Колин Уилсон
Живые Мертвые
Та ночь запомнилась еще одним странным ощущением. Найл очнулся от сна в темноте, такой же удушающе теплой и тяжелой, как одеяло. На секунду подумалось, что он снова у себя в пещере, затем тлеющие в печи угли заставили осознать, что он у себя в комнате. Он лежал, совершенно не чувствуя сонливости, и озадаченно прикидывал, уж не разбудил ли его какой-нибудь шум. Уловив, наконец, шестым чувством, что он один, Найл откинул одеяло и повернулся в бархатистом мраке на спину, недоумевая, отчего вдруг так теснит дыхание. Сердце гулко стучало, а тело покрывал пот.
Он вновь возвратился памятью в бункер с подвешенными телами, и представил их так ясно, что, кажется, вглядишься, и можно различить, как они болтаются сверху в темноте. Даже при свете дня картина была довольно неприглядная, а уж теперь, посреди ночи, воображение стало невольно живописать, как чувствует себя добыча, когда сверху сваливается паук и, обездвижив волей, вонзает ей в плоть клыки и вводит яд, от которого наступает полный паралич. Можно было представить ощущения жертвы, когда ее в полном сознании затаскивают в бункер, завернув в кокон из липкого паучьего шелка, и там подвешивают вверх ногами, причем она великолепно сознает, что ее съедят живьем. Мысль вселяла такой ужас, что Найл скорчился от нее как от боли.
Он вообще-то понимал, что глупо травить душу такими мыслями, и что при свете дня все это растает, как кошмарный сон. Тем не менее даже сама догадка становилась своего рода пыткой, ведь понятно, что этот ужас существует на самом деле. Наконец, сплотив силу воли, чтобы расслабить мышцы и умерить биение сердца, он смог восстановить в себе умиротворение и покой. Когда в комнату мало-помалу стали просачиваться серые лучи рассвета, Найл почувствовал, что отходит обратно ко сну.
Последовавший за тем сон имел странное сходство с явью. Он стоял перед дворцом, а вокруг вовсю шел снегопад, на щеках таяли снежинки. Найл попытался толчком открыть дверь, но она, судя по всему, была заперта. Затем изнутри послышались шаги, и кто-то отодвинул засов. Дверь отворилась, и на пороге он увидел отца. Через балюстраду лестницы перегнулась мать и спросила: «Кто там?», и отец ответил: «Это всего лишь Найл. Он разыскивает мага». До Найла как-то сразу дошло, что прозвучавший ответ никак не сообразуется с действительностью. Откуда отец знает про мага, если погиб еще до того, как Найл пришел в город пауков? Вспомнив, что отец умер, Найл внезапно осознал, что все это ему, должно быть, снится. Он тщательно вгляделся в отца, пытаясь выявить какой-нибудь явный признак того, что все это только сон, но отец, надо сказать, выглядел совершенно достоверно, как при жизни. Взять те же седые волоски в бороде и усах, что стали появляться на последнем году жизни, или потасканную одежду из шкуры гусеницы, что была на нем во время похода в Диру.
Передняя, где они стояли, тоже ничем не отличалась от настоящей, а когда Найл, вытянув палец, коснулся серого крапчатого мрамора стены, то как и ожидал, почувствовал холодность и твердость. Тогда он глянул себе под ноги на пол, который должен был состоять из такого же материала, и чуть ли не с победным восторгом обнаружил, что тот состоит из треугольных каменных плит, смахивающих на гранитные. Это было неопровержимое свидетельство того, что это сон. Но в таком случае, где же Найл находится? Ответ был один: лежит и спит у себя в постели. Однако когда он пошевелил плечами убедиться, что под ним действительно постель, то понял, что стоит в передней. Тут Найла осенило: раз его тело лежит сейчас и спит наверху, то проще всего – это подняться и посмотреть.
Найл сделал шаг к лестнице, и тут подумал, что уж коли он спит, то можно заодно и полетать. Он поднял руки и тихонько снялся с пола, направляясь вверх через балюстраду, где стояла мать. Пролетев второй пролет ступеней, Найл легко снизился на пол у себя перед дверью. Внутри он застал Джариту, накрывающую стол к завтраку; она была так занята, что даже его не заметила.
Найл открыл дверь в спальню и вошел; себя он, как и ожидал, застал в постели, левой рукой на покрывале, а правой под подушкой. Найл подошел и остановился возле кровати, с приятным недоумением оглядывая свое тело и прикидывая, что будет, если сейчас нагнуться и потрясти себя за плечо; проснется ли этот, другой Найл, и заговорит ли? Тут он понял, что произойдет: он сам очнется и окажется у себя в кровати. Но просыпаться желания пока не было, уж очень интересно все складывалось. А потому Найл тихонько, на цыпочках отошел и выбрался из спальни. Джарита по-прежнему была поглощена своим занятием и не замечала его, так что Найлу из любопытства захотелось ее ущипнуть. Но сдержался: чего доброго, ойкнет и разбудит. Он на цыпочках вышел в коридор.
Тут он вспомнил, что приказал уложить в соседней комнате девушку из кладовой Скорбо. Найл толкнул дверь и вошел. В комнате возле кровати, у окна, стоял Симеон и срезал с тела паучий шелк, орудуя большущими, сантиметров в шестьдесят, ножницами. При работе стальные ножницы чуть поскрипывали; дойдя до ног, оставшуюся кисею Симеон разорвал руками. Башмаков на девушке не было, поэтому от взгляда не укрылось, что вокруг щиколоток у нее имеются отметины, напоминающий след от веревки.
– Что это такое? – спросил Найл у Симеона, а тот покачав головой ответил: «А пес его знает», – ответ, совершенно не вяжущийся с Симеоном, и соответственно, свидетельство, что все это сон.
И тут Симеон неожиданно начал разрезать рубище, начав сверху от шеи. Ножницы распороли грубую серую ткань, и когда дошли до подола, стало ясно, что кроме этой одежды, на девушке ничего нет. Первым делом в глаза бросалось, что кожа у нее необычайно бледная – вон как жилки просвечивают на изящных бедрах. Но что удивляло, так это лоскутки какого-то бурого вещества, липнущего к маленьким плоским грудям. Следы этой же дряни виднелись на животе и на бедрах. Найл потянулся и сколупнул один из лоскутков покрупнее – что-то сухое, похожее на ошметок листвяной плесени. Он посмотрел на неподвижное лицо.
– Интересно, как ее зовут?
– Чарис.
– Откуда ты знаешь?
Ответ Симеона прозвучал загадочно:
– Это выведено у нее на сердце.
