Крепость. И не против зверья или даже лесных банд – тут без серьезной артиллерии можно долго башку в кровь расшибать.
«Пожалуй, – подумал Швейцарец, – тот, кто проектировал данное сооружение, мог бы назвать и звание Вобана [2]и даже должность Карно в Комитете общественного спасения.»
И ведь снаружи были только цветочки. Ягодки прятались внутри, за серым бетоном стен, выглядывая лишь сверкающей золотом окантовкой загнутых крыш. Загнутых – потому что крыши принадлежали пагоде. Небольшой, однако вполне себе трехэтажной, в японском стиле – елочная игрушка, волшебный деревянный домик, только курьих ножек не видать. Чем-то похожа… ну да, похожа на донжон замка Окаяма. «Надо полагать, – подумал Швейцарец, – это, собственно, и есть Храм. Материальное воплощение идеи… так сказать. Неплохую конуру отстроил себе Основатель, и неудивительно, что сейчас, если верить слухам, он сидит в ней практически безвылазно – имей я возможность нагромоздить что-нибудь аналогичное, тоже бы шаг за порог ступить боялся, а ну как возьмут и сопрут?»
Протянувшаяся же к пагоде от ворот аккуратная дорога рассекала внутреннее пространство крепости словно бы на два совершенно разных мира, общим у которых было разве что солнце в зените. Справа – утоптанный до каменной твердости плац и три одинаково-безликие покатые коробки то ли казарм, то ли складов и гаражей. А слева на зеленой лужайке прихотливо выгибались в столетнем танце узловатые сосны. Рай и преисподняя на отдельно взятых десятинах – марширующие под барабанную дробь и хриплые вопли грешники на плацу имеют очень наглядный стимул сгонять с себя семь потов.
Контраст был ошеломляющий, и если неведомый проектировщик желал, чтобы впервые попавший за броневорота гость Храма чувствовал себя ушибленным пыльным мешком по макушке – что ж, где бы он сейчас ни пребывал, пусть принимает поздравления.
Но добила Швейцарца именно дорожка. Он меньше удивился б, окажись она асфальтовой, но дорога была мощеной, только не примитивными речными булыганами, а тесаным камнем. Очень старательно подогнанным. По сравнению с которой даже бордюры из бетонных столбов выглядели так себе.
Старик был прав, бормотал себе под нос Швейцарец, подрабатывая рулем, – проскочив едва ли не на полном ходу ворота, «уазик» эсэсовца резко сбавил скорость, и теперь Швейцарцу удавалось сохранить тяжеленный чоппер в равновесии лишь на зигзаге – он даже и не представляет, насколько он был прав. Бешеный буйвол их забодай, кто, какой джинн это все построил?! Какой старик Хоботабыч расстался с половиной своей бороды? Пять лет назад ничего этого не было и в помине… да что там пять, два года назад, когда Швейцарец гонялся по соседнему району за ватагой рябого Димыча, среди местных бродили только малосвязные слушки о каком-то затеянном храмовниками строительстве.
Бетона одного тут ушло… впрочем, бетон-то ладно – нашли какой-нибудь склад стройуправления главкомата. Но эти камни… эти, ядерный прах их побери, японские горные сосны! Как?! Откуда?! На амурском прогулочном теплоходике сплавали на остров Асахи и остров Фудзи?
Он был не на шутку удивлен и встревожен увиденным, но когда их маленький кортеж остановился у подножия храмовой лестницы, выскочивший из «уазика» и с нетерпением ожидавший, пока гость снимет свой шлем, штурмдесятник Храма со злостью констатировал: вся мощь и великолепие Первого Чуда Света Нового Мира не произвели на чертова еретика ровно никакого впечатления. На высящуюся перед ним пагоду Швейцарец смотрел с тем же холодным равнодушием, что и на тарелку борща пять часов назад.
Схожие со штурмдесятником чувства испытал и один из находящихся в пагоде людей – лицо знаменитого Черного Охотника он разглядывал в двадцатикратный бинокль.
– Даже бровью не повел, – раздраженно произнес он, опуская бинокль.
– А ты ждал, он слюни от восторга будет на дорожку ронять? – ехидно поинтересовались из глубины комнаты. – На манер деревенских олухов, что и в довоенные времена раз в год на здание райкома партии глазеть отправлялись?
– Вот не надо! – резко произнес стоявший у окна. – Не надо этого. Не такими уж дикарями мы тут до войны были. В столицах, может, и ахали… на ВДНХ или, там, в Петрогофе…
– В Петергофе, – с усмешкой поправил его собеседник, – и других Версалях. Довелось мне как-то одну поездочку ваших ударников колхозного труда курировать… епить-мать, перед неграми в отеле стыдно было.
– Вот из-за таких, как ты, Дягилев…
– Остынь!
Приказ, отданный вроде бы и не столь уж громко, был из тех, в звуках которых без труда слышится лязг металла… автоматного затвора. А порой даже и грохот выстрела.
– Нету больше ни Дягилева, – уже более спокойно продолжил полулежащий на диване толстяк в желто-красном шелковом халате, – ни Шитова. Есть только иерарх Дяо и иерарх Шио. Также есть дело, которое нам необходимо сделать совместными, подчеркиваю, совместными усилиями, потому что поодиночке не потянем. А если не потянем, сам понимаешь, штандартентысячник Шио: Орден, это тебе не какой-то там комсомол и даже не Слава КПСС. Персональными пенсиями для проигравших в нем еще лет сто никто заморачиваться не будет, поверь моему чутью.
– Да уж догадываюсь, – Шио резким движением захлопнул ставни. – Не глупей тебя.
