Страница:
К концу XX в. языковая ситуация существенно изменилась. Раскрепощенность говорящих, связанная с объективными и прогрессивными, по существу, процессами демократизации общества, особенно заметная в СМИ, действует на все механизмы языка. Однако при отсутствии общей и речевой культуры эти факторы перерастают в речевую вседозволенность, пагубно воздействующую на языковую среду. В то же время справедливо утверждение Е.А. Земской: «Люди не стали говорить хуже, просто мы услышали, как говорят прежде только читавшие и молчавшие. И обнаружилась давным давно упавшая культура речи» (Русский язык конца XX столетия 2001: 3). Как уже отмечалось, очевидное снижение, «усреднение», «массовизация», «огрубление» речевого стандарта (Нещименко 2001: 99) в последние два десятилетия особенно заметны в средствах массовой информации, возросшее влияние которых на языковую среду сегодня не подвергается сомнению (см., например: Сметанина 2002). Приведем несколько примеров:
Наконец все расселись, и на большом экране запустили киножурнал «Фитиль» № 184. «Чукчи-оленеводы не выполняют план поставок кожсырья», – вещал закадровый голос. Зал респектабельно улюлюкал. Атмосфера волнительного ожидания не покидала партер, даже когда кадры с оленеводами сменились на другие (АиФ. 1997. № 51).
Правительство чешет репу и над следующей президентской установкой – увеличением за три года в 1,5 раза реальной зарплаты бюджетникам (АиФ. 2005. № 16).
Поп-дивы выехали на сцену на гигантском пьедестале и, взявшись за руки, молча простояли под куполом Олимпийского, как Минин и Пожарский под куполами Кремля, пока играл мрачный, траурно-торжественный инструментал, оплакивающий тему «Я сошла с ума». То есть нагонялся и раздувался пафос «возвращения». Потом они слезли с пьедестала (МК в Питере. 2005. 15–22 июня).
За что и как отправлять в отставку, решает президент. Рожа не понравилась – и он отправил в отставку (АиФ. 2005. № 37).
Особый концентрат «меринов» и аглицкой речи наблюдался у Юсуповского дворца… (Комсомольская правда в Санкт-Петербурге. 2005. № 46).
Средства массовой информации стали «речевой средой» многих носителей языка: «Так или иначе, к концу XX в. язык СМИ со всеми своими достоинствами и недостатками, хотим мы того или нет, становится эталонным, нормотворческим фактором, влияющим на формирование нормы современного литературного языка, а также на уровень этнической языковой культуры в целом (Нещименко 2001: 101). «Чтение газет и журналов – часто единственная сфера речевой деятельности, в которой задаются “эталоны”, “нормы”, “эстетика”. Многие массовые болезни языка поэтому объясняются влиянием языковых средств массовой коммуникации на речевой облик общества и многих его представителей» (Граудина и др. 1995: 85). Бурно меняющаяся социокультурная ситуация позволяет утверждать, что пальму первенства по интенсивности воздействия на языковую личность печатные средства массовой информации сейчас уступают телевидению. Особая роль в формировании языковой среды, в которой сегодня «обитает» молодежь, принадлежит Интернету. Двадцать лет назад Д.С. Лихачев впервые использовал достаточно новое в то время понятие «экология» в необычном контексте – «экология культуры», «нравственная экология»: «<…> Экологию нельзя ограничивать только задачами сохранения природной биологической среды. Для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды – задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его “духовной оседлости”, для его привязанности к родным местам, для его нравственной самодисциплины и социальности» (Лихачев 1995: 50). Неотъемлемой составляющей экологии культуры является экология языка, непосредственно связанная со средой бытования и самовыявления каждого человека, его сознанием человека, свойствами его личности (Журавлев 1991; Савельева 1997; Скворцов 1996; Шкатова 2003).
Л.И. Скворцов пишет: «В оценке подлинных болезней языка очень важным оказывается и собственно экологический подход. Ведь, так же как в природе есть предельные уровни радиации, загазованности атмосферы, загрязненности водной среды, выше которых могут начаться необратимые процессы разрушения, так и в языке существуют пределы его искажения, огрубления, нарушения смысловых, стилистических и грамматических норм. И дальше этих пределов говорить о языке как об орудии мысли, важнейшем средстве общения и первоэлементе литературы попросту не приходится» (Скворцов 1994: 105). Ю.Н. Караулов отмечает, что «растабуирование» коснулось не только политической и социально-экономической сферы, но и привело к лексической вульгаризации устной речи в разных сферах. Грубословие стало привычной формой выражения не только в устной, но и в письменной речи (Караулов 1995: 15).
Ярко выраженная конфликтогенность, нагнетание отрицательной экспрессии характеризуют разные формы речи и, несомненно, оказывают отрицательное воздействие на личность. Языковая экология требует активного внедрения в образовательное пространство норм гармоничного вербального общения, которое поможет в определенной мере нейтрализовать агрессивность современной риторики в разных сферах. Н.Д. Бурвикова и В.Г. Костомаров делают акцент на игровом начале современной речевой ситуации: «Современная полифония индивидуального разнообразия, формируемая на дистанции: от либерализации языка к его карнавализации – характеризуется символикой, снятием запретов, безрассудством, шалостями, чудачествами, всеобщим пародированием, одновременным утверждением нового и отрицанием старого, смешением стилей, самоутверждением личности, выросшей в мире традиционных ценностей» (Бурвикова, Костомаров 1998: 23).
Карнавализация органично связана с творческой активностью носителя языка; живой речи свойственно «постоянное стремление к выходу за пределы стандарта, кодифицированной нормы, традиции, которые могут препятствовать выражению речевой индивидуальности говорящего и противоречить языковому творчеству Иначе говоря, естественное свойство живой речи – стремиться к стандартам и в то же время уклоняться от них. В этом двустороннем, амбивалентном, противоречивом и устойчивом качестве человеческой речи заключается существо самого языка и его творческое начало» (Химик 2005: 48). Как пример карнавальной раскрепощенности приведем фрагмент интервью, взятого одним из ведущих журналистов журнала «Огонек» у профессора В. Глазычева. Интервью посвящено проблемам культуры, в частности книжному буму в России:
– Я вот тоже удивляюсь: что значит «перестали читать» при таком книжном буме? Ежегодно в России сотни тысяч тонн бумаги поглощает рынок книг.
– Нет, и вправду существуют люди, которые перестали читать. Это те, кто читал только потому что нечем было заняться, – теперь они, слава богу, заняты делом. Так что некоторые потери читательской массы есть вполне благотворный признак… А по поводу общей ситуации с чтением <…>. Когда в библиотеке какого-нибудь захолустного райцентра вдруг сталкиваешься с тем, что у них очередь на книгу Хайдеггера, сразу мозги прочищаются. Блин, я даже не слышал про такого чувака <…>
– Это один из самых любопытных философов XX века <…> (Огонек. 2002. № 42).
