Уилсон Колин Генри. Коллегия (Мир пауков - 4)

   Что-то невесомое щекотнуло ногу; Найл понял, что насекомое забирается под одеяло.
   Повинуясь безотчетному инстинкту, Найл мгновенно поджал под себя ноги и, сработав локтями, уселся на подушку. Затем, ориентируясь по движению одеяла, стал изо всех сил гвоздить по нему трубкой. Одеяло встало колом, тварь под ним билась в корчах. Найл. стиснув зубы, одной рукой удерживал змеевидное туловище, другой свирепо наносил удар за ударом. Не успевший полностью втянуться под одеяло, хвост взвился и зацепил голову Найла, но он не обратил внимания: яд сороконожки содержится, как и у паука, в размещенных за клыками железах. Чувствовалось, как туловище с каждым ударом мягчеет, становясь все податливей. Тем не менее, конвульсивно извивавшаяся тварь была удивительно сильной. Он продолжал неистово гвоздить, пока хвост не опал бессильно на пол.
   Пододеяльник так пропитался кровью, что обе руки уже испачкались по локоть.
   Несмотря на возбуждение, тело охватил холод, словно температура в комнате упала до нуля. Зубы клацали, когда он вылезал из постели на покрытый ковром пол.
   Аккуратным движением, боясь перебудить весь дом, он раздвинул шторы; через отливающие голубизной стены засочился бледный утренний свет. Заведя трубку над головой, левой рукой Найл потянул на себя одеяло и тут же отпрыгнул назад: лежащее в луже крови туловище резко дернулось. Через секунду оно тяжело опало, и Найл понял, что движение было чисто рефлекторным.
   Нажав на кнопку, он раздвинул трубку и осторожно ткнул издохшую тварь. Затем стянул на пол одеяло, сбитую простыню, и с помощью трубки поднял размозженное туловище над постелью. Держа на весу, разглядел. Серо-зеленая сороконожка, черные полосы вдоль боков. Туловище толщиной с лодыжку ребенка, около двух метров длиной.
   По обеим его сторонам располагались ножки, напоминающие пухлые пальчики; длинные суставчатые антенны размозжены ударами. Именно от их щекочущего прикосновения Найл и насторожился. Крупные мутноватые капли яда, скатившись с клыков, упали на постель. Широко растворив окно, Найл сбросил сороконожку наружу, на клумбу.
   Озноб прошел так же неожиданно, как и возник.
   Юноша ощутил необычайную усталость - такую, что не будь сейчас постель насквозь мокрой от крови, повалился бы и заснул.
   Пришлось вместо этого надевать тунику и совать ноги в сандалии. Затем Найл вышел в коридор. Он знал, что спальня Доггинза находится по соседству. Медленным движением повернул деревянный набалдашник дверной ручки и заглянул в комнату. Там стояла почти полная темнота, но, когда глаза привыкли к полумраку, ему стало видно, что Доггинз спит один. Подойдя, Найл осторожно потрогал его за плечо. Доггинз, вздрогнув, проснулся.
   - У меня там небольшое происшествие, - тихо сказал Найл.
   Доггинз без слов вылез из-под одеяла, натянул тунику и следом за, Найлом пошел в гостевую комнату, аккуратно и плотно прикрыв за собой дверь. Увидев намокшую от крови постель, он ошарашенно спросил: - Это еще что такое?
   Найл подвел его к окну и молча указал на мертвую сороконожку, валявшуюся внизу среди цветков львиного зева. Вкратце рассказал о происшедшем.
   - Надо поскорее от нее избавиться, пока все не проснулись, особенно дети, - заметил Доггинз. - Стягивай быстро простыни с постели...
   Он вышел и возвратился через несколько минут со стопкой свежих простыней и покрывал. Те, что перепачканы были кровью, уже лежали на полу.
