Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис. Пора на покой

   Солнце садилось, в прозрачном воздухе чувствовалась прохлада. Казалось, Аника ее не замечала.
   - Одному жить нехорошо, землянин, - промолвила она. - Пока ты молод, а вокруг есть, что посмотреть, то можно и одному. Но, когда стареешь, одному жить нельзя.
   Берт ухмыльнулся, но не поднял головы от металлической кружки, которую чинил.
   - Это мое дело. Я знаю, как мне жить, - сказал он ей.
   Она посмотрел вдаль, за медные колокольчики, и дальше, за спокойную гладь воды.
   - Когда Гуика и Зейла были детьми, ты им тоже рассказывал о Земле. Но тогда ты говорил совсем не то, что сегодня. В те дни ты вспоминал об огромных шумных городах, где жили миллионы людей, о гигантских кораблях, которые в темноте, освещенные тысячами огней, казались дворцами, о машинах, двигавшихся по дорогам на невероятных скоростях, и таких, которые летали по воздуху еще быстрее. О голосах, которые раздавались по всей Земле, и еще о всяких удивительных вещах. Тогда ты даже пел своим странным резким земным голосом, а девчонки хохотали до упаду. Но сегодня впервые ты рассказывал что-то иное.
   - Мало ли что я еще знаю. Не повторять же каждый раз одно и то же.
   - Сегодня ты говорил о том, что значит для тебя гораздо больше. Должно быть, это действительно что-то совершенно необыкновенное, - заключила она.
   Берт еще ниже склонился над работой, как будто чтобы поправить горн. Он молчал.
   - Прошлое не может стать будущим. Жизнь невозможно повернуть назад, - промолвила она.
   - Будущее. Какое же будущее может быть у Марса? Он дряхлел и умирал. На всем здесь печать смерти, - жестко перебил он.
   - А как было на Земле? Ведь до того, как она раскололась, вы не чувствовали признаков надвигающейся гибели, - сказала она. - Человечество развивалось, на Земле процветала цивилизация, и вдруг...
   - Да, - он с горечью кивнул. - У нас все случилось вдруг.
   - После случившегося лучше тебе вовсе не вспоминать о ней.
   - Лучше, - с вызовом откликнулся он.
   Она обернулась к нему и пристально на него посмотрела.
   - А ведь думаешь ты вовсе не так.
   - Могу ли я думать иначе? - выдохнул он.
   Темнота сгущалась. Он накрыл огонь камнем и стал собирать кастрюли. Тут Аника и сказала:
   - Остался бы ты с нами, землянин. Настало время тебе уйти на покой.
   Берт взглянул на нее с изумлением и не нашелся, что ответить. Машинально он покачала головой. Ему совершенно невозможно было представить такой вариант. И потом, он же был бродягой и не имел ни малейшего желания менять образ жизни.
   Аника настойчиво продолжала:
   - Здесь ты будешь полезен. Ты без труда делаешь то, что не под силу никому из здешних. У тебя столько силы, сколько у дволх наших мужчин вместе взятых. - Она оглянулась через плечо и окинула взглядом ровные квадраты полей. - Здесь благодатное место. С твоей помощью оно превратится в цветущий край. Мы возделаем больше земли и будем собирать богатые урожаи. И вообще... ты ведь любишь нас, правда?
   Берт сидел, вперившись взглядом в темноту. Он застыл от неожиданно нахлынувших на него непривычных чувств. В карман к нему забрался маленький любопытный банинкук и копошился там, среди всякого хлама. Берт очнулся и вытряхнул его.
   - Да, - сказал он. - Мне с вами хорошо. Но...
   - Зачем сомневаться, землянин?
   - Ты говоришь "Землянин". А ведь я не принадлежу никакой стране и никакому народу. Я болтаюсь в пространстве. Разъезжаю. Странствую.
   - Ты можешь стать здесь своим. Стоит только захотеть. Если бы Земля воскресла, она стала бы для тебя более чужой, чем Марс.
   Он несогласно покачал головой.
   - Ты считаешь, что я святотатствую, но я уверена, что права, - сказала она.
   - Да нет, этого не может быть, - он снова покачал головой. - Но если и так, что из этого?
   - Это значит, - сказала Аника, - что скоро ты должен понять, что жизнь остановить нельзя. Нужно уметь оставлять позади горе и трагедии. Ты ведь являешься частью мира.
   - Как это - частью мира? - спросил Берт.
   - Человек становится человеком, только отдавая и получая. Человек не должен просто коптить небо. Он должен создавать.
   - Та-ак, - протянул Берт.
   - Такая у тебя судьба. Лучше будет и для тебя и для нас, если ты останешься. И еще... У нас есть Зейла.
   - Зейла? - удивился Берт.
   Утром он отправился на берег чинить колесо. И к нему пришла Зейла. Она уселась над обрывом, подобрав ноги и положив на острые коленки подбородок. Она наблюдала. Он поднял голову, и их взгляды встретились. На Берта нахлынуло что-то совершенно незнакомое. Вчера он видел в ней повзрослевшего ребенка и только, а сегодня было совершенно иное. Он почувствовал стеснение в груди, кровь зашумела в висках, руки так задрожали, что он чуть не выронил доски, которые пытался приладить к колесу. Он прислонился спиной к балке, он был не в силах отвести от нее взгляда. Язык прирос к небу, он не мог произнести ни слова.
   Так он простоял долго, пока наконец вновь не обрел дар речи. Он заговорил, но не узнал своего голоса. В новом, изменившемся мире собственные слова, движения казались ему грубыми и резкими. Он не помнил, о чем они говорили. Его охватывала волна ее прелести. У нее было необыкновенное нежное выражение лица, взгляд темных глаз будто звал заглянуть в глубину ее души. Губы складывались в ласковую улыбку. Ее кожа в свете необыкновенного здесь солнца сияла медным глянцем. Груди выступали мягкими овалами, из-под яркой шуршащей юбки выглядывали крошечные ступни, стоящие на песке. Он пожирал глазами ее всю до мелочей: маленькие уши, удивительные завитки волос на гибкой шее, черные локоны, которые она собрала в высокую прическу, три блестящие заколки, тонкие блинные руки и хрупкие пальчики, жемчужный блеск зубов. Все в ней было ново, свежо и прекрасно.
   Событий этого дня Берт вспомнить не мог. В тот день жизнь Берта разорвалась на две части. Что было до него - было проверенным и привычным, и в какой-то мере любимым им. А что его ждало впереди?.. Когда Зейла ушла с берега и он попытался заняться колесом, чувства его были сметены окончательно. Внутренне он метался, мучился, представлял себя то в прошлой жизни, то в будущей. То он видел себя в лодке, скользящей по бесконечным каналам солнечным днем, и широкие пустынные земли спокойно лежали по сторонам, то он скрывался в своей каюте, когда внезапно налетала пылевая буря, приносящая мириады мельчайших песчинок, забирающихся во все щели. Вот он снова лудильщик, бродяга, знакомится с новыми марсианами. Он может продолжать жить такой жизнью, если... если не свяжет себя с Зейлой. И тут же он понимал, что теперь старой жизни, душевного покоя и равновесия уже не будет. Зейлу забыть ему не удастся. Перед его мысленным взором навечно останется Зейла: улыбающаяся, играющая с маленькими детишками сестры, идущая, сидящая, стоящая, просто Зейла. Теперь все мечты его были связаны с ней. Они захватывали его, как он ни сопротивлялся, они всплыли в его сознании помимо его воли. Он как наяву ощущал тепло ее тела, лежащего рядом, мягкость кожи, он представлял, как, словно гибкий стебелек, возьмется на руки ее легкое тело, он чувствовал на себе ее ласкающую руку. И в душе наступал покой, в сердце разливалась радость.
   Вечером, поужинав, он не остался поболтать в их компании, a спустился на берег и скрылся на катере. Из-за угла каюты он смотрел на нее, и ему казалось, что она видит все, что происходит внутри него, и знает о нем даже больше, чем он сам. В ней чувствовалось внутреннее напряжение, но она не сделала ему никакого знака, не посмотрела в его сторону. Он не знал, хочется ли ему, чтобы она последовала за ним на катер, или он боится этого. Она не пришла.
   Стемнело, пока он сидел на корме, не чувствуя, что за воротник залез холод марсианской ночи. Через некоторое время, стряхнув с себя оцепенение, он поднялся, оттолкнулся. Тусклый свет Фобоса заливал поля и бесплодную пустыню вокруг них. Полуразрушенная башня отбрасывала уродливую темную тень.
   Берт стоял на палубе и смотрел в бездонную чернь, туда, где был когда-то его дом. Марс стал клеткой, где он вынужден жить, но которой не удастся приласкать и приручить его, так же как и вывести из себя нарочитой жестокостью. Берт был верен Земле, ее памяти, ее приметам. Он считал, что ему было бы лучше погибнуть вместе с ней, когда горели горы и океаны Земли, и стало бы одной пылинкой больше среди миллионов их, несущихся во тьме бесконечной ночи. Теперешнее его существование нельзя считать жизнью, которую стоит прожить. Это можно назвать лишь уступкой злой судьбе.
   Он взглянул на небо, надеясь увидеть хотя бы один из астероидов, когда-то бывших частью любимой матери-Земли. Он должен быть среди множества сверкающих точек...
   Внезапно на Берта нахлынула ледяная волна одиночества, опустошая его душу и мозг. Берт поднял сжатые кулаки высоко над головой и долго тряс ими в бессильной ярости перед далекими звездами, проклиная их, а по щекам катились слезы...
   Когда замолк шум двигателя удаляющегося катера, на берег снова опустилась тишина, нарушаемая лишь позвякиванием медных колокольчиков, будившим тревогу в ночи. Зейла оглянулась на мать, в глазах ее блестели слезы.
   - Уехал... - с отчаянием прошептала она.
   Аника взяла ее руку и с чувством сжала.
   - Он сильный. Его сила происходит от жизни, но сильнее самой жизни он не сможет стать. Он вернется, и вернется скоро, я думаю. - Она коснулась рукой волос дочери и после небольшого молчания добавила: - Когда он придет, Зейла, будь поласковее с ним. У этих землян сильное тело, но в душе они просто заблудшие дети.