– А если не глупей, почему ты все еше штандартен, а я уже обер? – парировал толстяк. – Хоть и партстаж, пардон, орденская выслуга у тебя почти на два года больше? Скажешь, не везло, скажешь, случая не было, не представилось?
– Не скажу.
– И правильно не скажешь, – кивнул Дяо. – Умный человек, как в песне поется, на везение не уповает. Ненадежная эта штука, везение, что в горах, что в жизни. Лучше выгляни за дверь и прикажи, чтобы гостю нашему по карманам не хлопали и вообще не досаждали.
– А оружие?
– Оружие, дорогой мой штандартентысячник, – толстяк потянулся лениво, словно налакавшийся сметаны котище, – он не отдаст. Если я правильно понимаю, что представляет собой этот Черный Охотник, то на предложение отдать свои пушки он отреагирует просто: развернется и уйдет. И знаешь, Шио, я совсем не уверен, что кто-либо в этой фортеции сумеет преградить ему путь.
– Ты из него прямо чудо-богатыря какого-то лепишь, – недоверчиво произнес тысячник. – Этого… как их… ниндзю! Сам же рассказывал: парень одними пукалками привык работать, без них он ноль. А пукалок ему и на взвод не хватит. Патроны ек!
– Шио, Шио, – иерарх укоризненно качнул подбородком. – Уж поверь мне, к моменту, когда его собственные, как ты выразился, патроны ек, ни в амуниции, ни в стволах для нее этот человек испытывать нужды не будет. Даже если хотя бы половина слухов о нем имеет что-то общее с реальностью. А скажу тебе по большому секрету, из нескольких рапортов моих людей, личных таких людишек, можно сделать вывод, что слухи эти если и лгут, то в сторону преуменьшения.
Пожав плечами, Шио направился к двери, но, не дойдя пару шагов, вновь развернулся к толстяку.
– Тогда, – сказал он, – я тем более не понимаю. Если он и впрямь настолько опасен, зачем тянуть его в дело? Лишний геморрой для головы?
– Хороший меч должен быть острым, – наставительно произнес обертысячник.
Ответную фразу Шио толстяк не услышал – тот пробормотал ее очень тихо, уже открывая дверь, так что слова «Хороший меч в первую очередь должен быть послушным хозяину» были заглушены лязгом замка.
– Ты-то что понимаешь в болотах? – огрызнулся я.
– В болотах – ничего! – «АКМС» едва заметно качнул мушкой. – Я зато в людях разбираюсь… да, побольше твоего! Мне, знаешь ли… тебя, сопляка, еще ни в каких проектах не было, когда на мне пятый призыв сборку-разборку на секундомер тренировал. И повидал я…
– Крышу склада армейского резерва ты повидал, – перебил я его. – Сквозь щель в ящике и слой консервационной смазки!
Точно знать подобные детали Максовой биографии я, разумеется, не мог, бил наугад, но логика подсказывала, что, прослужи старый задавака непрерывно с момента выпуска, быть бы ему сейчас ржавой трухой. По крайней мере, уж куда более разболтанным, чем выглядит.
– Я…
– Помолчи, Макс.
Будь Макс человеком, я бы сказал, что он в ответ наградил Эмму очень обиженным взглядом.
– Не мешай ему, – черная винтовка слегка повела магазином. – Разве не видишь? Он думает…
В этом она была права на все сто три процента, хуже было другое – чем больше я думал, тем больше я переставал понимать происходящее.
Двадцать золотых. Чертовски большие деньги. По здешним меркам, так просто состояние – приисков и россыпей тут не было и не предвидится. Разве что счесть таковым призрачный шанс наткнуться в одном из скелетов – городов-руин – на сейф Ювелирторга, но мечтающие о подобном олухи куда чаше находят ЗКЗ [3], тараканью стаю или крысиную чуму.
За такую плату и требовать должны соответственно: помочь перестрелять все кланы, сходить в рейд к Каспийскому океану… достать луну с неба и нарезать ее мелкими ломтиками для бутербродов. А показать дорогу до Большого Острова, не провести, заметьте, оберегая от тысячи и одной болотной напасти, просто показать… или у парочки карманы просто лопаются от золота и они его чуть ли не горстями готовы направо и налево расшвыривать, лишь бы с собой не тащить…
…или в этом предложении подвох размером с Уральские горы.
…или…
И тут до меня дошло.
Они бегут! Удирают, сломя голову, загнанно хрипя и боясь оглянуться назад. И не разбирая дороги. Лишь бы только оставить между собой и тем – за спиной! – как можно большее расстояние.
Все сразу встало на свои места – и лихорадочная двухнедельная гонка через всю Сибирь, и соседство Эммы с Максом, и немыслимо щедрая плата. Легло ровно, как патроны в магазин.
Кроме одного, сообразил я, торчащего не то чтобы поперек остальных, но всерьез выбивающегося из общего ряда, грозя моей новорожденной теории клином подачи.
Почему именно Большой Остров?
Ответов на этот вопрос сам же я мог бы с ходу напридумывать великое множество. Например, так им посоветовал кто-то на Востоке, еще до бегства. Или уже здесь – они в городе со вчерашнего дня минимум и вряд ли за все это время разговаривали с одним только скупщиком. А может, им просто название понравилось. Брякнул же однажды Сапер, что «багровые лужи» – звучит чертовски романтично… в качестве именования для полусотни гектаров отравленного какой-то гадостью болота.
К сожалению, все мои ответы были плохи уже тем, что не нравились мне самому.
Спасаясь от кошмаро-страхо-ужаса, человек может голым и босым сигануть из окна и пробежать километров пять-десять. Но две недели в поезде – это, как ни крути, уйма свободного времени для размышлений, а наша парочка и на старте своего забега, похоже, была малость предусмотрительнее кабаньего стада.
