Уилсон Жаклин. Звездочка моя!

   Она вздохнула и изогнула бровь, на секунду задумавшись. Вспышки камер по-прежнему сверкают там, где только что лопнуло платье.
   – Смысл? – ответила она. – Его уже отсняли. Идем.
   И я медленно двинулась дальше, еще раз обернувшись на них. Мама Доли продолжает кричать. Глаза у нее выпучены, рот широко открыт, она словно сошла с ума, и смотреть на нее страшно. Я взглянула на Долю, а она на меня. У нее очень странное выражение лица, жуткое, тоскливое. Не может быть, что она влюблена в папу. Он для нее слишком стар. Мы не сводим друг с друга глаз. Мы как будто бы знаем друг друга.
   Меня передернуло, и я повернулась к папе. Он еще раз взмахнул толпе, дотронулся пальцами до губ и отправил воздушный поцелуй, а затем ушел в кинотеатр, держа Конфетку за руку. Мама с Асом на руках исчезла следом за ним.
   Я осталась одна у красной дорожки и не знаю, что мне делать. Ко мне подошел большой охранник.
   – Вы дочка Дэнни Килмана? – спросил он.
   Я кивнула.
   – Тогда проходите внутрь, мисс, – и он направил меня к входу.
   В последний раз я посмотрела на Долю. Кажется, ее мама заплакала. Мне их ужасно жаль, но я ничем не могу помочь. Я поплелась в кинотеатр и, подвернув ногу на высоких каблуках, оказалась в шумной толпе. Несколько раз я повернулась кругом, не зная, куда мне дальше идти или кого бы спросить, – и вдруг мама опустила мне руку на плечо.
   – Бога ради, Солнце, что за игры? – прошептала она. – Ах ты, черт, я из-за тебя ноготь сломала!
   Ее накладной ноготь, похожий на розовый топорик, застрял в моей тунике.
   – Идем скорее в уборную, – и мама потащила меня за собой. – Тебе надо подтянуть легинсы, они сползли и сложились в гармошку. Смотрится по-уродски!
   – Уродские они и есть, – пробормотала я и поплелась за мамой и Конфеткой.
   Краем глаза я заметила папу, он до сих пор работает на публику, а на плечах у него сидит Ас.
   В уборной полно красивых молодых женщин в коротких черных платьях. Они обнимаются, целуют друг друга в напудренные щечки и цокают туда-сюда на высоченных каблуках. На нас почти никто не обратил внимания, но вот какая-то пара начала сюсюкаться с Конфеткой, восторгаясь ее пышным платьем и рассматривая значки на курточке. Конфетка засветилась счастливой улыбкой, встряхнула своими длинными сверкающими волосами и объяснила, что каждый значок по-своему для нее важен. Она чуть-чуть шепелявит, рассказывая, прекрасно зная, как мило это звучит.
   – Я сейчас, Конфетка, – сказала мама, отвела меня в кабинку и протиснулась следом.
   – Встань сюда, – прошипела она и начала подтягивать на мне эти ужасные легинсы. – Дай я тебе все поправлю.
   Я залилась краской от ужаса, что сейчас все эти красивые женщины подумают, что мне как маленькой нужна помощь в туалете. Меня бросило в пот. Легинсы прилипли к влажной коже и неприлично скрипят, пока мама их подтягивает. Как только она закончила, я вдруг поняла, что мне непременно, сию секунду, надо сходить в туалет. Все действо повторяется с самого начала: легинсы с трудом спущены до колен и натянуты обратно.
   – Честное слово, – прошипела мама, красная как рак от наклонов и сражений с тканью. – Ты самая старшая, Солнце, а проблем от тебя больше, чем от Конфетки и Аса, вместе взятых.
   Я вся горю. На глазах слезы.
   – Прекрати реветь! – мама встряхнула меня за плечи. – Что с тобой? У нас сегодня праздник!
   Мы вышли из кабинки, когда возле нее уже скопилась целая очередь. Конфетки нет нигде.
   – Боже! – сказала мама, прикрыв рот. Но тут же мы услышали смех.
   Конфетка за углом, там, где зеркал еще больше. Кто-то дал ей туфли на высоком каблуке, и она неумело шагает по ковру, встряхивает волосами и подбивает пышную юбку в сеточку. Толпа хохочет, а Конфетка громче всех.
   – Мама, смотри! – Она делает поворот вокруг себя, и щиколотки у нее дрожат. – У меня каблуки выше, чем у Солнца! И даже выше, чем у тебя! Я уже совсем как взрослая!
   – Меньше двадцати двух не дашь, – сухо ответила мама, но взгляд у нее стал мягче от нежности. – Хватит, родная, верни доброй тете ее красивые туфли и надень свои ботики. Не надо заставлять отца ждать.
   В последней фразе прозвучали опасные нотки. Конфетка их тут же уловила и моментально скинула высокие каблуки.
   – А кто твой отец? – спросила хозяйка туфель.
   – Мой папа – Дэнни Килман! – ответила Конфетка.
   – Ого! – воскликнула девушка, и вокруг Конфетки сразу собралась толпа.
   – Представь, что Дэнни Килман – твой папа! – сказала одна.
   – Лучше я представлю, что он мой муж, – ответила вторая. И все посмотрели на маму.
   – Как вам повезло! – сказала какая-то девушка, глупо хихикнув.
   Мама окинула всех взглядом и поправила юбку.
   – Да, повезло, – и она протянула нам руки. – Идемте, девочки.
   Конфетка взяла одну руку, а мне всучили другую, хотя это полный идиотизм: чтобы взрослая десятилетняя девочка цеплялась за маму. Мы вышли из комнаты под завистливый шепот со всех сторон.
   В фойе от количества народу уже не протолкнуться, у одного из входов страшный шум: только что вошли участники группы «Милки Стар».
   – Я хочу на них посмотреть! Я обожаю «Милки Стар»! – требует Конфетка.
   Наверное, она читала про них в своих комиксах для девочек.
   – Что на них смотреть, просто глупые мальчишки. Лучше давай найдем папу, – быстро говорит мама. – И не надо ему рассказывать про то, как ты любишь «Милки Стар», ладно?
   С глупыми мальчишками мама справилась легко, но что делать с толпой глупых девчонок, окруживших папу? Они еще моложе тех, что были в женской уборной, юбки у них еще короче, а каблуки выше. Одна из них взяла Аса, тормошит его, а он, извиваясь, хочет опуститься на пол.
   – Дайте мне моего сына, спасибо большое, – сказала мама и буквально вырвала Аса у нее из рук. Ас захныкал от испуга. – Вот видите, из-за вас он расплакался.
   – Ой-ой, – сокрушилась девушка. Красивой ее не назовешь, волосы слегка растрепаны, несоразмерно большой рот, но что-то есть в ее облике – не хочется отводить взгляд.
   – Ну-ну, Ас. Ему не нравится, когда его слишком часто трогают, – объяснила мама.
   – Правда? – переспросила девушка и вопросительно посмотрела на папу. – Обычно мужчины не против.
   Толпа девочек взорвалась от смеха. Папа тоже захохотал. Мама в ярости так крепко сжала руку Аса, что он еще сильней заплакал.
   – Тихо! Ты обещал, что будешь вести себя как большой, чтобы пойти в кино на папин фильм, – сказала мама. – Идемте в зал.
   Она протискивается сквозь толпу, с одной стороны я, с другой Конфетка. Папа остался там же, где стоял, бок о бок с большеротой девушкой. Мама обернулась. Конфетка что-то щебечет ей о «Милки Стар». Ас скулит и хнычет. Они ничего не понимают. Мама умоляюще посмотрела на папу и что-то беззвучно произнесла. Папа на секунду смолк и – повернулся к ней спиной. Потом наклонился к большеротой девушке и что-то прошептал ей на ухо. Она захохотала.
   Мне так плохо, что еще чуть-чуть – и брошусь обратно в туалет, иначе меня вырвет прямо тут. Мама тоже вся бледно-зеленая. Она судорожно прижала к себе Аса и посмотрела по сторонам – не дай бог за ней кто-то наблюдает.
   Папа что-то рассказывает большеротой девушке, наклонившись так близко, что она вот-вот испачкает ему щеку яркой помадой. Мимо них толкаются люди, спеша занять места в зрительном зале, а эти двое болтают и смеются так непринужденно, будто бы они одни во всем кинотеатре, а мамы, Конфетки, Аса и меня не существует.
   Мама прикусила губу, ее затрясло. Конфетка нетерпеливо тянет ее за собой. Мама не знает, что делать. Войти в зал без папы? А если он к нам так и не придет? Тогда все увидят рядом с ней пустое кресло. И как она тогда выйдет после сеанса? Ведь фотографы никуда не исчезнут.
   – Где Дэнни? – закричат они. – Куда вы дели Дэнни? Почему перестали улыбаться? Эй, девочка в красных туфельках, улыбнись!
   К глазам моим подступили слезы. Папа стоит к нам спиной. Папа! Беззвучный крик застрял в горле. Папа! Папа!
   Он обернулся, словно услышал меня. Снова что-то сказал Большеротихе, сжал ее локоть и после как ни в чем не бывало легкой походкой подошел к нам. Мне подмигнул, послал Конфетке воздушный поцелуй и нежно коснулся вздернутого носика Аса.
   – Пойдемте, ребятки, пора смотреть кино, – сказал он таким тоном, будто это он нас ждал, а не мы его.
   Мама ослепительно ему улыбнулась и поторопила нас.
   – Солнце, хватит хмуриться, ради бога, – прошептала она мне. – У нас же сегодня праздник.
   У меня в голове полная каша, и я делаю попытку улыбнуться только ради нее, но она поморщилась от раздражения:
   – Не показывай зубы!
   Меня так и подмывает цапнуть ее некрасивыми зубами. Но я сдерживаюсь до тех пор, пока мы все не уселись и в зале не погас свет. Только тогда я позволила себе заплакать. Я быстро вытираю щеки манжетом. Ас все так же хнычет и вертится у мамы на колене.
   – Сделай что-нибудь, пусть он замолчит, – прошипел папа. – Я же тебе говорил, что он слишком маленький.
   – Он хочет увидеть, как папу показывают на экране, да, солнышко? – спросила его мама. – Он сейчас успокоится.
   Она попыталась в темноте сунуть ему соску, но он все вертится, не может успокоиться и всхлипывает.
   – Пойду найду какую-нибудь девушку, чтобы помогла с ним, – сказал папа.
   – Солнце, давай, утихомирь брата, – сказала мама и быстро посадила его мне на колени.
   Я крепко держу его руки, но не обнимаю, потому что он этого терпеть не может.
   – Я мама Тигрмена, мы в большой норе, нам тепло и уютно, нам надо сидеть тихо-тихо, иначе придет плохой человек и схватит нас, – прошептала я ему на ухо.
   Я уткнулась в его шелковую макушку подбородком и поводила туда-сюда, туда-сюда. Наконец через минуту он расслабился. Забрался повыше мне на руки, наклонил голову и – чмок-чмок-чмок – засосал соску.
   Конфетка, пока никто не видит, сосет палец, прижавшись к маме и поглаживая ее мягкую атласную юбку. Мама села ближе к папе, а он широко расставил ноги, слегка ссутулился, раскинул руки, положил на спинки кресел.
   Интересно, куда села большеротая девушка? Такое чувство, что она втиснулась на мое кресло и шепчет на ухо: «Берегитесь! Вы изображаете счастливое семейство, но я вас достану».
   Мало-помалу я втягиваюсь в фильм. Мне тоже нравится группа «Милки Стар», особенно Дейви, барабанщик, он там самый младший и очень смешной. Остальные трое суперкрутые, а маленький Дейви вечно просыпает, до него никогда сразу не доходят шутки. Он сам на протяжении всего фильма ходячий анекдот – то шлепнется на лестнице, то поскользнется на банановой кожуре. За его друзьями все время гоняются девушки, и среди них Большеротиха, которая раздает поцелуи направо и налево. А Дейва так никто и не поцеловал.
   В моей голове одновременно идет совсем другой фильм, и главная героиня там я. Мне лет на шесть-семь больше, чем сейчас, и как-то раз на улице на меня налетел Дейв. Мы расхохотались, потом начали извиняться, а потом вместе пошли пить кофе. К концу вечера мы стали уже совсем близки. Дейв разрешил мне поиграть на его барабанах, и у меня так хорошо это получается, что меня берут в группу, и мы с Дейвом барабаним вместе до конца наших дней…
   Зал грянул от хохота, и я, очнувшись, увидела реального Дейви, и вдруг на экране появился папа. Он идет по Сохо-стрит, волосы спрятаны под бандану, длинное черное кожаное пальто развевается на ветру, а за углом все четверо из «Милки Стар». Увидев его, они ахнули, затараторили, схватились друг за друга, потом бухнулись на колени и воскликнули: «Как же мы ничтожны, Дэнни!» И тогда папа с гордым видом поставил ногу одному из них на плечи, раскинул руки в стороны и стоит с гордым видом, будто он дрессировщик, а они четыре непослушных львенка.
   Снова взрыв хохота в зале, папа тоже хохочет, запрокинув голову. Он сел ровней, стал казаться больше, чем есть, и засмеялся громче и заразительней всех. Мама хохочет вместе с ним, Конфетка тоже хихикает, подпрыгивая на сиденье. Даже Ас проснулся и сквозь соску пролепетал:
   – Шматйи – папа! Шматйи – папа!
   Я и смотрю. Я внимательно смотрю на киношного папу: он гордо шагает по улице, легко машет рукой всем четверым ребятам из «Милки Стар». По улице за ним, визжа и спотыкаясь, семенят две старушки в ортопедической обуви с тележками из магазина. Фоном идет слегка искаженная мелодия «Навеки, навсегда», но на словах «Когда подует ветер» в конце припева она выровнялась, и сильный порыв ветра сорвал бандану с папиной головы, спутал волосы, и он тоже споткнулся, будто старик.
   Зрители в зале снова хохочут, но я ничего смешного не вижу. Смех у них теперь совсем другой. Наверное, им смешно, что отец состарился и уже не так крут и свеж, как мальчишки из «Милки Стар».
   Папа засмеялся, но уже потише. Он склонился вперед и смотрит на экране на свое собственное огромное лицо, где видна каждая пора, каждая мелкая морщинка. Смена кадра, папа пропал, перед нами снова мальчики из «Милки Стар». Зрители угомонились. Конфетка заерзала.
   – А когда снова покажут папу? – громко зашептала она маме.
   – Скоро, – ответила мама, но неуверенно. – Смотри на «Милки Стар», они же тебе нравятся.
   – Папа мне нравится больше, – ответила Конфетка.
   Зрители вокруг услышали ее слова и восхищенно заохали, а папа взял ее на руки и посадил на колени. И снова волна восторга по рядам: ах, этот Дэнни Килман и его младшая очаровашка по имени Конфетка.
   Ровно так ее и назвали в одной из статей журнала «Привет, звезды!»: «Дэнни Килман со своей младшей очаровашкой по имени Конфетка на веселой семейной прогулке». Фотография сделана прошлым летом, во время благотворительного базара, папа там катается на карусели. Он на белой лошади, Конфетка впереди, сжимает золотую резную ручку. Волосы у папы опять спутаны, но он совсем не старый, наверное потому, что смеется. Конфетка тоже хохочет. На ней белая блузка с рюшами и розовые шортики, а между блузкой и шортиками виден плоский и загорелый животик. Так нечестно. Почему я не такая же малышка и красотка, как она, почему у меня нет таких же длинных волос и совершенно плоского животика?
   Я снова смотрю на экран и вижу Дейви, но он меня совсем не замечает. Папу больше в фильме не показали, а мальчики в первый раз вышли на сцену в темных растрепанных париках и банданах, в странных темных костюмах в папином стиле и с огромными перстнями на пальцах. Зал ревет от хохота, потому что мальчики хотели выглядеть круто, а вышло нелепо. Зрители на экране тоже смеются и прогоняют «Милки Стар» со сцены. В итоге ребята пригласили другого менеджера, он снял с них парики, выбросил костюмы и украшения и выгнал их на сцену в обычных футболках и джинсах. И тут все увидели, как же здорово они смотрятся! Их карьера стремительно пошла вверх, они разбогатели, прославились, и у каждого теперь по шикарной девушке, даже у Дейви.
   Титры оформили мультяшными версиями всех главных героев фильма. Есть и мульт про папу: он гордо шагает по улице, а потом взлетает, подхваченный порывом ветра, руки в стороны, ноги болтаются. Ветром с него срывает бандану и вместе с ней половину его волос.
   Папа что-то вполголоса сказал маме. В зале уже включили свет, и оба они очень серьезные. Но люди, проходя мимо рядов, стали хвалить его: «Дэнни, ты был великолепен!», «Дэнни, ты просто класс!», «Ты затмил всех своей игрой!», и папа натянуто улыбнулся, закивал и снова что-то вполголоса сказал маме.
   Ас еще не проснулся и висит у меня на руках как обезьянка, и я продвигаюсь вместе с ним к выходу. Конфетка тоже очень устала. Она бледна, тени размазались, но, услышав в толпе о вечеринке в честь премьеры фильма в ночном клубе «Ливень», Конфетка захлопала в ладоши:
   – Вечеринка! Пойдемте туда скорей, там же будут мальчики из «Милки Стар»!
   – Никаких вечеринок, – отрезал папа. – Ты едешь домой. Тебе давным-давно пора быть в постели, маленькая мисс.
   Мама забеспокоилась.
   – Давай я попрошу Джона отвезти детей, а Клаудия их уложит. А мы с тобой пойдем на вечеринку, – быстро придумала она.
   Она ни за что не отпустит папу в клуб, там ведь наверняка будет Большеротиха.
   – У меня никакого настроения веселиться, – ответил папа. Он сказал это тихо, но мама оживилась:
   – Отлично. Хорошо. Едем вместе.
   Она позвонила Джону и велела немедленно ехать к выходу и ждать нас там. В фойе все та же сумасшедшая толпа народу, но мама быстро проходит к выходу, ведя за собой Конфетку, а я иду следом с Асом на руках.
   Выйдя на затоптанную красную дорожку, мама смотрит в одну сторону, выглядывая машину, а папа в другую. Почти все фотографы разошлись. У заграждений только самые преданные поклонники.
   – Эй, Дэнни, это мы! Мы тебя ждали! Смотри, вот твоя Доля!
   Та самая женщина с хвостиком и дочкой, которая так странно на нас смотрела. Я вздрогнула и прижала к себе Аса. Они что, два часа простояли на холоде, пока мы смотрели фильм?
   – Дэнни, пожалуйста, подойди к нам, поговори с нами! – закричала женщина, но папа не обратил на нее внимания.
   – Где, черт возьми, Джон с машиной? – только и сказал он.
   – Он будет через минутку, дорогой, – ответила мама. – Вон тот «Мерседес» не наш? Может быть, он не мог ближе запарковаться? Подержи Конфетку, а я схожу.
   Она хочет побежать, но шаг у нее слишком короткий в узкой юбке и на высоких каблуках.
   – Дэнни! Смотри скорей, пока нет Сюзи. Иди к нам, познакомься с Долей! – закричала женщина.
   Папа взял Конфетку на руки и пошел обратно ко входу, ни разу не обернувшись.
   – Неси сюда Аса, Солнце, – велел он мне.
   Я слишком резко развернулась и чуть не грохнулась в своих идиотских новых туфлях.
   – Ой! Осторожней, дорогая!
   И женщина протянула мне руку, чтобы я не упала. Доля во все глаза смотрит на меня.
   – Какая ты счастливая! – прошептала она.

Глава 3
Доля

   Мы видели, как они сели в серебристый «Мерседес». Сюзи сзади с Асом на руках, Конфетка посередине, следом Солнце. Дэнни сел рядом с водителем. Мама шагнула к машине с таким видом, будто мы одна семья, но когда ей осталась пара метров, машина уехала.
   – Дэнни! – закричала мама со слезами. Она твердила его имя до бесконечности: «Дэнни, Дэнни, Дэнни!», будто у нее помутился разум.
   – Мама, он тебя не слышит. Он уже в машине. Он уехал. – Я легонько потрясла ее за плечо.
   Все на нас смотрят. Из кинотеатра вышла целая толпа звезд, они все собираются на какую-то вечеринку.
   – Мама, пожалуйста, – сказала я умоляюще, но она меня не услышала. Она не пошевелилась, плачет, ее трясет, она зовет Дэнни.
   На пороге появляется четверка «Милки Стар», и толпа хлынула к ним. Ребята хохочут, болтают с поклонниками, а самый младший участник группы, Дейви, вдруг пристально посмотрел на маму. Ее заметили и другие, один даже рассмеялся. Я сжала кулаки. Но Дейви по-прежнему серьезен. Он подошел прямо к нам и нежно дотронулся до маминой руки:
   – С вами все в порядке?
   Мама едва на него взглянула. Она не отрываясь смотрела в темноту, туда, где давным-давно скрылась машина.
   Дейви перевел взгляд на меня:
   – Она с вами?
   – Да, это моя мама, – резко ответила я.
   – Что с ней?
   – Она сильно расстроилась, – ответила я. – Все в порядке. Я… я отвезу ее домой.
   – Хотите, я вызову вам такси?
   – Нет-нет.
   Такси нам точно не надо. Мы взяли такси от железнодорожной станции до Лестер-сквер и заплатили кучу денег. У мамы теперь всего пара фунтов в кошельке.
   – Спасибо большое, мы справимся.
   – Хорошо, берегите себя, – ответил Дейви и дотронулся до моей руки. Он вернулся к своим, и все они уселись в черный длинный лимузин.
   – Ого! Вот это да! С тобой разговаривал Дейви!
   Девушка рядом со мной чуть не прыгает от счастья.
   – Какой же он хорошенький! Я больше всех его люблю, – подхватила ее подруга.
   – Он к тебе прикоснулся! И к твоей маме тоже!
   Мама посмотрела на них непонимающим взглядом. Она уже перестала кричать, но до сих пор одними губами шепчет «Дэнни».
   – Ну же, мам, – я обняла ее. – Пойдем.
   Она послушно сделала шаг. Я не имею представления, куда нам идти. Мы перешли большую площадь сквозь толпы народу. Вечер выходного дня, все кричат, толкаются, смеются. А мы идем как два зомби.
   – Мама, ты знаешь, как нам добраться до вокзала?
   Мама равнодушно огляделась.
   – Нет, – ответила она, дрожа от холода. – Я и не думала… Я думала, все будет по-другому. Я была уверена, что сегодня мы домой не поедем. Я-то думала… Я рассчитывала, что мы уедем вместе с Дэнни. Я не собиралась кидаться ему на шею. Конечно, у него давно своя семья. Но ведь мы ждали целых одиннадцать лет. И я надеялась, что, увидев нас, он все сразу поймет. Но Доля, он на нас даже не взглянул! Неужели он меня не слышал? Я так кричала ему, так кричала!
   Она снова сорвалась в крик.
   – Смотрите, пьянчужка с маленькой девочкой! Позорище! – сказал кто-то совсем рядом.
   Да как они смеют говорить такое! Сейчас я им дам! Моя мама в жизни не напивалась! Пара бокалов шампанского на Рождество – это все, что она может себе позволить. Но сейчас мама и правда ведет себя как пьяная: кричит, размахивает руками, и видок у нее еще тот: тушь растеклась, прическа растрепалась.
   Я решила про себя, что как только мы сядем в поезд, ей станет лучше, и сама же испугалась: мне кажется, будто мама сжалась до маленького ребенка, а взрослая теперь я и мне надо о ней заботиться.
   Мы все идем и идем, но куда – непонятно. Впереди толпа веселых дам среднего возраста, взявшись за руки, они распевают «Мы вас раскачаем!». Я подошла к той, что на вид самая добрая:
   – Простите, не подскажете, далеко ли отсюда до вокзала?
   – Прости, дорогая, но я сама издалека. Мы приехали на концерт на автобусе. Может быть, и вы домой на автобусе поедете?
   – Нет, у нас билеты на поезд.
   Кажется, я сейчас заплачу.
   – Вокзал как раз по этой улице, дорогуша, – вмешался проходивший мимо мужчина. – Иди прямо, никуда не сворачивай – и не промахнешься!
   Я ему не поверила, но все равно потащила маму туда, куда он мне показал, – и правда, мы скоро вышли к вокзалу. Это железнодорожный вокзал, но не тот, который нужен. Старый, с красивой башней на площади у входа. Но мама ни на что не обратила внимания, и мы вошли внутрь. У меня только одна безумная надежда: что этот вокзал каким-то чудом возьмет и превратится в наш. Но здесь все по-другому. Я посмотрела на табло с отправлениями поездов: ни одного знакомого названия.
   Я подошла к человеку в форме:
   – Скажите, как мне узнать, откуда отправляется поезд на Манчестер?
   Он посмотрел на меня как на ненормальную:
   – Отсюда нельзя попасть в Манчестер! Вам нужен Юстонский вокзал.
   – А где это?
   – На другой станции метро.
   И он показал мне, куда идти. Мы спустились по лестнице, прошли по туннелю к автоматам, но дальше пройти не смогли. Я расстегнула мамину сумку, достала наши билеты, но автомат все равно не реагировал. К нам подошел человек в форме и проверил билеты:
   – Это не те. Они на поезд от Манчестера до Лондона и обратно. Купите билеты на метро.
   Все это он сказал нам громким голосом, как будто мы совсем тупые.
   Я вытащила мамины два фунта, но для двоих этого оказалось мало.
   – Можно мы потом вышлем вам деньги, когда вернемся? – попросила я, но меня никто не стал слушать.
   И я увела маму от билетных касс. В отчаянии я подошла к девушкам, которые спускались по лестнице. Они чуть старше меня, весело болтают, смеются.
   – Простите, пожалуйста, мне нужно добраться до станции Юстон. Нет ли у вас мелочи? – спросила я.
   Но они не обратили на меня внимания и прошли мимо, как будто не услышали.
   Зато меня услышала мама. Она вздрогнула так, будто ей дали пощечину:
   – Доля! Прекрати немедленно! Ты не попрошайка!
   – У нас нет выхода. Нам надо доехать до вокзала, – ответила я и обратилась к другой паре: – Пожалуйста, простите за беспокойство…
   И я снова повторила свою речь, но на их лицах – отвращение. Не ко мне. К маме.
   – Как вам не стыдно заставлять ребенка попрошайничать?
   – Как ужасно она выглядит! Сразу видно – наркоманка. Она не заслуживает права быть матерью при таком обращении с ребенком. Надо у нее девочку забрать!
   Я сжала мамину руку:
   – Вы все не так поняли. Нам просто не хватает на метро. У нас поезд отходит с Юстонского вокзала.
   Подошел человек в форме. Он злой, и все вокруг тоже злые. Мы с мамой убежали от них вверх по лестнице на большую широкую улицу. Остановились, отдышались и всхлипываем от слез.
   – Мама!
   Я обняла ее.
   – Все в порядке, все хорошо, – ответила мама и тоже крепко меня обняла. – Чтобы я позволила тебя забрать у меня…
   Это снова моя мама, и я крепко к ней прижимаюсь:
   – Что теперь?
   – Пойдем пешком, ничего не поделаешь.
   Она посмотрела на нашу обувь. Я-то в кроссовках, а вот она надела сегодня свои лучшие белые туфли на высоком каблуке, и на обеих щиколотках у нее уже появились красные заплатки. Она одолела еще два перекрестка, а потом не выдержала и разулась. На нейлоновых следочках уже дырки на больших пальцах. И когда наконец, спустя очень-очень долгое время, мы дошли до Юстонского вокзала, следочки порваны в клочья. Мама хромает, но не жалуется.
   – Слава богу! – воскликнула она, заходя в здание вокзала.
   Здесь мне все уже знакомо, но все равно ощущения странные. Народу почти никого, только компания парней, что-то бормочет себе под нос пьяный старик, а на холодной привокзальной площади, не обращая ни на кого внимания, сидят парень и девушка.
   – Интересно, – говорит мама. – А где все?