Очевидно, что карнавализация, не связанная с глубокой внутренней культурой, таит серьезные опасности: «Снижение языковой планки в сфере публичной вербальной коммуникации в какой-то мере способствует истончению слоя интеллигенции, являющейся потенциальным носителем и пользователем литературного языка» (Нещименко 2001: 107). Выступая на расширенном заседании Ученого совета Волгоградского государственного университета, В.Г. Костомаров отметил: «В целом все процессы связываются с бурным “языкотворчеством” – и с массой новаций. <…> Перестраиваются отношения между центром и периферией, изменяются стилевые координаты и стилистические оценки в разных типах речи, складываются новые принципы взаимодействия книжно-письменной и устно-разговорной стихий – в значительной мере под влиянием массовой коммуникации, все более берущей на себя роль литературно-языкового образца, которую в русской истории безраздельно играла художественная литература. Резко возрастает вариативность средств выражения, границы литературного стандарта становятся прозрачными, общество становится терпимым к ошибкам, нарушениям нормы» (Функционирование русского языка… 2002: 15).
Итак, современная языковая ситуация в различных исследованиях характеризуется с использованием существительных одной словообразовательной модели: демократизация, либерализация, неологизация, экспрессивизация, жаргонизация, криминализация, люмпенизация, варваризация, американизация, интернационализация, карнавализация. Этот ряд характеристик, различных по характеру заключенных в них оценок, остается открытым. При этом наибольшее общественное внимание привлекают процессы заимствования и жаргонизации русской речи.
Оценивая процессы, происходящие в современной речи, следует признать справедливость слов Ю.В. Воротникова: «Имманентные законы развития языка подобны законам природы: они не зависят от воли человека. Но есть в языке и другие сферы, вполне человеком контролируемые и регулируемые. Именно такова сфера культуры речи, нашего осознанного выбора в той или иной ситуации того или иного слова, той или иной стилистической фигуры, того или иного стиля общения» (Воротников 2003: 160).
Вопросы и задания
Заимствованное слово в современной речи и лексиконе языковой личности
Наконец все расселись, и на большом экране запустили киножурнал «Фитиль» № 184. «Чукчи-оленеводы не выполняют план поставок кожсырья», – вещал закадровый голос. Зал респектабельно улюлюкал. Атмосфера волнительного ожидания не покидала партер, даже когда кадры с оленеводами сменились на другие (АиФ. 1997. № 51).
Правительство чешет репу и над следующей президентской установкой – увеличением за три года в 1,5 раза реальной зарплаты бюджетникам (АиФ. 2005. № 16).
Поп-дивы выехали на сцену на гигантском пьедестале и, взявшись за руки, молча простояли под куполом Олимпийского, как Минин и Пожарский под куполами Кремля, пока играл мрачный, траурно-торжественный инструментал, оплакивающий тему «Я сошла с ума». То есть нагонялся и раздувался пафос «возвращения». Потом они слезли с пьедестала (МК в Питере. 2005. 15–22 июня).
За что и как отправлять в отставку, решает президент. Рожа не понравилась – и он отправил в отставку (АиФ. 2005. № 37).
Особый концентрат «меринов» и аглицкой речи наблюдался у Юсуповского дворца… (Комсомольская правда в Санкт-Петербурге. 2005. № 46).
Средства массовой информации стали «речевой средой» многих носителей языка: «Так или иначе, к концу XX в. язык СМИ со всеми своими достоинствами и недостатками, хотим мы того или нет, становится эталонным, нормотворческим фактором, влияющим на формирование нормы современного литературного языка, а также на уровень этнической языковой культуры в целом (Нещименко 2001: 101). «Чтение газет и журналов – часто единственная сфера речевой деятельности, в которой задаются “эталоны”, “нормы”, “эстетика”. Многие массовые болезни языка поэтому объясняются влиянием языковых средств массовой коммуникации на речевой облик общества и многих его представителей» (Граудина и др. 1995: 85). Бурно меняющаяся социокультурная ситуация позволяет утверждать, что пальму первенства по интенсивности воздействия на языковую личность печатные средства массовой информации сейчас уступают телевидению. Особая роль в формировании языковой среды, в которой сегодня «обитает» молодежь, принадлежит Интернету. Двадцать лет назад Д.С. Лихачев впервые использовал достаточно новое в то время понятие «экология» в необычном контексте – «экология культуры», «нравственная экология»: «<…> Экологию нельзя ограничивать только задачами сохранения природной биологической среды. Для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды – задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его “духовной оседлости”, для его привязанности к родным местам, для его нравственной самодисциплины и социальности» (Лихачев 1995: 50). Неотъемлемой составляющей экологии культуры является экология языка, непосредственно связанная со средой бытования и самовыявления каждого человека, его сознанием человека, свойствами его личности (Журавлев 1991; Савельева 1997; Скворцов 1996; Шкатова 2003).
Л.И. Скворцов пишет: «В оценке подлинных болезней языка очень важным оказывается и собственно экологический подход. Ведь, так же как в природе есть предельные уровни радиации, загазованности атмосферы, загрязненности водной среды, выше которых могут начаться необратимые процессы разрушения, так и в языке существуют пределы его искажения, огрубления, нарушения смысловых, стилистических и грамматических норм. И дальше этих пределов говорить о языке как об орудии мысли, важнейшем средстве общения и первоэлементе литературы попросту не приходится» (Скворцов 1994: 105). Ю.Н. Караулов отмечает, что «растабуирование» коснулось не только политической и социально-экономической сферы, но и привело к лексической вульгаризации устной речи в разных сферах. Грубословие стало привычной формой выражения не только в устной, но и в письменной речи (Караулов 1995: 15).
Ярко выраженная конфликтогенность, нагнетание отрицательной экспрессии характеризуют разные формы речи и, несомненно, оказывают отрицательное воздействие на личность. Языковая экология требует активного внедрения в образовательное пространство норм гармоничного вербального общения, которое поможет в определенной мере нейтрализовать агрессивность современной риторики в разных сферах. Н.Д. Бурвикова и В.Г. Костомаров делают акцент на игровом начале современной речевой ситуации: «Современная полифония индивидуального разнообразия, формируемая на дистанции: от либерализации языка к его карнавализации – характеризуется символикой, снятием запретов, безрассудством, шалостями, чудачествами, всеобщим пародированием, одновременным утверждением нового и отрицанием старого, смешением стилей, самоутверждением личности, выросшей в мире традиционных ценностей» (Бурвикова, Костомаров 1998: 23).