Так почему же Большой Остров?
В поисках ответа я попытался суммировать все, что знал о данной географической недостопримечательности. Вышло немного – тамошний скелет основательно излазили и распотрошили еще полулегендарные первые следопыты. «Полу» – потому что некоторых из них до сих пор можно лицезреть – кого в живом виде, а кого и мумией… светящейся по ночам.
Соответственно, к тому времени, как в промысел пришли мы с Айсманом, Большой Остров был уже мало кому интересен. Два раза мы на нем все же побывали, но и в первый, и во второй Остров требовался командирам рейд-группы лишь для организации промежуточной базы – разгонной ступени, как называл это Космонавт, который, правда, никаким космонавтом не был, просто служил до войны то ли в Плисецке, то ли даже на самом Байконуре. В глубь острова ради этого забираться резона не было. Последние года полтора Большой Остров и вовсе старались обходить стороной – он приглянулся сразу нескольким кланам, уже устроившим, если верить слухам, две-три войнушки по его разделу и переделу. «Механики Смерти», говорят, даже соорудили настоящий форт и пересидели в нем прошлую зиму, но в это я согласен был поверить не раньше, чем увижу их Бастилию сам, лично. Зимой и на побережье-то не сладко, а уж на болотах… это либо сидеть в воротах армейского склада и при этом уметь жать ногой на спуск второго пулемета – пока руки меняют перегретый ствол у первого. Либо родиться болотником.
Глава 4
– Анна!
– Знаешь, что я тебе скажу, просто Анна. Чего-то ты темнишь. Слишком уж это заманчиво, чтобы на правду походить.
– Всю правду тебе знать вовсе не обязательно, – девушка отпила глоток и, не глядя, поставила пиалу обратно на поднос. – Меньше знаешь, лучше спишь! Твоя работа – довести нас до Большого Острова, а все прочее касается только меня и Рика.
– Может, у вас на Востоке, – отозвался Айсман, – и в самом деле хорошо спят самые незнающие, но здесь у нас дело обстоит совсем иначе. Чем больше знаешь, тем больше шансов лечь так, чтобы к утру от тебя не осталась груда обглоданных костей.
– Послушай, ты… – Анне совладать с эмоциями, судя по ее лицу, удавалось ценой куда больших усилий, чем Сергею. – Ты не единственный следопыт в этом проклятом городе. И уж точно не единственный на всем здешнем Господом и сатаной проклятом побережье. Хоть ты, если верить россказням, нам и подходишь более прочих, за двадцать золотых мы можем нанять целую команду проводников ничуть не хуже.
– Рейд-группу.
– Что?
– Команда следопытов, идущая в рейд по болотам, именуется рейд-группой, – пояснил Айсман. – Так принято говорить «на всем здешнем Господом и сатаной проклятом побережье».
Анна фыркнула.
– Всю жизнь только это и мечтала узнать, – пропела она, насмешливо глядя в лицо следопыту. – Ночи напролет не могла заснуть, с боку на бок ворочалась и гадала: как вы называете себя каждый раз, когда лезете в ваши вонючие болота за очередной грудой ржавого железа.
– Что ж, – Шемяка пожал плечами. – Зато теперь можешь спать спокойно.
– Не смогу, – мотнула головой девушка. – Меня теперь будет мучить другая загадка.
– Какая же?
– Ты и вправду такой козел или зачем-то прикидываешься?
– Прикидывается, – уверенно проронил Энрико, прежде чем Сергей начал открывать рот для по-настоящему достойного ответа. – При этом наверняка еще и хохочет в глубине души над двумя дураками с Востока.
– Одним дураком, – с ухмылкой уточнил Шемяка. – Одним дураком и одной дурой. Это во-первых.
– А во-вторых?
– А во-вторых, давай, дорогой товарищ, договоримся на будущее, если оно у нас все-таки какое-то общее случится: когда я пожелаю узнать, что у меня в глубине души происходит, сам тебя об этом попрошу. Понял?
– Если мы не договоримся, – Энрике очень сосредоточенно глядел на зеленоватое пятно на обоях в полуметре над кроватью, – у нас может не оказаться будущего вовсе.
– Так…
Айсман посмотрел на то же пятно. Внимательно. Пятно было светло-зеленым, с чем-то вроде белой пены по краю, а формой напоминало погрызенный гусеницами дубовый лист.
– Так, – тихо повторил он. – Это что было? Намек?
– Нет.
Голос Анны прозвучал неожиданно устало – словно девушка всего секунду назад сбросила с плеч средних размеров гору.
– Когда Рик хочет кому-то на что-то намекнуть, он заканчивает фразу словами «это намек»!
– А что же это было тогда? Может… угроза?
– Это была завуалированная угроза. Ты знаешь, что такое «вуаль», а, следопыт?
– Тряпочка такая… – буркнул Шемяка. – С дырдочками.
Он вдруг почти с ужасом подумал, что та очередь, к которой он был готов во время разговора… она бы решила проблему легко и просто. Двое приезжих издалека, не имеющие здесь даже случайных знакомых, – хватится их разве что хозяин этой квартиры и навряд ли раньше чем через пару дней.
Двадцать золотых монет. При том, что жизнь человека на побережье редко ценится дороже тех двух-трех пуль, которые тратятся на ее отнимание. И ему не раз уже приходилось убивать в расчете на куда меньшую прибыль. Те убитые, правда, сами были далеко не ангелами с небес – они лишь оказались менее проворными, не такими быстрыми… или просто неудачниками.
