Попав в Каннареджо, они сразу заблудились. Извилистые средневековые улочки часто пересекались безлюдными каналами со стоячей водой, которые, казалось, никуда не вели. Запахи готовящейся пищи, долетавшие со всех сторон, говорили о том, что наступило время обеда, по улицам прошли несколько местных жителей, туристов не было. У Терциана урчало в животе. Иногда улицы сужались настолько, что превращались в узкие коридоры. Оказавшись в одном из таких коридоров, Стефани и Терциан закрывали карту от ветра и спорили, куда идти дальше, когда Терциан вдруг почувствовал, как кто-то изо всех сил ударил его в спину.
Он упал на колени, чувствуя, как все плывет перед глазами и наполняется кровью рот; затем его подхватили под мышки и поставили на ноги, как оказалось, только для того, чтобы со всей силы швырнуть о стену. Каким-то чудом ему удалось не удариться головой о кирпичную кладку и не потерять сознания. От одного из нападавших сильно несло чесноком. Удар локтем под ребра едва не выбил из Терциана дух.
Он пришел в себя от пронзительного крика Стефани. Рядом с ним шла отчаянная борьба, мелькнула сумка с надписью "Nike", и тогда Терциан вспомнил, что имеет дело с убийцами и что он вооружен.
В следующее мгновение к нему вернулась уже знакомая ярость. Жгучее бешенство разлилось по всему телу. Став покрепче, словно войдя ногами в землю и впитав в себя ее силу, он резко повернулся влево, и нападающий пропустил удар, успев только вскрикнуть от удивления, прежде чем волчком покатиться по земле. Развернувшись в другую сторону, Терциан снова нанес удар, на этот раз не такой сильный, но все же успел перехватить правую руку убийцы, которой тот уже хватался за пистолет.
Наконец-то пришло время вспомнить все то, что он так долго репетировал. Выхватить пистолет, снять его с предохранителя и сильно нажать на курок. Терциан выстрелил в человека справа и попал ему в пах. На мгновение перед ним мелькнуло искаженное от боли лицо, эта боль словно пронзила его самого, и Терциан вспомнил, что таким же было лицо Адриана там, на площади Дофина. Затем Терциан ударил рукояткой пистолета человека слева и дважды в него выстрелил.
Двое других боролись со Стефани. "Значит, всего их четверо, - тупо подумал Терциан, - и после того, как те трое облажались в Париже, им на подмогу прислали старшего". Один из нападавших пытался вырвать из рук Стефани сумку с надписью "Nike", Терциан бросился к нему и выстрелил с расстояния в два метра, промахнуться с которого было невозможно. Человек, вскрикнув от боли, упал.
Последний из убийц, схватив Стефани, закрылся ею, как щитом. Терциан увидел в его руках уже знакомый ему нож. Черные очки Стефани съехали ей на нос, и Терциан увидел яростно сверкающие зеленые глаза. Он направил на человека с ножом пистолет. Стрелять он не решался.
- Полиция! - изо всех сил завопил Терциан. - Policia! - повторил он по-испански. Из его рта на землю капала кровавая слюна.
В глазах трэшканианца застыли страх, смятение, ярость.
- Polizia! - Терциан вспомнил наконец итальянское слово. Он увидел, как в глазах Стефани сверкнула дикая ненависть, которая клокотала и в нем, и женщина принялась снова отчаянно вырываться.
- Нет! - крикнул Терциан.
Слишком поздно. У человека с ножом был довольно большой выбор решений, однако он не стал особенно раздумывать, поскольку, как правильно понял Терциан, был не особенно в этом силен.
Когда Стефани упала, Терциан начал стрелять и продолжал стрелять вслед убегающему. Убийца пробежал узкую улочку, выскочил на маленькую площадь и там упал.
Спусковой крючок автоматического пистолета сам встал на место - у Терциана кончились патроны. Шатаясь, он подошел к Стефани, которая истекала кровью на вымощенной булыжником мостовой.
У нее было перерезано горло, и говорить она не могла. Стефани вцепилась в руку Терциана, словно хотела передать ему какие-то слова через кожу. В ее глазах он увидел бессильную ярость, которая была так хорошо ему знакома, а потом в них уже не было ничего, только пустота, та пустота, которую он знал лучше всего на свете.
Повесив на плечо сумку Стефани, Терциан, пошатываясь, вышел на крохотную венецианскую площадь с ее крытым колодцем. Пошел наугад по какой-то улице и оказался прямо перед отелем, в котором остановилась Одиль. Ну конечно: здесь трэшканианцы их и ждали.
Отель был более чем скромным; в холле стоял сильный запах специй и чеснока: портье обедал. Терциан поднялся по лестнице и постучал в номер Одиль. Она оказалась полной девицей с объемистыми бедрами и загорелой кожей. Терциан швырнул на ее кровать сумку с надписью "Nike".
- Вам нужно немедленно возвращаться в Могадишо, - сказал он. - Стефани только что убили вот за это.
Одиль вытаращила глаза. Терциан подошел к раковине и постарался как можно лучше отмыть выпачканные в крови руки. Он еле сдерживался, чтобы не завыть от горя и злости.
- Вы позаботитесь о голодающих, - сказал он наконец. - А я буду спасать остальной мир.
Мишель вынырнула из моря рядом с лодкой Торбионга, подготовив данных на три тысячи шестьсот калорий и прихватив с собой добытого желтого групера, чтобы обменять его на продукты.
- Голубику привез? - спросила она.
- На этот раз нет. - Щурясь на солнце, старик посмотрел на нее. - Этот твой молодой человек начинает мне надоедать. Он беспокоит черепах и распугивает рыбу.
Сирена сложила крылья и положила руки на борт.
- Тогда почему бы тебе не вышвырнуть его с острова?
- Для этого у меня недостаточно власти. - Торбионг почесал подбородок. - Он все время расспрашивает людей. Выясняет, где тебя видели в последний раз. Я думаю, он тебя скоро найдет.
- Если я сама этого пожелаю. Пусть орет, сколько хочет, я не обязана ему отвечать.
- Ну что ж, может быть. - Торбионг покачал головой. - Спасибо за рыбу.
Немного поработав с найденными образцами, Мишель отложила их и занялась информацией, доставленной "пауками". Она чувствовала, что находится на пороге величайшего открытия.
Устроившись с компьютером на широкой ветке и болтая ногами, Мишель начала просматривать поступившую информацию, откусывая понемногу от какого-то малинового батончика "Динамо", который вместе с другими продуктами привез ей Торбионг. Старик, должно быть, решил над ней подшутить: этот батончик оказался ужасно приторным и сочился сиропом из алтея, к тому же имел весьма странный привкус. Мишель выбросила его в море, надеясь, что он не отравит всю рыбу.
Газеты сообщали, что Стефани Пайс была убита в уличной драке; затеянной группой приезжих иностранцев. Поскольку власти не смогли установить, была ли Пайс связана с этими иностранцами, то решили, что она оказалась случайным прохожим, подвернувшимся под руку разъяренным драчунам. О Терциане не было ни слова.
Мишель просмотрела до конца все статьи. Пистолет, из которого застрелили четырех человек, так и не был найден, не смотря на тщательные поиски во всех близлежащих каналах. Двое из принимавших участие в драке выжили, хотя через восемь недель один из них умер от осложнения после операции. Единственный выживший утверждал, что совершенно невиновен и что на него и его друзей внезапно напал какой-то иностранец, открыв по ним стрельбу из пистолета, и все же судьи ему не поверили и отправили в тюрьму. Он прожил еще много лет и погиб во время Световой войны вместе с большинством заключенных, находившихся в то страшное время в тюрьмах.
Один из той четверки был белорусом. Второй украинцем. Двое других - молдаванами. Все четверо когда-то служили в Четырнадцатой советской армии, расположенной на территории Приднестровья. Мишель не находила себе места от сожаления, что не может сказать итальянцам, как связать смерть тех четверых со смертью еще одного выходца из Советского Союза, семью неделями раньше погибшего в Париже.
За каким чертом Терциан потащился в Париж? Почему эти приднестровцы убивали друг друга и убили Пайс?
Возможно, что все дело именно в ней. Однако вся информация о Стефани Пайс, содержавшаяся в архивах "Санта-Кроче", исчезла, что было очень странно, поскольку данные о всех других членах этой организации сохранились. Вероятно, кто-то намеренно устроил все так, чтобы некоторые вещи остались неизвестны.
Мишель решила подробнее разузнать о самой организации "Санта-Кроче" и долго просматривала описания великого множества итальянских церквей, включая и ту, флорентийскую, где Терциана и Пайс видели возле могилы Макиавелли. Сузив поиски, Мишель нашла описание благотворительной организации "Санта-Кроче", и тут ей все стало ясно.
После возникновения Приднестровья и последовавшей за этим гражданской войны "Санта-Кроче" организовала на территории Молдовы лагерь для беженцев. Мишель не сомневалась, что Стефани Пайс работала в этом лагере. Оставалось только выяснить, не находились ли в этом лагере и другие участники событий.
Она просмотрела список всех лагерей, которые находились на попечении "Санта-Кроче". Ее внимание привлекло одно название, которое показалось ей знакомым, и тут Мишель вспомнила. Именно в лагере для беженцев в Сидамо, одной из провинций Эфиопии, который находился под покровительством "Санта-Кроче", вспыхнула первая трансгенная эпидемия - Зеленая Леопардовая Чума.
Это была первая слабая попытка перестроить человеческий организм на клеточном уровне, помочь беднейшему населению самому синтезировать свою пищу - попытка, оказавшаяся весьма примитивной по сравнению с теми успешными разработками, которые были проведены позднее. Идеальная конструкция для поглощения и усваивания хлорофилла - это зеленый лист растения, но не homo sapiens. Конструктору следовало бы разработать такие вирусы, которые превращали бы человеческий организм в нечто напоминающее лист, чего, кстати, и удалось добиться впоследствии. А вот создатель Зеленой Леопардовой Чумы просто забыл, что эпидермис уже содержит фермент, вырабатываемый организмом под действием солнечного света: это меланин. В результате в Африке появились люди с зеленой кожей, сплошь покрытой большими неровными пятнами, что делало их похожими на каких-то причудливых зеленых леопардов. Зеленая Леопардовая Чума началась в лагере Сидамо, оттуда она перекинулась в другие лагеря, расположенные на территории Африканского Рога. После этого эпидемия пронеслась через весь континент и попала в Мозамбик, где впервые появилась в лагере Оксфэм, расположенном в зоне наводнения, после чего перескочила через океан. Понадобилась жизнь целого поколения, прежде чем эпидемия была остановлена, однако к этому времени появились новые трансгенные болезни, и путь назад человечеству был отрезан.
Мир вступил в то будущее, которое предсказывал Терциан на конференции по классической и современной философии.
"А если, - с волнением думала Мишель, - Терциан заранее знал о появлении Зеленой Леопардовой Чумы?" Его теория Рога Изобилия оказалась на удивление пророческой, поскольку эпидемия разразилась через несколько недель после того, как Терциан выступил со своим докладом. А что если те головорезы из Восточного блока были как-то связаны с появлением чумы или пытались помешать Пайс и Терциану распространить трансгенный вирус на территории лагерей…
"Да! - ликовала Мишель. - Именно так. Никто ведь не знал, откуда появилась Зеленая Леопардовая, поэтому подозрение пало прежде всего на полулегальные научно-исследовательские лаборатории, находившиеся на территории бывшего Советского Союза. Вот оно что". Теперь оставался вопрос: как Терциан, этот американец в Париже, оказался замешан в это дело…
"Стефани, только Стефани", - подумала Мишель. Стефани, которую он любил и которая любила его, повлекла его за собой в своей отчаянной попытке помочь бесчисленным массам голо дающих.
На какое-то мгновение Мишель была ослеплена красотой своей идеи. Стефани, посвященная в некую тайну и влюбленная, погибла за свои убеждения - погибла настоящей смертью! - и тогда страдающий от горя Терциан продолжил ее работу и воплотил в жизнь будущее, которое для Мишель было уже настоящим. Превосходная история! И никто о ней до сих пор ничего не знает, не знает ни о самопожертвовании Стефани, ни о горе Терциана… Никто, кроме одинокой сирены, живущей на уединенном скалистом острове, которая все-таки решила эту загадку.
- Привет, Мишель, - сказал Дартон.
Вскрикнув от досады, она с яростью посмотрела вниз, на своего любовника. Он стоял в желтом пластиковой каяке - плавание на каяках было очень популярно на Скалистых островах, - моторную лодку он, очевидно, провел вдоль берега, не включая двигатель. Дартон хмуро смотрел на нее снизу вверх из-под ветвей баньяна, свесившихся над краем выступа.
После смерти его, конечно, переделали. В Дели остались все его данные; там его разобрали на части, записали все параметры, а потом снова собрали, но уже в виде обезьяны. Сейчас у него было обычное человеческое тело, ему снова вернули его широкие плечи, белозубую улыбку и короткие, волосатые и кривые ноги, которые так запомнились Мишель.
Она знала, что во время пребывания на Белау он не делал копирования своего тела. Он помнил только то, что произошло с ним до того момента, когда его поместили в специальную камеру в клинике Дели. Это был период его самой страстной любви к Мишель, когда он обязался жить с ней в виде обезьяны на одном из Скалистых островов.
Страсть пожирала Дартона все те недели, что прошли со времени его воскрешения, и Мишель ликовала, получая несказанное удовольствие от каждого отчаянного и безответного призыва, которые пробивались к ней через шипящий эфир.
- Катись к черту, - сказала Мишель, - я работаю.
"Поговори со мной" - передали пальцы Дартона.
Ответом было грубое ругательство.
- Я не понимаю, - сказал Дартон. - Мы же любили друг друга! Мы собирались прожить вместе всю жизнь.
- Я с тобой не разговариваю, - ответила Мишель, пытаясь сосредоточиться на экране.
- Мы были вместе, когда случилось несчастье, - сказал Дартон. - Не понимаю, почему мы не можем быть вместе сейчас.
- Я тебя все равно не слушаю, - сказала Мишель.
- Я не уйду, Мишель! - пронзительно крикнул Дартон. - Я не уйду, пока ты со мной не поговоришь!
В ответ он услышал только резкие крики белых какаду. Мишель спокойно закрыла деку, встала и направилась в глубь острова. Сзади раздался многократно усиленный крик - Дартон и сюда притащил свой рупор:
- Ты не можешь так уйти, Мишель! Ты должна мне сказать, что случилось!
"Хочешь, я расскажу тебе о Лизе Ли? - подумала Мишель. - Тогда ты и ей сможешь слать свои отчаянные призывы".
В те месяцы, проведенные на Белау, Мишель была безумно счастлива; они с Дартоном жили в гнездах на деревьях и в теплые дни изучали и описывали уникальную природу своего острова. Счастье Мишель разрушил их первый отпуск, проведенный в Праге. Именно там они встретили Лизу Ли Бакстер, американскую туристку, которая нашла, что эти обезьянки просто прелестны, и спросила, что два косматых юнца делают вдали от родного леса.
Очень скоро Мишель поняла, что Лизе Ли было по меньшей мере лет двести и что за ясным взглядом сверкающих голубых глаз таилась иссушенная, мумифицированная душа, добравшаяся до Праги из какой-то безводной пустыни, душа, которой, чтобы не угаснуть, нужна была молодая свежая кровь и жизнь. Несмотря на возраст и предполагаемый - жизненный опыт, Лиза Ли пустилась на такие топорные и очевидные ухищрения, что Мишель сразу все стало ясно. Мишель, но не Дартону.
Только когда Лиза Ли наконец от него устала, Дартон вернулся на Белау - раскаявшийся, посерьезневший и вновь умирающий от любви к Мишель. Но к этому времени уже Мишель устала от него. Кроме того, в Дели у нее был доступ к файлам его медицинской карты.
- Ты не можешь так уйти, Мишель!
Что ж, возможно, он прав. Положив руку на ствол баньяна, Мишель немного подумала. Затем сунула компьютер в сумку, где держала необходимые вещи, и встала во весь рост на развесистой ветке баньяна.
- Я не буду разговаривать с тобой отсюда, - сказала она. - А тебе здесь не подняться, выступ слишком крутой и острый.
- Отлично, - сказал Дартон. От постоянных криков у него сел голос. - Тогда спускайся ко мне.
Мишель сделала шаг вперед и прыгнула в воду. Сложив крылья, подплыла к каяку Дартона, вынырнула на поверхность и смахнула с лица водяные капли.
- Тут есть подводный туннель, - сказала Мишель. - Метра два, не больше; он выходит к озеру. Ты его легко пройдешь, если ненадолго задержишь дыхание.
- Хорошо, - сказал Дартон. - Где он?
- Дай мне свой якорь.
Взяв якорь, Мишель опустилась с ним на дно и закрепила так, чтобы не повредить живые кораллы.
Она помнила ту иглу, которую взяла с собой на озеро Медуз, предварительно окунув ее в сок манго. К нему у Дартона была очень сильная аллергия. Плавая среди медуз, Мишель спокойно уколола его в ногу, после чего выпустила иглу из пальцев, и та погрузилась на дно озера.
Наверное, Дартон подумал, что она его просто ущипнула, играя.
Торжествуя, Мишель наблюдала, как покрывается смертельной бледностью его лицо, как тяжело он дышит, с какой мольбой смотрит на нее.
В конце концов, это не убийство, а всего лишь преступление четвертой степени. Сделали же Дартону новое тело. И что такое, в конце концов, человеческая жизнь, если человека можно взять и восстановить, да еще и задешево? Для нее, Мишель, Дартон - это развлечение, не больше.
Восстановленный Дартон любил ее по-прежнему, и Мишель это радовало, а еще она радовалась, что причинила ему страдания, что за предательство ее любви он будет расплачиваться всю оставшуюся жизнь.
"Лиза Ли могла бы кое-чему поучиться у сирены", - подумала Мишель.
Вынырнув возле тоннеля, она подняла руку, сложив пальцы в знак "следуй за мной". Дартон спрыгнул с каяка прямо в одежде и тяжело подплыл к Мишель.
- А ты уверена? - спросил он.
- О да, - ответила она. - Иди первым. Я поплыву за тобой, и если что, я тебя вытащу.
Конечно, он любил ее. Вот почему, сделав глубокий вдох, ушел под воду.
И конечно же, Мишель не стала ему говорить, что туннель был не два, а пятнадцать метров в длину и что пройти его на одном вдохе было невозможно. Она последовала за Дартоном, чтобы посмотреть, что будет. Он, доплыв до одного из узких мест туннеля, попытался повернуть назад, но сирена крепко схватила его за ноги.
Он попытался вырваться и задергал ногами, но тщетно. Она долго будет помнить взгляд его расширившихся глаз в тот момент, когда, так и не сумев понять, что произошло, он, сделав последний судорожный вздох, умер.
Как ей хотелось вновь прошептать ему на ухо те слова, которые она шептала на гребне холма возле озера Медуз: "Я только что убила тебя. И я сделаю это снова".
Но даже если бы она и смогла произнести их под водой, это была бы неправда. Пожалуй, она убила Дартона в последний раз. Убить дважды и так было опасно, а уж третье убийство наверняка привлекло бы к ней внимание. В результате она может оказаться в тюрьме, хотя, конечно, в тюрьму сажают только за реальную смерть.
Мишель решила, что ей придется найти где-нибудь тело Дартона, но если она пустит каяк тихо дрейфовать по морю, на это уйдет время. А потом она будет убита горем, потому что из-за нее Дартон пустился в плавание и погиб.
С огромным удовольствием она думала о том, как будет играть эту роль.
Отвязав якорь каяка, Мишель пустила лодку плыть по течению со скоростью шесть узлов, затем сложила крылья и вернулась в свое гнездо на баньяне. Обсушив кожу, она вытащила деку и еще раз тщательно проверила все данные, касающиеся Терциана, Стефани Пайс и вспышки Зеленой Леопардовой Чумы.
Стефани погибла за свои убеждения, она была убита агентами зловещего, кровавого режима. И тех четверых, спасая ее, застрелил именно Терциан, теперь Мишель это было ясно. И Терциан, который прожил долгую жизнь и вместе с миллиардами других людей погиб во время Световой войны, любил Стефани и хранил ее тайну до самой своей смерти, так же как и люди, распространившие вирус Зеленой Чумы в лагерях беженцев по всему миру.
Тогда люди знали, что такое реальная смерть, после которой человек уже не возвращается. Для Мишель такая смерть была лишь абстракцией, с которой она никогда не сталкивалась в жизни. Потерять кого-нибудь навсегда… этого она не понимала. Впрочем, предки, которые сталкивались с реальной смертью каждый день, тоже не могли с ней примириться, поэтому и выдумали миф о жизни на Небесах.
Мишель думала о смерти Стефани, смерти, которая, должно быть, разбила сердце Терциана, а потом поразмышляла о тайне, которую Терциан хранил все эти годы, и решила, что не станет ее открывать.
О, разумеется, она предоставит Даву все факты, иначе за что же он ей платит. Она расскажет ему все, что ей удалось узнать о Стефани и приднестровцах. Но она не станет рассказывать о тех лагерях, которые "Санта-Кроче" создавала в бедствующих районах, она не станет даже упоминать о Сидамо и Зеленой Леопардовой. Если Даву сам сможет правильно сопоставить все факты, тайна будет раскрыта. Однако Мишель в это не верила - мрачные постсоветские реалии и лагеря для беженцев на территории Африканского Рога находились от интересов Даву слишком далеко.
Мишель навсегда сохранит уважение к любви Терциана и тайне Стефани. В конце концов, у нее самой есть тайны.
Закончив работу, одинокая сирена сидела на ветке дерева, смотрела вдаль, на море, и думала о том, сколько же пройдет времени, прежде чем Дартон снова начнет ее звать, а она будет его мучить.
С благодарностью - доктору Стивену С. Ли
Walter Jon Williams. The Green Leopard Plague (2003)
Он упал на колени, чувствуя, как все плывет перед глазами и наполняется кровью рот; затем его подхватили под мышки и поставили на ноги, как оказалось, только для того, чтобы со всей силы швырнуть о стену. Каким-то чудом ему удалось не удариться головой о кирпичную кладку и не потерять сознания. От одного из нападавших сильно несло чесноком. Удар локтем под ребра едва не выбил из Терциана дух.
Он пришел в себя от пронзительного крика Стефани. Рядом с ним шла отчаянная борьба, мелькнула сумка с надписью "Nike", и тогда Терциан вспомнил, что имеет дело с убийцами и что он вооружен.
В следующее мгновение к нему вернулась уже знакомая ярость. Жгучее бешенство разлилось по всему телу. Став покрепче, словно войдя ногами в землю и впитав в себя ее силу, он резко повернулся влево, и нападающий пропустил удар, успев только вскрикнуть от удивления, прежде чем волчком покатиться по земле. Развернувшись в другую сторону, Терциан снова нанес удар, на этот раз не такой сильный, но все же успел перехватить правую руку убийцы, которой тот уже хватался за пистолет.
Наконец-то пришло время вспомнить все то, что он так долго репетировал. Выхватить пистолет, снять его с предохранителя и сильно нажать на курок. Терциан выстрелил в человека справа и попал ему в пах. На мгновение перед ним мелькнуло искаженное от боли лицо, эта боль словно пронзила его самого, и Терциан вспомнил, что таким же было лицо Адриана там, на площади Дофина. Затем Терциан ударил рукояткой пистолета человека слева и дважды в него выстрелил.
Двое других боролись со Стефани. "Значит, всего их четверо, - тупо подумал Терциан, - и после того, как те трое облажались в Париже, им на подмогу прислали старшего". Один из нападавших пытался вырвать из рук Стефани сумку с надписью "Nike", Терциан бросился к нему и выстрелил с расстояния в два метра, промахнуться с которого было невозможно. Человек, вскрикнув от боли, упал.
Последний из убийц, схватив Стефани, закрылся ею, как щитом. Терциан увидел в его руках уже знакомый ему нож. Черные очки Стефани съехали ей на нос, и Терциан увидел яростно сверкающие зеленые глаза. Он направил на человека с ножом пистолет. Стрелять он не решался.
- Полиция! - изо всех сил завопил Терциан. - Policia! - повторил он по-испански. Из его рта на землю капала кровавая слюна.
В глазах трэшканианца застыли страх, смятение, ярость.
- Polizia! - Терциан вспомнил наконец итальянское слово. Он увидел, как в глазах Стефани сверкнула дикая ненависть, которая клокотала и в нем, и женщина принялась снова отчаянно вырываться.
- Нет! - крикнул Терциан.
Слишком поздно. У человека с ножом был довольно большой выбор решений, однако он не стал особенно раздумывать, поскольку, как правильно понял Терциан, был не особенно в этом силен.
Когда Стефани упала, Терциан начал стрелять и продолжал стрелять вслед убегающему. Убийца пробежал узкую улочку, выскочил на маленькую площадь и там упал.
Спусковой крючок автоматического пистолета сам встал на место - у Терциана кончились патроны. Шатаясь, он подошел к Стефани, которая истекала кровью на вымощенной булыжником мостовой.
У нее было перерезано горло, и говорить она не могла. Стефани вцепилась в руку Терциана, словно хотела передать ему какие-то слова через кожу. В ее глазах он увидел бессильную ярость, которая была так хорошо ему знакома, а потом в них уже не было ничего, только пустота, та пустота, которую он знал лучше всего на свете.
Повесив на плечо сумку Стефани, Терциан, пошатываясь, вышел на крохотную венецианскую площадь с ее крытым колодцем. Пошел наугад по какой-то улице и оказался прямо перед отелем, в котором остановилась Одиль. Ну конечно: здесь трэшканианцы их и ждали.
Отель был более чем скромным; в холле стоял сильный запах специй и чеснока: портье обедал. Терциан поднялся по лестнице и постучал в номер Одиль. Она оказалась полной девицей с объемистыми бедрами и загорелой кожей. Терциан швырнул на ее кровать сумку с надписью "Nike".
- Вам нужно немедленно возвращаться в Могадишо, - сказал он. - Стефани только что убили вот за это.
Одиль вытаращила глаза. Терциан подошел к раковине и постарался как можно лучше отмыть выпачканные в крови руки. Он еле сдерживался, чтобы не завыть от горя и злости.
- Вы позаботитесь о голодающих, - сказал он наконец. - А я буду спасать остальной мир.
Мишель вынырнула из моря рядом с лодкой Торбионга, подготовив данных на три тысячи шестьсот калорий и прихватив с собой добытого желтого групера, чтобы обменять его на продукты.
- Голубику привез? - спросила она.
- На этот раз нет. - Щурясь на солнце, старик посмотрел на нее. - Этот твой молодой человек начинает мне надоедать. Он беспокоит черепах и распугивает рыбу.
Сирена сложила крылья и положила руки на борт.
- Тогда почему бы тебе не вышвырнуть его с острова?
- Для этого у меня недостаточно власти. - Торбионг почесал подбородок. - Он все время расспрашивает людей. Выясняет, где тебя видели в последний раз. Я думаю, он тебя скоро найдет.
- Если я сама этого пожелаю. Пусть орет, сколько хочет, я не обязана ему отвечать.
- Ну что ж, может быть. - Торбионг покачал головой. - Спасибо за рыбу.
Немного поработав с найденными образцами, Мишель отложила их и занялась информацией, доставленной "пауками". Она чувствовала, что находится на пороге величайшего открытия.
Устроившись с компьютером на широкой ветке и болтая ногами, Мишель начала просматривать поступившую информацию, откусывая понемногу от какого-то малинового батончика "Динамо", который вместе с другими продуктами привез ей Торбионг. Старик, должно быть, решил над ней подшутить: этот батончик оказался ужасно приторным и сочился сиропом из алтея, к тому же имел весьма странный привкус. Мишель выбросила его в море, надеясь, что он не отравит всю рыбу.
Газеты сообщали, что Стефани Пайс была убита в уличной драке; затеянной группой приезжих иностранцев. Поскольку власти не смогли установить, была ли Пайс связана с этими иностранцами, то решили, что она оказалась случайным прохожим, подвернувшимся под руку разъяренным драчунам. О Терциане не было ни слова.
Мишель просмотрела до конца все статьи. Пистолет, из которого застрелили четырех человек, так и не был найден, не смотря на тщательные поиски во всех близлежащих каналах. Двое из принимавших участие в драке выжили, хотя через восемь недель один из них умер от осложнения после операции. Единственный выживший утверждал, что совершенно невиновен и что на него и его друзей внезапно напал какой-то иностранец, открыв по ним стрельбу из пистолета, и все же судьи ему не поверили и отправили в тюрьму. Он прожил еще много лет и погиб во время Световой войны вместе с большинством заключенных, находившихся в то страшное время в тюрьмах.
Один из той четверки был белорусом. Второй украинцем. Двое других - молдаванами. Все четверо когда-то служили в Четырнадцатой советской армии, расположенной на территории Приднестровья. Мишель не находила себе места от сожаления, что не может сказать итальянцам, как связать смерть тех четверых со смертью еще одного выходца из Советского Союза, семью неделями раньше погибшего в Париже.
За каким чертом Терциан потащился в Париж? Почему эти приднестровцы убивали друг друга и убили Пайс?
Возможно, что все дело именно в ней. Однако вся информация о Стефани Пайс, содержавшаяся в архивах "Санта-Кроче", исчезла, что было очень странно, поскольку данные о всех других членах этой организации сохранились. Вероятно, кто-то намеренно устроил все так, чтобы некоторые вещи остались неизвестны.
Мишель решила подробнее разузнать о самой организации "Санта-Кроче" и долго просматривала описания великого множества итальянских церквей, включая и ту, флорентийскую, где Терциана и Пайс видели возле могилы Макиавелли. Сузив поиски, Мишель нашла описание благотворительной организации "Санта-Кроче", и тут ей все стало ясно.
После возникновения Приднестровья и последовавшей за этим гражданской войны "Санта-Кроче" организовала на территории Молдовы лагерь для беженцев. Мишель не сомневалась, что Стефани Пайс работала в этом лагере. Оставалось только выяснить, не находились ли в этом лагере и другие участники событий.
Она просмотрела список всех лагерей, которые находились на попечении "Санта-Кроче". Ее внимание привлекло одно название, которое показалось ей знакомым, и тут Мишель вспомнила. Именно в лагере для беженцев в Сидамо, одной из провинций Эфиопии, который находился под покровительством "Санта-Кроче", вспыхнула первая трансгенная эпидемия - Зеленая Леопардовая Чума.
Это была первая слабая попытка перестроить человеческий организм на клеточном уровне, помочь беднейшему населению самому синтезировать свою пищу - попытка, оказавшаяся весьма примитивной по сравнению с теми успешными разработками, которые были проведены позднее. Идеальная конструкция для поглощения и усваивания хлорофилла - это зеленый лист растения, но не homo sapiens. Конструктору следовало бы разработать такие вирусы, которые превращали бы человеческий организм в нечто напоминающее лист, чего, кстати, и удалось добиться впоследствии. А вот создатель Зеленой Леопардовой Чумы просто забыл, что эпидермис уже содержит фермент, вырабатываемый организмом под действием солнечного света: это меланин. В результате в Африке появились люди с зеленой кожей, сплошь покрытой большими неровными пятнами, что делало их похожими на каких-то причудливых зеленых леопардов. Зеленая Леопардовая Чума началась в лагере Сидамо, оттуда она перекинулась в другие лагеря, расположенные на территории Африканского Рога. После этого эпидемия пронеслась через весь континент и попала в Мозамбик, где впервые появилась в лагере Оксфэм, расположенном в зоне наводнения, после чего перескочила через океан. Понадобилась жизнь целого поколения, прежде чем эпидемия была остановлена, однако к этому времени появились новые трансгенные болезни, и путь назад человечеству был отрезан.
Мир вступил в то будущее, которое предсказывал Терциан на конференции по классической и современной философии.
"А если, - с волнением думала Мишель, - Терциан заранее знал о появлении Зеленой Леопардовой Чумы?" Его теория Рога Изобилия оказалась на удивление пророческой, поскольку эпидемия разразилась через несколько недель после того, как Терциан выступил со своим докладом. А что если те головорезы из Восточного блока были как-то связаны с появлением чумы или пытались помешать Пайс и Терциану распространить трансгенный вирус на территории лагерей…
"Да! - ликовала Мишель. - Именно так. Никто ведь не знал, откуда появилась Зеленая Леопардовая, поэтому подозрение пало прежде всего на полулегальные научно-исследовательские лаборатории, находившиеся на территории бывшего Советского Союза. Вот оно что". Теперь оставался вопрос: как Терциан, этот американец в Париже, оказался замешан в это дело…
"Стефани, только Стефани", - подумала Мишель. Стефани, которую он любил и которая любила его, повлекла его за собой в своей отчаянной попытке помочь бесчисленным массам голо дающих.
На какое-то мгновение Мишель была ослеплена красотой своей идеи. Стефани, посвященная в некую тайну и влюбленная, погибла за свои убеждения - погибла настоящей смертью! - и тогда страдающий от горя Терциан продолжил ее работу и воплотил в жизнь будущее, которое для Мишель было уже настоящим. Превосходная история! И никто о ней до сих пор ничего не знает, не знает ни о самопожертвовании Стефани, ни о горе Терциана… Никто, кроме одинокой сирены, живущей на уединенном скалистом острове, которая все-таки решила эту загадку.
- Привет, Мишель, - сказал Дартон.
Вскрикнув от досады, она с яростью посмотрела вниз, на своего любовника. Он стоял в желтом пластиковой каяке - плавание на каяках было очень популярно на Скалистых островах, - моторную лодку он, очевидно, провел вдоль берега, не включая двигатель. Дартон хмуро смотрел на нее снизу вверх из-под ветвей баньяна, свесившихся над краем выступа.
После смерти его, конечно, переделали. В Дели остались все его данные; там его разобрали на части, записали все параметры, а потом снова собрали, но уже в виде обезьяны. Сейчас у него было обычное человеческое тело, ему снова вернули его широкие плечи, белозубую улыбку и короткие, волосатые и кривые ноги, которые так запомнились Мишель.
Она знала, что во время пребывания на Белау он не делал копирования своего тела. Он помнил только то, что произошло с ним до того момента, когда его поместили в специальную камеру в клинике Дели. Это был период его самой страстной любви к Мишель, когда он обязался жить с ней в виде обезьяны на одном из Скалистых островов.
Страсть пожирала Дартона все те недели, что прошли со времени его воскрешения, и Мишель ликовала, получая несказанное удовольствие от каждого отчаянного и безответного призыва, которые пробивались к ней через шипящий эфир.
- Катись к черту, - сказала Мишель, - я работаю.
"Поговори со мной" - передали пальцы Дартона.
Ответом было грубое ругательство.
- Я не понимаю, - сказал Дартон. - Мы же любили друг друга! Мы собирались прожить вместе всю жизнь.
- Я с тобой не разговариваю, - ответила Мишель, пытаясь сосредоточиться на экране.
- Мы были вместе, когда случилось несчастье, - сказал Дартон. - Не понимаю, почему мы не можем быть вместе сейчас.
- Я тебя все равно не слушаю, - сказала Мишель.
- Я не уйду, Мишель! - пронзительно крикнул Дартон. - Я не уйду, пока ты со мной не поговоришь!
В ответ он услышал только резкие крики белых какаду. Мишель спокойно закрыла деку, встала и направилась в глубь острова. Сзади раздался многократно усиленный крик - Дартон и сюда притащил свой рупор:
- Ты не можешь так уйти, Мишель! Ты должна мне сказать, что случилось!
"Хочешь, я расскажу тебе о Лизе Ли? - подумала Мишель. - Тогда ты и ей сможешь слать свои отчаянные призывы".
В те месяцы, проведенные на Белау, Мишель была безумно счастлива; они с Дартоном жили в гнездах на деревьях и в теплые дни изучали и описывали уникальную природу своего острова. Счастье Мишель разрушил их первый отпуск, проведенный в Праге. Именно там они встретили Лизу Ли Бакстер, американскую туристку, которая нашла, что эти обезьянки просто прелестны, и спросила, что два косматых юнца делают вдали от родного леса.
Очень скоро Мишель поняла, что Лизе Ли было по меньшей мере лет двести и что за ясным взглядом сверкающих голубых глаз таилась иссушенная, мумифицированная душа, добравшаяся до Праги из какой-то безводной пустыни, душа, которой, чтобы не угаснуть, нужна была молодая свежая кровь и жизнь. Несмотря на возраст и предполагаемый - жизненный опыт, Лиза Ли пустилась на такие топорные и очевидные ухищрения, что Мишель сразу все стало ясно. Мишель, но не Дартону.
Только когда Лиза Ли наконец от него устала, Дартон вернулся на Белау - раскаявшийся, посерьезневший и вновь умирающий от любви к Мишель. Но к этому времени уже Мишель устала от него. Кроме того, в Дели у нее был доступ к файлам его медицинской карты.
- Ты не можешь так уйти, Мишель!
Что ж, возможно, он прав. Положив руку на ствол баньяна, Мишель немного подумала. Затем сунула компьютер в сумку, где держала необходимые вещи, и встала во весь рост на развесистой ветке баньяна.
- Я не буду разговаривать с тобой отсюда, - сказала она. - А тебе здесь не подняться, выступ слишком крутой и острый.
- Отлично, - сказал Дартон. От постоянных криков у него сел голос. - Тогда спускайся ко мне.
Мишель сделала шаг вперед и прыгнула в воду. Сложив крылья, подплыла к каяку Дартона, вынырнула на поверхность и смахнула с лица водяные капли.
- Тут есть подводный туннель, - сказала Мишель. - Метра два, не больше; он выходит к озеру. Ты его легко пройдешь, если ненадолго задержишь дыхание.
- Хорошо, - сказал Дартон. - Где он?
- Дай мне свой якорь.
Взяв якорь, Мишель опустилась с ним на дно и закрепила так, чтобы не повредить живые кораллы.
Она помнила ту иглу, которую взяла с собой на озеро Медуз, предварительно окунув ее в сок манго. К нему у Дартона была очень сильная аллергия. Плавая среди медуз, Мишель спокойно уколола его в ногу, после чего выпустила иглу из пальцев, и та погрузилась на дно озера.
Наверное, Дартон подумал, что она его просто ущипнула, играя.
Торжествуя, Мишель наблюдала, как покрывается смертельной бледностью его лицо, как тяжело он дышит, с какой мольбой смотрит на нее.
В конце концов, это не убийство, а всего лишь преступление четвертой степени. Сделали же Дартону новое тело. И что такое, в конце концов, человеческая жизнь, если человека можно взять и восстановить, да еще и задешево? Для нее, Мишель, Дартон - это развлечение, не больше.
Восстановленный Дартон любил ее по-прежнему, и Мишель это радовало, а еще она радовалась, что причинила ему страдания, что за предательство ее любви он будет расплачиваться всю оставшуюся жизнь.
"Лиза Ли могла бы кое-чему поучиться у сирены", - подумала Мишель.
Вынырнув возле тоннеля, она подняла руку, сложив пальцы в знак "следуй за мной". Дартон спрыгнул с каяка прямо в одежде и тяжело подплыл к Мишель.
- А ты уверена? - спросил он.
- О да, - ответила она. - Иди первым. Я поплыву за тобой, и если что, я тебя вытащу.
Конечно, он любил ее. Вот почему, сделав глубокий вдох, ушел под воду.
И конечно же, Мишель не стала ему говорить, что туннель был не два, а пятнадцать метров в длину и что пройти его на одном вдохе было невозможно. Она последовала за Дартоном, чтобы посмотреть, что будет. Он, доплыв до одного из узких мест туннеля, попытался повернуть назад, но сирена крепко схватила его за ноги.
Он попытался вырваться и задергал ногами, но тщетно. Она долго будет помнить взгляд его расширившихся глаз в тот момент, когда, так и не сумев понять, что произошло, он, сделав последний судорожный вздох, умер.
Как ей хотелось вновь прошептать ему на ухо те слова, которые она шептала на гребне холма возле озера Медуз: "Я только что убила тебя. И я сделаю это снова".
Но даже если бы она и смогла произнести их под водой, это была бы неправда. Пожалуй, она убила Дартона в последний раз. Убить дважды и так было опасно, а уж третье убийство наверняка привлекло бы к ней внимание. В результате она может оказаться в тюрьме, хотя, конечно, в тюрьму сажают только за реальную смерть.
Мишель решила, что ей придется найти где-нибудь тело Дартона, но если она пустит каяк тихо дрейфовать по морю, на это уйдет время. А потом она будет убита горем, потому что из-за нее Дартон пустился в плавание и погиб.
С огромным удовольствием она думала о том, как будет играть эту роль.
Отвязав якорь каяка, Мишель пустила лодку плыть по течению со скоростью шесть узлов, затем сложила крылья и вернулась в свое гнездо на баньяне. Обсушив кожу, она вытащила деку и еще раз тщательно проверила все данные, касающиеся Терциана, Стефани Пайс и вспышки Зеленой Леопардовой Чумы.
Стефани погибла за свои убеждения, она была убита агентами зловещего, кровавого режима. И тех четверых, спасая ее, застрелил именно Терциан, теперь Мишель это было ясно. И Терциан, который прожил долгую жизнь и вместе с миллиардами других людей погиб во время Световой войны, любил Стефани и хранил ее тайну до самой своей смерти, так же как и люди, распространившие вирус Зеленой Чумы в лагерях беженцев по всему миру.
Тогда люди знали, что такое реальная смерть, после которой человек уже не возвращается. Для Мишель такая смерть была лишь абстракцией, с которой она никогда не сталкивалась в жизни. Потерять кого-нибудь навсегда… этого она не понимала. Впрочем, предки, которые сталкивались с реальной смертью каждый день, тоже не могли с ней примириться, поэтому и выдумали миф о жизни на Небесах.
Мишель думала о смерти Стефани, смерти, которая, должно быть, разбила сердце Терциана, а потом поразмышляла о тайне, которую Терциан хранил все эти годы, и решила, что не станет ее открывать.
О, разумеется, она предоставит Даву все факты, иначе за что же он ей платит. Она расскажет ему все, что ей удалось узнать о Стефани и приднестровцах. Но она не станет рассказывать о тех лагерях, которые "Санта-Кроче" создавала в бедствующих районах, она не станет даже упоминать о Сидамо и Зеленой Леопардовой. Если Даву сам сможет правильно сопоставить все факты, тайна будет раскрыта. Однако Мишель в это не верила - мрачные постсоветские реалии и лагеря для беженцев на территории Африканского Рога находились от интересов Даву слишком далеко.
Мишель навсегда сохранит уважение к любви Терциана и тайне Стефани. В конце концов, у нее самой есть тайны.
Закончив работу, одинокая сирена сидела на ветке дерева, смотрела вдаль, на море, и думала о том, сколько же пройдет времени, прежде чем Дартон снова начнет ее звать, а она будет его мучить.
С благодарностью - доктору Стивену С. Ли
Walter Jon Williams. The Green Leopard Plague (2003)