Карнавализация органично связана с творческой активностью носителя языка; живой речи свойственно «постоянное стремление к выходу за пределы стандарта, кодифицированной нормы, традиции, которые могут препятствовать выражению речевой индивидуальности говорящего и противоречить языковому творчеству Иначе говоря, естественное свойство живой речи – стремиться к стандартам и в то же время уклоняться от них. В этом двустороннем, амбивалентном, противоречивом и устойчивом качестве человеческой речи заключается существо самого языка и его творческое начало» (Химик 2005: 48). Как пример карнавальной раскрепощенности приведем фрагмент интервью, взятого одним из ведущих журналистов журнала «Огонек» у профессора В. Глазычева. Интервью посвящено проблемам культуры, в частности книжному буму в России:
– Я вот тоже удивляюсь: что значит «перестали читать» при таком книжном буме? Ежегодно в России сотни тысяч тонн бумаги поглощает рынок книг.
– Нет, и вправду существуют люди, которые перестали читать. Это те, кто читал только потому что нечем было заняться, – теперь они, слава богу, заняты делом. Так что некоторые потери читательской массы есть вполне благотворный признак… А по поводу общей ситуации с чтением <…>. Когда в библиотеке какого-нибудь захолустного райцентра вдруг сталкиваешься с тем, что у них очередь на книгу Хайдеггера, сразу мозги прочищаются. Блин, я даже не слышал про такого чувака <…>
– Это один из самых любопытных философов XX века <…> (Огонек. 2002. № 42).
Очевидно, что карнавализация, не связанная с глубокой внутренней культурой, таит серьезные опасности: «Снижение языковой планки в сфере публичной вербальной коммуникации в какой-то мере способствует истончению слоя интеллигенции, являющейся потенциальным носителем и пользователем литературного языка» (Нещименко 2001: 107). Выступая на расширенном заседании Ученого совета Волгоградского государственного университета, В.Г. Костомаров отметил: «В целом все процессы связываются с бурным “языкотворчеством” – и с массой новаций. <…> Перестраиваются отношения между центром и периферией, изменяются стилевые координаты и стилистические оценки в разных типах речи, складываются новые принципы взаимодействия книжно-письменной и устно-разговорной стихий – в значительной мере под влиянием массовой коммуникации, все более берущей на себя роль литературно-языкового образца, которую в русской истории безраздельно играла художественная литература. Резко возрастает вариативность средств выражения, границы литературного стандарта становятся прозрачными, общество становится терпимым к ошибкам, нарушениям нормы» (Функционирование русского языка… 2002: 15).
Итак, современная языковая ситуация в различных исследованиях характеризуется с использованием существительных одной словообразовательной модели: демократизация, либерализация, неологизация, экспрессивизация, жаргонизация, криминализация, люмпенизация, варваризация, американизация, интернационализация, карнавализация. Этот ряд характеристик, различных по характеру заключенных в них оценок, остается открытым. При этом наибольшее общественное внимание привлекают процессы заимствования и жаргонизации русской речи.
Оценивая процессы, происходящие в современной речи, следует признать справедливость слов Ю.В. Воротникова: «Имманентные законы развития языка подобны законам природы: они не зависят от воли человека. Но есть в языке и другие сферы, вполне человеком контролируемые и регулируемые. Именно такова сфера культуры речи, нашего осознанного выбора в той или иной ситуации того или иного слова, той или иной стилистической фигуры, того или иного стиля общения» (Воротников 2003: 160).
Вопросы и задания
1. Охарактеризуйте воздействие социальных и социокультурных факторов на языковую ситуацию. Назовите основные черты современной языковой ситуации.
2. Что такое языковая норма? Определите соотношение нормы и узуса. Конкретными примерами подтвердите высказывание известного лингвиста О.А. Лаптевой: «Узус мобилен и подвижен, он легко поддается всем факторам влияния – экономическим, социальным, профессиональным, возрастным, индивидуальным, пространственным; он легко отзывается на речевую моду» (Лаптева 2002: 346).
3. Приведите примеры распространенных в речи (узусе), но не принятых нормой языковых фактов, так называемых диагностических ошибок.
4. На материале орфоэпических, орфографических, толковых словарей, словарей иностранных слов докажите изменчивость языковых норм.
5. Сформулируйте несколько актуальных для вас вопросов, с которыми вы могли бы обратиться в Службу русского языка.
6. На основе различных изданий и на материале электронных СМИ подтвердите мнение профессора О.Б. Сиротининой о том, что среди журналистов «эталоном хорошей речи сейчас считается речь, максимально насыщенная иностранными словами, сниженной лексикой вплоть до нелитературной».
7. Прокомментируйте высказывание Д.С. Лихачева: «Бравирование грубостью в языке, как и бравирование грубостью в манерах, неряшеством в одежде, – распространеннейшее явление, и оно в основном свидетельствует о психологической незащищенности человека, о его слабости, а вовсе не о силе» (Лихачев 1996: 11). Чем, с вашей точки зрения, объясняется огрубление современной речи в обыденном общении и в средствах массовой информации?
8. Приведите примеры оценок тех или иных речевых фактов, встречающихся в различных сферах коммуникации. Согласны ли вы с мнением лингвистов о том, что «иногда неискушенные носители языка поражают точностью своих метаязыковых комментариев» (Булыгина, Шмелев 2000: 14).
9. Что означает понятие языковая экология?
10. Охарактеризуйте языковую среду Интернета. Как, с вашей точки зрения, Интернет воздействует на языковую личность?
11. Покажите на конкретных примерах, как проявляется игровое начало в различных сферах современной речи.
12. Прокомментируйте слова известного деятеля отечественной культуры С. Волконского, написанные в 20-е годы XX в. в Берлине:
«Чувство языка (если можно так выразиться, чувство чистоты языка) есть очень тонкое чувство, его трудно развить и очень легко потерять. Достаточно самого малого сдвига в сторону неряшливости и неправильности, чтобы уже эта неряшливость превратилась в привычку, и, как дурная привычка, в качестве таковой она будет процветать. Ведь это в природе вещей, что хорошие привычки требуют упражнения, а дурные сами развиваются» (Волконский 1992: 36).
Соотнесите это высказывание с современной языковой ситуацией.
13. Согласны ли вы со следующей точкой зрения: «Большинство людей, когда к ним подходят с микрофоном, чтобы о чем-нибудь спросить, обнаруживают поразительное неумение складывать простейшие слова. Удручающее косноязычие горожанина происходит, очевидно, от дефицита общения <…>. Книги читать почти перестали. <…> Родной язык становится всеобщим достоянием нации почти исключительно через эфир и прессу» (Вайнонен 2002: 81). Приведите свои аргументы за или против.
14. Прочитайте заметку писателя Михаила Чулаки. Какое явление современной речи стало предметом внимания автора? Приведите свои примеры подобных нарушений нормы в средствах массовой информации.
