Маргарет Уэйс, Трэйси Хикмэн
Наследие Темного Меча
(Темный меч — 4)

   Посвящается всем нашим читателям, которые не перестают спрашивать нас:
   «А что будет потом?»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   И родится дитя для редчайшего из Таинств, Таинства Жизни. Чудотворец, или каталист, суть источник магии, хотя сам он обладает ею в незначительной мере. Он — каталист, или же проводник. Он берет жизненную силу от земли и воздуха, от огня и воды и собирает её в своём теле. Он способен усилить её и передать магу, который может её использовать.
«Рождение Тёмного Меча»

   Сарьон, которому, по земному счёту, было уже больше шестидесяти лет, вёл спокойную жизнь в маленькой квартирке в Оксфорде, в Англии. Он не помнил года своего рождения в Тимхаллане, поэтому я, автор этих строк, не могу указать его точный возраст. Сарьон так и не разобрался как следует в концепции пересчёта земного времени на тимхалланское. История имеет значение только для тех, кто в ней участвует, будь то история одного мгновения или история миллиарда мгновений. Для Сарьона, как и для многих других, прибывших на Землю из некогда волшебного Тимхаллана, время началось в другой реальности — прекрасной, удивительной и хрупкой, как мыльный пузырь. То время закончилось, когда мыльный пузырь лопнул, проколотый Тёмным Мечом Джорама.
   Впрочем, Сарьону не было нужды следить за временем. Каталист (он по-прежнему называл себя так, хотя теперь это уже не имело смысла) ни с кем не встречался, не держал у себя календаря, редко смотрел вечерние новости. Я состоял при нем личным секретарём — по крайней мере, ему нравилось так меня называть. Сам я предпочитаю называть себя просто помощником. Меня направил к Сарьону принц Гаральд.
   Я был слугой при дворе принца и предполагал, что стану слугой и Сарьону. Но он этого не позволял. Если мне и перепадали какие-нибудь незначительные поручения, то только те, которые я успевал выполнить, пока он не заметит, или те, которые удавалось у него выпросить.
   Если бы наш народ не был изгнан из Тимхаллана, я тоже был бы каталистом. В детстве, когда я покинул тот мир, во мне было очень мало магической силы. А теперь — после двадцати лет, прожитых в земном мире, — и вообще не осталось. Но у меня есть особый дар слова, именно поэтому принц и направил меня к Сарьону. Принц Гаральд пожелал, чтобы история Тёмного Меча была рассказана и записана, ибо считал это очень важным. В частности, принц надеялся, что, прочитав эту историю, люди Земли смогут лучше понять изгнанников Тимхаллана.
   Я написал три книги, которые были очень хорошо приняты читателями Земли и гораздо хуже — моими соотечественниками. Кому же из нас хочется посмотреть на себя со стороны и убедиться, что собственная жизнь была полна чрезмерной жестокостью, злоупотреблениями, алчностью, эгоизмом и неумеренностью во всем? В моих книгах люди Тимхаллана увидели себя словно в зеркале, и отражение им не понравилось. Но вместо того, чтобы винить себя, они возложили ответственность на зеркало.
   У моего господина редко бывали гости. Он решил посвятить себя изучению математики и потому переехал из лагеря переселенцев в Оксфорд — поближе к библиотекам этого древнего и почтённого университета. Сарьон не посещал лекции, но к нему домой приходила преподавательница. Когда оказалось, что учительнице больше нечему научить ученика, и даже наоборот, им бы не мешало поменяться ролями, наставница отменила регулярные визиты, хотя до сих пор время от времени заглядывала на чай.
   Это было тихое, благословенное время в полной душевных тревог жизни Сарьона. И все же, хотя сам он и не признавался в своих чувствах, я улавливал печаль в его голосе, когда он говорил, что теперь чувствует себя счастливым. Мой господин как будто предчувствовал, что такая мирная и безмятежная жизнь не может длиться и длиться, пока зрелость не сменится старостью, а потом — вечным сном.
