, держат коров и стирают на тех, кто работает в Кэйме, – стоят штабеля бочонков с пивом – это тоже газ Л. И среди скал тоже спрятаны баллоны и ящики.
– А где же наши люди?
– В Бодмине, в Пензансе, – дождутся темноты, вскочат на велосипеды – и сюда… да и здесь их немало, только вам не видно: с вечера прячутся в канавах и под грудами сухого вереска в лесу, где мы проезжали. Ждут бесшумно ракеты, она будет пущена ровно в час ночи. Каждый знает, что он должен делать. А за этой первой линией наготове Берчиль, у него свои люди в каждом городишке и селении от Плимута до Экзетера, все они до поры до времени держатся в тени, но в нужную минуту вмешаются. Берчиль – вот это человек! Какая энергия! Он как мальчишка – умнейший великан мальчишка. Уж он не допустит, чтоб кашу заварили без него. Побольше бы нам таких!
– А что будет в час ночи?
– Мы тихонько перетащим баллоны и бочки в большой ров, который у них выкопан вокруг всего завода, проверим, надежно ли пригнаны наши маски, и выпустим газ.
– И что тогда?
– Они тут поизвиваются малость, черт бы их подрал!
– А потом?
– А потом им крышка. Мы в противогазах пойдем на завод – и он наш. Это все равно, что уничтожить осиное гнездо.
– А вдруг газ не подействует мгновенно и они успеют все взорвать?
– Тогда нам с вами крышка, дорогой мой Верховный лорд. Когда мы вернемся в Лондон, он будет готов предать нас и продать вместе с британским флагом – лишь бы нашелся покупатель. Когда мы вернемся, никакой любви к отечеству не будет и в помине – нигде, от Китая до Перу. А лорды и диктаторы пойдут по дешевке – десяток на пенни. Или – если мы не потеряем уважения к себе – мы не вернемся в Лондон. Но, я думаю, мы можем положиться на газ Л.
Никогда еще Верховный лорд не чувствовал себя до такой степени мистером Парэмом. Он огляделся вокруг – вечер был точно золотой купол, воздвигнутый из тепла и тишины, и жизнь казалась прекрасной, и откуда-то издалека доносилось блеяние ягнят, отзывавшихся низким голосам маток.
– Очень возможно, что книга истории с треском захлопнется, – сказал Джерсон. – Это очень даже возможно. Сегодня в час ночи. Мы сделали все, что могли. Мы стояли за свои убеждения, как подобает мужчинам. Но вот, к примеру, газ Л можно разглядеть простым глазом – он как прозрачный голубовато-серый туман. Пожалуй, ночью они его и не заметят – но если увидят его прежде, чем вдохнут… Или если у них есть антигаз…
Генерал не договорил, предоставив воображению мистера Парэма дорисовать эту картину.
– Неужели он будет сторожить всю ночь? – спросил мистер Парэм, кивком указывая на медленно описывающий круги аэроплан-разведчик.
– Они сменяют друг друга. Насколько могу судить, нас уже обнаружили. Насколько могу судить, наш хитроумный замысел уже известен им во всех подробностях. Насколько могу судить, мы пытаемся застрелить спящего тигра горохом из духового ружья, но только того и добьемся, что разбудим его.
Долгое молчание. Купол солнца становился все больше, все багровей, – казалось, он медленно, упорно вливает свой расплавленный металл в таинственный черный сосуд Кэйма.
– Как здесь тихо! – шепнул мистер Парэм.
– В том-то и подлость, – отозвался Джерсон не без злости. – Они всегда тихие! Они себя не выдадут. Эта ученая братия, эти «современные» люди, как они себя называют, никогда не заявят о себе во всеуслышание, не предложат заключить сделку, над которой мог бы поразмыслить порядочный человек. Вечно одна только беспредметная критика да бессмысленный пацифизм. Мы зазевались – и наука выскользнула у нас из рук. Когда-то она была послушным нашим орудием. Давным-давно надо было запретить всякие исследования всем, кто не подчинен воинской дисциплине, а на всяких ученых распространить действие закона о государственной тайне. Вот тогда они были бы у нас в руках. И, может быть, этот их треклятый прогресс шел бы не так быстро. Они бормотали бы свои паршивые теории по углам, и мы бы над ними смеялись. А будь мы покруче с торговцами и ростовщиками, они не забрали бы себе воли и вели бы дела пристойно, как было в старину. Но мы всех их распустили – ученых, промышленников, банкиров, и вот они делают, что им в голову взбредет, и никого не слушают. Теперь эта банда космополитов-заговорщиков сбросила маски, ни много, ни мало – перехватывает вооружение, жизненно необходимое нашей империи, и, никого не спросясь, сговаривается о мире с вражескими государствами. Ведь это получается вроде как символически, сэр, что мы с вами проводим военную операцию крадучись, как воры, и даже мундиры каши такого цвета, чтоб нас нельзя было увидать издали… Война стыдится самой себя!.. Вот до чего они нас довели!
И вдруг Джерсон разразился потоком бессмысленной непристойной брани, столь любезной простым душам во всех концах света. Он обрекал ученых мужей происшествиям самым противоестественным и ждал от них поступков самых неподобающих. В ярости ополчался он на тщеславие разума, на гнусную самонадеянность человеческой мысли.
Последний ярко-алый краешек солнечного диска так внезапно исчез с черной крыши завода, словно кто-то вдруг вспомнил о нем и втащил его в здание. В небе слабыми золотыми полосами обозначились крохотные перистые облачка, прежде невидимые, и вновь медленно померкли. Мистер Парэм по-прежнему сидел очень тихо. Генерал Джерсон обратился к стоявшему поодаль на страже разведчику и приказал ему вытащить из автомобиля пледы и корзину с провизией, а машину отослать в Пензанс. Они с Верховным лордом будут ждать здесь, среди скал, пока не настанет час идти в атаку.
