Человек, который ведал тиром, задумчиво посмотрел на Бённв Скакке. - "Арминиус-22"? Да, сюда приходят два-три человека, которые обычно стреляют из таких револьверов. Но кто именно, я так сразу сказать не могу. Кто из них был здесь в прошлую среду? Нет, ведь вей невозможно запомнить. Но спросите парня, который стреляет вон там. Он тут палит с той поры, как ушел в отпуск, десять дней уже. - Когда Скакке отошел к тиру, он крикнул ему вдогонку: - Спросите заодно, откуда у него деньги, чтобы покупать столько патронов. Стрелок как раз закончил серию выстрелов, подсчитал очки и стал приклеивать новую мишень, когда Скакке подошел к иему. - "Арминиус-22"? - - сказал он. - Одного, я, во всяком случая, знаю. Но он не был здесь с середины прошлой недели. Хороший стрелок. Если бы он стрелял из... Парень повертел в руке свои автоматический револьвер "Беретта Этфайр". - Вы знаете его имя? - Бертиль... не то Ульссон, не то Свенссон, точно не помню. Он работает на "Кокумсе". - Вы уверены? - Да, скверная работа. Кажется, мусорщик. - Спасибо, - сказал Скакке. - А откуда вы берете деньги на патроны? - Это мое единственное хобби, - ответил стрелок, набивая обойму. Уходя, Скакке получил от директора тира записку с тремя именами. - Это те стрелки из "Арминиуса", имена которых я помню, - пояснил тот. Скакке вернулся к полицейской машине. Прежде чем завести мотор, прочел: ТОММИ ЛИНД, КЕННЕТ АКСЕЛЬССОН, БЕРТИЛЬ СВЕНССОН. В полицейском управлении Монссон задал вопрос Мартину Беку: - Что будем делать с Брубергом и Ханссон? - Отправь их обратно в Стокгольм. Если только Оса узнала все, что ей нужно. - Моя работа в Мальмё закончена, - сказала Оса и взглянула на Мартина Бека ясными карими глазами. Расследование шло своим чередом. Бек решил проверить, не проживал ли Бертиль Свенссон в одном из пальмгреновсиих домов. Через два часа после запроса, отправленного полиции в Халден, телекс выдал нужную строчку: СВЕНССОН, БЕРТИЛЬ УЛОФ ЭМАНУЕЛЬ, ВЫСЕЛЕН 15 СЕНТЯБРЯ 1968 ГОДА. - Это значит, что его вышвырнули, - сказал Монссон. Мартин Бек набрал номер телефона конторы Бруберга в Стокгольме. Ответила женщина, должно быть, секретарша. Для верности он спросил: - Это фру Муберг? - Да. Он назвал себя. - Чем могу служить? - спросила она. - Скажите, фру Муберг, закрывал ли директор Пальмгрен недавно какие-либо из своих предприятий? - Смотря по тому, что вы подразумеваете под словом "недавно". Два года назад он закрыл фабрику в Сольна, если вас это интересует. - Какую фабрику? - Это была очень маленькая фабрика, на которой делали, детали для станков. Кажется, пружины или что-то в этом. роде. - Почему он ее закрыл? - Она себя больше не оправдывала. Предприятия, которые покупали эти детали, то ли реконструировали свои станки, то ли перешли на новые. Во всяком случае, прежнего сбыта продукции не было, перестраивать производство не стали, работу остановили, а фабрику продали, - Два года назад? - Да, осенью шестьдесят седьмого. - А что стало с рабочими? - Их уволили, - сказала Сара Муберг. - Сколько их было? - Этого я не помню. Но документы где-то есть. Могу посмотреть, если хотите. - Очень просил бы вас. Мне нужны фамилии работавших. Прошло несколько минут, прежде чем она снова взяла трубку. - Извините, я не сразу нашла. Прочитать фамилии? - Сколько их? - Двадцать восемь. - И всех уволили? Разве нельзя было перевести их на другое предприятие? - Нет, все были освобождены. За исключением одного... Он был мастером, и его сделали управляющим домами. Но через полгода он тоже ушел. Очевидно, нашел работу получше. - Будьте добры, прочтите мне фамилии. - Когда она дошла до девятой фамилии, он сказал: - Стоп. Повторите эту фамилию. - Бертиль Свенссон, конторщик. - Больше о нем ничего там не написано? - Только то, что я прочитала. - Благодарю, достаточно, - сказал Мартин Бек. - До свидания и спасибо за помощь. - И стал рассказывать Монссону: - Бертиль Свенссон уволен два года назад с пальмгреновского предприятия. Конторщик. Монссон повертел зубочистку во рту. - Нет, подсобный рабочий. Я беседовал в личном столе на "Кокумсе". - У тебя есть его адрес? - Да, он