   И он как в воду глядел. Таким образом, я подхожу к вечеру, в который, как мне теперь представляется, упала первая жемчужина с порванной нити бус. Эти жемчужины — дни земной жизни, и с того вечера они начали осыпаться все быстрее и быстрее, пока не осталось ни одной, только нить и застёжка, которые когда-то скрепляли бусы и которые в конце концов будут отброшены прочь как бесполезный мусор.
   В тот вечер мы с Сарьоном сидели у него дома и ждали, когда закипит чайник. Заваривая чай, мой господин всегда вспоминал — по его же собственным словам, — как однажды взял в руки чайник, и оказалось, что это совсем не чайник, а Симкин.
   Мы как раз прослушали по радио вечерние новости. Я уже упоминал, что Сарьон не особенно интересовался новостями о том, что происходит на Земле. Ему казалось, что эти события не имеют к нему никакого отношения. Но на сей раз сообщение касалось Сарьона более, чем кого бы то ни было другого. И ему пришлось уделить этому внимание.
   Война с хч'нив вот-вот могла закончиться поражением. Таинственные чужаки, появившиеся столь внезапно и настроенные чрезвычайно решительно, захватили ещё одну из наших колоний. Беженцы, вернувшиеся на Землю, рассказывали об ужасных разрушениях в колонии и многочисленных жертвах и утверждали, что хч'нив отказываются идти на какие-либо переговоры. Они перебили парламентёров, прибывших с предложением перемирия. Складывалось впечатление, что хч'нив намерены уничтожить всех до единого людей в галактике.
   Мы обсуждали эти безрадостные новости, и вдруг Сарьон вскочил, словно внезапно услышал какой-то звук, хотя я не заметил ничего необычного.
   — Надо открыть дверь, — сказал он. — Кто-то пришёл.
 
   Когда Сарьон читал рукопись, на этом месте он прервался и немного раздражённо сказал мне, что здесь следует в подробностях изложить историю Джорама, Симкина и Тёмного Меча, иначе читатели не поймут в полной мере того, что произойдёт дальше.
   Я ответил, что, если стану возвращаться и снова пересказывать эту старую историю, которую, между прочим, большинство из читателей уже знает, многим не хватит терпения дочитать все до конца. Я осторожно намекнул, что как профессиональный журналист обладаю некоторым опытом в этом деле, и напомнил Сарьону, что моя работа над предыдущими тремя книгами его вполне удовлетворила. Так что я попросил позволения всё-таки вернуться к нынешней истории.
   Сарьон был чрезвычайно скромным человеком. Его глубоко поразило то, что принц Гаральд счёл его воспоминания ценными и поручил мне их записать. Поэтому Сарьон охотно признал моё превосходство в этом вопросе и позволил мне продолжать.
 
   — Как странно, — заметил Сарьон. — Кто это может быть в такой поздний час?
   Меня удивило, что посетитель не позвонил в дверной звонок, как сделал бы любой нормальный человек. Я поделился своим мнением с каталистом.
   — Он позвонил, — негромко ответил Сарьон. — Я слышал звонок. А ты разве нет?
   Я не слышал, но это не удивительно. Сарьон прожил большую часть жизни в Тимхаллане, поэтому был гораздо более чувствителен к проявлению тимхалланской магии, чем я. Мне было всего лет пять, когда Сарьон спас меня, сироту, и вывез из разорённой Купели.
   Мой господин только что поставил на огонь чайник, чтобы, как обычно, приготовить отвар, который мы оба с удовольствием пили на ночь. Но теперь каталист отвернулся от огня и посмотрел на дверь. Он не пошёл сразу же открывать, не выглянул в окно, чтобы посмотреть, кто пришёл, — нет, он стоял посреди кухни в ночной сорочке и тапках и размышлял вслух о том, кто бы это мог быть.
   — Кому могло взбрести в голову явиться ко мне в такое время?
