– Теперь понял, о чем я? – сухо сказал Доггинз (а у самого в лице ни кровинки). – Отойди-ка.
Бластер он направил на край барьера, пониже трубки. Озаренное голубоватым сполохом замкнутое пространство на миг уподобилось колдовской пещере; Найлу почему-то бросилось в глаза, как отлетевшие мелкие искорки затрещали у Доггинза в волосах.
Видя, что барьер накаляется вначале докрасна, а затем уже и добела, все опасливо подались назад, поднявшись на несколько ступеней.
Бисеринками пота скатилось вниз несколько капель расплавленного металла, затем образовалось отверстие размером с кулак. Послышался щелчок, и барьера не стало. Мелькнув едва уловимой рябью, он исчез в стене, опередив даже раздвижную трубку, упавшую секундой позже.
Найл. нагнувшись поднять трубку, чертыхнулся: металл обжег пальцы. Он опустился на колени и внимательно осмотрел ее при свете светильника. Невероятно, металл даже не помялся.
Найл снова вытянул вперед руку с трубкой. На этот раз ничего не произошло. Какой бы механизм ни управлял барьером-лезвием, он вышел из строя от жара.
Еще метров сорок, и они очутились перед тяжелой, напоминающей тюремные ворота решеткой. Вид у нее был грозный, однако под лучом бластера замок продержался лишь пару секунд.
В десяти метрах отсюда, под лестницей находилась еще одна стальная дверь, массивная, с замком-шифром. Доггинз поднял бластер, но, передумав, медленно опустил.
– Нет, с этой поступим аккуратно.
Найл восхищенно наблюдал, как тот приник ухом к диску, затем кончиками пальцев стал аккуратно двигать туда-сюда ручку. Минут через десять послышалось несколько щелчков, и Доггинзу удалось, толкнув, отворить дверь.
Вот тогда-то они и поняли, насколько прозорливо поступил Доггинз, решив-таки не использовать бластер.
Прямо за дверью чуть ли не вплотную стояли красные ящики с черепом и скрещенными костями.
Видимо они представляли собой последний барьер. Когда, в конце концов, их перетаскали и оставили в коридоре, в колеблющемся пламени светильников выявился длинный, с низким потолком каземат, полный деревянных ящиков и металлических коробок.
Люди стояли при входе, подняв над головой светильники. Найл мельком взглянул на лицо Доггинза. Глаза у него светились одухотворенно, как у человека, достигшего своей жизненной цели.
– Ты знал, что такое место существует? – поинтересовался Найл.
Доггинз тяжко вздохнул, словно очнувшись от сна.
– Одни слухи. Но на самом деле я не очень во все это верил. – Он глубоко вздохнул. – Боже, здесь припасов хватит на настоящую войну.
Он двинулся вперед, вглядываясь в налепленные на ящиках ярлыки.
– Ракеты, зажигательные бомбы, кассетные заряды, атомные гранаты… – Он походил на верующего, слепо ворожащего губами молитву.
Найл повернулся к Милону:
– Давай, веди остальных.
Когда Милон удалился, Найл нагнал Доггинза, светильник которого теплился где-то в дальнем конце каземата.
Любителя оружия он застал сидящим на ящике с боеприпасами, с опущенными между колен руками.
– С тобой все в порядке?
– Да. А что?
– Вид у тебя не совсем здоровый. Доггинз медленно повел головой из стороны в сторону.
– Нет, я не болен. Просто… жутковато мне как-то.
– С чего?
– Из-за этой мощи. – Доггинз не мигая смотрел перед собой. Найл опустился возле него. – Ты знаешь, что она в себе таит? Это же сила, способная переделать мир. Обладая которой, можно творить, что все захочешь… Абсолютно все.
– И свергнуть пауков?
– Ну да, даже это.
Найла охватила растерянность.
– Я не понимаю. Ведь порох был у вас всегда?
– Да что порох! – усмехнулся Доггинз. – Ты вот это видишь?
Он указал на штабель черных металлических ящичков, каждый сантиметров пять толщиной и тридцать длиной.
Сверху на стене виднелся ярлык с надписью: «А. Л. Р.»
– «А. Л. Р.» – это что такое?
– Это автоматический лазерный расщепитель. – Доггинз подошел к штабелю, снял верхний ящичек и открыл. – Больше известен как «жнец».
– Да, приходилось слышать.
Но Доггинз не слушал. Он смотрел в ящичек с задумчивым, можно сказать, присмиревшим выражением лица. Протянув руку, он извлек оттуда оружие.
Размеры разочаровали: миниатюрное, просто игрушечное. Черное, сантиметров пятьдесят длинной, с коротким деревянным ложем и таким же коротким, мощно укрепленным стволом. Под стволом находилась плавно изогнутая рукоятка.
Доггинз, не выпуская оружия из рук, возвратился туда, где сидел, и стал медленно, изучающе его рассматривать. Обращался бережно, как с новорожденным младенцем.
– Ты прежде такое видел? – поинтересовался Найл.
– Чтоб исправное, нет. Остальные дожидались у дверей.
– Идите сюда, – позвал Доггинз, – хочу вам кое-что показать.
Оружие, покачиваясь, висело стволом вниз на заплечном ремне.
– Интересно, парни, из вас хоть кому-нибудь могло бы забрести в башку, что перед вами самое губительное оружие всех времен и народов?
– Страшнее водородной бомбы? – изумленно воскликнул Милон.
– Гораздо. Водородную бомбу из-за ее тупой, безразличной силы никто не осмеливался применять. Этой же штучкой, в зависимости от надобности, можно слизнуть и отдельного человека, и целую армию.
– Оно мощнее твоего бластера? – спросил Милон.
– Безусловно. И куда более точное. Недостаток бластера в том, что его луч рассеивается, поэтому прок от него может быть лишь до сотни метров, не больше. У этой же штуковины радиус действия две мили.
– Не слишком ли? – засомневался Найл.
– Нет, потому что его можно регулировать. Этот рычажок позволяет увеличивать и уменьшать радиус действия. Поставить на ноль – и оружие вообще не выстрелит. Единица – и радиус действия составит двадцать метров, и так далее до десятой отметки. Если требуется снести стену, а оружие стоит на «десятке», то все кончится тем, что в руины обратится полгорода.
Доггинз повернулся к подручному Милона:
– Уллик, раздай-ка по штуке каждому. Затем надо будет, чтобы все поупражнялись с рычажком диапазона. И зарубите себе на носу, что оружие никогда – слышите, никогда – нельзя наводить на человека, если только его не требуется прикончить.
При слове «прикончить» у Найла внутри что-то болезненно сжалось, будто холодом повеяло.
