А отец даже не пожурил сына за то, что тот не сдержал слова и далеко ушел от пещеры.
Уже засыпая, Найл, когда дед укрывал его шкурой гусеницы, спросил:
- А зачем оса отложила яйцо тарантулу на брюхо?
- Чтоб личинке было чем питаться.
- А паук к тому времени разве не протухнет?
- Нет, конечно. Он ведь не мертвый. Глаза у Найла широко распахнулись. Он ведь, когда обо всем рассказывал, ни словом не обмолвился, что тарантул не умер: боялся, чего доброго, накажут за то, что болтает чепуху.
- А ты откуда знаешь, что он не мертвый?
- Осы не убивают пауков. Им ведь нужно выкормить потомство. А теперь давай, спи.
Но сон пропал. И еще долго, лежа в темноте, Найл думал о событиях прошедшего дня, и ему снова стало жаль тарантула.
Назавтра ранним утром семья отправилась поглядеть на затворника.
Удивительно: заслонка входа была задвинута. Джомар осторожно поддел ее кончиком копья. Заглянув деду через плечо (мать держала Найла на руках), мальчик вздрогнул: паука на месте не оказалось.
Лишь позже он сообразил, что оса возвращалась, чтобы передвинуть мохнатого истукана, а затем закрыла заслонку. Для существа длиной в каких-нибудь полруки труд поистине титанический.
Женщины не могли скрыть неприязни. Ингельд даже сказала, что ее сейчас стошнит. А Вайг, задумавшись, не проронил ни слова.
Вайг всегда увлекался насекомыми. Как-то в детстве он, улучив момент, когда мать спала, улизнул из норы.
Отыскала она его за четверть мили - ребенок пристально разглядывал гнездо скарабеев. В другой раз, когда мужчины, возвратясь с охоты, принесли с собой несколько живых цикад, Вайг со слезами на глазах умолял оставить ему хотя бы одну (пора, между прочим, была голодная), чтобы он мог ее приручить. Мольбам тогда не вняли и добычу зажарили на ужин.
Поэтому через пару дней, заметив поутру, что брат исчез, Найл ничуть не удивился. Естественно, он отправился к норе тарантула. Найл поспешил следом. Он догадывался: Вайгу не терпится рассмотреть затворника.
Так оно и оказалось. Укрывшись под кактусом, мальчик наблюдал, как брат вначале поднимает заслонку, а затем, улегшись на живот, заглядывает в нору.
Найл неслышно подобрался сзади, стараясь, чтобы тень его не выдала, но, когда приблизился уже на пару метров, неосторожно шевельнулся. Миг - и брат уже на ногах, со вздетым копьем. Увидев Найла, он облегченно вздохнул:
- Дурень! Разве можно так шутить?
- Извини. А что ты тут делаешь?
Вайг лишь коротко кивнул, указывая на дыру. Склонясь над ней, Найл увидел, что яйцо лопнуло, а на незащищенном брюхе затворника теперь грузно ворочается крупная черная личинка. Передвигаться ей было непросто: крохотные ножки не выдерживали веса туловища. Вайг из интереса тихонько ткнул личинку пальцем.
Маленькие, но крепкие челюсти тотчас вцепились затворнику в брюхо: если она скатится, непременно погибнет от голода.
Тогда Вайг погладил личинку. Та выгнулась дугой и выставила крохотное жало. Но юноша упорствовал, и примерно через полчаса личинка перестала обращать внимание на поглаживание. Ее больше заботило, как вернее пробуравить толстую ворсистую кожу.
Два часа братья неотрывно следили за ней, пока наплывавший зной не погнал их обратно в пещеру.
Личинка к тому времени уже продырявила кожу, и смотреть, что будет дальше, Найлу както не хотелось. Уходя, Вайг аккуратно задвинул заслонку.
- А если бы оса вернулась, а ты все еще там? Что б ты тогда делал? спросил Найл.
- Она не вернется.
- Откуда ты знаешь?
- Просто знаю, и все, - коротко ответил брат.
Неделя за неделей Вайг ежедневно наведывался в нору, проводя там всякий раз не меньше часа.
Найл составил ему компанию лишь однажды. Вид багровой язвы на брюхе тарантула вызывал отвращение, и мысль о победе над врагом больше не радовала.
У него не укладывалось в голове, как Вайгу не надоедает отрезать по кусочкам паучью плоть и скармливать ее ненасытной личинке.
Со временем, влезая в нору, Вайг стал задвигать за собой заслонку, оставляя лишь узкую щель: обнажившиеся внутренности становились приманкой для мухпустынниц.
У этих созданий размером с ноготь имелись кровососущие хоботки и проворные челюсти, способные очень быстро обгладывать падаль.
Однажды Вайг возвратился в пещеру, неся на руке осу. Насекомое почти уже достигло размеров взрослой особи, и глянцевитое туловище с желтыми крыльями и длинными грациозными ногами казалось одновременно и очень красивым, и страшным.
С первого взгляда становилось ясно, что оса относится к Вайгу с полным доверием. Брат переворачивал насекомое на спину и водил ему по брюшку пальцем, а оса в ответ обвивала его руку длинными ногами, легонько покусывая при этом палец острыми челюстями. Чутко подрагивало похожее на стилет длинное черное жало.
Еще ей нравилось взбираться Вайгу по руке и зарываться в его длинные по плечи - волосы. Освоясь там, она принималась щекотать ему усиками мочку уха, а Вайг заходился от хохота.
Назавтра отец позволил Вайгу сопровождать его на охоте вместе с питомицей - проверить, какой от осы может быть прок.
Довольно быстро они дошли до акаций - тех самых, что виднелись на горизонте, когда семья перебиралась в новое жилище, а вскоре увидели и то, что искали: сеть серого паука-пустынника.
По размерам (не больше полуметра) эти создания уступают тарантулу, зато ноги у них в сравнении с туловищем попросту огромны. В углу сети болтался кузнечик, безнадежно увязший в липких шелковистых тенетах.
Вайг, обойдя вокруг дерева, высмотрел паука. Тот сидел в развилке, где ствол разделяется на сучья. Юноша кинул камень, за ним второй.
Первый рикошетом отлетел от ствола, зато второй угодил точно в цель. Паук, тотчас кинувшись вниз, повис на шелковой нити.
Почти одновременно навстречу ему метнулась оса, словно сокол к добыче. Дать отпор невесть откуда возникшему противнику у паука не оставалось времени: оса уже схватила его за заднюю лапу.
Было отчетливо видно, как в плоть впивается жало и напряженно вздрагивает глянцевитое тело, вводя парализующий яд. Пустынник попытался сжать осу ногами, но ничего не получилось.