   Лицо его раскраснелось от волнения. Я служил у Сарьона достаточно долго, чтобы сразу понять, о чём он думает.
   Много лет назад (если быть точным, то ровно двадцать лет назад, хотя я сильно сомневаюсь, что Сарьон имеет представление о том, сколько на самом деле прошло времени с тех пор) он расстался с двумя людьми, которых любил, и за все эти годы ни разу не виделся с ними и ничего о них не слышал. У Сарьона не было никаких причин надеяться на будущую встречу, хотя при расставании Джорам пообещал прислать к Сарьону своего сына, когда тот подрастёт.
   И теперь, слышался ли звонок или раздавался стук в дверь, Сарьон сразу воображал, что у двери стоит сын Джорама. Сарьон представлял себе черноволосого, кудрявого ребёнка, похожего на Джорама внешне, но лишённого тёмного огня, пылавшего в душе его отца.
   Беззвучный призыв подойти к входной двери раздался снова — на этот раз с такой силой и настойчивостью, что это почувствовал даже я. Странное и непривычное и для меня ощущение. Если бы в самом деле звучал дверной звонок, я представил бы человека, который давит на кнопку изо всех сил. В кухне горел свет, и тот, кто стоял перед дверью, кто бы это ни был, посылал нам мысленный приказ — он знал, что мы с Сарьоном дома.
   Повторный призыв вырвал Сарьона из задумчивости. Он крикнул: «Иду!» — хотя из-за массивной кухонной двери его всё равно невозможно было услышать.
   Каталист прошёл в свою спальню и надел рясу поверх ночной сорочки. Я все ещё был одет — так и не сумел привыкнуть к ночным рубашкам. Когда он вернулся на кухню, мы вместе поспешили через гостиную в маленькую прихожую. Сарьон включил наружный фонарь, но оказалось, что он не работает.
   — Наверное, лампочка перегорела, — раздражённо пробормотал Сарьон. — Включи свет в коридоре.
   Я щёлкнул выключателем. Однако свет и здесь не зажёгся.
   Странно, но обе лампочки разом перегорели.
   — Мне это не нравится, господин, — сказал я и вздохнул.
   А Сарьон уже отпирал замок.
   Я множество раз пытался внушить каталисту, что в этом опасном мире могут найтись люди, которые захотят как-нибудь ему навредить — ворваться в дом, избить и ограбить нас или даже убить. В Тимхаллане, конечно, были свои проблемы, но подобных преступлений тамошние жители не знали. Они боялись кентавров и великанов, драконов и эльфов, ну и крестьянских восстаний, но не хулиганов и не серийных убийц.
   — Выгляните в глазок, — напомнил я.
   — Глупости, — отмахнулся Сарьон. — Это наверняка сын Джорама. И как я смогу разглядеть его через глазок в такой темноте?
   Сарьон распахнул дверь и устремил взгляд вниз, наверное воображая, что найдёт на пороге младенца в корзинке (как я уже говорил, он имел весьма смутное представление о течении времени).
   Младенца там не было. За порогом нас ожидала лишь тьма чернее ночи. Она словно поглощала свет, горевший в окнах у наших соседей, и даже свет звёзд.
   Из тьмы возникла фигура человека в чёрном плаще с глубоким капюшоном, полностью скрывавшим лицо. В отблесках света из кухни я смог разглядеть только сцепленные белые руки на фоне чёрного одеяния и мерцающие в тени капюшона глаза.
   Сарьон отпрянул и прижал руку к сердцу, которое почти перестало биться. На каталиста нахлынули кошмарные воспоминания из далёкого прошлого.
   — Дуук-тсарит! — выговорил он дрожащими губами.
   Дуук-тсарит, Исполняющие, могущественные и жестокие маги Тимхаллана. Когда мы впервые явились — не по своей воле — в этот новый мир, Дуук-тсарит утратили почти все свою магическую силу. До нас доходили смутные слухи, будто за прошедшие два десятка лет они каким-то образом сумели вернуть утраченное. Правда это или нет, но устрашать Дуук-тсарит по-прежнему умели.
   Сарьон бросился назад, в коридор, и мы с ним столкнулись. Как я смутно припоминаю, он даже протянул руку, словно хотел меня защитить. Меня! Того, кто должен был защищать его самого!
   Сарьон прижал меня к стене узкой прихожей, оставив дверь открытой настежь и даже не подумав о том, чтобы захлопнуть её перед носом у ночного гостя, не дав ему войти. Этому гостю невозможно было в чём-либо помешать. Я знал это так же хорошо, как и Сарьон. И, хотя я попытался заслонить каталиста своим телом, у меня и в мыслях не было сражаться с Дуук-тсарит.
   Человек в чёрном плаще скользнул через порог и чуть шевельнул рукой. Дверь бесшумно закрылась у него за спиной. Он откинул капюшон с лица и несколько секунд смотрел на Сарьона, как будто чего-то ожидая. Но мой господин был слишком взволнован и испуган. Он стоял на плетёном коврике, и дрожь сотрясала его.
   Взгляд Дуук-тсарит переместился на меня, вошёл в мою душу, проник до самого сердца. Я понял, что если не буду подчиняться, то моё сердце просто остановится.
   Потом Дуук-тсарит заговорил:
   — Предупреждаю: вы оба должны молчать. Ради вашей же безопасности. Вы поняли меня?
   При этом вслух он не произнёс ничего. Слова сложились из огненных букв и пылали у меня перед глазами.
   Сарьон кивнул, хотя не понимал, что происходит. Я тоже ничего не понимал, но ни один из нас не собирался спорить с Исполняющим.
   — Хорошо, — так же беззвучно продолжал колдун. — Теперь я сотворю заклинание. Не тревожьтесь. Оно не причинит вам вреда.
   Дуук-тсарит едва слышно прошептал несколько слов. Мы с Сарьоном, ничуть не успокоенные заверениями колдуна, насторожённо огляделись, ожидая Олмин знает чего.
   Но ничего не случилось — по крайней мере, ничего видимого. Дуук-тсарит приложил палец к губам, снова призывая к тишине, и направился в гостиную. Мы побрели за ним следом, стараясь держаться поближе друг к другу. Когда мы оказались в гостиной, колдун указал длинным пальцем на стену.
   Там висела картина, доставшаяся нам вместе с домом, — пасторальный пейзаж с коровами на лугу. Сейчас из-за полотна струилось зловещее зеленоватое сияние.
   Дуук-тсарит снова указал пальцем, на этот раз на телефон. Вокруг телефона возникло такое же зеленоватое сияние.
   Колдун кивнул, как будто обнаружил именно то, что ожидал. Объяснить что-либо нам он не удосужился и только снова, ещё более настойчиво, предупредил нас, что разговаривать нельзя.
   А потом Дуук-тсарит повёл себя совсем уж странно — спокойно и непринуждённо, словно гость, заглянувший на чашечку чая. Двигаясь изящно и бесшумно, он скользнул между мебелью, подошёл к окну, чуть раздвинул шторы и выглянул на улицу.
   Я был растерян и потрясён. Мимолётные впечатления быстро менялись, одно за другим. Я лихорадочно пытался разобраться в этой странной ситуации. Сперва мне показалось, что Дуук-тсарит подаёт сигнал кому-то снаружи, вызывая подкрепление. Но здравый смысл напомнил мне, что вряд ли колдуну понадобится звать на помощь отряд полиции особого назначения для ареста престарелого каталиста и его секретаря. Первое предположение тут же сменилось другим: я подумал, что Дуук-тсарит выглядывает на улицу, чтобы проверить, не привёл ли за собой каких-нибудь преследователей.
   Не зная, что делать, мы с Сарьоном стояли молча. Страх постепенно сменился любопытством. Я машинально потянулся к выключателю.
   — Не стоит. Это не сработает.
   Голос Дуук-тсарит прозвучал у меня в голове. Я невольно вздрогнул, испытав такое же потрясение, как при первом знакомстве с электричеством в этом неведомом мире.
   — Не двигайтесь, — приказал беззвучный голос. Мы с Сарьоном покорно остались стоять в тёмной гостиной. Я чувствовал, что каталист дрожит — он отключил на ночь обогреватель, и теперь ему было холодно в тонкой рясе, надетой поверх ночной рубашки. Я задумался о том, позволят ли мне принести моему господину тёплую одежду. Но тут Дуук-тсарит снова заговорил, все так же беззвучно. И хотя его слова предназначались не мне, я их понял.
   — Вы не помните меня, Сарьон?
   Сарьону приходилось много раз встречаться с Дуук-тсарит, и по большей части эти встречи были крайне неприятными. Ему показалось, что гость — один из колдунов, схвативших его во Внутренней, запретной библиотеке Купели, или даже тот самый, кто осуществлял Превращение в камень — невероятно мучительную казнь, на которую обрекали каталистов, восставших против власти церкви. Сарьон не понимал, почему один из этих людей явился поздно вечером к нему домой и затеял беседу. Каталист присмотрелся к Дуук-тсарит и, запинаясь, прошептал, что, если бы нам позволили включить свет, он смог бы яснее увидеть лицо гостя и, возможно, узнал бы его.
   — Все прояснится довольно скоро, — ответил Дуук-тсарит, как мне почудилось, с ноткой сожаления в голосе, словно огорчился, что Сарьон его не узнал. — Теперь следуйте моим указаниям. Вернитесь на кухню и приготовьте чай, как делаете обычно. Возьмите чашку с собой в спальню, ложитесь в постель и читайте этому молодому человеку, как делаете обычно. Ни в чём не отступайте от своих привычных вечерних занятий, ни на одно мгновение, вы оба. Вас можно увидеть с улицы через окно в спальне. Не думаю, что за мной следили, но нельзя знать наверняка.
   Эта последняя фраза ничуть не избавила нас от мрачных предчувствий. Однако мы сделали все, как велел ночной гость. Будучи каталистом, Сарьон привык подчиняться. И я тоже — поскольку был вышколен как слуга при королевском дворе. Впрочем, мой господин всё равно не видел смысла в том, чтобы дрожать в ночной рубашке в холодной гостиной и спорить с колдуном. Мы вернулись в кухню.
   Дуук-тсарит остался в тёмной гостиной, но я чувствовал на себе его взгляд. Ощущение было крайне неприятное. До сих пор ни я, ни Сарьон не подозревали, что у нас есть «привычные вечерние занятия». Даже теперь, когда колдун обратил на это наше внимание и мы задумались о том, что обычно делаем каждый вечер, всё равно не смогли припомнить ничего конкретного.
   — Не размышляйте понапрасну, — раздался у нас в головах голос Дуук-тсарит. — Расслабьтесь, и пусть ваше тело сделает все само. Когда вы уляжетесь в постель, отец, тогда мы поговорим.
   Мы, конечно, собирались провести вечер не совсем так, но особого выбора у нас не было. Сарьон последовал совету колдуна и постарался не думать о том, что делает. Он выключил чайник, который давно уже громко свистел — хотя мы и не замечали этого. Каталист налил кипяток в заварочный чайник. Я взял тарелку с бисквитным печеньем. И так, с чаем и бисквитами в руках, мы отправились в спальню Сарьона.
   Дуук-тсарит бесшумно скользнул за нами следом.
   Сарьон, вспомнив об обязанностях гостеприимного хозяина, задержался и, повернувшись к колдуну, показал на чашку, знаками спрашивая, не желает ли гость присоединиться к нашему чаепитию.
   — Не останавливайтесь, — настойчиво поторопил голос у меня в голове. Потом колдун добавил более мягким тоном: — Нет, спасибо.
   Сарьон прошёл в свою маленькую спальню и поставил чай и бисквиты на ночной столик возле кровати. Я уселся в кресло, взял книгу и нашёл то место, на котором мы остановились вчера вечером.