Мистеру Парэму показалось, что время прошло очень быстро. Вечерняя синева, озаренная багряной полосой на западе, постепенно сгустилась в сумерки, потом настала ночь, высыпали звезды, – меньше всего их было на северо-западе, где еще светлело закатное небо. Мистер Парэм подкрепился запасами из корзинки и прилег у скалы, а Джерсон опять и опять с таинственным видом уходил за скалу и дальше, через болото, и переговаривался с кем-то, подражая крику несуществующих в природе птиц. Они долго еще шептались, и ползали по земле, и наконец, когда совсем стемнело, ощупью двинулись в путь, вниз по отлогому склону, к утесам, отмечавшим границу прежней суши, – за ними начиналась новая земля, недавно поднятое морское дно. Потом поползли дальше, с величайшей осторожностью, стараясь не выдать себя ни шорохом, ни стуком. Внезапно мистер Парэм почти с испугом понял, что они с Джерсоном уже не одни: справа и слева осторожно прокрадывались поодиночке и группами еще какие-то фигуры, едва видимые на фоне неба, – некоторые пробирались налегке, другие что-то тащили.
Джерсон подал мистеру Парэму противогаз.
– Надевайте как следует, – предупредил он. – Это ведь газ Л, не что-нибудь. Смотрите, чтоб края маски присосались к лицу.
Минуты ожидания, когда слышишь громкий стук собственного сердца, потом беззвучно, как метеор, проносится по небу ракета. Снова нескончаемо долгие минуты – и газ Л втихомолку выпущен на свободу.
Газ Л был ясно виден; от него словно шло какое-то сероватое свечение. Он стлался по земле, потом отдельные струи и потоки стали приподниматься, изгибаясь, словно лебединые шеи, словно змеи, тянулись вперед, и вновь опускались, и вытягивались по направлению к темным, уже совсем близким – рукой подать – таинственным громадам Кэйма. Они достигли его и, казалось, ощупью стали взбираться по его крутым бокам, медленно, страшно медленно достигли гребня окружавшей завод высокой стены и полились внутрь…
– На рассвете мы войдем туда, – сказал Джерсон, голос его был чуть слышен сквозь маску. – На рассвете мы войдем.
Мистер Парэм вздрогнул и ничего не ответил.
Ему было неудобно, все тело словно свело судорогой, маска противогаза давила на уши; потом он, должно быть, уснул, – во всяком случае, время пролетело незаметно, и вдруг оказалось, что уже ярко светит солнце. В его лучах совсем близко высились мрачные, зеленоватые стены Кэйма; они были точно из потускневшего металла и прямо из рва уходили в небо – ровные, чуть покатые, без единого окна или амбразуры. Ров оказался неожиданно глубоким, глянешь – и даже голова кружится, в нем не было воды и дна тоже не было видно, лишь далеко внизу что-то клубилось, словно раскручивался и вновь свивался спиралями, не поднимаясь выше, тяжелый желтоватый дым. Двигаться надо было очень осторожно и смотреть в оба, что совсем не просто, когда на тебе маска противогаза. Видишь не все окружающее, а словно бы мелко нарезанные картинки. Атакующие растянулись по краю рва – неуклюжие, сутулые, похожие на павианов с вытянутыми белыми мордами, они двигались бесшумно, с опаской, переговариваясь знаками. У всех были в руках винтовки, либо револьверы.
Некоторое время они в нерешительности медлили на краю рва. Потом дружно повернули налево и пошли вдоль него гуськом, словно надеясь найти место, где можно будет перебраться на другую сторону. Вскоре стена отступила и, повернув за угол, мистер Парэм увидел подъемный мост, вернее, перекинутую через ров узкую полосу металлической решетки, перед которой сгрудились наступающие.
Мистер Парэм понял, что надо показать пример.
И вот они с Джерсоном стоят у входа на мост, а остальные смотрят на них и словно бы ждут их решения. В дальнем конце этой полоски сквозного металла виднеется вход. Это не дверь, а просто арка, ведущая в темноту неосвещенного коридора. Там, за аркой, странная, неживая пустота. Не видно ни души, не доносится ни звука, над Кэймом нависла гнетущая, ничем не нарушаемая тишина. «Мышеловка», – мелькнуло в голове у мистера Парэма, но он постарался отогнать эту мысль.
– Ну? – слабо послышалось из-под маски Джерсона.
– Если они там все перемерли – наше счастье, – сказал мистер Парэм. – А если нет, чтобы мы ни делали, все равно – даже здесь мы в их власти. Довольно одного меткого стрелка, чтобы оттуда перестрелять нас поодиночке.
– Почему они оставили эту дверь открытой? – недоумевал Джерсон.
– Не знаю. Но чувствую, что должен войти.
– Все или ничего, – сказал Джерсон.
Он обернулся и знаками приказал шестерым солдатам сопровождать их.
Мистер Парэм, не малодушный, но и не дерзкий, некий новый мистер Парэм, озадаченный, полный страха и любопытства, перешел мостик. И вступил в коридор. Джерсон, шедший следом, задержался и стал изучать дверной проем. Сказал что-то, чего мистер Парэм не расслышал. Поднял глаза и вдруг отпрянул.
Сверху стремительно скользнула в пазах металлическая дверь, с лязгом защелкнулась и отрезала их обоих от дневного света и от всякой помощи извне.
Джерсон выругался и попробовал открыть дверь. Мистер Парэм смотрел на все это без удивления и даже не шевельнулся. Вокруг было светло. Горело несколько крохотных электрических лампочек, – должно быть, дверь, опустившись, автоматически включила их.