живет на Ваттенверксвеген. Но сейчас в отпуске. Начал работать на "Кокумсе" в январе этого года. Ему тридцать семь лет... По-видимому, в разводе. Его жена... - Монссон порылся в документах и вынул бумажку с нацарапанными на ней заметками. - Его жена живет в Стокгольме. Контора вычитает деньги из его жалованья каждый месяц и посылает фру Еве Свенссон, Нортульсгатан, двадцать три, Стокгольм. - Гм, если у него отпуск, то его может не оказаться в городе, - сказал Мартин Бек. - Посмотрим, - ответил Моннсон. - Надо бы поговорить с женой. Как ты думаешь, Кольберг... Бек взглянул на часы. Скоро половина шестого. Колбёрг, наверное, уже на пути домой. - Да, - сказал он. - Завтра...
XXVI
В голосе Леннарта Кольберга звучали недобрые нотки, когда Мартин Бек позвонил ему утром в пятницу. - Только не говори, что это опять палъмгреновская история. Мартин Бек кашлянул. - Очень сожалею, Леннарт, но я вынужден просить тебя помочь. Я знаю, что у тебя много... - Много, - возмущенно прервал его Кольберг. - У меня всего много, кроме людей. Я утопаю в делах. - Я понимаю, Леннарт, - мягко проговорил Мартин Бек. - Но выяснились некоторые моменты, которые меняют суть дела. Тебе нужно раздобыть сведения об одной человеке, который, возможно, застрелил Пальмгрена. На худой конец допроси Гунвальда... - Ларссона? Да его теперь сам министр не упросит заняться делом Пальмгрена, пусть хоть на колени встанет. - После короткой паузы Кольберг вздохнул и сказал: - Кто этот человек? - По-видимому, тот самый, которого мы могли бы взять на аэровокзале неделю тому назад, если бы не проворонили. Его зовут Бертиль Свенссон... - Свенссонов у нас, наверное, тысяч десять, не меньше, - уныло сказал Кольберг. - Наверное, - любезно согласился Мартин Бек. - Но об этом Свенссоне мы знаем следующее: он работал на пальмгреновском предприятии в Сольна, это крохотная механическая фабрика, которую закрыли осенью шестьдесят седьмого. Он жил в одном из пальмгреновских домов, но примерно год назад его оттуда вышвырнули. Он член стрелкового клуба и, судя по словам свидетелей, стреляет из револьвера, соответствующего тому, из какого убили Пальмгрена. Он разведен с осени, и его жена и двое детей живут по-прежнему в Стокгольме. Сам он живет в Мальмё и работает на "Кокумсе". Его зовут Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. Он родился в приходе церкви Софии в Стокгольме шестого мая тысяча девятьсот тридцать второго года. - Почему же вы его не берете, если он живет в Мальмё? - Возьмем, но сначала хотим узнать о нем побольше. Я надеялся, что в этом ты нам поможешь. Кольберг горестно вздохнул. - Ладно. Что я должен сделать? - Его нет в списке побывавших под судом" но надо выяснить, попадал ли он в полицию. Узнай также, интересовались ли им различные социальные комиссии. Спроси в управлении домами, почему его выселили. И последнее, но не менее важное, - поговори с его женой. - Ты знаешь, где она живет, или мне и ее нужно искать? Попробуй-ка среди всех фру Свенссон найти нужную. - Она живет на Нортульсгатан, двадцать три. Не забудь спросить ее, когда она в последний раз видела мужа. Я не знаю, в каких они отношениях, но возможно, что он звонил или встречался с ней в прошлый четверг. Ты можешь проделать все это срочно? - На это уйдет целый день, - жалобно сказал Кольберг. - Но у меня нет выбора. Я позвоню, когда управлюсь. Кольберг положил трубку и мрачным взглядом уставился на свой письменный стол, где в полнейшем беспорядке лежали папки, документы, копии отчетов. Со вздохом взял телефонную книгу и начал звонить. Часа через два он поднялся, надел пиджак, положил в карман записную книжку и спустился к машине. Направляясь к Нортульсгатан, он размышлял о том, что дали его упорные телефонные звонки. До октября шестьдесят седьмого полиции не был известен человек по имени Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. В октябре его забрали за пьянство - нашли в подъезде дома, где он жил, и продержали ночь в участке. До июля шестьдесят восьмого его задерживали пять раз, один раз снова за пьянство, и четыре раза за так называемые нарушения порядка в квартире. Это все. После июля никаких записей о нем не было. В деле фигурировала и комиссия трезвости. Владелец дома и соседи неоднократно обращались в эту комиссию, вызывая ее представителей и утверждая, что Свенссон в нетрезвом виде их беспокоит. Над ним установили наблюдение, но за исключением двух раз, когда его забирала полиция, оснований для вмешательства не было. До октября шестьдесят седьмого он не был замечен в злоупотреблении алкоголем, и до этого времени о нем не было никаких сведений в комиссии трезвости. Семью Свенссонов знали и в комиссии по охране детей. Поступали жалобы на плохое обращение с детьми; насколько Кольберг мог установить, жаловался тот же сосед, который обращался в различные комиссии. Сообщалось, что детей, которым тогда было семь и пять лет, родители бросают на произвол судьбы, что дети плохо одеты и что из квартиры Свенссонов слышны детские крики. Комиссия по охране детей сделала проверку, первый раз в декабре шестьдесят седьмого и еще раз в мае шестьдесят восьмого. Несколько раз приходили к Свенссонам, но никаких признаков дурного обращения с детьми не заметили. В квартире, правда, было недостаточно чисто, мать производила впечатление женщины ленивой и неряшливой, отец был без работы, и материальное положение семьи очень плохое. Однако не было никаких признаков того, что детей бьют. Старшая девочка хорошо учится в школе, здорова, совершенно нормальный ребенок, только несколько застенчива и замкнута. Младший - мальчик, дома с матерью, но иногда в частном детском саду, когда у матери бывает случайная работа. Хозяйка детского сада характеризовала ребенка как живого, восприимчивого, общительного и здорового. Комиссия по безработице выплачивала пособие семье с октября шестьдесят седьмого по апрель шестьдесят восьмого. Свенссон заявил о желании переквалифицироваться и осенью шестьдесят восьмого прошел курс обучения в механической мастерской комитета по охране труда. В январе шестьдесят девятого, то есть этого года, Свенссон устроился подсобным рабочим в механические мастерские "Кокумс", в Мальмё, куда и переехал. Комиссия по здравоохранению провела замер уровня шумов в квартире в связи с тем, что владельцы дома потребовали выселения Свенссонов. Шум от детского крика, от быстрых шагов по квартире и от текущей воды был выше нормы. Такая же картина, собственно, была и в остальных домах, но никто не обращал на это внимания. В июне шестьдесят девятого комиссия по сдаче квартир приняла решение о праве квартировладельцев расторгнуть контракт о найме квартиры, заключенный со Свенссоном. Первого сентября семья Свенссонов была вынуждена выехать. Новой квартиры им не было рекомендовано. Кольберг созвонился с управляющей, истинным драконом в юбке. Она очень сожалела, что была вынуждена пойти на такую меру, как выселение семьи, но на Свенссонов слишком часто жаловались. В заключение она сказала: - Я думаю, что так было лучше для них самих. Они нам не подходили. - Что значит, не подходили? - спросил Кольберг. - У нас иной уровень квартиросъемщиков, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы не привыкли почти ежедневно вызывать людей из комиссии трезвости, полицию, и еще бог знает кого... - Значит, не соседи обратили внимание властей на семью Свенссонов, а вы? - Да, конечно. Когда узнаешь о беспорядках, то твой долг - выяснить, в чем тут дело. К тому же один из соседей очень охотно этим занимался. На этом Кольберг закончил беседу, почувствовав себя почти больным от сознания своей беспомощности и от отвращения. Неужели все так и было? По-видимому, да. Кольберг поставил машину на Нортульсгатан, но не сразу вышел из нее. Он вынул блокнот и записал: 1967: сент. Уволен. окт. Пьянство (полицейский участок в Болмора). нояб. Комиссия трезвости. дек. Скандалы в квартире. Комиссия по охране детей. 1968: янв. Скандалы в квартире (п/у Болмора). февр. Комиссия трезвости. март. Пьянство (п/у Болмора). Комиссия трезвости. май. Комиссия по охране детей. июнь. Требование о выселении. Июль. Решение о выселении. Шум в квартире (п/у Болмора). авг. сент. Выселены. окт. нояб. Развод. дек.
