- Еда готова.
Найл зевнул и, приподнявшись, занял сидячее положение.
Симеон протянул ему чашку с горячим варевом и толстый ломоть хлеба. Костер превратился в массу ярко тлеющих углей. Кто-то успел подбросить несколько свежих поленьев, сейчас займутся огнем.
- Я долго спал?
- Часа два-три.
- А мне поесть? - послышался голос из затенения. Симеон удивленно обернулся.
- Ты проснулся, Милон? Еды вволю. Тебе как - побольше?
- Я голодный, как зверь, - голос у Милона был внятным и твердым. Доггинз с Симеоном переглянулись. Симеон начал ложкой начерпывать варево в чашку.
- Ты лежи, я поднесу.
- Да чего лежать, належался уже.
Неожиданно для всех Милон появился к костру. Туника вся в складках, измятая, на голове чертополох, однако румянец возвратился на щеки. Милон неожиданно расхохотался.
- Это что еще за чучело? - он указал на шкуру животного.
- Вот его ты сейчас и попробуешь. Вид, может, и неказистый, но вкус неплохой.
Милон поднял чашку и, вытянув пальцами ножку, вгрызся в нее зубами.
- М-м-м, вкус отменный. Лучше крольчатины. Действительно, мясо странного создания напоминало орех и было нежное, как у ягненка.
- Ты как, мог бы отправиться завтра? - спросил Доггинз, будто невзначай.
Милон, жуя, размашисто кивнул.
- Было бы здорово. Мне здесь уже до смерти надоело.
- Отлично. Утром выходим.
Пока Милон ел, Симеон с Доггинзом пристально его разглядывали, не веря своим глазам. Какое преображение! Милон, не сознавая, что сейчас буквально вернулся с того света, ел с самозабвением оголодавшего ребенка.
Найл справился со своей порцией, допив до дна, завернулся в одеяло и лег. Не прошло и минуты, как он канул в глубокий сон без сновидений.
Когда открыл глаза, луна еще не сошла, но небо залилось предрассветной синевой. Остальные собирали уже мешки и скатывали одеяла; Найлу, очевидно, хотели дать поспать еще.
Рассевшись вокруг небольшого костерка, разговелись сухарями и фруктами. Когда высветило, начали подавать голоса птицы, и макушки деревьев зашелестели в предрассветном ветре. У Симеона и Доггинза вид был задумчивый; Найл понял, что размышляют, как-то их встретят дома. У Милона с лица не сходила блаженная улыбка - видно, предвкушал по возвращении что-то приятное. Манефон, вяло пожевывая, глядел перед собой и откликался лишь изредка, когда к нему обращались. Сердце у Найла сжималось от жалости при виде его уныло равнодушного лица.
- Ну, как порешили, каким путем пойдем? - осведомился Симеон.
- Тем же, что и пришли, наверное, - предположил Доггинз.
- Почему бы не прямо через низину? - спросил неуверенно Найл.
По лицу Симеона пробежала тень.
- Опасно. Там полно болотных гадюк, ортисов, клопов-упырей и вообще Бог знает чего,- он поглядел в сторону Манефона и глазами показал: мол, какой тут риск, со слепым-то на руках. Словно прочитав мысли Симеона, Манефон проронил:
- Ничего страшного, если и рискнете. Доггинз повернулся к Найлу:
- Ты что думаешь?
- Пожалуй, ничего не случится, если пойдем низиной, - после некоторой паузы ответил Найл.
Симеон перевел недоверчивый взгляд на Доггинза.
- Если Найл так считает, - рассудил тот, - то, пожалуй, я и возражать не стану.
Симеон пожал плечами. Во взгляде читалось: в таком случае, потом меня не винить.
Через десять минут вышли. Солнце к этому времени поднялось над макушками высоких хвойных деревьев, что на гребне холма. Болота и заросли вдали дышали туманом. Растение-властитель напоминало большое, обрамленное ниспадающими локонами лицо, смотрящее в сторону моря. Посмотрев на него, Найл ощутил приток неожиданной силы. Сила влилась в него, наводнив безудержным восторгом и внезапным видением окрестностей. Мелькнуло и кануло, но в уме возник ровный свет уверенности и возвышенной радости. Осознал Найл еще и то, что его отношение к чужеродной силе изменилось. Пару дней назад он считал ее какой-то разнузданной, грубой и неорганизованной. Теперь, понимая, что предназначается она не для него, он мог любоваться самим ее размахом так же беспристрастно, как, скажем, шумом ветра или морским прибоем.
Они теперь шагали на север, к морю, вдоль травянистой полосы, разделяющей высокий тростник и лес. Двигались цепочкой - впереди Симеон, за ним Доггинз, следом Манефон, с Найлом и Милоном по бокам. Продвигались медленнее обычного. Там, где встречались кочки или какой-нибудь куст, приходилось брать Манефона за руки и помогать. Предупредительность старались выказывать как можно реже: Манефон нервничал, убеждая, что при свете кое-что в общем-то различает. Но понятно, это он сам себе пытался внушить, что зрение возвращается: неуверенная поступь и отсутствие ориентации беспощадно выдавали его полную беспомощность.
Примерно через милю тростник сменился болотистым участком с лужами-загноинами и пучками колючей темно-зеленой травы. Почва под ногами стала мягкой и пористой, как губка. Изменился и вид у леса. Деревья справа пошли сплошь кривые, низкорослые. В обилии встречались колючие кусты, среди которых Найл распознал опасный мечевидный куст с плодами в желтых и лиловых крапинах. Тут и там на глаза попадался куст покрупнее, с желтыми мясистыми листьями и плодами темно-зелеными, в форме тыквы, каждый величиной с большой грейпфрут. Некоторые из тех плодов успели лопнуть от спелости, обнажая кораллового цвета мякоть с крупными семенами, а на землю капля за каплей сочился густой сиропистый сок. Запах был стойким и невыразимо приятным.
- Как они называются, не знаешь? - спросил у Симеона Найл.
- Нет. Но что-то они мне не внушают доверия.
- Почему же?
- Слишком хорошо пахнут.
Они приостановились подышать подольше этой прелестью, пока стояли, один из плодов надтреснул (было даже слышно), и две его половины медленно разделились, словно уста. На кожицу плода опустился привлеченный запахом жук-сухотел и, нагнув голову, приник к мякоти. И тут плод неожиданно вновь обрел целостность. Насекомое билось, не в силах выдернуть голову из створок, сомкнувшихся моментально, как веки. Очевидно, растение способно было всасывать, так как пока смотрели, насекомое постепенно, сантиметр за сантиметром втянулось внутрь. Наконец, исчезли бьющиеся в воздухе задние лапы.
- Но уж людям-то, понятно, вреда от него нет? - спросил Манефон.
- Я бы не стал на это делать ставку, - только и сказал Симеон.
Найл, сделав над собой усилие, посмотрел на куст вторым зрением. Разглядел, и мурашки забегали по спине. От куста веяло немой угрозой, как от смертоносца, готового вогнать в добычу клыки. Было видно, что в гуще крупных мясистых листьев, таких безобидных снаружи, кроются ветки, гибкие и хваткие, словно щупальца, и у каждой на конце жало.
Когда двинулись дальше, почувствовалось разочарование куста: он ожидал, чтобы один из них подошел сорвать плод. Почва становилась все податливей, и когда спустились на самое дно низины, стала такой вязкой, что нога с каждым шагом уходила по щиколотку. Пришлось потуже затянуть на башмаках завязки, не то прощай обувка. Можно было подняться туда, где земля понадежней - где деревья - но все безотчетно ощущали, что это небезопасно. Почти всюду под деревьями торчала поросль, а в отдельных местах землю покрывал бледно-зеленый мох. Найл, достаточно уже изучивший Дельту, догадывался, что именно такие пятачки скрывают ловушку. Уж лучше было с чавканьем пробираться по сравнительно безопасному болоту, хоть с каждым ша-том наружу исторгался бы запах гнили. Когда сделал попыт-ку оглядеться, применив двойное зрение, - становилось труднее по мере того, как нарастала усталость - почувствовал, что отряд изучают невидимые глаза. Вместе с тем, всякая живность не особо попадалась по дороге, разве что птицы, да еще змея проскользнет иногда.
Через пару часов, когда солнце набралось силы, усталость одолела настолько, что двигались у трудом, и Найл начал уже подумывать, а правильно ли вообще поступили, отправившись низиной. Но тут почва под ногами сделалась тверже, и пошла постепенно на уклон, а колючая болотная трава уступила место песколюбу, который, как известно, растет на сухих местах. Путники не заметили, как оказались на невысокой возвышенности, откуда открывался вид на заводь бурой илистой воды, около полукилометра в поперечнике, вокруг нее торчали кусты утесника. Доггинз сбросил ношу на землю и сам опустился со вздохом облегчения.
- Уф-ф! Имеем право, пожалуй, отдохнуть.
- Что это? - указал Милон.
На окраине леса виднелось изогнутое дерево с серыми колючими листьями, на невзрачном фоне которого особо выделялся рдеющий багряным светом побег, вьющийся вокруг ствола. Ярким, огнистым каким-то светом полыхали желтые и зеленые прожилки; смахивало на какой-нибудь экзотический грибок. Верхушкой побег уходил в ветви и терялся там. Различались висящие на нем плоды - полупрозрачные, напоминающие чем-то виноград.
Милон из любопытства сунулся было, но Симеон схватил его за руку:
- Куда!
- Не беспокойся, - Милон подхватил жнец и, держа его наготове, стал подбираться к дереву. Найл, заинтриговавшись броской окраской, тронулся следом. Не удержался и Симеон. Побег был изумительно красив; оттенки богатые, разнообразные - осенний сад, да и только. Симеон, подавшись вперед, разглядывал гроздья.
- Интересно, они съедобные?
Найл в этот момент попытался воспользоваться вторым зрением. Оказалось напрасно, потому что уже устал; пришлось, застыв лицом, сосредоточиться, и вот удалось включить внутреннее восприятие. Но едва это произошло, как Найла пронзило ощущение смутной тревоги. И побег и дерево были живыми существами и полностью сознавали их присутствие. Когда Милон, сделав шаг вперед, потянулся за гроздью, Найл схватил его за руку.
- Стой, не суйся.
Не успел выкрикнуть, как нижняя часть побега, прочно вросшая, казалось, в землю, распрямилась и змеей метнулась к Милону; по его поясу чиркнул в попытке сомкнуться похожий на волосатое корневище придаток. Милон резко отскочил назад, и корневище ослабило хватку. Тут дерево сухо зашелестело листвой, будто в разочаровании.
- Мерзавка! - выкрикнул Милон и вскинул жнец. Но не успел нажать на спуск, как Найл, подскочив, с силой пригнул ствол книзу.
- Не смей!
- С какой стати?!- раздраженно пыхнул Милон, силясь поднять ствол.
- Я что сказал! - Найл обеими руками даванул ствол книзу, пока тот не ткнулся вертикально вниз. Милон с сердитой гримасой уступил.
- Но почему?- он в сердитом недоумении пожал плечами.
- Хочешь добраться до берега живым?- спросил Найл.
- А то как же,- Милон потупился.
- Тогда про жнец забудь.
Милон, негодующе фыркнув, отошел и сел.
- Что тебя навело на такую мысль?- спросил у Найла Симеон.
- Здесь ведь все растения друг друга сознают. Уничтожишь одно, и уже все это чувствуют.
- Ну и что? Станут чуть осторожнее, всего-то.
- А вот и нет. Они губительней здешних животных, поскольку лишены способности двигаться. Стоит убить одно, как уж все начинают выискивать способ извести непрошенного гостя.
Они сидели, развязывая мешки. Симеон полюбопытствовал:
- Как тебе все это пришло в голову?
- Сложно ответить, - сказал Найл, покачав головой. - Просто чувствую.
- Потому и сказал, что низиной идти безопаснее?
- Да.
- Так вот почему ты побросал жнецы в реку? - насмешливо улыбнулся Доггинз.
Милон воззрился, не веря глазам.
- Ты побросал жнецы в воду? - Найл кивнул. - Но зачем?
- Затем, что... - подобрать нужные слова оказалось не так-то просто. - Потому что, если есть желание в Дельте уцелеть, надо, хочешь не хочешь, стать частью Дельты. Нужно расположить ее к себе.
- А если кто-то вдруг возьмет и нападет, тогда что? Спор давался непросто, умы у собеседников отстояли слишком далеко друг от друга.
- Ну как это еще объяснишь? - Найл пожал плечами. Симеон, однако, смотрел на него с заинтересованным любопытством.
- А вот взял бы да попробовал.
Найл глубоко вздохнул. С чего начать?
- В Дельте каждый организм приспособлен как-то нападать и защищаться. Но жнецы., они слишком... беспрекословны, что ли. - Попробовал встрять Милон, но Симеон досадливо отмахнулся: помалкивай, мол. - Они так мощны, что дают нам ощущение... мнимой безопасности, - Найл чувствовал, что изъясняется недостаточно внятно.
- Ложной силы? - переиначил Симеон.
- Совершенно верно! - Найл обрадовался: понимают, значит. - Именно, ложной силы. Мы из-за них чувствуем себя сильнее, чем есть на самом деле. И получается, что они мешают нам уяснить нашу истинную силу... он легонько постучал себе по лбу.
- Но пауки развили в себе больше такой силы, чем мы, - спокойно заметил Симеон. Найл тряхнул головой.
- Если б так, они бы имели право на господство. Но дело обстоит иначе.
Доггинз, с набитым ртом:
- Дайте парню поесть спокойно.
Симеон смотрел на Найла с глубоким интересом.
- Так что там насчет пауков?
- Они на самом деле не сильнее нас. Просто мы не научились использовать собственную силу по-настоящему, - Найл осуждающе мелькнул глазами на Милона. - И не овладеем ей никогда, пока будем полагаться на жнецы.
- Но как нам без жнецов биться с пауками? - спросил Симеон и добавил:
- Или скажешь, может, что бороться с ними и не надо?
- Бороться, безусловно, надо, - сказал Найл, - но их же методом. И рано или поздно нам придется научиться жить с ними в мире.
Доггинз взглянул на товарища с удивлением:
- Я-то думал, ты мечтаешь с ними покончить.
- Да, вначале. Но это было до прихода в Дельту.
- А теперь ты что, против жнецов? - спросил Симеон.
- Категорически, - был ответ.
- Почему?
- Потому что если пустим их в ход, то не удержимся от соблазна истребить пауков всех поголовно.
- И что, ты считаешь, нам надо со жнецами делать? - спросил Милон.
- Если желаешь знать, что я на этот счет думаю... - Найл умолк в нерешительности.
- Да, желаем, - сказал за всех Симеон.
- Я считаю, нам надо повыбрасывать их вон в то озерцо.
Милон поперхнулся от таких слов. Симеон сердито на него махнул, чтобы молчал, а сам нарочито спокойно спросил:
- И что хорошего, по-твоему, это даст? Найл поймал себя на мысли, что все это время непроизвольно смотрел на слепые, умолкшие глаза Манефона.
- Для начала, это бы вернуло зрение Манефону. Не успев еще произнести, он запоздало спохватился и тотчас пожалел о сказанном. Но слово не воробей. Доггинз глянул на Найла, да остро так.
- Ты в самом деле так думаешь?
- Да, - однако, чувствовал Найл себя хвастливым подростком, пытающимся сейчас выкрутиться перед сверстниками. На Манефона стыдно было и смотреть.
- В таком случае, - медленно проговорил Симеон, - нам, вероятно, есть смысл попробовать,- он оглядел остальных.
У Найла упало сердце. Он уже собирался сказать, что не это имел в виду. И тут впервые подал голос Манефон:
- Я не хочу, чтобы для меня кто-то приносил жертвы.
Голос был блеклым, невыразительным, но, судя по всему, Найл заронил надежду.
Все поглядели сначала друг на друга, затем вместе - на Манефона. Каждый ощущал себя виноватым в том, что Манефон вот ослеп, а они все зрячие. Симеон поднял взор в сторону моря.
- Худшее позади. Повезет, так через пару часов дойдем до моря.
Глаза у всех остановились на Доггинзе. Тот делал вид, что ест и не прислушивается, но по лицу-то видно: чувствует, что ждут его решения. В конце концов, он дернул плечом.
- Ладно, поступайте как знаете.
- Совсем обезумели! - выдохнул Милон, оторопело округлив глаза.
Ему никто не ответил. Он повернулся к Найлу:
- Как ты думаешь, это поможет Уллику? Найл качнул головой, не сказав ничего. Милон беспомощно развел руками и отвернулся. Симеон протянул свой жнец Найлу.
- Ну что, попробуй?
Найл молча принял оружие. Направляясь медленно к озерцу, он в душе заклинал растение-властитель. Украдкой посмотрел в его сторону. С этого угла оно выглядело до крайности неброско, как любой другой холм. Найл взошел на косогор, выдающийся над озерцом, поднял жнец на головой и швырнул его как можно дальше. В момент броска ощутилась странная возвышенная радость, содержащая элемент злорадства. Затем повернулся; Симеон протягивал ему второй жнец. Найл опять бросил изо всех сил. Оружие с плеском вошло в воду и кануло - только его и видели. Третий жнец Симеон потянул из рук Милона; тот расстался с оружием неохотно. Жнец, кувыркаясь в воздухе, полетел к середине озерца следом за первыми двумя. Когда раздался всплеск, поверхность озерца на секунду взбурлила.
- Там что-то сидит, - угрюмо заметил Догтинз.
- Хорошо, если жрать не хочет, - вставил Милон.
Все смотрели на Манефона, незрячее лицо которого было уставлено в сторону озерца. Затем Симеон бережно взял его за руку.
- Омой себе глаза в воде, - Манефон стал опускаться на колени, не сознавая, что до воды надо еще пройти метра три. - Нет, не здесь. Поди сюда.
Его подвели к месту, где склон полого сходил к воде. Здесь Манефон встал на колени и опускал разведенные руки, пока не коснулся ими поверхности. Затем, склонив голову, плеснул бурой воды себе в глаза. И пронзительно вскрикнул от боли:
- Жжется! - он отпрянул, отчаянно натирая глаза руками. Подбежал Милон и поднес тряпицу, которую Манефон, стиснув зубы, прижал к лицу, Найл согнулся и, черпнув, тоже плеснул себе в глаза. Не стерпев, он вскрикнул: вода была соленой от минералов и жгла, будто кислота. Несколько капель стекло в рот - тьфу, горечь!
Доггинз сунул Манефону бутыль, где еще оставалось на четверть вина.
- На-ка вот, хлебни, - Манефон мотнул головой и оттолкнул посудину; ему, очевидно, было не до этого. Симеон опустился возле слепого на колени и взял его за запястье.
- А ну, дай взглянуть.
Манефон понемногу унялся и поднял лицо, все еще страдальчески постанывая. Симеон, бормоча что-то утешительное, возложил пальцы на распухшую щеку Манефона и осторожно, бережно оттянул нижнее веко. Манефон неожиданно замер. Лицо у него неузнаваемо переменилось.
- Я... я тебя вижу!
С видимым усилием он открыл оба глаза и вперился в Симеона. И тут он захохотал - громово, безудержно, стирая бегущие по щекам слезы. Изо всех сил расширив веки, он оглядывался вокруг себя.
- Я снова, снова могу видеть!
Манефон вскочил на ноги, облапил Найла и стиснул так, что тот аж поперхнулся. Жесткая борода царапала Найлу ухо.- Все как ты говорил, так и вышло!
- Ты отчетливо нас различаешь? - осведомился Симеон. Манефон крупно моргнул.
