Страница:
Он ударил. Она завизжала, потом начала реветь и обхватила голову руками. Он сидел рядом и зырил на неё: шары горят, челюсть отвисла.
— Милые бранятся, — улыбнулся патлатый, поймав мой взгляд. Я тоже ему улыбнулся. Не знаю, зачем. Просто мне нужны друзья. Я никогда никому этого не скажу, но у меня проблемы с «синькой». Когда у тебе эти дела, то кореша начинают избегать тебя, чтобы у них тоже не возникло проблем с «синькой».
Я глянул на бармена, седого мужика с усами. Он покачал головой и пробурчал что-то себе под нос.
Я забрал кружки. «Никогда в жизни не поднимай руки на женщину, сынок» — часто говаривал мне отец. «Тот, кто этим занимается, самый распоследний мерзавец,» — говорил он. Гад, который бил девицу, вполне подходил под это описание. Грязные чёрные волосы, худое бледное лицо и чёрные усы. Ух, сволочь блядовитая.
Мне не хотелось тут оставаться. Я просто вышел спокойно выпить. Пару кружек, я поклялся Томми, чтоб только он пошёл со мной. Я могу себя контролировать. Только пиво, никакой «синьки». Но от всей этой гадости мне захотелось виски. Кэрол ушла к матери. Сказала, что переночует у неё. Я пошёл выпить пивка, но мало ли, вдруг я нажрусь.
Когда я сел на место, Томми тяжело дышал и смотрел немигающим взглядом.
— Я хуею, Сэкс… — сказал он мне, скрежеща зубами.
Глаз у девицы весь распух и заплыл. Челюсть тоже распухла, а из губы текла кровь. Девица была худенькая и рассыпалась бы на части, ударь он её ещё хоть раз.
Но она не сдавалась.
— Это твой ответ. Это твой всегдашний ответ, — прокричала она сквозь рыдания, злясь и в то же время жалея себя.
— Заткнись! Я кому сказал? Заткнись, сука! — Он просто задыхался от злости.
— А что ты сделаешь?
— Ах, ты сучара… — Он уже собрался вломить ей ещё раз.
— Ну всё, хватит, чувак. Обломайся. Ты сбрендил, — сказал ему Томми.
— Это не твоё собачье дело, блядь! Не суй свой нос, куда не просят! — парень ткнул пальцем в Томми.
— Хватит. Угомонитесь! — Закричал бармен. Патлатый улыбнулся, и несколько игроков в «дартс» оглянулись.
— Нет, это моё дело, бля. Что ты собрался, на хуй, сделать? А? — Томми наклонился вперёд.
— Ёб твою мать, Томми. Попустись, браток, — я робко схватил его за руку, подумав о бармене. Он резко стряхнул мою руку.
— Хочешь, чтоб я начистил тебе рыло? — заорал парень.
— А ты думаешь, что я не отвечу? Ёбаный пиздабол! Пошли выйдем, сука. Даввва-а-а-ай! — Сказал Томми нараспев, издеваясь над ним.
Парень обосрался со страху. И то. Томми — чувак крутой.
— Не твоё дело, — сказал он, но уже не так нагло.
И тогда на Томми набросилась его тётка.
— Это мой мужик! Ты говоришь с моим мужиком, ёб твою мать! — Томми настолько опешил, что не успел увернуться, когда она наклонилась к нему и запустила ногти ему в лицо.
Ну, а потом пошло-поехало. Томми встал и захуярил парню в морду. Он свалился со стула на пол. Я тоже вскочил и подбежал к патлатому. Сначала заехал ему в челюсть, потом схватил за патлы, блядь, наклонил чердак и несколько раз захерячил с носока по фейсу.
Один раз он поставил блок, а второй удар был несильным, потому что я был в кроссах. Он замахал руками и вырвался. Попятился назад: рожа вся красная, ни фига не догоняет. Он мог бы навалять мне, на раз, а он просто стоял, расставив руки.
— Что за хуйня?
— Шутка! — сказал я.
— Шутка? — чувак совершенно охуел.
— Я звоню в полицию! Все вышли отсюда, или я звоню в полицию! — закричал бармен и для пущего эффекта снял трубку.
— Никаких разборок, пацаны, — грозно приказал жирный урел из команды игроков в «дартс». У него была полная пригоршня стрелок.
— Я тут ни при чём, брат, — сказал мне патлатый.
— Значит, я типа как обознался, — ответил я.
Тётка с мужиком, которые заварили, на хуй, всю эту кашу, — мы ж просто хотели спокойно выпить, — украдкой прошмыгнули в дверь.
— Суки ёбаные! Это мой мужик, — крикнула она нам напоследок.
Томми опустил руку мне на плечо.
— Пошли отсюда, Сэкс, — сказал он.
Жирный мудак из команды игроков в «дартс», он был в красной майке с названием бара, мишенью и надписью «Стью» внизу, ещё не всё сказал.
— Больше не приходите сюда и не устраивайте бузы. Это не ваш бар. Я вас видел. Вы корешитесь с тем рыжим и с Уильямсоном, который с косичкой. Они конченые наркоманы. Нам тут не надо этой швали.
— Мы не принимаем наркотиков, браток, — сказал Томми.
— Угу. Только не в этом баре, — продолжал жирный.
— Ладно, Стью. Ребята не виноваты. Это всё тот мудак Алан Вентерс со своей чувихой. Уж они-то точно сидят на игле. Ты же знаешь, — сказал другой чувак с редкими светлыми волосами.
— Пускай выясняют отношения у себя дома, а не в баре, — сказал первый.
— Семейная ссора. Только и всего. Не надо напрягать людей, которые просто пришли выпить, и всё такое, — согласился белобрысый.
Худшее осталось позади. Я боялся, что они пойдут за нами, и поэтому шёл быстро, а Томми отставал.
— Куда тебя несёт?
— Отъебись. Пошли скорее.
Мы выползли на улицу. Я оглянулся: из бара никто не вышел. Впереди мы увидели эту чокнутую парочку.
— Надо бы расквитаться с этим козлом, — сказал Томми, уже готовый бежать за ними. Я заметил, что подошёл автобус. 22-й. Нам катит.
— Брось, Томми. Наш автобус. Поехали. — Мы побежали на остановку и сели на автобус. Поднялись на второй этаж и прошли в самый конец салона, хотя нам всего несколько остановок.
— Что у меня с лицом? — спросил Томми, когда мы сели.
— Как обычно. Полный пиздец. Даже лучше стало, — сказал я ему.
Он посмотрел на своё отражение в окне.
— Ёбаная тварь, — выругался он.
— Пара ёбаных тварей, — поправил его я.
Томми был прав, что ударил чувака, а не чувиху, хотя его ударила она, а не он. В своё время я натворил кучу вещей, за которые мне теперь стыдно, но я никогда в жизни не бил чувих. А всё, что говорит Кэрол, это пиздёж. Она говорит, что я применяю к ней насилие, но я никогда её не бил. Я просто держал её, чтобы можно было поговорить. Она говорит, что удерживать — это всё равно, что бить, и что это тоже насилие. Я так не думаю. Я просто хотел придержать её, чтобы поговорить.