Эти двое тоже на ангелов не катят, а двадцать золотых – Сергей ни на миг не сомневался, что деньги есть, более того: был твердо убежден, что монеты зашиты где-то в одежде Анны. Маленький такой столбик золотых чешуек… это вам не тридцать сребреников, за которые, как шутливо повторял Феликс, не то что бога для креста – хороших гвоздей для креста в базарный день не выторгуешь. Тогда серебро было не в цене, разве что посуду старались подбирать… а сейчас новенькие монетки с медведем на аверсе охотно берут в любой лавчонке.
Так легко и просто – вскинуть и полоснуть свинцовой плетью.
Он подумал об этом почти с ужасом – а в следующий миг уже без всякого «почти» с облегчением почувствовал, что автомат потянул плечо вниз, будто весь превратился в литую свинцовую чушку.
Дурацкий детский стишок молнией полыхнул в голове Швейцарца в миг, когда они со штурмдесятником вышли из подъемной клети – лестница, разумеется, тоже имелась, но долгожданного гостя решили вознести к высшим с помощью лифта – и он увидел двух вытянувшихся у двери эсэсовцев личной стражи иерархов.
Снизу все выглядело еще более-менее – советские офицерские сапоги, начищенные до зеркального блеска. Дальше шли поножи вороненой стали, черные брюки, ремень – по виду опять-таки армейский. Слева к ремням были пристегнуты ножны мечей, справа – ничуть не менее деревянные кобуры-приклады «АПС» [4].
Выше уже начиналось подлинное произведение искусства – кожа с крыльев косматого нетопыря, в обиходе именуемого мешок зубов, пуговицы размером с довоенный пятак в виде стилизованных черепов. А венчал это сверкающее на манер елочной мишуры великолепие шлем, который Швейцарец при всем желании не мог классифицировать иначе чем кабуто.
Секунд пять Швейцарец, одновременно стараясь изгнать прочь чертов стишок, пытался припомнить, где и когда он мог видеть подобный же кошмарик. И он сумел: после короткого сопротивления память развернула перед ним мятый журнал из «заграничных» запасов Старика – не полувыцветшие «Guns», сквозь которые приходилось продираться с толстенным кирпичом англо-русского политехнического словаря наперевес, а раньше. Яркие, захватывающие дух картинки – комикс, так это называлось. Тот журнал был комиксом по фильму… какого-то американца с венгерской фамилией… Лукаш? И там главный злодей выглядел ну очень похоже.
Швейцарцу было бы очень смешно, если б не было так страшно.
Эти двое… вряд ли они толком знали историю тех, с кого скопировали детали униформы. Не до того было, особенно в первые послевоенные годы, когда у большинства переживших Судный день с трудом хватало сил выжить здесь и сейчас. Читать научились – и то хорошо, а то ведь кое-где и буквы пытались предать анафеме. Все равно… одна-две случайно пролистанных книги, вполуха слушаемые вечерние байки стариков о той, позапрошлой войне – кому она сейчас интересна?
Они не знают, сколько крови тянется за такими вот… черными мундирами.
Прав был Старик, ох и прав.
И где, спрашивается, для вас, бравы ребятушки, озеро найти? Большое, глубокое… и Чудское.
Дверь сама открылась навстречу Швейцарцу – точнее, ее распахнул человечек неопределенно-сорокалетнего возраста. Его занятие можно было с легкостью определить по бесчисленным чернильным пятнам на ладонях, цвет которых в результате неплохо гармонировал с шелковой синевой халата.
– Штурмдесятник Танг? Иерархи уже ждут… вас, брат Черный Охотник. Вы, десятник, пока останьтесь здесь.
– Я – сирота, – пробурчал Швейцарец.
– Все люди – братья по вере и крови, – заученно возразил человечек. – Так учит Основатель. Проходите.
– Все люди – возможно, – Швейцарец шагнул через порог, и человечек с неожиданным проворством захлопнул дверь, словно донельзя опасался чего-то или кого-то оставшегося снаружи, – а я – сирота.
Храмовник на несколько секунд застыл, а затем изобразил уголками рта бледное подобие улыбки.
– С печалью глубокой признаю, брат, хоть и крепка вера моя, но не даровано мне умение словом кротким вразумлять неведающих истины.
– Для этого у вас в родственниках есть штурмдесятник Танг. Он явно обладает выдающимися способностями к убеждению, не так ли?
Швейцарец почти настроился услышать в ответ пространное рассуждение о пастырях Господня стада и зубах их верных псов, но храмовник, видимо, счел его вопрос не нуждающимся в ответе.
– Иерархи ждут вас.
– А уборной тут нигде поблизости нет?
– Простите?
– Я пять часов не слезал с мотоцикла, – это было чистейшей, как родниковая вода, ложью, но единственный, кто был способен уличить в ней Швейцарца, только что остался за дверью, а стрелку было крайне интересно пронаблюдать за реакцией храмовника на подобное требование.
Секунды две тот пребывал в явном замешательстве, но не дольше.
– Вы можете воспользоваться этим углом, – чернильная лапка легла на левое плечо Швейцарца. – Я отвернусь.
– А это не причинит вам неудобств?
– Ничего такого, что я не смог бы вытерпеть до прихода служки, – храмовник вновь изобразил «улыбку Офелии». – Дело Храма мы ставим превыше всего.
…в особенности превыше всяких задирающих лапу шавок, мысленно закончил его фразу Швейцарец.
Затеянная им игра была дурацкой и с высокой вероятностью удостоилась бы желчно-ядовитой характеристики у Старика. Однако Швейцарец был полон решимости довести ее до логического финала и сожалел лишь о том, что полнота решимости не коррелирует с полнотой мочевого пузыря.
«Пожалуй, – подумал Швейцарец, – тот, кто проектировал данное сооружение, мог бы назвать и звание Вобана [2]и даже должность Карно в Комитете общественного спасения.»