– Поставьте машину к обочине, – распорядился генерал, – сделайте вид, что у вас неисправность в моторе.
Он вышел.
– Поднимемся на холм. Вон там, на вершине, наш разведчик. А за холмом Кэйм.
Верховный лорд молча повиновался. До гребня оставалось всего каких-нибудь двести – триста шагов. Солнце садилось – раскаленный добела шар – и окаймило радужным сиянием гряду холмов. Верховный лорд поглядел назад, на голую, неприютную, залитую солнцем корнуэльскую равнину и стал подниматься в гору.
– Пока это проклятое солнце не село, мы вряд ли что увидим, – сказал Джерсон. – Но нам спешить некуда.
– Воздушный разведчик, – сказал Верховный лорд.
– Это они высылают. Он тут все время кружит. А другой над морем. Но вода не так уж прозрачна, надеюсь, наши подводные лодки сквозь нее не разглядишь, да они особенно близко и не подходят.
– У нас есть подводные лодки?
– Пять штук. Было шесть. Но одна погибла. Носилась вдоль берега как чумовая. Дно морское неровно, Черт их знает, как они это ухитрились – подняли десятки квадратных миль. Как-то сумели. Наша лодка, видно, напоролась на какую-то глыбу или барьер… на том месте его не должно было быть. Они создали весь этот свой Лайонесс из ничего, чтоб не платить законным владельцам земли. Они въелись в это самое дно и добывают из него ископаемые, прямо из-под моря… То самое сырье, за которое мы бы все на свете отдали.
Верховный лорд озадаченно разглядывал каменный выступ справа от них.
– Кажется, я припоминаю эту дорогу… вон та скала мне знакома… и поворот за ним.
– Дорога идет в Пензанс. Прежде шла.
– И тот заброшенный оловянный рудник, что мы миновали, тоже мне знаком. Что-то есть странное в этой двойной шахте… я бывал здесь только в юности. Тогда я бродил по этим местам с заплечным мешком. От Лендс Энда, через эти места, до самого Тинтэйджела.
– Тут теперь все по-другому, сейчас увидите.
Верховный лорд промолчал.
– Ну вот. Теперь нас могут заметить. Шагайте как ни в чем не бывало. Вон тот молодчик, может, следит за нами. Вечер ясный, прозрачный, как стеклышко. Ни тумана. Ни облачка. Я бы предпочел, чтоб сегодня было пасмурно.
– А почему не видно наших аэропланов?
– Потому что нам надо застать ваших приятелей врасплох, – не без презрения ответил Джерсон.
И в какой уже раз за последние несколько дней Верховный лорд с огорчением почувствовал, что он не на высоте. Он задал глупый вопрос. Джерсон, великий знаток и мастер по части войны, все больше забирал власть в свои руки. Сказать было нечего, и Верховный лорд молча стал созерцать открывшийся им вид. Джерсон по-прежнему был начеку.
– Давайте-ка сядем тут, на берегу, надо укрыться в вереске. Нечего стоять и глядеть по сторонам, а то они еще заподозрят, что за ними следят.
Да, тут все переменилось.
Кэйм не похож ни на город, ни на завод, ничего подобного мистер Парэм еще никогда не видел. Ибо не кто иной, как мистер Парэм, смотрел сейчас на этот странный пейзаж. Кэйм торчал на фоне пламенеющего неба, широкий, черный, приземистый, точно какой-то невиданный, несуразный военный корабль. Низкий, длинный, в десятки раз больше всякого военного корабля. Он стоял против света, и потому нельзя было толком разглядеть его, виден был лишь тяжелый, вытянутый силуэт. Его огромная клинообразная тень покрывала тайной и мраком что-то неразличимое – быть может, в ней скрывались бесчисленные потоки и глубокие водоемы. Полоска суши, протянувшаяся к этой махине, поблескивала в лучах заходящего солнца, а там, где скала или камень загораживали свет, ее перерезали длинные, зубчатые тени, перемежающиеся треугольники тьмы.
– Но ведь тут было море, – сказал мистер Парэм.
– Да, было.
– А там мыс Лэндс Энд, где кончалась суша.
– Теперь она тянется дальше.
– Я бродил в этих местах… теперь трудно сказать, где именно… и в заплечном мешке у меня лежал Теннисон – «Смерть короля Артура». И я… я был тогда молод… я глядел на закат… великолепный, сияющий закат, вот такой, как сегодня… и грезил об исчезнувших городах и дворцах Лайонесса, и наконец они привиделись мне, точно мираж, сверкающий в лучах заходящего солнца.
– А Лайонесс вот он, и нет тут ни городов, ни дворцов, ни рыцарей. И ничего он не сверкает. И вместо короля Артура с его круглым столом тут засела шайка Кемелфорда и замышляет черную измену… Хотел бы я знать, что именно они замышляют, хотел бы я знать…
Джерсон помолчал, потом вновь заговорил, пожалуй, не столько с мистером Парэмом, сколько с самим собой.
– Они раздобыли здесь сырье. Захватили его, они все захватили. Если б мы могли вырвать у них Кэйм… все было бы наше, у меня есть люди, им бы только дорваться до этого сырья, они бы уж знали, что с ним делать. Тогда у нас будет вдоволь отравляющих веществ, чтобы нагнать страху на весь мир… И мы нагоним на них страху… Но действовать надо быстро и уверенно – броском, чтоб они и опомниться не успели, – сразу положить их на обе лопатки. Сами они нам завод не отдадут – скорее взорвут его. Кемелфорд так и сказал: Бог знает, до чего дойдут эти химики! В прошлую мировую войну они не смели сказать военным «нет».
– Эти берега сильно изменились, – сказал мистер Парэм. – И весь мир изменился. Сегодня мне кажется, что и сам господь бог изменился, он стал непонятен и страшен.