Когда я рассказал об этом Рентсу, он сказал, что Кэрол права. Я сказал, что она может приходить и уходить, когда ей угодно. Я, конечно, спиздел. Просто я хотел поговорить с ней. Франко со мной согласился. «Ты просто никогда не жил с тёткой», — сказали мы ему.
В автобусе мне стало тошно и муторно. Наверно, Томми тоже, потому что мы больше не разговаривали. Но утром мы забуримся вместе с Рентсом, Попрошайкой, Картошкой, Дохлым и всей толпой в какой-нибудь кабак и будем дружно заливать о своих подвигах.
Вербовка под «спидом»
— Какой ёбнутый придурок, это самое, пошлёт нас с тобой на одну и ту же работу? — спрашивал Картошка, прихлёбывая свой «гиннесс».
— Для меня это полный пиздец, чувак. Не надо мне никакой работы, бля. Это будет кошмар! — Рентон покачал головой.
— Да уж, классно было бы, это самое, ширяться и дальше, угу?
— Только не вздумай сорвать собеседование, Картоха, а то эти суки настучат на биржу, и те ублюдки не будут платить тебе бабла. В Лондоне со мной такое уже было. Тут надо быть на стрёме.
— Ага… А что мне тогда типа делать?
— Надо сделать вид, будто ты хочешь работать, и в то же время сорвать на хуй собеседование. Если не будешь лохом, они не сумеют ни хера с тобой сделать. Надо быть самим собой и честно обо всём рассказать — тогда они никогда не дадут тебе никакой ебучей работы. Но если ты будешь сидеть и молчать, то эти ублюдки сразу пошлют тебя на биржу. Они скажут: этого чувака нельзя трогать.
— Для меня это трудно, чувак… Врубаешься? Трудно всё это провернуть… это самое. Я типа могу перетрухать, врубаешься?
— Томми принесёт «спида». Когда у тебя собеседование?
— Аж в полтретьего.
— Классно, у меня в час. Встретимся тут в два. Я дам тебе свой галстук и «спида». Прикинься получше, покажи товар лицом, понял? Ладно, давай катать заявы.
Они положили на стол перед собой бланки. Рентон заполнил свой почти до половины. Картошка краем глаза пробежал пару пунктов.
— Обана… ты чё, чувак? «Джордж Хериот»?… Ты ж ходил в лейтскую школу…
— Всем хорошо известно, что в нашем городе у тебя очень хуёвые шансы получить приличную работу, если ты не ходил в мажорскую школу. Выпускнику «Джорджа Хериота» они никогда не предложат место швейцара в гостинице. Это только для нас, плебеев; так что пиши чё-нибудь в этом роде. Если эти козлы увидят у тебя в заявлении школу «Оги» или «Крейги», то сразу дадут тебе чёрную работёнку… Блядь, мне пора. Короче, не опаздывай. Скоро увидимся.
Термоядерный расклад для получения места ёбаного швейцара.
Как и следовало ожидать, всё началось со вступительного гамбита. Жирный посмотрел на меня с теплотой во взгляде и сказал:
— В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота.
— Ах да, школьные годы чудесные… Как давно это было!
Я ещё мог соврать в заяве, но только не на собеседовании. Один раз я действительно посетил «Джордж Хериот»: когда я был помощником ученика в «Гиллслэнде», мы занимались там какой-то работой по контракту.
— Старина Фозерингхем всё ещё читает лекции?
Сука. Одно из двух: либо читает, либо ушёл на пенсию. Нет. Слишком рискованно. Что-нибудь левое.
— Боже мой, вы снова напомнили мне о детстве… — я улыбнулся. Жирная скотина, видимо, осталась довольна ответом. Это меня беспокоит. Мне показалось, что собеседование окончено, и они сейчас предложат мне работу. Все остальные вопросы были приятными и безобидными. Мой план накрылся пиздой. Да они скорее дадут выпускнику коммерческого училища с серьёзным психическим расстройством место инженера по ядерной энергетике, чем предложат чуваку с учёной степенью чистить скотобойни. Надо что-то с этим делать. Какой кошмар. Жирный считает меня выпускником «Джорджа Хериота», который сбился с пути, и хочет мне помочь. Грубейший просчёт, Рентон!
Огромное спасибо прыщавому хую. (Я вправе допустить, что хуй у него тоже в прыщах, учитывая, что все остальные части его тела густо покрыты чиряками.) Робея, он задаёт мне вопрос:
— Э…э… мистер Рентон… э… как вы, э, объясните… э, перерывы в своей работе, э…
А как ты объяснишь перерывы между своими словами, пидор?
— Видите ли, я уже давно страдаю от героиновой зависимости. Я пытался бороться с ней, но она мешает моей трудовой деятельности. Я считаю, что должен честно во всём признаться и рассказать об этом вам как моему возможному будущему работодателю.
Сногсшибательный трюк. Они нервно заёрзали на стульях.
— Что ж, э, спасибо за откровенность, мистер Рентон… э, нам нужно кое с кем посоветоваться… ещё раз спасибо, мы с вами свяжемся.
Фантастика! Стена холодности и отчуждённости, стоявшая между нами, в одно мгновение рухнула. Теперь-то они не посмеют сказать, что я не пытался устроиться на работу…
— В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота. Сегодня просто урожай на бывших «хериотских» выпускников.
Ага, жирный котяра.
— Я щас всё объясню. На самом деле, я ходил в «Оги», школу св. Августина, это самое, а потом в «Крейги», ну знаете, «Крейгройстон». Я вписал «Хериот», потому что думал, это типа поможет мне получить работу. Вы ж знаете, в нашем городе дискриминация, ну и всё такое. А как тока эти мажоры в пиджаках с галстуками увидят «Хериота» или там, «Дэниела Стюарта» или Эдинбургскую академию, они сразу типа начинают переться. Я врубился, вы хотели сказать, это самое, я, мол, вижу, что ты ходил в «Крейгройстон», да?
— Нет, просто я пытался завязать беседу, поскольку сам закончил «Хериот». Мне хотелось, чтобы вы расслабились. Но я могу успокоить вас насчёт дискриминации. Мы с вами пользуемся совершенно равными возможностями.
— Вот это клёво, чувак. Теперь я спокоен. Просто мне позарез нужна работа. Я всю ночь не спал. Всё переживал, что провалю собеседование. Когда эти коты читают в анкете «Крейгройстон», они, это самое, думают, что каждый, кто ходил в Крейги, он типа конченый, правильно? Но вы ж знаете, это самое, Скотта Нисбета, футболиста? Он играет за «Гуннов»… ну, первый состав «Рейнджерсов», и подписывает самые дорогие международные контракты, врубаетесь? Так вот, чувак, этот пацан на год младше меня и учился вместе со мной в «Крейги».
— Могу вас заверить, мистер Мёрфи, нас гораздо больше интересуют полученные вами оценки, нежели то, в какую школу вы, или любой другой кандидат, ходили. Здесь сказано, что вы успешно сдали пять выпускных экзаменов…
— Да бросьте вы! Это самое, хватит об этом, котяра. Все эти выпускные — сплошной пиздёж. Я написал о них чисто для отмазки. Чтобы типа проявить инициативу. Врубаетесь? Мне позарез нужна работа, чувак.
— Послушайте, мистер Мёрфи, вас направило к нам Управление центра занятости. И у вас нет надобности лгать нам, как вы выразились, «для отмазки».
— Слы… всё равно, чувак. Ты ж тут главный, типа как начальник, мажор, который, это самое…
— Так, по-моему, мы топчемся на месте. Скажите же нам, наконец, неужели вы настолько нуждаетесь в работе, что готовы для этого солгать?
— Мне нужны башли, чувак.
— Извините, что вы сказали?
— Капустка, э… ну там, это самое, хавка, флэт. Врубаешься?
— Понимаю. Но что именно вас привлекает в индустрии развлечений?
— Ну, всем нравится веселиться, ну там, всякие удовольствия. Это и есть типа развлечения, чувак. Мне нравится, когда люди веселятся, просекаешь?
— Хорошо. Благодарю вас, — сказала краля со штукатуркой на лице. А мне приглянулась эта крошка… — Что вы считаете своими основными достоинствами? — спрашивает.
— Ну… это самое, чувство юмора. Его нужно иметь, без него никуда, без этого не обойдёшься, врубаетесь? Не надо так часто повторять «врубаетесь», а то эти мажоры подумают, что я типа плебей.
— А какие у вас слабости? — спросил своим скрипучим голоском кошак в костюмчике. Это тот прыщавый; Рентс не наврал насчёт угрей. Вылитый леопардик.
— Наверно, я слишком щепетильный, понимаете? Если что-то, это самое, не по-моему, так меня лучше не трогать, просекаете? После такого собеседования у меня весь день будут классные вибрации, врубаетесь?
— Большое спасибо, мистер Мёрфи. Мы вам сообщим дополнительно.
— Нет, чувак, это тебе спасибо. Это самое классное собеседование в моей жизни, врубаешься? — я подскочил к ним и пожал лапу каждому из этих кошаков.
— Как успехи, Картоха?
— Классно, чувак, классно. Даже чересчур классно. Эти мажоры могут даже предложить мне работу. Херовые вибрации. Но насчёт «спида» ты был прав. Я ещё никогда типа так себя не расхваливал. Вот это оттяг, компадре, оттяг так оттяг.
— Давай выпьем за твой успех. Хочешь ещё децл «спида»?
— Не откажусь, чувак, это самое, не откажусь.
На игле
Шотландия принимает наркотики для психической обороны
Кружка
— Милые бранятся, — улыбнулся патлатый, поймав мой взгляд. Я тоже ему улыбнулся. Не знаю, зачем. Просто мне нужны друзья. Я никогда никому этого не скажу, но у меня проблемы с «синькой». Когда у тебе эти дела, то кореша начинают избегать тебя, чтобы у них тоже не возникло проблем с «синькой».
Я глянул на бармена, седого мужика с усами. Он покачал головой и пробурчал что-то себе под нос.
Я забрал кружки. «Никогда в жизни не поднимай руки на женщину, сынок» — часто говаривал мне отец. «Тот, кто этим занимается, самый распоследний мерзавец,» — говорил он. Гад, который бил девицу, вполне подходил под это описание. Грязные чёрные волосы, худое бледное лицо и чёрные усы. Ух, сволочь блядовитая.
Мне не хотелось тут оставаться. Я просто вышел спокойно выпить. Пару кружек, я поклялся Томми, чтоб только он пошёл со мной. Я могу себя контролировать. Только пиво, никакой «синьки». Но от всей этой гадости мне захотелось виски. Кэрол ушла к матери. Сказала, что переночует у неё. Я пошёл выпить пивка, но мало ли, вдруг я нажрусь.
Когда я сел на место, Томми тяжело дышал и смотрел немигающим взглядом.
— Я хуею, Сэкс… — сказал он мне, скрежеща зубами.
Глаз у девицы весь распух и заплыл. Челюсть тоже распухла, а из губы текла кровь. Девица была худенькая и рассыпалась бы на части, ударь он её ещё хоть раз.
Но она не сдавалась.
— Это твой ответ. Это твой всегдашний ответ, — прокричала она сквозь рыдания, злясь и в то же время жалея себя.
— Заткнись! Я кому сказал? Заткнись, сука! — Он просто задыхался от злости.
— А что ты сделаешь?
— Ах, ты сучара… — Он уже собрался вломить ей ещё раз.
— Ну всё, хватит, чувак. Обломайся. Ты сбрендил, — сказал ему Томми.
— Это не твоё собачье дело, блядь! Не суй свой нос, куда не просят! — парень ткнул пальцем в Томми.
— Хватит. Угомонитесь! — Закричал бармен. Патлатый улыбнулся, и несколько игроков в «дартс» оглянулись.
— Нет, это моё дело, бля. Что ты собрался, на хуй, сделать? А? — Томми наклонился вперёд.
— Ёб твою мать, Томми. Попустись, браток, — я робко схватил его за руку, подумав о бармене. Он резко стряхнул мою руку.
— Хочешь, чтоб я начистил тебе рыло? — заорал парень.
— А ты думаешь, что я не отвечу? Ёбаный пиздабол! Пошли выйдем, сука. Даввва-а-а-ай! — Сказал Томми нараспев, издеваясь над ним.
Парень обосрался со страху. И то. Томми — чувак крутой.
— Не твоё дело, — сказал он, но уже не так нагло.
И тогда на Томми набросилась его тётка.
— Это мой мужик! Ты говоришь с моим мужиком, ёб твою мать! — Томми настолько опешил, что не успел увернуться, когда она наклонилась к нему и запустила ногти ему в лицо.
Ну, а потом пошло-поехало. Томми встал и захуярил парню в морду. Он свалился со стула на пол. Я тоже вскочил и подбежал к патлатому. Сначала заехал ему в челюсть, потом схватил за патлы, блядь, наклонил чердак и несколько раз захерячил с носока по фейсу.
Один раз он поставил блок, а второй удар был несильным, потому что я был в кроссах. Он замахал руками и вырвался. Попятился назад: рожа вся красная, ни фига не догоняет. Он мог бы навалять мне, на раз, а он просто стоял, расставив руки.
— Что за хуйня?
— Шутка! — сказал я.
— Шутка? — чувак совершенно охуел.
— Я звоню в полицию! Все вышли отсюда, или я звоню в полицию! — закричал бармен и для пущего эффекта снял трубку.
— Никаких разборок, пацаны, — грозно приказал жирный урел из команды игроков в «дартс». У него была полная пригоршня стрелок.
— Я тут ни при чём, брат, — сказал мне патлатый.
— Значит, я типа как обознался, — ответил я.
Тётка с мужиком, которые заварили, на хуй, всю эту кашу, — мы ж просто хотели спокойно выпить, — украдкой прошмыгнули в дверь.
— Суки ёбаные! Это мой мужик, — крикнула она нам напоследок.
Томми опустил руку мне на плечо.
— Пошли отсюда, Сэкс, — сказал он.
Жирный мудак из команды игроков в «дартс», он был в красной майке с названием бара, мишенью и надписью «Стью» внизу, ещё не всё сказал.
— Больше не приходите сюда и не устраивайте бузы. Это не ваш бар. Я вас видел. Вы корешитесь с тем рыжим и с Уильямсоном, который с косичкой. Они конченые наркоманы. Нам тут не надо этой швали.
— Мы не принимаем наркотиков, браток, — сказал Томми.
— Угу. Только не в этом баре, — продолжал жирный.
— Ладно, Стью. Ребята не виноваты. Это всё тот мудак Алан Вентерс со своей чувихой. Уж они-то точно сидят на игле. Ты же знаешь, — сказал другой чувак с редкими светлыми волосами.
— Пускай выясняют отношения у себя дома, а не в баре, — сказал первый.
— Семейная ссора. Только и всего. Не надо напрягать людей, которые просто пришли выпить, и всё такое, — согласился белобрысый.
Худшее осталось позади. Я боялся, что они пойдут за нами, и поэтому шёл быстро, а Томми отставал.
— Куда тебя несёт?
— Отъебись. Пошли скорее.
Мы выползли на улицу. Я оглянулся: из бара никто не вышел. Впереди мы увидели эту чокнутую парочку.
— Надо бы расквитаться с этим козлом, — сказал Томми, уже готовый бежать за ними. Я заметил, что подошёл автобус. 22-й. Нам катит.
— Брось, Томми. Наш автобус. Поехали. — Мы побежали на остановку и сели на автобус. Поднялись на второй этаж и прошли в самый конец салона, хотя нам всего несколько остановок.
— Что у меня с лицом? — спросил Томми, когда мы сели.
— Как обычно. Полный пиздец. Даже лучше стало, — сказал я ему.
Он посмотрел на своё отражение в окне.
— Ёбаная тварь, — выругался он.
— Пара ёбаных тварей, — поправил его я.
Томми был прав, что ударил чувака, а не чувиху, хотя его ударила она, а не он. В своё время я натворил кучу вещей, за которые мне теперь стыдно, но я никогда в жизни не бил чувих. А всё, что говорит Кэрол, это пиздёж. Она говорит, что я применяю к ней насилие, но я никогда её не бил. Я просто держал её, чтобы можно было поговорить. Она говорит, что удерживать — это всё равно, что бить, и что это тоже насилие. Я так не думаю. Я просто хотел придержать её, чтобы поговорить.
Когда я рассказал об этом Рентсу, он сказал, что Кэрол права. Я сказал, что она может приходить и уходить, когда ей угодно. Я, конечно, спиздел. Просто я хотел поговорить с ней. Франко со мной согласился. «Ты просто никогда не жил с тёткой», — сказали мы ему.
В автобусе мне стало тошно и муторно. Наверно, Томми тоже, потому что мы больше не разговаривали. Но утром мы забуримся вместе с Рентсом, Попрошайкой, Картошкой, Дохлым и всей толпой в какой-нибудь кабак и будем дружно заливать о своих подвигах.
Вербовка под «спидом»
1 — Подготовка
Картошка и Рентон сидели в баре в «Королевской миле». Заведение косило под американский тематический бар, но весьма отдалённо: это было сумасшедшее нагромождение антиквариата.— Какой ёбнутый придурок, это самое, пошлёт нас с тобой на одну и ту же работу? — спрашивал Картошка, прихлёбывая свой «гиннесс».
— Для меня это полный пиздец, чувак. Не надо мне никакой работы, бля. Это будет кошмар! — Рентон покачал головой.
— Да уж, классно было бы, это самое, ширяться и дальше, угу?
— Только не вздумай сорвать собеседование, Картоха, а то эти суки настучат на биржу, и те ублюдки не будут платить тебе бабла. В Лондоне со мной такое уже было. Тут надо быть на стрёме.
— Ага… А что мне тогда типа делать?
— Надо сделать вид, будто ты хочешь работать, и в то же время сорвать на хуй собеседование. Если не будешь лохом, они не сумеют ни хера с тобой сделать. Надо быть самим собой и честно обо всём рассказать — тогда они никогда не дадут тебе никакой ебучей работы. Но если ты будешь сидеть и молчать, то эти ублюдки сразу пошлют тебя на биржу. Они скажут: этого чувака нельзя трогать.
— Для меня это трудно, чувак… Врубаешься? Трудно всё это провернуть… это самое. Я типа могу перетрухать, врубаешься?
— Томми принесёт «спида». Когда у тебя собеседование?
— Аж в полтретьего.
— Классно, у меня в час. Встретимся тут в два. Я дам тебе свой галстук и «спида». Прикинься получше, покажи товар лицом, понял? Ладно, давай катать заявы.
Они положили на стол перед собой бланки. Рентон заполнил свой почти до половины. Картошка краем глаза пробежал пару пунктов.
— Обана… ты чё, чувак? «Джордж Хериот»?… Ты ж ходил в лейтскую школу…
— Всем хорошо известно, что в нашем городе у тебя очень хуёвые шансы получить приличную работу, если ты не ходил в мажорскую школу. Выпускнику «Джорджа Хериота» они никогда не предложат место швейцара в гостинице. Это только для нас, плебеев; так что пиши чё-нибудь в этом роде. Если эти козлы увидят у тебя в заявлении школу «Оги» или «Крейги», то сразу дадут тебе чёрную работёнку… Блядь, мне пора. Короче, не опаздывай. Скоро увидимся.
2 — Процесс: мистер Рентон (13.00)
Заведующий приёмом на работу, который со мной поздоровался, оказался жутко прыщавым типом в облегающем костюме с перхотью на плечах, похожей на дорожки кокаина. У меня аж руки зачесались при виде этого мудозвона. Его рябое лицо и угри полностью разрушали впечатление, которое эта ебливая вонючка пыталась произвести. Даже во время самых страшных ломок у меня никогда не было такого цвета лица, как у этого несчастного говнючонка. Наверно, он уже приготовился к нападению. Посередине сидел толстый, выёбистый мудила, а по правую руку от него — оскаленная бабища в костюме деловой женщины с лицом, намазанным толстым слоем крема, — типичная «жаба».Термоядерный расклад для получения места ёбаного швейцара.
Как и следовало ожидать, всё началось со вступительного гамбита. Жирный посмотрел на меня с теплотой во взгляде и сказал:
— В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота.
— Ах да, школьные годы чудесные… Как давно это было!
Я ещё мог соврать в заяве, но только не на собеседовании. Один раз я действительно посетил «Джордж Хериот»: когда я был помощником ученика в «Гиллслэнде», мы занимались там какой-то работой по контракту.
— Старина Фозерингхем всё ещё читает лекции?
Сука. Одно из двух: либо читает, либо ушёл на пенсию. Нет. Слишком рискованно. Что-нибудь левое.
— Боже мой, вы снова напомнили мне о детстве… — я улыбнулся. Жирная скотина, видимо, осталась довольна ответом. Это меня беспокоит. Мне показалось, что собеседование окончено, и они сейчас предложат мне работу. Все остальные вопросы были приятными и безобидными. Мой план накрылся пиздой. Да они скорее дадут выпускнику коммерческого училища с серьёзным психическим расстройством место инженера по ядерной энергетике, чем предложат чуваку с учёной степенью чистить скотобойни. Надо что-то с этим делать. Какой кошмар. Жирный считает меня выпускником «Джорджа Хериота», который сбился с пути, и хочет мне помочь. Грубейший просчёт, Рентон!
Огромное спасибо прыщавому хую. (Я вправе допустить, что хуй у него тоже в прыщах, учитывая, что все остальные части его тела густо покрыты чиряками.) Робея, он задаёт мне вопрос:
— Э…э… мистер Рентон… э… как вы, э, объясните… э, перерывы в своей работе, э…
А как ты объяснишь перерывы между своими словами, пидор?
— Видите ли, я уже давно страдаю от героиновой зависимости. Я пытался бороться с ней, но она мешает моей трудовой деятельности. Я считаю, что должен честно во всём признаться и рассказать об этом вам как моему возможному будущему работодателю.
Сногсшибательный трюк. Они нервно заёрзали на стульях.
— Что ж, э, спасибо за откровенность, мистер Рентон… э, нам нужно кое с кем посоветоваться… ещё раз спасибо, мы с вами свяжемся.
Фантастика! Стена холодности и отчуждённости, стоявшая между нами, в одно мгновение рухнула. Теперь-то они не посмеют сказать, что я не пытался устроиться на работу…
3 — Процесс: мистер Мёрфи (14.30)
Этот «спид» — полный улёт. Я весь типа как пружина, жду не дождусь собеседования. Рентс сказал: «Покажи товар лицом, Картоха, и расскажи всю правду». Ну где эти коты, начинайте быстрей…— В вашей анкете написано, что вы посещали гимназию Джорджа Хериота. Сегодня просто урожай на бывших «хериотских» выпускников.
Ага, жирный котяра.
— Я щас всё объясню. На самом деле, я ходил в «Оги», школу св. Августина, это самое, а потом в «Крейги», ну знаете, «Крейгройстон». Я вписал «Хериот», потому что думал, это типа поможет мне получить работу. Вы ж знаете, в нашем городе дискриминация, ну и всё такое. А как тока эти мажоры в пиджаках с галстуками увидят «Хериота» или там, «Дэниела Стюарта» или Эдинбургскую академию, они сразу типа начинают переться. Я врубился, вы хотели сказать, это самое, я, мол, вижу, что ты ходил в «Крейгройстон», да?
— Нет, просто я пытался завязать беседу, поскольку сам закончил «Хериот». Мне хотелось, чтобы вы расслабились. Но я могу успокоить вас насчёт дискриминации. Мы с вами пользуемся совершенно равными возможностями.
— Вот это клёво, чувак. Теперь я спокоен. Просто мне позарез нужна работа. Я всю ночь не спал. Всё переживал, что провалю собеседование. Когда эти коты читают в анкете «Крейгройстон», они, это самое, думают, что каждый, кто ходил в Крейги, он типа конченый, правильно? Но вы ж знаете, это самое, Скотта Нисбета, футболиста? Он играет за «Гуннов»… ну, первый состав «Рейнджерсов», и подписывает самые дорогие международные контракты, врубаетесь? Так вот, чувак, этот пацан на год младше меня и учился вместе со мной в «Крейги».
— Могу вас заверить, мистер Мёрфи, нас гораздо больше интересуют полученные вами оценки, нежели то, в какую школу вы, или любой другой кандидат, ходили. Здесь сказано, что вы успешно сдали пять выпускных экзаменов…
— Да бросьте вы! Это самое, хватит об этом, котяра. Все эти выпускные — сплошной пиздёж. Я написал о них чисто для отмазки. Чтобы типа проявить инициативу. Врубаетесь? Мне позарез нужна работа, чувак.
— Послушайте, мистер Мёрфи, вас направило к нам Управление центра занятости. И у вас нет надобности лгать нам, как вы выразились, «для отмазки».
— Слы… всё равно, чувак. Ты ж тут главный, типа как начальник, мажор, который, это самое…
— Так, по-моему, мы топчемся на месте. Скажите же нам, наконец, неужели вы настолько нуждаетесь в работе, что готовы для этого солгать?
— Мне нужны башли, чувак.
— Извините, что вы сказали?
— Капустка, э… ну там, это самое, хавка, флэт. Врубаешься?
— Понимаю. Но что именно вас привлекает в индустрии развлечений?
— Ну, всем нравится веселиться, ну там, всякие удовольствия. Это и есть типа развлечения, чувак. Мне нравится, когда люди веселятся, просекаешь?
— Хорошо. Благодарю вас, — сказала краля со штукатуркой на лице. А мне приглянулась эта крошка… — Что вы считаете своими основными достоинствами? — спрашивает.
— Ну… это самое, чувство юмора. Его нужно иметь, без него никуда, без этого не обойдёшься, врубаетесь? Не надо так часто повторять «врубаетесь», а то эти мажоры подумают, что я типа плебей.
— А какие у вас слабости? — спросил своим скрипучим голоском кошак в костюмчике. Это тот прыщавый; Рентс не наврал насчёт угрей. Вылитый леопардик.
— Наверно, я слишком щепетильный, понимаете? Если что-то, это самое, не по-моему, так меня лучше не трогать, просекаете? После такого собеседования у меня весь день будут классные вибрации, врубаетесь?
— Большое спасибо, мистер Мёрфи. Мы вам сообщим дополнительно.
— Нет, чувак, это тебе спасибо. Это самое классное собеседование в моей жизни, врубаешься? — я подскочил к ним и пожал лапу каждому из этих кошаков.
4 — Обсуждение
Картошка встретился с Рентоном в том же баре.— Как успехи, Картоха?
— Классно, чувак, классно. Даже чересчур классно. Эти мажоры могут даже предложить мне работу. Херовые вибрации. Но насчёт «спида» ты был прав. Я ещё никогда типа так себя не расхваливал. Вот это оттяг, компадре, оттяг так оттяг.
— Давай выпьем за твой успех. Хочешь ещё децл «спида»?
— Не откажусь, чувак, это самое, не откажусь.
На игле
Шотландия принимает наркотики для психической обороны
Я не мог сказать Лиззи о сейшене в «Бэрроуленде». Никакой, бля, возможности, чувак, я тебе говорю. Я купил билет после того, как достал «чёрного». Я был на голяках. А у неё день рождения. Или билет, или подарок. Выбора не оставалось. Выступал Игги Поп. Я думал, она меня поймёт.
— Ты покупаешь билеты на всяких ёбаных Игги Попов и не можешь купить мне подарок на день рожденья! — Вот что она сказала. — До каких пор я должна нести этот чёртов крест? Дурдом какой-то.
Я не обиделся. Она была права. Я сказал ей типа того, что я сам во всём виноват. Наивный бедняга Томми. Ёбаный ты по голове. Вечно принимаешь удар на себя. Если б я был хоть чуть-чуть более, как бы это сказать? двуличным, я бы ничего не сказал ей про билеты. Но когда я слишком взволнован, у меня вся душа нараспашку. Бесстрашный Томми Ган. Бедный дурачок.
Поначалу я ничего не говорил ей о сейшене. Но за день до концерта Лиззи сказала мне, что мечтает сходить на «Обвиняемую». Там играет та же актриса, что и в «Таксисте». Честно говоря, мне не хотелось идти на этот фильм: слишком много вокруг него шумихи и рекламы. Но дело, как ты понимаешь, было не в этом, а в том, что я сидел жопой на билетах на сейшн Ига. Поэтому я вынужден был рассказать о «Бэрроуленде».
— Завтра я не могу. У меня билеты на сейшн Игги Попа в «Бэрроуленде». Я иду вместе с Митчем.
— Так, значит, тебе приятнее пойти на концерт с этим долбаным Дэви Митчеллом, чем идти вместе со мной в кино? — Бедняжка Лиззи. Это был риторический вопрос, шаблонное оружие женщин и психопатов.
Спор перерос в обычное выяснение отношений. Я инстинктивно шёл на конфликт и готов был ответить «да», но это означало бы, что я посылаю Лиззи на фиг, а я ужасно люблю заниматься с ней сексом. Боже мой, как я это люблю! Особенно раком, когда она тихо постанывает, положив свою красивую головку на жёлтые шёлковые наволочки, у меня дома; Картошка стибрил их в магазине «Всё для семьи» на Принсис-стрит и подарил их мне для уюта. Я знаю, мне не стоит слишком откровенничать о нашей жизни, чувак, но воспоминание о том, какая она в постели, настолько ярко, что его не способны затмить ни её грубость, ни склочный характер. Как бы мне хотелось, чтобы Лиззи всегда была такой, как в постели!
Я бормочу нежные извинения, но она сурова и неумолима: красивая и сладкая только в постели. Из-за этого порочного круга она утратит красоту раньше времени. Она называет меня самым последним долбоёбом на свете и ещё кучей обидных словечек. Бедняга Томми Ган. Ты больше не великий вояка, а великий засранец.
Игги не виноват. Как я могу обвинять этого парня? Откуда ему было знать, когда он включал «Бэрроуленд» в свой гастрольный тур, что это поссорит двух людей, о существовании которых он даже не догадывается? Так думать может только полное чмо. Просто это была капля, переполнившая чашу. Лиззи — «железная» леди. Но я всё равно счастлив. Мне завидует даже Дохлый. Быть парнем Лиззи — это привилегия, но положение, как говорится, обязывает. Выходя из бара, я чувствовал, что уронил своё человеческое достоинство.
Дома я закинулся платформой «спида» и выжрал полбатла «Мерридауна». Мне не спалось, я позвонил Рентсу и пригласил его позырить фильмец с Чаком Норрисом. Завтра Рентс уезжает в Лондон. Он там бывает чаще, чем дома. Тусуется с «чернушниками». Он вступил в такой себе синдикат с этими чуваками, с которыми познакомился несколько лет назад, когда работал на пароме «Харидж-Гаага». Когда он приедет в Дымный Городишко, то пойдёт на Ига в «Таун-энд-Кантри». Мы пыхнули, и нас пробило на ха-ха, когда Чак начал пиздить кучи коммуняк-антихристов со своим неизменным запорно-стоическим выражением лица. По трезвяни смотреть это невозможно. А под кайфом — глаз не оторвёшь.
На следующий день у меня весь рот обсыпало мерзкими язвочками. Пришёл Темпс (Гев Темперли) и сказал, что так мне и надо. По его словам, я угроблю себя «спидом». Ещё Темпс сказал, что с моими оценками мне нужно искать работу. Я брякнул ему, что он говорит, как моя мамаша, а не как друг. Хотя Гев в чём-то прав. Он работает на бирже труда, и мы всегда выуживаем у него полезную информацию. Бедняга Темпс. Наверно, он не спал из-за нас с Рентсом всю ночь. Темпс терпеть не может биржевых кротов, которые оттягиваются, как обычные работяги. Но его тошнит от того, что Рентс каждый божий день расспрашивает его о правовых процедурах.
Я пошёл к мамаше, чтобы стрельнуть немного бабла на сейшн. Мне нужны бабки на поезд, на бухло и на наркоту. Я выступаю по «спиду», он классно идёт под «синьку», а бухнуть я любил всегда. Томми — чисто «спидовый» торчок.
Мамаша читает мне морали о вреде наркотиков и говорит, что я разочаровал её и батяню, который очень переживает обо мне, хотя и мало об этом говорит. А потом, когда батя возвращается с работы, а мамаша уходит наверх, он говорит мне, что она очень переживает обо мне, хотя и мало об этом говорит. Если честно, говорит он мне, он очень разочарован моим отношением. Он надеется, что я не принимаю наркотиков, и пристально изучает моё лицо, как будто там что-то написано. Странно, я знаю «чернушников», плановых и «спидовых» торчков, но самые конченые нарики — это «синяки» типа Сэкса. Это погремуха Реба Маклафлина, Второго Призёра. Он буквально не просыхает, чувак.
Я стреляю денег и встречаюсь с Митчем в «Хэбсе». Митч до сих пор ходит с этой девицей по имени Гэйл. Хотя тут и дураку ясно, что она ему ещё не дала. Поговорив с ним минут десять, я сразу просекаю ситуацию. Ему хочется набухаться, и я стреляю у него капусты. Мы выдуваем четыре пинты крепкого и садимся на поезд. По дороге в Глазго я выпиваю ещё четыре банки «экспорта» и закидываюсь двумя платформами «спида». Раздавив пару кружек в «Сэмми Доу», мы едем на такси в «Линч». После очередных двух пинт (а может, трёх?) и ещё одной платформы «спида» в параше мы начинаем петь попурри из песен Игги и забредаем в «Сарацинскую голову» в «Гэллоугейте», напротив «Бэрроуленда». Мы выпиваем сидра и полируем всё вайном, бешено глотая солёные «колёса» в серебряной фольге.
Когда мы выползаем из бара, я вижу только расплывчатую неоновую вывеску. Ох, и колотун здесь, блядь, я гребу, чувак. Мы идём на свет и заваливаем в танцзал. Рулим прямиком в бар. Здесь мы продолжаем синячить, хоть и слышим, что Игги уже начал сейшн. Я скидываю свою разорванную футболку. Митч насыпает на пластмассовый столик дорожку «морнингсайдовского спида» — кокаина.
Потом меня зарубает. Он что-то говорит мне о башках, я ни фига не догоняю, и меня это напрягает. Начинается вялая пьяная разборка, обмен тычками, не помню, кто первым ударил. Покалечить мы друг друга не можем, потому что сил у нас уже нет. Бухие в драбадан. Когда я поднимаюсь, то вижу, как у меня из носа прямо на голую грудь и на стол льётся кровь. Я хватаю Митча за волосы и хочу звездануть его головой об стену, но руки меня не слушаются. Кто-то хватает меня за шкирку и выталкивает из бара в коридор. Я встаю и, напевая, иду в ту сторону, откуда доносится музыка. Попав в зал, набитый потными телами, я, пихаясь локтями, проталкиваюсь к сцене.
Какой— то чувак бодает меня головой, но я пробираюсь вперёд, не обращая внимания на нападающего. Я скачу перед самой сценой, в нескольких футах от Него Самого. Играют «Неоновый лес». Кто-то стукнул меня по спине и сказал:
— Ты чё, псих?
А я продолжаю петь — извивающийся резиновый человечек, танцующий пого.
Когда Игги Поп поёт строку: «Америка принимает наркотики для психической обороны», он смотрит прямо на меня; только вместо «Америка» он поёт «Шотландия». Он сумел охарактеризовать нас одной фразой, и притом так метко, как ещё никому не удавалось…
Прервав пляску святого Витта, я стою, уставившись на него в священном ужасе. Теперь он смотрит на кого-то другого.
— Ты покупаешь билеты на всяких ёбаных Игги Попов и не можешь купить мне подарок на день рожденья! — Вот что она сказала. — До каких пор я должна нести этот чёртов крест? Дурдом какой-то.
Я не обиделся. Она была права. Я сказал ей типа того, что я сам во всём виноват. Наивный бедняга Томми. Ёбаный ты по голове. Вечно принимаешь удар на себя. Если б я был хоть чуть-чуть более, как бы это сказать? двуличным, я бы ничего не сказал ей про билеты. Но когда я слишком взволнован, у меня вся душа нараспашку. Бесстрашный Томми Ган. Бедный дурачок.
Поначалу я ничего не говорил ей о сейшене. Но за день до концерта Лиззи сказала мне, что мечтает сходить на «Обвиняемую». Там играет та же актриса, что и в «Таксисте». Честно говоря, мне не хотелось идти на этот фильм: слишком много вокруг него шумихи и рекламы. Но дело, как ты понимаешь, было не в этом, а в том, что я сидел жопой на билетах на сейшн Ига. Поэтому я вынужден был рассказать о «Бэрроуленде».
— Завтра я не могу. У меня билеты на сейшн Игги Попа в «Бэрроуленде». Я иду вместе с Митчем.
— Так, значит, тебе приятнее пойти на концерт с этим долбаным Дэви Митчеллом, чем идти вместе со мной в кино? — Бедняжка Лиззи. Это был риторический вопрос, шаблонное оружие женщин и психопатов.
Спор перерос в обычное выяснение отношений. Я инстинктивно шёл на конфликт и готов был ответить «да», но это означало бы, что я посылаю Лиззи на фиг, а я ужасно люблю заниматься с ней сексом. Боже мой, как я это люблю! Особенно раком, когда она тихо постанывает, положив свою красивую головку на жёлтые шёлковые наволочки, у меня дома; Картошка стибрил их в магазине «Всё для семьи» на Принсис-стрит и подарил их мне для уюта. Я знаю, мне не стоит слишком откровенничать о нашей жизни, чувак, но воспоминание о том, какая она в постели, настолько ярко, что его не способны затмить ни её грубость, ни склочный характер. Как бы мне хотелось, чтобы Лиззи всегда была такой, как в постели!
Я бормочу нежные извинения, но она сурова и неумолима: красивая и сладкая только в постели. Из-за этого порочного круга она утратит красоту раньше времени. Она называет меня самым последним долбоёбом на свете и ещё кучей обидных словечек. Бедняга Томми Ган. Ты больше не великий вояка, а великий засранец.
Игги не виноват. Как я могу обвинять этого парня? Откуда ему было знать, когда он включал «Бэрроуленд» в свой гастрольный тур, что это поссорит двух людей, о существовании которых он даже не догадывается? Так думать может только полное чмо. Просто это была капля, переполнившая чашу. Лиззи — «железная» леди. Но я всё равно счастлив. Мне завидует даже Дохлый. Быть парнем Лиззи — это привилегия, но положение, как говорится, обязывает. Выходя из бара, я чувствовал, что уронил своё человеческое достоинство.
Дома я закинулся платформой «спида» и выжрал полбатла «Мерридауна». Мне не спалось, я позвонил Рентсу и пригласил его позырить фильмец с Чаком Норрисом. Завтра Рентс уезжает в Лондон. Он там бывает чаще, чем дома. Тусуется с «чернушниками». Он вступил в такой себе синдикат с этими чуваками, с которыми познакомился несколько лет назад, когда работал на пароме «Харидж-Гаага». Когда он приедет в Дымный Городишко, то пойдёт на Ига в «Таун-энд-Кантри». Мы пыхнули, и нас пробило на ха-ха, когда Чак начал пиздить кучи коммуняк-антихристов со своим неизменным запорно-стоическим выражением лица. По трезвяни смотреть это невозможно. А под кайфом — глаз не оторвёшь.
На следующий день у меня весь рот обсыпало мерзкими язвочками. Пришёл Темпс (Гев Темперли) и сказал, что так мне и надо. По его словам, я угроблю себя «спидом». Ещё Темпс сказал, что с моими оценками мне нужно искать работу. Я брякнул ему, что он говорит, как моя мамаша, а не как друг. Хотя Гев в чём-то прав. Он работает на бирже труда, и мы всегда выуживаем у него полезную информацию. Бедняга Темпс. Наверно, он не спал из-за нас с Рентсом всю ночь. Темпс терпеть не может биржевых кротов, которые оттягиваются, как обычные работяги. Но его тошнит от того, что Рентс каждый божий день расспрашивает его о правовых процедурах.
Я пошёл к мамаше, чтобы стрельнуть немного бабла на сейшн. Мне нужны бабки на поезд, на бухло и на наркоту. Я выступаю по «спиду», он классно идёт под «синьку», а бухнуть я любил всегда. Томми — чисто «спидовый» торчок.
Мамаша читает мне морали о вреде наркотиков и говорит, что я разочаровал её и батяню, который очень переживает обо мне, хотя и мало об этом говорит. А потом, когда батя возвращается с работы, а мамаша уходит наверх, он говорит мне, что она очень переживает обо мне, хотя и мало об этом говорит. Если честно, говорит он мне, он очень разочарован моим отношением. Он надеется, что я не принимаю наркотиков, и пристально изучает моё лицо, как будто там что-то написано. Странно, я знаю «чернушников», плановых и «спидовых» торчков, но самые конченые нарики — это «синяки» типа Сэкса. Это погремуха Реба Маклафлина, Второго Призёра. Он буквально не просыхает, чувак.
Я стреляю денег и встречаюсь с Митчем в «Хэбсе». Митч до сих пор ходит с этой девицей по имени Гэйл. Хотя тут и дураку ясно, что она ему ещё не дала. Поговорив с ним минут десять, я сразу просекаю ситуацию. Ему хочется набухаться, и я стреляю у него капусты. Мы выдуваем четыре пинты крепкого и садимся на поезд. По дороге в Глазго я выпиваю ещё четыре банки «экспорта» и закидываюсь двумя платформами «спида». Раздавив пару кружек в «Сэмми Доу», мы едем на такси в «Линч». После очередных двух пинт (а может, трёх?) и ещё одной платформы «спида» в параше мы начинаем петь попурри из песен Игги и забредаем в «Сарацинскую голову» в «Гэллоугейте», напротив «Бэрроуленда». Мы выпиваем сидра и полируем всё вайном, бешено глотая солёные «колёса» в серебряной фольге.
Когда мы выползаем из бара, я вижу только расплывчатую неоновую вывеску. Ох, и колотун здесь, блядь, я гребу, чувак. Мы идём на свет и заваливаем в танцзал. Рулим прямиком в бар. Здесь мы продолжаем синячить, хоть и слышим, что Игги уже начал сейшн. Я скидываю свою разорванную футболку. Митч насыпает на пластмассовый столик дорожку «морнингсайдовского спида» — кокаина.
Потом меня зарубает. Он что-то говорит мне о башках, я ни фига не догоняю, и меня это напрягает. Начинается вялая пьяная разборка, обмен тычками, не помню, кто первым ударил. Покалечить мы друг друга не можем, потому что сил у нас уже нет. Бухие в драбадан. Когда я поднимаюсь, то вижу, как у меня из носа прямо на голую грудь и на стол льётся кровь. Я хватаю Митча за волосы и хочу звездануть его головой об стену, но руки меня не слушаются. Кто-то хватает меня за шкирку и выталкивает из бара в коридор. Я встаю и, напевая, иду в ту сторону, откуда доносится музыка. Попав в зал, набитый потными телами, я, пихаясь локтями, проталкиваюсь к сцене.
Какой— то чувак бодает меня головой, но я пробираюсь вперёд, не обращая внимания на нападающего. Я скачу перед самой сценой, в нескольких футах от Него Самого. Играют «Неоновый лес». Кто-то стукнул меня по спине и сказал:
— Ты чё, псих?
А я продолжаю петь — извивающийся резиновый человечек, танцующий пого.
Когда Игги Поп поёт строку: «Америка принимает наркотики для психической обороны», он смотрит прямо на меня; только вместо «Америка» он поёт «Шотландия». Он сумел охарактеризовать нас одной фразой, и притом так метко, как ещё никому не удавалось…
Прервав пляску святого Витта, я стою, уставившись на него в священном ужасе. Теперь он смотрит на кого-то другого.
Кружка
Проблема с Бегби в том… хотя с Бегби целая куча проблем. Но меня больше всего беспокоит то, что в его компании, особенно, если он кирной, невозможно по-настоящему расслабиться. Я всегда замечал, что достаточно малейшего сдвига в его представлении о тебе, и ты моментально переходишь из разряда закадычного кореша в разряд преследуемой жертвы. Весь фокус в том, чтобы потакать этому чуваку, но в то же время не превратиться в бессловесного кретина.
Любое открытое неуважение должно придерживаться чётко определённых рамок. Эти границы невидимы для посторонних, но их интуитивно чувствуешь. Кроме того, правила постоянно меняются в зависимости от его настроения. Дружба с Бегби — идеальная подготовка перед завязыванием отношений с женщиной. Он учит тебя чуткости и пониманию изменчивых потребностей другого человека. Общаясь с девицами, я обычно веду себя так же осторожно и снисходительно. По крайней мере, первое время.
Гиббо пригласил нас с Бегби на свой день рождения, 21 год. Отказаться было нельзя. Я взял с собой Хэйзел, а Бегби — свою чувиху, Джун. Джун была на взводе, но вида не подавала. Мы забили стрелу в баре на Роуз-стрит; это была идея Бегби. На Роуз-стрит тусуются только конченые, туристы и чмошники.
У меня с Хэйзел странные отношения. Мы встречаемся от случая к случаю уже на протяжении четырёх лет. Между нами даже есть какое-то взаимопонимание: когда я начинаю торчать, она тут же куда-то пропадает. Возможно, Хэйзел держится за меня потому, что она такая же задроченная жизнью, как и я, но вместо того, чтобы признать этот факт, она его отрицает. Для неё главное не наркота, а секс. Мы с Хейзел редко трахаемся. Дело в том, что я обычно настолько уторчанный, что уже не ведусь, а она всё равно фригидная. Говорят, что фригидных тёток не бывает, а есть только неопытные мужики. Может, тут есть доля истины, и я был бы самым последним пиздаболом, если бы строил из себя крупного спеца в этой области — нескончаемые «дорожки» у меня на веняках говорят сами за себя.
Любое открытое неуважение должно придерживаться чётко определённых рамок. Эти границы невидимы для посторонних, но их интуитивно чувствуешь. Кроме того, правила постоянно меняются в зависимости от его настроения. Дружба с Бегби — идеальная подготовка перед завязыванием отношений с женщиной. Он учит тебя чуткости и пониманию изменчивых потребностей другого человека. Общаясь с девицами, я обычно веду себя так же осторожно и снисходительно. По крайней мере, первое время.
Гиббо пригласил нас с Бегби на свой день рождения, 21 год. Отказаться было нельзя. Я взял с собой Хэйзел, а Бегби — свою чувиху, Джун. Джун была на взводе, но вида не подавала. Мы забили стрелу в баре на Роуз-стрит; это была идея Бегби. На Роуз-стрит тусуются только конченые, туристы и чмошники.
У меня с Хэйзел странные отношения. Мы встречаемся от случая к случаю уже на протяжении четырёх лет. Между нами даже есть какое-то взаимопонимание: когда я начинаю торчать, она тут же куда-то пропадает. Возможно, Хэйзел держится за меня потому, что она такая же задроченная жизнью, как и я, но вместо того, чтобы признать этот факт, она его отрицает. Для неё главное не наркота, а секс. Мы с Хейзел редко трахаемся. Дело в том, что я обычно настолько уторчанный, что уже не ведусь, а она всё равно фригидная. Говорят, что фригидных тёток не бывает, а есть только неопытные мужики. Может, тут есть доля истины, и я был бы самым последним пиздаболом, если бы строил из себя крупного спеца в этой области — нескончаемые «дорожки» у меня на веняках говорят сами за себя.