- Не сказать чтобы очень. Но я вижу, вижу! - он вновь огляделся с восторгом и изумлением.
Милон посматривал на Найла с благоговейным ужасом.
- Как у тебя это получилось? Какое-то волшебство? Найл пожал плечами.
- Да что ты. Видимо, вода. Она, должно быть, вывела отраву.
Но взгляд Милона красноречиво говорил: давай, мол, не скромничай.
Теперь Манефон принял бутыль и выпил вино без остатка, не отрываясь. После этого вес снова сели и закончили еду. Головы плыли от восторга, происшедшее казалось добрым знамением. У Найла было любопытное ощущение, будто это он сам прозрел и любой предмет сейчас он озирал с восторженным изумлением; оттого, видимо, что у него с Манефоном установилось некое сопереживание.
Вышли в приподнятом настроении. Земля под ногами вновь стала твердой, море заметно приблизилось; так идти - к вечеру, глядишь, можно оказаться и на месте. В очередной раз шли через равнину, поросшую песколюбом и низкими кустами, из которых многие были усеяны яркими ягодами (последние огибали загодя). Слева местность постепенно снижалась к реке, петляющей теперь к морю через плоские болота. Послеполуденной порой с западных холмов нагрянул ливень. Ветер неожиданно переменился, низко над головой, словно наступающее войско двинулись сонмы черных туч, и через несколько минут вокруг ничего уже не было видно, кроме пелены дождя. Сполохам молний вторили обильные раскаты грома, а земля под яростным напором хлещущих струй превращалась в слякоть.
Останавливаться не было смысла. Кусты прибежища не давали, а земля под ногами превратилась в сущий поток, стекающий по склону в сторону реки. В считанные секунды путники вымокли до нитки - и плащи не помогли - а башмаки хлюпали от скопившейся воды. Пошатываясь, брели вперед, превозмогая напор перемежающегося ветром дождя; через намокшую одежду струи проникали к телу совершенно беспрепятственно. Найл в одном месте чуть не шлепнулся, но его схватила и втащила на ноги мощная длань Манефона. Затем Манефон положил ручищу Найду на плечо и тесно, любяще его сжал. Найл снизу вверх поглядел на товарища и обнаружил, что тот самозабвенно смеется, подставив лицо под струи. Найл еще раз проникся радостью Манефона за то, что тот не только чувствует, но и видит дождь.
Ливень неожиданно кончился. Облака истаяли над восточными макушками холмов, и озябшие тела согревало солнце. Из звуков слышались разве что всплески, вторящие поступи по все еще стекающей вниз воде. Путники остановились и сняли башмаки. Дальше пошли босиком, обувь перебросив сзади через заплечные мешки. Постепенно сгустилась жара, от одежды шел пар, и лужи вокруг песколюба поисчезали. Впереди в солнечных лучах переливчато поблескивало море, словно дождь вымыл его дочиста.
Шагающий впереди Доггинз вдруг остановился и с напряженным вниманием уставился на что-то.
- Ты чего?- спросил Найл.
- Змеи, - коротко ответил тот, ткнув пальцем.
Из дыры в земле меж двумя кустами утесника выявлялось что-то белое. То же самое происходило повсюду вокруг. Путники озирались в тревожном недоумении; на миг Найл пожалел, что опрометчиво расстался со жнецами. И тут Симеон воскликнул:
- Какие змеи, это же грибы!
Что-то коснулось Найла голени. Он отскочил и тут увидел, что это шаткий стебель, вытесняющийся из земли движением, напоминающим червя или сороконожку. Все вокруг - цветы, грибы-красавцы и уродливые поганки проталкивались наружу из почвы, будто крохотные рептилии. Некоторые грибы разбухали, словно шары; иные уже и лопнули, наполняя воздух запахом влажного леса.
Найлу вспомнилось детство - минуты, когда ожила пустыня (только теперь все происходило гораздо быстрее). Четверти часа не прошло, как они ступали по морю цветов и разноцветных грибов, а воздух наполнен был смесью запахов, местами изысканных, местами неприятных. Но даже последнее никак не сказывалось на восторге Найла. Словно детство возвратилось, и они по-прежнему жили в пещере у подножия плато, и все еще живы были отец, Хролф и Торг. Ожило забытое прежде радостное волнение, которое он ребенком испытывал, побалтываясь в корзине за спиной у матери на пути в новое жилище. И помнился терпковатый вкус сочного корня, который мать выковыряла ножом, и запах горелых кустов креозота, смешанный со своеобразным запахом жуков-скакунов, державшихся у них в пещере несколько месяцев. Удивительно было сознавать, что в нем по-прежнему живет семилетний мальчуган, а воспоминания все настолько свежи, будто все происходило вчера. Идя среди прохладных на ощупь цветов, Найл почувствовал, что Дельта ненадолго вернула ему детство, и что все это - прощальный подарок растения-властителя.
Через пару часов к морю приблизились настолько, что стали слышны голоса чаек. Снова путников окружала зеленая растительность, похожая на непомерно разросшийся водокрас, и кусты, глянцевитые листья которых яркостью напоминали покрашенные. Чтобы обогнуть поляну с наркотическим плющом, пришлось сделать порядочный крюк к востоку. Заодно осталась в стороне и непроходимая чащоба мечевидных кустов, идущая аркой почти полмили. Путь вывел к подножию восточных холмов, напротив места, откуда они начали путешествие через лес. Найл подумал об Уллике, и впервые за весь день его одолела печаль.
Тут ветер донес запах моря, а через несколько минут они уже ступали по теплому песку, слыша, как волны с глухим шумом накатывают на берег. Найл со стоном облегчения скинул свою ношу и ощутил бессмысленную легкость, будто ноги вот-вот сейчас сами собой оторвутся от земли. Пробежав через берег, он побрел в воду, пока волны не закачались вокруг пояса. Найл постоял, закрыв глаза, податливо мотаясь назад и вперед вместе с движением волн, и утомление изошло из тела, уступив место легкомысленной радости, от которой тянуло рассмеяться в голос.
Крик Милона заставил обернуться. Тот рукой указывал на берег. Какую-то секунду Найл не мог уяснить причину его волнения. Затем разглядел поднимающийся из-за пальм султан дыма в полумиле. Найл быстро, насколько позволяла вода, двинулся к берегу.
У Симеона вид был удрученный.
- Это могут быть слуги пауков. А если так, то пригнали их сюда хозяева.
- Не думаю, - Найл покачал головой.
- Почему?
- Они думают, мы все еще вооружены. И не пошли бы на прямое столкновение.
Милон поочередно оглядел лица товарищей.
- А может это наши люди? Приплыли и разыскивают нас.
Найл зевнул и, приподнявшись, занял сидячее положение.
Симеон протянул ему чашку с горячим варевом и толстый ломоть хлеба. Костер превратился в массу ярко тлеющих углей. Кто-то успел подбросить несколько свежих поленьев, сейчас займутся огнем.
- Я долго спал?
- Часа два-три.
- А мне поесть? - послышался голос из затенения. Симеон удивленно обернулся.
- Ты проснулся, Милон? Еды вволю. Тебе как - побольше?
- Я голодный, как зверь, - голос у Милона был внятным и твердым. Доггинз с Симеоном переглянулись. Симеон начал ложкой начерпывать варево в чашку.
- Ты лежи, я поднесу.
- Да чего лежать, належался уже.
Неожиданно для всех Милон появился к костру. Туника вся в складках, измятая, на голове чертополох, однако румянец возвратился на щеки. Милон неожиданно расхохотался.
- Это что еще за чучело? - он указал на шкуру животного.
- Вот его ты сейчас и попробуешь. Вид, может, и неказистый, но вкус неплохой.
Милон поднял чашку и, вытянув пальцами ножку, вгрызся в нее зубами.
- М-м-м, вкус отменный. Лучше крольчатины. Действительно, мясо странного создания напоминало орех и было нежное, как у ягненка.
- Ты как, мог бы отправиться завтра? - спросил Доггинз, будто невзначай.
Милон, жуя, размашисто кивнул.
- Было бы здорово. Мне здесь уже до смерти надоело.
- Отлично. Утром выходим.
Пока Милон ел, Симеон с Доггинзом пристально его разглядывали, не веря своим глазам. Какое преображение! Милон, не сознавая, что сейчас буквально вернулся с того света, ел с самозабвением оголодавшего ребенка.
Найл справился со своей порцией, допив до дна, завернулся в одеяло и лег. Не прошло и минуты, как он канул в глубокий сон без сновидений.
Когда открыл глаза, луна еще не сошла, но небо залилось предрассветной синевой. Остальные собирали уже мешки и скатывали одеяла; Найлу, очевидно, хотели дать поспать еще.
Рассевшись вокруг небольшого костерка, разговелись сухарями и фруктами. Когда высветило, начали подавать голоса птицы, и макушки деревьев зашелестели в предрассветном ветре. У Симеона и Доггинза вид был задумчивый; Найл понял, что размышляют, как-то их встретят дома. У Милона с лица не сходила блаженная улыбка - видно, предвкушал по возвращении что-то приятное. Манефон, вяло пожевывая, глядел перед собой и откликался лишь изредка, когда к нему обращались. Сердце у Найла сжималось от жалости при виде его уныло равнодушного лица.
- Ну, как порешили, каким путем пойдем? - осведомился Симеон.
- Тем же, что и пришли, наверное, - предположил Доггинз.
- Почему бы не прямо через низину? - спросил неуверенно Найл.
По лицу Симеона пробежала тень.
- Опасно. Там полно болотных гадюк, ортисов, клопов-упырей и вообще Бог знает чего,- он поглядел в сторону Манефона и глазами показал: мол, какой тут риск, со слепым-то на руках. Словно прочитав мысли Симеона, Манефон проронил:
- Ничего страшного, если и рискнете. Доггинз повернулся к Найлу:
- Ты что думаешь?
- Пожалуй, ничего не случится, если пойдем низиной, - после некоторой паузы ответил Найл.
Симеон перевел недоверчивый взгляд на Доггинза.
- Если Найл так считает, - рассудил тот, - то, пожалуй, я и возражать не стану.
Симеон пожал плечами. Во взгляде читалось: в таком случае, потом меня не винить.
Через десять минут вышли. Солнце к этому времени поднялось над макушками высоких хвойных деревьев, что на гребне холма. Болота и заросли вдали дышали туманом. Растение-властитель напоминало большое, обрамленное ниспадающими локонами лицо, смотрящее в сторону моря. Посмотрев на него, Найл ощутил приток неожиданной силы. Сила влилась в него, наводнив безудержным восторгом и внезапным видением окрестностей. Мелькнуло и кануло, но в уме возник ровный свет уверенности и возвышенной радости. Осознал Найл еще и то, что его отношение к чужеродной силе изменилось. Пару дней назад он считал ее какой-то разнузданной, грубой и неорганизованной. Теперь, понимая, что предназначается она не для него, он мог любоваться самим ее размахом так же беспристрастно, как, скажем, шумом ветра или морским прибоем.
Они теперь шагали на север, к морю, вдоль травянистой полосы, разделяющей высокий тростник и лес. Двигались цепочкой - впереди Симеон, за ним Доггинз, следом Манефон, с Найлом и Милоном по бокам. Продвигались медленнее обычного. Там, где встречались кочки или какой-нибудь куст, приходилось брать Манефона за руки и помогать. Предупредительность старались выказывать как можно реже: Манефон нервничал, убеждая, что при свете кое-что в общем-то различает. Но понятно, это он сам себе пытался внушить, что зрение возвращается: неуверенная поступь и отсутствие ориентации беспощадно выдавали его полную беспомощность.
Примерно через милю тростник сменился болотистым участком с лужами-загноинами и пучками колючей темно-зеленой травы. Почва под ногами стала мягкой и пористой, как губка. Изменился и вид у леса. Деревья справа пошли сплошь кривые, низкорослые. В обилии встречались колючие кусты, среди которых Найл распознал опасный мечевидный куст с плодами в желтых и лиловых крапинах. Тут и там на глаза попадался куст покрупнее, с желтыми мясистыми листьями и плодами темно-зелеными, в форме тыквы, каждый величиной с большой грейпфрут. Некоторые из тех плодов успели лопнуть от спелости, обнажая кораллового цвета мякоть с крупными семенами, а на землю капля за каплей сочился густой сиропистый сок. Запах был стойким и невыразимо приятным.
- Как они называются, не знаешь? - спросил у Симеона Найл.
- Нет. Но что-то они мне не внушают доверия.
- Почему же?
- Слишком хорошо пахнут.
Они приостановились подышать подольше этой прелестью, пока стояли, один из плодов надтреснул (было даже слышно), и две его половины медленно разделились, словно уста. На кожицу плода опустился привлеченный запахом жук-сухотел и, нагнув голову, приник к мякоти. И тут плод неожиданно вновь обрел целостность. Насекомое билось, не в силах выдернуть голову из створок, сомкнувшихся моментально, как веки. Очевидно, растение способно было всасывать, так как пока смотрели, насекомое постепенно, сантиметр за сантиметром втянулось внутрь. Наконец, исчезли бьющиеся в воздухе задние лапы.
- Но уж людям-то, понятно, вреда от него нет? - спросил Манефон.
- Я бы не стал на это делать ставку, - только и сказал Симеон.
Найл, сделав над собой усилие, посмотрел на куст вторым зрением. Разглядел, и мурашки забегали по спине. От куста веяло немой угрозой, как от смертоносца, готового вогнать в добычу клыки. Было видно, что в гуще крупных мясистых листьев, таких безобидных снаружи, кроются ветки, гибкие и хваткие, словно щупальца, и у каждой на конце жало.
Когда двинулись дальше, почувствовалось разочарование куста: он ожидал, чтобы один из них подошел сорвать плод. Почва становилась все податливей, и когда спустились на самое дно низины, стала такой вязкой, что нога с каждым шагом уходила по щиколотку. Пришлось потуже затянуть на башмаках завязки, не то прощай обувка. Можно было подняться туда, где земля понадежней - где деревья - но все безотчетно ощущали, что это небезопасно. Почти всюду под деревьями торчала поросль, а в отдельных местах землю покрывал бледно-зеленый мох. Найл, достаточно уже изучивший Дельту, догадывался, что именно такие пятачки скрывают ловушку. Уж лучше было с чавканьем пробираться по сравнительно безопасному болоту, хоть с каждым ша-том наружу исторгался бы запах гнили. Когда сделал попыт-ку оглядеться, применив двойное зрение, - становилось труднее по мере того, как нарастала усталость - почувствовал, что отряд изучают невидимые глаза. Вместе с тем, всякая живность не особо попадалась по дороге, разве что птицы, да еще змея проскользнет иногда.
Через пару часов, когда солнце набралось силы, усталость одолела настолько, что двигались у трудом, и Найл начал уже подумывать, а правильно ли вообще поступили, отправившись низиной. Но тут почва под ногами сделалась тверже, и пошла постепенно на уклон, а колючая болотная трава уступила место песколюбу, который, как известно, растет на сухих местах. Путники не заметили, как оказались на невысокой возвышенности, откуда открывался вид на заводь бурой илистой воды, около полукилометра в поперечнике, вокруг нее торчали кусты утесника. Доггинз сбросил ношу на землю и сам опустился со вздохом облегчения.
- Уф-ф! Имеем право, пожалуй, отдохнуть.
- Что это? - указал Милон.
На окраине леса виднелось изогнутое дерево с серыми колючими листьями, на невзрачном фоне которого особо выделялся рдеющий багряным светом побег, вьющийся вокруг ствола. Ярким, огнистым каким-то светом полыхали желтые и зеленые прожилки; смахивало на какой-нибудь экзотический грибок. Верхушкой побег уходил в ветви и терялся там. Различались висящие на нем плоды - полупрозрачные, напоминающие чем-то виноград.
Милон из любопытства сунулся было, но Симеон схватил его за руку:
- Куда!
- Не беспокойся, - Милон подхватил жнец и, держа его наготове, стал подбираться к дереву. Найл, заинтриговавшись броской окраской, тронулся следом. Не удержался и Симеон. Побег был изумительно красив; оттенки богатые, разнообразные - осенний сад, да и только. Симеон, подавшись вперед, разглядывал гроздья.
- Интересно, они съедобные?
Найл в этот момент попытался воспользоваться вторым зрением. Оказалось напрасно, потому что уже устал; пришлось, застыв лицом, сосредоточиться, и вот удалось включить внутреннее восприятие. Но едва это произошло, как Найла пронзило ощущение смутной тревоги. И побег и дерево были живыми существами и полностью сознавали их присутствие. Когда Милон, сделав шаг вперед, потянулся за гроздью, Найл схватил его за руку.
- Стой, не суйся.
Не успел выкрикнуть, как нижняя часть побега, прочно вросшая, казалось, в землю, распрямилась и змеей метнулась к Милону; по его поясу чиркнул в попытке сомкнуться похожий на волосатое корневище придаток. Милон резко отскочил назад, и корневище ослабило хватку. Тут дерево сухо зашелестело листвой, будто в разочаровании.
- Мерзавка! - выкрикнул Милон и вскинул жнец. Но не успел нажать на спуск, как Найл, подскочив, с силой пригнул ствол книзу.
- Не смей!
- С какой стати?!- раздраженно пыхнул Милон, силясь поднять ствол.
- Я что сказал! - Найл обеими руками даванул ствол книзу, пока тот не ткнулся вертикально вниз. Милон с сердитой гримасой уступил.
- Но почему?- он в сердитом недоумении пожал плечами.
- Хочешь добраться до берега живым?- спросил Найл.
- А то как же,- Милон потупился.
- Тогда про жнец забудь.
Милон, негодующе фыркнув, отошел и сел.
- Что тебя навело на такую мысль?- спросил у Найла Симеон.
- Здесь ведь все растения друг друга сознают. Уничтожишь одно, и уже все это чувствуют.
- Ну и что? Станут чуть осторожнее, всего-то.
- А вот и нет. Они губительней здешних животных, поскольку лишены способности двигаться. Стоит убить одно, как уж все начинают выискивать способ извести непрошенного гостя.
Они сидели, развязывая мешки. Симеон полюбопытствовал:
- Как тебе все это пришло в голову?
- Сложно ответить, - сказал Найл, покачав головой. - Просто чувствую.
- Потому и сказал, что низиной идти безопаснее?
- Да.
- Так вот почему ты побросал жнецы в реку? - насмешливо улыбнулся Доггинз.
Милон воззрился, не веря глазам.
- Ты побросал жнецы в воду? - Найл кивнул. - Но зачем?
- Затем, что... - подобрать нужные слова оказалось не так-то просто. - Потому что, если есть желание в Дельте уцелеть, надо, хочешь не хочешь, стать частью Дельты. Нужно расположить ее к себе.
- А если кто-то вдруг возьмет и нападет, тогда что? Спор давался непросто, умы у собеседников отстояли слишком далеко друг от друга.
- Ну как это еще объяснишь? - Найл пожал плечами. Симеон, однако, смотрел на него с заинтересованным любопытством.
- А вот взял бы да попробовал.
Найл глубоко вздохнул. С чего начать?
- В Дельте каждый организм приспособлен как-то нападать и защищаться. Но жнецы., они слишком... беспрекословны, что ли. - Попробовал встрять Милон, но Симеон досадливо отмахнулся: помалкивай, мол. - Они так мощны, что дают нам ощущение... мнимой безопасности, - Найл чувствовал, что изъясняется недостаточно внятно.
- Ложной силы? - переиначил Симеон.
- Совершенно верно! - Найл обрадовался: понимают, значит. - Именно, ложной силы. Мы из-за них чувствуем себя сильнее, чем есть на самом деле. И получается, что они мешают нам уяснить нашу истинную силу... он легонько постучал себе по лбу.
- Но пауки развили в себе больше такой силы, чем мы, - спокойно заметил Симеон. Найл тряхнул головой.
- Если б так, они бы имели право на господство. Но дело обстоит иначе.
Доггинз, с набитым ртом:
- Дайте парню поесть спокойно.
Симеон смотрел на Найла с глубоким интересом.
- Так что там насчет пауков?
- Они на самом деле не сильнее нас. Просто мы не научились использовать собственную силу по-настоящему, - Найл осуждающе мелькнул глазами на Милона. - И не овладеем ей никогда, пока будем полагаться на жнецы.
- Но как нам без жнецов биться с пауками? - спросил Симеон и добавил:
- Или скажешь, может, что бороться с ними и не надо?
- Бороться, безусловно, надо, - сказал Найл, - но их же методом. И рано или поздно нам придется научиться жить с ними в мире.
Доггинз взглянул на товарища с удивлением:
- Я-то думал, ты мечтаешь с ними покончить.
- Да, вначале. Но это было до прихода в Дельту.
- А теперь ты что, против жнецов? - спросил Симеон.
- Категорически, - был ответ.
- Почему?
- Потому что если пустим их в ход, то не удержимся от соблазна истребить пауков всех поголовно.
- И что, ты считаешь, нам надо со жнецами делать? - спросил Милон.
- Если желаешь знать, что я на этот счет думаю... - Найл умолк в нерешительности.
- Да, желаем, - сказал за всех Симеон.
- Я считаю, нам надо повыбрасывать их вон в то озерцо.
Милон поперхнулся от таких слов. Симеон сердито на него махнул, чтобы молчал, а сам нарочито спокойно спросил:
- И что хорошего, по-твоему, это даст? Найл поймал себя на мысли, что все это время непроизвольно смотрел на слепые, умолкшие глаза Манефона.
- Для начала, это бы вернуло зрение Манефону. Не успев еще произнести, он запоздало спохватился и тотчас пожалел о сказанном. Но слово не воробей. Доггинз глянул на Найла, да остро так.
- Ты в самом деле так думаешь?
- Да, - однако, чувствовал Найл себя хвастливым подростком, пытающимся сейчас выкрутиться перед сверстниками. На Манефона стыдно было и смотреть.
- В таком случае, - медленно проговорил Симеон, - нам, вероятно, есть смысл попробовать,- он оглядел остальных.
У Найла упало сердце. Он уже собирался сказать, что не это имел в виду. И тут впервые подал голос Манефон:
- Я не хочу, чтобы для меня кто-то приносил жертвы.
Голос был блеклым, невыразительным, но, судя по всему, Найл заронил надежду.
Все поглядели сначала друг на друга, затем вместе - на Манефона. Каждый ощущал себя виноватым в том, что Манефон вот ослеп, а они все зрячие. Симеон поднял взор в сторону моря.
- Худшее позади. Повезет, так через пару часов дойдем до моря.
Глаза у всех остановились на Доггинзе. Тот делал вид, что ест и не прислушивается, но по лицу-то видно: чувствует, что ждут его решения. В конце концов, он дернул плечом.
- Ладно, поступайте как знаете.
- Совсем обезумели! - выдохнул Милон, оторопело округлив глаза.
Ему никто не ответил. Он повернулся к Найлу:
- Как ты думаешь, это поможет Уллику? Найл качнул головой, не сказав ничего. Милон беспомощно развел руками и отвернулся. Симеон протянул свой жнец Найлу.
- Ну что, попробуй?
Найл молча принял оружие. Направляясь медленно к озерцу, он в душе заклинал растение-властитель. Украдкой посмотрел в его сторону. С этого угла оно выглядело до крайности неброско, как любой другой холм. Найл взошел на косогор, выдающийся над озерцом, поднял жнец на головой и швырнул его как можно дальше. В момент броска ощутилась странная возвышенная радость, содержащая элемент злорадства. Затем повернулся; Симеон протягивал ему второй жнец. Найл опять бросил изо всех сил. Оружие с плеском вошло в воду и кануло - только его и видели. Третий жнец Симеон потянул из рук Милона; тот расстался с оружием неохотно. Жнец, кувыркаясь в воздухе, полетел к середине озерца следом за первыми двумя. Когда раздался всплеск, поверхность озерца на секунду взбурлила.
- Там что-то сидит, - угрюмо заметил Догтинз.
- Хорошо, если жрать не хочет, - вставил Милон.
Все смотрели на Манефона, незрячее лицо которого было уставлено в сторону озерца. Затем Симеон бережно взял его за руку.
- Омой себе глаза в воде, - Манефон стал опускаться на колени, не сознавая, что до воды надо еще пройти метра три. - Нет, не здесь. Поди сюда.
Его подвели к месту, где склон полого сходил к воде. Здесь Манефон встал на колени и опускал разведенные руки, пока не коснулся ими поверхности. Затем, склонив голову, плеснул бурой воды себе в глаза. И пронзительно вскрикнул от боли:
- Жжется! - он отпрянул, отчаянно натирая глаза руками. Подбежал Милон и поднес тряпицу, которую Манефон, стиснув зубы, прижал к лицу, Найл согнулся и, черпнув, тоже плеснул себе в глаза. Не стерпев, он вскрикнул: вода была соленой от минералов и жгла, будто кислота. Несколько капель стекло в рот - тьфу, горечь!
Доггинз сунул Манефону бутыль, где еще оставалось на четверть вина.
- На-ка вот, хлебни, - Манефон мотнул головой и оттолкнул посудину; ему, очевидно, было не до этого. Симеон опустился возле слепого на колени и взял его за запястье.
- А ну, дай взглянуть.
Манефон понемногу унялся и поднял лицо, все еще страдальчески постанывая. Симеон, бормоча что-то утешительное, возложил пальцы на распухшую щеку Манефона и осторожно, бережно оттянул нижнее веко. Манефон неожиданно замер. Лицо у него неузнаваемо переменилось.
- Я... я тебя вижу!
С видимым усилием он открыл оба глаза и вперился в Симеона. И тут он захохотал - громово, безудержно, стирая бегущие по щекам слезы. Изо всех сил расширив веки, он оглядывался вокруг себя.
- Я снова, снова могу видеть!
Манефон вскочил на ноги, облапил Найла и стиснул так, что тот аж поперхнулся. Жесткая борода царапала Найлу ухо.- Все как ты говорил, так и вышло!
- Ты отчетливо нас различаешь? - осведомился Симеон. Манефон крупно моргнул.
- Не сказать чтобы очень. Но я вижу, вижу! - он вновь огляделся с восторгом и изумлением.
Милон посматривал на Найла с благоговейным ужасом.
- Как у тебя это получилось? Какое-то волшебство? Найл пожал плечами.
- Да что ты. Видимо, вода. Она, должно быть, вывела отраву.
Но взгляд Милона красноречиво говорил: давай, мол, не скромничай.
Теперь Манефон принял бутыль и выпил вино без остатка, не отрываясь. После этого вес снова сели и закончили еду. Головы плыли от восторга, происшедшее казалось добрым знамением. У Найла было любопытное ощущение, будто это он сам прозрел и любой предмет сейчас он озирал с восторженным изумлением; оттого, видимо, что у него с Манефоном установилось некое сопереживание.
Вышли в приподнятом настроении. Земля под ногами вновь стала твердой, море заметно приблизилось; так идти - к вечеру, глядишь, можно оказаться и на месте. В очередной раз шли через равнину, поросшую песколюбом и низкими кустами, из которых многие были усеяны яркими ягодами (последние огибали загодя). Слева местность постепенно снижалась к реке, петляющей теперь к морю через плоские болота. Послеполуденной порой с западных холмов нагрянул ливень. Ветер неожиданно переменился, низко над головой, словно наступающее войско двинулись сонмы черных туч, и через несколько минут вокруг ничего уже не было видно, кроме пелены дождя. Сполохам молний вторили обильные раскаты грома, а земля под яростным напором хлещущих струй превращалась в слякоть.
Останавливаться не было смысла. Кусты прибежища не давали, а земля под ногами превратилась в сущий поток, стекающий по склону в сторону реки. В считанные секунды путники вымокли до нитки - и плащи не помогли - а башмаки хлюпали от скопившейся воды. Пошатываясь, брели вперед, превозмогая напор перемежающегося ветром дождя; через намокшую одежду струи проникали к телу совершенно беспрепятственно. Найл в одном месте чуть не шлепнулся, но его схватила и втащила на ноги мощная длань Манефона. Затем Манефон положил ручищу Найду на плечо и тесно, любяще его сжал. Найл снизу вверх поглядел на товарища и обнаружил, что тот самозабвенно смеется, подставив лицо под струи. Найл еще раз проникся радостью Манефона за то, что тот не только чувствует, но и видит дождь.
Ливень неожиданно кончился. Облака истаяли над восточными макушками холмов, и озябшие тела согревало солнце. Из звуков слышались разве что всплески, вторящие поступи по все еще стекающей вниз воде. Путники остановились и сняли башмаки. Дальше пошли босиком, обувь перебросив сзади через заплечные мешки. Постепенно сгустилась жара, от одежды шел пар, и лужи вокруг песколюба поисчезали. Впереди в солнечных лучах переливчато поблескивало море, словно дождь вымыл его дочиста.
Шагающий впереди Доггинз вдруг остановился и с напряженным вниманием уставился на что-то.
- Ты чего?- спросил Найл.
- Змеи, - коротко ответил тот, ткнув пальцем.
Из дыры в земле меж двумя кустами утесника выявлялось что-то белое. То же самое происходило повсюду вокруг. Путники озирались в тревожном недоумении; на миг Найл пожалел, что опрометчиво расстался со жнецами. И тут Симеон воскликнул:
- Какие змеи, это же грибы!
Что-то коснулось Найла голени. Он отскочил и тут увидел, что это шаткий стебель, вытесняющийся из земли движением, напоминающим червя или сороконожку. Все вокруг - цветы, грибы-красавцы и уродливые поганки проталкивались наружу из почвы, будто крохотные рептилии. Некоторые грибы разбухали, словно шары; иные уже и лопнули, наполняя воздух запахом влажного леса.
Найлу вспомнилось детство - минуты, когда ожила пустыня (только теперь все происходило гораздо быстрее). Четверти часа не прошло, как они ступали по морю цветов и разноцветных грибов, а воздух наполнен был смесью запахов, местами изысканных, местами неприятных. Но даже последнее никак не сказывалось на восторге Найла. Словно детство возвратилось, и они по-прежнему жили в пещере у подножия плато, и все еще живы были отец, Хролф и Торг. Ожило забытое прежде радостное волнение, которое он ребенком испытывал, побалтываясь в корзине за спиной у матери на пути в новое жилище. И помнился терпковатый вкус сочного корня, который мать выковыряла ножом, и запах горелых кустов креозота, смешанный со своеобразным запахом жуков-скакунов, державшихся у них в пещере несколько месяцев. Удивительно было сознавать, что в нем по-прежнему живет семилетний мальчуган, а воспоминания все настолько свежи, будто все происходило вчера. Идя среди прохладных на ощупь цветов, Найл почувствовал, что Дельта ненадолго вернула ему детство, и что все это - прощальный подарок растения-властителя.
Через пару часов к морю приблизились настолько, что стали слышны голоса чаек. Снова путников окружала зеленая растительность, похожая на непомерно разросшийся водокрас, и кусты, глянцевитые листья которых яркостью напоминали покрашенные. Чтобы обогнуть поляну с наркотическим плющом, пришлось сделать порядочный крюк к востоку. Заодно осталась в стороне и непроходимая чащоба мечевидных кустов, идущая аркой почти полмили. Путь вывел к подножию восточных холмов, напротив места, откуда они начали путешествие через лес. Найл подумал об Уллике, и впервые за весь день его одолела печаль.
Тут ветер донес запах моря, а через несколько минут они уже ступали по теплому песку, слыша, как волны с глухим шумом накатывают на берег. Найл со стоном облегчения скинул свою ношу и ощутил бессмысленную легкость, будто ноги вот-вот сейчас сами собой оторвутся от земли. Пробежав через берег, он побрел в воду, пока волны не закачались вокруг пояса. Найл постоял, закрыв глаза, податливо мотаясь назад и вперед вместе с движением волн, и утомление изошло из тела, уступив место легкомысленной радости, от которой тянуло рассмеяться в голос.
Крик Милона заставил обернуться. Тот рукой указывал на берег. Какую-то секунду Найл не мог уяснить причину его волнения. Затем разглядел поднимающийся из-за пальм султан дыма в полумиле. Найл быстро, насколько позволяла вода, двинулся к берегу.
У Симеона вид был удрученный.
- Это могут быть слуги пауков. А если так, то пригнали их сюда хозяева.
- Не думаю, - Найл покачал головой.
- Почему?
- Они думают, мы все еще вооружены. И не пошли бы на прямое столкновение.
Милон поочередно оглядел лица товарищей.
- А может это наши люди? Приплыли и разыскивают нас.