Посидели молча. Солнце, еще недавно ослепительно-яркое, клонилось к закату, вот оно четко выписало в небе силуэт Кэйма и из слепящего белого пламени превратилось в багряный диск.
– Скажите, – заговорил мистер Парэм, – каковы наши планы?
Джерсон покосился на разведчика, чтобы увериться, что он их не услышит.
– У нас сейчас столько газа Л, сколько успела произвести империя, пока эта публика не завладела сырьем. Примерно столько, сколько нам сегодня потребуется, не более того. Там, немного подальше, он свален у дороги под видом бочек с дегтем. А вон около тех домишек – прежде это был рыбачий поселок, а теперь местные жители выращивают овощи, держат коров и стирают на тех, кто работает в Кэйме, – стоят штабеля бочонков с пивом – это тоже газ Л. И среди скал тоже спрятаны баллоны и ящики.
– А где же наши люди?
– В Бодмине, в Пензансе, – дождутся темноты, вскочат на велосипеды – и сюда… да и здесь их немало, только вам не видно: с вечера прячутся в канавах и под грудами сухого вереска в лесу, где мы проезжали. Ждут бесшумно ракеты, она будет пущена ровно в час ночи. Каждый знает, что он должен делать. А за этой первой линией наготове Берчиль, у него свои люди в каждом городишке и селении от Плимута до Экзетера, все они до поры до времени держатся в тени, но в нужную минуту вмешаются. Берчиль – вот это человек! Какая энергия! Он как мальчишка – умнейший великан мальчишка. Уж он не допустит, чтоб кашу заварили без него. Побольше бы нам таких!
– А что будет в час ночи?
– Мы тихонько перетащим баллоны и бочки в большой ров, который у них выкопан вокруг всего завода, проверим, надежно ли пригнаны наши маски, и выпустим газ.
– И что тогда?
– Они тут поизвиваются малость, черт бы их подрал!
– А потом?
– А потом им крышка. Мы в противогазах пойдем на завод – и он наш. Это все равно, что уничтожить осиное гнездо.
– А вдруг газ не подействует мгновенно и они успеют все взорвать?
– Тогда нам с вами крышка, дорогой мой Верховный лорд. Когда мы вернемся в Лондон, он будет готов предать нас и продать вместе с британским флагом – лишь бы нашелся покупатель. Когда мы вернемся, никакой любви к отечеству не будет и в помине – нигде, от Китая до Перу. А лорды и диктаторы пойдут по дешевке – десяток на пенни. Или – если мы не потеряем уважения к себе – мы не вернемся в Лондон. Но, я думаю, мы можем положиться на газ Л.
Никогда еще Верховный лорд не чувствовал себя до такой степени мистером Парэмом. Он огляделся вокруг – вечер был точно золотой купол, воздвигнутый из тепла и тишины, и жизнь казалась прекрасной, и откуда-то издалека доносилось блеяние ягнят, отзывавшихся низким голосам маток.
– Очень возможно, что книга истории с треском захлопнется, – сказал Джерсон. – Это очень даже возможно. Сегодня в час ночи. Мы сделали все, что могли. Мы стояли за свои убеждения, как подобает мужчинам. Но вот, к примеру, газ Л можно разглядеть простым глазом – он как прозрачный голубовато-серый туман. Пожалуй, ночью они его и не заметят – но если увидят его прежде, чем вдохнут… Или если у них есть антигаз…
Генерал не договорил, предоставив воображению мистера Парэма дорисовать эту картину.
– Неужели он будет сторожить всю ночь? – спросил мистер Парэм, кивком указывая на медленно описывающий круги аэроплан-разведчик.
– Они сменяют друг друга. Насколько могу судить, нас уже обнаружили. Насколько могу судить, наш хитроумный замысел уже известен им во всех подробностях. Насколько могу судить, мы пытаемся застрелить спящего тигра горохом из духового ружья, но только того и добьемся, что разбудим его.
Долгое молчание. Купол солнца становился все больше, все багровей, – казалось, он медленно, упорно вливает свой расплавленный металл в таинственный черный сосуд Кэйма.
– Как здесь тихо! – шепнул мистер Парэм.
– В том-то и подлость, – отозвался Джерсон не без злости. – Они всегда тихие! Они себя не выдадут. Эта ученая братия, эти «современные» люди, как они себя называют, никогда не заявят о себе во всеуслышание, не предложат заключить сделку, над которой мог бы поразмыслить порядочный человек. Вечно одна только беспредметная критика да бессмысленный пацифизм. Мы зазевались – и наука выскользнула у нас из рук. Когда-то она была послушным нашим орудием. Давным-давно надо было запретить всякие исследования всем, кто не подчинен воинской дисциплине, а на всяких ученых распространить действие закона о государственной тайне. Вот тогда они были бы у нас в руках. И, может быть, этот их треклятый прогресс шел бы не так быстро. Они бормотали бы свои паршивые теории по углам, и мы бы над ними смеялись. А будь мы покруче с торговцами и ростовщиками, они не забрали бы себе воли и вели бы дела пристойно, как было в старину. Но мы всех их распустили – ученых, промышленников, банкиров, и вот они делают, что им в голову взбредет, и никого не слушают. Теперь эта банда космополитов-заговорщиков сбросила маски, ни много, ни мало – перехватывает вооружение, жизненно необходимое нашей империи, и, никого не спросясь, сговаривается о мире с вражескими государствами. Ведь это получается вроде как символически, сэр, что мы с вами проводим военную операцию крадучись, как воры, и даже мундиры каши такого цвета, чтоб нас нельзя было увидать издали… Война стыдится самой себя!.. Вот до чего они нас довели!