Внимание Найла привлек шум на улице, и он посмотрел в окно. Внизу на площади бригада работяг под присмотром Диона тянула здоровенную телегу, на которой стоял деревянный ящик – один из тех, понял Найл, что лежал в хранилище. Он повернулся к Симеону:
– Один из твоих сундуков привезли.
– Прекрасно! – с живостью воскликнул Симеон, поглядев из окна. – Пойдем, вскроем.
– И что ты думаешь найти? – поинтересовался Найл.
– Да какая разница? Обязательно будет что-нибудь интересное.
Симеон прикрыл обнаженную девушку простынью и заспешил к двери. Когда выходили в коридор, Найл повернул ключ в замке и затем кинул его в карман. Симеон слегка удивился.
– Дверь-то зачем запирать? Она же никуда не сбежит.
– Я Джарите теперь верю не больше, чем Скорбо, – негромко ответил Нейл.
Случайно взглянув через приоткрытую дверь на свою комнату, он заметил, что там стоит Джарита и видит все происходящее. Она наверняка расслышала; Найлу стало неуютно, совестно. А Джарита – вот те раз, состроила рожицу и показала ему язык. Найл так опешил, что проснулся.
Через задернутые занавески пробивалось солнце; судя по его положению на стене, сейчас около семи. За окном звонко перекликались птицы. И тут Найл ошеломленно понял, что левая рука у него лежит на покрывале, а правая под подушкой, точно как во сне. Понял и ошеломленно замер: обычно он спал на левом или на правом боку. Неужели странный этот сон действительно каким-то образом перекликается с явью?
Он зевнул и потянулся, затем вылез из постели. Случайно коснувшись красного пятнышка на середине груди – ожог от медальона, полученный при схватке с быковиком – Найл болезненно поморщился; кожа в этом месте шелушилась, как от настоящего ожога. Тут он невольно осознал еще и то, что мышцы все так же побаливают от утомления. Он накинул подбитый овчиной плащ, и вышел в коридор, аккуратно прикрыв дверь, чтобы не разбудить Джариту в смежной комнате. Бесчувственное тело, еще недавно служившее провизией для пауков, лежало в комнате, примыкающей к покоям Найла с другой стороны. Протягивая руку к дверной ручке, он обратил внимание, что торчащий в скважине медный ключ точь в точь похож на тот, который видел во сне.
Однако сама комната выглядела иначе: больше мебели, и кровать не у окна, а возле правой стены. Открывая дверь, он уже готов был застать там Симеона и, откровенно говоря, почувствовал облегчение, увидев, что там никого нет. Даже сейчас усталость придавала комнате иллюзорный вид, так что в голове на секунду мелькнула нелепая мысль, а не происходит ли все это по-прежнему во сне.
Девушка лежала на кровати, накрытая одеялом до подбородка. Стянув одеяло, Найл убедился, что она все так же завернута в шелковистый кокон. Дыхание было еле уловимо, лоб холодный на ощупь. При взгляде на нее Найлу опять почудилось, что все это сон, и появилось смутное чувство, что он находится на пороге какого-то интересного открытия. Спящий ум, подобно пустующему дому, как бы приглашал исследовать свои закоулки. Но когда он уже поместил руку на ее холодный лоб, возникло странное ощущение, что за ним наблюдают.
Найл подошел к окну, которое было закрыто (во сне было наоборот). Открыть его оказалось не так-то просто – медный язычок шпингалета был толстым от пыли, шарниры заржавлены. Прежде чем с силой рвануть раму, Найл обратил внимание, что сон расходится с явью еще в одном: окно выходило не на площадь, а на пустующее соседнее здание.
Уголок площади перед дворцом открылся лишь тогда, когда он, распахнув раму до отказа, выглянул из окна. Найл глубоко вздохнул, наслаждаясь свежим ветерком, и тут заслышал на площади голоса и смех. В этот миг он без тени сомнения понял, что именно сейчас увидит. Минуты не прошло, как в поле зрения появились четверо человек, волочащих из оглобли тяжелую телегу. Когда та очутилась на виду полностью, оказалось, что на ней стоит один большой ящик из хранилища. Сзади телегу толкали еще четверо, а сбоку размашисто шагал надсмотрщик Дмон. На миг вес опять подернулось дремотной дымкой, и Найл яростно мотнул головой, чтобы избавиться от этого ощущения, запахиваясь при этом плотнее в плащ.
Дверь сзади отворилась; на пороге стояла Джарита в полупрозрачной ночной тунике до колен. Вид у нее был смущенный: понимает, что застала хозяина в неловком положении.
– Мой господин готов принимать ванну? – спросила она опустив глаза (хотя от Найла не укрылось: успела украдкой глянуть на кровать; слава богу, что девушка накрыта одеялом).
Площадь была пуста, в этот час по ней мало кто ходит. Несвоевременное появление Джариты как-то развеяло любопытное предвкушение. Мельком взглянув еще раз на бесчувственное тело, он понял, что желание прощупывать спящий ум пропало. Закрыв за собой дверь, Найл повернул в замке ключ и бросил его в карман.
Ванная комната Найла была скромнее чем во дворце у Каззака. У того она была облицована белой фарфоровой плиткой и размером напоминала небольшой бассейн. Здесь же просто ванна как ванна – квадратное каменное углубление в полу, на пару метров в поперечнике; размещенная внизу печь обеспечивала постоянные подогрев воды. И вода в ней, кстати сказать, не была умащена благовониями; непонятно почему, к недоумению женщин, Найл предпочитал простую воду.
Когда он медленно сходил в ванную (вода почти горячая – перестарались с подогревом), появилась с банным полотенцем Джарита. Полотенца она положила на деревянную скамью и встала, ожидая. Ей, понятно, хотелось, чтобы он поманил ее к себе в ванну, но Найлу хотелось побыть одному.
– Принести розового масла, мой господин?
– Спасибо, не надо.
Когда дверь за служанкой закрылась, Найл сел в теплой воде, доходящей почти до плеч, и оперся спиной о стенку ванны. Достаточно расслабившись, он принялся вспоминать свой сон. Сон не был размыт, как обычно это бывает, и можно было проследовать через него заново шаг за шагом, начиная с того момента, как Найл застал себя перед дворцом во время снегопада. Совершенно четко помнилось, как он зависает над лестницей, как стоит и недоуменно смотрит на свое объятое сном тело. Картина что-то смутно ему напоминала, только что имменно, никак не удавалось взять в толк. Припомнились и те здоровенные ножницы, которым Симеон вспарывал одежду девушки – такие, что даже смешно. А когда вспомнил, как стоял около окна, глядя на проезжающую мимо телегу, то обратил внимание на то, что на земле нет снега.