Что такое языковая норма, а что – не очень, в конце концов, вопрос вкуса. Вот если рассматривать язык как орган анатомический, тогда для вариантов и сомнений места не остается: такие-то мышцы иннервируются такими-то нервами, и не может быть никаких перестановок: глазной нерв к языку не пришьешь по собственному почину.
Но язык как анатомический орган может выговаривать, как известно, все что угодно. Грамматика в анатомию не заложена. Однако существуют определенные пристрастия, когда солидные люди, филологические доктора с академиками договариваются, что хорошо – а что так себе. Удобно при этом опереться на примеры из признанных писателей. Однако язык (как способ общения) – явление живое. Изменяется он постоянно – ну прямо на наших глазах. Плохо только, что языковые новации на первых порах режут изнеженный литературной нормой слух – словно вилкой по стеклу!
Буквально за последний год начала победное шествие скромная прежде предложная форма «о том». Так в условиях загрязнения начинают вдруг размножаться в водоемах малозаметные прежде сине-зеленые водоросли.
– Я не исключаю о том, что цены будут расти.
Хотя так удобно не исключать того, что цены все-таки удержатся на досягаемом уровне.
– Запугивание о том, что…
Хотя прежде предпочитали запугивать кем и чем.
– Никаких сведений, подтверждающих о том…
– Скрыла о том…
– Наступило понимание о том, что согласие в обществе необходимо.
<…>Неграмотность несет в себе какой-то загадочный соблазн. Кто-то первый отважился упростить грамматику: ну зачем действительно потакать разборчивости, даже привередливости русских глаголов: «заявил о том» – правильно, а «доказал о том» – видите ли, нет. И народ в едином порыве бросился за отважным вожаком, расширяя пролом в стене правил, возведенной педантами!..
Когда услышал в первый раз:
– Мы сумеем доказать российским властям о том… – меня просто подбросило – словно на языковом ухабе. А после сотого повторения в том же роде:
– Возмущаемся о том, что… – я уже почти и не возмущаюсь. Привыкаю. Похоже, рождается новая норма… (Литературная газета. 1999. № И).
2. Что такое языковая норма? Определите соотношение нормы и узуса. Конкретными примерами подтвердите высказывание известного лингвиста О.А. Лаптевой: «Узус мобилен и подвижен, он легко поддается всем факторам влияния – экономическим, социальным, профессиональным, возрастным, индивидуальным, пространственным; он легко отзывается на речевую моду» (Лаптева 2002: 346).
3. Приведите примеры распространенных в речи (узусе), но не принятых нормой языковых фактов, так называемых диагностических ошибок.
4. На материале орфоэпических, орфографических, толковых словарей, словарей иностранных слов докажите изменчивость языковых норм.
5. Сформулируйте несколько актуальных для вас вопросов, с которыми вы могли бы обратиться в Службу русского языка.
6. На основе различных изданий и на материале электронных СМИ подтвердите мнение профессора О.Б. Сиротининой о том, что среди журналистов «эталоном хорошей речи сейчас считается речь, максимально насыщенная иностранными словами, сниженной лексикой вплоть до нелитературной».
7. Прокомментируйте высказывание Д.С. Лихачева: «Бравирование грубостью в языке, как и бравирование грубостью в манерах, неряшеством в одежде, – распространеннейшее явление, и оно в основном свидетельствует о психологической незащищенности человека, о его слабости, а вовсе не о силе» (Лихачев 1996: 11). Чем, с вашей точки зрения, объясняется огрубление современной речи в обыденном общении и в средствах массовой информации?
8. Приведите примеры оценок тех или иных речевых фактов, встречающихся в различных сферах коммуникации. Согласны ли вы с мнением лингвистов о том, что «иногда неискушенные носители языка поражают точностью своих метаязыковых комментариев» (Булыгина, Шмелев 2000: 14).
9. Что означает понятие языковая экология?
10. Охарактеризуйте языковую среду Интернета. Как, с вашей точки зрения, Интернет воздействует на языковую личность?
11. Покажите на конкретных примерах, как проявляется игровое начало в различных сферах современной речи.
12. Прокомментируйте слова известного деятеля отечественной культуры С. Волконского, написанные в 20-е годы XX в. в Берлине:
«Чувство языка (если можно так выразиться, чувство чистоты языка) есть очень тонкое чувство, его трудно развить и очень легко потерять. Достаточно самого малого сдвига в сторону неряшливости и неправильности, чтобы уже эта неряшливость превратилась в привычку, и, как дурная привычка, в качестве таковой она будет процветать. Ведь это в природе вещей, что хорошие привычки требуют упражнения, а дурные сами развиваются» (Волконский 1992: 36).
Соотнесите это высказывание с современной языковой ситуацией.
13. Согласны ли вы со следующей точкой зрения: «Большинство людей, когда к ним подходят с микрофоном, чтобы о чем-нибудь спросить, обнаруживают поразительное неумение складывать простейшие слова. Удручающее косноязычие горожанина происходит, очевидно, от дефицита общения <…>. Книги читать почти перестали. <…> Родной язык становится всеобщим достоянием нации почти исключительно через эфир и прессу» (Вайнонен 2002: 81). Приведите свои аргументы за или против.
14. Прочитайте заметку писателя Михаила Чулаки. Какое явление современной речи стало предметом внимания автора? Приведите свои примеры подобных нарушений нормы в средствах массовой информации.
Что такое языковая норма, а что – не очень, в конце концов, вопрос вкуса. Вот если рассматривать язык как орган анатомический, тогда для вариантов и сомнений места не остается: такие-то мышцы иннервируются такими-то нервами, и не может быть никаких перестановок: глазной нерв к языку не пришьешь по собственному почину.
Но язык как анатомический орган может выговаривать, как известно, все что угодно. Грамматика в анатомию не заложена. Однако существуют определенные пристрастия, когда солидные люди, филологические доктора с академиками договариваются, что хорошо – а что так себе. Удобно при этом опереться на примеры из признанных писателей. Однако язык (как способ общения) – явление живое. Изменяется он постоянно – ну прямо на наших глазах. Плохо только, что языковые новации на первых порах режут изнеженный литературной нормой слух – словно вилкой по стеклу!
Буквально за последний год начала победное шествие скромная прежде предложная форма «о том». Так в условиях загрязнения начинают вдруг размножаться в водоемах малозаметные прежде сине-зеленые водоросли.
– Я не исключаю о том, что цены будут расти.
Хотя так удобно не исключать того, что цены все-таки удержатся на досягаемом уровне.
– Запугивание о том, что…
Хотя прежде предпочитали запугивать кем и чем.
– Никаких сведений, подтверждающих о том…
– Скрыла о том…
– Наступило понимание о том, что согласие в обществе необходимо.