И ведь снаружи были только цветочки. Ягодки прятались внутри, за серым бетоном стен, выглядывая лишь сверкающей золотом окантовкой загнутых крыш. Загнутых – потому что крыши принадлежали пагоде. Небольшой, однако вполне себе трехэтажной, в японском стиле – елочная игрушка, волшебный деревянный домик, только курьих ножек не видать. Чем-то похожа… ну да, похожа на донжон замка Окаяма. «Надо полагать, – подумал Швейцарец, – это, собственно, и есть Храм. Материальное воплощение идеи… так сказать. Неплохую конуру отстроил себе Основатель, и неудивительно, что сейчас, если верить слухам, он сидит в ней практически безвылазно – имей я возможность нагромоздить что-нибудь аналогичное, тоже бы шаг за порог ступить боялся, а ну как возьмут и сопрут?»
Протянувшаяся же к пагоде от ворот аккуратная дорога рассекала внутреннее пространство крепости словно бы на два совершенно разных мира, общим у которых было разве что солнце в зените. Справа – утоптанный до каменной твердости плац и три одинаково-безликие покатые коробки то ли казарм, то ли складов и гаражей. А слева на зеленой лужайке прихотливо выгибались в столетнем танце узловатые сосны. Рай и преисподняя на отдельно взятых десятинах – марширующие под барабанную дробь и хриплые вопли грешники на плацу имеют очень наглядный стимул сгонять с себя семь потов.
Контраст был ошеломляющий, и если неведомый проектировщик желал, чтобы впервые попавший за броневорота гость Храма чувствовал себя ушибленным пыльным мешком по макушке – что ж, где бы он сейчас ни пребывал, пусть принимает поздравления.
Но добила Швейцарца именно дорожка. Он меньше удивился б, окажись она асфальтовой, но дорога была мощеной, только не примитивными речными булыганами, а тесаным камнем. Очень старательно подогнанным. По сравнению с которой даже бордюры из бетонных столбов выглядели так себе.
Старик был прав, бормотал себе под нос Швейцарец, подрабатывая рулем, – проскочив едва ли не на полном ходу ворота, «уазик» эсэсовца резко сбавил скорость, и теперь Швейцарцу удавалось сохранить тяжеленный чоппер в равновесии лишь на зигзаге – он даже и не представляет, насколько он был прав. Бешеный буйвол их забодай, кто, какой джинн это все построил?! Какой старик Хоботабыч расстался с половиной своей бороды? Пять лет назад ничего этого не было и в помине… да что там пять, два года назад, когда Швейцарец гонялся по соседнему району за ватагой рябого Димыча, среди местных бродили только малосвязные слушки о каком-то затеянном храмовниками строительстве.
Бетона одного тут ушло… впрочем, бетон-то ладно – нашли какой-нибудь склад стройуправления главкомата. Но эти камни… эти, ядерный прах их побери, японские горные сосны! Как?! Откуда?! На амурском прогулочном теплоходике сплавали на остров Асахи и остров Фудзи?
Он был не на шутку удивлен и встревожен увиденным, но когда их маленький кортеж остановился у подножия храмовой лестницы, выскочивший из «уазика» и с нетерпением ожидавший, пока гость снимет свой шлем, штурмдесятник Храма со злостью констатировал: вся мощь и великолепие Первого Чуда Света Нового Мира не произвели на чертова еретика ровно никакого впечатления. На высящуюся перед ним пагоду Швейцарец смотрел с тем же холодным равнодушием, что и на тарелку борща пять часов назад.
Схожие со штурмдесятником чувства испытал и один из находящихся в пагоде людей – лицо знаменитого Черного Охотника он разглядывал в двадцатикратный бинокль.
– Даже бровью не повел, – раздраженно произнес он, опуская бинокль.
– А ты ждал, он слюни от восторга будет на дорожку ронять? – ехидно поинтересовались из глубины комнаты. – На манер деревенских олухов, что и в довоенные времена раз в год на здание райкома партии глазеть отправлялись?
– Вот не надо! – резко произнес стоявший у окна. – Не надо этого. Не такими уж дикарями мы тут до войны были. В столицах, может, и ахали… на ВДНХ или, там, в Петрогофе…
– В Петергофе, – с усмешкой поправил его собеседник, – и других Версалях. Довелось мне как-то одну поездочку ваших ударников колхозного труда курировать… епить-мать, перед неграми в отеле стыдно было.
– Вот из-за таких, как ты, Дягилев…
– Остынь!
Приказ, отданный вроде бы и не столь уж громко, был из тех, в звуках которых без труда слышится лязг металла… автоматного затвора. А порой даже и грохот выстрела.
– Нету больше ни Дягилева, – уже более спокойно продолжил полулежащий на диване толстяк в желто-красном шелковом халате, – ни Шитова. Есть только иерарх Дяо и иерарх Шио. Также есть дело, которое нам необходимо сделать совместными, подчеркиваю, совместными усилиями, потому что поодиночке не потянем. А если не потянем, сам понимаешь, штандартентысячник Шио: Орден, это тебе не какой-то там комсомол и даже не Слава КПСС. Персональными пенсиями для проигравших в нем еще лет сто никто заморачиваться не будет, поверь моему чутью.
– Да уж догадываюсь, – Шио резким движением захлопнул ставни. – Не глупей тебя.
– А если не глупей, почему ты все еше штандартен, а я уже обер? – парировал толстяк. – Хоть и партстаж, пардон, орденская выслуга у тебя почти на два года больше? Скажешь, не везло, скажешь, случая не было, не представилось?
– Не скажу.
– И правильно не скажешь, – кивнул Дяо. – Умный человек, как в песне поется, на везение не уповает. Ненадежная эта штука, везение, что в горах, что в жизни. Лучше выгляни за дверь и прикажи, чтобы гостю нашему по карманам не хлопали и вообще не досаждали.
– А оружие?
– Оружие, дорогой мой штандартентысячник, – толстяк потянулся лениво, словно налакавшийся сметаны котище, – он не отдаст. Если я правильно понимаю, что представляет собой этот Черный Охотник, то на предложение отдать свои пушки он отреагирует просто: развернется и уйдет. И знаешь, Шио, я совсем не уверен, что кто-либо в этой фортеции сумеет преградить ему путь.
– Ты из него прямо чудо-богатыря какого-то лепишь, – недоверчиво произнес тысячник. – Этого… как их… ниндзю! Сам же рассказывал: парень одними пукалками привык работать, без них он ноль. А пукалок ему и на взвод не хватит. Патроны ек!
– Шио, Шио, – иерарх укоризненно качнул подбородком. – Уж поверь мне, к моменту, когда его собственные, как ты выразился, патроны ек, ни в амуниции, ни в стволах для нее этот человек испытывать нужды не будет. Даже если хотя бы половина слухов о нем имеет что-то общее с реальностью. А скажу тебе по большому секрету, из нескольких рапортов моих людей, личных таких людишек, можно сделать вывод, что слухи эти если и лгут, то в сторону преуменьшения.
Пожав плечами, Шио направился к двери, но, не дойдя пару шагов, вновь развернулся к толстяку.
– Тогда, – сказал он, – я тем более не понимаю. Если он и впрямь настолько опасен, зачем тянуть его в дело? Лишний геморрой для головы?
– Хороший меч должен быть острым, – наставительно произнес обертысячник.
Ответную фразу Шио толстяк не услышал – тот пробормотал ее очень тихо, уже открывая дверь, так что слова «Хороший меч в первую очередь должен быть послушным хозяину» были заглушены лязгом замка.
САШКА
– Если твой хозяин согласится, – прошипел из угла Макс, – значит, он дурак.– Ты-то что понимаешь в болотах? – огрызнулся я.
– В болотах – ничего! – «АКМС» едва заметно качнул мушкой. – Я зато в людях разбираюсь… да, побольше твоего! Мне, знаешь ли… тебя, сопляка, еще ни в каких проектах не было, когда на мне пятый призыв сборку-разборку на секундомер тренировал. И повидал я…
– Крышу склада армейского резерва ты повидал, – перебил я его. – Сквозь щель в ящике и слой консервационной смазки!
Точно знать подобные детали Максовой биографии я, разумеется, не мог, бил наугад, но логика подсказывала, что, прослужи старый задавака непрерывно с момента выпуска, быть бы ему сейчас ржавой трухой. По крайней мере, уж куда более разболтанным, чем выглядит.
– Я…
– Помолчи, Макс.
Будь Макс человеком, я бы сказал, что он в ответ наградил Эмму очень обиженным взглядом.
– Не мешай ему, – черная винтовка слегка повела магазином. – Разве не видишь? Он думает…
В этом она была права на все сто три процента, хуже было другое – чем больше я думал, тем больше я переставал понимать происходящее.
Двадцать золотых. Чертовски большие деньги. По здешним меркам, так просто состояние – приисков и россыпей тут не было и не предвидится. Разве что счесть таковым призрачный шанс наткнуться в одном из скелетов – городов-руин – на сейф Ювелирторга, но мечтающие о подобном олухи куда чаше находят ЗКЗ [3], тараканью стаю или крысиную чуму.
За такую плату и требовать должны соответственно: помочь перестрелять все кланы, сходить в рейд к Каспийскому океану… достать луну с неба и нарезать ее мелкими ломтиками для бутербродов. А показать дорогу до Большого Острова, не провести, заметьте, оберегая от тысячи и одной болотной напасти, просто показать… или у парочки карманы просто лопаются от золота и они его чуть ли не горстями готовы направо и налево расшвыривать, лишь бы с собой не тащить…
…или в этом предложении подвох размером с Уральские горы.
…или…
И тут до меня дошло.
Они бегут! Удирают, сломя голову, загнанно хрипя и боясь оглянуться назад. И не разбирая дороги. Лишь бы только оставить между собой и тем – за спиной! – как можно большее расстояние.
Все сразу встало на свои места – и лихорадочная двухнедельная гонка через всю Сибирь, и соседство Эммы с Максом, и немыслимо щедрая плата. Легло ровно, как патроны в магазин.
Кроме одного, сообразил я, торчащего не то чтобы поперек остальных, но всерьез выбивающегося из общего ряда, грозя моей новорожденной теории клином подачи.
Почему именно Большой Остров?
Ответов на этот вопрос сам же я мог бы с ходу напридумывать великое множество. Например, так им посоветовал кто-то на Востоке, еще до бегства. Или уже здесь – они в городе со вчерашнего дня минимум и вряд ли за все это время разговаривали с одним только скупщиком. А может, им просто название понравилось. Брякнул же однажды Сапер, что «багровые лужи» – звучит чертовски романтично… в качестве именования для полусотни гектаров отравленного какой-то гадостью болота.
К сожалению, все мои ответы были плохи уже тем, что не нравились мне самому.
Спасаясь от кошмаро-страхо-ужаса, человек может голым и босым сигануть из окна и пробежать километров пять-десять. Но две недели в поезде – это, как ни крути, уйма свободного времени для размышлений, а наша парочка и на старте своего забега, похоже, была малость предусмотрительнее кабаньего стада.
Так почему же Большой Остров?
В поисках ответа я попытался суммировать все, что знал о данной географической недостопримечательности. Вышло немного – тамошний скелет основательно излазили и распотрошили еще полулегендарные первые следопыты. «Полу» – потому что некоторых из них до сих пор можно лицезреть – кого в живом виде, а кого и мумией… светящейся по ночам.
Соответственно, к тому времени, как в промысел пришли мы с Айсманом, Большой Остров был уже мало кому интересен. Два раза мы на нем все же побывали, но и в первый, и во второй Остров требовался командирам рейд-группы лишь для организации промежуточной базы – разгонной ступени, как называл это Космонавт, который, правда, никаким космонавтом не был, просто служил до войны то ли в Плисецке, то ли даже на самом Байконуре. В глубь острова ради этого забираться резона не было. Последние года полтора Большой Остров и вовсе старались обходить стороной – он приглянулся сразу нескольким кланам, уже устроившим, если верить слухам, две-три войнушки по его разделу и переделу. «Механики Смерти», говорят, даже соорудили настоящий форт и пересидели в нем прошлую зиму, но в это я согласен был поверить не раньше, чем увижу их Бастилию сам, лично. Зимой и на побережье-то не сладко, а уж на болотах… это либо сидеть в воротах армейского склада и при этом уметь жать ногой на спуск второго пулемета – пока руки меняют перегретый ствол у первого. Либо родиться болотником.
Глава 4
А после, слив бензин и запустив реактор,
Он быстро допахал гречиху и овес.
Поднялся в небо наш простой советский трактор
И улетел обратно в свой родной колхоз.
ШЕМЯКА
– Знаешь, что я тебе скажу, – в последний момент Сергей сдержался и заменил «девочка моя» на «Анна Батьковна».– Анна!
– Знаешь, что я тебе скажу, просто Анна. Чего-то ты темнишь. Слишком уж это заманчиво, чтобы на правду походить.
– Всю правду тебе знать вовсе не обязательно, – девушка отпила глоток и, не глядя, поставила пиалу обратно на поднос. – Меньше знаешь, лучше спишь! Твоя работа – довести нас до Большого Острова, а все прочее касается только меня и Рика.
– Может, у вас на Востоке, – отозвался Айсман, – и в самом деле хорошо спят самые незнающие, но здесь у нас дело обстоит совсем иначе. Чем больше знаешь, тем больше шансов лечь так, чтобы к утру от тебя не осталась груда обглоданных костей.
– Послушай, ты… – Анне совладать с эмоциями, судя по ее лицу, удавалось ценой куда больших усилий, чем Сергею. – Ты не единственный следопыт в этом проклятом городе. И уж точно не единственный на всем здешнем Господом и сатаной проклятом побережье. Хоть ты, если верить россказням, нам и подходишь более прочих, за двадцать золотых мы можем нанять целую команду проводников ничуть не хуже.
– Рейд-группу.
– Что?
– Команда следопытов, идущая в рейд по болотам, именуется рейд-группой, – пояснил Айсман. – Так принято говорить «на всем здешнем Господом и сатаной проклятом побережье».
Анна фыркнула.
– Всю жизнь только это и мечтала узнать, – пропела она, насмешливо глядя в лицо следопыту. – Ночи напролет не могла заснуть, с боку на бок ворочалась и гадала: как вы называете себя каждый раз, когда лезете в ваши вонючие болота за очередной грудой ржавого железа.
– Что ж, – Шемяка пожал плечами. – Зато теперь можешь спать спокойно.
– Не смогу, – мотнула головой девушка. – Меня теперь будет мучить другая загадка.
– Какая же?
– Ты и вправду такой козел или зачем-то прикидываешься?
– Прикидывается, – уверенно проронил Энрико, прежде чем Сергей начал открывать рот для по-настоящему достойного ответа. – При этом наверняка еще и хохочет в глубине души над двумя дураками с Востока.
– Одним дураком, – с ухмылкой уточнил Шемяка. – Одним дураком и одной дурой. Это во-первых.
– А во-вторых?
– А во-вторых, давай, дорогой товарищ, договоримся на будущее, если оно у нас все-таки какое-то общее случится: когда я пожелаю узнать, что у меня в глубине души происходит, сам тебя об этом попрошу. Понял?
– Если мы не договоримся, – Энрике очень сосредоточенно глядел на зеленоватое пятно на обоях в полуметре над кроватью, – у нас может не оказаться будущего вовсе.
– Так…
Айсман посмотрел на то же пятно. Внимательно. Пятно было светло-зеленым, с чем-то вроде белой пены по краю, а формой напоминало погрызенный гусеницами дубовый лист.
– Так, – тихо повторил он. – Это что было? Намек?
– Нет.
Голос Анны прозвучал неожиданно устало – словно девушка всего секунду назад сбросила с плеч средних размеров гору.
– Когда Рик хочет кому-то на что-то намекнуть, он заканчивает фразу словами «это намек»!
– А что же это было тогда? Может… угроза?
– Это была завуалированная угроза. Ты знаешь, что такое «вуаль», а, следопыт?
– Тряпочка такая… – буркнул Шемяка. – С дырдочками.
Он вдруг почти с ужасом подумал, что та очередь, к которой он был готов во время разговора… она бы решила проблему легко и просто. Двое приезжих издалека, не имеющие здесь даже случайных знакомых, – хватится их разве что хозяин этой квартиры и навряд ли раньше чем через пару дней.
Двадцать золотых монет. При том, что жизнь человека на побережье редко ценится дороже тех двух-трех пуль, которые тратятся на ее отнимание. И ему не раз уже приходилось убивать в расчете на куда меньшую прибыль. Те убитые, правда, сами были далеко не ангелами с небес – они лишь оказались менее проворными, не такими быстрыми… или просто неудачниками.
Эти двое тоже на ангелов не катят, а двадцать золотых – Сергей ни на миг не сомневался, что деньги есть, более того: был твердо убежден, что монеты зашиты где-то в одежде Анны. Маленький такой столбик золотых чешуек… это вам не тридцать сребреников, за которые, как шутливо повторял Феликс, не то что бога для креста – хороших гвоздей для креста в базарный день не выторгуешь. Тогда серебро было не в цене, разве что посуду старались подбирать… а сейчас новенькие монетки с медведем на аверсе охотно берут в любой лавчонке.
Так легко и просто – вскинуть и полоснуть свинцовой плетью.
Он подумал об этом почти с ужасом – а в следующий миг уже без всякого «почти» с облегчением почувствовал, что автомат потянул плечо вниз, будто весь превратился в литую свинцовую чушку.
ГОСТЬ ХРАМА
«По рукам, по ногам, бей его тут и там, а-а-а-а потом с размаху прямо в зубы!»Дурацкий детский стишок молнией полыхнул в голове Швейцарца в миг, когда они со штурмдесятником вышли из подъемной клети – лестница, разумеется, тоже имелась, но долгожданного гостя решили вознести к высшим с помощью лифта – и он увидел двух вытянувшихся у двери эсэсовцев личной стражи иерархов.
Снизу все выглядело еще более-менее – советские офицерские сапоги, начищенные до зеркального блеска. Дальше шли поножи вороненой стали, черные брюки, ремень – по виду опять-таки армейский. Слева к ремням были пристегнуты ножны мечей, справа – ничуть не менее деревянные кобуры-приклады «АПС» [4].
Выше уже начиналось подлинное произведение искусства – кожа с крыльев косматого нетопыря, в обиходе именуемого мешок зубов, пуговицы размером с довоенный пятак в виде стилизованных черепов. А венчал это сверкающее на манер елочной мишуры великолепие шлем, который Швейцарец при всем желании не мог классифицировать иначе чем кабуто.
Секунд пять Швейцарец, одновременно стараясь изгнать прочь чертов стишок, пытался припомнить, где и когда он мог видеть подобный же кошмарик. И он сумел: после короткого сопротивления память развернула перед ним мятый журнал из «заграничных» запасов Старика – не полувыцветшие «Guns», сквозь которые приходилось продираться с толстенным кирпичом англо-русского политехнического словаря наперевес, а раньше. Яркие, захватывающие дух картинки – комикс, так это называлось. Тот журнал был комиксом по фильму… какого-то американца с венгерской фамилией… Лукаш? И там главный злодей выглядел ну очень похоже.
Швейцарцу было бы очень смешно, если б не было так страшно.
Эти двое… вряд ли они толком знали историю тех, с кого скопировали детали униформы. Не до того было, особенно в первые послевоенные годы, когда у большинства переживших Судный день с трудом хватало сил выжить здесь и сейчас. Читать научились – и то хорошо, а то ведь кое-где и буквы пытались предать анафеме. Все равно… одна-две случайно пролистанных книги, вполуха слушаемые вечерние байки стариков о той, позапрошлой войне – кому она сейчас интересна?
Они не знают, сколько крови тянется за такими вот… черными мундирами.
Прав был Старик, ох и прав.
И где, спрашивается, для вас, бравы ребятушки, озеро найти? Большое, глубокое… и Чудское.
Дверь сама открылась навстречу Швейцарцу – точнее, ее распахнул человечек неопределенно-сорокалетнего возраста. Его занятие можно было с легкостью определить по бесчисленным чернильным пятнам на ладонях, цвет которых в результате неплохо гармонировал с шелковой синевой халата.
– Штурмдесятник Танг? Иерархи уже ждут… вас, брат Черный Охотник. Вы, десятник, пока останьтесь здесь.
– Я – сирота, – пробурчал Швейцарец.
– Все люди – братья по вере и крови, – заученно возразил человечек. – Так учит Основатель. Проходите.
– Все люди – возможно, – Швейцарец шагнул через порог, и человечек с неожиданным проворством захлопнул дверь, словно донельзя опасался чего-то или кого-то оставшегося снаружи, – а я – сирота.
Храмовник на несколько секунд застыл, а затем изобразил уголками рта бледное подобие улыбки.
– С печалью глубокой признаю, брат, хоть и крепка вера моя, но не даровано мне умение словом кротким вразумлять неведающих истины.
– Для этого у вас в родственниках есть штурмдесятник Танг. Он явно обладает выдающимися способностями к убеждению, не так ли?
Швейцарец почти настроился услышать в ответ пространное рассуждение о пастырях Господня стада и зубах их верных псов, но храмовник, видимо, счел его вопрос не нуждающимся в ответе.
– Иерархи ждут вас.
– А уборной тут нигде поблизости нет?
– Простите?
– Я пять часов не слезал с мотоцикла, – это было чистейшей, как родниковая вода, ложью, но единственный, кто был способен уличить в ней Швейцарца, только что остался за дверью, а стрелку было крайне интересно пронаблюдать за реакцией храмовника на подобное требование.
Секунды две тот пребывал в явном замешательстве, но не дольше.
– Вы можете воспользоваться этим углом, – чернильная лапка легла на левое плечо Швейцарца. – Я отвернусь.
– А это не причинит вам неудобств?
– Ничего такого, что я не смог бы вытерпеть до прихода служки, – храмовник вновь изобразил «улыбку Офелии». – Дело Храма мы ставим превыше всего.
…в особенности превыше всяких задирающих лапу шавок, мысленно закончил его фразу Швейцарец.
Затеянная им игра была дурацкой и с высокой вероятностью удостоилась бы желчно-ядовитой характеристики у Старика. Однако Швейцарец был полон решимости довести ее до логического финала и сожалел лишь о том, что полнота решимости не коррелирует с полнотой мочевого пузыря.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента