Страница:
Скафтымову же принадлежит обращенный к литературоведам-профессионалам наказ: «нужно читать честно». А стало быть, нужно постоянно настраивать себя на чтение внимательное, сосредоточенное, проникновенное. И послушное! В том смысле, что нужно учиться слушать и понимать автора.
Нам ведь чаще всего только самонадеянно кажется, что мы хорошо различаем, слышим и даже понимаем других. Сплошь и рядом – самообман. Мы уже говорили о том, что процесс общения – одна из величайших по трудности своей задач бытия. Именно задач, непрестанно маячащих перед каждым из нас в повседневной перспективе.
«Состав произведения, – скажет А.П. Скафтымов, – сам в себе носит нормы его истолкования»[7]. Это заключение ученого характеризует важнейшее свойство литературоведческого искусства. Речь идет о бережном, лишенном самоуверенности и всезнайства, проникновении в литературный текст. Нельзя наивно утешить себя: я стал-таки предельно честным, и отныне материал поэзии подвластен мне; отселе буду я его полновластным распорядителем! Честное литературоведческое чтение имеет в виду постоянный, непрерывный процесс, сопряженный с предельной концентрацией исследовательской энергии, внимания и соучастия…
Скафтымов напоминает об «искреннем вмешательстве души автора» в художественное творение, о повышенной чуткости к неисчерпаемым эмоционально-смысловым глубинам словесного текста, способного подавать нам весть об общей направленности произведения.
Еще о пределах читательской компетенции.
Известно, что очень многие существенные детали, подробности, особенности классического художественного текста за давностью времен становятся неясными, непонятными читателям новых поколений.
Встречаем мы, к примеру, в первой главе пушкинского «Евгения Онегина» такие стихи:
Речь между тем идет о модной в среде либеральной дворянской молодежи 1820-х годов широкополой шляпе, названной по имени знаменитого революционера генерала Симона Боливара (1783–1830) – руководителя борьбы за национальную независимость испанских колоний в Южной Америке.
Кстати, в 1824 г. войска под его предводительством освободили Перу, и Боливар стал во главе образованной на территории Верхнего Перу республики Боливия, названной в его честь. В 1819–1830 гг. легендарный Боливар – президент Великой Колумбии, в состав которой вошли также Венесуэла и Новая Гранада…
Герой Пушкина носит такую многозначительно модную шляпу и носит ее демонстративно, отправляясь на прогулку в центр Петербурга. «Бульвар» – здесь это не просто некая широкая аллея посреди городской улицы. Онегин в своем модном боливаре едет прогуляться по невскому проспекту. Не всякий знает, что до 1820 г. главная улица российской столицы посередине была засажена аллеей лип и в бытовой речи петербуржцев именовалась бульваром.
Литературоведческий комментарий – результат кропотливых специальных изысканий – способен вернуть классическому тексту очарование поэтической полноты и точности. Очень часто полноценный литературоведческий комментарий сам по себе читается как увлекательная энциклопедическая книга.
Художественный текст может откликаться на все стороны жизни. И литературовед обязан знать все, что может ему помочь проникнуть в смыслы текста.
Например, надо ли литературоведу знать, по каким законам чести проходили в России XIX в. дуэли? Надо ли знать этот неписаный кодекс дворянской чести? Невозможно было, например, слишком легко идти на примирение – прослывешь трусом, а с этим клеймом дворянину не жить! Быть кровожадным (не пропорционально нанесенной тебе обиде) – обрести славу бретера, скандалиста. Дуэль – сложный ритуал: вызов на дуэль, выбор секундантов-посредников, попытка примирения сторон, выработка условий поединка… В понятиях официального государственного права дуэль в России была уголовным преступлением…
Не знать всего этого литературоведу нельзя. А это уже сведения из истории права, этики, истории быта, социальной психологии. Но иначе нельзя сегодня помочь читателю услышать и понять «Евгения Онегина», «Капитанскую дочку», «Героя нашего времени», «Войну и мир», чеховскую «Дуэль», купринский «Поединок»…
А сколько литературных судеб кровно связано с дуэлью! Пушкинская Черная речка 1837 г.! Лермонтовский Пятигорск и предгорье Машука в 1841 г.! Стрелялись на дуэли Александр Грибоедов, Кондратий Рылеев, Николай Гумилев. Драматическим ореолом овеян отказ от дуэли Александра Герцена…
Много чего необходимо знать литературоведу, чтобы вступать в полноценный диалог с художественными текстами!
Знать, например, как вели дворяне свое хозяйство, как относились к богатству (считалось хорошим тоном жить не по средствам, проматывать состояние, иметь долги)…
Знать интересы и занятия дворянской женщины, обычное содержание ее образования (навыки разговора на одном-двух иностранных языках – французском и немецком, умение танцевать, рисовать, петь, играть на каком-либо музыкальном инструменте…).
Всего не перечислить, что может пригодиться литературоведу для того, чтобы по-настоящему приблизить к читателю классический текст.
Многое из того, о чем шла речь выше, и многое другое, без чего не обойтись специалисту-комментатору произведений русского литературного XIX в., не обойтись современному литературоведу, содержится в исключительно интересных и ценных «Очерках дворянского быта онегинской поры» и других трудах, принадлежащих перу выдающегося литературоведа и культуролога XX в. Юрия Михайловича Лотмана (1922–1993).
Или еще пример: перелистывая стихи юного Лермонтова, мы то и дело встречаемся с вынесенными в заглавия инициалами Н.Ф.И. или Н.И. А еще внимательный читатель обнаружит среди лермонтовских текстов и «романс к И.». И еще целый ряд проникновенных лирических обращений к любимой девушке. Все стихотворения объединены пронзительным мотивом любви и измены. Пылкая любовь, обман, роковой разрыв, прощальный поцелуй, неизбежная разлука…
И берется литературовед Ираклий Луарсабович Андроников (1908–1990) за разгадку тайны, хранившейся целое столетие. Предельно внимательно вчитывается он в тексты поэта, сопоставляет их, обращает внимание на переписку Лермонтова, изучает многочисленные исторические источники, которые могут пролить свет на подробности его биографии, заинтересованно беседует с хранителями старинных домашних архивов…
И в результате…открытие! Все – правда. Напряженное чувство, пережитое поэтом, его гордое самоутверждение, его мучительные воспоминания о своей неразделенной любви! Звали ее Наталия Федоровна Иванова, в замужестве Обрезкова…
И выходят теперь все сочинения Лермонтова с комментариями, объясняющими подлинность, достоверность этой юношеской любовной драмы.
Надо еще добавить, что И.Л. Андроников был блистательным актером-рассказчиком и темпераментным литератором, и благодаря его удивительному таланту мы можем сегодня узнать об открытиях этого замечательно яркого литературоведа из записей его устных рассказов (их легко можно найти в Интернете) и из его книг[8].
А какой огромный интерес для самых разных читателей представляет подробное жизнеописание гениального писателя – создателя классических литературных произведений!
Надо ли говорить о том, с каким жадным и ревнивым вниманием читается книга литературоведа Мариэтты Омаровны Чудаковой о жизни М.А. Булгакова – первая научная биография автора «Собачьего сердца», «Дней Турбиных», «Бега», «Мастера и Маргариты».
Предшествовал этой книге огромный труд. Труд этот включал в себя разбор и научное описание большого архива вдовы писателя Елены Сергеевны Булгаковой, многочисленные встречи и беседы с ней, с друзьями, родственниками, с разными людьми, знавшими писателя.
М.О. Чудакова строит свое повествование так, чтобы предельно честно и достоверно, минуя распространенные домыслы и вольные гипотетические соображения, основываясь «только на фактах», воссоздать сложную личность художника: «Каким он был? Веселый. Артистичный. Блестящий. Его повседневность, его домашняя жизнь не была похожа в своих внешних формах на житие строгого и замкнутого подвижника – подвижническим был внутренний смысл этой жизни»[9].
Созданное М.О. Чудаковой жизнеописание М.А. Булгакова входит теперь в живой золотой фонд нашей литературоведческой культуры.
Вот немногие только примеры того, как целеустремленно, умело и захватывающе интересно преодолевает литературовед то, что мы назвали пределами читательской компетенции.
Труд литературоведа, как и всякого ученого, характеризуется правом на любимый материал. Душевное родство с автором, в диалог с которым вступаешь, в тексты которого пристально вглядываешься и стараешься их постичь, – неизменное условие успеха. Не случайно, скажем, коллеги, близко знавшие А.П. Скафтымова, не раз отмечали, насколько близок, насколько внутренне родственен он был Чехову, о котором умел как никто другой проникновенно и точно писать. Ученики и последователи Скафтымова Е.И. Покусаев и А.А. Жук, в частности, отмечали: «Собственным неустанным духовным трудом он (Скафтымов) создал свою тончайшую интеллигентность, свой кодекс жизненной, научной и гражданской морали. Был по-чеховски негромок в его утверждении, органически не перенося суетной «публичности». И по-чеховски беспощадно презирал он многоликую, всегда довольную собой пошлость. Не случайно чеховский мир с такой свободой и готовностью открылся взгляду ученого»[10].
Литературовед работает избирательно, занимаясь тем, что ему полюбилось, стало по-настоящему своим, близким. Основательно разбираясь в своем, он работает сосредоточенно и кропотливо.
Литературовед во многом подобен не только ученому-исследователю, но и самому художнику слова! А для этого надо развить в себе дар слова, наблюдательность, воображение, дар удивления прекрасным и дар заражения удивительным и не замечаемым другими читателями…
По самой своей природе труд литературоведа индивидуален. В этом и повышенная мера ответственности, и сложная трудоемкость литературоведческого труда; но в этом и знакомое многим предвкушение радости от самостоятельно и добротно добытого результата! Специалист, сосредоточенно занимающийся изучением художественной словесности, сам в ответе и за процесс, и за итоги работы, за фактическую сторону исследования, за характер и степень его доказательности, за надежность и тщательность теоретической оснастки, за точность определений и т. д.
Существенная опасность, подстерегающая литературоведа, – дилетантство (любительство, поверхностное занятие, без достаточной подготовки).
Как не может человек, любящий разглядывать анатомический атлас, быть врачом только по этому признаку; как не может человек, любящий пересчитывать деньги, быть экономистом только по этому признаку (характеристике), так и литературовед – вовсе не тот, кто просто любит читать книги… Главное отличие дилетанта от профессионала в том, что профессионал обладает информацией (знает, как и откуда ее добывать, как ею распоряжаться, как использовать ее на благо своему делу), а дилетант пробует изобрести трехколесный велосипед.
И еще одна опасность: литературоведу очень легко (причем незаметно для себя) впасть в неловкость, в упрощение, в вульгаризацию. Малейшая неточность (неточное слово по поводу художественного текста) – и мы смешны. Увы, здесь тоже можно приводить много печальных примеров, но учиться лучше на достойных образцах, что и будем мы делать на протяжении всего курса.
Литературоведение – универсальная и всегда востребованная профессия, главным условием реализации которой является интерес ко всему на свете и знание того, как этот интерес быстро, экономно, полноценно удовлетворить.
И самое последнее: до сих пор мы говорили о литературоведении в целом, суммарно. Но наука о литературе – это система разных специальных дисциплин. Как они подразделяются?
До недавнего времени считалось, что литературоведение состоит из дисциплин основных (история и теория литературы, литературная критика) и вспомогательных или подсобных (текстология, библиография и др.). Мы предлагаем более точное и более корректное представление о составе нашей науки. Твердая почва любой сферы знаний – факты. Факты литературоведения в текстах художественных, литературно-критических, литературно-журнальных, мемуарных, газетных и т. д. Так вот, литературоведческие дисциплины, которые добывают факты, регистрируют их и описывают (т. е. проводят громадную, кропотливую исследовательскую работу), мы относим к разряду основополагающих. Это литературоведческая текстология, литературоведческое источниковедение, литературоведческая библиография.
На этой основе развивается и весь большой состав историко-теоретических дисциплин литературной науки.
Существует, однако, вполне справедливое мнение, что само деление дисциплин на добывающие материал и его обрабатывающие постепенно устаревает, поскольку в добротном исследовании присутствуют все необходимые этапы работы. Тем не менее «добыча» литературоведческого факта, его описание, с одной стороны, и его же всестороннее осмысление, с другой, – это все-таки не совпадающие специальные занятия.
Разберемся в этом последовательно.
Раздел 3. Основополагающие дисциплины литературоведения
Нам ведь чаще всего только самонадеянно кажется, что мы хорошо различаем, слышим и даже понимаем других. Сплошь и рядом – самообман. Мы уже говорили о том, что процесс общения – одна из величайших по трудности своей задач бытия. Именно задач, непрестанно маячащих перед каждым из нас в повседневной перспективе.
«Состав произведения, – скажет А.П. Скафтымов, – сам в себе носит нормы его истолкования»[7]. Это заключение ученого характеризует важнейшее свойство литературоведческого искусства. Речь идет о бережном, лишенном самоуверенности и всезнайства, проникновении в литературный текст. Нельзя наивно утешить себя: я стал-таки предельно честным, и отныне материал поэзии подвластен мне; отселе буду я его полновластным распорядителем! Честное литературоведческое чтение имеет в виду постоянный, непрерывный процесс, сопряженный с предельной концентрацией исследовательской энергии, внимания и соучастия…
Скафтымов напоминает об «искреннем вмешательстве души автора» в художественное творение, о повышенной чуткости к неисчерпаемым эмоционально-смысловым глубинам словесного текста, способного подавать нам весть об общей направленности произведения.
Еще о пределах читательской компетенции.
Известно, что очень многие существенные детали, подробности, особенности классического художественного текста за давностью времен становятся неясными, непонятными читателям новых поколений.
Встречаем мы, к примеру, в первой главе пушкинского «Евгения Онегина» такие стихи:
Только с помощью специального литературоведческого комментария можно понять, что означает выделенное авторским курсивом слово «боливар». Собственное пушкинское примечание «Шляпа a la Bolivar» тоже сегодня мало что скажет читателю.
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар…
Речь между тем идет о модной в среде либеральной дворянской молодежи 1820-х годов широкополой шляпе, названной по имени знаменитого революционера генерала Симона Боливара (1783–1830) – руководителя борьбы за национальную независимость испанских колоний в Южной Америке.
Кстати, в 1824 г. войска под его предводительством освободили Перу, и Боливар стал во главе образованной на территории Верхнего Перу республики Боливия, названной в его честь. В 1819–1830 гг. легендарный Боливар – президент Великой Колумбии, в состав которой вошли также Венесуэла и Новая Гранада…
Герой Пушкина носит такую многозначительно модную шляпу и носит ее демонстративно, отправляясь на прогулку в центр Петербурга. «Бульвар» – здесь это не просто некая широкая аллея посреди городской улицы. Онегин в своем модном боливаре едет прогуляться по невскому проспекту. Не всякий знает, что до 1820 г. главная улица российской столицы посередине была засажена аллеей лип и в бытовой речи петербуржцев именовалась бульваром.
Литературоведческий комментарий – результат кропотливых специальных изысканий – способен вернуть классическому тексту очарование поэтической полноты и точности. Очень часто полноценный литературоведческий комментарий сам по себе читается как увлекательная энциклопедическая книга.
Художественный текст может откликаться на все стороны жизни. И литературовед обязан знать все, что может ему помочь проникнуть в смыслы текста.
Например, надо ли литературоведу знать, по каким законам чести проходили в России XIX в. дуэли? Надо ли знать этот неписаный кодекс дворянской чести? Невозможно было, например, слишком легко идти на примирение – прослывешь трусом, а с этим клеймом дворянину не жить! Быть кровожадным (не пропорционально нанесенной тебе обиде) – обрести славу бретера, скандалиста. Дуэль – сложный ритуал: вызов на дуэль, выбор секундантов-посредников, попытка примирения сторон, выработка условий поединка… В понятиях официального государственного права дуэль в России была уголовным преступлением…
Не знать всего этого литературоведу нельзя. А это уже сведения из истории права, этики, истории быта, социальной психологии. Но иначе нельзя сегодня помочь читателю услышать и понять «Евгения Онегина», «Капитанскую дочку», «Героя нашего времени», «Войну и мир», чеховскую «Дуэль», купринский «Поединок»…
А сколько литературных судеб кровно связано с дуэлью! Пушкинская Черная речка 1837 г.! Лермонтовский Пятигорск и предгорье Машука в 1841 г.! Стрелялись на дуэли Александр Грибоедов, Кондратий Рылеев, Николай Гумилев. Драматическим ореолом овеян отказ от дуэли Александра Герцена…
Много чего необходимо знать литературоведу, чтобы вступать в полноценный диалог с художественными текстами!
Знать, например, как вели дворяне свое хозяйство, как относились к богатству (считалось хорошим тоном жить не по средствам, проматывать состояние, иметь долги)…
Знать интересы и занятия дворянской женщины, обычное содержание ее образования (навыки разговора на одном-двух иностранных языках – французском и немецком, умение танцевать, рисовать, петь, играть на каком-либо музыкальном инструменте…).
Всего не перечислить, что может пригодиться литературоведу для того, чтобы по-настоящему приблизить к читателю классический текст.
Многое из того, о чем шла речь выше, и многое другое, без чего не обойтись специалисту-комментатору произведений русского литературного XIX в., не обойтись современному литературоведу, содержится в исключительно интересных и ценных «Очерках дворянского быта онегинской поры» и других трудах, принадлежащих перу выдающегося литературоведа и культуролога XX в. Юрия Михайловича Лотмана (1922–1993).
Или еще пример: перелистывая стихи юного Лермонтова, мы то и дело встречаемся с вынесенными в заглавия инициалами Н.Ф.И. или Н.И. А еще внимательный читатель обнаружит среди лермонтовских текстов и «романс к И.». И еще целый ряд проникновенных лирических обращений к любимой девушке. Все стихотворения объединены пронзительным мотивом любви и измены. Пылкая любовь, обман, роковой разрыв, прощальный поцелуй, неизбежная разлука…
Кто она – адресат горестных признаний? Кому был посвящен лирический дневник юного поэта? Кому обязаны мы многими лермонтовскими стихотворениями 1831–1832 гг.? А может быть, как считали некоторые специалисты, это всего лишь «отвлеченные литературные упражнения в байроническом духе»?
Я в силах перенесть мученье
Глубоких дум, сердечных ран,
Все, – только не ее обман…
Во зло употребила ты права,
Приобретенные над мною…
И берется литературовед Ираклий Луарсабович Андроников (1908–1990) за разгадку тайны, хранившейся целое столетие. Предельно внимательно вчитывается он в тексты поэта, сопоставляет их, обращает внимание на переписку Лермонтова, изучает многочисленные исторические источники, которые могут пролить свет на подробности его биографии, заинтересованно беседует с хранителями старинных домашних архивов…
И в результате…открытие! Все – правда. Напряженное чувство, пережитое поэтом, его гордое самоутверждение, его мучительные воспоминания о своей неразделенной любви! Звали ее Наталия Федоровна Иванова, в замужестве Обрезкова…
И выходят теперь все сочинения Лермонтова с комментариями, объясняющими подлинность, достоверность этой юношеской любовной драмы.
Надо еще добавить, что И.Л. Андроников был блистательным актером-рассказчиком и темпераментным литератором, и благодаря его удивительному таланту мы можем сегодня узнать об открытиях этого замечательно яркого литературоведа из записей его устных рассказов (их легко можно найти в Интернете) и из его книг[8].
А какой огромный интерес для самых разных читателей представляет подробное жизнеописание гениального писателя – создателя классических литературных произведений!
Надо ли говорить о том, с каким жадным и ревнивым вниманием читается книга литературоведа Мариэтты Омаровны Чудаковой о жизни М.А. Булгакова – первая научная биография автора «Собачьего сердца», «Дней Турбиных», «Бега», «Мастера и Маргариты».
Предшествовал этой книге огромный труд. Труд этот включал в себя разбор и научное описание большого архива вдовы писателя Елены Сергеевны Булгаковой, многочисленные встречи и беседы с ней, с друзьями, родственниками, с разными людьми, знавшими писателя.
М.О. Чудакова строит свое повествование так, чтобы предельно честно и достоверно, минуя распространенные домыслы и вольные гипотетические соображения, основываясь «только на фактах», воссоздать сложную личность художника: «Каким он был? Веселый. Артистичный. Блестящий. Его повседневность, его домашняя жизнь не была похожа в своих внешних формах на житие строгого и замкнутого подвижника – подвижническим был внутренний смысл этой жизни»[9].
Созданное М.О. Чудаковой жизнеописание М.А. Булгакова входит теперь в живой золотой фонд нашей литературоведческой культуры.
Вот немногие только примеры того, как целеустремленно, умело и захватывающе интересно преодолевает литературовед то, что мы назвали пределами читательской компетенции.
Труд литературоведа, как и всякого ученого, характеризуется правом на любимый материал. Душевное родство с автором, в диалог с которым вступаешь, в тексты которого пристально вглядываешься и стараешься их постичь, – неизменное условие успеха. Не случайно, скажем, коллеги, близко знавшие А.П. Скафтымова, не раз отмечали, насколько близок, насколько внутренне родственен он был Чехову, о котором умел как никто другой проникновенно и точно писать. Ученики и последователи Скафтымова Е.И. Покусаев и А.А. Жук, в частности, отмечали: «Собственным неустанным духовным трудом он (Скафтымов) создал свою тончайшую интеллигентность, свой кодекс жизненной, научной и гражданской морали. Был по-чеховски негромок в его утверждении, органически не перенося суетной «публичности». И по-чеховски беспощадно презирал он многоликую, всегда довольную собой пошлость. Не случайно чеховский мир с такой свободой и готовностью открылся взгляду ученого»[10].
Литературовед работает избирательно, занимаясь тем, что ему полюбилось, стало по-настоящему своим, близким. Основательно разбираясь в своем, он работает сосредоточенно и кропотливо.
Литературовед во многом подобен не только ученому-исследователю, но и самому художнику слова! А для этого надо развить в себе дар слова, наблюдательность, воображение, дар удивления прекрасным и дар заражения удивительным и не замечаемым другими читателями…
По самой своей природе труд литературоведа индивидуален. В этом и повышенная мера ответственности, и сложная трудоемкость литературоведческого труда; но в этом и знакомое многим предвкушение радости от самостоятельно и добротно добытого результата! Специалист, сосредоточенно занимающийся изучением художественной словесности, сам в ответе и за процесс, и за итоги работы, за фактическую сторону исследования, за характер и степень его доказательности, за надежность и тщательность теоретической оснастки, за точность определений и т. д.
Существенная опасность, подстерегающая литературоведа, – дилетантство (любительство, поверхностное занятие, без достаточной подготовки).
Как не может человек, любящий разглядывать анатомический атлас, быть врачом только по этому признаку; как не может человек, любящий пересчитывать деньги, быть экономистом только по этому признаку (характеристике), так и литературовед – вовсе не тот, кто просто любит читать книги… Главное отличие дилетанта от профессионала в том, что профессионал обладает информацией (знает, как и откуда ее добывать, как ею распоряжаться, как использовать ее на благо своему делу), а дилетант пробует изобрести трехколесный велосипед.
И еще одна опасность: литературоведу очень легко (причем незаметно для себя) впасть в неловкость, в упрощение, в вульгаризацию. Малейшая неточность (неточное слово по поводу художественного текста) – и мы смешны. Увы, здесь тоже можно приводить много печальных примеров, но учиться лучше на достойных образцах, что и будем мы делать на протяжении всего курса.
Литературоведение – универсальная и всегда востребованная профессия, главным условием реализации которой является интерес ко всему на свете и знание того, как этот интерес быстро, экономно, полноценно удовлетворить.
И самое последнее: до сих пор мы говорили о литературоведении в целом, суммарно. Но наука о литературе – это система разных специальных дисциплин. Как они подразделяются?
До недавнего времени считалось, что литературоведение состоит из дисциплин основных (история и теория литературы, литературная критика) и вспомогательных или подсобных (текстология, библиография и др.). Мы предлагаем более точное и более корректное представление о составе нашей науки. Твердая почва любой сферы знаний – факты. Факты литературоведения в текстах художественных, литературно-критических, литературно-журнальных, мемуарных, газетных и т. д. Так вот, литературоведческие дисциплины, которые добывают факты, регистрируют их и описывают (т. е. проводят громадную, кропотливую исследовательскую работу), мы относим к разряду основополагающих. Это литературоведческая текстология, литературоведческое источниковедение, литературоведческая библиография.
На этой основе развивается и весь большой состав историко-теоретических дисциплин литературной науки.
Существует, однако, вполне справедливое мнение, что само деление дисциплин на добывающие материал и его обрабатывающие постепенно устаревает, поскольку в добротном исследовании присутствуют все необходимые этапы работы. Тем не менее «добыча» литературоведческого факта, его описание, с одной стороны, и его же всестороннее осмысление, с другой, – это все-таки не совпадающие специальные занятия.
Разберемся в этом последовательно.
Раздел 3. Основополагающие дисциплины литературоведения
Текстология и ее назначение.
Основной текст и творческая воля автора.
Академическое полное собрание сочинений и массовое издание.
Варианты. Вспомогательный аппарат издания. Комментарии.
Источниковедение науки о литературе.
Первоисточники, источники. Личные библиотеки писателей.
Библиография в труде литературоведа.
Текстология – филологическая дисциплина, изучающая рукописные и печатные тексты художественных, литературно-критических, публицистических и других произведений для их издания и интерпретации. В научный обиход термин «текстология» ввел в конце 1920-х годов выдающийся филолог Борис Викторович Томашевский (1890–1957), видевший задачу текстолога в том, чтобы «внятно рассказать, каким способом получается тот текст, который мы читаем, открывая книгу писателя, не им изданную»[11].
Текстология рассматривает текст «под углом зрения его истории»[12]. В результате исследования текстолог предлагает научно выверенную аргументацию при установлении истинного текста, принадлежащего перу данного писателя.
Текстология развивается в содружестве всех филологических дисциплин и не мыслится вне связи с теорией и историей литературы, с языкознанием и фольклористикой.
Хотя фольклор, древняя литература, литература нового времени имеют свои особенности, которые необходимо учитывать при текстологическом изучении, следует говорить о текстологии как о единой науке.
Применительно к новой литературе важнейшая цель текстолога – установление основного текста произведения. Основной текст часто также называют каноническим, что, по мнению известного советского текстолога Соломона Абрамовича Рейсера (1905–1989), неудобно, так как внушает «неверное представление, будто бы текст можно установить раз и навсегда, т. е. канонизировать»[13]. Ведь в, казалось бы, тщательно выверенный текст могут быть в дальнейшем внесены изменения: будут найдены новые автографы, предложены более убедительные конъектуры (исправления или расшифровка мест, не подлежащих прочтению на основании догадки исследователя).
На пути к основному тексту важно уяснить последнюю творческую волю автора, во многих случаях наиболее полно выраженную в последнем прижизненном издании; однако «механически ставить знак равенства между последним прижизненным и последним творческим изданиями – серьезная ошибка»[14]. Выражению творческой воли может препятствовать очень многое (вмешательство цензуры, редакторов, разного рода посредников, собственное равнодушие к переиздающимся текстам), вообще эта проблема – одна из самых дискуссионных.
В древней же литературе установить основной текст по большей части невозможно, поскольку, как отмечал С.А. Рейсер, почти всегда отсутствует авторская рукопись и существует сложное соотношение дошедших и утраченных списков. В древней литературе гораздо чаще, чем в новой, встречаются анонимные тексты, хотя и здесь немало произведений, вопрос об авторстве которых, или об атрибуции текста, остается открытым.
Всем типам изданий художественных текстов предшествует кропотливая работа текстологов. Академическое полное собрание сочинений писателя обязательно сопровождается научным аппаратом и включает в себя варианты, или разночтения, и редакции, отрывки и наброски, письма, дневники, записные книжки, разного рода заметки, автографы, альбомные записи, детские опусы, а также раздел Dubia, куда входят произведения, приписываемые автору.
Массовое издание тех или иных произведений писателя, как правило, печатается на основе текста, подготовленного ранее исследователем-текстологом. С помощью наиболее авторитетных изданий литературных сочинений читатель имеет уникальную возможность сравнить сохранившиеся варианты произведений.
Поскольку между оригиналом произведения и его печатно оформленным видом обязательно существует определенная временна́я дистанция, текстолог призван максимально учесть так называемую авторскую волю, сопоставить черновики, тщательно проверить порядок расположения глав, частей, абзацев и слов, расстановку знаков препинания, соотнести прежние и современные нормы орфографии, дать аргументированные пояснения к каждому принятому текстологическому решению.
Таким образом, текстолог устанавливает точный текст или сумму текстов, принадлежащих автору, организует эти тексты и сопровождает их необходимыми комментариями.
Текстолог, готовящий к изданию произведение русской литературы XVIII–XX вв., в качестве исходного чаще всего берет текст прижизненного издания. В тех случаях, когда последний прижизненный текст несет в себе следы редакционных вмешательств или же искалечен цензурой (что случается в истории культуры очень часто), за основу может приниматься более ранняя редакция текста или его рукопись.
Важной текстологической проблемой остается проблема авторской воли, нарушение которой бывает вызвано необходимостью представить весь корпус произведений, создаваемых писателем. В этом случае текстологу приходится решать многообразный комплекс этических задач.
Неотъемлемой частью научного аппарата издания являются комментарии (примечания) и указатели. Первостепенное требование, предъявляемое к комментарию, С.А. Рейсер определяет так: «…независимо от того, для какой читательской категории комментарий предназначен, он не представляет собой чего-то автономного от текста, а подчинен ему – он должен помочь читателю понять текст»[15].
В комментариях читатель обнаруживает справки о месте и времени первой публикации, о перепечатках, о рукописях и их особенностях, получает необходимые сведения о значении произведения в творческом наследии писателя. Несомненна важность текстологического комментария и для восприятия художественного текста, и для понимания психологии художественного творчества.
Так, например, в Полном собрании стихотворений А.А. Блока, выпущенном в Большой серии «Библиотеки поэта» (1946), примечания к произведениям разделены: в конце первого тома помещены примечания преимущественно справочно-библиографического характера, во втором томе опубликованы важнейшие варианты стихотворений.
Для понимания художественного произведения важны и обстоятельства его создания, и время первой публикации, издание или издательство, где впервые увидел свет текст, и сам процесс авторского творчества. Из комментариев В.Н. Орлова читатель узнает, например, что стихотворение «О, я хочу безумно жить…» впервые напечатано в газете «Русское слово» 22 марта 1915 г., затем вошло в третье издание «стихотворений» А.А. Блока, выпущенное в 1921 г. издательством «Алконост». Уточняется датировка первоначального наброска, делается ссылка на блоковскую помету в сохранившейся рукописи стихотворения. Вся эта информация исключительно важна для восстановления истории создания произведения.
Однако более глубокому его пониманию способствует знакомство с черновыми вариантами и набросками. В первой строфе принципиальной правке подверглась вторая строка. «Прошедшее увековечить» Блок меняет на: «Все сущее – увековечить». Таким образом увеличивается семантический объем поэтического слова, которому оказывается подвластно не только «прошедшее», но и все существующее в мире.
Вторая строфа в черновом варианте включала строку «Но голос бодрый и веселый», вместо которой появилось: «Быть может, юноша веселый». Мысль о будущем читателе воплощается у Блока в образе веселого юноши, которому словно бы принадлежат слова из последней строфы.
Третья строфа стихотворения начиналась стихом: «Пусть он живет иным – не это…», который впоследствии обретает совершенно иной смысл: «Простим угрюмство – разве это…». Уточнялся не только психологический портрет лирического героя, мысль поэта концентрировалась на одном, доминантном признаке его художественного мышления, и по сути определялось восприятие его личности и творчества теми, кто, вполне возможно, оказывался слишком далек от переживаний автора. Сравнение белового варианта с черновым позволяет проследить эволюцию мысли Блока, более глубоко вчитаться в окончательный текст произведения.
Таким образом, текстологический комментарий нередко являет собой обширную и глубокую исследовательскую работу прежде всего историко-литературного характера. Текстологическое примечание зачастую вырастает в своеобразное микроисследование, связанное с различными сторонами поэтики.
Текстологи составляют и реальный комментарий, о котором шла речь во 2-м разделе. Текстолог должен указать на источники приведенных в произведении цитат и реминисценций, раскрыть особенности аллюзий.
Между первой публикацией литературного произведения и началом текстологических исследований обычно проходит несколько десятилетий. Так, первые публикации практически всех шедевров русской литературной классики XIX в. приходятся именно на это столетие, а их текстологическое изучение и выход в свет научно комментированных изданий связаны с XX в.
Беспрецедентный характер литературного процесса в советской России определил и специфику развития той области текстологии, которая занимается изучением текстов, созданных в советское время. Многие произведения этой поры либо не были опубликованы вскоре после их создания, либо после первой публикации были запрещены не только для переизданий, но и для выдачи читателям в библиотеках.
На рубеже 1980—1990-х годов идет оживленный процесс «возвращения» многих текстов к массовому читателю. К нам приходят произведения, не напечатанные в свое время на родине, но опубликованные за границей (В.В. Набоков, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев, А.М. Ремизов, Е.И. Замятин, М.А. Алданов, В.Е. Максимов, А.И. Солженицын и др.).
Ныне изданы многие сочинения, которые прежде всего в силу идеологических соображений не могли увидеть свет сразу после их создания. Такие тексты публикуются чаще всего на страницах ежемесячных литературно-художественных журналов, причем, как правило, без указания на необходимые источники. Можно с полным правом утверждать, что текстологии как науки не существовало вплоть до 1990-х годов по отношению к тем писателям, чьи произведения сами по себе представляли неафишируемый акт гражданского мужества. Тщательная работа с такого рода произведениями текстологами начата совсем недавно.
Основной текст и творческая воля автора.
Академическое полное собрание сочинений и массовое издание.
Варианты. Вспомогательный аппарат издания. Комментарии.
Источниковедение науки о литературе.
Первоисточники, источники. Личные библиотеки писателей.
Библиография в труде литературоведа.
Текстология – филологическая дисциплина, изучающая рукописные и печатные тексты художественных, литературно-критических, публицистических и других произведений для их издания и интерпретации. В научный обиход термин «текстология» ввел в конце 1920-х годов выдающийся филолог Борис Викторович Томашевский (1890–1957), видевший задачу текстолога в том, чтобы «внятно рассказать, каким способом получается тот текст, который мы читаем, открывая книгу писателя, не им изданную»[11].
Текстология рассматривает текст «под углом зрения его истории»[12]. В результате исследования текстолог предлагает научно выверенную аргументацию при установлении истинного текста, принадлежащего перу данного писателя.
Текстология развивается в содружестве всех филологических дисциплин и не мыслится вне связи с теорией и историей литературы, с языкознанием и фольклористикой.
Хотя фольклор, древняя литература, литература нового времени имеют свои особенности, которые необходимо учитывать при текстологическом изучении, следует говорить о текстологии как о единой науке.
Применительно к новой литературе важнейшая цель текстолога – установление основного текста произведения. Основной текст часто также называют каноническим, что, по мнению известного советского текстолога Соломона Абрамовича Рейсера (1905–1989), неудобно, так как внушает «неверное представление, будто бы текст можно установить раз и навсегда, т. е. канонизировать»[13]. Ведь в, казалось бы, тщательно выверенный текст могут быть в дальнейшем внесены изменения: будут найдены новые автографы, предложены более убедительные конъектуры (исправления или расшифровка мест, не подлежащих прочтению на основании догадки исследователя).
На пути к основному тексту важно уяснить последнюю творческую волю автора, во многих случаях наиболее полно выраженную в последнем прижизненном издании; однако «механически ставить знак равенства между последним прижизненным и последним творческим изданиями – серьезная ошибка»[14]. Выражению творческой воли может препятствовать очень многое (вмешательство цензуры, редакторов, разного рода посредников, собственное равнодушие к переиздающимся текстам), вообще эта проблема – одна из самых дискуссионных.
В древней же литературе установить основной текст по большей части невозможно, поскольку, как отмечал С.А. Рейсер, почти всегда отсутствует авторская рукопись и существует сложное соотношение дошедших и утраченных списков. В древней литературе гораздо чаще, чем в новой, встречаются анонимные тексты, хотя и здесь немало произведений, вопрос об авторстве которых, или об атрибуции текста, остается открытым.
Всем типам изданий художественных текстов предшествует кропотливая работа текстологов. Академическое полное собрание сочинений писателя обязательно сопровождается научным аппаратом и включает в себя варианты, или разночтения, и редакции, отрывки и наброски, письма, дневники, записные книжки, разного рода заметки, автографы, альбомные записи, детские опусы, а также раздел Dubia, куда входят произведения, приписываемые автору.
Массовое издание тех или иных произведений писателя, как правило, печатается на основе текста, подготовленного ранее исследователем-текстологом. С помощью наиболее авторитетных изданий литературных сочинений читатель имеет уникальную возможность сравнить сохранившиеся варианты произведений.
Поскольку между оригиналом произведения и его печатно оформленным видом обязательно существует определенная временна́я дистанция, текстолог призван максимально учесть так называемую авторскую волю, сопоставить черновики, тщательно проверить порядок расположения глав, частей, абзацев и слов, расстановку знаков препинания, соотнести прежние и современные нормы орфографии, дать аргументированные пояснения к каждому принятому текстологическому решению.
Таким образом, текстолог устанавливает точный текст или сумму текстов, принадлежащих автору, организует эти тексты и сопровождает их необходимыми комментариями.
Текстолог, готовящий к изданию произведение русской литературы XVIII–XX вв., в качестве исходного чаще всего берет текст прижизненного издания. В тех случаях, когда последний прижизненный текст несет в себе следы редакционных вмешательств или же искалечен цензурой (что случается в истории культуры очень часто), за основу может приниматься более ранняя редакция текста или его рукопись.
Важной текстологической проблемой остается проблема авторской воли, нарушение которой бывает вызвано необходимостью представить весь корпус произведений, создаваемых писателем. В этом случае текстологу приходится решать многообразный комплекс этических задач.
Неотъемлемой частью научного аппарата издания являются комментарии (примечания) и указатели. Первостепенное требование, предъявляемое к комментарию, С.А. Рейсер определяет так: «…независимо от того, для какой читательской категории комментарий предназначен, он не представляет собой чего-то автономного от текста, а подчинен ему – он должен помочь читателю понять текст»[15].
В комментариях читатель обнаруживает справки о месте и времени первой публикации, о перепечатках, о рукописях и их особенностях, получает необходимые сведения о значении произведения в творческом наследии писателя. Несомненна важность текстологического комментария и для восприятия художественного текста, и для понимания психологии художественного творчества.
Так, например, в Полном собрании стихотворений А.А. Блока, выпущенном в Большой серии «Библиотеки поэта» (1946), примечания к произведениям разделены: в конце первого тома помещены примечания преимущественно справочно-библиографического характера, во втором томе опубликованы важнейшие варианты стихотворений.
Для понимания художественного произведения важны и обстоятельства его создания, и время первой публикации, издание или издательство, где впервые увидел свет текст, и сам процесс авторского творчества. Из комментариев В.Н. Орлова читатель узнает, например, что стихотворение «О, я хочу безумно жить…» впервые напечатано в газете «Русское слово» 22 марта 1915 г., затем вошло в третье издание «стихотворений» А.А. Блока, выпущенное в 1921 г. издательством «Алконост». Уточняется датировка первоначального наброска, делается ссылка на блоковскую помету в сохранившейся рукописи стихотворения. Вся эта информация исключительно важна для восстановления истории создания произведения.
Однако более глубокому его пониманию способствует знакомство с черновыми вариантами и набросками. В первой строфе принципиальной правке подверглась вторая строка. «Прошедшее увековечить» Блок меняет на: «Все сущее – увековечить». Таким образом увеличивается семантический объем поэтического слова, которому оказывается подвластно не только «прошедшее», но и все существующее в мире.
Вторая строфа в черновом варианте включала строку «Но голос бодрый и веселый», вместо которой появилось: «Быть может, юноша веселый». Мысль о будущем читателе воплощается у Блока в образе веселого юноши, которому словно бы принадлежат слова из последней строфы.
Третья строфа стихотворения начиналась стихом: «Пусть он живет иным – не это…», который впоследствии обретает совершенно иной смысл: «Простим угрюмство – разве это…». Уточнялся не только психологический портрет лирического героя, мысль поэта концентрировалась на одном, доминантном признаке его художественного мышления, и по сути определялось восприятие его личности и творчества теми, кто, вполне возможно, оказывался слишком далек от переживаний автора. Сравнение белового варианта с черновым позволяет проследить эволюцию мысли Блока, более глубоко вчитаться в окончательный текст произведения.
Таким образом, текстологический комментарий нередко являет собой обширную и глубокую исследовательскую работу прежде всего историко-литературного характера. Текстологическое примечание зачастую вырастает в своеобразное микроисследование, связанное с различными сторонами поэтики.
Текстологи составляют и реальный комментарий, о котором шла речь во 2-м разделе. Текстолог должен указать на источники приведенных в произведении цитат и реминисценций, раскрыть особенности аллюзий.
Между первой публикацией литературного произведения и началом текстологических исследований обычно проходит несколько десятилетий. Так, первые публикации практически всех шедевров русской литературной классики XIX в. приходятся именно на это столетие, а их текстологическое изучение и выход в свет научно комментированных изданий связаны с XX в.
Беспрецедентный характер литературного процесса в советской России определил и специфику развития той области текстологии, которая занимается изучением текстов, созданных в советское время. Многие произведения этой поры либо не были опубликованы вскоре после их создания, либо после первой публикации были запрещены не только для переизданий, но и для выдачи читателям в библиотеках.
На рубеже 1980—1990-х годов идет оживленный процесс «возвращения» многих текстов к массовому читателю. К нам приходят произведения, не напечатанные в свое время на родине, но опубликованные за границей (В.В. Набоков, И.С. Шмелев, Б.К. Зайцев, А.М. Ремизов, Е.И. Замятин, М.А. Алданов, В.Е. Максимов, А.И. Солженицын и др.).
Ныне изданы многие сочинения, которые прежде всего в силу идеологических соображений не могли увидеть свет сразу после их создания. Такие тексты публикуются чаще всего на страницах ежемесячных литературно-художественных журналов, причем, как правило, без указания на необходимые источники. Можно с полным правом утверждать, что текстологии как науки не существовало вплоть до 1990-х годов по отношению к тем писателям, чьи произведения сами по себе представляли неафишируемый акт гражданского мужества. Тщательная работа с такого рода произведениями текстологами начата совсем недавно.