<…>Неграмотность несет в себе какой-то загадочный соблазн. Кто-то первый отважился упростить грамматику: ну зачем действительно потакать разборчивости, даже привередливости русских глаголов: «заявил о том» – правильно, а «доказал о том» – видите ли, нет. И народ в едином порыве бросился за отважным вожаком, расширяя пролом в стене правил, возведенной педантами!..
Когда услышал в первый раз:
– Мы сумеем доказать российским властям о том… – меня просто подбросило – словно на языковом ухабе. А после сотого повторения в том же роде:
– Возмущаемся о том, что… – я уже почти и не возмущаюсь. Привыкаю. Похоже, рождается новая норма… (Литературная газета. 1999. № И).
Заимствованное слово в современной речи и лексиконе языковой личности
Состояние языковой среды современные исследователи – лингвисты и методисты, социологи, психологи – в значительной степени связывают с колоссальным потоком заимствованной лексики, наводнившей русскую речь. Рост количества заимствований и повышение интенсивности их употребления – одна из самых ярких примет современной речи. Это обусловлено беспрецедентной в новейшей отечественной истории активизацией международных контактов, возросшей значимостью в жизни социума некоторых областей науки и культуры, объединивших человечество, распространением электронных средств массовой информации и глобальных компьютерных сетей.
Л.П. Крысин подчеркивает, что следует говорить именно об активизации употребления заимствований, а не только о новых заимствованиях, поскольку наблюдается расширение сфер использования специальной иноязычной терминологии, относящейся к экономике, финансам, коммерческой деятельности, что в значительной степени объясняется «предрасположенностью, психологической готовностью российского общества к восприятию новой и широкому распространению ранее существовавшей, но специальной заимствованной лексики» (Крысин 2004: 185).
Прошедшие десятилетия изменили статус бывших заимствованных инноваций: многие из них стали неотъемлемой частью словарного запаса образованного носителя русского языка. В то же время новые заимствования – объект непрекращающихся общественных дискуссий. Огромное количество появившихся в языке заимствованных слов (около 30 тысяч за последние 15 лет) заставляет носителей языка защищать его от вторжения «инородных тел» (Вербицкая 2000: 55). При обсуждении проблем русской речи именно заимствования вызывают наиболее резкие и категоричные оценки. Так, В.Г. Костомаров говорит о «галлопирующей американизации нашей жизни» (Костомаров 1999: 104). В книге «Культура парламентской речи» отмечается: «Средства массовой информации просто поражены вирусом коленопреклонения перед всем западным, что также осложняет и без того непростую обстановку, связанную с агрессивным вторжением чужеродной лексики в русский язык» (Культура парламентской речи 1994: 115). Злоупотребление заимствованиями Ю.Д. Апресян считает отличительным признаком «полуобразованного владения языком» (Апресян 1992). Ю.Н. Караулов подчеркивает, что «внедрение иноязычных слов идет от лености ума, консерватизма мышления говорящего и пишущего, от нежелания «растормошить» ресурсы родного языка и заглянуть в его запасники, а иногда, правда, от стремления к элитарности в тексте, от гордыни знающего иностранные языки перед незнающими их. Все это мелкие человеческие слабости, которые поддаются воспитательному и разъяснительному воздействию» (Караулов 1995: 20).
В восприятии заимствований воплощается отношение говорящего к чужому слову Проблемы диалогичности, органично связанные с возможностями интерпретации «чужого слова», в последнее десятилетие стали ключевыми во многих междисциплинарных исследованиях – культурологических, философских, когнитивных, психологических и собственно лингвистических. В противопоставлении «свое – чужое», как уже отмечалось, находят отражение социолингвистические аспекты речевого поведения носителя языка. По точному замечанию писательницы Зои Журавлевой, иностранные слова «загадочны и свежи, каким-то иррациональным образом только одним среди нас своим присутствием уже приобщают нас “ко всему цивилизованному сообществу” и, самое главное, не имеют корней в отечественной культуре» (Журавлева 1998: 163).
Безусловно, проблема пополнения словарного состава заимствованными словами не нова. Активизация процесса заимствования наблюдается в периоды бурных социальных, политических, экономических перемен, связывается с имеющими мировое значение направлениями науки. При этом следует различать естественное стремление народов к интернациональной общности и стремление сохранить богатство и традиции родного языка. В разные периоды языковой истории побеждает то одна, то другая тенденция. Вскрывая внутренние механизмы заимствований, Б.А. Серебренников пишет: «Неверно, однако, думать, что заимствование непременно заполняет “пустое место” в системе языка или непременно, окончательно и бесповоротно вытесняет прежний, “свой”, исконный элемент. Заимствование может быть вызвано потребностью в дифференциации значений, в более адекватной передаче когнитивной структуры и т. д.» (Серебренников 1988: 78). В то же время «каждый язык характеризуется собственной степенью нетерпимости к заимствованным словам (своего рода “языковым шовинизмом”), в значительной степени связанной с внелингвистическими установками социума» (там же: 81). При этом нередко хорошо освоенные заимствования кажутся носителю языка более приемлемыми, чем исконно русские слова. К.И. Чуковский в книге «Живой как жизнь» писал о том, что заимствования фонтан, архитектор воспринимаются как «свои», в отличие от исконных водомёт, зодчий.
В 20-е годы XX в. С.М. Волконский утверждал: «Влияние иностранного слова несомненно расслабляюще, когда говорящий не сознает под ним корней. Как всякое полузнание, оно хуже незнания, все равно как полуистина есть уже заблуждение» (Волконский 1992: 46–47). Он считал нецелесообразным использование «чужих» слов ориентироваться, анкета, дефект, детальный, симуляция, фиктивный вместо существующих «своих» разобраться, опросный лист, изъян, подробный, притворство, мнимый. Анализ приведенных заимствованных и исконных лексических единиц показывает, сколь изменчивы оценки языковых фактов, а безусловная адаптация русским языком подавляющего большинства из названных С.М. Волконским слов и их отчетливая дифференциация от близких по значению в лексической системе русского языка позволяет делать некоторые прогнозы и по поводу места современных заимствований в русском языке конца XX в. Н.В. Новикова отмечает, что «чаще всего семантически близкое исконному заимствованное слово получает более точное конкретное значение, чем русский аналог, и в дальнейшем функционирует в заимствующем языке только с этим значением. Обычно это происходит в тех случаях, когда семантику заимствованного слова трудно раскрыть одним словом исконного языка, т. е. в случаях не полной дублетности, а лишь частичной семантической близости. Это относится к таким, например, словам, как имидж – образ, спонсор – учредитель, менталитет – духовность, презентация – показ, представление, брифинг – короткая пресс-конференция (Культура русской речи и эффективность общения 1996: 382).