Пара минут - и он, опрокинувшись, рухнул на землю, подергиваясь, как заводная игрушка, у которой кончается завод.
Завалив врага, оса словно растерялась. Взобравшись поверженному пауку на кожистое серое брюхо, она неуверенно переползала с места на место, будто принюхиваясь.
Вайг, приблизившись, осторожно опустился рядом на колени, медленно вытянул руку, посадил осу на раскрытую ладонь, затем вынул из притороченной к поясу сумы кусочек плоти тарантула и скормил ей.
После этого охотники отсекли пауку лапы - чтобы легче было нести - и положили его в корзину. Пищи добытчице хватит теперь на целый месяц.
Насекомое оказалась общительным созданием, и больше всего ей почему-то нравилось разгуливать по рукам.
Все постепенно к ней привыкли, и только Ингельд относилась к осе с недоверием и неприязнью. Она не только пронзительно взвизгивала каждый раз, когда оса приближалась, но и неизменно жаловалась, что от паучьего мяса, которое хранилась в пещере, смердит.
Пауки и правда обладали особым запахом, однако мясо лежало в самом дальнем углу пещеры под толстым слоем травы, так что в жилой части им не пахло. Да к тому же обитающие в такой тесноте люди, для которых мытье - непозволительная роскошь, обычно мало обращают внимания на запахи.
Найл догадывался, что Ингельд капризничает просто потому, что хочет, чтобы на нее обращали побольше внимания, и потому нисколько не удивился, когда ее поведение резко изменилось через несколько дней. Это его даже позабавило.
Это произошло, когда Вайг возвратился с птицей, которую оса сбила на лету. Птица походила на дрофу, хотя размером была меньше, с утку.
Вайг подробно рассказал, как добыча, ни о чем не подозревая, сидела, облюбовав верхушку дерева, а он направил на нее осу (насекомое, похоже, могло улавливать мысленные команды Вайга).
Потревоженная жужжанием птица снялась с верхушки и полетела, а когда оса обхватила ей лапу и всадила жало, та, хлопая крыльями, попыталась отбиться.
Пришлось отмахать две мили, прежде чем он их отыскал. Оса, сонно покачиваясь, сидела у добычи на спине, птица лежала, раскинув крылья.
Вайг угостил свою любимицу кусочком мяса, а дрофе свернул шею.
Женщины не решались даже попробовать птицу, парализованную ядом, и поначалу не притрагивались к добыче (кроме того, они впервые могли подержать птицу в руках и не знали, что делать с перьями).
В конце концов голод взял свое. А когда Вайг, обжарив кусочек дичи, с видимым удовольствием съел его и тут же потянулся за вторым, на еду накинулись все - от птицы остались только лапы.
Оказалось, яд осы не только не причиняет людям вреда, но и придает мясу особую мягкость. С той поры жареная дрофа стала любимым лакомством Найла.
Едва Найл научился ходить, ему втолковали, что паучьих шаров нужно остерегаться.
Прежде чем он впервые вышел из норы у подножия плато, ему велели вначале смочить палец и определить направление ветра, затем пристально оглядеть горизонт - не блестит ли там что-нибудь в солнечных лучах - и, только убедившись, что небо совершенно чисто, разрешили покинуть убежище.
"Если вдруг появится шар и полетит на тебя,- говорил мальчику Улф,надо, пока есть время, тотчас зарыться в песок или просто застыть без движения. Ни в коем случае нельзя следить за шаром глазами; лучше уставиться вниз или сосредоточиться на том, что сейчас рядом. У пауков-смертоносцев не ахти какое зрение, так что, может статься, тебя и не заметят. Добычу они высматривают не глазами, а усилием воли, и умеют чуять страх."
Это удивило Найла больше всего. Разве страх может пахнуть?
Улф объяснил тогда, что страх вызывает как бы невидимую дрожь в воздухе, вот именно на нее смертоносец и реагирует.
Так что, когда сверху проплывает паучий шар, надо, чтобы ум был так же неподвижен, как и тело.
Поддаться страху - это все равно, что с криком скакать вверх-вниз и махать руками, пока паук не заметит.
Будучи здоровым и жизнерадостным ребенком, Найл не сомневался, что это все легче легкого. Надо как бы зажмуриться про себя и повторять, что бояться нечего. Однако к ночи эго уверенность улетучивалась. Иной раз, когда случалось лежать без сна, вслушиваясь в тишину, мальчик вдруг настораживался: а что это там скребется снаружи по песку?
Воображение тут же рисовало громадного паука, который силится разглядеть, что там за камнем, прикрывающим вход в пещеру. Сердце начинало стучать чаще, громче, и мальчик, немея, сознавал, что это от него самого исходят сигналы паники.
И чем сильнее старался их подавить, тем неодолимее они становились. Он с ужасом понимал, что его затягивает в заколдованный круг, что страх усиливает сам себя.
Но в конце концов Найл научился подавлять страх усилием воли.
Из всей семьи о смертоносцах заговаривала только мать. Позднее Найл понял, почему.
Члены семьи опасались, что он настолько забьет себе голову всякими чудовищами, что, когда паучьи шары действительно подлетят близко, своим страхом выдаст всех.
Мать, однако, понимала, что главная причина страха - неизвестность, а потому, когда они с сыном оставались вдвоем, охотно отвечала на любые его вопросы.
Найл, правда, догадывался, что взрослые рассказывают ему далеко не все. Когда он спросил, зачем пауки ловят людей, она ответила: чтобы поработить их. Поинтересовался, едят ли они людей, сказала, что нет, вот дедушка Джомар побывал в их лапах, и ничего, живой.
Сам же дед, когда внук донимал его такими же расспросами, то вдруг неожиданно засыпал, то становился тугим на ухо. Кое-что о смертоносцах Найл выведал из тихого - шепотом - ночного разговора взрослых, когда они думали, что ребенок спит. И уж здесь-то развеялись всякие сомнения. Оказывается, пауки не просто плотоядны, но еще и невероятно жестоки.
К счастью, смертоносцы, похоже, предпочитали далеко в пустыню не залетать - то ли из-за невыносимой жары, то ли просто считали, что людей здесь быть не может.
Прежде чем семья перебралась в новое жилище, мальчик видел шары раз десять, не больше, да и то лишь на горизонте...
Иное дело - на границе пустыни. Здесь смертоносцы совершали облеты регулярно, как правило, на рассвете или на закате. Это были, судя по всему, обыкновенные дозоры, но и они причиняли немало беспокойства.
Пауки словно догадывались, что рано или поздно люди соблазнятся мыслью перебраться из гиблой пустыни в более благодатные места, где вдосталь плодов кактуса и съедобных крылаток.
Однажды случилось так, что паучий шар действительно пролетел едва не над самой головой. и люди всерьез задумались, не возвратиться ли обратно в пески: там безопаснее.
Улф и Сайрис действительно на это настроились, хоть Сайрис и была опять беременна, но Ингельд не пожелала об этом даже слышать. Она заявила, что лучше умрет, чем вернется туда, где нечего есть.
Найл втайне был признателен ей за упрямство: он тоже предпочитал пищу и опасность голоду и скуке.
Когда на свет появилась сестричка Руна, Найл перестал быть общим любимцем.
Ему было почти уже одиннадцать лет, он к той поре начал ходить на охоту вместе с мужчинами.
Поначалу ему было трудно: приходилось отмахивать порой до двадцати миль под косматым безжалостным солнцем, постоянно высматривая шары смертоносцев, выискивая скрытые признаки логова тарантула или желтого скорпиона.
Довольно скоро выяснилось, что у Найла чутье на опасность развито сильнее, чем у взрослых мужчин.
Как-то раз они все вместе отправились к зарослям колючего кустарника, где были расставлены силки на птиц. Внезапно мальчик ощутил, что его туда ноги не несут, словно какая-то неведомая сила отталкивает назад.
Замедлив шаг, он положил ладонь на руку Хролфу, охотники остановились и внимательно посмотрели по сторонам.
Минут через десять Улф уловил легкое, почти бесшумное движение. Остальные, хотя и секундой позже, успели заметить длинную, тонкую ногу сверчка.
- Это всего лишь декта, это существо совершенно безвредно,- улыбнулся Улф.
Но смутное чувство опасности не оставляло Найла, и он наотрез отказался приближаться к той поросли. Мужчины, недоуменно пожав плечами, решили в конце концов обойти кустарник стороной и двинулись каменистой пустошью к растущим в отдалении плодоносным кактусам.
Возвращаясь незадолго перед сумерками назад, они вновь прошли довольно близко от кустарника. Двигались охотники почти бесшумно, но нечаянно потревожили сверчка, и тот помчался к деревьям десятиметровыми скачками.
И тут - на тебе: мгновенно взвихрилась пыль, и декта забарахталась в удушающих объятиях кошмарной твари.
Она напоминала гигантского сверчка - ростом, наверное, метра три, только серые ноги не гладкие, а покрытые не то шипами, не то жесткой щетиной.
Вытянутой формы голова, по бокам - большие выпуклые глаза, внизу - заостренные челюсти, имеющие отдаленное сходство с когтями скорпиона.
На глазах у изумленных охотников исполин прижал добычу к животу и мощным, мгновенным ударом челюстей-лезвий вскрыл ей горло.
Пораженные этим зрелищем, люди не шевелились и не произносили ни слова. Тварь не обращала на них внимания. Ее челюсти с хрустом перемалывали жертву, а круглые ничего не выражающие глаза смотрели куда-то вдаль.
Когда чудовище почти завершило трапезу, до охотников вдруг дошло, что ведь оно, возможно, еще не насытилось и надо бы, пока не поздно, уносить ноги.
Джомар, оставшийся в тот день в пещере (старая рана давала о себе знать), догадался по описанию, что они повстречались с самым злобным из сверчков, который называется "сага".
Крепкий панцирь делает его попросту неуязвимым, а длинные конечности позволяют кидаться на добычу с расстояния в десятки метров. Подступи охотники к деревьям чуть ближе, и одного из них он непременно бы сожрал так же быстро и жадно, как и декту.
После этого происшествия мужчины всегда брали с собой Найла, необыкновенное чутье которого спасло их.
Улф и Торг были опытными охотниками, однако охота для них была лишь насущной необходимостью.
Когда запасов пищи хватало, они предпочитали полеживать в прохладной темноте жилища, оживленной зыбким, трепещущим светом масляного светильника, и негромко беседовать.
Вайг и Хролф, более молодые, относились к охоте как к лихой забаве, возможности рискнуть. Они часто поговаривали о том, что если по сравнению с унылой пустыней эта каменистая пустошь - волшебные кущи, то тогда, наверное, в землях к северу растительность еще изобильнее и разнообразнее, и обоим очень хотелось заглянуть туда.
Улф отнюдь не разделял их любопытства: север - это все-таки уже земля пауков-смертоносцев.
Но Джомар рассказывал, что между этой землей и страной смертоносцев пролегает безбрежное море.
Он также рассказывал о Великой Дельте, что на северо-востоке, огромной сочно-зеленой низменности, покрытой лесами и буйной растительностью.
Иные охотники говорили, что там встречаются и плотоядные растения, но Вайга и Хролфа этим было не испугать: куда там какому-то растению - хоть трижды плотоядному - до жука-скакуна или огромного скорпиона. Вот подойдет время, когда пойдет на убыль летняя жара, и они непременно отправятся через пустыню к зеленой Дельте. А пока впереди ждет северная земля, наверняка сулящая множество приключений.
И вот как-то утром, едва развиднелось, Вайг, Хролф и Найл, оставив жилище, двинулись на север.
Вооружение их составляли кремневые ножи, копья и пращи. Еду несли в сумках из паучьего шелка, которые можно было использовать и для защиты от солнца.
Найлу приятно было касаться ткани: гладкая, прохладная, под пальцами струится, словно жидкость.
Из трех сумок он нес ту, что поменьше, с плодами кактуса и запечатанной посудиной с водой.
Через час они достигли изъеденных безлюдным ветром причудливых столбов из рыжего камня-песчаника и в их тени устроили короткий привал. Отсюда было заметно, что впереди зеленая плоскость прогибается, образуя чуть вогнутую чашу, усеянную большими валунами.
Теперь надо было не мешкая двигаться дальше: совсем скоро к этим валунам невозможно будет притронуться из-за жары.
На дальнем конце чаши, чуть возвышаясь над горизонтом, виднелись деревья. Вайгу, самому глазастому, показалось, что он видит еще и воду.
На деле расстояние оказалось куда больше. Вот уж и полдень миновал, а каменистой пустоши все не было конца. Правда, валунов поубавилось, на смену им пришли кремень и ребристые полоски гранита. Расчистив площадку в несколько метров, путники вогнали в каменистую землю копья и натянули поверх шелковые полотнища.
Сидеть здесь было не так уж и приятно, но другой тени все равно не было. Прилечь оказалось невозможно (всюду камни и неровности), поэтому братья просто сидели, обхватив колени руками, и, не мигая, смотрели на полоску зелени, которая уже явно различалась на таком расстоянии. Найлу снова грезились пахучие цветы и журчащая вода.
