Устименко Татьяна. Звезда моей души

   – Воистину так, – покорно подтвердила коленопреклоненная девушка, тщательно скрывая обуревающие ее сомнения.
   «И все же хоть я и служу тебе, но все больше верую в его правоту! Ведь перед самой смертью он все-таки отринул твою черную милость, и его раскаявшаяся душа вознеслась высоко, в наполненное светом небо! – подумала жрица, предавшись дорогим ее сердцу воспоминаниям. – Клянусь, в миг его праведной кончины я явственно расслышала шелест крыльев белоснежных мантикор, унесших душу прощенного Финдельберга к подножию престола бога Шарро! А значит, ему удалось избежать Тьмы и твоих черных объятий, Банрах…»
   – Она родилась вопреки моему желанию, – продолжала вещать богиня, не заметив мысленного отступничества своей жрицы, внешне демонстрирующей похвальное послушание и преданность. – Родилась наперекор влиянию Проклятой эпохи, своим появлением дав всему Лаганахару слабую надежду на спасение и новое возрождение. Но я не позволю…
   До слуха жрицы, испуганной столь очевидным проявлением гнева богини, вдруг донесся громкий треск, недвусмысленно указывающий на то, что мраморная статуя змееликой силится сойти со своего постамента. И на краткий миг жрице померещилось, что Банрах вот-вот сможет воплотить свою дерзкую попытку! К счастью, этого не произошло. Богиня разочарованно вздохнула, проклиная свои каменные оковы:
   – Ненавистные Неназываемые, ну почему они не дали мне возможность хотя бы временно обретать физическую плоть на территории Блентайра? Почему они наделили данным правом лишь этого велеречивого слюнтяя, моего братца Шарро?
   Вопрос повис в воздухе.
   – Но все равно, – мстительно пообещала Банрах, – я не позволю какой-то там девчонке, пусть даже несущей его дар и объединившей в себе уникальные способности правителей всех трех эльфийских кланов, разрушить мои планы. Не позволю сотворить подобное ни ей… – тут ее интонации обрели доселе невиданную жесткость, – ни этому смазливому мальчишке, потомку Адсхорна Полуденного!
   – О-о-о, наследник морских эльфов?! – потрясенно вымолвила шокированная подобной откровенностью жрица.
   – Да, – пренебрежительно фыркнула богиня. – Еще один избранный полукровка, появившийся в результате смешения рас людей и Полуденных эльфов, правнук Адсхорна, единокровного брата Эврелики, Повелительницы мантикор!
   Зеленые глаза жрицы восхищенно расширились, но увлеченная своей ненавистью богиня не заметила и этой столь красноречивой реакции, свидетельствующей о многом.
   – Я лично позабочусь о будущем нашего прекрасного мальчика, – многозначительно произнесла змееликая, и сия, казалось бы, безобидная фраза не сулила ничего хорошего незадачливому объекту ее пристального внимания. – А ты, дочь моя, – тут жрица вновь послушно склонила голову, – на время покинешь храм и станешь моими тайными ушами и глазами, призванными выследить напророченную девчонку, остановить ее и не подпустить к Запретным горам! Приказываю – найди верный способ и выполни мое поручение! Пусть я слепа, но, к счастью, у меня имеется кое-что получше, чем глаза…
   Раздался стук, и на пол храма упал небольшой стеклянный шарик, подкатившийся точно к ногам жрицы.
   – Спрячь его в своей одежде, и тогда я смогу постоянно следить за твоими перемещениями, – приказала богиня.
   – Я должна выследить Наследницу и убить ее? – чересчур взволнованно переспросила жрица, но ее возбуждение опять ускользнуло от внимания богини, слишком высокомерной для того, чтобы снизойти до чуткости к своей пастве, и чрезмерно эгоистичной, чтобы правильно оценить важность подобной реакции. А зря, ведь именно в непроизвольных эмоциях и кроется истинная суть поведения.
   – Убить? – Богиня издевательски рассмеялась. – Нет, тебе это не под силу. Попытайся ее остановить, выведай ее тайны, вотрись к ней в доверие. Я хочу знать, способна ли она осуществить пророчество Неназываемых и каким образом я могу предотвратить их возвращение.
   – Но возможно ли вообще совершить требуемое деяние – предотвратить грядущее исполнение пророчества Неназываемых, начертанное на стенах Немеркнущего Купола? – непритворно изумилась изрядно озадаченная жрица, подбирая с пола подарок Банрах.
   – Возможно! – повелительно рыкнула богиня. – Ибо Неназываемые спят вечным сном и уже не правят этим миром, а значит, не помешают мне и не помогут ей. Иди, дочь моя, и да пребудет с тобой Тьма!
   Всерьез обеспокоенная возложенной на нее миссией, кажущейся совершенно невыполнимой, жрица рассеянно пожала плечами, поднялась с колен и покинула храм. На выходе она благоговейно сняла свою длинную черную тунику, отороченную золотой каймой, и сменила на простое дорожное платье. Зеленоглазая девушка педантично расчесала доселе свободно распущенные по плечам волосы и заплела их в тугую косу, спускающуюся ниже лопаток. На смену храмовому одеянию она выбрала узкие штаны из лосиной кожи, плотно облегающие ее мускулистые ноги, простую серую шерстяную рубашку, замшевый, обшитый железными бляшками жилет и перевязи двух коротких акинаков^[2], крест-накрест перечеркнувших ее крепкую спину.
   Девушка опустила шарик – змеиный глаз, переданный ей богиней Банрах, – в нагрудный карман жилета и заботливо поправила ножны мечей так, чтобы они оказались точно под руками. Не замечая ничего вокруг и полностью погрузившись в свои нелегкие думы, она, стройная и прекрасно сложенная, красивая даже в столь неброском наряде, упруго сбежала по ступеням храма, немедленно смешавшись с заполняющей городские улицы толпой, неспособной распознать удачно замаскированную жрицу зловещей богини.
   Но при этом на лице прекрасной воительницы сохранялось прежнее озабоченное выражение, а на ее высоком загорелом лбу, свидетельствующем о недюжинном уме, залегла глубокая морщинка – неоспоримый признак терзающих душу сомнений. О нет, движущим мотивом ее преданности змееликой Банрах являлись отнюдь не твердые моральные принципы или личный выбор всесильной богини в качестве покровительницы, а нечто совершенно другое. Это было куда более сильное и потаенное чувство. Зеленоглазой воительницей руководил страх.
   Страх – каким разным он бывает! Как часто мы испытываем страх, боясь утратить любовь или потерять власть, лишиться богатства или остаться без крова и средств к существованию. Страх имеет множество причудливых форм и всевозможных обличий, неустойчиво колеблясь между уродливым гротеском: паникой, вызывающей презрение храбрецов, или же достигая вершин ослепительного самопожертвования: страсти, свойственной воспеваемым в балладах героям. Но страх вооруженной парными акинаками девушки был совсем иного рода.
   Отойдя на значительное расстояние, жрица обернулась на прощание, хмуро разглядывая темную махину храма, имеющую очертания огромного паука и грузно нависающую над вымощенной брусчаткой площадью. Неосторожные прохожие, по той или иной причине вынужденные посещать именно эту часть Блентайра, торопливо кланялись, отдавая дань уважения, положенную змееликой богине, и чуть ли не бегом устремлялись на противоположную сторону улицы, не смея дышать до тех пор, пока не покинут отбрасываемую храмом тень.
   Богиня Банрах являлась официальной покровительницей Лаганахара, но при этом мало кто из истово молящихся ей прихожан испытывал искреннее чувство симпатии к этой кровожадной убийце, питающейся человеческим мясом. Да, она сдерживала наступление пустыни, обеспечивая выживание тысяч за счет приносимых в жертву единиц, но над столицей королевства витала плотная, никогда не исчезающая, а, наоборот, все сгущающаяся аура всеобщего страха, ибо никто не знал, чью жизнь потребует ненасытная богиня на следующий день. Но девушка с акинаками опасалась вовсе не храмового котла…
   Человек ощущает себя счастливым, лишь живя в согласии с собой и реализуясь как личность в миру. Зеленоглазая жрица пока не ощущала себя счастливой: внутренне она разрывалась между навязанными матерью правилами, ибо ее покойная матушка много лет подряд занимала пост верховной жрицы богини Банрах, и завещанием, оставленным ей одним горячо любимым человеком, который, достигнув весьма преклонного возраста, скончался несколько недель назад. В глубине души признавая правоту его завещания и ужасаясь злодеяниям богини, молодая жрица впала в глубокое уныние и ощущала себя поистине несчастной. С детства вдолбленный матерью догмат беспочвенного долга перед богиней вступил в неравную борьбу с врожденным стремлением к справедливости. И надо признать – последнее уже сильно перевешивало.