Одной из причин многочисленных заимствований является тенденция к аналитизму – замене словосочетания одним словом, таким образом реализуется закон языковой экономии: ксенофобия — «неприязненное отношение к иностранцам, представителям другой расы, этноса»; саммит — «встреча, переговоры глав государств, правительств», праймтайм — «лучшее время на телевидении», электорат — «круг избирателей, голосующих за какую-нибудь кандидатуру или за политическую партию на парламентских, президентских и муниципальных выборах», коррупция — «подкуп взятками, продажность должностных лиц, политических деятелей», копирайт — «охраняемое законом право на издание художественного, научного или какого-нибудь иного произведения», брифинг — «краткая пресс-конференция»; портфолио — «коллекция фотографий, образцов продукции, собранная в папке или альбоме с целью составить у потенциального работодателя благоприятное впечатление о работе нанимаемого»; рекрутинг — «подбор персонала для компаний, организаций, обычно осуществляемый специальными агентствами».
Путь, который проходят многие заимствования от первого упоминания в прессе до лексикографической фиксации, нередко происходит на наших глазах. Показательна недолгая история слова папарацци в русском языке. В августе 1997 г. появилась журнальная публикация, посвященная особого рода деятельности профессиональных фотокорреспондентов под заголовком «Папарацци: злые комары с фотоаппаратами»:
Сеньор Папараццо – так назвал Федерико Феллини одного из персонажей «Сладкой жизни», назойливого фотографа, охотившегося на римской Виа Венето за знаменитостями. Paparazzo в переводе с итальянского означает «комар», а также «вспышка». Это емкое слово, с легкой руки маэстро, стало именем нарицательным. Папарацци – это особый подвид фотокорреспондентов, не утруждающих себя ни процедурами аккредитации, ни испрашиванием разрешения на съемку (Кино-парк. 1997. № 3).
Примечательно, что это слово-экзотизм после трагической гибели принцессы Дианы в августе 1997 г. (через неделю после появления цитируемой заметки) приобрело достаточно широкое распространение. Уже в 1998 г. оно попало в «Толковый словарь иноязычных слов» Л.П. Крысина: «ПАПАРА’ЦЦИ, нескл., м., одуш. [ит. paparazzi – от собств. имени ит. фотографа-репортера]. Назойливый журналист-фотограф, который стремится проникнуть в частную жизнь знаменитостей с целью сделать сенсационные снимки». Процесс активизации заимствований (Крысин 1996: 72) с особой интенсивностью осуществляется в газетном дискурсе, что свидетельствует не только об объективной возросшей потребности в наименовании новых реалий или уточнении уже бытующих понятий, но и об особой психологической, мировоззренческой установке на восприятие иноязычных слов как более социально значимых.
В выборе лексических средств, в том числе в предпочтении иноязычного слова русскому, отражаются ценностные ориентации языковой личности. Иноязычное слово воспринимается как более престижное, связанное с книжной культурой. Этим объясняется активное и часто семантически неоправданное использование слов эксклюзивный, презентация, консалтинг, репрезентативный, менталитет, геноцид, эпицентр и др. «Один из источников привлекательности иностранного слова – экзотичность формы. Культурно отдаленное, «чужое» для модного объекта всегда позитивно окрашено. Эта удаленность как бы компенсирует временную близость. Поэтому в корпусе модных слов представлены преимущественно новые заимствованные слова, которые в соединении с субъективным ощущением новизны придают слову эстетическую модальность необычности слова» (Вепрева 2006:116–117).
Большая социальная престижность заимствованного слова вызывает его «повышение в ранге» (Крысин 2004: 196). Так, слово бутик, обозначающее во французском языке маленький магазин, лавочку, в русском получает значение «дорогой магазин модной одежды». Многие факты употребления заимствований являются «одноразовыми», они не получают закрепления в языке, поскольку их используют не для обозначения нового предмета или явления, а для демонстрации принадлежности к определенному социуму, следования речевой моде. Отсутствие объективной необходимости в употреблении англицизма подтверждается тем, что в текст нередко наряду с иноязычным вкраплением автор вводит русский эквивалент:
На Западе кражи в супермаркетах даже получили свое особое название – шоплифтинг. Воруют там по большей части не ради денег, а из спортивного интереса. Мелкая кража добавляет адреналина, будоражит кровь. Страстью к шоплифтингу почему-то особенно отличаются англичане, греки и французы. В России статистика по магазинным кражам не ведется (АиФ. 2003. № 1–2.).
Особая функция заимствованных слов определяет возможность их использования в качестве эвфемизма – слова, заменяющего нежелательную по той или иной причине номинацию. Приведем выразительный пример использования иноязычных слов в качестве эвфемизмов сатириком М. Задорновым:
В супермаркете «Домино» объявление: магазину требуется эколог (уборщица), а ресторану нужны дилеры по раздаче блюд и менеджеры по их приготовлению (официанты и повара) (АиФ. 2004. № 9).
Иноязычное слово, позволяя менять речевые одежды, в современной речи часто является средством языковой игры, карнавализации, дает возможность сопоставлять черты речевого портрета (или речевого имиджа) участников коммуникации. «Модное слово становится маркером быстрой и адекватной оценки субъектов общения благодаря своей демонстративности» (Вепрева 2006:118).
Результатом злоупотребления заимствованной лексикой является нередко «информационная “опустошенность” материала и, как следствие, полная его бесполезность, ибо для основного круга читателей значения большинства заимствований, особенно новых, не отраженных еще в специальных словарях и справочниках, остаются нераскрытыми» (Граудина и др. 1995: 80). Это необходимо учитывать для достижения успешной коммуникации, в частности в сфере образования. То, что активно используемые в разных речевых сферах заимствования оказываются непонятными или полупонятными для многих носителей языка, делает исследование их места в лексиконе проблемой не только лингвистической и психолингвистической, но и общепедагогической и даже социальной.
Особое внимание должно уделяться способам введения иноязычного слова в текст. Типичными контекстами для малоосвоенных заимствований являются так называемые предложения таксонимической идентификации, которые определяют слово и сообщают высказыванию все его ориентиры. Обилие в тексте предложений идентификации указывает на желание автора сделать ясным какое-либо понятие, снять неопределенность (Лазуткина 1994: 59). Многочисленные контексты, свидетельствующие о различных по своим речевым стратегиям и результатам попытках объяснить вводимое слово, позволяют говорить о «стихийной лексикографии», безусловно способствующей адаптации заимствованных слов. Приведем примеры стихийной лексикографии в современной газетной речи:
Слово бестселлер на русской почве постигла судьба многих иностранных заимствований, которые переживают здесь второе рождение с бесследной потерей первоначального смысла. Из английского bestseller – «хорошо продающаяся», просто «ходкая» книга – бестселлер стал в нашем языке синонимом занимательности и даже гениальности книги, символом писательского таланта, метафорой успеха, гарантией качества. Иначе говоря, в повседневном употреблении это слово утеряло помету «экон.» (экономика), приобрело другую стилистическую окраску и, произнося его, наш соотечественник меньше всего думает о книжном бизнесе, рынке и рекламе (Иностранная литература. 1994. № 7). Основная статья доходов частных отечественных детективов – консалтинг. Слово вовсе не страшное и по своему корню всем нам хорошо знакомое. Консалтинг – это когда раздают советы. Мы ведь с давних пор любим и умеем это делать (Огонек. 1998. № 48).