Отдохнув часа три, братья продолжили путь на север. Зной все еще держался, но уж если решили к ночи добраться до зарослей, надо было
идти.
Передвигая налитые свинцовой тяжестью ноги, Найл с тоской вспоминал о доме и при этом неотрывно смотрел на деревья, которые становились все ближе.
Вайг сказал, что это финиковые пальмы, а Найл обожал финики, хотя пробовать их доводилось всего несколько раз.
Ландшафт менялся на глазах. Камни становились все мельче - самые крупные с кулак - и перекатывались под подошвой.
Взглянув в очередной раз на деревья, Найл вдруг почувствовал, что земля уплывает из-под ног, и плашмя шлепнулся на спину, содрав кожу с обоих локтей.
Так хотелось полежать неподвижно хотя бы минуту-другую, но Хролф с Вайгом поторапливали: надо идти.
Мальчик с трудом поднялся на ноги, не отрывая глаз от земли - с одной стороны, чтобы не свалиться снова, а главное - чтобы никто не заметил слез усталости.
Чуть позже, взглянув случайно на Вайга, он вдруг заметил, как они с Хролфом встревожено переглянулись, и понял: братья жалеют, что взяли его с собой. От стыда за себя Найл стиснул зубы и приказал себе: "Не распускать нюни!"
И тут что-то произошло. В голове будто ожил крохотный, яркий солнечный зайчик. Непонятно как, но усталость неожиданно отступила. Вернее, она по-прежнему отзывалась тяжестью в ногах, но принадлежала будто не ему, а кому-то другому.
Теперь он мог совладать со своей усталостью, она больше не управляла им. Ему стало так хорошо, что Найл, не удержавшись, рассмеялся.
Они все шли и шли, ступая по горячим, словно оплавленным зноем, камням, которые теперь совсем измельчали - с птичье яйцо, не больше.
Зато теперь навстречу то и дело попадались похожие на воронки углубления метров до десяти глубиной. Подойдя к одному, особенно большому, путники остановились, чтобы приглядеться внимательней.
Если б не усталость, они бы забрались туда, чисто из любопытства. Но в такую жару это было бы лишь никчемной тратой сил.
Найл подцепил ногой камень и скинул вниз, глядя, как он летит, поминутно стукаясь о стены, поднял глаза и увидел зеленое растение, чем-то напоминающее уару.
Оно росло на склоне, в середине красовался круглый зеленоватый плод, удивительно похожий на плод кактуса. Паренек сел на корточки и, помогая себе руками, стал тихонько спускаться по склону.
Шар размером с яблоко оказался жестким и не желал отрываться, но Найл с ним все-таки совладал и перекинул наверх Хролфу. От резкого движения камни, на которых он сидел, сместились, и мальчик почувствовал, что съезжает вниз.
Он распластался на спине, пытаясь пятками нащупать какую-нибудь щель.
На миг ему это удалось, но слой камней, видно, сам по себе держался неплотно, и они каскадом посыпались из-под ног. Теперь тормозить руками и ногами стало сложнее, однако, съехав до половины склона, Найл сумел-таки остановиться и медленно сел, понимая, что одно лишь резкое движение - и он опять поедет вниз.
Осторожно перевернувшись на живот, он уперся руками и коленями и начал карабкаться наверх.
Сверху донесся резкий, предостерегающий окрик брата. Найл повернул голову, и его сердце едва не остановилось от ужаса: камни на дне воронки тяжело шевелились, поднимаясь и опадая. Вот наружу вылезли длинные, поблескивающие усы-щупики, следом показалась высокая круглая макушка, голубоватая и покрытая пушистым ворсом.
По обе стороны головы крепились большие голубые полушария, глянцевитые и чем-то напоминающие глаза кузнечика-степняка.
Возле основания щупиков Найл приметил и еще нечто смахивающее на вторую пару глаз, узких и хищных, упрятанных в желтую броню. Голова также была преимущественно желтой, с отдельными извилистыми полосами голубого цвета. Челюсть выступала вперед, придавая физиономии неизвестного существа сходство с обезьяньей мордой.
Вслед за головой показалась подвижная шея, потом выпростались мощные передние лапы. Наконец появилось упрятанное в черно-желтый панцирь туловище.
Тварь определенно смотрела на Найла, который с удвоенной силой принялся карабкаться вверх по склону.
Несколько метров он сумел одолеть, затем его опять повлекло вниз. Мальчик оглянулся через плечо, думая, что броненосное чудище лезет следом за ним. Однако создание просто сидело, глядя в его сторону. Обезьянья физиономия не выражала ничего.
Что-то задело руку - конец веревки, которую наконец догадались бросить братья. Найл судорожно схватиться за нее обеими руками, и Вайг с Хролфом начали быстро его вытягивать.
И вдруг - удар, от которого голова словно раскололась пополам. Следом - еще один, по спине, да такой, что у мальчишки перехватило дыхание. Неужели чудовище уже успело настичь его?
Резко обернувшись, Найл увидел, что тварь по-прежнему спокойно сидит в центре воронки и даже не смотрит на него. Но вот существо, сунув голову в груду, резко выпрямилось и удивительно метко бросило несколько камней.
Сухо цокнув о склон прямо у Найла над головой, они посыпались вниз. Один задел бровь, и паренек почувствовал, как по щеке теплой струйкой побежала кровь. Еще один залп, на этот раз по телу, да так, что руки свело от боли. В тот же миг парень невольно выпустил веревку и заскользил вниз.
Тут и само чудовище, потеряв терпение, неспешно поползло навстречу. Вайг снова бросил брату конец веревки, но Найл уже не смог до нее дотянуться.
Видя, что жуткие челюсти уже приближаются к ногам Найла, Вайг заспешил вниз, швыряя в чудовище попадающиеся под руку камни. Один угодил твари по голове, и она недоуменно замерла: кто там еще посмел?
Вайг попробовал остановиться.
Распластавшись, он ухватился за камни и кое-как сумел упереться пятками в землю, слишком поздно сообразив, что сглупил, когда ринулся вниз очертя голову.
Когда существо почти уже настигло добычу, по одной из полукруглых боковин черепа неожиданно ударил пущенный из пращи камень.
Что-то сухо треснуло, и на морде хищника выступила жидкость, наверное, кровь. Вайг и Найл завопили от радости. Тварь остановилась, впервые выказывая признаки нерешительности.
Второй камень рикошетом отскочил от панциря, третий вообще пролетел мимо. Хролф чересчур волновался.
-Хролф, эй! - крикнул Вайг. Голос сорвался. Брат выпустил еще камень и этот не причинил монстру никакого вреда.
- Стой! Слушай меня! - Голос Вайга звучал теперь спокойно.- Не спеши! Целься как следует. Может, попадешь ему в другой глаз.
Уже засыпая, Найл, когда дед укрывал его шкурой гусеницы, спросил:
- А зачем оса отложила яйцо тарантулу на брюхо?
- Чтоб личинке было чем питаться.
- А паук к тому времени разве не протухнет?
- Нет, конечно. Он ведь не мертвый. Глаза у Найла широко распахнулись. Он ведь, когда обо всем рассказывал, ни словом не обмолвился, что тарантул не умер: боялся, чего доброго, накажут за то, что болтает чепуху.
- А ты откуда знаешь, что он не мертвый?
- Осы не убивают пауков. Им ведь нужно выкормить потомство. А теперь давай, спи.
Но сон пропал. И еще долго, лежа в темноте, Найл думал о событиях прошедшего дня, и ему снова стало жаль тарантула.
Назавтра ранним утром семья отправилась поглядеть на затворника.
Удивительно: заслонка входа была задвинута. Джомар осторожно поддел ее кончиком копья. Заглянув деду через плечо (мать держала Найла на руках), мальчик вздрогнул: паука на месте не оказалось.
Лишь позже он сообразил, что оса возвращалась, чтобы передвинуть мохнатого истукана, а затем закрыла заслонку. Для существа длиной в каких-нибудь полруки труд поистине титанический.
Женщины не могли скрыть неприязни. Ингельд даже сказала, что ее сейчас стошнит. А Вайг, задумавшись, не проронил ни слова.
Вайг всегда увлекался насекомыми. Как-то в детстве он, улучив момент, когда мать спала, улизнул из норы.
Отыскала она его за четверть мили - ребенок пристально разглядывал гнездо скарабеев. В другой раз, когда мужчины, возвратясь с охоты, принесли с собой несколько живых цикад, Вайг со слезами на глазах умолял оставить ему хотя бы одну (пора, между прочим, была голодная), чтобы он мог ее приручить. Мольбам тогда не вняли и добычу зажарили на ужин.
Поэтому через пару дней, заметив поутру, что брат исчез, Найл ничуть не удивился. Естественно, он отправился к норе тарантула. Найл поспешил следом. Он догадывался: Вайгу не терпится рассмотреть затворника.
Так оно и оказалось. Укрывшись под кактусом, мальчик наблюдал, как брат вначале поднимает заслонку, а затем, улегшись на живот, заглядывает в нору.
Найл неслышно подобрался сзади, стараясь, чтобы тень его не выдала, но, когда приблизился уже на пару метров, неосторожно шевельнулся. Миг - и брат уже на ногах, со вздетым копьем. Увидев Найла, он облегченно вздохнул:
- Дурень! Разве можно так шутить?
- Извини. А что ты тут делаешь?
Вайг лишь коротко кивнул, указывая на дыру. Склонясь над ней, Найл увидел, что яйцо лопнуло, а на незащищенном брюхе затворника теперь грузно ворочается крупная черная личинка. Передвигаться ей было непросто: крохотные ножки не выдерживали веса туловища. Вайг из интереса тихонько ткнул личинку пальцем.
Маленькие, но крепкие челюсти тотчас вцепились затворнику в брюхо: если она скатится, непременно погибнет от голода.
Тогда Вайг погладил личинку. Та выгнулась дугой и выставила крохотное жало. Но юноша упорствовал, и примерно через полчаса личинка перестала обращать внимание на поглаживание. Ее больше заботило, как вернее пробуравить толстую ворсистую кожу.
Два часа братья неотрывно следили за ней, пока наплывавший зной не погнал их обратно в пещеру.
Личинка к тому времени уже продырявила кожу, и смотреть, что будет дальше, Найлу както не хотелось. Уходя, Вайг аккуратно задвинул заслонку.
- А если бы оса вернулась, а ты все еще там? Что б ты тогда делал? спросил Найл.
- Она не вернется.
- Откуда ты знаешь?
- Просто знаю, и все, - коротко ответил брат.
Неделя за неделей Вайг ежедневно наведывался в нору, проводя там всякий раз не меньше часа.
Найл составил ему компанию лишь однажды. Вид багровой язвы на брюхе тарантула вызывал отвращение, и мысль о победе над врагом больше не радовала.
У него не укладывалось в голове, как Вайгу не надоедает отрезать по кусочкам паучью плоть и скармливать ее ненасытной личинке.
Со временем, влезая в нору, Вайг стал задвигать за собой заслонку, оставляя лишь узкую щель: обнажившиеся внутренности становились приманкой для мухпустынниц.
У этих созданий размером с ноготь имелись кровососущие хоботки и проворные челюсти, способные очень быстро обгладывать падаль.
Однажды Вайг возвратился в пещеру, неся на руке осу. Насекомое почти уже достигло размеров взрослой особи, и глянцевитое туловище с желтыми крыльями и длинными грациозными ногами казалось одновременно и очень красивым, и страшным.
С первого взгляда становилось ясно, что оса относится к Вайгу с полным доверием. Брат переворачивал насекомое на спину и водил ему по брюшку пальцем, а оса в ответ обвивала его руку длинными ногами, легонько покусывая при этом палец острыми челюстями. Чутко подрагивало похожее на стилет длинное черное жало.
Еще ей нравилось взбираться Вайгу по руке и зарываться в его длинные по плечи - волосы. Освоясь там, она принималась щекотать ему усиками мочку уха, а Вайг заходился от хохота.
Назавтра отец позволил Вайгу сопровождать его на охоте вместе с питомицей - проверить, какой от осы может быть прок.
Довольно быстро они дошли до акаций - тех самых, что виднелись на горизонте, когда семья перебиралась в новое жилище, а вскоре увидели и то, что искали: сеть серого паука-пустынника.
По размерам (не больше полуметра) эти создания уступают тарантулу, зато ноги у них в сравнении с туловищем попросту огромны. В углу сети болтался кузнечик, безнадежно увязший в липких шелковистых тенетах.
Вайг, обойдя вокруг дерева, высмотрел паука. Тот сидел в развилке, где ствол разделяется на сучья. Юноша кинул камень, за ним второй.
Первый рикошетом отлетел от ствола, зато второй угодил точно в цель. Паук, тотчас кинувшись вниз, повис на шелковой нити.
Почти одновременно навстречу ему метнулась оса, словно сокол к добыче. Дать отпор невесть откуда возникшему противнику у паука не оставалось времени: оса уже схватила его за заднюю лапу.
Было отчетливо видно, как в плоть впивается жало и напряженно вздрагивает глянцевитое тело, вводя парализующий яд. Пустынник попытался сжать осу ногами, но ничего не получилось.
Пара минут - и он, опрокинувшись, рухнул на землю, подергиваясь, как заводная игрушка, у которой кончается завод.
Завалив врага, оса словно растерялась. Взобравшись поверженному пауку на кожистое серое брюхо, она неуверенно переползала с места на место, будто принюхиваясь.
Вайг, приблизившись, осторожно опустился рядом на колени, медленно вытянул руку, посадил осу на раскрытую ладонь, затем вынул из притороченной к поясу сумы кусочек плоти тарантула и скормил ей.
После этого охотники отсекли пауку лапы - чтобы легче было нести - и положили его в корзину. Пищи добытчице хватит теперь на целый месяц.
Насекомое оказалась общительным созданием, и больше всего ей почему-то нравилось разгуливать по рукам.
Все постепенно к ней привыкли, и только Ингельд относилась к осе с недоверием и неприязнью. Она не только пронзительно взвизгивала каждый раз, когда оса приближалась, но и неизменно жаловалась, что от паучьего мяса, которое хранилась в пещере, смердит.
Пауки и правда обладали особым запахом, однако мясо лежало в самом дальнем углу пещеры под толстым слоем травы, так что в жилой части им не пахло. Да к тому же обитающие в такой тесноте люди, для которых мытье - непозволительная роскошь, обычно мало обращают внимания на запахи.
Найл догадывался, что Ингельд капризничает просто потому, что хочет, чтобы на нее обращали побольше внимания, и потому нисколько не удивился, когда ее поведение резко изменилось через несколько дней. Это его даже позабавило.
Это произошло, когда Вайг возвратился с птицей, которую оса сбила на лету. Птица походила на дрофу, хотя размером была меньше, с утку.
Вайг подробно рассказал, как добыча, ни о чем не подозревая, сидела, облюбовав верхушку дерева, а он направил на нее осу (насекомое, похоже, могло улавливать мысленные команды Вайга).
Потревоженная жужжанием птица снялась с верхушки и полетела, а когда оса обхватила ей лапу и всадила жало, та, хлопая крыльями, попыталась отбиться.
Пришлось отмахать две мили, прежде чем он их отыскал. Оса, сонно покачиваясь, сидела у добычи на спине, птица лежала, раскинув крылья.
Вайг угостил свою любимицу кусочком мяса, а дрофе свернул шею.
Женщины не решались даже попробовать птицу, парализованную ядом, и поначалу не притрагивались к добыче (кроме того, они впервые могли подержать птицу в руках и не знали, что делать с перьями).
В конце концов голод взял свое. А когда Вайг, обжарив кусочек дичи, с видимым удовольствием съел его и тут же потянулся за вторым, на еду накинулись все - от птицы остались только лапы.
Оказалось, яд осы не только не причиняет людям вреда, но и придает мясу особую мягкость. С той поры жареная дрофа стала любимым лакомством Найла.
Едва Найл научился ходить, ему втолковали, что паучьих шаров нужно остерегаться.
Прежде чем он впервые вышел из норы у подножия плато, ему велели вначале смочить палец и определить направление ветра, затем пристально оглядеть горизонт - не блестит ли там что-нибудь в солнечных лучах - и, только убедившись, что небо совершенно чисто, разрешили покинуть убежище.
"Если вдруг появится шар и полетит на тебя,- говорил мальчику Улф,надо, пока есть время, тотчас зарыться в песок или просто застыть без движения. Ни в коем случае нельзя следить за шаром глазами; лучше уставиться вниз или сосредоточиться на том, что сейчас рядом. У пауков-смертоносцев не ахти какое зрение, так что, может статься, тебя и не заметят. Добычу они высматривают не глазами, а усилием воли, и умеют чуять страх."
Это удивило Найла больше всего. Разве страх может пахнуть?
Улф объяснил тогда, что страх вызывает как бы невидимую дрожь в воздухе, вот именно на нее смертоносец и реагирует.
Так что, когда сверху проплывает паучий шар, надо, чтобы ум был так же неподвижен, как и тело.
Поддаться страху - это все равно, что с криком скакать вверх-вниз и махать руками, пока паук не заметит.
Будучи здоровым и жизнерадостным ребенком, Найл не сомневался, что это все легче легкого. Надо как бы зажмуриться про себя и повторять, что бояться нечего. Однако к ночи эго уверенность улетучивалась. Иной раз, когда случалось лежать без сна, вслушиваясь в тишину, мальчик вдруг настораживался: а что это там скребется снаружи по песку?
Воображение тут же рисовало громадного паука, который силится разглядеть, что там за камнем, прикрывающим вход в пещеру. Сердце начинало стучать чаще, громче, и мальчик, немея, сознавал, что это от него самого исходят сигналы паники.
И чем сильнее старался их подавить, тем неодолимее они становились. Он с ужасом понимал, что его затягивает в заколдованный круг, что страх усиливает сам себя.
Но в конце концов Найл научился подавлять страх усилием воли.
Из всей семьи о смертоносцах заговаривала только мать. Позднее Найл понял, почему.
Члены семьи опасались, что он настолько забьет себе голову всякими чудовищами, что, когда паучьи шары действительно подлетят близко, своим страхом выдаст всех.
Мать, однако, понимала, что главная причина страха - неизвестность, а потому, когда они с сыном оставались вдвоем, охотно отвечала на любые его вопросы.
Найл, правда, догадывался, что взрослые рассказывают ему далеко не все. Когда он спросил, зачем пауки ловят людей, она ответила: чтобы поработить их. Поинтересовался, едят ли они людей, сказала, что нет, вот дедушка Джомар побывал в их лапах, и ничего, живой.
Сам же дед, когда внук донимал его такими же расспросами, то вдруг неожиданно засыпал, то становился тугим на ухо. Кое-что о смертоносцах Найл выведал из тихого - шепотом - ночного разговора взрослых, когда они думали, что ребенок спит. И уж здесь-то развеялись всякие сомнения. Оказывается, пауки не просто плотоядны, но еще и невероятно жестоки.
К счастью, смертоносцы, похоже, предпочитали далеко в пустыню не залетать - то ли из-за невыносимой жары, то ли просто считали, что людей здесь быть не может.
Прежде чем семья перебралась в новое жилище, мальчик видел шары раз десять, не больше, да и то лишь на горизонте...
Иное дело - на границе пустыни. Здесь смертоносцы совершали облеты регулярно, как правило, на рассвете или на закате. Это были, судя по всему, обыкновенные дозоры, но и они причиняли немало беспокойства.
Пауки словно догадывались, что рано или поздно люди соблазнятся мыслью перебраться из гиблой пустыни в более благодатные места, где вдосталь плодов кактуса и съедобных крылаток.
Однажды случилось так, что паучий шар действительно пролетел едва не над самой головой. и люди всерьез задумались, не возвратиться ли обратно в пески: там безопаснее.
Улф и Сайрис действительно на это настроились, хоть Сайрис и была опять беременна, но Ингельд не пожелала об этом даже слышать. Она заявила, что лучше умрет, чем вернется туда, где нечего есть.
Найл втайне был признателен ей за упрямство: он тоже предпочитал пищу и опасность голоду и скуке.
Когда на свет появилась сестричка Руна, Найл перестал быть общим любимцем.
Ему было почти уже одиннадцать лет, он к той поре начал ходить на охоту вместе с мужчинами.
Поначалу ему было трудно: приходилось отмахивать порой до двадцати миль под косматым безжалостным солнцем, постоянно высматривая шары смертоносцев, выискивая скрытые признаки логова тарантула или желтого скорпиона.
Довольно скоро выяснилось, что у Найла чутье на опасность развито сильнее, чем у взрослых мужчин.
Как-то раз они все вместе отправились к зарослям колючего кустарника, где были расставлены силки на птиц. Внезапно мальчик ощутил, что его туда ноги не несут, словно какая-то неведомая сила отталкивает назад.
Замедлив шаг, он положил ладонь на руку Хролфу, охотники остановились и внимательно посмотрели по сторонам.
Минут через десять Улф уловил легкое, почти бесшумное движение. Остальные, хотя и секундой позже, успели заметить длинную, тонкую ногу сверчка.
- Это всего лишь декта, это существо совершенно безвредно,- улыбнулся Улф.
Но смутное чувство опасности не оставляло Найла, и он наотрез отказался приближаться к той поросли. Мужчины, недоуменно пожав плечами, решили в конце концов обойти кустарник стороной и двинулись каменистой пустошью к растущим в отдалении плодоносным кактусам.
Возвращаясь незадолго перед сумерками назад, они вновь прошли довольно близко от кустарника. Двигались охотники почти бесшумно, но нечаянно потревожили сверчка, и тот помчался к деревьям десятиметровыми скачками.
И тут - на тебе: мгновенно взвихрилась пыль, и декта забарахталась в удушающих объятиях кошмарной твари.
Она напоминала гигантского сверчка - ростом, наверное, метра три, только серые ноги не гладкие, а покрытые не то шипами, не то жесткой щетиной.
Вытянутой формы голова, по бокам - большие выпуклые глаза, внизу - заостренные челюсти, имеющие отдаленное сходство с когтями скорпиона.
На глазах у изумленных охотников исполин прижал добычу к животу и мощным, мгновенным ударом челюстей-лезвий вскрыл ей горло.
Пораженные этим зрелищем, люди не шевелились и не произносили ни слова. Тварь не обращала на них внимания. Ее челюсти с хрустом перемалывали жертву, а круглые ничего не выражающие глаза смотрели куда-то вдаль.
Когда чудовище почти завершило трапезу, до охотников вдруг дошло, что ведь оно, возможно, еще не насытилось и надо бы, пока не поздно, уносить ноги.
Джомар, оставшийся в тот день в пещере (старая рана давала о себе знать), догадался по описанию, что они повстречались с самым злобным из сверчков, который называется "сага".
Крепкий панцирь делает его попросту неуязвимым, а длинные конечности позволяют кидаться на добычу с расстояния в десятки метров. Подступи охотники к деревьям чуть ближе, и одного из них он непременно бы сожрал так же быстро и жадно, как и декту.
После этого происшествия мужчины всегда брали с собой Найла, необыкновенное чутье которого спасло их.
Улф и Торг были опытными охотниками, однако охота для них была лишь насущной необходимостью.
Когда запасов пищи хватало, они предпочитали полеживать в прохладной темноте жилища, оживленной зыбким, трепещущим светом масляного светильника, и негромко беседовать.
Вайг и Хролф, более молодые, относились к охоте как к лихой забаве, возможности рискнуть. Они часто поговаривали о том, что если по сравнению с унылой пустыней эта каменистая пустошь - волшебные кущи, то тогда, наверное, в землях к северу растительность еще изобильнее и разнообразнее, и обоим очень хотелось заглянуть туда.
Улф отнюдь не разделял их любопытства: север - это все-таки уже земля пауков-смертоносцев.
Но Джомар рассказывал, что между этой землей и страной смертоносцев пролегает безбрежное море.
Он также рассказывал о Великой Дельте, что на северо-востоке, огромной сочно-зеленой низменности, покрытой лесами и буйной растительностью.
Иные охотники говорили, что там встречаются и плотоядные растения, но Вайга и Хролфа этим было не испугать: куда там какому-то растению - хоть трижды плотоядному - до жука-скакуна или огромного скорпиона. Вот подойдет время, когда пойдет на убыль летняя жара, и они непременно отправятся через пустыню к зеленой Дельте. А пока впереди ждет северная земля, наверняка сулящая множество приключений.
И вот как-то утром, едва развиднелось, Вайг, Хролф и Найл, оставив жилище, двинулись на север.
Вооружение их составляли кремневые ножи, копья и пращи. Еду несли в сумках из паучьего шелка, которые можно было использовать и для защиты от солнца.
Найлу приятно было касаться ткани: гладкая, прохладная, под пальцами струится, словно жидкость.
Из трех сумок он нес ту, что поменьше, с плодами кактуса и запечатанной посудиной с водой.
Через час они достигли изъеденных безлюдным ветром причудливых столбов из рыжего камня-песчаника и в их тени устроили короткий привал. Отсюда было заметно, что впереди зеленая плоскость прогибается, образуя чуть вогнутую чашу, усеянную большими валунами.
Теперь надо было не мешкая двигаться дальше: совсем скоро к этим валунам невозможно будет притронуться из-за жары.
На дальнем конце чаши, чуть возвышаясь над горизонтом, виднелись деревья. Вайгу, самому глазастому, показалось, что он видит еще и воду.
На деле расстояние оказалось куда больше. Вот уж и полдень миновал, а каменистой пустоши все не было конца. Правда, валунов поубавилось, на смену им пришли кремень и ребристые полоски гранита. Расчистив площадку в несколько метров, путники вогнали в каменистую землю копья и натянули поверх шелковые полотнища.
Сидеть здесь было не так уж и приятно, но другой тени все равно не было. Прилечь оказалось невозможно (всюду камни и неровности), поэтому братья просто сидели, обхватив колени руками, и, не мигая, смотрели на полоску зелени, которая уже явно различалась на таком расстоянии. Найлу снова грезились пахучие цветы и журчащая вода.
Отдохнув часа три, братья продолжили путь на север. Зной все еще держался, но уж если решили к ночи добраться до зарослей, надо было
идти.
Передвигая налитые свинцовой тяжестью ноги, Найл с тоской вспоминал о доме и при этом неотрывно смотрел на деревья, которые становились все ближе.
Вайг сказал, что это финиковые пальмы, а Найл обожал финики, хотя пробовать их доводилось всего несколько раз.
Ландшафт менялся на глазах. Камни становились все мельче - самые крупные с кулак - и перекатывались под подошвой.
Взглянув в очередной раз на деревья, Найл вдруг почувствовал, что земля уплывает из-под ног, и плашмя шлепнулся на спину, содрав кожу с обоих локтей.
Так хотелось полежать неподвижно хотя бы минуту-другую, но Хролф с Вайгом поторапливали: надо идти.
Мальчик с трудом поднялся на ноги, не отрывая глаз от земли - с одной стороны, чтобы не свалиться снова, а главное - чтобы никто не заметил слез усталости.
Чуть позже, взглянув случайно на Вайга, он вдруг заметил, как они с Хролфом встревожено переглянулись, и понял: братья жалеют, что взяли его с собой. От стыда за себя Найл стиснул зубы и приказал себе: "Не распускать нюни!"
И тут что-то произошло. В голове будто ожил крохотный, яркий солнечный зайчик. Непонятно как, но усталость неожиданно отступила. Вернее, она по-прежнему отзывалась тяжестью в ногах, но принадлежала будто не ему, а кому-то другому.
Теперь он мог совладать со своей усталостью, она больше не управляла им. Ему стало так хорошо, что Найл, не удержавшись, рассмеялся.
Они все шли и шли, ступая по горячим, словно оплавленным зноем, камням, которые теперь совсем измельчали - с птичье яйцо, не больше.
Зато теперь навстречу то и дело попадались похожие на воронки углубления метров до десяти глубиной. Подойдя к одному, особенно большому, путники остановились, чтобы приглядеться внимательней.
Если б не усталость, они бы забрались туда, чисто из любопытства. Но в такую жару это было бы лишь никчемной тратой сил.
Найл подцепил ногой камень и скинул вниз, глядя, как он летит, поминутно стукаясь о стены, поднял глаза и увидел зеленое растение, чем-то напоминающее уару.
Оно росло на склоне, в середине красовался круглый зеленоватый плод, удивительно похожий на плод кактуса. Паренек сел на корточки и, помогая себе руками, стал тихонько спускаться по склону.
Шар размером с яблоко оказался жестким и не желал отрываться, но Найл с ним все-таки совладал и перекинул наверх Хролфу. От резкого движения камни, на которых он сидел, сместились, и мальчик почувствовал, что съезжает вниз.
Он распластался на спине, пытаясь пятками нащупать какую-нибудь щель.
На миг ему это удалось, но слой камней, видно, сам по себе держался неплотно, и они каскадом посыпались из-под ног. Теперь тормозить руками и ногами стало сложнее, однако, съехав до половины склона, Найл сумел-таки остановиться и медленно сел, понимая, что одно лишь резкое движение - и он опять поедет вниз.
Осторожно перевернувшись на живот, он уперся руками и коленями и начал карабкаться наверх.
Сверху донесся резкий, предостерегающий окрик брата. Найл повернул голову, и его сердце едва не остановилось от ужаса: камни на дне воронки тяжело шевелились, поднимаясь и опадая. Вот наружу вылезли длинные, поблескивающие усы-щупики, следом показалась высокая круглая макушка, голубоватая и покрытая пушистым ворсом.
По обе стороны головы крепились большие голубые полушария, глянцевитые и чем-то напоминающие глаза кузнечика-степняка.
Возле основания щупиков Найл приметил и еще нечто смахивающее на вторую пару глаз, узких и хищных, упрятанных в желтую броню. Голова также была преимущественно желтой, с отдельными извилистыми полосами голубого цвета. Челюсть выступала вперед, придавая физиономии неизвестного существа сходство с обезьяньей мордой.
Вслед за головой показалась подвижная шея, потом выпростались мощные передние лапы. Наконец появилось упрятанное в черно-желтый панцирь туловище.
Тварь определенно смотрела на Найла, который с удвоенной силой принялся карабкаться вверх по склону.
Несколько метров он сумел одолеть, затем его опять повлекло вниз. Мальчик оглянулся через плечо, думая, что броненосное чудище лезет следом за ним. Однако создание просто сидело, глядя в его сторону. Обезьянья физиономия не выражала ничего.
Что-то задело руку - конец веревки, которую наконец догадались бросить братья. Найл судорожно схватиться за нее обеими руками, и Вайг с Хролфом начали быстро его вытягивать.
И вдруг - удар, от которого голова словно раскололась пополам. Следом - еще один, по спине, да такой, что у мальчишки перехватило дыхание. Неужели чудовище уже успело настичь его?
Резко обернувшись, Найл увидел, что тварь по-прежнему спокойно сидит в центре воронки и даже не смотрит на него. Но вот существо, сунув голову в груду, резко выпрямилось и удивительно метко бросило несколько камней.
Сухо цокнув о склон прямо у Найла над головой, они посыпались вниз. Один задел бровь, и паренек почувствовал, как по щеке теплой струйкой побежала кровь. Еще один залп, на этот раз по телу, да так, что руки свело от боли. В тот же миг парень невольно выпустил веревку и заскользил вниз.
Тут и само чудовище, потеряв терпение, неспешно поползло навстречу. Вайг снова бросил брату конец веревки, но Найл уже не смог до нее дотянуться.
Видя, что жуткие челюсти уже приближаются к ногам Найла, Вайг заспешил вниз, швыряя в чудовище попадающиеся под руку камни. Один угодил твари по голове, и она недоуменно замерла: кто там еще посмел?
Вайг попробовал остановиться.
Распластавшись, он ухватился за камни и кое-как сумел упереться пятками в землю, слишком поздно сообразив, что сглупил, когда ринулся вниз очертя голову.
Когда существо почти уже настигло добычу, по одной из полукруглых боковин черепа неожиданно ударил пущенный из пращи камень.
Что-то сухо треснуло, и на морде хищника выступила жидкость, наверное, кровь. Вайг и Найл завопили от радости. Тварь остановилась, впервые выказывая признаки нерешительности.
Второй камень рикошетом отскочил от панциря, третий вообще пролетел мимо. Хролф чересчур волновался.
-Хролф, эй! - крикнул Вайг. Голос сорвался. Брат выпустил еще камень и этот не причинил монстру никакого вреда.
- Стой! Слушай меня! - Голос Вайга звучал теперь спокойно.- Не спеши! Целься как следует. Может, попадешь ему в другой глаз.