Страница:
Во-вторых, содержание гражданской право-, дееспособности связывается не только с субъективными правами, но и с юридическими обязанностями[68]. Однако фразу «право на обязанность» вряд ли можно признать не только логически безупречной, но и вообще соответствующей здравому смыслу.
Участие в гражданских правоотношениях физических лиц с неполноценными типами гражданской правосубъектности требует непременного содействия со стороны физических лиц с ее полноценным типом, а именно законных представителей: родителей, усыновителей, опекунов или попечителей. Однако субъектом гражданско-правовой защиты и обязанным лицом всегда являются стороны материально-правового отношения – нарушенного (оспоренного) регулятивного либо охранительного. Отсутствие же процессуальной дееспособности восполняется действиями законных представителей, которые в связи с этим выполняют функции сторон судопроизводства[69]. Кроме того, в предусмотренных законом случаях требовать предоставления потерпевшему защиты вправе процессуальные истцы – прокурор, иные государственные органы, органы местного самоуправления, организации и граждане[70]. В данных случаях субъектом гражданско-правовой защиты остается носитель нарушенного (оспоренного) права, принимающий участие в возникшем процессе в качестве собственно истца (см. ч. 2 ст. 38 ГПК РФ, ч. 4 ст. 52 АПК РФ). Иными словами, средство гражданско-правовой защиты – иск – хотя и может использоваться законными представителями и процессуальными истцами, однако исключительно в материально-правовых интересах ее субъекта.
3. ПРЕДПОСЫЛКИ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ ЗАЩИТЫ
3.1. Нормативная основа гражданско-правовой защиты
3.1.1. Понятия и структура охранительных гражданско-правовых норм
3.1.2. Проблема судебного толкования права
Участие в гражданских правоотношениях физических лиц с неполноценными типами гражданской правосубъектности требует непременного содействия со стороны физических лиц с ее полноценным типом, а именно законных представителей: родителей, усыновителей, опекунов или попечителей. Однако субъектом гражданско-правовой защиты и обязанным лицом всегда являются стороны материально-правового отношения – нарушенного (оспоренного) регулятивного либо охранительного. Отсутствие же процессуальной дееспособности восполняется действиями законных представителей, которые в связи с этим выполняют функции сторон судопроизводства[69]. Кроме того, в предусмотренных законом случаях требовать предоставления потерпевшему защиты вправе процессуальные истцы – прокурор, иные государственные органы, органы местного самоуправления, организации и граждане[70]. В данных случаях субъектом гражданско-правовой защиты остается носитель нарушенного (оспоренного) права, принимающий участие в возникшем процессе в качестве собственно истца (см. ч. 2 ст. 38 ГПК РФ, ч. 4 ст. 52 АПК РФ). Иными словами, средство гражданско-правовой защиты – иск – хотя и может использоваться законными представителями и процессуальными истцами, однако исключительно в материально-правовых интересах ее субъекта.
3. ПРЕДПОСЫЛКИ ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЙ ЗАЩИТЫ
3.1. Нормативная основа гражданско-правовой защиты
3.1.1. Понятия и структура охранительных гражданско-правовых норм
Нормативную основу юридического явления составляют правовые нормы, связывающие с наступлением определенных жизненных обстоятельств возникновение, изменение или прекращение субъективных прав и обязанностей.
В юридической науке в тех или иных вариациях под правовой нормой принято понимать формально-определенное, обязательное правило поведения общего характера, установленное или санкционированное государством и охраняемое его принудительной силой. В то же время, когда речь заходит о структуре правовой нормы, последняя, как правило, рассматривается уже в двух смысловых значениях: как норма-предписание (исходная норма) и как логическая норма[71].
Непоследовательность приведенной характеристики одной из основополагающих категорий юриспруденции очевидна. Кроме того, вызывает серьезные сомнения целесообразность искусственного разделения законодательной формулировки правового предписания и его внутреннего логического содержания.
Правовая норма (юридическая норма, норма права), как всякое явление реальной действительности, представляет собой неразрывное единство внешней (формальной) и внутренней (содержательной) сторон. В частности, поскольку нормативные веления закрепляются в строго определенных источниках права, они предстают как сформулированные с использованием законодательной техники положения («нормы-предписания»). Вместе с тем за внешней, словесной оболочкой правовой нормы скрывается ее внутреннее, реальное содержание – воплощающее волю законодателя суждение, подчиненное законам логики («логическая норма»). Именно данными обстоятельствами обусловливается характеристика нормы права как формально-определенного правила поведения. Изложенное показывает также, что толкование права направлено на раскрытие действительной воли законодателя путем развертывания соответствующего догматического положения. Результатом интерпретационной деятельности должны стать поэтому те мысли, которыми оперировал сам законодатель, принимая юридическую норму, что, наряду с прочим, делает абсолютно невозможным признание за актами судебного толкования значения источника права. Иными словами, необходимо не только снятие посредством критики и приемов словесного толкования «покрова» юридической нормы (обнаружение и понимание «нормы-предписания»), но и раскрытие ее внутреннего смысла, т. е. воспроизведение толкователем в развернутом виде суждения законодателя, достигаемое с помощью приемов реального толкования и логического развития[72].
Таким образом, правовая норма представляет собой единство формы (закрепленного в источнике права предписания) и содержания (построенного по логическим правилам суждения законодателя), вследствие чего термин «норма права» может иметь только одно значение[73]. А поскольку форма явления должна соответствовать его содержанию, одновременное существование двухзвенного строения «нормы-предписания» и трехзвенного строения «логической нормы» исключается.
В свете изложенного становится очевидной структура правовой нормы. Показательно высказывание по этому поводу известного дореволюционного правоведа Н.М. Коркунова: «Итак, все юридические нормы суть условные правила. Поэтому каждая норма состоит, естественно, из двух элементов: из определения условий применения правила и изложения самого правила. Первый элемент называется гипотезой или предположением; второй – диспозицией или распоряжением. Каждая юридическая норма может быть, следовательно, выражена в такой форме: если – то… Это не значит, однако, чтобы каждая статья закона непременно заключала в себе эти два элемента. Норма может быть выражена несколькими статьями, и тогда гипотеза может заключаться в одной статье, диспозиция в другой. Кроме того, норма может быть выражена без прямого указания ее условности… Но все… формулы, очевидно, без труда сводятся к основной, общей формуле: «если – то» (выделено авт. – В.Г.)[74].
Действительно, из любого правила поведения должно усматриваться, при каких условиях им следует руководствоваться и в чем собственно заключается руководство. Следовательно, именно единственно мыслимая логика построения правила диктует необходимость указания в нем пред положения (гипотезы) и самого положения (диспозиции или санкции).
Несмотря на эти, казалось бы, очевидные соображения, с советских времен в состав нормы права многие ученые стали включать сразу три элемента – гипотезу, диспозицию и санкцию[75]. В результате формула юридической нормы приобрела громоздкий вид: если – то, в противном случае (иначе).
Искусственную усложненность такого подхода не заметить нельзя. Ведь правило, установленное на случай нарушения другого правила (или возникновения угрозы нарушения другого правила), всегда имеет самостоятельное значение, предусматривая как условия своего действия, так и содержание предписания. Поэтому всякая охрани – тельная гражданско-правовая норма представляет собой следующее логическое суждение: если имеет место такое-то нарушение (или его угроза) – то наступают такие-то последствия. Пресловутая же трехзвенная структура на самом деле является следствием отмеченного выше ошибочного представления о правовой норме, так как сформирована посредством объединения регулятивной и охранительной «норм-предписаний» в одну «логическую норму»[76]. В этой связи трехзвенная структура легко разложима на две двухзвенные, присущие самостоятельным правовым предписаниям: если А – то В, если нарушено (или создана угроза нарушения) В – то С.
Невозможность существования трехэлементного состава гражданско-правовых норм объясняется и сугубо цивилистическими соображениями. Речь идет о природе последствий, предусматриваемых в гражданско-правовых нормах на случай совершения (или возникновения угрозы совершения) субъектами имущественного оборота нарушения.
Санкцией правовой нормы признается та ее часть, где указаны неблагоприятные последствия неправомерного поведения – меры принуждения, применяемые при нарушении предписаний диспозиции правовой нормы[77].
Из приведенного определения видно, что за пределами санкции гражданско-правовой нормы находятся последствия, предусмотренные на случай оспаривания субъективного права правомерным поведением.
Кроме того, необходимо учитывать наличие двух разновидностей последствий неправомерного поведения – последствий, наступающих исключительно на основе властного правоприменительного акта, и последствий, наступление которых не ставится в зависимость от наличия такого акта. Цивилистической отраслью предусматриваются главным образом последствия второй разновидности, что обусловлено диспозитивными началами гражданско-правового регулирования общественных отношений. Поэтому восстановление имущественной сферы потерпевшего в случае добровольного удовлетворения его требований нарушителем производится без акта применения соответствующей охранительной нормы (в этом случае всего лишь используется предоставленное такой нормой охранительное право или охранительное правомочие в составе регулятивного права). В других отраслях дело обстоит иначе: последствия неправомерного поведения наступают только при наличии определенного правоприменительного акта (приговора суда, постановления по делу об административном правонарушении, приказа работодателя и т. п.), которым, помимо прочего, определяется содержание рассматриваемых последствий. Здесь применение охранительных норм требуется в каждом конкретном случае, из чего следует вывод: для реализации правовой нормы, включающей в качестве структурного элемента санкцию, необходимо властное принуждение[78]. Как видно, санкцией гражданско-правовой нормы не охватываются и те последствия неправомерного поведения, наступление которых возможно без властного акта принуждения. В противном случае к правоприменительной деятельности придется отнести самостоятельную (без обращения к принудительной силе государства) реализацию субъектами права охранительных требований, что не согласуется с господствующей правовой доктриной.
Наконец, присуждение к исполнению обязанности в натуре и саму по себе констатацию недействительности ничтожной сделки вообще нельзя назвать неблагоприятными в юридическом смысле последствиями неправомерного поведения, поскольку в подобных случаях правовое состояние нарушителя каких-либо изменений не претерпевает.
Таким образом, последствия оспаривания субъективного права правомерным поведением, последствия нарушения, наступление которых не ставится в зависимость от правоприменительной деятельности, а также последствия, не являющиеся в юридическом смысле неблагоприятными, независимо от того, ставится их наступление в зависимость от правоприменительной деятельности или нет, находятся за пределами понятия санкции гражданско-правовой нормы. Из этого логически следует, что указание на такие последствия могут содержаться только в диспозициях норм. Словом, подавляющее большинство охранительных гражданско-правовых норм состоят из гипотезы и диспозиции. И лишь в порядке исключения из общего правила некоторые нормы включают гипотезу[79] и санкцию (в действующем законодательстве это нормы, определяющие: 1) недействительность оспоримых сделок (п. 1 ст. 166 ГК РФ); 2) штрафные санкции при недопущении реституции и односторонней реституции (ст. 169, 179 ГК РФ); 3) последствия злоупотребления правом (п. 2 ст. 10 ГК РФ); 4) изъятие материального носителя, главным образом используемого или предназначенного для совершения нарушения исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и на средства индивидуализации (п. 5 ст. 1252 ГК РФ)).
Следовательно, в санкции охранительной гражданско-правовой нормы указываются гражданско-правовые санкции как меры воздействия, осуществление которых немыслимо без правоприменительного акта. Иные же меры гражданско-правового воздействия, включая оперативные санкции и меры, хотя и требующие правоприменения, но реализация которых не влечет для нарушителя негативных последствий, обозначаются в диспозиции охранительной нормы либо в договоре. Сделанный вывод станет еще более очевидным, если учесть, что умаление имущественной сферы участника гражданского оборота – распространенное жизненное явление, выступающее следствием самых разнообразных причин, а не только вины нарушителя.
Нетрудно заметить, что в свете трехэлементной концепции структура подавляющего большинства охранительных гражданско-правовых норм принимает абсурдный вид: гипотеза – диспозиция – диспозиция.
Заметное место в системе гражданского права занимают диспозитивные нормы (в том числе охранительные), предоставляющие своим адресатам возможность предусмотреть иное правило поведения. При этом охранительными диспозитивными нормами могут регулироваться и договорные, и внедоговорные отношения.
В цивилистической литературе отмечалось, что «любая диспозитивная норма превращается в императивную исключительно в силу того факта, что стороны не выразили согласия на отступление от нее, предусмотрев в договоре какой-либо иной вариант… С момента заключения договора диспозитивная норма… является таким же абсолютным, не знающим исключений регулятором поведения сторон, как и норма императивная»[80].
Действительно, заключая договор, участники гражданского оборота осведомлены о содержании действующих законоположений. Данное утверждение основано на неоспоримой презумпции знания субъектами права норм законодательства, принятого и официально опубликованного в установленном порядке. Изложенное означает, что формулировка варианта поведения сторон может содержаться как в договоре-тексте, так и в источнике права. При этом формулировка варианта поведения, предложенная законодателем, становится формулировкой договорного условия именно в силу того обстоятельства, что стороны не отступили при заключении договора от диспозитивной нормы, хотя и вправе были это сделать. Поэтому в п. 4 ст. 421 ГК РФ прямо говорится, что в случаях, когда условие договора предусмотрено нормой, которая применяется постольку, поскольку соглашением сторон не установлено иное (диспозитивная норма), стороны могут своим соглашением исключить ее применение либо установить условие, отличное от предусмотренного в ней. Следовательно, именно наличие принципиальной возможности отступления от варианта поведения, предусмотренного диспозитивной нормой, позволяет участникам гражданского оборота согласовывать свои воли в процессе заключения договора. Поэтому диспозитивная норма в отличие от императивной регулирует конкретное договорное правоотношение не сама по себе, а через договорное условие, редакция (формулировка) которого соответствует ее редакции (формулировке). Другими словами, упорядочивающее воздействие диспозитивной нормы на отношение сторон всегда опосредовано договором-сделкой как средством «автономного» индивидуального регулирования.
Напротив того, охранительные диспозитивные нормы, рассчитанные на регулирование внедоговорных отношений, действуют, если соглашение не заключено. Так, в силу п. 3 ст. 1085 ГК РФ объем и размер возмещения вреда, причитающегося потерпевшему в соответствии с настоящей статьей, могут быть увеличены договором. Следовательно, нормы, закрепленные в п. 1 и 2 ст. 1085 ГК РФ, являются диспозитивными, поскольку их действие может быть исключено указанным договором (соглашением).
Таким образом, если охранительная диспозитивная норма, рассчитанная на регулирование договорных отношений, действует при условии заключения договора, не изменяющего или не исключающего соответствующее правило поведения, то охранительная диспозитивная норма, рассчитанная на регулирование внедоговорных отношений, – при отсутствии подобного договора.
В юридической науке в тех или иных вариациях под правовой нормой принято понимать формально-определенное, обязательное правило поведения общего характера, установленное или санкционированное государством и охраняемое его принудительной силой. В то же время, когда речь заходит о структуре правовой нормы, последняя, как правило, рассматривается уже в двух смысловых значениях: как норма-предписание (исходная норма) и как логическая норма[71].
Непоследовательность приведенной характеристики одной из основополагающих категорий юриспруденции очевидна. Кроме того, вызывает серьезные сомнения целесообразность искусственного разделения законодательной формулировки правового предписания и его внутреннего логического содержания.
Правовая норма (юридическая норма, норма права), как всякое явление реальной действительности, представляет собой неразрывное единство внешней (формальной) и внутренней (содержательной) сторон. В частности, поскольку нормативные веления закрепляются в строго определенных источниках права, они предстают как сформулированные с использованием законодательной техники положения («нормы-предписания»). Вместе с тем за внешней, словесной оболочкой правовой нормы скрывается ее внутреннее, реальное содержание – воплощающее волю законодателя суждение, подчиненное законам логики («логическая норма»). Именно данными обстоятельствами обусловливается характеристика нормы права как формально-определенного правила поведения. Изложенное показывает также, что толкование права направлено на раскрытие действительной воли законодателя путем развертывания соответствующего догматического положения. Результатом интерпретационной деятельности должны стать поэтому те мысли, которыми оперировал сам законодатель, принимая юридическую норму, что, наряду с прочим, делает абсолютно невозможным признание за актами судебного толкования значения источника права. Иными словами, необходимо не только снятие посредством критики и приемов словесного толкования «покрова» юридической нормы (обнаружение и понимание «нормы-предписания»), но и раскрытие ее внутреннего смысла, т. е. воспроизведение толкователем в развернутом виде суждения законодателя, достигаемое с помощью приемов реального толкования и логического развития[72].
Таким образом, правовая норма представляет собой единство формы (закрепленного в источнике права предписания) и содержания (построенного по логическим правилам суждения законодателя), вследствие чего термин «норма права» может иметь только одно значение[73]. А поскольку форма явления должна соответствовать его содержанию, одновременное существование двухзвенного строения «нормы-предписания» и трехзвенного строения «логической нормы» исключается.
В свете изложенного становится очевидной структура правовой нормы. Показательно высказывание по этому поводу известного дореволюционного правоведа Н.М. Коркунова: «Итак, все юридические нормы суть условные правила. Поэтому каждая норма состоит, естественно, из двух элементов: из определения условий применения правила и изложения самого правила. Первый элемент называется гипотезой или предположением; второй – диспозицией или распоряжением. Каждая юридическая норма может быть, следовательно, выражена в такой форме: если – то… Это не значит, однако, чтобы каждая статья закона непременно заключала в себе эти два элемента. Норма может быть выражена несколькими статьями, и тогда гипотеза может заключаться в одной статье, диспозиция в другой. Кроме того, норма может быть выражена без прямого указания ее условности… Но все… формулы, очевидно, без труда сводятся к основной, общей формуле: «если – то» (выделено авт. – В.Г.)[74].
Действительно, из любого правила поведения должно усматриваться, при каких условиях им следует руководствоваться и в чем собственно заключается руководство. Следовательно, именно единственно мыслимая логика построения правила диктует необходимость указания в нем пред положения (гипотезы) и самого положения (диспозиции или санкции).
Несмотря на эти, казалось бы, очевидные соображения, с советских времен в состав нормы права многие ученые стали включать сразу три элемента – гипотезу, диспозицию и санкцию[75]. В результате формула юридической нормы приобрела громоздкий вид: если – то, в противном случае (иначе).
Искусственную усложненность такого подхода не заметить нельзя. Ведь правило, установленное на случай нарушения другого правила (или возникновения угрозы нарушения другого правила), всегда имеет самостоятельное значение, предусматривая как условия своего действия, так и содержание предписания. Поэтому всякая охрани – тельная гражданско-правовая норма представляет собой следующее логическое суждение: если имеет место такое-то нарушение (или его угроза) – то наступают такие-то последствия. Пресловутая же трехзвенная структура на самом деле является следствием отмеченного выше ошибочного представления о правовой норме, так как сформирована посредством объединения регулятивной и охранительной «норм-предписаний» в одну «логическую норму»[76]. В этой связи трехзвенная структура легко разложима на две двухзвенные, присущие самостоятельным правовым предписаниям: если А – то В, если нарушено (или создана угроза нарушения) В – то С.
Невозможность существования трехэлементного состава гражданско-правовых норм объясняется и сугубо цивилистическими соображениями. Речь идет о природе последствий, предусматриваемых в гражданско-правовых нормах на случай совершения (или возникновения угрозы совершения) субъектами имущественного оборота нарушения.
Санкцией правовой нормы признается та ее часть, где указаны неблагоприятные последствия неправомерного поведения – меры принуждения, применяемые при нарушении предписаний диспозиции правовой нормы[77].
Из приведенного определения видно, что за пределами санкции гражданско-правовой нормы находятся последствия, предусмотренные на случай оспаривания субъективного права правомерным поведением.
Кроме того, необходимо учитывать наличие двух разновидностей последствий неправомерного поведения – последствий, наступающих исключительно на основе властного правоприменительного акта, и последствий, наступление которых не ставится в зависимость от наличия такого акта. Цивилистической отраслью предусматриваются главным образом последствия второй разновидности, что обусловлено диспозитивными началами гражданско-правового регулирования общественных отношений. Поэтому восстановление имущественной сферы потерпевшего в случае добровольного удовлетворения его требований нарушителем производится без акта применения соответствующей охранительной нормы (в этом случае всего лишь используется предоставленное такой нормой охранительное право или охранительное правомочие в составе регулятивного права). В других отраслях дело обстоит иначе: последствия неправомерного поведения наступают только при наличии определенного правоприменительного акта (приговора суда, постановления по делу об административном правонарушении, приказа работодателя и т. п.), которым, помимо прочего, определяется содержание рассматриваемых последствий. Здесь применение охранительных норм требуется в каждом конкретном случае, из чего следует вывод: для реализации правовой нормы, включающей в качестве структурного элемента санкцию, необходимо властное принуждение[78]. Как видно, санкцией гражданско-правовой нормы не охватываются и те последствия неправомерного поведения, наступление которых возможно без властного акта принуждения. В противном случае к правоприменительной деятельности придется отнести самостоятельную (без обращения к принудительной силе государства) реализацию субъектами права охранительных требований, что не согласуется с господствующей правовой доктриной.
Наконец, присуждение к исполнению обязанности в натуре и саму по себе констатацию недействительности ничтожной сделки вообще нельзя назвать неблагоприятными в юридическом смысле последствиями неправомерного поведения, поскольку в подобных случаях правовое состояние нарушителя каких-либо изменений не претерпевает.
Таким образом, последствия оспаривания субъективного права правомерным поведением, последствия нарушения, наступление которых не ставится в зависимость от правоприменительной деятельности, а также последствия, не являющиеся в юридическом смысле неблагоприятными, независимо от того, ставится их наступление в зависимость от правоприменительной деятельности или нет, находятся за пределами понятия санкции гражданско-правовой нормы. Из этого логически следует, что указание на такие последствия могут содержаться только в диспозициях норм. Словом, подавляющее большинство охранительных гражданско-правовых норм состоят из гипотезы и диспозиции. И лишь в порядке исключения из общего правила некоторые нормы включают гипотезу[79] и санкцию (в действующем законодательстве это нормы, определяющие: 1) недействительность оспоримых сделок (п. 1 ст. 166 ГК РФ); 2) штрафные санкции при недопущении реституции и односторонней реституции (ст. 169, 179 ГК РФ); 3) последствия злоупотребления правом (п. 2 ст. 10 ГК РФ); 4) изъятие материального носителя, главным образом используемого или предназначенного для совершения нарушения исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности и на средства индивидуализации (п. 5 ст. 1252 ГК РФ)).
Следовательно, в санкции охранительной гражданско-правовой нормы указываются гражданско-правовые санкции как меры воздействия, осуществление которых немыслимо без правоприменительного акта. Иные же меры гражданско-правового воздействия, включая оперативные санкции и меры, хотя и требующие правоприменения, но реализация которых не влечет для нарушителя негативных последствий, обозначаются в диспозиции охранительной нормы либо в договоре. Сделанный вывод станет еще более очевидным, если учесть, что умаление имущественной сферы участника гражданского оборота – распространенное жизненное явление, выступающее следствием самых разнообразных причин, а не только вины нарушителя.
Нетрудно заметить, что в свете трехэлементной концепции структура подавляющего большинства охранительных гражданско-правовых норм принимает абсурдный вид: гипотеза – диспозиция – диспозиция.
Заметное место в системе гражданского права занимают диспозитивные нормы (в том числе охранительные), предоставляющие своим адресатам возможность предусмотреть иное правило поведения. При этом охранительными диспозитивными нормами могут регулироваться и договорные, и внедоговорные отношения.
В цивилистической литературе отмечалось, что «любая диспозитивная норма превращается в императивную исключительно в силу того факта, что стороны не выразили согласия на отступление от нее, предусмотрев в договоре какой-либо иной вариант… С момента заключения договора диспозитивная норма… является таким же абсолютным, не знающим исключений регулятором поведения сторон, как и норма императивная»[80].
Действительно, заключая договор, участники гражданского оборота осведомлены о содержании действующих законоположений. Данное утверждение основано на неоспоримой презумпции знания субъектами права норм законодательства, принятого и официально опубликованного в установленном порядке. Изложенное означает, что формулировка варианта поведения сторон может содержаться как в договоре-тексте, так и в источнике права. При этом формулировка варианта поведения, предложенная законодателем, становится формулировкой договорного условия именно в силу того обстоятельства, что стороны не отступили при заключении договора от диспозитивной нормы, хотя и вправе были это сделать. Поэтому в п. 4 ст. 421 ГК РФ прямо говорится, что в случаях, когда условие договора предусмотрено нормой, которая применяется постольку, поскольку соглашением сторон не установлено иное (диспозитивная норма), стороны могут своим соглашением исключить ее применение либо установить условие, отличное от предусмотренного в ней. Следовательно, именно наличие принципиальной возможности отступления от варианта поведения, предусмотренного диспозитивной нормой, позволяет участникам гражданского оборота согласовывать свои воли в процессе заключения договора. Поэтому диспозитивная норма в отличие от императивной регулирует конкретное договорное правоотношение не сама по себе, а через договорное условие, редакция (формулировка) которого соответствует ее редакции (формулировке). Другими словами, упорядочивающее воздействие диспозитивной нормы на отношение сторон всегда опосредовано договором-сделкой как средством «автономного» индивидуального регулирования.
Напротив того, охранительные диспозитивные нормы, рассчитанные на регулирование внедоговорных отношений, действуют, если соглашение не заключено. Так, в силу п. 3 ст. 1085 ГК РФ объем и размер возмещения вреда, причитающегося потерпевшему в соответствии с настоящей статьей, могут быть увеличены договором. Следовательно, нормы, закрепленные в п. 1 и 2 ст. 1085 ГК РФ, являются диспозитивными, поскольку их действие может быть исключено указанным договором (соглашением).
Таким образом, если охранительная диспозитивная норма, рассчитанная на регулирование договорных отношений, действует при условии заключения договора, не изменяющего или не исключающего соответствующее правило поведения, то охранительная диспозитивная норма, рассчитанная на регулирование внедоговорных отношений, – при отсутствии подобного договора.
3.1.2. Проблема судебного толкования права
Охранительные гражданско-правовые нормы содержатся в источниках гражданского права, к числу которых в первую очередь относятся нормативные правовые акты высшей юридической силы: Гражданский кодекс Российской Федерации и принятые в соответствии с ним иные федеральные законы[81]. Нередко веления таких норм претворяются в жизнь судами.
Судебная практика выступает важнейшей формой правоприменительной деятельности, в ходе которой нарушенные и оспоренные права и охраняемые законом интересы участников общественных отношений получают юрисдикционную защиту. Применение же права невозможно без выявления действительного смысла юридических норм. В свою очередь, результаты толкования законодательства находят отражение в судебных актах, становясь доступными для восприятия и заимствования при разрешении аналогичных дел. Этим обусловливается целесообразность обобщения судебной практики и придания выработанному таким образом единообразному толкованию права обязательной силы.
Вместе с тем в Англии исторически решения королевских судов и суда канцлера по конкретным делам признавались обязательными для судов, рассматривающих другие (аналогичные) дела, что и привело к развитию основного элемента ее правовой системы – прецедентного права, состоящего из общего права и права справедливости. И хотя впоследствии к прецедентному праву добавилось статутное право, первое продолжает занимать заметное место в числе источников юридических норм. С определенными модификациями английское право существует в некоторых других государствах (прежде всего в бывших колониях Великобритании – США, Канаде, Австралии и иных), которые совместно с Великобританией образуют англо-американскую правовую семью.
Заметное повышение роли судов, наличие у руководящих разъяснений высших судебных инстанций страны обязательной силы, существование живого примера прецедентного права дают весьма заманчивый повод признать судебную практику формой права и в России: за отнесение судебной практики к источникам права сегодня высказываются многие отечественные правоведы[82].
Верховный Суд Российской Федерации и Высший Арбитражный Суд Российской Федерации вправе давать разъяснения по вопросам судебной практики (ст. 126 и 127 Конституции Российской Федерации, ч. 5 ст. 19 и ч. 5 ст. 23 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»[83]). Правосудие же в Российской Федерации осуществляется путем разрешения судами конкретных дел (см., напр., ст. 3 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации»[84], ст. 5 ГПК РФ, ст. 1 АПК РФ). Следовательно, принимаемые российскими судами акты подразделяются на руководящие разъяснения (постановления Пленумов Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации) и акты по конкретным делам (в том числе постановления и определения Конституционного Суда Российской Федерации).
Судебная практика выступает важнейшей формой правоприменительной деятельности, в ходе которой нарушенные и оспоренные права и охраняемые законом интересы участников общественных отношений получают юрисдикционную защиту. Применение же права невозможно без выявления действительного смысла юридических норм. В свою очередь, результаты толкования законодательства находят отражение в судебных актах, становясь доступными для восприятия и заимствования при разрешении аналогичных дел. Этим обусловливается целесообразность обобщения судебной практики и придания выработанному таким образом единообразному толкованию права обязательной силы.
Вместе с тем в Англии исторически решения королевских судов и суда канцлера по конкретным делам признавались обязательными для судов, рассматривающих другие (аналогичные) дела, что и привело к развитию основного элемента ее правовой системы – прецедентного права, состоящего из общего права и права справедливости. И хотя впоследствии к прецедентному праву добавилось статутное право, первое продолжает занимать заметное место в числе источников юридических норм. С определенными модификациями английское право существует в некоторых других государствах (прежде всего в бывших колониях Великобритании – США, Канаде, Австралии и иных), которые совместно с Великобританией образуют англо-американскую правовую семью.
Заметное повышение роли судов, наличие у руководящих разъяснений высших судебных инстанций страны обязательной силы, существование живого примера прецедентного права дают весьма заманчивый повод признать судебную практику формой права и в России: за отнесение судебной практики к источникам права сегодня высказываются многие отечественные правоведы[82].
Верховный Суд Российской Федерации и Высший Арбитражный Суд Российской Федерации вправе давать разъяснения по вопросам судебной практики (ст. 126 и 127 Конституции Российской Федерации, ч. 5 ст. 19 и ч. 5 ст. 23 Федерального конституционного закона от 31 декабря 1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»[83]). Правосудие же в Российской Федерации осуществляется путем разрешения судами конкретных дел (см., напр., ст. 3 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации»[84], ст. 5 ГПК РФ, ст. 1 АПК РФ). Следовательно, принимаемые российскими судами акты подразделяются на руководящие разъяснения (постановления Пленумов Верховного Суда Российской Федерации и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации) и акты по конкретным делам (в том числе постановления и определения Конституционного Суда Российской Федерации).