И вдруг Джерсон разразился потоком бессмысленной непристойной брани, столь любезной простым душам во всех концах света. Он обрекал ученых мужей происшествиям самым противоестественным и ждал от них поступков самых неподобающих. В ярости ополчался он на тщеславие разума, на гнусную самонадеянность человеческой мысли.
Последний ярко-алый краешек солнечного диска так внезапно исчез с черной крыши завода, словно кто-то вдруг вспомнил о нем и втащил его в здание. В небе слабыми золотыми полосами обозначились крохотные перистые облачка, прежде невидимые, и вновь медленно померкли. Мистер Парэм по-прежнему сидел очень тихо. Генерал Джерсон обратился к стоявшему поодаль на страже разведчику и приказал ему вытащить из автомобиля пледы и корзину с провизией, а машину отослать в Пензанс. Они с Верховным лордом будут ждать здесь, среди скал, пока не настанет час идти в атаку.
Мистеру Парэму показалось, что время прошло очень быстро. Вечерняя синева, озаренная багряной полосой на западе, постепенно сгустилась в сумерки, потом настала ночь, высыпали звезды, – меньше всего их было на северо-западе, где еще светлело закатное небо. Мистер Парэм подкрепился запасами из корзинки и прилег у скалы, а Джерсон опять и опять с таинственным видом уходил за скалу и дальше, через болото, и переговаривался с кем-то, подражая крику несуществующих в природе птиц. Они долго еще шептались, и ползали по земле, и наконец, когда совсем стемнело, ощупью двинулись в путь, вниз по отлогому склону, к утесам, отмечавшим границу прежней суши, – за ними начиналась новая земля, недавно поднятое морское дно. Потом поползли дальше, с величайшей осторожностью, стараясь не выдать себя ни шорохом, ни стуком. Внезапно мистер Парэм почти с испугом понял, что они с Джерсоном уже не одни: справа и слева осторожно прокрадывались поодиночке и группами еще какие-то фигуры, едва видимые на фоне неба, – некоторые пробирались налегке, другие что-то тащили.
Джерсон подал мистеру Парэму противогаз.
– Надевайте как следует, – предупредил он. – Это ведь газ Л, не что-нибудь. Смотрите, чтоб края маски присосались к лицу.
Минуты ожидания, когда слышишь громкий стук собственного сердца, потом беззвучно, как метеор, проносится по небу ракета. Снова нескончаемо долгие минуты – и газ Л втихомолку выпущен на свободу.
Газ Л был ясно виден; от него словно шло какое-то сероватое свечение. Он стлался по земле, потом отдельные струи и потоки стали приподниматься, изгибаясь, словно лебединые шеи, словно змеи, тянулись вперед, и вновь опускались, и вытягивались по направлению к темным, уже совсем близким – рукой подать – таинственным громадам Кэйма. Они достигли его и, казалось, ощупью стали взбираться по его крутым бокам, медленно, страшно медленно достигли гребня окружавшей завод высокой стены и полились внутрь…
– На рассвете мы войдем туда, – сказал Джерсон, голос его был чуть слышен сквозь маску. – На рассвете мы войдем.
Мистер Парэм вздрогнул и ничего не ответил.
Ему было неудобно, все тело словно свело судорогой, маска противогаза давила на уши; потом он, должно быть, уснул, – во всяком случае, время пролетело незаметно, и вдруг оказалось, что уже ярко светит солнце. В его лучах совсем близко высились мрачные, зеленоватые стены Кэйма; они были точно из потускневшего металла и прямо из рва уходили в небо – ровные, чуть покатые, без единого окна или амбразуры. Ров оказался неожиданно глубоким, глянешь – и даже голова кружится, в нем не было воды и дна тоже не было видно, лишь далеко внизу что-то клубилось, словно раскручивался и вновь свивался спиралями, не поднимаясь выше, тяжелый желтоватый дым. Двигаться надо было очень осторожно и смотреть в оба, что совсем не просто, когда на тебе маска противогаза. Видишь не все окружающее, а словно бы мелко нарезанные картинки. Атакующие растянулись по краю рва – неуклюжие, сутулые, похожие на павианов с вытянутыми белыми мордами, они двигались бесшумно, с опаской, переговариваясь знаками. У всех были в руках винтовки, либо револьверы.
Некоторое время они в нерешительности медлили на краю рва. Потом дружно повернули налево и пошли вдоль него гуськом, словно надеясь найти место, где можно будет перебраться на другую сторону. Вскоре стена отступила и, повернув за угол, мистер Парэм увидел подъемный мост, вернее, перекинутую через ров узкую полосу металлической решетки, перед которой сгрудились наступающие.
Мистер Парэм понял, что надо показать пример.
И вот они с Джерсоном стоят у входа на мост, а остальные смотрят на них и словно бы ждут их решения. В дальнем конце этой полоски сквозного металла виднеется вход. Это не дверь, а просто арка, ведущая в темноту неосвещенного коридора. Там, за аркой, странная, неживая пустота. Не видно ни души, не доносится ни звука, над Кэймом нависла гнетущая, ничем не нарушаемая тишина. «Мышеловка», – мелькнуло в голове у мистера Парэма, но он постарался отогнать эту мысль.
– Ну? – слабо послышалось из-под маски Джерсона.
– Если они там все перемерли – наше счастье, – сказал мистер Парэм. – А если нет, чтобы мы ни делали, все равно – даже здесь мы в их власти. Довольно одного меткого стрелка, чтобы оттуда перестрелять нас поодиночке.
– Почему они оставили эту дверь открытой? – недоумевал Джерсон.
– Не знаю. Но чувствую, что должен войти.
– Все или ничего, – сказал Джерсон.
Он обернулся и знаками приказал шестерым солдатам сопровождать их.