1969
янв. Переезд в Мальмё. "Кокумс". июль. Застрелен В. Пальмгрен. Он просмотрел записанное и подумал, что этой мрачной таблице очень подходит заголовок: "Беда не приходит одна".
XXVII
После удушающей жары на улице в подъезде ветхого дома № 23 на Нортульсгатан было удивительно прохладно. Казалось, зимняя влага и холод спрятались в стенах за отставшей штукатуркой. Фру Свенссон жила на втором этаже, дверь с дощечкой "ЕВА свенссон", по-видимому, была входом на кухню. Кольберг постучал. Послышались шаги, звон снимаемой цепочки, дверь приоткрылась. Кольберг показал свое удостоверение. Прежде чем дверь открылась, он услышал глубокий вздох. Как он и предполагал, вход вел прямо на кухню. Женщина, закрывшая за ним дверь, была маленькая, худенькая, с резкими чертами лица. Волосы не причесаны и, как видно, давно не крашены: светлые, почти белые на концах, у корней они становились совсем темными. На ней было домашнее платье из полинявшей хлопчатобумажной материи, с большими темными пятнами от пота под мышками, судя по всему, давно не стиранное. На ногах - матерчатые туфли неопределенного цвета. Кольберг знал, что ей двадцать девять лет, но на вид дал бы не меньше тридцати пяти. - Полиция... - неуверенно произнесла она. - Что еще случилось? Если вы ищете Бертиля, то его здесь нет. - Да, - сказал Кольберг, - я знаю. Я хочу только поговорить с вами, если можно. Разрешите войти? Женщина кивнула и Подошла к купонному столу, стоявшему у окна. На цветастой пластмассовой скатерти лежал иллюстрированный журнал и недоеденный бутерброд, сигарета с фильтром дымилась на голубом в цветах блюдце, полном окурков. Вокруг стола стояли три стула, она села, ваяла сигарету с блюдца и указала посетителю на стул напротив. - Садитесь. Кольберг сел и взглянул в окно, выходившее на задний двор, единственным украшением которого были веревки для выбивания ковров и мусорные ящики. - О чем вы хотите поговорить? - дерзко спросили Ева Свенссон. - Долго вам оставаться здесь нельзя, мне нужно забрать Томаса с игровой площадки. - Томас - это младший? - спросил Колъберг. - Да, ему шесть. Я обычно оставляю его в парке за торговым училищем, пока хожу за покупками и убираюсь. - У вас есть еще ребенок? - Да, Урсула. Она в детской колонии. На острове Барнен. - Давно вы здесь живете? - С апреля. - Она докурила сигарету до самого фильтра. - Но я останусь здесь только на лето. Хозяйка не любит детей. А потом черт знает, куда нам деваться. - Вы работаете? Женщина бросила дымящийся фильтр на блюдце. - Да, работаю на хозяйку квартиры. За то, что я живу здесь, я убираю, готовлю, хожу в магазин, стираю и ухаживаю за ней. Она старая и не может сама спускаться с лестницы, я ей помогаю, когда она хочет выйти. Кольберг указал на дверь, противоположную входной. - Вы там живете? - Да. Кольберг встал и открыл дверь. Комната была метров пятнадцать. Окно выходило на тот же мрачный двор. Вдоль стен стояли две кровати, под одной из них была низкая выдвижная кровать. Комод, два стула, маленький колченогий стол и коврик из лоскутов завершали меблировку. - Комната небольшая, - сказала за его спиной Ева Свенссон. - Но нам разрешают находиться на кухне сколько угодно, а дети могут играть во дворе. Кольберг вернулся к кухонному столу. Взглянул на женщину, выводившую пальцем какие-то рисунки на пластмассовой скатерти, и сказал: - Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, как вам с мужем жилось в последние годы. Я знаю, что вы в разводе, но как вы жили до развода? Он долго был безработным, да? - Да, его уволили почти два года тому назад. Не то, чтобы он был в чем виноват, просто уволили всех работавших на этой фабрике. Она, наверное, себя не оправдывала. И он не мог найти работу, ее просто не было. То есть настоящей работы. Раньше-то он хорошо получал. Он был конторщиком, но образования у него не было, и все места, на которые он пытался устроиться, доставались тем, у кого