   К счастью, на самом матраце осталось лишь небольшое пятнышко крови; вместе они перевернули его обратной стороной кверху. Затем Найл взялся перестилать постель, а Доггинз. прихватив испачканные простыни, кудато исчез. Вскоре он появился под окном с большими деревянными вилами, которыми уцепил дохлую сороконожку. Минут через десять мимо окна пронеслось косматое облако дыма; ясно, что он запалил где-то на задворках мусодержатель.
   Когда Догтинз возвратился, Найл заканчивал счищать кровь с раздвижной трубки.
   - При женщинах обо всем этом ни звука, - коротко предупредил Доггинз.
   - Какой разговор! Кстати, а может, она заползла случайно?
   - Нет. Это была посланница Смертоносца-Повелителя.
   - Откуда ты знаешь?
   - Охотничья сороконожка. Пауки разводят их для ловли кроликов в предгорьях. Их закладывают в норы, а они вытравляют зверьков наружу. Но это была самая крупная из всех, каких я только видел. Впредь перед сном закрывай-ка окно.
   - Мне надо уходить из твоего дома. Из-за меня беда может приключиться с другими.
   - Об этом перемолвимся позже. Ложись, отдыхай.
   Однако усталость уже схлынула. Когда Доггинз ушел, Найл, перед тем как залезть в постель, нацепил на шею медальон. Мозг тотчас пронзил зигзаг боли, раскроив череп, будто тесаком, - да так, что Найл невольно зажмурился и прикрыл рукой глаза. Через несколько секунд боль переплавилась в тяжелое биение где-то в затылке. Найл устоял перед соблазном снять медальон и попытался открыто превозмочь боль, слившись с ней, словно она так же естественна, как удовольствие. Превозмогая, он сделал интересный вывод: медальон-то, оказывается, может усиливать сопротивляемость той самой боли, которую нагнетает. Она нарастает пропорционально сосредоточенности, но вместе с тем нарастает и способность ей сопротивляться. Теперь было понятно, что она является как бы следствием физического опустошения; нападение Смертоносца-Повелителя истощило энергоресурсы организма. Вместе с тем, борясь с собственной усталостью, Найл испытывал некое удовлетворение.
   Когда он сконцентрировался, казалось, до предела, боль стала такой свирепой, что на лбу (это чувствовалось) проступили капельки пота, а внутри черепа словно кто орудовал молотом. Но даже и это не затмевало подспудного ощущения силы и возвышенной радости.
   И тут, достигнув порога, боль вдруг сама собой превратилась в союзника, приумножив способность самоуглубляться. Найл сидел со стиснутыми кулаками, плотно зажмурясь, чтобы в глаза не проникал свет. Совершенно неожиданно для себя он пересилил боль. Любопытное ощущение: Найл выпрямился, скинув с плеч гнетущее бремя, словно зверь, поднявшийся вдруг на задние лапы. Еще одно судорожное усилие воли, и Найл уже стоит прямо, лишь чуть покачиваясь.
   Открыв глаза, он огляделся вокруг. Комната была прежней и, вместе с тем, в каком-то смысле совершенно преобразившейся. Сосредоточенность Найла достигла глубины, какой он прежде никогда не испытывал. Все, на что ни падал взгляд, казалось настолько притягательным, что, наверное, можно смотреть часами, дивясь устройству и принципам действия.
   Казалось очевидным, что каждый предмет в комнате таит в себе тысячи значений, которые обычно упускаются из внимания.
   Никогда Найл не осознавал так отчетливо свою свободу. Он сознавал, что волен выбирать, в какое именно русло направить работу мысли: то ли припомнить прошлую жизнь, то ли подумать, как быть с пауками, или же настроиться на изучение этого странного, волнующего мира вокруг. Теперь совершенно отчетливо различалось, что человеческие чувства наглухо зашторены, но опять же во власти человека раскрывать и закрывать их по своему усмотрению.
   Сфокусировав сознание, с тем чтобы впустить туда побольше света, Найл ощутил волнение, сравнимое с ровным дуновением морского ветра. Граница этого ощущения вскоре раздвинулась фактически до предела человеческого восприятия. Было видно, что ветви дерева за окном принимают ласку рассвета с блаженством сладко жмурящихся котят и что листья не просто шелестят, но и разговаривают на своем языке.
   Когда рассвело окончательно, Найла заинтриговал любопытный фоновый звук, будто бы звон мириадов крохотных колокольчиков.
   Найл подошел к окну, раскрыл его. И тут дошло, что это, собственно, и не звук, а некая вибрация, излучаемая под воздействием солнечного света цветками. Энергия изливалась наружу искристым, сыпучим фонтаном, мягким дождем искорки падали вниз, на землю. Зрелище попросту ошеломляло. Многие цветы еще пребывали в тени, потому отбрасывали лишь отдельные, разрозненные искорки энергии. Когда солнце отделилось от линии горизонта, клумба стала напоминать собой невысокий медленный фонтан.
   Когда раскрылись чашечки цветков, искры стали ярче; воздух сгустился над клумбой переливчатым цветистым маревом.
   Трава газона отдавала вибрацией поглуше, не такой внятной, и казалась подернутой голубоватым туманом.
   Когда глаза начали понемногу осваиваться с непривычным зрелищем, Найл с интересом обнаружил, что высокие красные башни жуков окружены, по сути, тем же голубоватым свечением, что движется, чуть колыхаясь, подобно горящей свече. Теперь было понятно, что спиралевидная конструкция, замыкающаяся на верхушке, предназначена именно для того, чтобы предотвратить этот живительный ток от преждевременной утечки, пока строение толком его не впитает.
   Человечьи жилища в сравнении с башнями жуков казались какими-то безжизненно стерильными. Часть энергии поглощалась голубым стеклом стен, но в основном она просто отражалась и терялась в атмосфере.
   Отворачиваясь от окна, Найл ощутил секундное головокружение; пришлось невольно облокотиться о стену. Тело не привыкло к такой богатой гамме оттенков, и чувства были нестойки. Он с усилием <зашторил> сознание, преградив доступ в него света. Тоненький звон моментально унялся, и в комнате воцарилась тишина, показавшаяся пронзительной. Облегчение вскоре сменилось глубокой усталостью.
   Тяжелой поступью, словно захмелевший, Найл одолел путь до постели и опрокинулся на спину. Мало-помалу телом овладело глубокое умиротворение, и он забылся.
   Когда открыл глаза, солнце было уже высоко, на стуле возле кровати стоял поднос с едой. Запивая холодным молоком белый пористый хлеб, Найл блаженствовал, чувствуя, как возвращаются силы.
   Дверь приоткрылась, заглянул Симеон.
   - А-а, так ты проснулся? Как самочувствие?
   Не дожидаясь ответа, он взял Найла за запястье и пощупал пульс.
   - Ну, куда лучше. - Положил ладонь пациенту на лоб. - Дело на поправку. Но денек-другой надо бы еще полежать.
   - Это невозможно, - сказал Найл решительно. - Я должен сегодня же отсюда уйти.
   Когда он стал описывать, как прикончил сороконожку, лицо у Симеона помрачнело.
   - Серая, говоришь, с черными полосами?
   - Да.
   - В самом деле, охотничья сороконожка. Их яд способен свалить боевого паука. Тебе повезло.
   - В следующий раз может не повезти. А если она, чего доброго, заберется в спальню к кому-нибудь из детей? Нет, оставаться здесь мне никак нельзя.
   - Насчет последнего не беспокойся, - покачал головой Симеон, - она бы не напала ни на кого, кроме тебя.
   - Откуда ты знаешь?
   - Они охотятся по вибрации. Такое чутье, тонкое.
   - Но откуда ей знать мои вибрации?
   - Вот это для меня самого загадка. Мне рассказывали, что когда-то давно существовала особая порода животных, собаки-ищейки. Они могли выследить любого, стоило дать им понюхать принадлежащую ему вещь. Вот и эти охотничьи сороконожки могут примерно то же самое. А вот насчет того, как именно это им удается, - здесь я теряюсь. Может, какая-то форма телепатии.
   - Так что, мне теперь спать, позахлопывав все окна и двери? Неожиданно Симеон улыбнулся.
   - Думаю, не понадобится. - Он встал. - Эту проблему мы, пожалуй, уладим. Доедай свой завтрак.
   Возвратился он минут через десять, неся большой деревянный горшок с каким-то растением. Каким именно, непонятно - оно было скрыто под чехлом. Горшок Симеон поставил под окно и совлек чехол. Найл с любопытством оглядел сочно-зеленый ствол с немощно обвисающими побегами-усами. Высоты в растении было метров около двух. От ствола исходил не лишенный приятности сладковатый, чуть лекарственный запах. Помимо усиков, были еще и мясистые желтовато-зеленые стебли, каждый из которых венчала желтоватая, змеевидная какая-то голова. Найл наклонился разглядеть подробнее, и, вскрикнув от неожиданности, отпрыгнул. Часть зеленых усов потянулась к нему, движением напоминая ложноножки грибаголовонога. Симеон засмеялся.
   - Для людей они совершенно безопасны. Он протянул к растению руку. Один из усов нерешительно шевельнулся, затем вяло обернулся вокруг его пальца.
   - Как оно называется?
   - Не знаю. Моя жена называла его змей-травой. Семена мы принесли с собой из Дельты. Смотри.
   Симеон достал из кармана большую коробку из-под таблеток. Судя по доносящемуся изнутри приглушенному жужжанию, там билась муха. Удостоверившись, что дверь закрыта, Симеон сдвинул крышку. К потолку мгновенно рванулась почуявшая свободу блесткая муха-росянка с размахом крылышек с пять сантиметров. Несколько секунд она бестолково кружила по комнате, натыкаясь на стены. Затем, наконец, уловила тянущий из окна сквозняк и устремилась на волю.
   Все произошло настолько молниеносно, что Найл толком не успел и разглядеть. Стебель растения метнулся со скоростью атакующей кобры, и муха исчезла. Только приглушенное неистовое жужжание показывало, что теперь она находится в одной из змеевидных головок. Жужжание смолкло почти сразу.
   Симеон поглядел на растение с торжествующей улыбкой.
   - Очаровашка. Держать одно такое возле окна - и никакой нечисти не будет в доме. Взгляни-ка вот еще.
   Он вытащил из кармана другую коробку. Сдвинув крышку, перевернул вверх дном и потряс, оттуда вывалился жук.
   - Куда, куда?
   Он тыкал жука до тех пор, пока тот не заковылял навстречу растению. От растения его отделяло еще больше двух метров, а усы уже тут как тут проворно, четко, - и вот уже ошеломленное насекомое взвилось в воздух, стиснутое поперек туловища.
   Растение подняло жука до макушки ближайшего стебля. На этот раз Найл смотрел так внимательно, что успел различить.
   Головка стебля раскрылась, обнажив нечто, напоминающее два ряда белых отточенных зубов.
   Ус закинул жука в открытый зев движением, подобным хлесткому удару плетью. Зев мгновенно захлопнулся, хотя заметное колыхание зеленой кожи показывало, что жук отчаянно силится высвободиться.
   Затем ус снова безвольно обвис, и все растение застыло так неподвижно, что трудно было и заподозрить его в способности к охоте.
   - Ты думаешь, ему по силам было бы сладить с двухметровой сороконожкой? - с сомнением спросил Найл.
   - Вполне. Оно как-то на моих глазах умыкнуло здоровенную крысу.
   - А для человека оно, часом, не опасно? - решил еще раз уточнить Найл.
   - Может быть, в Дельте. Только не здесь.
   - А в Дельте почему?
   - Там они успевают вымахать раза в четыре крупнее.
   - Из-за чего?
   Симеон пожал плечами.
   - Почва, наверное. Местность там так и кишит жизнью, как гнилой сыр червями. Природа словно с ума сошла. - Он любовно похлопал по стволу растения. - Но когда свыкнешься, поймешь, что это приятные создания.
   Когда Симеон ушел, Найл приблизился к растению и остановился рядом. Потребовалось усилие, чтобы не вздрогнуть, когда змеевидные головы развернулись в его сторону, а усы вытянулись и вкрадчиво прикоснулись к ноге. Странное ощущение, будто бы тебя обнюхивает какое-то любопытное животное.
   Через несколько минут растение, похоже, утратило к Найлу интерес и опять застыло неподвижно. А когда Найл, протянув руку, провел пальцем по одной из головок, та будто притиснулась к его ладони. Было в этом движении нечто, глубоко ошеломившее и встревожившее Найла, хотя непонятно, что навеяло эту тревогу.
   От раздумий отвлек сухой шорох кованых колес по гравию. Из окна стала видна повозка, которую везли четверо колесничих. Вот они размашистой рысью вбежали на площадь и остановились напротив Зала собраний.
   В повозке сидели двое: женщина в черном одеянии старшей служительницы и светлобородый мужчина в желтой тунике слуги жуков. На глазах у Найла пассажиры выбрались из повозки, взошли по ступеням и исчезли внутри помещения.
   Колесничие укатили повозку в тень и сели на ступени, утирая пот со лба.
   Найл вышел из дома через боковой вход и пошел по лужайке навстречу сидящим. Подойдя поближе, с радостью признал в одном из колесничих Массига. Массиг тоже сразу узнал Найла и вскочил на ноги, раскрыв рот от изумления.
   - Ты вот, оказывается, где? Я думал, тебя нет в живых!
   - Жив, как видишь, - рассмеялся Найл. - И от кого же ты слышал о моей гибели?
   - От одного из колесничих. Он сказал, ты погиб вместе с управителем.
   - Так Каззак мертв?
   - Да, он погиб при взрыве.
   На Найла неожиданно нахлынула грусть. Несмотря на некоторое недоверие, Каззак всегда вызывал у него симпатию.
   Они вместе сели на ступени.
   - Что за бородача ты привез? - поинтересовался Найл.
   - Это Манефон, старший помощник. Он приплыл нынче утром на корабле, груженном порохом.
   - Пауки не пытались его задержать? - спросил Найл, понизив голос.
   - Задержать? - Массиг был искренне поражен таким вопросом. - С какой стати? Найл пожал плечами.
   - Жуки, судя по всему, думают, что пауки хотят учинить заваруху.
   - Первый раз слышу, - покачал головой Массиг.
   - Пауки после взрыва не свихнулись от бешенства?
   - Бешенства? - Было видно, что его слова для Массига - полная неразбериха. - С чего вдруг? Это же просто досадная случайность. - Он поглядел на Найла как-то странно. - Так ведь?
   - Конечно, так, - поспешил согласиться Найл. В этот момент, к счастью, их прервала своим появлением вышедшая из здания девушка; она несла поднос с прохладительными напитками для колесничих. Пока Массиг жадно, крупными глотками пил из глиняного кувшина фруктовый сок, Найл, улучив момент, незаметно улизнул.
   Он ступил в прохладный полумрак парадной Зала. Там полно было людей и жуков, спешащих по своим делам. Когда Найл стоял, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, кто-то хлопнул его по плечу. Оказалось, Милон.
   - Привет, Найл. Ты чуть опоздал на собрание, оно только вот закончилось.
   - И как там все сложилось?
   Милон подался вперед и негромко сообщил:
   - Они пошли на попятную, как я и ожидал.
   - Почему?
   - Пошли разговоры, что Билдо выживают из города. А он нынче, знаешь, для многих герой. Поэтому половина молодежи заявила, что если уйдет он, то и она отправится вместе с ним. Так что коллегия задумалась всерьез...
   - И что ожидается теперь?
   - Не знаю. Зависит от Билдо. Почему бы тебе самому его не расспросить - вон он стоит.
   В дальнем конце парадной со светлобородым незнакомцем увлеченно беседовал Доггинз. Завидев Найла, он оборвал разговор на полуслове.