Мистер Парэм, не малодушный, но и не дерзкий, некий новый мистер Парэм, озадаченный, полный страха и любопытства, перешел мостик. И вступил в коридор. Джерсон, шедший следом, задержался и стал изучать дверной проем. Сказал что-то, чего мистер Парэм не расслышал. Поднял глаза и вдруг отпрянул.
Сверху стремительно скользнула в пазах металлическая дверь, с лязгом защелкнулась и отрезала их обоих от дневного света и от всякой помощи извне.
Джерсон выругался и попробовал открыть дверь. Мистер Парэм смотрел на все это без удивления и даже не шевельнулся. Вокруг было светло. Горело несколько крохотных электрических лампочек, – должно быть, дверь, опустившись, автоматически включила их.
7. Противник заговорил
Мистер Парэм был поражен собственным фатализмом. Он, еще недавно уверенный, что в его изящных руках сосредоточена власть над всем миром, сейчас чуть ли не с полным безразличием созерцал свое крушение. И на Джерсона, который дубасил кулаками в дверь ловушки, он смотрел с чувством, близким злорадству.
Ему стало ясно, что в Джерсоне всегда воплощалась самая неприятная сторона его владычества; Джерсон всегда все портил; к утонченной романтике он примешивал непредвиденные ужасы и жестокость. Мистер Парэм был верен традициям и хотел хранить им верность, но Джерсон – теперь это ясно – хватал через край, в нем было что-то давно устаревшее, архаичное. Глядя на эти обезьяньи кулаки, которые то бешено барабанили в толстую металлическую дверь, то замирали, дожидаясь ответного стука извне, мистер Парэм понял, что он в последнее время возненавидел Джерсона не меньше, чем сэра Басси. Он знал, что ярость Джерсона бессмысленна и бесплодна, и презирал ее столь же сильно, как ненавидел.
Протянув руку, он тронул Джерсона за плечо.
Джерсон отпрыгнул, обернулся, – ясно было, что он страшно зол, маска не вполне заглушила его удивленное рычание.
– Дверь могла опуститься и автоматически, – сказал мистер Парэм. – Нам пока ничего не известно, может быть, там все мертвы.
Джерсон подумал минуту, потом кивнул и жестом предложил мистеру Парэму пройти вперед.
«Да, – подумал мистер Парэм, – насколько я понимаю, очень может быть, что они мертвы».
Через минуту он убедился в своей ошибке. В конце недлинного коридора виднелось что-то вроде огромного круглого зала, и там стояли двое без масок и смотрели на них. Газа Л как не бывало. На этих двоих были белые халаты, которые всегда носят химики и хирурги. Они делали какие-то знаки, словно бы предлагая мистеру Парэму и генералу ступать осторожнее. И указывали на что-то, еще скрытое от взоров вошедших. Фигуры этих двоих казались немного расплывчатыми, жесты – немного преувеличенными, словно их искажало какое-то прозрачное вещество, отделявшее их от пришельцев.
Итак, для газа Л у них имелся антигаз.
Мистер Парэм приблизился, вплотную за ним шел Джерсон.
Они вышли на круговую галерею.
Это странное место показалось мистеру Парэму внутренностью резервуара на заводе, где перекачивают светильный газ. Наверно, резервуар внутри выглядел бы именно так, будь в нем электрическое освещение. Зал был очень просторный, должно быть, ярдов сто в диаметре, и походил формой на барабан. Узкая галерея, на которой оказались мистер Парэм и Джерсон, обегала его кругом, а посередине громоздился гигантский стеклянный сосуд, занимавший большую часть помещения, – огромная реторта, где кипела и пузырилась какая-то зеленовато-белая жидкость. Перед ними поблескивала изогнутая стеклянная поверхность реторты, и в ней смутно виднелись их слегка искаженные отражения. Это кривое зеркало делало обоих ниже ростом и толще, чем они были на самом деле. Оно отняло у мистера Парэма его полную достоинства осанку и сделало Джерсона каким-то мерзким приземистым чудищем. Жидкость в реторте кипела неравномерно; тут и там ее внезапно пересекали и разрывали вновь образующиеся течения и водовороты; здесь она была таинственно спокойная и гладкая, а рядом бурлила, там стремительно взлетали и лопались пузыри. Один за другим они выскакивали на поверхность, образуя маленькие жидкие горки и вулканы. И над всем этим вились, плясали клочья и пряди мутных испарений. Но все это недолго привлекало внимание мистера Парэма. Перед ним вдруг появились Кемелфорд и сэр Басси, и он забыл обо всем остальном.
Эти двое, так же как и их помощники на противоположной стороне галереи, были в белых халатах. Но вид у них был такой, словно они ждали мистера Парэма и его спутника. Казалось, они и пришли сюда ради этой встречи.
Мистер Парэм досадливо сорвал с себя маску, Джерсон последовал его примеру.
– Верховный лорд британский, – сказал Кемелфорд и отвесил насмешливый поклон.
– Точь-в-точь мой старый приятель Парэм, – подхватил сэр Басси.
– А с ним, если не ошибаюсь, великий стратег генерал Джерсон, – продолжал Кемелфорд.
– Честный англичанин, к вашему сведению, мистер Кемелфорд, – вставил генерал. – Человек, который сделал все, что мог, чтобы спасти великую империю.
– Для начала вы ее чуть не погубили, – сказал Кемелфорд.
– Потому что нам нанесли удар в спину.
– А как теперь подвигается ваша война?
– Война идет прахом. Мятежи. Беспорядки. Лондон бунтует и требует мира. Измена в тылу да еще американская мирная пропаганда – вот что нас добило. Повторяется история несчастного кайзера Вильгельма. Мы терпим поражение на внутреннем фронте. Никто не желает честно воевать. Если бы мы могли произвести достаточно газа Л… если бы мы получили все, что рассчитывали получить… А, черт! Мой расчет был точен. Все прошло бы превосходно, не перехвати вы газ Л. Мы сражались с врагом, а вы, подлые трусы, выбили у нас из рук оружие. И теперь ваша взяла, будьте вы прокляты!
Кемелфорд повернулся к сэру Басси.
– Генерал чересчур горячится, – сказал он, – но, я думаю, можно признать, что, по существу, он прав. У вас всегда была страсть скупать все на свете. – Он любезно улыбнулся Джерсону. – Совершенно верно, мы перехватили сырье. Мы этого и не отрицаем. Сэр Басси все проделал мастерски. Но мы скупали не для перепродажи. Было бы слишком обидно потратить его на химическое оружие, мы его используем по-другому. На свой лад.
В мистере Парэме на миг встрепенулось что-то от Верховного лорда. Он привычно повел рукой.
– Мне нужно это сырье, – произнес он. – Я его требую.
Сэр Басси выпятил нижнюю губу.
– На что оно вам? – спросил он.
– Чтобы спасти империю. Чтобы спасти весь мир от хаоса.
– Никакого хаоса не будет, – возразил сэр Басси.
– Что вы задумали? Куда вы метите? Вы что же, собираетесь сидеть тут, и торговаться с нами, и сбывать свой краденый товар втридорога?
– Скупленный – да, но не краденый, – поправил сэр Басси.
– А дальше что?
– Мы возьмем власть в свои руки, – сказал сэр Басси.
– Вы! Кучка инженеров и банкиров, кучка негодяев!
– Да простит мне сэр Басси, но мы не намерены брать власть, – вмешался Кемелфорд. – Она уже в других руках. И в этом деле, в деле созидания, а не разрушения, участвует куда больше народу, чем можете вообразить вы или Джерсон.
Мистер Парэм огляделся по сторонам и увидел гладкие закругленные стены, гигантскую стеклянную реторту и далеко напротив – безмолвных людей в белом. Их было уже не двое, а шестеро, и все они молча следили за происходящим. Необыкновенно тихо, и просторно, и чисто, и… уж очень странно. Все это бесконечно далеко от войны. И от правительства. И от промышленности. Такого еще не бывало в истории. Надвигается что-то новое, невиданное. А рядом стоит Джерсон. Он-то в точности похож на всех героев его несбывшихся надежд. Этот коренастый человечек в грязноватом мундире цвета хаки и всегда-то был не слишком привлекателен, а сейчас, по контрасту с этими в белом, казался особенно грубым и низменным. Оттого что он ползал в темноте по камням и рытвинам, в диких местах, куда никто и не заглядывал, кроме разве кроликов да случайной козы, он, всегда не слишком опрятный, выглядел еще неряшливей; от природы он был на редкость крепок и здоров и сейчас оброс черной щетиной – сразу видно было, что он уже дня три не брился.
Мистер Парэм, который всегда очень заботился о своей внешности и костюме, ощутил глубокую неприязнь к здоровяку Джерсону. Тот выглядел настоящим скотом, – казалось, он готов кидаться на все и на всех и рвать глотки, точно попавший в засаду дикий кабан. В нем было куда больше от зверя, чем от человека. И, однако, при всей своей свирепости он, бесспорно, отличался непоколебимой верностью, на какую способны лишь великие герои, у него было жестокое, непреклонное, навеки преданное сердце. Бесспорно?
Ему стало ясно, что в Джерсоне всегда воплощалась самая неприятная сторона его владычества; Джерсон всегда все портил; к утонченной романтике он примешивал непредвиденные ужасы и жестокость. Мистер Парэм был верен традициям и хотел хранить им верность, но Джерсон – теперь это ясно – хватал через край, в нем было что-то давно устаревшее, архаичное. Глядя на эти обезьяньи кулаки, которые то бешено барабанили в толстую металлическую дверь, то замирали, дожидаясь ответного стука извне, мистер Парэм понял, что он в последнее время возненавидел Джерсона не меньше, чем сэра Басси. Он знал, что ярость Джерсона бессмысленна и бесплодна, и презирал ее столь же сильно, как ненавидел.
Протянув руку, он тронул Джерсона за плечо.
Джерсон отпрыгнул, обернулся, – ясно было, что он страшно зол, маска не вполне заглушила его удивленное рычание.
– Дверь могла опуститься и автоматически, – сказал мистер Парэм. – Нам пока ничего не известно, может быть, там все мертвы.
Джерсон подумал минуту, потом кивнул и жестом предложил мистеру Парэму пройти вперед.
«Да, – подумал мистер Парэм, – насколько я понимаю, очень может быть, что они мертвы».
Через минуту он убедился в своей ошибке. В конце недлинного коридора виднелось что-то вроде огромного круглого зала, и там стояли двое без масок и смотрели на них. Газа Л как не бывало. На этих двоих были белые халаты, которые всегда носят химики и хирурги. Они делали какие-то знаки, словно бы предлагая мистеру Парэму и генералу ступать осторожнее. И указывали на что-то, еще скрытое от взоров вошедших. Фигуры этих двоих казались немного расплывчатыми, жесты – немного преувеличенными, словно их искажало какое-то прозрачное вещество, отделявшее их от пришельцев.
Итак, для газа Л у них имелся антигаз.
Мистер Парэм приблизился, вплотную за ним шел Джерсон.
Они вышли на круговую галерею.
Это странное место показалось мистеру Парэму внутренностью резервуара на заводе, где перекачивают светильный газ. Наверно, резервуар внутри выглядел бы именно так, будь в нем электрическое освещение. Зал был очень просторный, должно быть, ярдов сто в диаметре, и походил формой на барабан. Узкая галерея, на которой оказались мистер Парэм и Джерсон, обегала его кругом, а посередине громоздился гигантский стеклянный сосуд, занимавший большую часть помещения, – огромная реторта, где кипела и пузырилась какая-то зеленовато-белая жидкость. Перед ними поблескивала изогнутая стеклянная поверхность реторты, и в ней смутно виднелись их слегка искаженные отражения. Это кривое зеркало делало обоих ниже ростом и толще, чем они были на самом деле. Оно отняло у мистера Парэма его полную достоинства осанку и сделало Джерсона каким-то мерзким приземистым чудищем. Жидкость в реторте кипела неравномерно; тут и там ее внезапно пересекали и разрывали вновь образующиеся течения и водовороты; здесь она была таинственно спокойная и гладкая, а рядом бурлила, там стремительно взлетали и лопались пузыри. Один за другим они выскакивали на поверхность, образуя маленькие жидкие горки и вулканы. И над всем этим вились, плясали клочья и пряди мутных испарений. Но все это недолго привлекало внимание мистера Парэма. Перед ним вдруг появились Кемелфорд и сэр Басси, и он забыл обо всем остальном.
Эти двое, так же как и их помощники на противоположной стороне галереи, были в белых халатах. Но вид у них был такой, словно они ждали мистера Парэма и его спутника. Казалось, они и пришли сюда ради этой встречи.
Мистер Парэм досадливо сорвал с себя маску, Джерсон последовал его примеру.
– Верховный лорд британский, – сказал Кемелфорд и отвесил насмешливый поклон.
– Точь-в-точь мой старый приятель Парэм, – подхватил сэр Басси.
– А с ним, если не ошибаюсь, великий стратег генерал Джерсон, – продолжал Кемелфорд.
– Честный англичанин, к вашему сведению, мистер Кемелфорд, – вставил генерал. – Человек, который сделал все, что мог, чтобы спасти великую империю.
– Для начала вы ее чуть не погубили, – сказал Кемелфорд.
– Потому что нам нанесли удар в спину.
– А как теперь подвигается ваша война?
– Война идет прахом. Мятежи. Беспорядки. Лондон бунтует и требует мира. Измена в тылу да еще американская мирная пропаганда – вот что нас добило. Повторяется история несчастного кайзера Вильгельма. Мы терпим поражение на внутреннем фронте. Никто не желает честно воевать. Если бы мы могли произвести достаточно газа Л… если бы мы получили все, что рассчитывали получить… А, черт! Мой расчет был точен. Все прошло бы превосходно, не перехвати вы газ Л. Мы сражались с врагом, а вы, подлые трусы, выбили у нас из рук оружие. И теперь ваша взяла, будьте вы прокляты!
Кемелфорд повернулся к сэру Басси.
– Генерал чересчур горячится, – сказал он, – но, я думаю, можно признать, что, по существу, он прав. У вас всегда была страсть скупать все на свете. – Он любезно улыбнулся Джерсону. – Совершенно верно, мы перехватили сырье. Мы этого и не отрицаем. Сэр Басси все проделал мастерски. Но мы скупали не для перепродажи. Было бы слишком обидно потратить его на химическое оружие, мы его используем по-другому. На свой лад.
В мистере Парэме на миг встрепенулось что-то от Верховного лорда. Он привычно повел рукой.
– Мне нужно это сырье, – произнес он. – Я его требую.
Сэр Басси выпятил нижнюю губу.
– На что оно вам? – спросил он.
– Чтобы спасти империю. Чтобы спасти весь мир от хаоса.
– Никакого хаоса не будет, – возразил сэр Басси.
– Что вы задумали? Куда вы метите? Вы что же, собираетесь сидеть тут, и торговаться с нами, и сбывать свой краденый товар втридорога?
– Скупленный – да, но не краденый, – поправил сэр Басси.
– А дальше что?
– Мы возьмем власть в свои руки, – сказал сэр Басси.
– Вы! Кучка инженеров и банкиров, кучка негодяев!
– Да простит мне сэр Басси, но мы не намерены брать власть, – вмешался Кемелфорд. – Она уже в других руках. И в этом деле, в деле созидания, а не разрушения, участвует куда больше народу, чем можете вообразить вы или Джерсон.
Мистер Парэм огляделся по сторонам и увидел гладкие закругленные стены, гигантскую стеклянную реторту и далеко напротив – безмолвных людей в белом. Их было уже не двое, а шестеро, и все они молча следили за происходящим. Необыкновенно тихо, и просторно, и чисто, и… уж очень странно. Все это бесконечно далеко от войны. И от правительства. И от промышленности. Такого еще не бывало в истории. Надвигается что-то новое, невиданное. А рядом стоит Джерсон. Он-то в точности похож на всех героев его несбывшихся надежд. Этот коренастый человечек в грязноватом мундире цвета хаки и всегда-то был не слишком привлекателен, а сейчас, по контрасту с этими в белом, казался особенно грубым и низменным. Оттого что он ползал в темноте по камням и рытвинам, в диких местах, куда никто и не заглядывал, кроме разве кроликов да случайной козы, он, всегда не слишком опрятный, выглядел еще неряшливей; от природы он был на редкость крепок и здоров и сейчас оброс черной щетиной – сразу видно было, что он уже дня три не брился.
Мистер Парэм, который всегда очень заботился о своей внешности и костюме, ощутил глубокую неприязнь к здоровяку Джерсону. Тот выглядел настоящим скотом, – казалось, он готов кидаться на все и на всех и рвать глотки, точно попавший в засаду дикий кабан. В нем было куда больше от зверя, чем от человека. И, однако, при всей своей свирепости он, бесспорно, отличался непоколебимой верностью, на какую способны лишь великие герои, у него было жестокое, непреклонное, навеки преданное сердце. Бесспорно?