Страница:
- О боже! - воскликнула Норма. Мистер Форкетт был задумчив, мистер Уаттс хмур.
- То, что реально существует, не рассыпается в прах только из-за того, что я не верю в его существование,-заговорил Уаттс.
- Откуда вы знаете? Римская империя существовала лишь до тех пор, пока римляне в нее верили!-отпарировал мистер Форкетт.
- Не понимаю, как можно быть таким неблагодарным грубияном, -воскликнула Норма.-Как вспомню про ихние вилки, да про эту бедняжку, что висела вниз головой в чем мать родила...
- Все это полностью соответствовало духу времени и того места... Он исключительно опасный молодой человек, - твердо возразил ей мистер Форкетт.
Поезд летел с бешеной скоростью, хотя и с меньшей, чем при спуске. Разговор увял. Генри обнаружил, что Уаттс снова спит, и тоже решил, что сон-лучший способ убить время.
Его разбудили крики <Отойдите от дверей!>. Проснувшись, Генри очутился в битком набитом вагоне. В бок вонзался локоть Нормы.
- Вы только гляньте! - шепнула она.
Стоявший перед ними человек жадно пожирал глазами репортаж о скачках. На обращенной к ним странице газеты был виден кричащий заголовок: <Катастрофа в метро. Двенадцать убитых>. Ниже шел столбик фамилий и имен, среди которых Генри успел прочесть свою и фамилии своих спутников.
Норма забеспокоилась: - Прямо не знаю, как я это объясню дома!
- Теперь вам понятна моя точка зрения?- возопил мистер Форкетт, сидевший по другую сторону от Генри. - Вы только подумайте о том, какие трудности возникнут при выяснении данного дела! В высшей степени антиобщественная история!
- Не представляю, что подумает мой муж. Он ведь так ревнив! - не без самодовольства сказала миссис Брайтон.
Поезд остановился на станции Святого Павла, давка стала поменьше. Мистер Форкетт готовился сойти на следующей остановке. Генри решил выйти там же. Ход поезда замедлился.
- Господи, да в моей конторе все прямо обалдеют, когда я заявлюсь. А все-таки было здорово интересно! Чао! - крикнула Норма, ввинчиваясь в поток выходящей публики.
Чья-то рука схватила Генри за локоть.
- Вот он! - шепнул мистер Форкетт и кивнул головой. Впереди виднелись широкие плечи Уаттса, обогнавшего их на платформе.-У вас есть время? Я ему абсолютно не доверяю.
Они вышли на улицу и оказались перед зданием королевской биржи.
Здесь мистер Уаттс остановился и осмотрелся, как бы обдумывая увиденное. Затем четким шагом проследовал к привлекшей его внимание громаде Британского банка. Снова остановился и оглядел здание снизу доверху. Губы его шевелились.
Колыхнулась под ногами земля. В одном из верхних этажей выпали три рамы. Закачались и рухнули статуя, две урны и часть балюстрады банка. Раздались крики прохожих.
Мистер Уаттс расправил плечи и набрал в легкие воздух.
-Бог мой! Да он же...-начал мистер Форкетт, но фраза осталась незавершенной. Форкетт рванулся вперед.
- Я...-возгласил Уаттс во всю мощь своего голоса.
- НЕ... - под аккомпанемент землетрясения продолжал он.
- ВЕРЮ...-но в эту секунду сильный толчок между лопаток бросил его прямо под колеса автобуса.
Запоздало взвизгнули тормоза.
- Это он! Это он! Я видела-вопила какая-то женщина, показывая на мистера Форкетта.
Генри подоспел к нему почти одновременно с полисменом.
Мистер Форкетт с гордостью созерцал фасад Британского банка.
- Кто знает, что могло бы произойти. Этот молодой человек-угроза нашему строю, -проговорил он. - Вообще-то говоря, им бы следовало дать мне орден, но, увы, меня наверняка вздернут на виселицу. Что ж, такова традиция, а традиции следует уважать.
ЭКСПЕРИМЕНТ НАД ОБЫВАТЕЛЕМ
Литературные персонажи - если они не примитивные схемы, а насыщены добротной, взятой из реальности плотью-всегда ведут себя по собственной воле, по собственной логике. (Они, как известно, способны даже вступать в спор с намерениями своих авторов.)
Мировоззрение Джона Уиндема, автора <Ставки на веру> и других рассказов и романа <День триффидов>, уже известных советскому читателю, характерно запутанностью, типичной для взглядов известной части нынешней западной интеллигенции. Уиндем протестует, пожалуй, против всего: он не приемлет капиталистический образ жизни и в то же время скептически относится к современному миру социализма. При этом и <крайне левые> идеи маоистского толка, какими теперь увлекся Жан-Поль Сартр, ему тоже чужды. А позитивная программа его расплывчата крайне: он призывает к гуманности, он хочет, чтобы антагонизм меж людьми сменился отношениями дружбы и взаимопомощи, но каким путем должны люди прийти к новым отношениям, писатель, увы, сказать не может ни читателям, ни себе самому...
Однако для нас важна не эта путаница во взглядах, а важно, что Уиндем-хороший художник, и потому он способен показать читателю важные черты мира, в котором живет. И персонажи, выхваченные им из сегодняшней английской реальности, ведут себя по логике действительной жизни.
В <Ставке на веру> Уиндем поставил острый эксперимент над средними английскими обывателями. Усадил их в обычный поезд метро. Незаметно закатил этот поезд в мифический ад, удивительно напоминающий реальный Освенцим.
Затем снова выволок на поверхность и в итоге доказал, сколь близок обывателю, взращенному в стране классической буржуазной демократии, самый обыкновенный фашизм. Он доказал, как легко этот обыватель готов смириться, готов начать приспосабливаться к бесчеловечному, алогичному по сути своей режиму <ада> - неважно, под землей ли он будет или на земле. Как легко он начнет считать заслуженными ужасы, выпавшие на долю других, и несчастной случайностью ужасы, достающиеся ему самому. И более того, - что иной обыватель даже заранее готов отстаивать, защищать этот ад, ибо он ему нужен.
Взгляды Роберта Форкетта, главного из персонажей рассказа, сводятся к знаменитой короткой формуле-<все действительное разумно>. И его мир покоится на трех весьма символичных <китах>: Британский банк, устрашение муками за грехи <на том свете> и еще - презумпция заведомой мудрости администрации, воля которой предопределяет маршрут символического <поезда> с обывателями.
В этом рассказе нет случайных деталей. Почти каждая кроме прямого назначения имеет некий второй, символический смысл, скрытый, впрочем, не столь уж глубоко. Это и легкость, с какой <поезд>, олицетворяющий английское общество, завтра может оказаться в аду-Освенциме, и мелкий бизнес, который наладили черти на страхе своих жертв, и ярлычки профессий, подаренные персонажам.
Кто он такой, Роберт Форкетт? Автор сказал только лишь, что лет ему было 55, а одевался он строго по моде Сити. Поскольку этот <человек из Сити>, столь подчеркивающий свое законопослушание, очутился в час пик в переполненном метро, он, Форкетт, наверняка не крупный финансовый туз, лишь мелкий или средний клерк, то есть типичный лондонский обыватель, чье благополучие тесно связано с незыблемостью нынешнего образа английской жизни. Но эту незыблемость он готов защищать ценой уничтожения другого человека, а может, и многих, чем и гордится. А ведь именно право на преступление во имя <Великой Германии>, <господства расы> или еще чего-либо - вот чем наделяет фашизм своего защитника-обывателя, освобождая его от <химеры совести>.
И не будь у критического <н е в е р ю!> столь быстродействующей разрушительной силы, и задержись вся компания в <пекле> подольше, можно легко представить себе, как мистер Форкетт и там успел бы найти для себя местечко <под солнцем>, принялся бы там, в пекле, бороться с <подрывными элементами> и, быть может, даже выслужился бы из рядовых новоприбывших до конвойного черта-эсэсовца или до траченного молью дьявола-регистратора поступающих <на обработку> персон.
Однако, если бы идея <Ставки на веру> этим исчерпывалась, вряд ли стоило печатать рассказ в научно-популярном, а не литературном журнале. Уиндем не случайно сделал антипода <человека из Сити> - Кристофера Уаттса физиком. <Ставка на веру> - это в первую очередь рассказ о извечном и непримиримом конфликте между косным и корыстным метафизическим мышлением обывателя и дерзкой критической научной мыслью.
Она, эта мысль, не способна примиряться с формулой <все действительное разумно>. Она рвется проверять экспериментом и откровенную чушь кошмарных иллюзий или антинаучных бредней, и такую, казалось бы, фундаментальную реальность, как Британский банк-символ и основу образа жизни форкеттов. В победе этой мысли, революционной по самой своей конструкции, писатель видит путь к высвобождению из трясины сегодняшнего английского бытия.
Логика повествования заставила Уиндема сказать то, что, быть может, он писатель, не симпатизирующий марксизму, представлял себе не вполне четко. Но в момент, когда физик Уаттс своим громовым <не вер ю1> начинает рушить здание банка, символы рассказа обретают для нас особый смысл. Ведь принципы критического естественно-научного подхода уже век с лишним назад были применены для анализа явлений общественной жизни. И родилось учение, потрясшее основы того мира, который сегодня уже не приемлет каждый здравомыслящий человек.
Борис ВОЛОДИН
- То, что реально существует, не рассыпается в прах только из-за того, что я не верю в его существование,-заговорил Уаттс.
- Откуда вы знаете? Римская империя существовала лишь до тех пор, пока римляне в нее верили!-отпарировал мистер Форкетт.
- Не понимаю, как можно быть таким неблагодарным грубияном, -воскликнула Норма.-Как вспомню про ихние вилки, да про эту бедняжку, что висела вниз головой в чем мать родила...
- Все это полностью соответствовало духу времени и того места... Он исключительно опасный молодой человек, - твердо возразил ей мистер Форкетт.
Поезд летел с бешеной скоростью, хотя и с меньшей, чем при спуске. Разговор увял. Генри обнаружил, что Уаттс снова спит, и тоже решил, что сон-лучший способ убить время.
Его разбудили крики <Отойдите от дверей!>. Проснувшись, Генри очутился в битком набитом вагоне. В бок вонзался локоть Нормы.
- Вы только гляньте! - шепнула она.
Стоявший перед ними человек жадно пожирал глазами репортаж о скачках. На обращенной к ним странице газеты был виден кричащий заголовок: <Катастрофа в метро. Двенадцать убитых>. Ниже шел столбик фамилий и имен, среди которых Генри успел прочесть свою и фамилии своих спутников.
Норма забеспокоилась: - Прямо не знаю, как я это объясню дома!
- Теперь вам понятна моя точка зрения?- возопил мистер Форкетт, сидевший по другую сторону от Генри. - Вы только подумайте о том, какие трудности возникнут при выяснении данного дела! В высшей степени антиобщественная история!
- Не представляю, что подумает мой муж. Он ведь так ревнив! - не без самодовольства сказала миссис Брайтон.
Поезд остановился на станции Святого Павла, давка стала поменьше. Мистер Форкетт готовился сойти на следующей остановке. Генри решил выйти там же. Ход поезда замедлился.
- Господи, да в моей конторе все прямо обалдеют, когда я заявлюсь. А все-таки было здорово интересно! Чао! - крикнула Норма, ввинчиваясь в поток выходящей публики.
Чья-то рука схватила Генри за локоть.
- Вот он! - шепнул мистер Форкетт и кивнул головой. Впереди виднелись широкие плечи Уаттса, обогнавшего их на платформе.-У вас есть время? Я ему абсолютно не доверяю.
Они вышли на улицу и оказались перед зданием королевской биржи.
Здесь мистер Уаттс остановился и осмотрелся, как бы обдумывая увиденное. Затем четким шагом проследовал к привлекшей его внимание громаде Британского банка. Снова остановился и оглядел здание снизу доверху. Губы его шевелились.
Колыхнулась под ногами земля. В одном из верхних этажей выпали три рамы. Закачались и рухнули статуя, две урны и часть балюстрады банка. Раздались крики прохожих.
Мистер Уаттс расправил плечи и набрал в легкие воздух.
-Бог мой! Да он же...-начал мистер Форкетт, но фраза осталась незавершенной. Форкетт рванулся вперед.
- Я...-возгласил Уаттс во всю мощь своего голоса.
- НЕ... - под аккомпанемент землетрясения продолжал он.
- ВЕРЮ...-но в эту секунду сильный толчок между лопаток бросил его прямо под колеса автобуса.
Запоздало взвизгнули тормоза.
- Это он! Это он! Я видела-вопила какая-то женщина, показывая на мистера Форкетта.
Генри подоспел к нему почти одновременно с полисменом.
Мистер Форкетт с гордостью созерцал фасад Британского банка.
- Кто знает, что могло бы произойти. Этот молодой человек-угроза нашему строю, -проговорил он. - Вообще-то говоря, им бы следовало дать мне орден, но, увы, меня наверняка вздернут на виселицу. Что ж, такова традиция, а традиции следует уважать.
ЭКСПЕРИМЕНТ НАД ОБЫВАТЕЛЕМ
Литературные персонажи - если они не примитивные схемы, а насыщены добротной, взятой из реальности плотью-всегда ведут себя по собственной воле, по собственной логике. (Они, как известно, способны даже вступать в спор с намерениями своих авторов.)
Мировоззрение Джона Уиндема, автора <Ставки на веру> и других рассказов и романа <День триффидов>, уже известных советскому читателю, характерно запутанностью, типичной для взглядов известной части нынешней западной интеллигенции. Уиндем протестует, пожалуй, против всего: он не приемлет капиталистический образ жизни и в то же время скептически относится к современному миру социализма. При этом и <крайне левые> идеи маоистского толка, какими теперь увлекся Жан-Поль Сартр, ему тоже чужды. А позитивная программа его расплывчата крайне: он призывает к гуманности, он хочет, чтобы антагонизм меж людьми сменился отношениями дружбы и взаимопомощи, но каким путем должны люди прийти к новым отношениям, писатель, увы, сказать не может ни читателям, ни себе самому...
Однако для нас важна не эта путаница во взглядах, а важно, что Уиндем-хороший художник, и потому он способен показать читателю важные черты мира, в котором живет. И персонажи, выхваченные им из сегодняшней английской реальности, ведут себя по логике действительной жизни.
В <Ставке на веру> Уиндем поставил острый эксперимент над средними английскими обывателями. Усадил их в обычный поезд метро. Незаметно закатил этот поезд в мифический ад, удивительно напоминающий реальный Освенцим.
Затем снова выволок на поверхность и в итоге доказал, сколь близок обывателю, взращенному в стране классической буржуазной демократии, самый обыкновенный фашизм. Он доказал, как легко этот обыватель готов смириться, готов начать приспосабливаться к бесчеловечному, алогичному по сути своей режиму <ада> - неважно, под землей ли он будет или на земле. Как легко он начнет считать заслуженными ужасы, выпавшие на долю других, и несчастной случайностью ужасы, достающиеся ему самому. И более того, - что иной обыватель даже заранее готов отстаивать, защищать этот ад, ибо он ему нужен.
Взгляды Роберта Форкетта, главного из персонажей рассказа, сводятся к знаменитой короткой формуле-<все действительное разумно>. И его мир покоится на трех весьма символичных <китах>: Британский банк, устрашение муками за грехи <на том свете> и еще - презумпция заведомой мудрости администрации, воля которой предопределяет маршрут символического <поезда> с обывателями.
В этом рассказе нет случайных деталей. Почти каждая кроме прямого назначения имеет некий второй, символический смысл, скрытый, впрочем, не столь уж глубоко. Это и легкость, с какой <поезд>, олицетворяющий английское общество, завтра может оказаться в аду-Освенциме, и мелкий бизнес, который наладили черти на страхе своих жертв, и ярлычки профессий, подаренные персонажам.
Кто он такой, Роберт Форкетт? Автор сказал только лишь, что лет ему было 55, а одевался он строго по моде Сити. Поскольку этот <человек из Сити>, столь подчеркивающий свое законопослушание, очутился в час пик в переполненном метро, он, Форкетт, наверняка не крупный финансовый туз, лишь мелкий или средний клерк, то есть типичный лондонский обыватель, чье благополучие тесно связано с незыблемостью нынешнего образа английской жизни. Но эту незыблемость он готов защищать ценой уничтожения другого человека, а может, и многих, чем и гордится. А ведь именно право на преступление во имя <Великой Германии>, <господства расы> или еще чего-либо - вот чем наделяет фашизм своего защитника-обывателя, освобождая его от <химеры совести>.
И не будь у критического <н е в е р ю!> столь быстродействующей разрушительной силы, и задержись вся компания в <пекле> подольше, можно легко представить себе, как мистер Форкетт и там успел бы найти для себя местечко <под солнцем>, принялся бы там, в пекле, бороться с <подрывными элементами> и, быть может, даже выслужился бы из рядовых новоприбывших до конвойного черта-эсэсовца или до траченного молью дьявола-регистратора поступающих <на обработку> персон.
Однако, если бы идея <Ставки на веру> этим исчерпывалась, вряд ли стоило печатать рассказ в научно-популярном, а не литературном журнале. Уиндем не случайно сделал антипода <человека из Сити> - Кристофера Уаттса физиком. <Ставка на веру> - это в первую очередь рассказ о извечном и непримиримом конфликте между косным и корыстным метафизическим мышлением обывателя и дерзкой критической научной мыслью.
Она, эта мысль, не способна примиряться с формулой <все действительное разумно>. Она рвется проверять экспериментом и откровенную чушь кошмарных иллюзий или антинаучных бредней, и такую, казалось бы, фундаментальную реальность, как Британский банк-символ и основу образа жизни форкеттов. В победе этой мысли, революционной по самой своей конструкции, писатель видит путь к высвобождению из трясины сегодняшнего английского бытия.
Логика повествования заставила Уиндема сказать то, что, быть может, он писатель, не симпатизирующий марксизму, представлял себе не вполне четко. Но в момент, когда физик Уаттс своим громовым <не вер ю1> начинает рушить здание банка, символы рассказа обретают для нас особый смысл. Ведь принципы критического естественно-научного подхода уже век с лишним назад были применены для анализа явлений общественной жизни. И родилось учение, потрясшее основы того мира, который сегодня уже не приемлет каждый здравомыслящий человек.
Борис ВОЛОДИН