Получается, что это действительно был не более чем сон. В таком случае что значат все эти странные символы? Что за бурые, напоминающие листы лоскутья на теле девушки? Почему Симеон сказал, что имя выведено у нее на сердце? (Найл напрягся, пытаясь вспомнить, что там за имя, но ничего не вышло). И почему он сказал Симеону, что доверяет Джарите не более, чем Скорбо? Это действительно напоминало дурацкие, нелогичные выкладки, характерные для снов. Вместе с тега, несмотря на внешнюю абсурдность, Найл никак не мог избавиться от ощущения, что за всем этим кроется какой-то более глубокий смысл.
Найл сдержал зевок. Эта усталость вызывала беспокойство. Просто вздор – откуда такая сонливость, если проснулся всего с полчаса назад? Пытаясь ее прогнать, он зажал нос большим и указательным пальцем и резко окунулся в воду. Вода грянула в ушах громовым раскатом. Почти сразу наступило облегчение, словно лопнул какой-то стискивающий голову обруч. Эта же отрадная легкость продолжалась и тогда, когда Найл вынырнул отдышаться. Но стоило, закрыв глаза, прислониться к стенке ванный, как опять стала наваливаться усталость. Он снова зажал себе ноздри и окунулся под воду. Облегчение такое, будто в голове отворилось окно и повеяло свежим ветерком. Найл плавно соскользнул на дно ванны и лежал, чувствуя над собой укромный уют глубины. На этот раз он держался, пока полностью не вышел запас дыхания.
Вынырнув на поверхность, он вздрогнул от неожиданности: кто-то стоял возле ванны. Проморгавшись, разобрал: Джарита.
– Извините, мой господин. Я дважды стучалась.
– Да, что такое? – Найла начинала выводить из себя эта бесцеремонность.
– Там доктор. Просит узнать, можно ли ему взглянуть на топор.
– Топор? Зачем он ему? А впрочем, пусть берет. И попроси, пусть останется к завтраку.
Только после того как она скрылась, Найл почувствовал, что усталость исчезла окончательно.
Войдя в комнату через пять минут, он застал Симеона сидящим у стола, на который доктор положил топор. Лезвие лежало на чистой белой тряпице, и Симеон сосредоточенно скоблил его ножом. Он был так увлечен, что не заметил, как Найл вошел, и глаза поднял только тогда, когда хлопнула дверь.
– Что такое ты делаешь?
– Делаю соскоб. – Он указал на дорожку бурых, почти черных мелких опилок на белой тряпице. – Хочу попытаться выяснить, действительно ли лезвие отравлено.
– Моему брату лучше?
– Хуже. Сильный жар.
Сердце у Найла тревожно екнуло.
– Что-нибудь серьезное?
– Едва ли. И в этом вся странность. Если бы это был яд, он бы, наверное, к утру уже умер.
Из кухни появилась Джарита с блюдом, где горой лежали коржики. Когда они уселись за стол, Найл спросил:
– Ты разве сможешь что-нибудь установить? – Он знал, что приборы в больнице у Симеона крайне незамысловаты.
– Первым делом я эти соскобы кину в соляной раствор, затем изучу под микроскопом.
– Под микроскопом? У тебя что, есть микроскоп?
Симеон самодовольно хмыкнул, макая коржик в мед.
– И не только он. В тех ящиках оказался просто бесподобный инвентарь. Шприцы, скальпель, даже спектроскопический анализатор. Ты сходил бы, полюбовался.
– Бурое пятно на лезвии – кровь Скорбо, – догадался Найл, – Может, жар у Вайга из-за него?
– Сомневаюсь. С какой стати? Кровь пауков не ядовита.
– А что, если на лезвии топора паучий яд? Симеон понимающе кивнул.
– Мне эта мысль тоже приходила в голову. Если яда совсем немного, то симптомы могут быть схожи. В таком случае он через день-другой придет в норму, когда выработается иммунитет.
Их прервал робкий стук в дверь. Джарита отворила. На пороге стояла грациозная блодинка. Найл узнал: Крестия, служанка Вайга.
– Сейчас подойдет мой хозяин навестить брата.
– Ну надо же, какая глупость! – возмущенно фыркнул Симеон. – Не успел оклематься, как… Вид у девушки был очень несчастный.
– Я ему тоже говорила…
– Так сейчас же ступай и скажи ему, что я запрещаю.
– Поздновато хватились, – Вайг уже стоял в дверях. – Я вот решил, дай-ка схожу, позавтракаю за компанию.
Если бы дело было к вечеру, Найл подумал бы, что брат успел набраться. Он слегка покачивался, а говорил медленно и невнятно, тщательно подбирая слова. Найл махнул Джарите:
– Накрой-ка еще и на моего брата. – Он прошел через комнату и взял Вайга за руку. – Пойдем, присядешь.
– Благодарю, – Вайг высвободил руку, – со мной все в порядке, только температура что-то подскочила. – Съехав на подушки, он спиной оперся о стену. – Есть не хочу. Сейчас бы просто фруктового сока или молока.
У Симеона был озабоченный вид и понятно почему. Лоб Вайга покрывала испарина, лицо было бледным. Под глазами темные круги – такие темные, что похожи на синяки – а бинт на правой руке набух кровью.
Джарита поставила на стол большой кубок с соком папайи. Вайг ухватил его обеими руками, жадно приник и осушил до самого дна, после чего зашелся кашлем. В конце концов, приложившись затылком к стене, он закрыл глаза; капля сока стекла в бороду. Найл смотрел на брата со скрытой тревогой. Когда дыхание у Вайга отяжелело и выровнялось, Найл ненавязчиво проник ему в ум, справедливо полагая, что в теперешнем своем недужном состоянии брат не осознает вторжения. Увиденное его встревожило. Вайг, несмотря на кажущееся бодрствование, на самом деле как бы полуспал, сознание его наводняли смутные образы из мира грез. Худшим из них было черное, бесформенное существо – какой-то человекоспрут пытавшееся его поглотить. Теперь понятно, ради чего пришел Вайг: ему было страшно одному.
Понятно было и то, что лучший способ унять страх брата – это держаться самым естественным образом. А раз так, то Найл кликнул Джариту и велел принести чай из трав и перепелиные яйца вкрутую. Затем он продолжил разговор с Симеоном.
– Что там с тем мальчонкой, которого мы принесли с собой?
– Вчера ночью пришел в себя. Но все еще слишком слаб, чтобы двигаться.
– Как его привели в чувство?
Вклинилась Джарита, подававшая в это время на стол:
– Его положили в теплую ванну и все растирали, растирали розовым маслом.
– Ты как думаешь, на остальных это бы тоже подействовало? – спросил Найл у Симеона.
– Может быть. Но лично я сомневаюсь. Дети более гибкие, восстанавливаются быстрее, чем взрослые. Открыл глаза Вайг.
– Я слышал, вы принесли с собой еще девушку. Голос его был по-прежнему тяжел и невнятен, но в нем чувствовалась какая-то настороженность. Найл кивнул.
– Она в соседней комнате.
– Кто она?
Найл помедлил с ответом, пока не убедился, что Джарита не слышит с расстояния.
– Мы думаем, она пособница убийц Скорбо.
– Хотя, если откровенно, – сказал Симеон, – не представляю, зачем им вздумалось тащить ее с собой.
– Может, была кем-то вроде домохозяйки, – предположил Вайг. – У них, поди, имелось какое-нибудь укрытие.
– Ты бы хотел на нее взглянуть? Вайг расплылся в улыбке.
– А она хорошенькая?
– Просто прелесть.
– Тогда да.
Найл отставил тарелку.
– Да ты ешь, не торопись, – сказал Вайг, – времени достаточно.
– Да я уже справился.
– Тебе лучше? – спросил Симеон, обращаясь к Вайгу.
– Думаю, да. Оно накатывает и откатывает. – Однако поднимаясь, он пошатнулся и невольно оперся о стену.
Служанка Крестия стояла с тон стороны двери. Она взволнованно поглядела на Вайга, но, к счастью, не стала к нему приближаться. Найл знал брата достаточно хорошо: от такой унизительной помощи он пришел бы в ярость.
Найл отпер дверь и впустил всех в комнату. Входя, снова вспомнил о своем сне. Память была настолько отчетливой, что он сейчас не сводил глаз с Симеона, ожидая, что тот сейчас будет делать. А тот лишь стянул одеяло и взялся за запястье девушки.
– Пульс ничего, нормальный. – Большим пальцем он приподнял девушке веки, затем открыл ей рот. – бог ты мой!
– Что там? – Найл тоже заглянул в рот и понял, что ошеломило Симеона. Кончик языка у девушки был раздвоен так, что напоминал жало змеи. Симеон осторожно коснулся его кончиком пальца.
– Бедняжка. Мне кажется, кто-то специально его разрезал.
Было понятно, почему он так считает: на кончике языка имелся клинообразный вырез.
– Зачем, кому это было надо?
– Может, говорила слишком много, – угрюмо предположил Симеон.
– А теперь она что, совсем лишена дара речи?
– Почему же. Говорить сможет, только с большим трудом. Обрати внимание, как часто ты при разговоре прижимаешь язык к зубам.
Он откинул одеяло к самым ногам и потянул паутину, по-прежнему стягивающую ей нижнюю половину тела.
– Давайте снимем это.
Симеон полез в боковой карман туники и вынул оттуда ножницы. Найл, можно сказать, с облегчением увидел, что размер у них вовсе не карикатурный, как во сне, а лишь чуть больше обычного; это, похоже, подтверждало, что сон был обычным порождением спящего сознания. Разрезав паутину до самых ступней, Симеон стянул ее и бросил на пол. Кисея была настолько воздушная, что опала почти бесшумно. Теперь открылось, что ноги у девушки босы, а вокруг щиколоток заметны слабые красные отметины.
– Теперь, я думаю, вот что. – Симеон начал распарывать рубище сверху вниз, от шеи. Ножницы, очевидно, были очень острые, и когда ткань под ними расползлась, Найл увидел, что под рубищем нет ничего, точно как во сне. Спустя секунду сердце у Найла сжалось, а щеках проступил нервный румянец. В отдельных местах белизну живота и бедер нарушали какие-то коричневые бурые обрывки, отдаленно напоминающие налипшие листья.
– Что это, по-твоему? – спросил Найл, потянувшись и отколупнув один с девичьего бедра.
Симеон взял и сосредоточенно осмотрел.
– Мне кажется, похоже на кусок водорослей.
– Водорослей? Откуда они у нее на теле?
– А пес его знает, – ответил Симеон, пожав плечами. При этих словах Найлом овладело курьезное ощущение двух наслаивающихся друг на друга реальностей.
Он указал на красноватые отметины вокруг щиколоток.
– Ну, а это что?
Симеон внимательно оглядел.
– Впечатление такое, будто она была связана. Но видно, было это давно, отметины уже почти исчезли. – Пристальный взгляд Симеона сместился на промежуток между большим и вторым пальцем ступни, Найл различил, что они связаны между собой тонкой кожистой перепонкой. – И операцию ей не делали, чтобы разделить пальцы.
Припоминая слова, сказанные Симеоном во сне, Найл спросил:
– Интересно, как ее звали?
Но тот лишь недоуменно покачал головой.
Пристально оглядывая неподвижное лицо, Найл проникся соблазном проникнуть к ней в ум, но решил до поры сдержаться, пока не останется один.
– Что нам, по-твоему, с ней делать?
– Я бы посоветовал пока оставить ее, прежде чем не узнаем подробнее о паучьем яде. Может, он просто выветрится из организма.
Послышался приглушенный, похожий на стон звук – Вайг. Все то время, пока они находились в комнате, он стоял, прислонясь к дверной притолоке; Найл был так поглощен, что почти забыл о брате. Теперь он, встрепенувшись, увидел, что лицо Вайга лоснится от испарины и такое бледное, что на секунду мелькнуло: сейчас потеряет сознание. Проникнув в ум брата, Найл словно окунулся в ревущую пучину, где гулко, ударами тяжелых молотов ухали пульсации организма. Граница между явью и кошмарной иллюзорностью была в том хаосе практически неразличима.
Найл положил руку брату на плечо.
– С тобой все в порядке?
Вайг пристально, расширив глаза, всматривался в лицо брата и словно не узнавал. Затем он поглядел через комнату, и его взгляд состредоточился на обнаженной девушке. Тревожное смятение отразилось у него на лице, будто та была ему смутно знакома, только никак он не мог припомнить имени. Бисеринка пота проворно скатилась у Вайга по носу и затерялась в усах. Он нетвердой походкой двинулся к кровати – шага тяжелые, словно взбирается в гору. Найл с Симеоном переглянулись, Найл чуть заметно качнул головой, намекая, что Вайга надо бы оставить одного. Обнаженная лежала, свесив руку с кровати. Найду показалось, что дыхание у нее углубилось и участилось. Вайг, остановившись в двух шагах, смотрел на нее сверху вниз. Дышал он ртом и вид имел абсолютно невменяемый. Затем, качнувшись, вытянул руки вперед и поместил одну ей на лоб, другую на солнечное сплетение. Симесн хотел кинуться, но видно, передумал. Вайг подошел к кровати вплотную, и тут колени у него подогнулись. Вскинув в воздух руки со скрюченными пальцами – жест странный, выдающий смятение – Вайг всем телом рухнул на девушку и недвижно застыл. Симеон потянул Вайга под мышки, силясь поднять. Вайг оказался ему не по силам, но соскользнул-таки с кровати и с глухим стуком упал на пол, замерев там с заостренным вверх лицом.
Симеон укоризненно покачал головой.
– Ну куда его понесло из постели, с таким-то жаром. – Он открыл дверь, там стояла Кристия (хорошо что снаружи, а не в комнате). – Позови кого-нибудь из слуг, пусть отнесут его назад к себе.
Он вновь возвратился памятью в бункер с подвешенными телами, и представил их так ясно, что, кажется, вглядишься, и можно различить, как они болтаются сверху в темноте. Даже при свете дня картина была довольно неприглядная, а уж теперь, посреди ночи, воображение стало невольно живописать, как чувствует себя добыча, когда сверху сваливается паук и, обездвижив волей, вонзает ей в плоть клыки и вводит яд, от которого наступает полный паралич. Можно было представить ощущения жертвы, когда ее в полном сознании затаскивают в бункер, завернув в кокон из липкого паучьего шелка, и там подвешивают вверх ногами, причем она великолепно сознает, что ее съедят живьем. Мысль вселяла такой ужас, что Найл скорчился от нее как от боли.
Он вообще-то понимал, что глупо травить душу такими мыслями, и что при свете дня все это растает, как кошмарный сон. Тем не менее даже сама догадка становилась своего рода пыткой, ведь понятно, что этот ужас существует на самом деле. Наконец, сплотив силу воли, чтобы расслабить мышцы и умерить биение сердца, он смог восстановить в себе умиротворение и покой. Когда в комнату мало-помалу стали просачиваться серые лучи рассвета, Найл почувствовал, что отходит обратно ко сну.
Последовавший за тем сон имел странное сходство с явью. Он стоял перед дворцом, а вокруг вовсю шел снегопад, на щеках таяли снежинки. Найл попытался толчком открыть дверь, но она, судя по всему, была заперта. Затем изнутри послышались шаги, и кто-то отодвинул засов. Дверь отворилась, и на пороге он увидел отца. Через балюстраду лестницы перегнулась мать и спросила: «Кто там?», и отец ответил: «Это всего лишь Найл. Он разыскивает мага». До Найла как-то сразу дошло, что прозвучавший ответ никак не сообразуется с действительностью. Откуда отец знает про мага, если погиб еще до того, как Найл пришел в город пауков? Вспомнив, что отец умер, Найл внезапно осознал, что все это ему, должно быть, снится. Он тщательно вгляделся в отца, пытаясь выявить какой-нибудь явный признак того, что все это только сон, но отец, надо сказать, выглядел совершенно достоверно, как при жизни. Взять те же седые волоски в бороде и усах, что стали появляться на последнем году жизни, или потасканную одежду из шкуры гусеницы, что была на нем во время похода в Диру.
Передняя, где они стояли, тоже ничем не отличалась от настоящей, а когда Найл, вытянув палец, коснулся серого крапчатого мрамора стены, то как и ожидал, почувствовал холодность и твердость. Тогда он глянул себе под ноги на пол, который должен был состоять из такого же материала, и чуть ли не с победным восторгом обнаружил, что тот состоит из треугольных каменных плит, смахивающих на гранитные. Это было неопровержимое свидетельство того, что это сон. Но в таком случае, где же Найл находится? Ответ был один: лежит и спит у себя в постели. Однако когда он пошевелил плечами убедиться, что под ним действительно постель, то понял, что стоит в передней. Тут Найла осенило: раз его тело лежит сейчас и спит наверху, то проще всего – это подняться и посмотреть.
Найл сделал шаг к лестнице, и тут подумал, что уж коли он спит, то можно заодно и полетать. Он поднял руки и тихонько снялся с пола, направляясь вверх через балюстраду, где стояла мать. Пролетев второй пролет ступеней, Найл легко снизился на пол у себя перед дверью. Внутри он застал Джариту, накрывающую стол к завтраку; она была так занята, что даже его не заметила.
Найл открыл дверь в спальню и вошел; себя он, как и ожидал, застал в постели, левой рукой на покрывале, а правой под подушкой. Найл подошел и остановился возле кровати, с приятным недоумением оглядывая свое тело и прикидывая, что будет, если сейчас нагнуться и потрясти себя за плечо; проснется ли этот, другой Найл, и заговорит ли? Тут он понял, что произойдет: он сам очнется и окажется у себя в кровати. Но просыпаться желания пока не было, уж очень интересно все складывалось. А потому Найл тихонько, на цыпочках отошел и выбрался из спальни. Джарита по-прежнему была поглощена своим занятием и не замечала его, так что Найлу из любопытства захотелось ее ущипнуть. Но сдержался: чего доброго, ойкнет и разбудит. Он на цыпочках вышел в коридор.
Тут он вспомнил, что приказал уложить в соседней комнате девушку из кладовой Скорбо. Найл толкнул дверь и вошел. В комнате возле кровати, у окна, стоял Симеон и срезал с тела паучий шелк, орудуя большущими, сантиметров в шестьдесят, ножницами. При работе стальные ножницы чуть поскрипывали; дойдя до ног, оставшуюся кисею Симеон разорвал руками. Башмаков на девушке не было, поэтому от взгляда не укрылось, что вокруг щиколоток у нее имеются отметины, напоминающий след от веревки.
– Что это такое? – спросил Найл у Симеона, а тот покачав головой ответил: «А пес его знает», – ответ, совершенно не вяжущийся с Симеоном, и соответственно, свидетельство, что все это сон.
И тут Симеон неожиданно начал разрезать рубище, начав сверху от шеи. Ножницы распороли грубую серую ткань, и когда дошли до подола, стало ясно, что кроме этой одежды, на девушке ничего нет. Первым делом в глаза бросалось, что кожа у нее необычайно бледная – вон как жилки просвечивают на изящных бедрах. Но что удивляло, так это лоскутки какого-то бурого вещества, липнущего к маленьким плоским грудям. Следы этой же дряни виднелись на животе и на бедрах. Найл потянулся и сколупнул один из лоскутков покрупнее – что-то сухое, похожее на ошметок листвяной плесени. Он посмотрел на неподвижное лицо.
– Интересно, как ее зовут?
– Чарис.
– Откуда ты знаешь?
Ответ Симеона прозвучал загадочно:
– Это выведено у нее на сердце.
Внимание Найла привлек шум на улице, и он посмотрел в окно. Внизу на площади бригада работяг под присмотром Диона тянула здоровенную телегу, на которой стоял деревянный ящик – один из тех, понял Найл, что лежал в хранилище. Он повернулся к Симеону:
– Один из твоих сундуков привезли.
– Прекрасно! – с живостью воскликнул Симеон, поглядев из окна. – Пойдем, вскроем.
– И что ты думаешь найти? – поинтересовался Найл.
– Да какая разница? Обязательно будет что-нибудь интересное.
Симеон прикрыл обнаженную девушку простынью и заспешил к двери. Когда выходили в коридор, Найл повернул ключ в замке и затем кинул его в карман. Симеон слегка удивился.
– Дверь-то зачем запирать? Она же никуда не сбежит.
– Я Джарите теперь верю не больше, чем Скорбо, – негромко ответил Нейл.
Случайно взглянув через приоткрытую дверь на свою комнату, он заметил, что там стоит Джарита и видит все происходящее. Она наверняка расслышала; Найлу стало неуютно, совестно. А Джарита – вот те раз, состроила рожицу и показала ему язык. Найл так опешил, что проснулся.
Через задернутые занавески пробивалось солнце; судя по его положению на стене, сейчас около семи. За окном звонко перекликались птицы. И тут Найл ошеломленно понял, что левая рука у него лежит на покрывале, а правая под подушкой, точно как во сне. Понял и ошеломленно замер: обычно он спал на левом или на правом боку. Неужели странный этот сон действительно каким-то образом перекликается с явью?
Он зевнул и потянулся, затем вылез из постели. Случайно коснувшись красного пятнышка на середине груди – ожог от медальона, полученный при схватке с быковиком – Найл болезненно поморщился; кожа в этом месте шелушилась, как от настоящего ожога. Тут он невольно осознал еще и то, что мышцы все так же побаливают от утомления. Он накинул подбитый овчиной плащ, и вышел в коридор, аккуратно прикрыв дверь, чтобы не разбудить Джариту в смежной комнате. Бесчувственное тело, еще недавно служившее провизией для пауков, лежало в комнате, примыкающей к покоям Найла с другой стороны. Протягивая руку к дверной ручке, он обратил внимание, что торчащий в скважине медный ключ точь в точь похож на тот, который видел во сне.
Однако сама комната выглядела иначе: больше мебели, и кровать не у окна, а возле правой стены. Открывая дверь, он уже готов был застать там Симеона и, откровенно говоря, почувствовал облегчение, увидев, что там никого нет. Даже сейчас усталость придавала комнате иллюзорный вид, так что в голове на секунду мелькнула нелепая мысль, а не происходит ли все это по-прежнему во сне.
Девушка лежала на кровати, накрытая одеялом до подбородка. Стянув одеяло, Найл убедился, что она все так же завернута в шелковистый кокон. Дыхание было еле уловимо, лоб холодный на ощупь. При взгляде на нее Найлу опять почудилось, что все это сон, и появилось смутное чувство, что он находится на пороге какого-то интересного открытия. Спящий ум, подобно пустующему дому, как бы приглашал исследовать свои закоулки. Но когда он уже поместил руку на ее холодный лоб, возникло странное ощущение, что за ним наблюдают.
Найл подошел к окну, которое было закрыто (во сне было наоборот). Открыть его оказалось не так-то просто – медный язычок шпингалета был толстым от пыли, шарниры заржавлены. Прежде чем с силой рвануть раму, Найл обратил внимание, что сон расходится с явью еще в одном: окно выходило не на площадь, а на пустующее соседнее здание.
Уголок площади перед дворцом открылся лишь тогда, когда он, распахнув раму до отказа, выглянул из окна. Найл глубоко вздохнул, наслаждаясь свежим ветерком, и тут заслышал на площади голоса и смех. В этот миг он без тени сомнения понял, что именно сейчас увидит. Минуты не прошло, как в поле зрения появились четверо человек, волочащих из оглобли тяжелую телегу. Когда та очутилась на виду полностью, оказалось, что на ней стоит один большой ящик из хранилища. Сзади телегу толкали еще четверо, а сбоку размашисто шагал надсмотрщик Дмон. На миг вес опять подернулось дремотной дымкой, и Найл яростно мотнул головой, чтобы избавиться от этого ощущения, запахиваясь при этом плотнее в плащ.
Дверь сзади отворилась; на пороге стояла Джарита в полупрозрачной ночной тунике до колен. Вид у нее был смущенный: понимает, что застала хозяина в неловком положении.
– Мой господин готов принимать ванну? – спросила она опустив глаза (хотя от Найла не укрылось: успела украдкой глянуть на кровать; слава богу, что девушка накрыта одеялом).
Площадь была пуста, в этот час по ней мало кто ходит. Несвоевременное появление Джариты как-то развеяло любопытное предвкушение. Мельком взглянув еще раз на бесчувственное тело, он понял, что желание прощупывать спящий ум пропало. Закрыв за собой дверь, Найл повернул в замке ключ и бросил его в карман.
Ванная комната Найла была скромнее чем во дворце у Каззака. У того она была облицована белой фарфоровой плиткой и размером напоминала небольшой бассейн. Здесь же просто ванна как ванна – квадратное каменное углубление в полу, на пару метров в поперечнике; размещенная внизу печь обеспечивала постоянные подогрев воды. И вода в ней, кстати сказать, не была умащена благовониями; непонятно почему, к недоумению женщин, Найл предпочитал простую воду.
Когда он медленно сходил в ванную (вода почти горячая – перестарались с подогревом), появилась с банным полотенцем Джарита. Полотенца она положила на деревянную скамью и встала, ожидая. Ей, понятно, хотелось, чтобы он поманил ее к себе в ванну, но Найлу хотелось побыть одному.
– Принести розового масла, мой господин?
– Спасибо, не надо.
Когда дверь за служанкой закрылась, Найл сел в теплой воде, доходящей почти до плеч, и оперся спиной о стенку ванны. Достаточно расслабившись, он принялся вспоминать свой сон. Сон не был размыт, как обычно это бывает, и можно было проследовать через него заново шаг за шагом, начиная с того момента, как Найл застал себя перед дворцом во время снегопада. Совершенно четко помнилось, как он зависает над лестницей, как стоит и недоуменно смотрит на свое объятое сном тело. Картина что-то смутно ему напоминала, только что имменно, никак не удавалось взять в толк. Припомнились и те здоровенные ножницы, которым Симеон вспарывал одежду девушки – такие, что даже смешно. А когда вспомнил, как стоял около окна, глядя на проезжающую мимо телегу, то обратил внимание на то, что на земле нет снега.
Получается, что это действительно был не более чем сон. В таком случае что значат все эти странные символы? Что за бурые, напоминающие листы лоскутья на теле девушки? Почему Симеон сказал, что имя выведено у нее на сердце? (Найл напрягся, пытаясь вспомнить, что там за имя, но ничего не вышло). И почему он сказал Симеону, что доверяет Джарите не более, чем Скорбо? Это действительно напоминало дурацкие, нелогичные выкладки, характерные для снов. Вместе с тега, несмотря на внешнюю абсурдность, Найл никак не мог избавиться от ощущения, что за всем этим кроется какой-то более глубокий смысл.
Найл сдержал зевок. Эта усталость вызывала беспокойство. Просто вздор – откуда такая сонливость, если проснулся всего с полчаса назад? Пытаясь ее прогнать, он зажал нос большим и указательным пальцем и резко окунулся в воду. Вода грянула в ушах громовым раскатом. Почти сразу наступило облегчение, словно лопнул какой-то стискивающий голову обруч. Эта же отрадная легкость продолжалась и тогда, когда Найл вынырнул отдышаться. Но стоило, закрыв глаза, прислониться к стенке ванный, как опять стала наваливаться усталость. Он снова зажал себе ноздри и окунулся под воду. Облегчение такое, будто в голове отворилось окно и повеяло свежим ветерком. Найл плавно соскользнул на дно ванны и лежал, чувствуя над собой укромный уют глубины. На этот раз он держался, пока полностью не вышел запас дыхания.
Вынырнув на поверхность, он вздрогнул от неожиданности: кто-то стоял возле ванны. Проморгавшись, разобрал: Джарита.
– Извините, мой господин. Я дважды стучалась.
– Да, что такое? – Найла начинала выводить из себя эта бесцеремонность.
– Там доктор. Просит узнать, можно ли ему взглянуть на топор.
– Топор? Зачем он ему? А впрочем, пусть берет. И попроси, пусть останется к завтраку.
Только после того как она скрылась, Найл почувствовал, что усталость исчезла окончательно.
Войдя в комнату через пять минут, он застал Симеона сидящим у стола, на который доктор положил топор. Лезвие лежало на чистой белой тряпице, и Симеон сосредоточенно скоблил его ножом. Он был так увлечен, что не заметил, как Найл вошел, и глаза поднял только тогда, когда хлопнула дверь.
– Что такое ты делаешь?
– Делаю соскоб. – Он указал на дорожку бурых, почти черных мелких опилок на белой тряпице. – Хочу попытаться выяснить, действительно ли лезвие отравлено.
– Моему брату лучше?
– Хуже. Сильный жар.
Сердце у Найла тревожно екнуло.
– Что-нибудь серьезное?
– Едва ли. И в этом вся странность. Если бы это был яд, он бы, наверное, к утру уже умер.
Из кухни появилась Джарита с блюдом, где горой лежали коржики. Когда они уселись за стол, Найл спросил:
– Ты разве сможешь что-нибудь установить? – Он знал, что приборы в больнице у Симеона крайне незамысловаты.
– Первым делом я эти соскобы кину в соляной раствор, затем изучу под микроскопом.
– Под микроскопом? У тебя что, есть микроскоп?
Симеон самодовольно хмыкнул, макая коржик в мед.
– И не только он. В тех ящиках оказался просто бесподобный инвентарь. Шприцы, скальпель, даже спектроскопический анализатор. Ты сходил бы, полюбовался.
– Бурое пятно на лезвии – кровь Скорбо, – догадался Найл, – Может, жар у Вайга из-за него?
– Сомневаюсь. С какой стати? Кровь пауков не ядовита.
– А что, если на лезвии топора паучий яд? Симеон понимающе кивнул.
– Мне эта мысль тоже приходила в голову. Если яда совсем немного, то симптомы могут быть схожи. В таком случае он через день-другой придет в норму, когда выработается иммунитет.
Их прервал робкий стук в дверь. Джарита отворила. На пороге стояла грациозная блодинка. Найл узнал: Крестия, служанка Вайга.
– Сейчас подойдет мой хозяин навестить брата.
– Ну надо же, какая глупость! – возмущенно фыркнул Симеон. – Не успел оклематься, как… Вид у девушки был очень несчастный.
– Я ему тоже говорила…
– Так сейчас же ступай и скажи ему, что я запрещаю.
– Поздновато хватились, – Вайг уже стоял в дверях. – Я вот решил, дай-ка схожу, позавтракаю за компанию.
Если бы дело было к вечеру, Найл подумал бы, что брат успел набраться. Он слегка покачивался, а говорил медленно и невнятно, тщательно подбирая слова. Найл махнул Джарите:
– Накрой-ка еще и на моего брата. – Он прошел через комнату и взял Вайга за руку. – Пойдем, присядешь.
– Благодарю, – Вайг высвободил руку, – со мной все в порядке, только температура что-то подскочила. – Съехав на подушки, он спиной оперся о стену. – Есть не хочу. Сейчас бы просто фруктового сока или молока.
У Симеона был озабоченный вид и понятно почему. Лоб Вайга покрывала испарина, лицо было бледным. Под глазами темные круги – такие темные, что похожи на синяки – а бинт на правой руке набух кровью.
Джарита поставила на стол большой кубок с соком папайи. Вайг ухватил его обеими руками, жадно приник и осушил до самого дна, после чего зашелся кашлем. В конце концов, приложившись затылком к стене, он закрыл глаза; капля сока стекла в бороду. Найл смотрел на брата со скрытой тревогой. Когда дыхание у Вайга отяжелело и выровнялось, Найл ненавязчиво проник ему в ум, справедливо полагая, что в теперешнем своем недужном состоянии брат не осознает вторжения. Увиденное его встревожило. Вайг, несмотря на кажущееся бодрствование, на самом деле как бы полуспал, сознание его наводняли смутные образы из мира грез. Худшим из них было черное, бесформенное существо – какой-то человекоспрут пытавшееся его поглотить. Теперь понятно, ради чего пришел Вайг: ему было страшно одному.
Понятно было и то, что лучший способ унять страх брата – это держаться самым естественным образом. А раз так, то Найл кликнул Джариту и велел принести чай из трав и перепелиные яйца вкрутую. Затем он продолжил разговор с Симеоном.
– Что там с тем мальчонкой, которого мы принесли с собой?
– Вчера ночью пришел в себя. Но все еще слишком слаб, чтобы двигаться.
– Как его привели в чувство?
Вклинилась Джарита, подававшая в это время на стол:
– Его положили в теплую ванну и все растирали, растирали розовым маслом.
– Ты как думаешь, на остальных это бы тоже подействовало? – спросил Найл у Симеона.
– Может быть. Но лично я сомневаюсь. Дети более гибкие, восстанавливаются быстрее, чем взрослые. Открыл глаза Вайг.
– Я слышал, вы принесли с собой еще девушку. Голос его был по-прежнему тяжел и невнятен, но в нем чувствовалась какая-то настороженность. Найл кивнул.
– Она в соседней комнате.
– Кто она?
Найл помедлил с ответом, пока не убедился, что Джарита не слышит с расстояния.
– Мы думаем, она пособница убийц Скорбо.
– Хотя, если откровенно, – сказал Симеон, – не представляю, зачем им вздумалось тащить ее с собой.
– Может, была кем-то вроде домохозяйки, – предположил Вайг. – У них, поди, имелось какое-нибудь укрытие.
– Ты бы хотел на нее взглянуть? Вайг расплылся в улыбке.
– А она хорошенькая?
– Просто прелесть.
– Тогда да.
Найл отставил тарелку.
– Да ты ешь, не торопись, – сказал Вайг, – времени достаточно.
– Да я уже справился.
– Тебе лучше? – спросил Симеон, обращаясь к Вайгу.
– Думаю, да. Оно накатывает и откатывает. – Однако поднимаясь, он пошатнулся и невольно оперся о стену.
Служанка Крестия стояла с тон стороны двери. Она взволнованно поглядела на Вайга, но, к счастью, не стала к нему приближаться. Найл знал брата достаточно хорошо: от такой унизительной помощи он пришел бы в ярость.
Найл отпер дверь и впустил всех в комнату. Входя, снова вспомнил о своем сне. Память была настолько отчетливой, что он сейчас не сводил глаз с Симеона, ожидая, что тот сейчас будет делать. А тот лишь стянул одеяло и взялся за запястье девушки.
– Пульс ничего, нормальный. – Большим пальцем он приподнял девушке веки, затем открыл ей рот. – бог ты мой!
– Что там? – Найл тоже заглянул в рот и понял, что ошеломило Симеона. Кончик языка у девушки был раздвоен так, что напоминал жало змеи. Симеон осторожно коснулся его кончиком пальца.
– Бедняжка. Мне кажется, кто-то специально его разрезал.
Было понятно, почему он так считает: на кончике языка имелся клинообразный вырез.
– Зачем, кому это было надо?
– Может, говорила слишком много, – угрюмо предположил Симеон.
– А теперь она что, совсем лишена дара речи?
– Почему же. Говорить сможет, только с большим трудом. Обрати внимание, как часто ты при разговоре прижимаешь язык к зубам.
Он откинул одеяло к самым ногам и потянул паутину, по-прежнему стягивающую ей нижнюю половину тела.
– Давайте снимем это.
Симеон полез в боковой карман туники и вынул оттуда ножницы. Найл, можно сказать, с облегчением увидел, что размер у них вовсе не карикатурный, как во сне, а лишь чуть больше обычного; это, похоже, подтверждало, что сон был обычным порождением спящего сознания. Разрезав паутину до самых ступней, Симеон стянул ее и бросил на пол. Кисея была настолько воздушная, что опала почти бесшумно. Теперь открылось, что ноги у девушки босы, а вокруг щиколоток заметны слабые красные отметины.
– Теперь, я думаю, вот что. – Симеон начал распарывать рубище сверху вниз, от шеи. Ножницы, очевидно, были очень острые, и когда ткань под ними расползлась, Найл увидел, что под рубищем нет ничего, точно как во сне. Спустя секунду сердце у Найла сжалось, а щеках проступил нервный румянец. В отдельных местах белизну живота и бедер нарушали какие-то коричневые бурые обрывки, отдаленно напоминающие налипшие листья.
– Что это, по-твоему? – спросил Найл, потянувшись и отколупнув один с девичьего бедра.
Симеон взял и сосредоточенно осмотрел.
– Мне кажется, похоже на кусок водорослей.
– Водорослей? Откуда они у нее на теле?
– А пес его знает, – ответил Симеон, пожав плечами. При этих словах Найлом овладело курьезное ощущение двух наслаивающихся друг на друга реальностей.
Он указал на красноватые отметины вокруг щиколоток.
– Ну, а это что?
Симеон внимательно оглядел.
– Впечатление такое, будто она была связана. Но видно, было это давно, отметины уже почти исчезли. – Пристальный взгляд Симеона сместился на промежуток между большим и вторым пальцем ступни, Найл различил, что они связаны между собой тонкой кожистой перепонкой. – И операцию ей не делали, чтобы разделить пальцы.
Припоминая слова, сказанные Симеоном во сне, Найл спросил:
– Интересно, как ее звали?
Но тот лишь недоуменно покачал головой.
Пристально оглядывая неподвижное лицо, Найл проникся соблазном проникнуть к ней в ум, но решил до поры сдержаться, пока не останется один.
– Что нам, по-твоему, с ней делать?
– Я бы посоветовал пока оставить ее, прежде чем не узнаем подробнее о паучьем яде. Может, он просто выветрится из организма.
Послышался приглушенный, похожий на стон звук – Вайг. Все то время, пока они находились в комнате, он стоял, прислонясь к дверной притолоке; Найл был так поглощен, что почти забыл о брате. Теперь он, встрепенувшись, увидел, что лицо Вайга лоснится от испарины и такое бледное, что на секунду мелькнуло: сейчас потеряет сознание. Проникнув в ум брата, Найл словно окунулся в ревущую пучину, где гулко, ударами тяжелых молотов ухали пульсации организма. Граница между явью и кошмарной иллюзорностью была в том хаосе практически неразличима.
Найл положил руку брату на плечо.
– С тобой все в порядке?
Вайг пристально, расширив глаза, всматривался в лицо брата и словно не узнавал. Затем он поглядел через комнату, и его взгляд состредоточился на обнаженной девушке. Тревожное смятение отразилось у него на лице, будто та была ему смутно знакома, только никак он не мог припомнить имени. Бисеринка пота проворно скатилась у Вайга по носу и затерялась в усах. Он нетвердой походкой двинулся к кровати – шага тяжелые, словно взбирается в гору. Найл с Симеоном переглянулись, Найл чуть заметно качнул головой, намекая, что Вайга надо бы оставить одного. Обнаженная лежала, свесив руку с кровати. Найду показалось, что дыхание у нее углубилось и участилось. Вайг, остановившись в двух шагах, смотрел на нее сверху вниз. Дышал он ртом и вид имел абсолютно невменяемый. Затем, качнувшись, вытянул руки вперед и поместил одну ей на лоб, другую на солнечное сплетение. Симесн хотел кинуться, но видно, передумал. Вайг подошел к кровати вплотную, и тут колени у него подогнулись. Вскинув в воздух руки со скрюченными пальцами – жест странный, выдающий смятение – Вайг всем телом рухнул на девушку и недвижно застыл. Симеон потянул Вайга под мышки, силясь поднять. Вайг оказался ему не по силам, но соскользнул-таки с кровати и с глухим стуком упал на пол, замерев там с заостренным вверх лицом.
Симеон укоризненно покачал головой.
– Ну куда его понесло из постели, с таким-то жаром. – Он открыл дверь, там стояла Кристия (хорошо что снаружи, а не в комнате). – Позови кого-нибудь из слуг, пусть отнесут его назад к себе.