Страница:
– А что произошло позавчера?
– Вам это может показаться туфтой, но я в теме по самые уши, и для меня это – последний звонок. Есть такой международный финансовый авторитет – Мишель Камдессю. На минуточку – он уже десять лет директор-распорядитель Международного валютного фонда. Очень хорошо относится к России, переживает за наши реформы и из Москвы не вылезает. Его команда пробует у нас модель превращения тоталитарного государства в страну с рыночной экономикой – флаг им в руки! Из МВФ мы получаем сейчас средства, которые держат нашу экономику на плаву. Практически мы попали в полную зависимость от этого фонда – по своей дурости и, конечно, бедности. Так вот именно позавчера он заявил, что России не избежать девальвации рубля, что скоропалительно подтвердил наш министр финансов. Обесценение валюты само по себе не страшно, но у нас будет именно обвал, все предпосылки налицо.
Кинжал стоял посреди лесной тропы. Желвак прохаживался, рассматривая спортивную фигуру, литые плечи и дорогую одежду фраера, со вкусом подобранную Ликушей в лучших бутиках столицы.
«А почему я считаю его фраером? – подумал он. – Это же не по понятиям! Он троих замочил, под вышкой ходит – какой же это фраер!»
– Скажи, братан, ты кто такой? По моим хорошо проверенным данным, математик и статистик. Откуда эти познания в мировых финансах и экономике? Почему я должен тебе верить?
Кинжалу приходилось поворачиваться вокруг своей оси, чтобы не оказаться спиной к боссу:
– Сергей Палыч, у вас наверняка есть свои хорошие аналитики. Устройте мне с ними очную ставку. В вашем присутствии и обсудим тему, она того стоит. А что касается моей теоретической подготовки, то знаете, как называлась моя кандидатская диссертация? «История и экономика займов как универсального источника дохода государства с древнейших времён». Защищал я её в Москве, в финансовом институте. И оппонентами были экономисты и специалисты по финансовой политике. Я всегда считал, что настоящая история человечества – это не войны, династии и революции, а хозяйственно-экономические отношения. За это меня не признают ни математики, ни статистики, – считают чокнутым, а мудрейшую науку эконометрику – шарлатанством. Но это их проблемы. У нас этим занимается целый институт, и если бы не хроническое недофинансирование… Когда-нибудь мы с вами разбогатеем, купим этот НИИ на корню и сделаем миллиарды на таком консалтинге, какого не было никогда. Короче, за очень хорошие бабки станем раздавать советы.
Разбойник и «вор в законе» внимательно слушал и… верил этому пацану.
«Где же ты, сынок, раньше был? – думал он. – Мы бы с тобой уже имели миллиарды».
– Дефолтами я занимался как учёный, – продолжал Кинжал. – И знаете, какой главный вывод моих изысканий? Каждый правитель страны в разные времена, занимая деньги, только и думал, как бы их не отдавать. Это – закон. Ваше поколение должно помнить, как кинул свой народ Хрущёв с облигациями внутреннего займа.
Желвак утвердительно кивнул.
– Когда государству понадобились деньги, людей заставляли покупать облигации, в трудовые коллективы спускались планы, и попробуй не выполни, – распалялся Кинжал, – этих бумажек у людей накопилось целые чемоданы. Государству нужны были деньги на послевоенное восстановление, и средства практически насильно изымались у собственного народа. Разрушенную Европу восстанавливали на американские доллары, Сталин от них отказался, чтобы не попасть в зависимость от мирового капитала, и решил «занять» дома. А Хрущёву тоже нужны были средства, чтобы мировому капиталу грозить ядерной дубиной, и, кстати, – правильно. Облигации – те же деньги, в любой момент в банке тебе обязаны их обменять по номиналу. Только Хрущёв решил: народ подождёт, и «заморозил» выплату. Узнав об этом, люди закидали его поезд помидорами – на вокзале в Самаре. Ну, о том, как в 1991 году пропали личные вклады граждан в «Сбербанке», известно всем.
– Это можешь не рассказывать – знаем, – Желвак сложил руки на груди.
– Государство, по своей природе, – самый нечестный и вероломный заёмщик. Понятно, это не из вредности, а от бедности, а у нас ещё – и от глупости. Сейчас только процентов по ГКО отдают больше, чем весь бюджет России. И наши современные власти вплотную подошли к решению, подобное тому, что уже неоднократно принималось руководителями других стран в разные времена: объявить, что рассчитываться с заимодавцами по процентам ГКО в оговоренные сроки больше нечем. Конечно, это оздоровит российскую экономику, но сильно пострадают бизнес и средний класс.
Пахан впился в переносицу Брута своими чёрными гипнотическими глазами:
– Скажи, ты знал Алёну Евгеньевну Уробову?
Кинжал взгляд отвёл, – тема неприятная. Алёнка, последняя любовь капитана Чекашкина, свела в могилу его мать.
Но Брут усвоил: раз спрашивает босс, надо отвечать прямо и не нервировать его встречными вопросами.
– Роковая для нашей семьи женщина.
Он коротко изложил вполне банальную историю – семья, разлучница, ревность, обиды, смерть. Отец увлекался часто и никогда не скрывал этого от жены. Как офицер считал, что обманывать – недостойно. Мать вынесла всё. А на Алёнке сломалась. Наверное, почувствовала, что это серьёзно, по-настоящему.
Желвак чему-то криво ухмыльнулся и простецки почесал затылок:
– А кем она работала?
– Библиотекарем в воинской части. Из Питера исчезла лет пять назад. Говорят, вышла замуж, живёт где-то в Кузбассе.
– А теперь, Кинжал, слушай меня внимательно. Скажу тебе так, – я не знаю, кто ты есть на самом деле. Но хрен с ним, в шпионов поиграем опосля. Даю тебе пять дней – для полного уяснения обстановки с этим, как там его, болтом, дефолтом? Ехай, куда хочешь, хоть к пингвинам в Антарктиду. Можешь пытать, мочить кого угодно, в том числе и своих начальников в МВД или ФСБ, если они у тебя есть. Тряхни хоть самого премьера – спрячу, обеспечу любую защиту. Но ровно через пять суток вынь да положь такую информацию, чтобы я мог её конкретно предъявить серьёзным людям, которые поставили меня управлять холдингом. Всё понял? Не пугаю, но ты, наверное, и сам уже допёр: с этой минуты ставка в этой игре – твоя жизнь.
4
5
6
7
8
– Вам это может показаться туфтой, но я в теме по самые уши, и для меня это – последний звонок. Есть такой международный финансовый авторитет – Мишель Камдессю. На минуточку – он уже десять лет директор-распорядитель Международного валютного фонда. Очень хорошо относится к России, переживает за наши реформы и из Москвы не вылезает. Его команда пробует у нас модель превращения тоталитарного государства в страну с рыночной экономикой – флаг им в руки! Из МВФ мы получаем сейчас средства, которые держат нашу экономику на плаву. Практически мы попали в полную зависимость от этого фонда – по своей дурости и, конечно, бедности. Так вот именно позавчера он заявил, что России не избежать девальвации рубля, что скоропалительно подтвердил наш министр финансов. Обесценение валюты само по себе не страшно, но у нас будет именно обвал, все предпосылки налицо.
Кинжал стоял посреди лесной тропы. Желвак прохаживался, рассматривая спортивную фигуру, литые плечи и дорогую одежду фраера, со вкусом подобранную Ликушей в лучших бутиках столицы.
«А почему я считаю его фраером? – подумал он. – Это же не по понятиям! Он троих замочил, под вышкой ходит – какой же это фраер!»
– Скажи, братан, ты кто такой? По моим хорошо проверенным данным, математик и статистик. Откуда эти познания в мировых финансах и экономике? Почему я должен тебе верить?
Кинжалу приходилось поворачиваться вокруг своей оси, чтобы не оказаться спиной к боссу:
– Сергей Палыч, у вас наверняка есть свои хорошие аналитики. Устройте мне с ними очную ставку. В вашем присутствии и обсудим тему, она того стоит. А что касается моей теоретической подготовки, то знаете, как называлась моя кандидатская диссертация? «История и экономика займов как универсального источника дохода государства с древнейших времён». Защищал я её в Москве, в финансовом институте. И оппонентами были экономисты и специалисты по финансовой политике. Я всегда считал, что настоящая история человечества – это не войны, династии и революции, а хозяйственно-экономические отношения. За это меня не признают ни математики, ни статистики, – считают чокнутым, а мудрейшую науку эконометрику – шарлатанством. Но это их проблемы. У нас этим занимается целый институт, и если бы не хроническое недофинансирование… Когда-нибудь мы с вами разбогатеем, купим этот НИИ на корню и сделаем миллиарды на таком консалтинге, какого не было никогда. Короче, за очень хорошие бабки станем раздавать советы.
Разбойник и «вор в законе» внимательно слушал и… верил этому пацану.
«Где же ты, сынок, раньше был? – думал он. – Мы бы с тобой уже имели миллиарды».
– Дефолтами я занимался как учёный, – продолжал Кинжал. – И знаете, какой главный вывод моих изысканий? Каждый правитель страны в разные времена, занимая деньги, только и думал, как бы их не отдавать. Это – закон. Ваше поколение должно помнить, как кинул свой народ Хрущёв с облигациями внутреннего займа.
Желвак утвердительно кивнул.
– Когда государству понадобились деньги, людей заставляли покупать облигации, в трудовые коллективы спускались планы, и попробуй не выполни, – распалялся Кинжал, – этих бумажек у людей накопилось целые чемоданы. Государству нужны были деньги на послевоенное восстановление, и средства практически насильно изымались у собственного народа. Разрушенную Европу восстанавливали на американские доллары, Сталин от них отказался, чтобы не попасть в зависимость от мирового капитала, и решил «занять» дома. А Хрущёву тоже нужны были средства, чтобы мировому капиталу грозить ядерной дубиной, и, кстати, – правильно. Облигации – те же деньги, в любой момент в банке тебе обязаны их обменять по номиналу. Только Хрущёв решил: народ подождёт, и «заморозил» выплату. Узнав об этом, люди закидали его поезд помидорами – на вокзале в Самаре. Ну, о том, как в 1991 году пропали личные вклады граждан в «Сбербанке», известно всем.
– Это можешь не рассказывать – знаем, – Желвак сложил руки на груди.
– Государство, по своей природе, – самый нечестный и вероломный заёмщик. Понятно, это не из вредности, а от бедности, а у нас ещё – и от глупости. Сейчас только процентов по ГКО отдают больше, чем весь бюджет России. И наши современные власти вплотную подошли к решению, подобное тому, что уже неоднократно принималось руководителями других стран в разные времена: объявить, что рассчитываться с заимодавцами по процентам ГКО в оговоренные сроки больше нечем. Конечно, это оздоровит российскую экономику, но сильно пострадают бизнес и средний класс.
Пахан впился в переносицу Брута своими чёрными гипнотическими глазами:
– Скажи, ты знал Алёну Евгеньевну Уробову?
Кинжал взгляд отвёл, – тема неприятная. Алёнка, последняя любовь капитана Чекашкина, свела в могилу его мать.
Но Брут усвоил: раз спрашивает босс, надо отвечать прямо и не нервировать его встречными вопросами.
– Роковая для нашей семьи женщина.
Он коротко изложил вполне банальную историю – семья, разлучница, ревность, обиды, смерть. Отец увлекался часто и никогда не скрывал этого от жены. Как офицер считал, что обманывать – недостойно. Мать вынесла всё. А на Алёнке сломалась. Наверное, почувствовала, что это серьёзно, по-настоящему.
Желвак чему-то криво ухмыльнулся и простецки почесал затылок:
– А кем она работала?
– Библиотекарем в воинской части. Из Питера исчезла лет пять назад. Говорят, вышла замуж, живёт где-то в Кузбассе.
– А теперь, Кинжал, слушай меня внимательно. Скажу тебе так, – я не знаю, кто ты есть на самом деле. Но хрен с ним, в шпионов поиграем опосля. Даю тебе пять дней – для полного уяснения обстановки с этим, как там его, болтом, дефолтом? Ехай, куда хочешь, хоть к пингвинам в Антарктиду. Можешь пытать, мочить кого угодно, в том числе и своих начальников в МВД или ФСБ, если они у тебя есть. Тряхни хоть самого премьера – спрячу, обеспечу любую защиту. Но ровно через пять суток вынь да положь такую информацию, чтобы я мог её конкретно предъявить серьёзным людям, которые поставили меня управлять холдингом. Всё понял? Не пугаю, но ты, наверное, и сам уже допёр: с этой минуты ставка в этой игре – твоя жизнь.
4
Сегодня Кинжал мог перед любой аудиторией доказать – дефолт будет.
Но информация, добытая им не выходя из кабинета, для бандитов не звучала. Им подавай такие факты, чтобы можно было и глазами увидеть, и руками пощупать, и носом понюхать.
Только где их такие взять?
С этими мыслями вечером 6 июля Кинжал шёл по подземному переходу между станциями метро «Театральная» и «Охотный ряд».
Издали он услышал песню своего детства – «Раскинулось море широко».
Когда-то его до слёз трогала эта история о смерти корабельного кочегара, надорвавшегося у горячих топок. Её пели у них в питерской квартире под баян, на котором играл дядя Роберт.
И сейчас под ажурной бронзой фасонистой подземной галереи лицом к потоку пассажиров стоял опрятный, гладко выбритый баянист в выцветшей камуфляжной форме и начищенных спецназовских ботинках. Он был в чёрных очках, но глаза спрятал, скорее, чтобы отгородиться от недобрых взглядов. «Я знаю этот голос, – шибануло Кинжала, – да и – зрячий он, зрячий!»
Брут замедлил шаг, остановился у раскрытого футляра для подаяния. Мелких денег не было, и он опустил стодолларовую бумажку, – не швырнул, а положил, демонстрируя уважение к исполнителю. Песня тут же прервалась, мехи баяна с шумом сошлись.
Кинжал увидел поседевшего Роберта Ивановича Волохова, который снял чёрные очки и в упор смотрел на щедрого дающего.
– Молодой человек, это очень много, – сказал дядя Роберт, глазами давая понять, что сына своего друга узнал, но здесь – не место для излияния чувств.
– Я уверен, – вы заслужили этот скромный гонорар гораздо раньше, – Кинжал пожал протянутую руку и почувствовал в ладони маленький бумажный шарик.
Вечером дома он прочитал сообщение, а бумажку сжёг.
Зазвонил мобильный телефон.
Ликуша спросила, где он сегодня ужинает?
– Ты что забыла? Сегодня понедельник, у меня разгрузочный день, на одних фруктах. А на ужин только стакан кефира.
– Тогда я подъеду?
– Конечно. Я почитаю тебе свои стихи. Вот послушай, только что написал: «Как в кровь – молекула вина, / как в чуткий мозг – стихотворенье, / как в ночь июльскую – луна, – / в сознанье входит точка зренья».
На другом конце линии раздался всхлип.
Обалдевший Кинжал спросил:
– Ты что – плачешь?
Он представил её огромные глаза – как два озера.
– Это, наверное, больно…?
– Не понял – что больно? – озадачился Кинжал такой реакцией на его стихи.
– Когда точка зренья входит в голову…
– А, ты про это… Ладно, не расстраивайся. Для мужчины – чем больше таких точек, тем лучше.
Она шмыгнула носом:
– Позвонила – узнать, не надо ли чего? Завтра у тебя с утра массаж. Я подъеду без четверти девять.
Кинжал вскочил и в каком-то безотчётном восторге провёл молниеносную серию ударов по боксёрской груше.
Бесстрастный счётчик высветил – двенадцать.
«А ведь это могла быть чья-то погибель», – подумал он и снова углубился в Интернет.
Но информация, добытая им не выходя из кабинета, для бандитов не звучала. Им подавай такие факты, чтобы можно было и глазами увидеть, и руками пощупать, и носом понюхать.
Только где их такие взять?
С этими мыслями вечером 6 июля Кинжал шёл по подземному переходу между станциями метро «Театральная» и «Охотный ряд».
Издали он услышал песню своего детства – «Раскинулось море широко».
Когда-то его до слёз трогала эта история о смерти корабельного кочегара, надорвавшегося у горячих топок. Её пели у них в питерской квартире под баян, на котором играл дядя Роберт.
И сейчас под ажурной бронзой фасонистой подземной галереи лицом к потоку пассажиров стоял опрятный, гладко выбритый баянист в выцветшей камуфляжной форме и начищенных спецназовских ботинках. Он был в чёрных очках, но глаза спрятал, скорее, чтобы отгородиться от недобрых взглядов. «Я знаю этот голос, – шибануло Кинжала, – да и – зрячий он, зрячий!»
Брут замедлил шаг, остановился у раскрытого футляра для подаяния. Мелких денег не было, и он опустил стодолларовую бумажку, – не швырнул, а положил, демонстрируя уважение к исполнителю. Песня тут же прервалась, мехи баяна с шумом сошлись.
Кинжал увидел поседевшего Роберта Ивановича Волохова, который снял чёрные очки и в упор смотрел на щедрого дающего.
– Молодой человек, это очень много, – сказал дядя Роберт, глазами давая понять, что сына своего друга узнал, но здесь – не место для излияния чувств.
– Я уверен, – вы заслужили этот скромный гонорар гораздо раньше, – Кинжал пожал протянутую руку и почувствовал в ладони маленький бумажный шарик.
Вечером дома он прочитал сообщение, а бумажку сжёг.
Зазвонил мобильный телефон.
Ликуша спросила, где он сегодня ужинает?
– Ты что забыла? Сегодня понедельник, у меня разгрузочный день, на одних фруктах. А на ужин только стакан кефира.
– Тогда я подъеду?
– Конечно. Я почитаю тебе свои стихи. Вот послушай, только что написал: «Как в кровь – молекула вина, / как в чуткий мозг – стихотворенье, / как в ночь июльскую – луна, – / в сознанье входит точка зренья».
На другом конце линии раздался всхлип.
Обалдевший Кинжал спросил:
– Ты что – плачешь?
Он представил её огромные глаза – как два озера.
– Это, наверное, больно…?
– Не понял – что больно? – озадачился Кинжал такой реакцией на его стихи.
– Когда точка зренья входит в голову…
– А, ты про это… Ладно, не расстраивайся. Для мужчины – чем больше таких точек, тем лучше.
Она шмыгнула носом:
– Позвонила – узнать, не надо ли чего? Завтра у тебя с утра массаж. Я подъеду без четверти девять.
Кинжал вскочил и в каком-то безотчётном восторге провёл молниеносную серию ударов по боксёрской груше.
Бесстрастный счётчик высветил – двенадцать.
«А ведь это могла быть чья-то погибель», – подумал он и снова углубился в Интернет.
5
В шесть часов утра среди прудов, в лесу, у деревни Юсупово в Подмосковье, Желвак встречался со своим связником по теме международной торговли оружием. Машины и охрана остались у дороги. К месту встречи – пятнадцать минут, и только пешком, – такой уговор. На них обязательно откуда-нибудь уже наставлен бинокль.
Телохранители, как всегда, ещё в машине совали ему «беретту»: «Возьмите, Сергей Палыч, только на курок нажать! И нам спокойнее будет». Но Желваку огнестрельное оружие было не положено. «Я что – пацан какой или “бык” с пистолетом бегать! Забыли, кого охраняете!» Для самообороны он предпочитал небольшие ножички, острые как бритва, но, согласно государственному стандарту Российской Федерации, холодным оружием не являющиеся.
Пруд, редколесье, поле – место выбрал связник.
Лес подходит прямо к пруду, становясь редким, прозрачным. Всё – под визуальным контролем минимум на километр. И если уходить – то на все четыре стороны, среди деревьев: стреляй вслед – не попадёшь. И пруд по пояс, и до дороги рукой подать.
На Палыче дачный прикид – бейсболка, светлые брюки, куртка, кроссовки. В руках удочка, за спиной рюкзачок – без диктофона. Этого Кундуз не любит и всегда проверяет, – есть у него такой аппаратик.
Пасмурно, холодновато, рыболовов не видать.
Желвак присел на поваленную берёзу.
Интересно, сегодня Кундуз спустится на парашюте из пролетающего двухмоторного самолёта, прилетит на дельтаплане или вылезет из пруда в водолазном костюме? А может, подойдет сохатым и рогатым, сбросит лосиную шкуру, скажет, как всегда, «Я вас приветствую!» и постучит по часам? Продолжительность встречи всегда оговаривается заранее. Сегодня – одна минута.
– Я вас приветствую.
Опять Палыч не угадал. Кундуз вырос сзади, словно материализовался из воздуха.
О нём Желвак только и знал, что это полковник-разведчик, герой Афганистана.
– Мне нужен Вайк, лично и срочно.
– Ответ через две недели. Канал связи выберу сам.
– Но всегда было семь дней! – Желвак подставлял спину – знак особого доверия, но голос связника, как и его физиономию, он знал хорошо.
– Повторяю: ответ – через две недели.
Палыч повернул голову и увидел удаляющегося бомжа в грязном камуфляже с давно немытой косматой гривой и клетчатой турецкой сумкой. Он сутуло передвигался тяжёлой походкой человека с плоскостопием третьей степени.
Правильно говорит Пенелопа: все люди – актёры. Однажды связник продемонстрировал, как он бегает, – по снегу, босиком и шибче оленя.
Это было ещё на прошлой точке для контактов, в Талдомском районе. Что-то Кундузу не понравилось, и он прямо посреди обмена информацией рванул прочь, на ходу сбросив резиновые сапоги. Через секунды его и след простыл. Сапоги тогда Палыч лично облил из канистры, поджёг и дождался, пока они сгорят дотла. От палёной резины снег вокруг почернел. Потом, на Сейшельских островах, Вайк рассказывал Желваку, что Кундуз из соседнего леса наблюдал в бинокль и тоже ждал, пока догорит. Костёр был сигналом для продолжения работы с Кундузом, а значит – и самим Вайком.
А что тогда испугало связника, так и осталось загадкой.
Телохранители, как всегда, ещё в машине совали ему «беретту»: «Возьмите, Сергей Палыч, только на курок нажать! И нам спокойнее будет». Но Желваку огнестрельное оружие было не положено. «Я что – пацан какой или “бык” с пистолетом бегать! Забыли, кого охраняете!» Для самообороны он предпочитал небольшие ножички, острые как бритва, но, согласно государственному стандарту Российской Федерации, холодным оружием не являющиеся.
Пруд, редколесье, поле – место выбрал связник.
Лес подходит прямо к пруду, становясь редким, прозрачным. Всё – под визуальным контролем минимум на километр. И если уходить – то на все четыре стороны, среди деревьев: стреляй вслед – не попадёшь. И пруд по пояс, и до дороги рукой подать.
На Палыче дачный прикид – бейсболка, светлые брюки, куртка, кроссовки. В руках удочка, за спиной рюкзачок – без диктофона. Этого Кундуз не любит и всегда проверяет, – есть у него такой аппаратик.
Пасмурно, холодновато, рыболовов не видать.
Желвак присел на поваленную берёзу.
Интересно, сегодня Кундуз спустится на парашюте из пролетающего двухмоторного самолёта, прилетит на дельтаплане или вылезет из пруда в водолазном костюме? А может, подойдет сохатым и рогатым, сбросит лосиную шкуру, скажет, как всегда, «Я вас приветствую!» и постучит по часам? Продолжительность встречи всегда оговаривается заранее. Сегодня – одна минута.
– Я вас приветствую.
Опять Палыч не угадал. Кундуз вырос сзади, словно материализовался из воздуха.
О нём Желвак только и знал, что это полковник-разведчик, герой Афганистана.
– Мне нужен Вайк, лично и срочно.
– Ответ через две недели. Канал связи выберу сам.
– Но всегда было семь дней! – Желвак подставлял спину – знак особого доверия, но голос связника, как и его физиономию, он знал хорошо.
– Повторяю: ответ – через две недели.
Палыч повернул голову и увидел удаляющегося бомжа в грязном камуфляже с давно немытой косматой гривой и клетчатой турецкой сумкой. Он сутуло передвигался тяжёлой походкой человека с плоскостопием третьей степени.
Правильно говорит Пенелопа: все люди – актёры. Однажды связник продемонстрировал, как он бегает, – по снегу, босиком и шибче оленя.
Это было ещё на прошлой точке для контактов, в Талдомском районе. Что-то Кундузу не понравилось, и он прямо посреди обмена информацией рванул прочь, на ходу сбросив резиновые сапоги. Через секунды его и след простыл. Сапоги тогда Палыч лично облил из канистры, поджёг и дождался, пока они сгорят дотла. От палёной резины снег вокруг почернел. Потом, на Сейшельских островах, Вайк рассказывал Желваку, что Кундуз из соседнего леса наблюдал в бинокль и тоже ждал, пока догорит. Костёр был сигналом для продолжения работы с Кундузом, а значит – и самим Вайком.
А что тогда испугало связника, так и осталось загадкой.
6
Каждый день Леонид Брут наворачивал по Москве такие пешие круги, что кончиками ушей чувствовал безмолвные проклятия в свой адрес: они иногда горели.
В среду, 8 июля, он вышел из дома в шесть часов утра и по проспекту Маршала Жукова дошёл до метро. Там по переходу вышел к памятнику Рихарду Зорге. Данное скульптурное решение ему нравилось.
Особенно его привлекало то, что здесь открытое, сравнительно безлюдное место, и была возможность всё-таки срисовать своих, как говорили в России в начале двадцатого века, «топтунов». Это вовсе не означало, что как уроженец и воспитанник культурной столицы он не оценил изваяние уникального разведчика, словно выходящего из стены.
Памятник – удачный. Чего не скажешь о десятках новых московских статуй.
«Хвост» был. Светловолосый неприметный паренёк топтался у подземного перехода и имитировал горячую беседу по мобильному телефону. Позицию он выбрал грамотно: объект может нырнуть под землю.
Сорок минут продержал его на коротком поводке Леонид Сергеевич Брут.
Он рассматривал памятник из разных точек, фотографировал его маленьким фотоаппаратом, что-то записывал на специальных карточках. И… изучал этого паренька.
В подземный переход Брут не пошёл.
Он двинулся в обратном направлении, к своему дому, «хвост» заскучал, и так они плелись до глянцевой высотки «Роспечати». Здесь Кинжал преспокойно тормознул машину и назвал адрес: метро «Полежаевская».
– А вы уверены? – хихикнул разбитной бомбила, – это в трёхстах метрах сзади.
– К другому входу. Быстро! Двадцать долларов.
– Понял.
«Ауди» рванула с места. Брут краем глаза зацепил заметавшегося «попутчика».
…Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи четыреста пятьдесят лет стоит в деревне Дьяково, на высоком берегу Москвы-реки. Теперь это – территория столицы, рядом музей-усадьба «Коломенское». Последние семьдесят лет церковь, как тысячи русских храмов, постигла мерзость запустения. Но вот уже почти год здесь снова идёт служба. Отец Михаил и немногочисленные прихожане молитвами отогревают остывшие от безбожия толстые стены.
Кинжал увидел пристань.
Ровно в пятнадцать часов он вышел на берег.
– Не желаете прокатиться? Всего десять долларов.
Брут стрельнул глазами на пустынную набережную и запрыгнул на палубу старенького буксира.
– Отдать концы!
Деловитый юнга привычно поиграл швартовочным канатом.
Бородатый рулевой в сером, крупной вязки свитере и фуражке с крабом выруливал на фарватер. Посудина гудела и дымила. Но дым сносился ветром, а гул в подобных случаях – самое лучшее музыкальное сопровождение.
Через пару минут на трапе, ведущем в машинное отделение, появился Роберт Иванович. Он знаками показал, чтобы Брут отдал ему свой сотовый телефон, и зашвырнул его в воду.
– Скажешь, потерял.
– А может, на мне ещё какой-нибудь маяк? – Брут пальцами раздвинул дорогие штанины, сделав из них галифе.
– Обижаешь, сынок. Проверили ещё на выходе из метро.
По воде дошли до Братеево, там спрыгнули на заросший кустарником берег.
– Договорились, Степаныч. Ровно через три часа.
На улице Борисовские пруды они подошли к небольшому магазину, закрытому на ремонт. Военными спецназовскими ботинками Роберт Иванович дважды гулко пнул железную дверь. Их ждали:
– Проходите, дорогие гости, располагайтесь.
Похожая на дородную доярку женщина проводила их в подсобку. Никаких признаков ремонта не было – ни рабочих, ни стройматериалов.
Накрытый на двоих стол.
– Николай Петрович, я пошла. Ключ оставите в ящике.
– Вот так и живём, – начал разговор Роберт Иванович, когда они остались одни. – Ты теперь Леонид Сергеевич, я – Николай Петрович. И всё на родной земле, которая вскормила, выучила и вывела в люди. Ладно, всё это лирика. Давай о деле, времени у нас с тобой не так много. Что там у тебя случилось? Почему исчез из Питера? Куда подевалась семья? Я дал отцу слово не оставлять тебя в беде. Ты говори, а я малость пожую, а то с утра ни маковой росинки.
Кинжал и рассказал историю, больше похожую на детектив, чем на реальную жизнь, – как превратился из Чекашкина в Брута. Волохов понял, что он знает далеко не всё:
– Теперь давай о главном.
– С прошлого года наш институт пытался прогнозировать обвал рубля, я возглавлял научную группу по данной тематике и этими исследованиями увлёкся по-настоящему. Когда понял, что это серьёзно, через голову начальства обратился с письмом в администрацию президента – на пятнадцати страницах. Изложил всё обстоятельно. Ни ответа, ни привета. Через какое-то время меня уволили, сначала я думал – за письмо. Однако потом выяснилось, что это работа одного из спецов Желвака по кличке Толстый. Когда меня взяли в оборот паханы, я понял, что от тюрьмы и от сумы зарекаться действительно не следует. Делать нечего – решил наработанные прогнозы отдать своим бандитам. Действовал по наитию, наудачу. И что вы думаете – реакция была мгновенной. Вот таких бы людей да к государственному рулю! Правда, семена упали в подготовленную почву – видно, эта проблема у них там не раз обсуждалась. Желвак, по-моему, уже и решение принял. Но, боюсь, меня уберут. Пахан сказал об этом чуть ли не открытым текстом, – он подозревает, что в холдинг меня заслали.
Роберт Иванович налил ему водки:
– Давай помянём отца. Я хочу, чтобы ты знал – он был не только талантливым капитаном, но и серьёзным разведчиком. У подводной лодки в этом смысле возможностей больше, чем у иной резидентуры. Жаль, что подробностей его работы мы не узнаем никогда. Ну, давай, не чокаясь.
В среду, 8 июля, он вышел из дома в шесть часов утра и по проспекту Маршала Жукова дошёл до метро. Там по переходу вышел к памятнику Рихарду Зорге. Данное скульптурное решение ему нравилось.
Особенно его привлекало то, что здесь открытое, сравнительно безлюдное место, и была возможность всё-таки срисовать своих, как говорили в России в начале двадцатого века, «топтунов». Это вовсе не означало, что как уроженец и воспитанник культурной столицы он не оценил изваяние уникального разведчика, словно выходящего из стены.
Памятник – удачный. Чего не скажешь о десятках новых московских статуй.
«Хвост» был. Светловолосый неприметный паренёк топтался у подземного перехода и имитировал горячую беседу по мобильному телефону. Позицию он выбрал грамотно: объект может нырнуть под землю.
Сорок минут продержал его на коротком поводке Леонид Сергеевич Брут.
Он рассматривал памятник из разных точек, фотографировал его маленьким фотоаппаратом, что-то записывал на специальных карточках. И… изучал этого паренька.
В подземный переход Брут не пошёл.
Он двинулся в обратном направлении, к своему дому, «хвост» заскучал, и так они плелись до глянцевой высотки «Роспечати». Здесь Кинжал преспокойно тормознул машину и назвал адрес: метро «Полежаевская».
– А вы уверены? – хихикнул разбитной бомбила, – это в трёхстах метрах сзади.
– К другому входу. Быстро! Двадцать долларов.
– Понял.
«Ауди» рванула с места. Брут краем глаза зацепил заметавшегося «попутчика».
…Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи четыреста пятьдесят лет стоит в деревне Дьяково, на высоком берегу Москвы-реки. Теперь это – территория столицы, рядом музей-усадьба «Коломенское». Последние семьдесят лет церковь, как тысячи русских храмов, постигла мерзость запустения. Но вот уже почти год здесь снова идёт служба. Отец Михаил и немногочисленные прихожане молитвами отогревают остывшие от безбожия толстые стены.
Кинжал увидел пристань.
Ровно в пятнадцать часов он вышел на берег.
– Не желаете прокатиться? Всего десять долларов.
Брут стрельнул глазами на пустынную набережную и запрыгнул на палубу старенького буксира.
– Отдать концы!
Деловитый юнга привычно поиграл швартовочным канатом.
Бородатый рулевой в сером, крупной вязки свитере и фуражке с крабом выруливал на фарватер. Посудина гудела и дымила. Но дым сносился ветром, а гул в подобных случаях – самое лучшее музыкальное сопровождение.
Через пару минут на трапе, ведущем в машинное отделение, появился Роберт Иванович. Он знаками показал, чтобы Брут отдал ему свой сотовый телефон, и зашвырнул его в воду.
– Скажешь, потерял.
– А может, на мне ещё какой-нибудь маяк? – Брут пальцами раздвинул дорогие штанины, сделав из них галифе.
– Обижаешь, сынок. Проверили ещё на выходе из метро.
По воде дошли до Братеево, там спрыгнули на заросший кустарником берег.
– Договорились, Степаныч. Ровно через три часа.
На улице Борисовские пруды они подошли к небольшому магазину, закрытому на ремонт. Военными спецназовскими ботинками Роберт Иванович дважды гулко пнул железную дверь. Их ждали:
– Проходите, дорогие гости, располагайтесь.
Похожая на дородную доярку женщина проводила их в подсобку. Никаких признаков ремонта не было – ни рабочих, ни стройматериалов.
Накрытый на двоих стол.
– Николай Петрович, я пошла. Ключ оставите в ящике.
– Вот так и живём, – начал разговор Роберт Иванович, когда они остались одни. – Ты теперь Леонид Сергеевич, я – Николай Петрович. И всё на родной земле, которая вскормила, выучила и вывела в люди. Ладно, всё это лирика. Давай о деле, времени у нас с тобой не так много. Что там у тебя случилось? Почему исчез из Питера? Куда подевалась семья? Я дал отцу слово не оставлять тебя в беде. Ты говори, а я малость пожую, а то с утра ни маковой росинки.
Кинжал и рассказал историю, больше похожую на детектив, чем на реальную жизнь, – как превратился из Чекашкина в Брута. Волохов понял, что он знает далеко не всё:
– Теперь давай о главном.
– С прошлого года наш институт пытался прогнозировать обвал рубля, я возглавлял научную группу по данной тематике и этими исследованиями увлёкся по-настоящему. Когда понял, что это серьёзно, через голову начальства обратился с письмом в администрацию президента – на пятнадцати страницах. Изложил всё обстоятельно. Ни ответа, ни привета. Через какое-то время меня уволили, сначала я думал – за письмо. Однако потом выяснилось, что это работа одного из спецов Желвака по кличке Толстый. Когда меня взяли в оборот паханы, я понял, что от тюрьмы и от сумы зарекаться действительно не следует. Делать нечего – решил наработанные прогнозы отдать своим бандитам. Действовал по наитию, наудачу. И что вы думаете – реакция была мгновенной. Вот таких бы людей да к государственному рулю! Правда, семена упали в подготовленную почву – видно, эта проблема у них там не раз обсуждалась. Желвак, по-моему, уже и решение принял. Но, боюсь, меня уберут. Пахан сказал об этом чуть ли не открытым текстом, – он подозревает, что в холдинг меня заслали.
Роберт Иванович налил ему водки:
– Давай помянём отца. Я хочу, чтобы ты знал – он был не только талантливым капитаном, но и серьёзным разведчиком. У подводной лодки в этом смысле возможностей больше, чем у иной резидентуры. Жаль, что подробностей его работы мы не узнаем никогда. Ну, давай, не чокаясь.
7
– Убивать пока не будут, у тебя крепкий страховочный канат – дефолт. А спасёшь холдинг, возможно, станешь у них фигурой.
Леонид Брут катал на скулах желваки:
– Как мне их убедить, что обвал будет? Желвак дал понять, что теперь это и моя игра. И спросят потом с меня, скажут, что виноват, – потому что не смог доказать очевидную вещь.
Роберт Иванович откинулся на спинку стула:
– Что ж, тогда начнём работать. Давай будем называть тебя Оса – не возражаешь? Моё, как скажут твои новые коллеги, погоняло, – Шкипер. Скажи, ты хорошо изучил, кому выгодна обвальная девальвация у нас в стране? Кто сделает на этом целые состояния?
– Более-менее.
– Расскажи это Желваку. Назови отрасли, компании, фамилии, а главное – цифры, проценты. Покажи, что всё это мутят именно они, а не Международный валютный фонд. Мы тоже провели аналитическую работу, писали наверх серьёзные письма, отправляли с курьером под грифом «особой важности». Но нас и в лучшие времена не хотели слышать, а сейчас – тем более. Ты, мой мальчик, в этом отношении счастливее нас. У тебя есть возможность реализовать свой интеллект на практике. Теперь напрягись и запоминай – как в фильме «Щит и меч». В детстве тебя этот момент потрясал. Итак, внимание! Блок номер один. Сворачивает свою работу по поставкам в Россию из Европы продуктов питания Словакия. Найди польскую посредническую фирму «Преферанс», там генеральным директором Збигнев Калиновский. Передай привет от Яши Элимилаха из Хайфы. У Збышека есть ксерокопии секретных директив правительства Словакии, а за долю малую он и родную мать продаст.
Шкипер сделал минутную паузу.
– Блок номер два. Обратись в банк «Северное сияние» в Екатеринбурге. Президент банка – Касаткин Джон Борисович. Скажешь, что ты от генерала Волобуева Клима Серафимовича. Поставь перед ним задачу, он всё сделает.
Снова пауза. В эти мгновения на своего агента Шкипер старался даже не смотреть, чтобы не отвлекать, хоть тот и сидел с закрытыми глазами.
– Блок номер три. В Правительстве России служит Ерыкалов Игнатий Пафнутьевич. Вот его телефон, запомни. Скажешь, что ты работал в Дублине, с Шелестом Олегом Лаврентьевичем. Он поведает о происках сырьевых компаний, подталкивающих правительство к дефолту. Каждый из тех, с кем ты вступишь в контакт, сам залегендирует, как ты на него вышел. Это – для хозяев-бандитов.
Оса ещё раз проговорил про себя все три блока для запоминания.
«А что, – подумал Шкипер, – разве мотальщица Зульфия Абдюханова, оперативный псевдоним Клеопатра, якобы семнадцать лет работающая на фабрике «Красные суконщики», – не его лучший агент? Всю чеченскую войну она провела отнюдь не на своей фабрике, а на инвалидности, артрит у неё. После года «тяжёлой болезни» Клеопатра получила орден Красной Звезды, и, слава богу, что – не посмертно. А врачи скажут, что лечилась, проходила курсы физиотерапии, побывала в санатории, в Железноводске. И медицинская карта у неё в районной поликлинике – килограмма на два. Абдюханова тоже академий не кончала, он учил её сам. Только очень жаль, что её нельзя сейчас рекомендовать в тех академиях преподавать, – эта красная суконщица вполне могла бы уже учить других».
– Самое сложное, – как готовиться к дефолту, – углублял тему Шкипер. – Никто не знает, в какую сторону развернёт страну. К примеру, будет ли масштабный банковский кризис? Что случится с ценами на недвижимость? А может, страны большой «семёрки» и Международный валютный фонд прочувствуют вдруг, какая опасность грозит России, и бросят такой спасательный круг, что всё и обойдётся?
Оса убеждённо ответил, что это маловероятно. Экономически сильная и самостоятельная Россия никому не нужна.
Шкиперу такой ответ понравился.
– Каков прогноз по срокам? – это было единственное, что плохо поддавалось прогнозированию. Понимал это и Шкипер.
– Наши эксперты проводят постоянный мониторинг. На сегодняшний день осталось максимум полтора месяца.
Да, Оса не профессионал, но это его достоинство.
Проверяй – не проверяй, ничего не найдёшь. Вон как шерстили его семью, всю страну на уши поставили. А результат? Шиш в морской воде.
Потому что их Кинжал именно тот, за кого себя выдаёт.
Леонид Брут катал на скулах желваки:
– Как мне их убедить, что обвал будет? Желвак дал понять, что теперь это и моя игра. И спросят потом с меня, скажут, что виноват, – потому что не смог доказать очевидную вещь.
Роберт Иванович откинулся на спинку стула:
– Что ж, тогда начнём работать. Давай будем называть тебя Оса – не возражаешь? Моё, как скажут твои новые коллеги, погоняло, – Шкипер. Скажи, ты хорошо изучил, кому выгодна обвальная девальвация у нас в стране? Кто сделает на этом целые состояния?
– Более-менее.
– Расскажи это Желваку. Назови отрасли, компании, фамилии, а главное – цифры, проценты. Покажи, что всё это мутят именно они, а не Международный валютный фонд. Мы тоже провели аналитическую работу, писали наверх серьёзные письма, отправляли с курьером под грифом «особой важности». Но нас и в лучшие времена не хотели слышать, а сейчас – тем более. Ты, мой мальчик, в этом отношении счастливее нас. У тебя есть возможность реализовать свой интеллект на практике. Теперь напрягись и запоминай – как в фильме «Щит и меч». В детстве тебя этот момент потрясал. Итак, внимание! Блок номер один. Сворачивает свою работу по поставкам в Россию из Европы продуктов питания Словакия. Найди польскую посредническую фирму «Преферанс», там генеральным директором Збигнев Калиновский. Передай привет от Яши Элимилаха из Хайфы. У Збышека есть ксерокопии секретных директив правительства Словакии, а за долю малую он и родную мать продаст.
Шкипер сделал минутную паузу.
– Блок номер два. Обратись в банк «Северное сияние» в Екатеринбурге. Президент банка – Касаткин Джон Борисович. Скажешь, что ты от генерала Волобуева Клима Серафимовича. Поставь перед ним задачу, он всё сделает.
Снова пауза. В эти мгновения на своего агента Шкипер старался даже не смотреть, чтобы не отвлекать, хоть тот и сидел с закрытыми глазами.
– Блок номер три. В Правительстве России служит Ерыкалов Игнатий Пафнутьевич. Вот его телефон, запомни. Скажешь, что ты работал в Дублине, с Шелестом Олегом Лаврентьевичем. Он поведает о происках сырьевых компаний, подталкивающих правительство к дефолту. Каждый из тех, с кем ты вступишь в контакт, сам залегендирует, как ты на него вышел. Это – для хозяев-бандитов.
Оса ещё раз проговорил про себя все три блока для запоминания.
«А что, – подумал Шкипер, – разве мотальщица Зульфия Абдюханова, оперативный псевдоним Клеопатра, якобы семнадцать лет работающая на фабрике «Красные суконщики», – не его лучший агент? Всю чеченскую войну она провела отнюдь не на своей фабрике, а на инвалидности, артрит у неё. После года «тяжёлой болезни» Клеопатра получила орден Красной Звезды, и, слава богу, что – не посмертно. А врачи скажут, что лечилась, проходила курсы физиотерапии, побывала в санатории, в Железноводске. И медицинская карта у неё в районной поликлинике – килограмма на два. Абдюханова тоже академий не кончала, он учил её сам. Только очень жаль, что её нельзя сейчас рекомендовать в тех академиях преподавать, – эта красная суконщица вполне могла бы уже учить других».
– Самое сложное, – как готовиться к дефолту, – углублял тему Шкипер. – Никто не знает, в какую сторону развернёт страну. К примеру, будет ли масштабный банковский кризис? Что случится с ценами на недвижимость? А может, страны большой «семёрки» и Международный валютный фонд прочувствуют вдруг, какая опасность грозит России, и бросят такой спасательный круг, что всё и обойдётся?
Оса убеждённо ответил, что это маловероятно. Экономически сильная и самостоятельная Россия никому не нужна.
Шкиперу такой ответ понравился.
– Каков прогноз по срокам? – это было единственное, что плохо поддавалось прогнозированию. Понимал это и Шкипер.
– Наши эксперты проводят постоянный мониторинг. На сегодняшний день осталось максимум полтора месяца.
Да, Оса не профессионал, но это его достоинство.
Проверяй – не проверяй, ничего не найдёшь. Вон как шерстили его семью, всю страну на уши поставили. А результат? Шиш в морской воде.
Потому что их Кинжал именно тот, за кого себя выдаёт.
8
10 июля, в пятницу, заместитель руководителя холдинга по безопасности, полковник ФСБ в отставке Шеремет Алексей Алексеевич, погоняло Алекс, попросил шефа о срочной встрече.
Из их офиса на Павелецкой набережной был потайной ход в подъезд жилого дома, где этот офис и располагался, – бывшая детская библиотека. Обнаружили его случайно, во время ремонта. Поставили металлическую кованую дверь, заделали её шкафом. Замки выписали из Израиля.
Их производство наладил кореш Толстого, тоже бывший домушник.
Вскрытию они не подлежали. Во всех инструкциях было указано, что замки механические. Но туда был встроен микрочип. Он и запускал миниатюрный механизм, блокировавший несанкционированный доступ в скважину запора. Это был секрет производства, о котором покупателя не информировали. В инструкции лишь было предупреждение – очень мелким шрифтом, что при возникновении проблем с замком или ключами следует обращаться только в фирму-изготовитель.
Толстый гордился своим израильским корешом, но приговаривал: «От вора нет запора».
Желвак и Алекс вышли через эту дверь и оказались на лестничной площадке. Предварительно они просканировали её с помощью встроенной видеокамеры, – к чему лишние свидетели – открыли квартиру, приобретённую для конспиративных встреч и защищённую от прослушки.
– Алекс, у тебя пятнадцать минут, – голова Желвака сейчас была забита только надвигающимся дефолтом. Вопросы безопасности стояли в его приоритетах на почётном втором месте – после финансовых.
– Позавчера Кинжал ушёл от наружного наблюдения, – Алекс присел на край стула, закурил и стал ждать реакции шефа.
Желвак подошёл к окну, приоткрыл штору, выглянул на улицу. У людей жизнь как жизнь, а тут – одни проблемы, и одна другой хлеще.
– Докладывай всё, от начала до конца, и не забудь свои предложения.
Полковник доложил, что случилось это в седьмом часу утра, манёвр был вполне продуманный, но на уровне первого курса высшей школы ФСБ. Такое, бывает, показывают по телевизору. Дома Кинжал появился только в двадцать два пятнадцать. Через полчаса ему позвонила Ликуша, он читал ей стихи – очень хорошие.
– Ты бы проверил, не появилась ли потом в его ванной пара трупов. Знаем мы, чем иногда кончаются поэтические опыты Кинжала.
Алекс помолчал, обдумывая сказанное шефом. И продолжил:
– Вчера он улетел в Екатеринбург, его квартиру аккуратно досмотрели, в том числе и ванную. Нашли фотоаппарат со съёмкой 8 июля. Там – подробнейший отчёт о передвижениях по Москве, перерывы между кадрами составляют не более получаса. Кинжал действительно посещал культурно-исторические места столицы. Маршрут он накануне подробно обсуждал с Ликушей по телефону. Сразу после ухода от «хвоста» он поехал на Ленинградский проспект, осматривать Петровский дворец. Бомбилу, который его вёз, нашли по номеру машины. Он подтвердил, что подбросил пассажира, похожего на Кинжала, на Ленинградку. Шофёр показал те двадцать долларов, – не успел поменять. Их у него выкупили за тридцать, провели дактилоскопический анализ, нашли пальцы Кинжала. После этого, если верить «фотоотчёту», Брут был в Кусково, на Ордынке, у храма Христа Спасителя, в Коломенском и Царицыне. Обедал в одном из ресторанов «Садко Аркада», куда, скорей всего, добирался на съёмной машине. Вечером гулял по Бульварному кольцу.
Из их офиса на Павелецкой набережной был потайной ход в подъезд жилого дома, где этот офис и располагался, – бывшая детская библиотека. Обнаружили его случайно, во время ремонта. Поставили металлическую кованую дверь, заделали её шкафом. Замки выписали из Израиля.
Их производство наладил кореш Толстого, тоже бывший домушник.
Вскрытию они не подлежали. Во всех инструкциях было указано, что замки механические. Но туда был встроен микрочип. Он и запускал миниатюрный механизм, блокировавший несанкционированный доступ в скважину запора. Это был секрет производства, о котором покупателя не информировали. В инструкции лишь было предупреждение – очень мелким шрифтом, что при возникновении проблем с замком или ключами следует обращаться только в фирму-изготовитель.
Толстый гордился своим израильским корешом, но приговаривал: «От вора нет запора».
Желвак и Алекс вышли через эту дверь и оказались на лестничной площадке. Предварительно они просканировали её с помощью встроенной видеокамеры, – к чему лишние свидетели – открыли квартиру, приобретённую для конспиративных встреч и защищённую от прослушки.
– Алекс, у тебя пятнадцать минут, – голова Желвака сейчас была забита только надвигающимся дефолтом. Вопросы безопасности стояли в его приоритетах на почётном втором месте – после финансовых.
– Позавчера Кинжал ушёл от наружного наблюдения, – Алекс присел на край стула, закурил и стал ждать реакции шефа.
Желвак подошёл к окну, приоткрыл штору, выглянул на улицу. У людей жизнь как жизнь, а тут – одни проблемы, и одна другой хлеще.
– Докладывай всё, от начала до конца, и не забудь свои предложения.
Полковник доложил, что случилось это в седьмом часу утра, манёвр был вполне продуманный, но на уровне первого курса высшей школы ФСБ. Такое, бывает, показывают по телевизору. Дома Кинжал появился только в двадцать два пятнадцать. Через полчаса ему позвонила Ликуша, он читал ей стихи – очень хорошие.
– Ты бы проверил, не появилась ли потом в его ванной пара трупов. Знаем мы, чем иногда кончаются поэтические опыты Кинжала.
Алекс помолчал, обдумывая сказанное шефом. И продолжил:
– Вчера он улетел в Екатеринбург, его квартиру аккуратно досмотрели, в том числе и ванную. Нашли фотоаппарат со съёмкой 8 июля. Там – подробнейший отчёт о передвижениях по Москве, перерывы между кадрами составляют не более получаса. Кинжал действительно посещал культурно-исторические места столицы. Маршрут он накануне подробно обсуждал с Ликушей по телефону. Сразу после ухода от «хвоста» он поехал на Ленинградский проспект, осматривать Петровский дворец. Бомбилу, который его вёз, нашли по номеру машины. Он подтвердил, что подбросил пассажира, похожего на Кинжала, на Ленинградку. Шофёр показал те двадцать долларов, – не успел поменять. Их у него выкупили за тридцать, провели дактилоскопический анализ, нашли пальцы Кинжала. После этого, если верить «фотоотчёту», Брут был в Кусково, на Ордынке, у храма Христа Спасителя, в Коломенском и Царицыне. Обедал в одном из ресторанов «Садко Аркада», куда, скорей всего, добирался на съёмной машине. Вечером гулял по Бульварному кольцу.