   - Мы тут как раз о тебе говорим. Это Манефон, мой помощник по зарядам.
   Найл сомкнулся предплечьем с бородачом. Манефон оказался кряжистым, широкоплечим парнем с широким добродушным лицом, докрасна загорелым от солнца и ветра. Ручищи вон какие мускулистые. Найлу он тотчас же приглянулся.
   - Манефон прибыл в порт сегодня утром. Его не было три недели.
   - Тебе пауки никаких препон не ставили? - спросил Манефона Найл.
   - И близко не было, - широко улыбнувшись, ответил тот. - Я и не заподозрил, что вообще что-нибудь произошло. Они дали мне бригаду под разгрузку, в город вон доставили на повозке. А начальник вдруг заявляет, что мы с ними вроде как воюем. Доггинз покачал головой.
   - Я сам толком не пойму, что вокруг делается. Да и не считаю нужным присматриваться. - Он положил руку Манефону на плечо. - Ты ступай, отправь назад Массига. а затем сходи подкрепись. После этого подходи ко мне домой.
   Когда вышли на солнечный свет, Найл увидел с полдюжины членов коллегии, в их числе и Пибуса с Корбином. Они стояли кружком, горячо споря меж собой.
   Иголками кольнувшие враждебные взгляды дали безошибочно понять, что речь идет непосредственно о Найле с Доггинзом. Доггинз взял Найла под локоть.
   - Пройтись не желаешь?
   - Конечно, не откажусь.
   Доггинз повел Найла в обход зала собраний, к дороге, ведущей в сторону карьера. Почти все встречные приветствовали Найла (видно, снискал себе популярность); знаки почтения выражали даже жуки. Сам же Доггинз отзывался с некоторой рассеянностью: его, очевидно, снедало беспокойство. Лишь когда они, миновав дома, оказались одни, он, наконец, заговорил:
   - Все обстоит хуже, чем я думал. Пауки высылают двух своих на встречу с Хозяином и полным собранием коллегии. То есть, получается, они твердо намерены добиваться примирения.
   - А это что, настолько уж плохо?
   - Плохо? - Доггинз посмотрел с недоумением. - Да это же крах, черт побери! Это значит, они будут на нас давить, чтобы мы уничтожили жнецы!
   - Почему ты так уверен?
   - Это элементарно, здесь одно вытекает из другого. Они дали Манефону беспрепятственно пройти через порт. В паучьем городе он видел, что наделал взрыв - полквартала рабов снесено подчистую, - а ему сказали, что это просто досадная случайность. Никто даже заикнуться не пытался о том, что мы штурмовали казармы. То есть они пытаются показать, что готовы простить и обо всем забыть. Их посланники, несомненно, скажут: мол, все снова встало на свои места, поэтому давайте забудем распри.
   - Может, они на самом деле хотят мира. - Найл подивился своим словам: ясно, что с языка сорвались случайно.
   Доггинз фыркнул.
   - Разумеется, хотят, на своих условиях. Они попытаются склонить Хозяина к тому, чтобы он велел уничтожить жнецы и выдать нас.
   - Я-то им, может, и не нужен. Я вот только говорил с одним из гужевых и услышал от него, что меня там все считают убитым.
   - Вот как! - Доггинз остро глянул на товарища. - Он сказал, почему?
   - Сказал, что слышал это от одного из колесничих Каззака.
   Доггинз нахмурился, прикусил губу.
   - Интересно. Выходит, Повелитель действительно считал, что ему тогда удалось тебя задушить. Значит, он уверен в том, что жуки тебя не выдадут, и полон решимости разделаться каким угодно способом... Тогда, видно, и гадать нечего: главным его требованием будет уничтожить жнецы.
   - Но ведь ясно, что Хозяин на это не пойдет?
   Доггинз сердито передернул плечами.
   - Он старик мудрый, но, думаю, за всю свою жизнь так и не научился хоть сколько-то понимать раскоряк. Он наивно судит обо всех по меркам своей порядочности. - Доггинз заговорил тише, хотя это было вовсе необязательно. - Между нами, я никак не возьму в толк, как при таком уме можно оставаться таким недотепой.
   От этих слов Найла охватило безотчетное волнение. Ему неожиданно открылось, что в ряде случаев существует определенный предел, за которым чувственное восприятие Доггинза полностью притупляется. Такая своеобразная слепота - огромный плюс для слуги, поскольку сосредотачивает весь ум на выполнении сугубо практических задач. Но это означает и то, что он никогда не заподозрит о существовании мира, где деревья томно наслаждаются зыбкой лаской ветра, а цветы выбрасывают искры живой энергии.
   Они поднялись на невысокий холм. Трава на противоположном его склоне была бурой, пожухшей, а дальше ее вообще не было - лишь черный выгоревший грунт. Это как раз и был участок, обработанный из жнеца. Метрах в двадцати вниз по склону виднелся вырост, напоминающий крупный валун; приглядевшись внимательней, Найл разобрал, что это опрокинутый на спину мертвый паук, застывший, поджав лапы к середине брюха. Подойдя вплотную, Найл постучал по трупу носком сандалии; обугленная плоть была тверда, как дерево.
   Дальше метров сто они шли по спекшемуся коркой грунту. И вдруг неожиданно очутились на кромке откоса метров шести глубиной.
   Откос тянулся в обе стороны на сотни метров. Найл вначале принял это за естественное образование.
   Лишь различив оплавленные камни, понял, что это все работа жнеца.
   От залпа земля расплавилась, словно лед под струёй кипятка. Впервые доподлинно стала ясна дьявольски разрушительная мощь этого оружия - просто ахнуть впору.
   - Не удивительно, что они перед нами трепещут.
   - Ты же знаешь, каковы раскоряки по натуре, - мрачно сказал Доггинз. Думаешь, они нам не припомнят?
   Край откоса тянулся вдаль. Потрясали уже одни размеры пораженного участка, самое меньшее - полмили в диаметре.
   Довольно точно можно было определить и положение шара в тот момент, когда Доггинз нажал на спуск. Залп шарахнул по земле струёй адского брандспойта, выев в полумиле от эпицентра глубокую лощину. Затем заряд рассеялся в стороны, будто струя из шланга, нагромоздив вокруг стену из камней и вывороченного грунта. В районе эпицентра все было попросту выпарено, в то время как дальше предметы уберегла от разрушения сама сила залпа, разметав их в стороны, словно смерч листву. На этом участке, вперемешку с обломками камней и вырванными с корнем деревьями, виднелись паучьи трупы. В воздухе стоял неприятный запах разлагающейся плоти.
   Оба молчали, идя вдоль границы выжженного участка. Не дающую покоя мысль высказал, в конце концов, Доггинз. Кивнув в сторону виднеющейся на горизонте панорамы паучьего города, он задумчиво проронил:
   - Один жнец, и за минуту от всего этого осталось бы ровное место.
   - А заодно и от всех жителей. Доггинз глянул искоса.
   - Хочешь сказать, они того стоят?
   - Нет. Там среди них и моя семья.
   - Да ну тебя, я же просто так... - поспешил сказать Доггинз. - Просто на ум взбрело...
   Неожиданно Найл поскользнулся на чем-то мягком.
   Оказывается, он всмятку раздавил сандалией небольшой грибголовоног. Тьфу, пакость!
   Тут оба впервые обнаружили, что вокруг со всех направлений сползаются десятки этих существ-слизней. Одно из них потянулось Найлу к лодыжке и высунуло серое щупальце, пытаясь взобраться по ноге. Он пинком отбросил существо.
   - Странно, откуда они взялись?
   - Мертвечина манит, - рассудил Доггинз. И вправду, метрах в тридцати валялся дохлый паук, из вспоротого брюха которого топорщились разбухшие кишки; плоть торопливо поглощали орды крохотных головоногов, напоминающие личинок.