Л.П. Крысин подчеркивает, что следует говорить именно об активизации употребления заимствований, а не только о новых заимствованиях, поскольку наблюдается расширение сфер использования специальной иноязычной терминологии, относящейся к экономике, финансам, коммерческой деятельности, что в значительной степени объясняется «предрасположенностью, психологической готовностью российского общества к восприятию новой и широкому распространению ранее существовавшей, но специальной заимствованной лексики» (Крысин 2004: 185).
Прошедшие десятилетия изменили статус бывших заимствованных инноваций: многие из них стали неотъемлемой частью словарного запаса образованного носителя русского языка. В то же время новые заимствования – объект непрекращающихся общественных дискуссий. Огромное количество появившихся в языке заимствованных слов (около 30 тысяч за последние 15 лет) заставляет носителей языка защищать его от вторжения «инородных тел» (Вербицкая 2000: 55). При обсуждении проблем русской речи именно заимствования вызывают наиболее резкие и категоричные оценки. Так, В.Г. Костомаров говорит о «галлопирующей американизации нашей жизни» (Костомаров 1999: 104). В книге «Культура парламентской речи» отмечается: «Средства массовой информации просто поражены вирусом коленопреклонения перед всем западным, что также осложняет и без того непростую обстановку, связанную с агрессивным вторжением чужеродной лексики в русский язык» (Культура парламентской речи 1994: 115). Злоупотребление заимствованиями Ю.Д. Апресян считает отличительным признаком «полуобразованного владения языком» (Апресян 1992). Ю.Н. Караулов подчеркивает, что «внедрение иноязычных слов идет от лености ума, консерватизма мышления говорящего и пишущего, от нежелания «растормошить» ресурсы родного языка и заглянуть в его запасники, а иногда, правда, от стремления к элитарности в тексте, от гордыни знающего иностранные языки перед незнающими их. Все это мелкие человеческие слабости, которые поддаются воспитательному и разъяснительному воздействию» (Караулов 1995: 20).
В восприятии заимствований воплощается отношение говорящего к чужому слову Проблемы диалогичности, органично связанные с возможностями интерпретации «чужого слова», в последнее десятилетие стали ключевыми во многих междисциплинарных исследованиях – культурологических, философских, когнитивных, психологических и собственно лингвистических. В противопоставлении «свое – чужое», как уже отмечалось, находят отражение социолингвистические аспекты речевого поведения носителя языка. По точному замечанию писательницы Зои Журавлевой, иностранные слова «загадочны и свежи, каким-то иррациональным образом только одним среди нас своим присутствием уже приобщают нас “ко всему цивилизованному сообществу” и, самое главное, не имеют корней в отечественной культуре» (Журавлева 1998: 163).
Безусловно, проблема пополнения словарного состава заимствованными словами не нова. Активизация процесса заимствования наблюдается в периоды бурных социальных, политических, экономических перемен, связывается с имеющими мировое значение направлениями науки. При этом следует различать естественное стремление народов к интернациональной общности и стремление сохранить богатство и традиции родного языка. В разные периоды языковой истории побеждает то одна, то другая тенденция. Вскрывая внутренние механизмы заимствований, Б.А. Серебренников пишет: «Неверно, однако, думать, что заимствование непременно заполняет “пустое место” в системе языка или непременно, окончательно и бесповоротно вытесняет прежний, “свой”, исконный элемент. Заимствование может быть вызвано потребностью в дифференциации значений, в более адекватной передаче когнитивной структуры и т. д.» (Серебренников 1988: 78). В то же время «каждый язык характеризуется собственной степенью нетерпимости к заимствованным словам (своего рода “языковым шовинизмом”), в значительной степени связанной с внелингвистическими установками социума» (там же: 81). При этом нередко хорошо освоенные заимствования кажутся носителю языка более приемлемыми, чем исконно русские слова. К.И. Чуковский в книге «Живой как жизнь» писал о том, что заимствования фонтан, архитектор воспринимаются как «свои», в отличие от исконных водомёт, зодчий.
В 20-е годы XX в. С.М. Волконский утверждал: «Влияние иностранного слова несомненно расслабляюще, когда говорящий не сознает под ним корней. Как всякое полузнание, оно хуже незнания, все равно как полуистина есть уже заблуждение» (Волконский 1992: 46–47). Он считал нецелесообразным использование «чужих» слов ориентироваться, анкета, дефект, детальный, симуляция, фиктивный вместо существующих «своих» разобраться, опросный лист, изъян, подробный, притворство, мнимый. Анализ приведенных заимствованных и исконных лексических единиц показывает, сколь изменчивы оценки языковых фактов, а безусловная адаптация русским языком подавляющего большинства из названных С.М. Волконским слов и их отчетливая дифференциация от близких по значению в лексической системе русского языка позволяет делать некоторые прогнозы и по поводу места современных заимствований в русском языке конца XX в. Н.В. Новикова отмечает, что «чаще всего семантически близкое исконному заимствованное слово получает более точное конкретное значение, чем русский аналог, и в дальнейшем функционирует в заимствующем языке только с этим значением. Обычно это происходит в тех случаях, когда семантику заимствованного слова трудно раскрыть одним словом исконного языка, т. е. в случаях не полной дублетности, а лишь частичной семантической близости. Это относится к таким, например, словам, как имидж – образ, спонсор – учредитель, менталитет – духовность, презентация – показ, представление, брифинг – короткая пресс-конференция (Культура русской речи и эффективность общения 1996: 382).
Одной из причин многочисленных заимствований является тенденция к аналитизму – замене словосочетания одним словом, таким образом реализуется закон языковой экономии: ксенофобия — «неприязненное отношение к иностранцам, представителям другой расы, этноса»; саммит — «встреча, переговоры глав государств, правительств», праймтайм — «лучшее время на телевидении», электорат — «круг избирателей, голосующих за какую-нибудь кандидатуру или за политическую партию на парламентских, президентских и муниципальных выборах», коррупция — «подкуп взятками, продажность должностных лиц, политических деятелей», копирайт — «охраняемое законом право на издание художественного, научного или какого-нибудь иного произведения», брифинг — «краткая пресс-конференция»; портфолио — «коллекция фотографий, образцов продукции, собранная в папке или альбоме с целью составить у потенциального работодателя благоприятное впечатление о работе нанимаемого»; рекрутинг — «подбор персонала для компаний, организаций, обычно осуществляемый специальными агентствами».