   В отрочестве юная воительница чрезвычайно боялась не оправдать ожиданий матери, прочившей ее на свое место в храме. Образ богини Банрах ни в коей мере не соответствовал представлениям о чести и доблести, но девушка безропотно приняла навязанные обеты, следуя традициям семьи, ведь жрицами змееликой служили и ее бабушка, и прабабушка, и прапра… К сожалению, мы слишком часто отвергаем истинный зов своего сердца, взамен совершая благоразумные поступки, которых ждут от нас близкие.
   Позднее, повзрослев и поумнев, зеленоглазая воительница начала испытывать вполне здравые опасения перед грядущим одиночеством – единственным спутником жриц кровавой богини. На их долю редко выпадала возможность любить и быть любимой. Наследие, полученное из рук умирающего мужчины, стало единственным лучиком света, забрезжившим в беспроглядном мраке унылого существования и давшим зримую надежду на нечто большее, лучшее, значительное… Но тут, будто назло, она получила это роковое поручение богини, довершившее сумбур, царивший в душе. И теперь она боялась своей возможной несостоятельности, неспособности исполнить обещание, данное умирающему мужчине и значившее так много.
   В ее мыслях поселился хаос, сердце словно резали тупым ножом – все это вызывало желание бежать незнамо куда и немедленно что-то делать. Да, делать хоть что-нибудь, лишь бы не стоять на месте, не плыть бездеятельно по стремительному руслу судьбы, неумолимо несшему навстречу чему-то странному, отталкивающему и притягательному одновременно.
   Она мечтала о многом из того, чего еще не познала: о любви, настоящей дружбе и даже о том, что считалось в Лаганахаре преступным и недопустимым, – о встрече с проклятыми расами. А особенно отчетливо она осознавала властное вмешательство в свою доселе серую и обыденную жизнь некоего высшего рока или фатума, одинаково беспощадного и к могущественным богам, и к обычным смертным. Исподволь, не признаваясь в том самой себе, она давно жаждала перемен, но, однако, стушевалась и заробела при первом их приближении. А впрочем, судьба – это ведь и есть то, что случается с нами именно тогда, когда мы хотим ее изменить.
   Итак, девушка с акинаками никак не могла решить, на радость или на беду она получила загадочное поручение богини, начисто перечеркнувшее ее размеренную прошлую жизнь. Отныне она вступала в полосу непредсказуемых приключений, опасных, но, безусловно, волнующих и важных для участи всего королевства. Она не знала, сумеет ли обрести столь желанный мир в душе, и поэтому мудро постановила не торопить события, а стойко принимать их и относиться по-философски спокойно ко всему, что встретится на пути. Ведь если ты бессилен перед грядущими испытаниями, которым надлежит произойти помимо твоего желания, остается одно: боишься сглазить свое счастье – наплюй на него. И делов-то.
   Приняв такое решение, воительница облегченно хмыкнула и уже куда бойче застучала подковками на каблуках сапог, направляясь прочь от храма. Избавившись от необходимости принимать ответственность за нелегкие реалии текущего момента, она почувствовала, как ее настроение постепенно улучшается. Следующий виток событий оказался отсрочен на неопределенное время, что давало возможность передохнуть да набраться сил, готовясь к опасному балансированию между заданием богини и велением собственной души и сердца.
   А о том, что случается с предавшими Банрах отступниками, она тогда как-то не подумала.
   Громкий размеренный звук ворвался в мой сон, властно скомандовав: «Пора вставать». То звонил главный монастырский колокол, возвещающий о наступлении нового дня. Все как обычно.
   Не сдержавшись, я с протяжным завыванием зевнула во весь рот, с трудом разлепляя не желавшие раскрываться веки. Не зря, видать, талдычит брат Флавиан, вбивая в наши легкомысленные головы здравую мысль: «Чтобы выспаться, нужно ложиться спать не в тот день, в который придется просыпаться». Да разве мы его слушаем? А зря, ибо вот до чего доводят самодеятельные ночные прогулки и хронический недосып: день начинается из рук вон плохо, а худшей приметы, чем неудачно начатый день, пожалуй, не придумать. Хотя иногда мне кажется, вера в приметы есть не что иное, как самое удобное оправдание собственных неудач, особенно любимое дураками и шалопаями. А посему если сегодняшний день сложится неблагополучно, то винить в этом мне следует лишь нерадивую себя.
   Вполне удовлетворившись столь самокритичным выводом, я лениво перевернулась на бок и несколько мгновений бездумно любовалась пылинками, танцующими в столбе струящегося из окна света. В простенке между двумя оконными проемами стояла статуя богини Банрах, находящаяся здесь с незапамятных времен. Искусный мастер вырезал изображение охранительницы всех людей из цельного ствола карликового лавра, и ровно в полдень, когда древесина изваяния нагревалась от разливающегося по спальне тепла, от статуи начинал исходить едва уловимый маслянистый аромат, навевавший грезы о дальних странствиях и заморских городах. Глядя на статую, я поняла, как мне будет ее не хватать…
   «Не хватать? Это еще почему?» – удивилась я и, случайно ухватившись за эту подсознательную мысль, тут же чуть не подпрыгнула на тюфяке, звонко хлопнув себя ладошкой по лбу. И с чего я вдруг приняла наступивший день за обыденный и рядовой? Вот ведь, все позабыла от недосыпания, растяпа! Да ведь нынче же состоится церемония выбора учеников! И, подгоняемая своим открытием, я резво соскочила с постели, торопясь реализовать давний, тщательно продуманный план.
   К счастью, пока я никуда не опоздала. Половина девочек уже проснулись и одевались, стараясь придать себе как можно более опрятный вид, но моя ближайшая соседка и подруга – рыхлая, высокая Пиолина – еще сладко посапывала, по излюбленной детской привычке сложив руки под пухлой щекой. Осторожно, чтобы не разбудить подругу, я быстро накинула плащ на плечи и выскочила из комнаты, ведь мне очень хотелось не пропустить приезд представителей гильдий.
   Построенный добрую пару, а то и тройку сотен лет назад, монастырь богини Банрах представляет собой некрасивое, приземистое, какое-то кургузое здание, неаккуратно сложенное из серого известняка. Наверное, в те счастливые прошедшие годы климат Лаганахара еще не настолько сильно подвергался губительному дыханию Пустоши, поэтому здание нашей святой обители строилось с завидным размахом, что позднее стало восприниматься как неоправданное расточительство.
   Сейчас в королевстве экономят на всем. Мертвая, лишенная воды и растительности пустыня, называемая у нас Пустошью, все ближе подступала к границе Блентайра, неся с собой дневную жару и ночной холод, шквальные порывы колючего, насыщенного песком ветра, голод и смерть. Не дождавшиеся дождя деревья засыхали на корню, поэтому в столице стало совсем туго с топливом, а цены на продовольствие взлетели до небес. Детей с каждым годом рождалось все меньше, но даже такое незначительное количество вступающих во взрослую жизнь людей оказывалось непростительной роскошью, обременительным излишком для стремительно нищающего королевства.
   Впрочем, по слухам, за пределами Лаганахара дела обстояли намного хуже. Здесь, в Блентайре, жрецы Банрах еще умудрялись кое-как противостоять жестокому натиску пустыни, с помощью богини сдерживая напирающий из Пустоши песок на самых подступах к городу. Но защита змееликой стоила дорого, очень дорого… И как утверждали мудрые чародеи, во всем следовало винить мстительных Полуночных эльфов, перед бегством из Блентайра проклявших свое белостенное детище, свою бывшую столицу. Так стоит ли удивляться, что в Лаганахаре так исступленно ненавидят этих крылатых выродков!
   В открытой со всех сторон галерее, соединяющей девичью башню и центральный корпус монастыря, было довольно прохладно, но я почти не обращала внимания на малоприятный, но сейчас весьма незначительный для меня дискомфорт. На дворе стоял самый разгар солотвора^[3], но я могла бы по пальцам пересчитать все теплые дни, пришедшиеся на этот весенний сезон. Утром, пока медленно восходящее светило еще не успевало прогреть толстые монастырские стены, в галереях обители царили сырость и промозглый, чуть ли не зимний холод. А дрова стали слишком дорогим товаром, недоступным для нищей монастырской общины. Нет, все-таки это жуткое расточительство – строить настолько огромные здания.
   Почти спрятавшись за одну из колонн, поддерживавших массивный свод нашей обители, я, ожидая увидеть пыль, поднятую конскими копытами, жадно вглядывалась в расстилающуюся впереди дорогу, ровная лента которой терялась сразу же за поворотом. Как только увижу пыль, сразу станет понятно: они едут! Но свежий утренний воздух оставался все таким же чистым и бесконечно равнодушным к терзающему меня ожиданию.
   Здравомыслящей частью своего сознания, не заинтригованной предвкушением, я отстраненно понимала: все остальные девочки, особенно те, которым, как и мне, предстоит сегодня пройти церемонию, продолжают суетиться в спальне, копошась и толкаясь, словно муравьи. Именно в эту минуту они выбирают рубашки почище и тщательно расчесывают волосы, заплетая их в тугие косы. Интуитивное девичье кокетство, вызванное желанием понравиться, а еще сильнее – диким страхом перед жертвенным котлом.
   Законы нашего мира суровы, но справедливы. Дети, перешагнувшие шестнадцатилетний рубеж, имеют право лишь дважды участвовать в церемонии выбора учеников. Так они испытывают удачу и определяют свой будущий жизненный путь. Тот же, кто дважды останется невыбранным и отвергнутым всеми гильдиями, уже не сможет приносить пользу королевству, честно зарабатывая свой кусок хлеба. А в нынешние трудные времена Лаганахар не имеет возможности кормить никчемных изгоев и бездельников. Дальнейшая участь детей, не попавших в какую-либо гильдию, печальна: их ждет острый нож жрецов и жертвенный котел в храме Банрах. Наша наидобрейшая богиня не оказывает милости даром, ведь она тоже хочет кушать.
   Но даже теперь, в эту поистине судьбоносную минуту, вся суета, связанная с прихорашиванием, почему-то показалась мне ненужной, второстепенной, малозначительной мелочью. Мне вдруг подумалось, что представители гильдий не станут глупить, в первую очередь оценивая чью-то эффектную копну волос или же выискивая грязные пятна на штанах своих потенциальных воспитанников. Наверняка процессом отбора учеников занимаются мудрые люди. А они-то просто обязаны разделять мое мнение о том, что все самое главное и ценное сокрыто внутри нас и уж точно не нуждается в банальном очковтирательстве.
 
   Углубившись в самоанализ, я чуть не пропустила появление двух экипажей, в каждый из которых была впряжена четверка лошадей – чудо из чудес в Лаганахаре. Лошадей в городе содержалось мало, по пальцам пересчитать можно, и почти все они находились в собственности наиболее уважаемых гильдий – Чародеев, Воинов, Охотников. Не учитывая королевский двор, конечно. Все прочие гильдии вряд ли имели возможность позволить себе такую роскошь, как дюжина великолепных скакунов, хотя Элали иногда рассказывала о некоей знаменитой куртизанке с улицы Сладких Поцелуев, горделиво гарцующей на симпатичной белой кобылке, подаренной ей богатым поклонником. Смакуя подробности жизненных перипетий этой роскошной девицы, моя подруга экзальтированно постанывала и патетично закатывала глаза, вздрагивая от обуревающей ее зависти.
   – Элали, – шокированно протянула я, выслушав нескромно озвученные мечтания подруги, – неужели ты хочешь стать продажной женщиной?
   – А что в этом плохого? – насмешливо парировала подруга. – В нашем мире продается и покупается все: титулы, связи, родословные. То же самое происходит и с женщинами, причем как с неприличными, так и с вполне приличными!
   – Приличные девушки не продаются! – убежденно изрекла я.
   Элали посмотрела на меня с откровенной жалостью, изумляясь демонстрируемой мной наивности:
   – Продаются. Только стоят они намного дороже!
   Но я упрямо мотала головой, не желая соглашаться с ее доводами, хотя в глубине души все-таки осознавала правоту своей не по-детски циничной подруги. Увы, наш суровый мир действительно не прощает слабость и беззащитность, с младенчества приучая детей отстаивать свободу всеми доступными способами, включая применение зубов и когтей. Если ты намереваешься выжить, а не сдохнуть в котле жрецов, хочешь не прозябать, а добиться успеха, то приспосабливайся и решай, что для тебя дороже – голодные принципы или продажность, подслащенная куском сдобной булки с маслом.
   В сердце каждого из нас одновременно живут два зверя – добро и зло, постоянно борющиеся между собой. Но в итоге всегда побеждает кто-то один – тот, кого ты лучше кормишь, непрерывно подпитывая своими эмоциями, помыслами и деяниями. И не мни о себе слишком много, не рискуй попусту и даже не пробуй кормить их обоих разом, ибо это невозможно. Ты просто запутаешься, измучаешься и погибнешь.
   Кажется, я опять задумалась и поэтому благополучно пропустила тот момент, когда экипажи на большой скорости влетели в ворота монастыря и остановились точно у крыльца, перед братьями, вышедшими встречать почетных гостей. Я смотрела на них во все глаза, надеясь увидеть представителя гильдии Чародеев, как вдруг почувствовала на своем плече чью-то тяжелую руку.
   – Воспитанники уже собрались в церемониальном зале. Так почему ты все еще находишься здесь, неразумное дитя мое?
   Я покорно обернулась на голос брата Флавиана, стараясь не встречаться с ним взглядом. Меня преследовало острое чувство вины, вызванное моими ночными проделками. Но монах сам взял меня за подбородок и заставил поднять голову:
   – Ты выглядишь озабоченной, Йона, и у тебя очень заспанный вид.
   «Еще бы, – мысленно усмехнулась я. – Если бы вы полночи просидели на крыше колокольни, то выглядели бы ничуть не лучше меня». Но вслух произнесла совсем другое:
   – Скажите, наставник, чем руководствуются люди, выбирающие свой дальнейший жизненный путь?
   Возможно, это была игра воображения, но в тот момент мне померещилось, будто на благообразном лице монаха, всегда выглядевшего немного ленивым и даже туповатым благодаря своим трем подбородкам, внезапно промелькнуло недоумение, мгновенно перешедшее в восхищение. Брат Флавиан наклонился и по-отечески нежно поцеловал меня в лоб:
   – Поздравляю, моя дорогая девочка, ты начала взрослеть. Теперь ты задумываешься не только о проказах и уворованной с грядок редиске, но также видишь несоизмеримо дальше собственного носа, в отличие от своих друзей, равнодушно плывущих по течению жизни. Но учти, быть умным трудно, а подчас и опасно. Знания обостряют чувство справедливости и стократно усиливают стремление к добру. Знания становятся обременительным грузом, ибо чем больше тебе известно об истинном устройстве мира, тем больше лишнего ты узнаешь…
   – Лишнего для кого? – с любопытством спросила я, сразу же уловив некую странную недоговоренность, прозвучавшую в словах монаха.
   Но брат Флавиан лишь опечаленно вздохнул, уклончиво уходя от ответа:
   – Не спрашивай меня, Йона. Чужой опыт никогда не заменит свой собственный, дающийся нам ой как нелегко. Запомни – молодость отважна и безрассудна, поэтому именно она толкает нас на необдуманные поступки, побуждая безоговорочно принимать сторону добра или зла. Но, становясь старше, люди утрачивают бескомпромиссность юности и начинают видеть серое, не принадлежащее ни добру, ни злу и при этом вбирающее в себя и то и другое. Наш мир сер, но люди не умеют становиться серыми, а потому у каждого из нас складывается свой индивидуальный путь к богам, и рано или поздно тебе тоже придется определиться со своим выбором. Воздержаться же и остаться в стороне не удавалось еще никому.
   «К которому богу?» – хотелось воскликнуть мне, но главный колокол важно загудел, возвещая о начале церемонии выбора учеников.
   – Беги в мыльню, умойся и причешись, – ласково хлопнул меня ниже поясницы наставник, – а то твои волосы напоминают растрепанное воронье гнездо!
   Не смея ослушаться полученного приказа, я помчалась приводить себя в порядок, но все же услышала последнее наставление брата Флавиана, высказанное задумчивым шепотом:
   – Знай, дитя мое, в критических ситуациях у нас уже не остается времени на принятие обдуманного и верного решения, а есть только несколько мимолетных секунд для его исполнения.
   Признаюсь честно, тогда я еще не понимала вложенного в эту фразу смысла, а запомнила ее как некое неоспоримое, непреложное правило. К тому же я торопилась, а посему не приняла близко к сердцу слова брата Флавиана, отлично знающего о том, что давать советы детям – занятие в высшей степени бесполезное и неблагодарное. Ибо советы – это и есть то единственное, добавки чего молодежь не попросит никогда и ни за какие коврижки. Забегая вперед, могу сказать: постичь истинную сущность откровений моего мудрого наставника мне предстояло намного позже, причем весьма запутанным, опасным и болезненным способом…