Не от самого слова, а от того, как произнес его Доггинз – так, будто речь шла о чем-то совершенно заурядном, обыденном.
Милон вручил Найлу жнец.
Для своего размера оружие было удивительно тяжелым, по меньшей мере килограммов восемь; основная тяжесть приходилась на цилиндрический ствол с расплющенным внизу рычажком ограничителя.
Сам центр тяжести рассчитан был так, что приклад упирался в мышцу над бедром, а левая рука удобно обхватывала выемку за стволом.
Придав оружию такое положение, Найл почувствовал смятение и растерянность: впечатление, будто жнец смутно ему знаком, словно он управлялся с ним всю свою жизнь.
Доггинз тем временем изучал другие отсеки склада. Он отыскал где-то лом и в пару приемов взломал длинный деревянный ящик-футляр. В ящике лежала длинная металлическая труба и несколько продолговатых тупоносых снарядов.
Доггинз хохотнул от удовольствия, подкинув один из них на руках.
– Взгляни на этого красавчика.
– Что это?
Доггинз указал на трубку.
– Это таран Бродского. Самое эффективное противотанковое оружие всех времен. Прошибает практически все в радиусе мили. – Он ласково посмотрел на снаряды. – Такой штуковиной можно пробить дыру в десятиметровой стене.
– А это что за штуки? – спросил кто-то.
– Зажигательные бомбы. Много их там?
– Дюжина ящиков.
– Хорошо. Проследи, чтобы каждый набрал себе полные карманы. И готовься к отходу.
Он аккуратно накрыл футляр крышкой.
– Не возражаешь, если задам вопрос? – спросил Найл.
– Валяй.
– Когда мы нынче выходили вечером, ты надеялся отыскать жнецы?
– Разумеется.
– Так вот что тебя заставило изменить решение?
– Какое решение?
– Ну, выступить против пауков. Доггинз покачал головой.
– Давай определимся вот в чем. Я не намерен выступать против пауков. Это, – он взвесил жнецы на ладонях, – не для боя. Это для торга.
– Какого именно?
– Насчет свободы.
– Но разве…?
– Свободы от любых посягательства, – перебил Доггинз. – Почему, думаешь, мы пользуемся масляными светильниками, а не электрическими фонарями? Почему я всякий раз тру это треклятое огниво вместо того, чтобы пользоваться спичками? Из-за пауков.
– Я не думал, что они как-то ущемляют жуков.
– Как было сказано в Договоре Примирения: «Ни одному из слуг жуков не будет позволено использовать или создавать механизмы». Так что ни динамо, ни моторов, ни компьютера, ни даже механических часов. И вот так уже два с лишним столетия.
– А что они сделают, если вы отклонитесь от договора?
– Очевидно, пойдут войной. И тогда уж, конечно, не успокоятся, пока не уничтожат всех нас.
– Они могут вас уничтожить?
– Запросто. Когда договор еще только заключался, пауки и жуки по численности были примерно равны. Теперь пауки превосходят жуков в тысячу раз. – Доггинз, осклабившись, погладил жнец. – Но с этой-то штуковиной мы изменим соотношение.
Милон, подойдя, поднял приветственно левую руку.
– Мы готовы, распорядитель.
– Хорошо. Поднимай всех на плац, и дожидайтесь меня.
– Что случилось бы, отыщи пауки это место? – поинтересовался Найл.
– Какая разница. Им все равно сюда не пробраться.
– Тебе не следует недооценивать Каззака.
– Я про это ничего не говорил. – Они приблизились к двери. – Помоги мне перенести ящики.
Они поставили на прежнее место ящики со взрывчаткой, вынесенные в коридор. Когда водрузили на штабель последний, Доггинз затворил массивную дверь и провернул диск замка-шифра. Затем взмахнул ломом и орудовал им до тех пор, пока искореженный диск не слетел на пол.
– Вот так. Пускай теперь Каззак пробует открыть. Как бы потом жалеть не пришлось.
Когда поднимались по бетонным ступеням, Доггинз остановился и положил руку Найлу на предплечье.
– Мне надо тебе кое-что сказать.
– Да?
– Знаешь… Спасибо тебе, что помог выйти на это место. Может, в один из дней я смогу неплохо тебе пригодиться.
– Считай, что ты уже это сделал, – улыбнулся Найл.
Снаружи было неожиданно темно. Разгулялся ветер, луну затенила темная туча. Язычки масляных светильников, казалось, лишь усиливали окружающую мглу. Доггинз в сердцах ругнулся.
– Не нравится мне это. Получается, раскоряки могут нас видеть, а мы их нет.
– Тогда давай дождемся рассвета. Доггинз, одолевая нерешительность, покачал головой:
– Не хочу здесь ни минуты лишней задерживаться.
– Что будем делать с беднягой Киприаном? – спросил кто-то.
– Придется оставить его здесь.
– Неужели нам нельзя отыскать место, где можно будет его похоронить?
– Ладно, – махнул рукой Доггинз, – берите его с собой.
Четверо подхватили – двое за руки, двое за ноги. Доггинз повел людей к задним воротам. Вынул из кармана бластер.
– Хочу вам кое-что показать. Смотрите. Он направил бластер в центр металлической створки ворот и нажал на спуск. Из ствола вырвался голубой просверк-молния, запахло нагретым металлом. Ворота накалились докрасна, затем добела. Но металл, к удивлению, плавиться не собирался. Доггинз опустил бластер.
– Это особый тугоплавкий металл, называется латрик – специально против террористов. Вся стена сделана из такого материала. А теперь смотрите.
Он сдвинул на жнеце предохранитель, затем направил оружие на ворота. Мелькнувший из ствола тонкий голубой луч напоминал светящийся изнутри стеклянный прутик. Там, где он упирался в ворота, в металле протаивала дырочка.
Доггинз небрежно водил жнецом; из оружия рвались крохотные язычки голубого огня, оставляя за собой тонкую прямую линию.
Несколько секунд, и Доггинз вырезал в воротах небольшой квадрат. Тот вывалился наружу с тяжелым грохотом, подчеркивающим его нешуточный вес. Толщина металла, судя по всему, была около десяти сантиметров.
– Гасите светильники, – скомандовал Доггинз, – и все за мной. Оружие держать наготове, но без приказа не стрелять!
Он пошел впереди. Проходя через пролом в воротах, Найл рискнул дотронуться пальцем до металла – холодный.
Неожиданно все остановились как вкопанные. Найл подумал, что люди просто осваиваются в темноте, но тут до слуха донесся мягкий приглушенный стук – безошибочно, уронили тело.
Сам Найл, выйдя за ворота, так и замер, будто парализованный, не успев сделать и шага. Когда из-за тучи показалась луна, люди увидели поджидающих их пауков. Они стояли на той стороне мостовой и походили на черные изваяния. Свет луны отражался в невозмутимых глазах.
На этот раз Найл не чувствовал страха. Он даже обратил внимание: хотя паралич сковал мышцы так, что даже руки отнялись (впечатление такое, будто тугой жгут прекратил доступ к ним крови), глаза двигались вполне нормально, а мозг вообще не ощущал гнетущего давления.
Более того, поскольку медальон все так же оставался повернутым внутрь, Найл способен был усугублять сосредоточенность, нагнетая знакомое ощущение единой силы. Стоило ее напрячь, как онемелость в руках и ногах начинала рассасываться, а если расслабиться, конечности вновь перехватывало.
До смешного отрадно чувствовать, что ты можешь забавляться, играя со своим бессилием, как кот с мышью.
Найл напрягся сильнее, от плеч до ступней, и высвободилось все тело. Ясно было, что пауки совершенно не сознают, что с ним сейчас происходит.
Вот один двинулся в их сторону, и Найл понял, что настало время действовать. Он поднял жнец и нажал на спуск. Ничего не произошло.
Найл понял, что забыл снять оружие с предохранителя. Сдвинул большим пальцем ограничитель вперед и снова нажал.
Паук исчез. Исчезло и дорожное ограждение за ним, а заодно и большая часть фасада соседнего здания. Голубая спица света ослепила своей насыщенностью, а в мышцы живота ощутимо ударила отдача.
Когда отпустил спусковой крючок, глаза все еще слепило от сверкнувшей вспышки. Воцарившаяся моментально тишина была пугающей и неестественной.
Другие пауки – их было примерно шестеро – по-прежнему стояли неподвижно – только теперь это была неподвижность шока.
И уже повернув на них жнец, Найл понял, что этого можно и не делать. Их сила воли лопнула, как мыльный пузырь, ухе в тот момент, когда исчез первый из них. Они были словно связаны меж собой незримой пуповиной, и мгновенная гибель одного эхом сказалась на других. Вот почему, уже направив оружие, Найл не выстрелил. Их беспомощность действовала обезоруживающе.
Пока он колебался, сквозь тьму упруго хлестнул другой луч и ударил ближайшего паука, затем сместился и срезал остальных прежде, чем они успели пошевелиться.
Эффект одновременно и зачаровывал и вызывал дурноту. Луч рассек тварей пополам, словно громадный нож, раскромсав еще и стоящее сзади заграждение. Спустя секунду воздух наполнился смрадом жженой плоти. Верхние половины паучьих туловищ скатились в канаву, а ноги и нижняя часть осели на мостовую.
Ничто здесь не указывало на насильственную смерть – они и дернуться не успели. Туши выглядели так, словно никогда не были живыми. Все произошло очень быстро, просто молниеносно.
Доггинз опустил жнец. Кивнул на оружие у Найла в руках:
– Ты слишком рванул ограничитель.
– Вижу. – Ограничитель стоял на «пяти».
– Но все равно спасибо.
Все, как по команде, обступили Найла. Кто лез обниматься, кто тряс руку, кто восторженно колотил по спине, да так, что Найл невольно морщился. Такая бурная благодарность, одновременно и словом, и делом, ошеломляла – люди как бы вымещали ею пережитый ужас. Парализующее воздействие на волю они пережили впервые, и ощущение потрясло их сильнее, чем гибель товарищей.
Немудрено: на несколько секунд они утратили самое основное из того, что присуще человеку, – контроль над собственным телом.
Чувство, сходное с темным предчувствием близкой смерти.
– Ладно, хватит, – сказал Доггинз, – надо трогаться.
Он снял оружие с предохранителя. Когда нажал на спуск, Найл невольно зажмурился.
Открыв глаза, увидел, что останки пауков исчезли, на их месте в мостовой образовалась неглубокая воронка.
– А не лучше будет остаться в крепости до наступления дня? – спросил Найл.
– Да, но только не в крепости. Они первым делом сунутся туда. Лучше отыщем подвал где-нибудь в другом месте. – Он повернулся к Милону. – Ну что, понесете Киприана дальше?
– Как скажете, – поколебавшись, ответил тот. Доггинз направил на труп оружие, но, похоже, передумал.
– Несите дальше. Попробуем спрятать, а там, если удастся, прихватим его на обратном пути.
Когда поднимали тело, на мостовую упали первые капли дождя. В разгулявшейся мгле люди не могли даже различать друг друга. Так и брели, сбившись в кучу и поминутно друг на друга налетая, но даже и это было приятно – хоть и сталкиваешься, да со своими. Упруго хлестнувший порыв промозглого ветра указал, что вышли на угол улицы. Тут Доггинз спросил у Найла:
– Ты примерно прикидываешь, где мы сейчас?
– Вон в той стороне городской зал собраний.
– Хорошо, давай к нему.
В недолгом проблеске лунного света стала видна идущая на север улица. Широкая, и дома сравнительно целы. Паутины сверху не было, поэтому шли не таясь, прямо по середине проезжей части.
Но общее продвижение замедлял вес мертвого человека.
Не успели пройти и полквартала, как Доггинз сказал:
– Здесь стоп. Опустите его. Сейчас посмотрим – может, подвал где отыщется.
Они дожидались, зябко ежась на ветру, обтекающем, будто ледяное течение.
Минуту-другую спустя ниже уровня мостовой затеплел желтоватый язычок огня. Следом полыхнула голубая вспышка бластера. Голос Доггинза:
– Порядок. Заносите сюда.
Он ждал внизу лестницы, ведущей вниз, в полуподвал. Дверь за спиной была открыта. Как раз когда втянулись внутрь, дождь хлынул как из ведра. Открытую дверь подхватил порыв ветра и резко за ними захлопнул. Огонек светильника освещал большую меблированную комнату.
Пол был покрыт ковром; стояли столы, массивные кресла и книжный шкаф со стеклянными дверцами. Даже Найл догадался, что когда-то это была уютная квартира. Теперь здесь пахло пылью, плесенью и распадающейся штукатуркой.
Тем не менее, шум дождя на мостовой, сотрясающий окна ветер вызывали у всех уютное чувство защищенности от непогоды.
Шторы на окнах были из тяжелого гладкого материала, не то что те, рваные, расползающиеся в канцелярии. Задернув их, Доггинз позволил запалить все светильники. Тяжелое кресло подставили вплотную к двери, чтобы не распахнуло ветром (замок был безнадежно сломан бластером). Затем, как могли, устроились и стали дожидаться рассвета.
Вид у всех был обреченный, поникший – многие, видно, едва держались, чтобы не сорваться. Всего несколько часов назад они были на седьмом небе, с веселой бесшабашностью рассуждали о том, как скинут пауков. А теперь вот троих уже нет, а остальные уж, наверное, и не чают вернуться домой.
Тем не менее никто не пытался роптать, выговаривая Доггинзу за то, что вверг их в такую переделку. Глядя на бледные, осунувшиеся лица этих людей, Найл чувствовал восхищение и жалость.
Вот один вынул из кармана яблоко и принялся его жевать, и Найл моментально вспомнил про пищевые таблетки. Вынул коробочку из кармана.
– Кто-нибудь хочет есть?
Все с надеждой подняли головы, но при виде крохотных коричневых пилюль лица снова вытянулись.
Тем не менее, каждый взял по одной; даже Доггинз, поначалу досадливо отмахнувшийся, не устоял перед соблазном.
Найл, пососав свою, несколько следующих минут наслаждался тем, что ощущал густое тепло, льющееся вниз по пищеводу и затем сытно разбухающее в желудке, словно наполняющее его обильной трапезой.
Эффект незамедлительно сказался на всех. Вместе с тем, как на щеки возвращался румянец исчез унылый вид; все вдруг принялись оживленно говорить, недавнего уныния как небывало.
– Где ты это раздобыл? – полюбопытствовал Доггинз.
– В машине.
Тот только странно покосился, но ничего не сказал.
Квартира, как выяснилось, состояла из кухни и двух спален.
Стены кухни покрывала темная плесень, а красная плитка на полу была наполовину завалена обвалившейся с потолка штукатуркой. А вот в спальнях оказалось на удивление сухо, к тому же там нашлись одеяла, пуховики и подушки. Люди заинтересовались обнаруженной в платяных шкафах одеждой, некоторые даже попытались примерить. В целом, сошлись на том, что мужская одежда тех давних времен – особенно штаны – так же смешна, как и нелепа, а вот женские платья ничего, более-менее практичные.
Уллик обнаружил стенной бар, полный бутылок и бокалов. Глаза у Доггинза заблестели, он разглядывал какую-то бутылку с янтарной жидкостью.
– Шотландское виски. Древний налиток, вроде вина. Я однажды случайно нашел такую в затопленных развалинах.
Он отколупнул с горлышка фольгу, свернул пробку и понюхал, затем под обеспокоенные взгляды поднес бутылку к губам. Все с тревогой следили, ожидая, что он сейчас свалится или начнет отплевываться, а тот, наоборот, лишь звучно причмокнул и приложился еще раз, дольше прежнего.
Протянул бутылку Найлу.
– Попробуй-ка.
Найлу напиток показался до крайности неприятным и соответствующим виду, совсем не как та золотистая жидкость, что они на двоих отведали с Одиной в ладье.
Однако через несколько минут до него дошло, что действие у напитка во многом то же: смягчает, обволакивает приятной теплотой, и настроение повышается.
Глядя, как другие разливают огнедышащую жидкость по бокалам, Найл ощутил такой прилив чувств, что даже сам удивился. Ему показалось, будто все участвуют сейчас в каком-то странном мистическом обряде или ритуале кровного братания.
Ощущение длилось всего несколько секунд, но было при этом удивительно насыщенно.
Впервые в жизни Найл был так дивно, до краев преисполнен любви к соплеменникам, ко всему человечеству. Эти парни, которых он и по именам-то толком не знал, – Уллик. Йорг, Криспин, Гастур, Ренфред, Космин – сделались внезапно так же дороги, как родная мать или брат.
Огонь светильников постепенно повысил температуру, в комнате установилось приятное тепло. И тут все учуяли неприятный запах гниющей плоти. Найлу он был уже знаком, поэтому он через секунду понял, что исходит он от тела, распростертого в углу.
Лицо трупа сделалось лиловым, а лодыжки и запястья стали распухать.
Царапина на внутренней стороне предплечья превратилась в черную зияющую рану – смрад, похоже, исходил в основном от нее.
Тело Киприана отволокли на кухню и оставили лежать под столом. Милон, помедлив, накрыл его еще и пластиковой клеенкой. Настоял на том, чтобы один светильник из почтения оставили гореть рядом на табурете (Киприан был ему двоюродный брат).
Внезапно всех сморила усталость. Найл хотел еще разглядеть, что там за книги в книжном шкафу, но перед глазами все плыло. В последний раз сомкнуть глаза ему доводилось лишь сутки назад. Укутавшись по плечи в одеяло, он устроился в кресле и не стал противиться накатившейся дремоте. Говор вокруг проникал словно сквозь плотный слой ваты, навевая вместе с тем уютное, беспечное чувство.
Сон – глубокий, без сновидений – накрыл, словно волной.
Очнулся Найл от какого-то неуютного ощущения, будто к лицу пристало что-то липкое. Он инстинктивно поднял руку, пытаясь смахнуть это самое с лица – вроде отстало. В комнате горел теперь единственный светильник, все спали вповалку.
Тишина на какую-то секунду встревожила, затем до Найла дошло, что ветер прекратился и дождь не стучит больше в окна. В соседнем кресле негромко похрапывал Доггинз. Возле его ноги, широко раскрыв рот, спал на спине черноволосый парень по имени Космин. Его, похоже, донимали, тревожные сны: вон как вздрагивает, втягивая воздух.
И тут до Найла донесся звук. Он был очень тихий, едва уловимый: жидкий, чавкающий всхлип с оттенком, напоминающим шорох сухих листьев.
Найл по непонятной причине увязывал его с переживаемым во сне удушьем.
Вначале казалось, что звук доносится откуда-то с той стороны входной двери – может, дождевая вода скопилась. Однако нет, это где-то на кухне. Когда попытался двинуться, череп пронзила боль – надо же, заснул, забыв отвернуть медальон от груди. Полез под рубаху, перевернул его; облегчение не замедлило сказаться.
Найл осторожно поднялся, забыв удержать свалившееся на пол одеяло, и снял со стола светильник. Перешагивая через лежащих, пошел на кухню.
От увиденного он невольно ахнул и попятился. Под столом тяжело хлябала серая студенистая масса, пузырясь; вздымался ее грязноватый верх. Найл, нагнувшись, поднес светильник и тогда понял, что произошло. Через дыру в потолке в помещение пробрался гриб-головоног и теперь поглощал труп.
Найл поднял лежащий на полу веник и ткнул им в пузырящуюся массу – никакой реакции.
– Что это? – прошептали сзади. Своей возней Найл разбудил Доггинза. Завидев гриб, тот подался назад от отвращения. Постояв несколько секунд, передернул плечами:
– А что, может, это как раз и есть наилучший выход.
Бластер он направил на край барьера, пониже трубки. Озаренное голубоватым сполохом замкнутое пространство на миг уподобилось колдовской пещере; Найлу почему-то бросилось в глаза, как отлетевшие мелкие искорки затрещали у Доггинза в волосах.
Видя, что барьер накаляется вначале докрасна, а затем уже и добела, все опасливо подались назад, поднявшись на несколько ступеней.
Бисеринками пота скатилось вниз несколько капель расплавленного металла, затем образовалось отверстие размером с кулак. Послышался щелчок, и барьера не стало. Мелькнув едва уловимой рябью, он исчез в стене, опередив даже раздвижную трубку, упавшую секундой позже.
Найл. нагнувшись поднять трубку, чертыхнулся: металл обжег пальцы. Он опустился на колени и внимательно осмотрел ее при свете светильника. Невероятно, металл даже не помялся.
Найл снова вытянул вперед руку с трубкой. На этот раз ничего не произошло. Какой бы механизм ни управлял барьером-лезвием, он вышел из строя от жара.
Еще метров сорок, и они очутились перед тяжелой, напоминающей тюремные ворота решеткой. Вид у нее был грозный, однако под лучом бластера замок продержался лишь пару секунд.
В десяти метрах отсюда, под лестницей находилась еще одна стальная дверь, массивная, с замком-шифром. Доггинз поднял бластер, но, передумав, медленно опустил.
– Нет, с этой поступим аккуратно.
Найл восхищенно наблюдал, как тот приник ухом к диску, затем кончиками пальцев стал аккуратно двигать туда-сюда ручку. Минут через десять послышалось несколько щелчков, и Доггинзу удалось, толкнув, отворить дверь.
Вот тогда-то они и поняли, насколько прозорливо поступил Доггинз, решив-таки не использовать бластер.
Прямо за дверью чуть ли не вплотную стояли красные ящики с черепом и скрещенными костями.
Видимо они представляли собой последний барьер. Когда, в конце концов, их перетаскали и оставили в коридоре, в колеблющемся пламени светильников выявился длинный, с низким потолком каземат, полный деревянных ящиков и металлических коробок.
Люди стояли при входе, подняв над головой светильники. Найл мельком взглянул на лицо Доггинза. Глаза у него светились одухотворенно, как у человека, достигшего своей жизненной цели.
– Ты знал, что такое место существует? – поинтересовался Найл.
Доггинз тяжко вздохнул, словно очнувшись от сна.
– Одни слухи. Но на самом деле я не очень во все это верил. – Он глубоко вздохнул. – Боже, здесь припасов хватит на настоящую войну.
Он двинулся вперед, вглядываясь в налепленные на ящиках ярлыки.
– Ракеты, зажигательные бомбы, кассетные заряды, атомные гранаты… – Он походил на верующего, слепо ворожащего губами молитву.
Найл повернулся к Милону:
– Давай, веди остальных.
Когда Милон удалился, Найл нагнал Доггинза, светильник которого теплился где-то в дальнем конце каземата.
Любителя оружия он застал сидящим на ящике с боеприпасами, с опущенными между колен руками.
– С тобой все в порядке?
– Да. А что?
– Вид у тебя не совсем здоровый. Доггинз медленно повел головой из стороны в сторону.
– Нет, я не болен. Просто… жутковато мне как-то.
– С чего?
– Из-за этой мощи. – Доггинз не мигая смотрел перед собой. Найл опустился возле него. – Ты знаешь, что она в себе таит? Это же сила, способная переделать мир. Обладая которой, можно творить, что все захочешь… Абсолютно все.
– И свергнуть пауков?
– Ну да, даже это.
Найла охватила растерянность.
– Я не понимаю. Ведь порох был у вас всегда?
– Да что порох! – усмехнулся Доггинз. – Ты вот это видишь?
Он указал на штабель черных металлических ящичков, каждый сантиметров пять толщиной и тридцать длиной.
Сверху на стене виднелся ярлык с надписью: «А. Л. Р.»
– «А. Л. Р.» – это что такое?
– Это автоматический лазерный расщепитель. – Доггинз подошел к штабелю, снял верхний ящичек и открыл. – Больше известен как «жнец».
– Да, приходилось слышать.
Но Доггинз не слушал. Он смотрел в ящичек с задумчивым, можно сказать, присмиревшим выражением лица. Протянув руку, он извлек оттуда оружие.
Размеры разочаровали: миниатюрное, просто игрушечное. Черное, сантиметров пятьдесят длинной, с коротким деревянным ложем и таким же коротким, мощно укрепленным стволом. Под стволом находилась плавно изогнутая рукоятка.
Доггинз, не выпуская оружия из рук, возвратился туда, где сидел, и стал медленно, изучающе его рассматривать. Обращался бережно, как с новорожденным младенцем.
– Ты прежде такое видел? – поинтересовался Найл.
– Чтоб исправное, нет. Остальные дожидались у дверей.
– Идите сюда, – позвал Доггинз, – хочу вам кое-что показать.
Оружие, покачиваясь, висело стволом вниз на заплечном ремне.
– Интересно, парни, из вас хоть кому-нибудь могло бы забрести в башку, что перед вами самое губительное оружие всех времен и народов?
– Страшнее водородной бомбы? – изумленно воскликнул Милон.
– Гораздо. Водородную бомбу из-за ее тупой, безразличной силы никто не осмеливался применять. Этой же штучкой, в зависимости от надобности, можно слизнуть и отдельного человека, и целую армию.
– Оно мощнее твоего бластера? – спросил Милон.
– Безусловно. И куда более точное. Недостаток бластера в том, что его луч рассеивается, поэтому прок от него может быть лишь до сотни метров, не больше. У этой же штуковины радиус действия две мили.
– Не слишком ли? – засомневался Найл.
– Нет, потому что его можно регулировать. Этот рычажок позволяет увеличивать и уменьшать радиус действия. Поставить на ноль – и оружие вообще не выстрелит. Единица – и радиус действия составит двадцать метров, и так далее до десятой отметки. Если требуется снести стену, а оружие стоит на «десятке», то все кончится тем, что в руины обратится полгорода.
Доггинз повернулся к подручному Милона:
– Уллик, раздай-ка по штуке каждому. Затем надо будет, чтобы все поупражнялись с рычажком диапазона. И зарубите себе на носу, что оружие никогда – слышите, никогда – нельзя наводить на человека, если только его не требуется прикончить.
При слове «прикончить» у Найла внутри что-то болезненно сжалось, будто холодом повеяло.
Не от самого слова, а от того, как произнес его Доггинз – так, будто речь шла о чем-то совершенно заурядном, обыденном.
Милон вручил Найлу жнец.
Для своего размера оружие было удивительно тяжелым, по меньшей мере килограммов восемь; основная тяжесть приходилась на цилиндрический ствол с расплющенным внизу рычажком ограничителя.
Сам центр тяжести рассчитан был так, что приклад упирался в мышцу над бедром, а левая рука удобно обхватывала выемку за стволом.
Придав оружию такое положение, Найл почувствовал смятение и растерянность: впечатление, будто жнец смутно ему знаком, словно он управлялся с ним всю свою жизнь.
Доггинз тем временем изучал другие отсеки склада. Он отыскал где-то лом и в пару приемов взломал длинный деревянный ящик-футляр. В ящике лежала длинная металлическая труба и несколько продолговатых тупоносых снарядов.
Доггинз хохотнул от удовольствия, подкинув один из них на руках.
– Взгляни на этого красавчика.
– Что это?
Доггинз указал на трубку.
– Это таран Бродского. Самое эффективное противотанковое оружие всех времен. Прошибает практически все в радиусе мили. – Он ласково посмотрел на снаряды. – Такой штуковиной можно пробить дыру в десятиметровой стене.
– А это что за штуки? – спросил кто-то.
– Зажигательные бомбы. Много их там?
– Дюжина ящиков.
– Хорошо. Проследи, чтобы каждый набрал себе полные карманы. И готовься к отходу.
Он аккуратно накрыл футляр крышкой.
– Не возражаешь, если задам вопрос? – спросил Найл.
– Валяй.
– Когда мы нынче выходили вечером, ты надеялся отыскать жнецы?
– Разумеется.
– Так вот что тебя заставило изменить решение?
– Какое решение?
– Ну, выступить против пауков. Доггинз покачал головой.
– Давай определимся вот в чем. Я не намерен выступать против пауков. Это, – он взвесил жнецы на ладонях, – не для боя. Это для торга.
– Какого именно?
– Насчет свободы.
– Но разве…?
– Свободы от любых посягательства, – перебил Доггинз. – Почему, думаешь, мы пользуемся масляными светильниками, а не электрическими фонарями? Почему я всякий раз тру это треклятое огниво вместо того, чтобы пользоваться спичками? Из-за пауков.
– Я не думал, что они как-то ущемляют жуков.
– Как было сказано в Договоре Примирения: «Ни одному из слуг жуков не будет позволено использовать или создавать механизмы». Так что ни динамо, ни моторов, ни компьютера, ни даже механических часов. И вот так уже два с лишним столетия.
– А что они сделают, если вы отклонитесь от договора?
– Очевидно, пойдут войной. И тогда уж, конечно, не успокоятся, пока не уничтожат всех нас.
– Они могут вас уничтожить?
– Запросто. Когда договор еще только заключался, пауки и жуки по численности были примерно равны. Теперь пауки превосходят жуков в тысячу раз. – Доггинз, осклабившись, погладил жнец. – Но с этой-то штуковиной мы изменим соотношение.
Милон, подойдя, поднял приветственно левую руку.
– Мы готовы, распорядитель.
– Хорошо. Поднимай всех на плац, и дожидайтесь меня.
– Что случилось бы, отыщи пауки это место? – поинтересовался Найл.
– Какая разница. Им все равно сюда не пробраться.
– Тебе не следует недооценивать Каззака.
– Я про это ничего не говорил. – Они приблизились к двери. – Помоги мне перенести ящики.
Они поставили на прежнее место ящики со взрывчаткой, вынесенные в коридор. Когда водрузили на штабель последний, Доггинз затворил массивную дверь и провернул диск замка-шифра. Затем взмахнул ломом и орудовал им до тех пор, пока искореженный диск не слетел на пол.
– Вот так. Пускай теперь Каззак пробует открыть. Как бы потом жалеть не пришлось.
Когда поднимались по бетонным ступеням, Доггинз остановился и положил руку Найлу на предплечье.
– Мне надо тебе кое-что сказать.
– Да?
– Знаешь… Спасибо тебе, что помог выйти на это место. Может, в один из дней я смогу неплохо тебе пригодиться.
– Считай, что ты уже это сделал, – улыбнулся Найл.
Снаружи было неожиданно темно. Разгулялся ветер, луну затенила темная туча. Язычки масляных светильников, казалось, лишь усиливали окружающую мглу. Доггинз в сердцах ругнулся.
– Не нравится мне это. Получается, раскоряки могут нас видеть, а мы их нет.
– Тогда давай дождемся рассвета. Доггинз, одолевая нерешительность, покачал головой:
– Не хочу здесь ни минуты лишней задерживаться.
– Что будем делать с беднягой Киприаном? – спросил кто-то.
– Придется оставить его здесь.
– Неужели нам нельзя отыскать место, где можно будет его похоронить?
– Ладно, – махнул рукой Доггинз, – берите его с собой.
Четверо подхватили – двое за руки, двое за ноги. Доггинз повел людей к задним воротам. Вынул из кармана бластер.
– Хочу вам кое-что показать. Смотрите. Он направил бластер в центр металлической створки ворот и нажал на спуск. Из ствола вырвался голубой просверк-молния, запахло нагретым металлом. Ворота накалились докрасна, затем добела. Но металл, к удивлению, плавиться не собирался. Доггинз опустил бластер.
– Это особый тугоплавкий металл, называется латрик – специально против террористов. Вся стена сделана из такого материала. А теперь смотрите.
Он сдвинул на жнеце предохранитель, затем направил оружие на ворота. Мелькнувший из ствола тонкий голубой луч напоминал светящийся изнутри стеклянный прутик. Там, где он упирался в ворота, в металле протаивала дырочка.
Доггинз небрежно водил жнецом; из оружия рвались крохотные язычки голубого огня, оставляя за собой тонкую прямую линию.
Несколько секунд, и Доггинз вырезал в воротах небольшой квадрат. Тот вывалился наружу с тяжелым грохотом, подчеркивающим его нешуточный вес. Толщина металла, судя по всему, была около десяти сантиметров.
– Гасите светильники, – скомандовал Доггинз, – и все за мной. Оружие держать наготове, но без приказа не стрелять!
Он пошел впереди. Проходя через пролом в воротах, Найл рискнул дотронуться пальцем до металла – холодный.
Неожиданно все остановились как вкопанные. Найл подумал, что люди просто осваиваются в темноте, но тут до слуха донесся мягкий приглушенный стук – безошибочно, уронили тело.
Сам Найл, выйдя за ворота, так и замер, будто парализованный, не успев сделать и шага. Когда из-за тучи показалась луна, люди увидели поджидающих их пауков. Они стояли на той стороне мостовой и походили на черные изваяния. Свет луны отражался в невозмутимых глазах.
На этот раз Найл не чувствовал страха. Он даже обратил внимание: хотя паралич сковал мышцы так, что даже руки отнялись (впечатление такое, будто тугой жгут прекратил доступ к ним крови), глаза двигались вполне нормально, а мозг вообще не ощущал гнетущего давления.
Более того, поскольку медальон все так же оставался повернутым внутрь, Найл способен был усугублять сосредоточенность, нагнетая знакомое ощущение единой силы. Стоило ее напрячь, как онемелость в руках и ногах начинала рассасываться, а если расслабиться, конечности вновь перехватывало.
До смешного отрадно чувствовать, что ты можешь забавляться, играя со своим бессилием, как кот с мышью.
Найл напрягся сильнее, от плеч до ступней, и высвободилось все тело. Ясно было, что пауки совершенно не сознают, что с ним сейчас происходит.
Вот один двинулся в их сторону, и Найл понял, что настало время действовать. Он поднял жнец и нажал на спуск. Ничего не произошло.
Найл понял, что забыл снять оружие с предохранителя. Сдвинул большим пальцем ограничитель вперед и снова нажал.
Паук исчез. Исчезло и дорожное ограждение за ним, а заодно и большая часть фасада соседнего здания. Голубая спица света ослепила своей насыщенностью, а в мышцы живота ощутимо ударила отдача.
Когда отпустил спусковой крючок, глаза все еще слепило от сверкнувшей вспышки. Воцарившаяся моментально тишина была пугающей и неестественной.
Другие пауки – их было примерно шестеро – по-прежнему стояли неподвижно – только теперь это была неподвижность шока.
И уже повернув на них жнец, Найл понял, что этого можно и не делать. Их сила воли лопнула, как мыльный пузырь, ухе в тот момент, когда исчез первый из них. Они были словно связаны меж собой незримой пуповиной, и мгновенная гибель одного эхом сказалась на других. Вот почему, уже направив оружие, Найл не выстрелил. Их беспомощность действовала обезоруживающе.
Пока он колебался, сквозь тьму упруго хлестнул другой луч и ударил ближайшего паука, затем сместился и срезал остальных прежде, чем они успели пошевелиться.
Эффект одновременно и зачаровывал и вызывал дурноту. Луч рассек тварей пополам, словно громадный нож, раскромсав еще и стоящее сзади заграждение. Спустя секунду воздух наполнился смрадом жженой плоти. Верхние половины паучьих туловищ скатились в канаву, а ноги и нижняя часть осели на мостовую.
Ничто здесь не указывало на насильственную смерть – они и дернуться не успели. Туши выглядели так, словно никогда не были живыми. Все произошло очень быстро, просто молниеносно.
Доггинз опустил жнец. Кивнул на оружие у Найла в руках:
– Ты слишком рванул ограничитель.
– Вижу. – Ограничитель стоял на «пяти».
– Но все равно спасибо.
Все, как по команде, обступили Найла. Кто лез обниматься, кто тряс руку, кто восторженно колотил по спине, да так, что Найл невольно морщился. Такая бурная благодарность, одновременно и словом, и делом, ошеломляла – люди как бы вымещали ею пережитый ужас. Парализующее воздействие на волю они пережили впервые, и ощущение потрясло их сильнее, чем гибель товарищей.
Немудрено: на несколько секунд они утратили самое основное из того, что присуще человеку, – контроль над собственным телом.
Чувство, сходное с темным предчувствием близкой смерти.
– Ладно, хватит, – сказал Доггинз, – надо трогаться.
Он снял оружие с предохранителя. Когда нажал на спуск, Найл невольно зажмурился.
Открыв глаза, увидел, что останки пауков исчезли, на их месте в мостовой образовалась неглубокая воронка.
– А не лучше будет остаться в крепости до наступления дня? – спросил Найл.
– Да, но только не в крепости. Они первым делом сунутся туда. Лучше отыщем подвал где-нибудь в другом месте. – Он повернулся к Милону. – Ну что, понесете Киприана дальше?
– Как скажете, – поколебавшись, ответил тот. Доггинз направил на труп оружие, но, похоже, передумал.
– Несите дальше. Попробуем спрятать, а там, если удастся, прихватим его на обратном пути.
Когда поднимали тело, на мостовую упали первые капли дождя. В разгулявшейся мгле люди не могли даже различать друг друга. Так и брели, сбившись в кучу и поминутно друг на друга налетая, но даже и это было приятно – хоть и сталкиваешься, да со своими. Упруго хлестнувший порыв промозглого ветра указал, что вышли на угол улицы. Тут Доггинз спросил у Найла:
– Ты примерно прикидываешь, где мы сейчас?
– Вон в той стороне городской зал собраний.
– Хорошо, давай к нему.
В недолгом проблеске лунного света стала видна идущая на север улица. Широкая, и дома сравнительно целы. Паутины сверху не было, поэтому шли не таясь, прямо по середине проезжей части.
Но общее продвижение замедлял вес мертвого человека.
Не успели пройти и полквартала, как Доггинз сказал:
– Здесь стоп. Опустите его. Сейчас посмотрим – может, подвал где отыщется.
Они дожидались, зябко ежась на ветру, обтекающем, будто ледяное течение.
Минуту-другую спустя ниже уровня мостовой затеплел желтоватый язычок огня. Следом полыхнула голубая вспышка бластера. Голос Доггинза:
– Порядок. Заносите сюда.
Он ждал внизу лестницы, ведущей вниз, в полуподвал. Дверь за спиной была открыта. Как раз когда втянулись внутрь, дождь хлынул как из ведра. Открытую дверь подхватил порыв ветра и резко за ними захлопнул. Огонек светильника освещал большую меблированную комнату.
Пол был покрыт ковром; стояли столы, массивные кресла и книжный шкаф со стеклянными дверцами. Даже Найл догадался, что когда-то это была уютная квартира. Теперь здесь пахло пылью, плесенью и распадающейся штукатуркой.
Тем не менее, шум дождя на мостовой, сотрясающий окна ветер вызывали у всех уютное чувство защищенности от непогоды.
Шторы на окнах были из тяжелого гладкого материала, не то что те, рваные, расползающиеся в канцелярии. Задернув их, Доггинз позволил запалить все светильники. Тяжелое кресло подставили вплотную к двери, чтобы не распахнуло ветром (замок был безнадежно сломан бластером). Затем, как могли, устроились и стали дожидаться рассвета.
Вид у всех был обреченный, поникший – многие, видно, едва держались, чтобы не сорваться. Всего несколько часов назад они были на седьмом небе, с веселой бесшабашностью рассуждали о том, как скинут пауков. А теперь вот троих уже нет, а остальные уж, наверное, и не чают вернуться домой.
Тем не менее никто не пытался роптать, выговаривая Доггинзу за то, что вверг их в такую переделку. Глядя на бледные, осунувшиеся лица этих людей, Найл чувствовал восхищение и жалость.
Вот один вынул из кармана яблоко и принялся его жевать, и Найл моментально вспомнил про пищевые таблетки. Вынул коробочку из кармана.
– Кто-нибудь хочет есть?
Все с надеждой подняли головы, но при виде крохотных коричневых пилюль лица снова вытянулись.
Тем не менее, каждый взял по одной; даже Доггинз, поначалу досадливо отмахнувшийся, не устоял перед соблазном.
Найл, пососав свою, несколько следующих минут наслаждался тем, что ощущал густое тепло, льющееся вниз по пищеводу и затем сытно разбухающее в желудке, словно наполняющее его обильной трапезой.
Эффект незамедлительно сказался на всех. Вместе с тем, как на щеки возвращался румянец исчез унылый вид; все вдруг принялись оживленно говорить, недавнего уныния как небывало.
– Где ты это раздобыл? – полюбопытствовал Доггинз.
– В машине.
Тот только странно покосился, но ничего не сказал.
Квартира, как выяснилось, состояла из кухни и двух спален.
Стены кухни покрывала темная плесень, а красная плитка на полу была наполовину завалена обвалившейся с потолка штукатуркой. А вот в спальнях оказалось на удивление сухо, к тому же там нашлись одеяла, пуховики и подушки. Люди заинтересовались обнаруженной в платяных шкафах одеждой, некоторые даже попытались примерить. В целом, сошлись на том, что мужская одежда тех давних времен – особенно штаны – так же смешна, как и нелепа, а вот женские платья ничего, более-менее практичные.
Уллик обнаружил стенной бар, полный бутылок и бокалов. Глаза у Доггинза заблестели, он разглядывал какую-то бутылку с янтарной жидкостью.
– Шотландское виски. Древний налиток, вроде вина. Я однажды случайно нашел такую в затопленных развалинах.
Он отколупнул с горлышка фольгу, свернул пробку и понюхал, затем под обеспокоенные взгляды поднес бутылку к губам. Все с тревогой следили, ожидая, что он сейчас свалится или начнет отплевываться, а тот, наоборот, лишь звучно причмокнул и приложился еще раз, дольше прежнего.
Протянул бутылку Найлу.
– Попробуй-ка.
Найлу напиток показался до крайности неприятным и соответствующим виду, совсем не как та золотистая жидкость, что они на двоих отведали с Одиной в ладье.
Однако через несколько минут до него дошло, что действие у напитка во многом то же: смягчает, обволакивает приятной теплотой, и настроение повышается.
Глядя, как другие разливают огнедышащую жидкость по бокалам, Найл ощутил такой прилив чувств, что даже сам удивился. Ему показалось, будто все участвуют сейчас в каком-то странном мистическом обряде или ритуале кровного братания.
Ощущение длилось всего несколько секунд, но было при этом удивительно насыщенно.
Впервые в жизни Найл был так дивно, до краев преисполнен любви к соплеменникам, ко всему человечеству. Эти парни, которых он и по именам-то толком не знал, – Уллик. Йорг, Криспин, Гастур, Ренфред, Космин – сделались внезапно так же дороги, как родная мать или брат.
Огонь светильников постепенно повысил температуру, в комнате установилось приятное тепло. И тут все учуяли неприятный запах гниющей плоти. Найлу он был уже знаком, поэтому он через секунду понял, что исходит он от тела, распростертого в углу.
Лицо трупа сделалось лиловым, а лодыжки и запястья стали распухать.
Царапина на внутренней стороне предплечья превратилась в черную зияющую рану – смрад, похоже, исходил в основном от нее.
Тело Киприана отволокли на кухню и оставили лежать под столом. Милон, помедлив, накрыл его еще и пластиковой клеенкой. Настоял на том, чтобы один светильник из почтения оставили гореть рядом на табурете (Киприан был ему двоюродный брат).
Внезапно всех сморила усталость. Найл хотел еще разглядеть, что там за книги в книжном шкафу, но перед глазами все плыло. В последний раз сомкнуть глаза ему доводилось лишь сутки назад. Укутавшись по плечи в одеяло, он устроился в кресле и не стал противиться накатившейся дремоте. Говор вокруг проникал словно сквозь плотный слой ваты, навевая вместе с тем уютное, беспечное чувство.
Сон – глубокий, без сновидений – накрыл, словно волной.
Очнулся Найл от какого-то неуютного ощущения, будто к лицу пристало что-то липкое. Он инстинктивно поднял руку, пытаясь смахнуть это самое с лица – вроде отстало. В комнате горел теперь единственный светильник, все спали вповалку.
Тишина на какую-то секунду встревожила, затем до Найла дошло, что ветер прекратился и дождь не стучит больше в окна. В соседнем кресле негромко похрапывал Доггинз. Возле его ноги, широко раскрыв рот, спал на спине черноволосый парень по имени Космин. Его, похоже, донимали, тревожные сны: вон как вздрагивает, втягивая воздух.
И тут до Найла донесся звук. Он был очень тихий, едва уловимый: жидкий, чавкающий всхлип с оттенком, напоминающим шорох сухих листьев.
Найл по непонятной причине увязывал его с переживаемым во сне удушьем.
Вначале казалось, что звук доносится откуда-то с той стороны входной двери – может, дождевая вода скопилась. Однако нет, это где-то на кухне. Когда попытался двинуться, череп пронзила боль – надо же, заснул, забыв отвернуть медальон от груди. Полез под рубаху, перевернул его; облегчение не замедлило сказаться.
Найл осторожно поднялся, забыв удержать свалившееся на пол одеяло, и снял со стола светильник. Перешагивая через лежащих, пошел на кухню.
От увиденного он невольно ахнул и попятился. Под столом тяжело хлябала серая студенистая масса, пузырясь; вздымался ее грязноватый верх. Найл, нагнувшись, поднес светильник и тогда понял, что произошло. Через дыру в потолке в помещение пробрался гриб-головоног и теперь поглощал труп.
Найл поднял лежащий на полу веник и ткнул им в пузырящуюся массу – никакой реакции.
– Что это? – прошептали сзади. Своей возней Найл разбудил Доггинза. Завидев гриб, тот подался назад от отвращения. Постояв несколько секунд, передернул плечами:
– А что, может, это как раз и есть наилучший выход.