Путь, который проходят многие заимствования от первого упоминания в прессе до лексикографической фиксации, нередко происходит на наших глазах. Показательна недолгая история слова папарацци в русском языке. В августе 1997 г. появилась журнальная публикация, посвященная особого рода деятельности профессиональных фотокорреспондентов под заголовком «Папарацци: злые комары с фотоаппаратами»:
Сеньор Папараццо – так назвал Федерико Феллини одного из персонажей «Сладкой жизни», назойливого фотографа, охотившегося на римской Виа Венето за знаменитостями. Paparazzo в переводе с итальянского означает «комар», а также «вспышка». Это емкое слово, с легкой руки маэстро, стало именем нарицательным. Папарацци – это особый подвид фотокорреспондентов, не утруждающих себя ни процедурами аккредитации, ни испрашиванием разрешения на съемку (Кино-парк. 1997. № 3).
Примечательно, что это слово-экзотизм после трагической гибели принцессы Дианы в августе 1997 г. (через неделю после появления цитируемой заметки) приобрело достаточно широкое распространение. Уже в 1998 г. оно попало в «Толковый словарь иноязычных слов» Л.П. Крысина: «ПАПАРА’ЦЦИ, нескл., м., одуш. [ит. paparazzi – от собств. имени ит. фотографа-репортера]. Назойливый журналист-фотограф, который стремится проникнуть в частную жизнь знаменитостей с целью сделать сенсационные снимки». Процесс активизации заимствований (Крысин 1996: 72) с особой интенсивностью осуществляется в газетном дискурсе, что свидетельствует не только об объективной возросшей потребности в наименовании новых реалий или уточнении уже бытующих понятий, но и об особой психологической, мировоззренческой установке на восприятие иноязычных слов как более социально значимых.
В выборе лексических средств, в том числе в предпочтении иноязычного слова русскому, отражаются ценностные ориентации языковой личности. Иноязычное слово воспринимается как более престижное, связанное с книжной культурой. Этим объясняется активное и часто семантически неоправданное использование слов эксклюзивный, презентация, консалтинг, репрезентативный, менталитет, геноцид, эпицентр и др. «Один из источников привлекательности иностранного слова – экзотичность формы. Культурно отдаленное, «чужое» для модного объекта всегда позитивно окрашено. Эта удаленность как бы компенсирует временную близость. Поэтому в корпусе модных слов представлены преимущественно новые заимствованные слова, которые в соединении с субъективным ощущением новизны придают слову эстетическую модальность необычности слова» (Вепрева 2006:116–117).
Большая социальная престижность заимствованного слова вызывает его «повышение в ранге» (Крысин 2004: 196). Так, слово бутик, обозначающее во французском языке маленький магазин, лавочку, в русском получает значение «дорогой магазин модной одежды». Многие факты употребления заимствований являются «одноразовыми», они не получают закрепления в языке, поскольку их используют не для обозначения нового предмета или явления, а для демонстрации принадлежности к определенному социуму, следования речевой моде. Отсутствие объективной необходимости в употреблении англицизма подтверждается тем, что в текст нередко наряду с иноязычным вкраплением автор вводит русский эквивалент:
На Западе кражи в супермаркетах даже получили свое особое название – шоплифтинг. Воруют там по большей части не ради денег, а из спортивного интереса. Мелкая кража добавляет адреналина, будоражит кровь. Страстью к шоплифтингу почему-то особенно отличаются англичане, греки и французы. В России статистика по магазинным кражам не ведется (АиФ. 2003. № 1–2.).
Особая функция заимствованных слов определяет возможность их использования в качестве эвфемизма – слова, заменяющего нежелательную по той или иной причине номинацию. Приведем выразительный пример использования иноязычных слов в качестве эвфемизмов сатириком М. Задорновым:
В супермаркете «Домино» объявление: магазину требуется эколог (уборщица), а ресторану нужны дилеры по раздаче блюд и менеджеры по их приготовлению (официанты и повара) (АиФ. 2004. № 9).
Иноязычное слово, позволяя менять речевые одежды, в современной речи часто является средством языковой игры, карнавализации, дает возможность сопоставлять черты речевого портрета (или речевого имиджа) участников коммуникации. «Модное слово становится маркером быстрой и адекватной оценки субъектов общения благодаря своей демонстративности» (Вепрева 2006:118).
Результатом злоупотребления заимствованной лексикой является нередко «информационная “опустошенность” материала и, как следствие, полная его бесполезность, ибо для основного круга читателей значения большинства заимствований, особенно новых, не отраженных еще в специальных словарях и справочниках, остаются нераскрытыми» (Граудина и др. 1995: 80). Это необходимо учитывать для достижения успешной коммуникации, в частности в сфере образования. То, что активно используемые в разных речевых сферах заимствования оказываются непонятными или полупонятными для многих носителей языка, делает исследование их места в лексиконе проблемой не только лингвистической и психолингвистической, но и общепедагогической и даже социальной.
Особое внимание должно уделяться способам введения иноязычного слова в текст. Типичными контекстами для малоосвоенных заимствований являются так называемые предложения таксонимической идентификации, которые определяют слово и сообщают высказыванию все его ориентиры. Обилие в тексте предложений идентификации указывает на желание автора сделать ясным какое-либо понятие, снять неопределенность (Лазуткина 1994: 59). Многочисленные контексты, свидетельствующие о различных по своим речевым стратегиям и результатам попытках объяснить вводимое слово, позволяют говорить о «стихийной лексикографии», безусловно способствующей адаптации заимствованных слов. Приведем примеры стихийной лексикографии в современной газетной речи:
Слово бестселлер на русской почве постигла судьба многих иностранных заимствований, которые переживают здесь второе рождение с бесследной потерей первоначального смысла. Из английского bestseller – «хорошо продающаяся», просто «ходкая» книга – бестселлер стал в нашем языке синонимом занимательности и даже гениальности книги, символом писательского таланта, метафорой успеха, гарантией качества. Иначе говоря, в повседневном употреблении это слово утеряло помету «экон.» (экономика), приобрело другую стилистическую окраску и, произнося его, наш соотечественник меньше всего думает о книжном бизнесе, рынке и рекламе (Иностранная литература. 1994. № 7). Основная статья доходов частных отечественных детективов – консалтинг. Слово вовсе не страшное и по своему корню всем нам хорошо знакомое. Консалтинг – это когда раздают советы. Мы ведь с давних пор любим и умеем это делать (Огонек. 1998. № 48).
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента