Вагнер Карл Эдвард. Мизерикорд

   Несмотря на это, разглядев в пыли, которая должна была лежать нетронутой веками на полу потайного коридора, свежие отпечатки сапог, он лишился порядочной доли своей решимости.
   Остервор колебался, хмуро разглядывая обескуражившие его следы, дерзко проходившие через пятно света, отбрасываемого его свечой. Он уже видел другие тайные переходы цитадели, большая часть которых была известна только ему. Десятки смертельных ловушек, шесть из которых он сам сконструировал и установил, готовили неминуемую смерть любому незваному гостю. Однако этот коридор, с секретами которого Остервору только предстояло познакомиться, кто-то уже преодолел.
   Остервор коснулся пальцем следов в пыли, обнаружив кусочки лишайников и хлопья снега, еще таявшего в них. Незваный гость прошел здесь лишь мгновение назад. Остервор сбросил сапоги и отложил меч. Узкий ход не оставлял места для сражения на мечах, но тяжелый кинжал, который он носил с собой, много раз хорошо послужил ему в тесных помещениях. Он поставил подсвечник на пол комнаты около потайной двери. Бесшумно, невидимый, Остервор собирался следовать за Кейном через коридоры северного крыла, надеясь на свое частичное знакомство с его ловушками. Кейн, несомненно, не будет пытаться преодолеть их в темноте, ему придется зажечь огонь, и тогда Остервор сможет подкрасться к нему сзади.
   Остервор, конечно же, не предполагал, что массивная стенная панель медленно повернется и станет на место, как только он войдет в коридор.
   Он медленно досчитал до пятидесяти с закрытыми глазами, прежде чем пойти вперед. Ни один звук не нарушал тишину после того, как со стоном неупокоенного духа захлопнулась дверь. В конце концов, сказал он себе, это даже к лучшему, что в спину ему не светит слабый огонек свечи из комнаты за стеной. Кейн – тут Остервор уставился в темноту в поисках отблеска от свечи в руках убийцы – вероятно, неслышно прокрался в поисках потайного входа в личные апартаменты членов клана Варейши. Остервор вытащил новую свечу из мешочка на поясе – там оставалась еще одна, а так же трутница для того, чтобы добыть огонь – и для устойчивости обмотал ее шейным платком. Получившуюся конструкцию он установил напротив закрывшейся двери, отмечая ее местонахождение. Считая про себя шаги, Остервор последовал за направлением следов Кейна вглубь погруженных в непроглядную тьму коридоров.
   Он насчитал лишь семь шагов, как пальцы его вытянутых вперед рук коснулись каменной стены.
   Остервор в нерешительности остановился перед неожиданным препятствием, озадаченный его появлением. Он предполагал найти люк в полу шагов через тридцать, лестницу с опрокидывающимися ступенями или копья на пружинах прямо за первым поворотом – эти и другие ловушки были описаны в обнаруженных им записках. И ничего относительно пустой стены, вроде той, в которую он сейчас уперся.
   Поздняя переделка, решил Остервор. По какой-то причине хозяева цитадели когда-то отгородили этот участок переходов. Но следы Кейна вели в эту сторону. Ему не удалось бы незаметно пройти мимо Остервора чтобы выбраться из тупика, следовательно, убийце был известен другой выход из коридора. Или следы, ведущие в обратную сторону, не несущие уже холода и влаги ночи снаружи, ускользнули от его внимания при первом осмотре?
   Крадучись, Остервор пошел обратно по коридору, разыскивая Кейна в противоположном направлении. Через десять шагов после того места, где он вошел, его растопыренные пальцы наткнулись в темноте на каменную стену.
   Остервор тихо выругался, начиная ощущать страх. Осторожно нащупывая путь вдоль стены, он наткнулся на свечу, обернутую его шейным платком.
   Искра из трутницы была ослепительна, а его руки дрожали, когда он подносил огонек к фитилю. Света было вполне достаточно, чтобы обнаружить, что коридор заканчивается тупиком в обоих направлениях.
   Дверь, через которую Остервор вошел, отказывалась открываться, несмотря на все его изобретательные попытки обнаружить и активизировать скрытый механизм, а толстые дубовые панели не поддавались его яростным ударам.
   Остервор потратил большую часть своей первой свечи, разыскивая другой путь к спасению. Отпечатки ботинок Кейна, уже практически скрытые его собственными следами, к его раздражению, казалось, вели в обоих направлениях, и одновременно вообще никуда. Отчаявшись, Остервор начал рубить дубовую панель, закрывавшую путь наружу. Последнего огарка хватило как раз, чтобы осветить стальной лист, скрытый между деревянными панно, но Остервор получил мало радости от того, что разрешил загадку необычайной прочности спрятанной двери.
   В наступившей затем тьме его стук принес не более пользы, чем крики о помощи. Так как по всеобщему мнению, в северной крыле обитали пр?клятые духи, мало кто рискнул бы сюда наведаться. Через некоторое время его крики стали похожи на хриплое карканье, руки были исцарапаны и кровоточили, тело превратилось в сплошной мучительный синяк от бесполезных атак на упрямые стены.
   От удушающей пыли Остервор практически сразу почувствовал жажду, так что, страдая теперь от нее, он не сразу осознал, что воздух становится все более спертым. Даже если вентиляция существовала, ее было недостаточно, Остервор начинал задыхаться в этом каменном мешке. Он замер в полной неподвижности, экономя силы, и лишь его мозг отчаянно искал пути к спасению. Время стало лишь неопределенными промежутками между бесполезными попытками открыть дверь. Возможно, он несколько раз засыпал, но в душащем мраке не было никаких знаков проходящего снаружи времени, к бегу которого он уже потерял интерес. Отравленный его собственным дыханием воздух жег легкие, причиняя больше страданий, чем пересохшее горло.
   Подымаясь из безнадежного ступора, Остервор осознавал, что его силы тают. Он с невольным стоном отчаяния в последний раз глубоко вдохнул несвежий воздух и бросил свое наполненное болью тело на неподатливую дверь.
   Которая немедленно подалась под его весом, и Остервор вперед головой влетел в комнату за нею. На полу, у самого его лица, оставленная им свеча еще горела.
   – В конце концов, – заметил Кейн, наклоняясь к нему, – время относительно.
   Хриплое дыхание Остервора растопило последние хлопья снега на его сапогах.
   – Остервор, следуй за мной.
 
   Ситилвона любила думать о комнате в подвале как о своей студии. Сидя за письменным столом, она смотрела на наполовину исписанную страницу пергамента перед собой. Перо опять высохло, и она рассеянно сунула его кончик в рот, чтобы не пришлось снова заниматься его чисткой. Из-за этой привычке у нее на лице частенько появлялось что-то вроде чернильных усов если она подолгу сидела за работой. Она очнулась от задумчивости и вернулась к предметы своих наблюдений – неподвижному телу юноши, подвешенному вниз головой на х-образной конструкции в центре комнаты. Под его безвольно свешивающейся головой стояла широкая серебряная чаша, практически до краев наполненная кроваво-красной массой. Ситилвона перечитала предыдущие заметки, обмакнула очищенное перо в чернильницу и закончила запись:
   « Объект номер 3, пол мужской, молод, нормальное телосложение, здоров. После принудительного введения в желудок рвотной массы, полученной от объекта номер 2, зафиксирован на раме. На втором часу наблюдаются судороги возрастающей интенсивности с рвотой на третий час, после чего судороги практически прекратились. Никаких признаков жизни к четвертому часу».
   Ситилвона нахмурилась и продолжила писать:
   « Очевидно, нет смысла продолжать эту линию исследований. Вопреки всеобщему убеждению, эксперимент доказывает, что сочетание мышьяка и ртутных солей не становится более ядовитым при передаче рвотной массы от одной жертвы к другой».
   – Очевидно, яд, напротив, становится все менее концетрированным, – прокомментировал Кейн, читая записи из-за ее плеча. – Если бы его сила возрастала, то и клинку следовало бы становиться все острее каждый раз, как он разрубает плоть и кости.
   Ситилвона поставила на страницу кляксу, но больше ничем не проявила своего смятения.
   – Яд должен был впитывать некие флюиды смерти от каждой жертвы, – невозмутимо ответила она.
   – Что? Соли тяжелых металлов? – язвительно переспросил Кейн. – Просто суеверие!
   Ситилвона медленно поднялась с кресла и встала лицом к лицу с Кейном, обретая прежнюю уверенность в себе благодаря мысли о том, что убийца не перерезал ей глотку, незаметно подкравшись сзади.
   – Кажется, я отдала приказ никого ко мне не пускать. Не следует ли мне вызвать стражников?
   – Они теперь вряд ли способны выполнить твой приказ, – ответил Кейн.
   – Чего ты хочешь?
   – Полагаю, ты знаешь ответ.
   Ситилвона, конечно же, знала его, но она так же понимала, что пока они разговаривают, она остается жива. Она расправила свое платье на бедрах и спокойно взглянула на убийцу. Хотя она не слишком следила за своей внешностью, ее случайные любовники находили ее лицо привлекательным, а фигуру – впечатляющей. А Кейн, в конце концов, тоже всего лишь мужчина.
   – Ты не обычный наемник, – сказала она ему. – Иначе ты уже убил бы меня.
   – Меня интересовало, какой вывод ты сделаешь из этого эксперимента, – ответил Кейн. – Еще раньше я обратил внимание на твои записи. Они впечатляют.
   – Можно было догадаться, что наемного убийцу заинтересует если не теория, то уж точно – практическое применение токсикологии, – улыбнулась Ситилвона, обретая все большую уверенность. – Могу ли я выпить немного вина?
   – Было бы невежливо запрещать тебе, – согласился Кейн. – Наблюдения, с помощью которых ты установила действие каждой дозы сока аконита, были особенно тщательны. Сорок детей – очаровательно!
   – Выпьешь со мной? – пригласила Ситилвона. – Это вино хранится в наших погребах после какого-то набега во времена еще до моего отца. Никто не смог определить, откуда оно.
   Она наполнила два льдисто-прозрачных бокала тягучим темно-желтым вином и передала один Кейну, очень внимательно наблюдавшему за каждым ее движением.
   – Другой бокал, пожалуйста, – сказал он, не обращая внимания на тот, что протягивала она.
   – Как пожелаешь, – Ситилвона пожала плечами и отдала ему другой.
   Она сделала большой глоток из своего бокала и только тогда заметила, что Кейн наблюдает за ней, не прикасаясь к своему напитку.
   – Уверен, ты простишь, если я снова обменяюсь с тобой, – улыбнулся он, передавая Ситилвоне свой бокал и забирая ее.
   – Учитывая обстоятельства, я могу понять твою осторожность, – она вернула ему улыбку поверх бокала, затем сделала еще один глубокий глоток, и Кейн последовал ее примеру.
   Ситилвона спрятала улыбку в вине. Вино в обоих бокалах было отравлено – в графине, из которого она наливала, было столько сока желтого мака, что хватило бы на сотню человек. Для Ситилвоны, пагубная склонность которой к этому наркотику делала ее практически неуязвимой, отравленный напиток был не более, чем стаканчик на ночь, для крепкого сна. Сон же Кейна уже никогда не прервется.
   Кейн осушил свой бокал.
   – Это одно из сладких белых вин, что делались из винограда с полей на границе Южных Королевств и Кросанта, – заключил он, – пока в прошлом веке они не были уничтожены какой-то болезнью. Оно практически бесценно. Я, возможно, сумел бы назвать тебе точный год, не будь у вина этого ужасного привкуса желтого мака.
   Ситилвона в ужасе выпучила глаза.
   – Тот стимулятор, что я принял, пока ты наливала нам, должен сработать как противоядие, – спокойно продолжал Кейн. – У меня ведь было достаточно времени, чтобы внимательно прочесть твой дневник – и осмотреть твой секретер. Действие опиумного мака для меня не новость.
   Ситилвона осознала, что ее сердцебиение стало слишком быстрым и неровным даже для страха. Боль пронзила ее грудную клетку.
   – Когда ты обменялся со мной бокалами…
   – Вообще-то, он был в твоих чернилах, – объяснил Кейн.
   Биение ее сердца сотрясало все тело. Ее ноги подогнулись, и Ситилвона ухватилась за письменный стол. Кейн протянул к ней руки:
   – Ситилвона, следуй за мной.
 
   Пьюриали обмакнул кисть, собранную из девичьих ресниц в нефритовую чашу, наполненную кровью младенца, и начертал завершающий астрологический символ внутри пентаграммы за мгновение до того, как затих последний слабый крик новорожденного. Каждый шаг приносил новые невероятные препятствия, ставки были высоки, но Пьюриали знал, что достиг совершенства в своем искусстве и не может потерпеть неудачу. Он подобрал мантию мага до своих костлявых колен – если хоть одна линия сотрется, это обернется катастрофой – и осторожно вышел из пентакля. Одна его сторона была проведена у самого порога, и магическая фигура покрывала половину комнаты на самом верху башни. Пьюриали устроился за своим рабочим столом, не спуская глаз с единственной двери. Вертя в пальцах комок клейкого вещества, которым он нанес внешнюю сторону пентаграммы, он свесил руки так, что оставалось всего несколько дюймов до того места, где небольшой промежуток разъединял линию. Его губы почти не двигались в такт монотонному глухому напеву на древнем языке.
   Ожидание оказалось длиннее, чем Пьюриали предполагал, но наконец Кейн проскользнул сквозь открытую дверь и вступил в пентаграмму. Метнувшись вперед, Пьюриали замкнул линию с помощью своего импровизированного мелка. При его неожиданном движении Кейн остановился, наблюдая за колдуном.
   Пьюриали надменно кивнул ему в знак приветствия.
   – Полагаю, – вежливо осведомился он, – было бы смешно спрашивать о состоянии здоровья моих единокровных родичей.
   – Тебя это действительно волнует? – спросил Кейн.
   – Судя по всему, ты и не ожидал, что я питаю к ним какие-то братские чувства. Наши пути давно разошлись, мы не нужны друг другу. Это стало проблемой, но я нашел ей решение: остальные лишь путались у меня под ногами.
   За самодовольной ухмылкой Пьюриали скрывалась некая невысказанная острота. Он наблюдал за Кейном, расхаживавшим внутри пентаграммы и с видом знатока изучавшим начертанные знаки.
   – Полагаю, тебе будет интересно узнать, зачем я вызвал тебя сюда, – как бы невзначай заметил Пьюриали.
   Кейн остановился и обратил на колдуна внимательный взор:
   – Я как раз ждал подходящего момента, чтобы спросить.
   – Я знаю все о тебе, конечно же, – уверил его Пьюриали с высокомерной улыбкой. – Все!
   – Все?
   – Главное же: как и зачем я призвал тебя сюда, – Пьюриали поднял руку, пресекая протест. – Без сомнения, ты полагаешь, что тебя прислала сюда ради ее глупой мести какая-то неудовлетворенная шлюха с грандиозными мечтами. Теперь ты уже должен был понять, что кажущаяся свобода воли – лишь самообман. Ты призван сюда силой моего искусства, Кейн. Я знал, что мои кровные братья и сестра ненавидели меня и всякий раз, как им начинало казаться, что мои умения представляют для них больше опасности, чем пользы, они думали о том, чтобы избавиться от меня. Почему бы и нет? Вместе мы прикончили нашего отца, когда он перестал быть нам нужен. Но на этот раз их планы были ошибкой. Я стал уже слишком могущественен, чтобы нуждаться в их дальнейшем существовании.
   Пьюриали извлек сверкающий венец из складок своего одеяния и неловко нацепил его поверх копны своих рыжих волос.
   – Герцогская корона, – торжествующе возвестил он. – Неплохо смотрится, ты не находишь?
   – Золоту можно придать любую форму, – заметил Кейн.
   – Тонкое замечание. Без сомнения, твое остроумие, о котором я и не подозревал, немало послужит моему развлечению, когда ты станешь подчиняться мне.
   – Ты как раз хотел объяснить…
   – Зачем, ведь, я полагаю, тебе и так уже все стало ясно, Кейн, – Пьюриали поправил корону. – Кто еще мог бы убить Вевнора, Остервора и прелестную Ситилвону? Они были слишком бдительны, чтобы дать мне шанс.
   – А теперь?
   – Теперь ты станешь служить мне. Раз остальные мертвы, мне понадобится преданный сторонник – кто-то, кто сможет руководить людьми в битве так же умело, как плести политические интриги. По этой причине я пощадил тебя. Когда ты станешь исполнять мою волю, Харнстерм будет лишь первым шагом в завоевании этих раздираемых междоусобицами земель.
   – Честолюбивый план, – прокомментировал Кейн, – если не совершенно оригинальный. – Тем не менее, мне жаль, но мое нынешнее задание делает подобный союз невозможным.
   – Союз? – рассмеялся Пьюриали. – Отнюдь нет! Я требую от тебя полного подчинения, Кейн. Но ты поймешь, что я добрый господин для тех, кто верно мне служит, – он вскочил на ноги, размахивая руками. – Ты, должно быть, уже изучил магическую фигуру, в которую столь любезно – и столь неосмотрительно – ступил. Все еще веришь в свободу воли, Кейн? Я призвал тебя, приказав убить остальных и затем явиться ко мне, в эту башню. Теперь ты заключен в эту пентаграмму символами, взывающими к силам самых глубоких, самых тайных сторон нашего бытия. Ты не сможешь выйти отсюда покуда я не освобожу тебя, Кейн. А я сделаю это лишь после того, как свяжу тебя нерасторжимыми клятвами, договорами, которые даже ты не посмеешь нарушить!
   Пьюриали наслаждался своим триумфом.
   – Теперь ты понимаешь, Кейн, что я знаю – ты не обычный убийца и странник. Несмотря на твои незаурядные способности, я знаю, кто ты такой.
   Колдун сделал выразительный жест.
   – Кейн, сын Адама, рожденный от Евы, теперь ты в моей власти, только в моей. В течении несчетных веков ты следовал своей проклятой судьбе, но с этой ночи ты будешь подчиняться лишь моей воле. Я увидел твою судьбу в звездах, а теперь знаки твоего рождения заключили тебя в этой пентаграмме.
   – Впечатляюще, – признал Кейн. – Твой труд сделал бы честь и магу гораздо старше тебя, чья мудрость достойна большего, чем прозябание в этом провинциальном болоте. Ты допустил лишь несколько промахов. Жаль, что это не та область, в которой можно учиться на своих ошибках. Со временем меняются даже звезды, – добавил Кейн, беспрепятственно выходя из пентаграммы. – И не те созвездия, что видишь ты, освещали мое рождение.
   Пьюриали сжался у самой стены, ища пути к отступлению.
   – И какая ирония в том, что ты не понял, что Ева была мне мачехой, – продолжал Кейн, надвигаясь на него. – Потому что я даже начал предполагать, что в твоих жилах есть и часть моей крови…
   – Пьюриали, следуй за мной.

4. Полный расчет

   Тамасли очнулась от снов о Джозине чтобы обнаружить Кейна, сидящего у ее постели. Это было не самое приятное явление, и она, как бы обороняясь, набросила меховую накидку на плечи, едва прикрытые тонким шелком. Но, стоило ей вспомнить о кинжале с длинным узким лезвием, находящемся в потайных ножнах в изголовье кровати, ее самообладание вернулось к ней.
   – Что тебе нужно, Кейн? – Ее голос был на удивление ровным.
   – Оплата. Я завершил свою часть сделки.
   Тамасли прибавила фитиль прикроватной лампы, разгоняя наполнявшие комнату тени. Ее фигура мягко просвечивала сквозь полупрозрачный шелк.
   – Без сомнения, у тебя найдется, чем это доказать? – Тамасли внимательно посмотрела на объемистый мешок, который Кейн принес с собой, но его бока казались слишком впалыми, чтобы содержать то, что она предполагала увидеть.
   – Тамасли, я передаю тебе это в подтверждение нашего соглашения, – тон Кейна оставался официальным, в нем не было ни злости, ни насмешки. Он взял ее руку и высыпал ей на ладонь несколько блестящих предметов. Первой мыслью Тамасли было, что это драгоценности, но затем она разглядела их – четыре прямоугольных пластинки из камня, похожего на черный янтарь, каждая не более первой фаланги ее пальца, необычно тяжелые для своих размеров и удивительно теплые на ощупь. На гладкой поверхности каждой вырезан стилизованный символ: дракон, паук, змея и скорпион.
   – Не уверена, что понимаю смысл этой шутки, Кейн. Я наняла тебя, чтобы уничтожить клан Варейши, и раз ты не принес мне их головы чтобы доказать, что ты выполнил свою часть сделки, я настаиваю на том, чтобы дождаться известия об их смерти, прежде чем я заплачу тебе.
   Она ожидала возражений, но Кейн оставался спокоен:
   – Ты не просила меня убивать их, ты сказала, что хочешь получить их жизни. Это твои точные слова.
   – Так в чем же соль шутки, Кейн?
   – Это не шутка. Ты заключила сделку чтобы получить четыре жизни. Я принес их, ты держишь их в руках: Вевнор, Остервор, Ситилвона, Пьюриали.
   – Не пытайся провести меня! – Тамасли начала незаметно перемещаться поближе к спрятанному кинжалу.
   Кейн взял у нее талисман с изображением змеи и прижал ей ко лбу. На секунда Тамасли замерла, но тут же отпрянула, содрогаясь всем телом.
   – Секрет уже почти забыт, – сказал Кейн, – но я полагал, что ты точно знала, чего хочешь, когда заключала сделку. И я забрал их жизни, как и обещал.
   – А что станет с их телами? – Тамасли больше не сомневалась.
   – Теперь это просто падаль, – пожал плечами Кейн. – Может быть, их бывшие приспешники посчитают так же и сожгут их на погребальном костре вместе со всеми награбленными богатствами. А может, оставят в?ронам. Жизненная сила останется заключенной в этих талисманах.
   – И что мне с ними делать?
   – Все, что пожелаешь.
   – А если я разобью символ?
   – Жизненная сила освободится чтобы вернуться в свою первоначальную оболочку. Или то, что от нее останется. Воскресшего ждет неприятное открытие, но разочарование будет мимолетным.
   Тамасли поднялась с постели и села перед своим туалетным столиком. Одну за другой она бросала талисманы в ониксовую ступку, со всей силой обрушивая на них пестик. Под ее решительными ударами пластинки разбились вдребезги, рассыпавшись множеством тусклых кристаллов, со звуком, подобным крикам боли.
   Покончив с этим, Тамасли, казалось, едва вспомнила о Кейне, как будто очнувшись от глубокого сна.
   – А корона? – спросила она, приходя в себя.
   Кейн достал венец герцогов Харнстерма из своей сумки:
   – Варейши она больше не нужна.
   Тамасли выхватила корону из его рук и обернулась к зеркалу. Ее глаза горели, когда она водрузила ее на голову.
   – Осталась оплата, – напомнил Кейн.
   – Конечно! И, как я говорила, я буду щедра.
   – Мне нужно лишь то, о чем мы заранее условились. Игра теряет смысл, если кто-то не придерживается правил.
   Тамасли отперла окованные железом дверцы шкафа, в то время как Кейн раскрыл свою сумку. Один за другим она вытягивала их наружу: четыре раздутых кожаных кошеля с именами, выведенными кровью на их толстых боках. Один за другим они исчезали в черных глубинах сумки Кейна.
   – Я хранила эти сорок мерок для тебя, как и было обещано, – объяснила Тамасли. – И я хочу, чтобы ты также принял положенное вознаграждение за корону. Однако сейчас у меня недостаточно золота чтобы сполна заплатить тебе. Возвращайся завтра вечером, к этому времени я добуду заслуженную тобой награду.
   Тамасли рассудила, что к этому времени они отыщет полдюжины достаточно ловких и не таких дорогих убийц, что затаятся в ожидании Кейна.
   – Корона твоя без всякой оплаты, – неожиданно произнес Кейн. – Думаю, Джозин хотел, чтобы ты ее получила. Если вытащить шляпки фальшивых гвоздей радом с полкой слева, – указал он вглубь шкафа, – откроется потайное отделение внизу. Передай мне в качестве оплаты то, что найдешь внутри, и эта интереснейшая сделка будет завершена.
   Тамасли в раздражении закусила губу, гадая, как Кейн узнал о тайном отделении шкафа. Но он был не так умен, как полагал, потому как оно не скрывало ничего по-настоящему ценного – хорошо, что Кейн ничего не прознал и потайном углублении у камина.
   К ее удивлению, ее пальцы наткнулись на кожаный кошель. В изумлении она вытащила его наружу. Это был толстый кошелек, наполненный золотом, точно такой же, как другие четыре. Тамасли удивленно изучала его, поворачивая в пальцах.
   На нем так же было имя, написанное кровью: «Тамасли».
   Она вспомнила о кинжале у кровати и тут увидела, что он находится у Кейна в руках.
   – Джозин знал, что ты посылаешь его на верную смерть, – сказал он, подходя ближе. – Он пришел ко мне прежде, чем отправляться в крепость, и мы заключили соглашение.