   Сарьон забрался в постель, закутался в одеяло и только сейчас вспомнил, что обычно, перед тем как лечь, чистит зубы. Каталист посмотрел на меня и жестами показал, будто пользуется зубной щёткой. Я беспомощно пожал плечами, не в состоянии что-либо сделать или посоветовать.
   Сарьон забеспокоился и хотел было обратиться к колдуну, но передумал. Он ещё раз взглянул на меня и постарался успокоиться — раскрыл книгу, отхлебнул глоток чая. Обычно я пил чай с бисквитами. Но сейчас у меня в горле так пересохло, что я не решился взять печенье, опасаясь, что не смогу его проглотить и подавлюсь.
   Дуук-тсарит наблюдал за нами из полумрака в коридоре. Похоже, он был доволен. На мгновение колдун удалился, потом вернулся, прихватив из кухни стул. Он поставил стул в коридоре и уселся на него. Снова прозвучало едва слышное заклинание. Мы с Сарьоном с интересом огляделись, гадая, какие картины на стенах засияют зелёным светом на этот раз.
   Ничего не произошло.
   — Если не ошибаюсь, вы обычно слушаете музыку. Разве не так? — сказал беззвучный голос.
   Конечно же! Сарьон совсем позабыл об этом. Он включил CD-плеер, который считал одним из самых чудесных и удивительных устройств в этом мире техники. В комнате зазвучала прекрасная музыка. Кажется, это было что-то из Моцарта. Сарьон начал читать вслух «Ваша взяла, Дживс!» Вудхауза, одного из своих любимых авторов. Все было бы замечательно, если бы в тени коридора не маячил колдун в чёрном, похожий на ворона Эдгара По.
   — Теперь мы можем поговорить без опасений, — внезапно сказал Дуук-тсарит и откинул капюшон с лица. На сей раз он говорил вслух, хотя и негромко. — Но все же лучше разговаривать потише. Я деактивировал устройства Дкарн-каир, но, возможно, здесь есть и другие, которых я не заметил.
   Теперь, когда говорить уже не запрещалось, все вопросы, которые вертелись у меня в голове, вдруг куда-то исчезли. Не то чтобы я собирался задать их сам… Мой господин высказался бы за меня. Однако Сарьон, похоже, тоже растерялся, как и я.
   Каталист жевал бисквит, запивая его чаем, и молча смотрел на колдуна. Лицо Дуук-тсарит теперь было хорошо освещено, и оно как будто показалось Сарьону смутно знакомым. Потом Сарьон рассказывал мне, что не чувствовал того всепоглощающего ужаса, какой обычно овладевает человеком в присутствии Исполняющих. Наоборот, ему почему-то было приятно видеть нашего ночного гостя. И ещё Сарьон знал, что обрадовался бы ещё больше, если бы смог припомнить, кто это такой.
   — Простите, сэр… — пробормотал каталист. — Мне кажется, что я знаю вас, но я уже стар, и зрение меня подводит…
   Дуук-тсарит улыбнулся.
   — Я Мосия.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Постепенно, встретив холодный приём у этого странного черноволосого мальчишки, остальные дети оставили Джорама в покое. И лишь один из них все пытался с ним подружиться. Это был Мосия.
«Рождение Тёмного Меча»

   Я думал, что Сарьон вскрикнет от удивления и радости, но он вовремя вспомнил о приказе соблюдать тишину. Каталист начал выбираться из-под одеяла, чтобы крепко обнять старого друга, но Дуук-тсарит покачал головой и жестом велел Сарьону оставаться в постели. Хотя окна в спальне были закрыты шторами, силуэт на фоне света могли увидеть снаружи.
   Сарьон пробормотал, запинаясь:
   — Мосия… Не могу поверить… Мне так жаль, милый мальчик… Двадцать лет… Прости… Видишь, как я постарел, и память уже не та… Не говоря уже о зрении…
   — Не стоит извиняться, отец, — сказал Мосия, обращаясь к каталисту как в давние времена, хотя теперь это было уже не совсем уместно. — Я немного изменился за эти годы. Не удивительно, что вы меня не узнали.
   — Ты и вправду изменился, — печально сказал Сарьон, окинув взглядом чёрное одеяние Дуук-тсарит.
   Мосия, похоже, удивился.
   — Я думал, вы слышали о том, что я стал Дуук-тсарит. Принц Гаральд об этом знает.
   — Мы с принцем Гаральдом редко общаемся, — виновато признался Сарьон. — Он считает, что так лучше — для моей безопасности. По крайней мере, так он мне говорил. Если бы принц Гаральд поддерживал со мной контакт, это повредило бы ему в политике. Я прекрасно все понимаю. Собственно, вот главная причина, по которой я покинул лагерь переселенцев.
   Теперь уже Мосия смотрел на Сарьона с печалью и сожалением, а каталист терзался от смущения и чувства вины.
   — Я… думал, что так будет лучше, — признался Сарьон. — Там люди смотрели на меня и… если и не обвиняли ни в чём, то… я будил в них воспоминания… — Каталист замолчал.
   — Кое-кто говорит, будто вы покинули их ради собственной выгоды, — заметил Мосия.
   Я не мог больше сдерживаться и раздражённо взмахнул рукой, возмущённый этими жестокими словами, которые наверняка больно ранили моего господина.
   Мосия с интересом посмотрел на меня. Он не слишком удивился тому, что я не произношу ни слова, — как Дуук-тсарит, он наверняка знал обо мне всё, что можно узнать, в том числе и то, что я немой. Скорее его удивило то, что я так рьяно бросился защищать своего господина.
   — Это Ройвин, — представил меня Сарьон.
   — Ваш помощник, — кивнул Мосия.
   Как я и предполагал, он наверняка все обо мне знал.
   — Ему хочется, чтобы я его так называл, — Сарьон посмотрел на меня и улыбнулся. — Но мне всегда казалось, что правильнее было бы называть его сыном.
   Я вспыхнул от удовольствия и смущения, но покачал головой. Олмин знает, что Сарьон дорог мне, как отец, но я никогда не позволю себе такой вольности.
   — Он немой, — продолжал Сарьон, без малейшего смущения объясняя моё несчастье.
   Впрочем, меня самого немота тоже ничуть не смущала. С физическим недостатком, сопровождающим тебя на протяжении почти всей жизни, свыкаешься как с чем-то вполне естественным. Как я и предполагал, Мосия уже знал об этом, и его дальнейшие слова подтвердили мою догадку.
   — Ройвин был совсем ребёнком, когда произошло Разрушение. — Этим словом народ Тимхаллана называл теперь то, что случилось с их миром. — Он остался сиротой. После того что ним случилось, он перестал разговаривать. Вы нашли его в опустевшей Купели, тяжело больного, всеми покинутого. Потом Ройвин служил при дворе принца Гаральда, получил образование в лагере переселенцев, и принц направил его к вам, чтобы он записал историю Тёмного Меча. Я читал её, — добавил Мосия и вежливо улыбнулся мне. — Все изложено более или менее верно.
   Я привык слышать самые разные мнения о своих записях и счёл ниже своего достоинства защищать право автора на художественные допущения, тем более что в этих книгах Мосия был одним из главных персонажей.
   — Я покинул лагерь переселенцев потому, что считал, что так будет лучше для всех, — сказал Сарьон, возвращаясь к предыдущей теме разговора.
   Рука старика, державшая чашку с чаем, начала заметно дрожать. Я встал, подошёл к Сарьону, взял у него чашку и поставил на ночной столик.
   — А вы неплохо здесь устроились, — спокойно заметил Мосия, оглядываясь по сторонам. — Ваша работа в области математики и литературные труды Ройвина позволяют вам жить весьма обеспеченно. Наши люди в лагере переселенцев живут далеко не так хорошо…