было образование. - Сколько он там работал, пока ее не закрыли? - Двенадцать лет. А до этого работал на другой фабрике с тем же шефом. Директор Пальмгрен. Может быть, он и не был шефом, но фирма принадлежала ему. Бертиль работал на складе и водил автокар. Потом его перевели в контору. - Как давно вы женаты? - Мы поженились на троицын день в пятьдесят девятом году. Она откусила кусочек, посмотрела на бутерброд, поднялась, подошла к помойному ведру и выбросила. - Так что мы были женаты восемь с половиной лет. - А когда вы переехали в Больмору? Женщина стояла у раковины и ковыряла в зубах мизинцем. - Осенью шестьдесят шестого. До той поры мы жили на Вестманнагатан. В служебной квартире, дом принадлежал также директору Пальмгрену. Потом он стал ремонтировать этот дом, перестраивать квартиры в конторские помещения, и мы переехали в его новый дом. Квартира была гораздо лучше, но очень далеко от города, и платить за нее нужно очень много. Когда Бертиля уволили, я думала, что мы переедем, но не пришлось. Во всяком случае, переехали гораздо позже и по другим причинам. - По каким? - Бертиль пил и вообще, - уклончиво сказала женщина. - А нижний сосед жаловался, что мы очень шумим. Но мы шумели не больше, чем остальные жильцы дома. Стены такие тонкие, что было слышно, как плачут дети, лают собаки, слышно было граммофон на несколько этажей ниже нас. Мы думали, на пианино занимается сосед, а оказалось, что это на целых три этажа выше. Детям мы дома играть не разрешали. А осенью нас выселили. - Он много пил? - Да, иногда. - А как он вел себя пьяный? Был агрессивен? Она ответила не сразу. Отошла и села. - Иногда он был зол. Зол из-за того, что лишился работы, зол на общество и вообще. Я уставала от его разговоров об этом каждый раз, когда он выпивал пару рюмок. - Говорят, в вашей квартире бывали скандалы? - А, совсем не скандалы. Иногда мы ссорились, а однажды ребята проснулись ночью и стали играть, а мы спали. Явился патруль полиции. Может быть, иногда мы разговаривали слишком громко, но никаких драк или чего-нибудь в атом роде не было. Кольберг кивнул. - Когда вам угрожали выселением, обращались ли вы в союз квартиросъемщиков? - Нет, мы не состояли ни в каких союзах. Да ничего и нельзя было сделать. Нам пришлось выехать. - И где вы жили? - Я нашла однокомнатную квартиру, мы сняли ее. Жида там, дока не перебралась сюда, а Бертиль жил в общежитии для холостяков, когда мы развелись. Теперь он живет в Мальмё. - Когда вы видели его в последний раз? Ева Свенссон, подумав немного, сказала: - Кажется, в прошлый четверг. Он пришел неожиданно, но я выставила его через час иди что-то в этом роде, потому что мне нужно было идти по делам. Он сказал, что у него отпуск и что он будет несколько дней в Стокгольме. Он даже дал мне немного денег. - После этого он не давал о себе знать? - Нет, наверное, уехал в Мальмё. Я, во всяком случае, его не видела. - Она повернулась и бросила взгляд на будильник, стоявший на холодильнике. - Мне нужно забирать Томаса. Они не любят, когда дети остаются дольше положенного срока. Она встала, ушла в свою комнату, но дверь не закрыла. - Почему вы развелись? - спросил Кольберг, поднимаясь с места. - Мы устали друг от друга. Все пошло прахом. В последнее время мы только ссорились. А Бертиль, приходя домой, только и знал, что ворчал и злился. Я уже просто не могла его видеть. Она вошла в кухню. Причесанная и в сандалетах. - Теперь мне пора уходить. - Еще один вопрос. Знал ли ваш муж своего главного шефа - директора Пальмгрена? - О нет, по-моему, он его даже никогда не видел. Тот сидел в своем кабинете и оттуда всем руководил. По-моему, он никогда и не бывал на своих предприятиях, там руководили другие шефы, помощники директора. Она сняла с крюка над плитой хозяйственную сумку и открыла дверь на лестницу. Расстались у подъезда. Он видел, как она пошла к площади Уденплан, маленькая, хрупкая, в полинявшем платье.
Уже после обеда Кольберг позвонил в Мальмё, чтобы сообщить результаты. К этому времени Мартин Бек уже полчаса нетерпеливо ходил взад-вперед по коридору, и когда наконец телефон зазвонил, то схватил трубку, не дав дозвенеть первому сигналу. Он завел магнитофон, присоединенный к телефону, и записал рассказ, ни разу не прервав Кольберга, а когда тот кончил говорить, сказал: - Больше я тебя беспокоить не буду. - Да, незачем. Вы, кажется, нашли того, кого нужно. А я займусь своим делом, но позвони, расскажи, как пойдет дело. Привет тем, кто заслуживает привета. Мартин Бек взял магнитофон и направился к Монссону. Они вместе прослушали запись. - Да-а, - проговорил Монссон. - Причины налицо. Сначала уволили после двенадцати лет работы на предприятии Пальмгрена, потом тот же Пальмгрен вышвырнул его из квартиры, и в довершение всего развод. Ему пришлось уехать из Стокгольма, пришлось взяться за работу и по зарплате и морально гораздо хуже той, какая у него была раньше. И все из-за Пальмгрена. Бек кивнул, Монссоп продолжал: - Свенссон был в Стокгольме в прошлый четверг. Я так и не понял, почему его не задержали на аэровокзале. Ведь он был бы у нас до того, как Падьмгрен умер. Прямо настроение портится, когда думаешь об этом. - Я знаю, почему они не успели, - сказал Мартин Бек. - Но об этом я расскажу тебе в следующий раз. Тогда настроение у тебя станет еще хуже. - Ладно, побереги до следующего раза. Мартин Бек зажег сигарету. - Как мерзко это выселение! Совершенно ясно, что именно фирма Пальмгрена сообщала о нем разным комиссиям. - При помощи готового на все соседа, да. - Который, несомненно, служил Пальмгрену, или Брубергу, или обоим вместе. Пальмгрену хотелось выгнать Свенссона из квартиры, раз тот больше у него не работает. - Ты думаешь, Пальмгрен сказал своим служащим, что нужно найти предлог и выселить его? - сказал Монссон. - Я в этом убежден. Он передал это через Бруберга, конечно. А Бертиль Свенссон, наверное, все понимал. Нет ничего удивительного в том, что он ненавидел Пальмгрена. Монссон почесал затылок и сделал гримасу. - Это ясно. Но убить его... - Вспомни, что в течение долгого времени на Свенссона сыпались удар за ударом. Когда он понял, что это не удары судьбы, а следствие поступков определенного человека, точнее - определенной группировки, ненависть его стала целенаправленной. Ведь фактически у него постепенно отняли все. - А Пальмгрен представлял именно эту группировку, - сказал Монссон. Мартин Бек поднялся: - Надо будет послать кого-нибудь последить за Свенссоном, чтобы мы не потеряли его еще раз. Кого-нибудь из тех, кто не ест картофельное пюре на работе.
XXVIII
Человек по имени Бертиль Свенссон жил в Кирсеберьсстадене, у восточной границы города; район в обиходе назывался Холмы. "Жить на Холмах" буржуазия Мадьмё всегда считала несолидным, но многие жители гордились Кирсеберьсстаденом, любили его, несмотря на то, что в большинстве домов не было современных удобств, да и вообще никто не думал о том, что дома нужно ремонтировать и приводить в порядок. В самых плохих квартирах ютились люди, нежелательные в привилегированных районах, а также те, кому, казалось, ничего лучшего и не надо. Не случайно многие иностранные рабочие, прибывшие за последние годы в Швецию, жили именно там. Это был пролетарский район, и мало кто из жителей Мальмё, принадлежавших к той категории что и Виктор Пальмгрен, бывал в нем или знал о его существовании. Туда вечером в пятницу и отправился на велосипеде Бенни Скакке с поручением узнать, находится ли Бертиль Свенссон в своей квартире, если да, то взять его под наблюдение, не вызывая подо зрении. Скакке должен был каждый час сообщать о себе Мартину Беку или Монссону. Они собирались арестовать Свенссоиа в тот же вечер. Мартин Бек сказал, что пока не хватает еще кое-каких подробностей. Свенссон, как это следовало из записей на его работе и в стрелковом клубе, жил на Ваттенверксвеген, на улице, пересекающей Кирсеберьсстаден от Люндавегея; улица кончалась холмом, и Скакке предпочел слезть с велосипеда, взбираясь наверх. Он катил велосипед мимо старой круглой водонапорной башни, которая много лет назад была перестроена в жилой дом. Скакке подумал, что квартиры там должны быть похожи на куски торта. Ой вспомнил, что читал об ужасающих санитарных условиях в этом доме, где жали только югославы. Он поставил велосипед на площади Кирсеберьсторь в надежде что его не украдут. Он заклеил надпись "ПОЛИЦИЯ" на велосипеде: такую меру предосторожности он предпринимал, когда не хотел, чтобы его узнавали. Дом, за которым ему следовало наблюдать, был старый, двухэтажный. Он рассмотрел его с тротуара напротив. Быстрыми шагами Скакке пересек улицу и вошел в подъезд. На дверей справа он увидел приколотую картонку, на ней шариковой ручкой было написано Б. СВЕНССОН. Скакке вернулся на площадь, нашел скамью, откуда был виден дом. Вынул газету, которую купил по пути из полицейского управления, развернул ее и сделал вид, что читает. Ему пришлось ждать не более двадцати минут. Дверь открылась, и из подъезда вышел человек. Его внешность совпадала с приметами стрелявшего в "Савое", хотя он и оказался ниже ростом, чем Скакке представлял себе. И одежда была та же - темно-коричневый пиджак, брюки более светлого коричневого цвета, бежевая рубашка и галстук в красно-коричневую Полоску. Скакке неторопливо сложил газету, поднялся, запихнул ее в карман и медленно пошел за ним. Тот повернул в переулок и довольно быстро направился к тюрьме у подножия холма. Скакке почувствовал жалость к этому человеку, который не знал, как скоро окажется в мрачных стенах старой тюрьмы. Может быть, он уже начинает верить, что ему удастся этого избежать? У тюрьмы человек повернул направо, потом налево на Гевальдигергатан, где остановился у футбольной площадки. Скакке остановился тоже. На площадке шел матч, и Скакке сразу же узнал обе команды: "Флаг" в красных майках и "Балкан" в синих. Игра, кажется, была интересная, Скакке не имел ничего против, чтобы посмотреть ее подольше, но человек почти сразу двинулся дальше. Они продолжали путь по Люйдавеген, а когда прошли площадь Дальхемспланен, человек в коричневом вошел в бутербродную. Через витрину Скакке видел его у прилавка. Через несколько минут человек вышел с коробкой в одной руке, пакетом в другой и пошел обратно тем же путем. Скакке теперь держался на большем расстоянии, считая, что человек направляется домой. Когда они проходили мимо футбольной площадки, "Балкан" как раз забил гол и публика, по-видимому, состоявшая главным образом из болельщиков "Балкана", встретила его единогласным кликом торжества. Мужчина с маленьким ребенком на плече громко выкрикивал рифмованные приветствия, но Скакке не мог разобрать слов, поскольку язык был югославский. Человек, за которым следил Скакке, действительно пришел домой. Через окно было видно, как тот вынул банку с пивом. Тогда Скакке зашел в телефонную будку и позвонил Мартину Беку: - Он дома. Выходил купить пива и бутербродов. - Хорошо. Стой там и позвони, если он выйдет. Скакке вернулся на свой пост на скамейке. Через полчаса зашел в ближайший киоск, купил вечерние газеты, плитку шоколада и вернулся на скамейку. Время от времени он прохаживался по тротуару, но опасался слишком часто проходить мимо окна. Стемнело, и за окном зажегся свет. Тот человек снял пиджак, съел бутерброды, выпил две банки пива и теперь ходил по комнате взад и вперед. Иногда присаживался за стол у окна. К двадцати минутам одиннадцатого Скакке прочел по несколько раз три газеты, съел четыре плитки шоколада, выпил две бутылки апельсинового сока и был уже готов завыть от тоски. Свет в той комнате погас. Скакке подождал пять минут, затем позвонил в полицейское управление. Ни Монссона, ни Мартина Бека там не оказалось. Он позвонил в "Савой". Комиссар Бек ушел. Позвонил домой Монссону. Оба были там. - Ты все еще на месте? - сказал Монссон. - Конечно. Оставаться еще? Почему вы не приходите? - Скакке почти плакал. - А, - флегматично произнес Монссон. - Я думал, что ты знаешь. Мы подождем до завтра. А что он делает? Скакке заскрежетал зубами: - Потушил свет. Наверное, собирается лечь спать. Монссон ответил не сразу. Скакке услышал подозрительное бульканье, слабый звон и чей-то голос. - По-моему, тебе нужно сделать то же самое. Он, надеюсь, тебя не видел? - Нет, - отрезал Скакке, бросился к велосипеду и буквально полетел вниз с холма к Люндавеген, а через десять минут стоял в передней своей квартиры и набирал номер телефона Моники.
XXVI
В голосе Леннарта Кольберга звучали недобрые нотки, когда Мартин Бек позвонил ему утром в пятницу. - Только не говори, что это опять палъмгреновская история. Мартин Бек кашлянул. - Очень сожалею, Леннарт, но я вынужден просить тебя помочь. Я знаю, что у тебя много... - Много, - возмущенно прервал его Кольберг. - У меня всего много, кроме людей. Я утопаю в делах. - Я понимаю, Леннарт, - мягко проговорил Мартин Бек. - Но выяснились некоторые моменты, которые меняют суть дела. Тебе нужно раздобыть сведения об одной человеке, который, возможно, застрелил Пальмгрена. На худой конец допроси Гунвальда... - Ларссона? Да его теперь сам министр не упросит заняться делом Пальмгрена, пусть хоть на колени встанет. - После короткой паузы Кольберг вздохнул и сказал: - Кто этот человек? - По-видимому, тот самый, которого мы могли бы взять на аэровокзале неделю тому назад, если бы не проворонили. Его зовут Бертиль Свенссон... - Свенссонов у нас, наверное, тысяч десять, не меньше, - уныло сказал Кольберг. - Наверное, - любезно согласился Мартин Бек. - Но об этом Свенссоне мы знаем следующее: он работал на пальмгреновском предприятии в Сольна, это крохотная механическая фабрика, которую закрыли осенью шестьдесят седьмого. Он жил в одном из пальмгреновских домов, но примерно год назад его оттуда вышвырнули. Он член стрелкового клуба и, судя по словам свидетелей, стреляет из револьвера, соответствующего тому, из какого убили Пальмгрена. Он разведен с осени, и его жена и двое детей живут по-прежнему в Стокгольме. Сам он живет в Мальмё и работает на "Кокумсе". Его зовут Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. Он родился в приходе церкви Софии в Стокгольме шестого мая тысяча девятьсот тридцать второго года. - Почему же вы его не берете, если он живет в Мальмё? - Возьмем, но сначала хотим узнать о нем побольше. Я надеялся, что в этом ты нам поможешь. Кольберг горестно вздохнул. - Ладно. Что я должен сделать? - Его нет в списке побывавших под судом" но надо выяснить, попадал ли он в полицию. Узнай также, интересовались ли им различные социальные комиссии. Спроси в управлении домами, почему его выселили. И последнее, но не менее важное, - поговори с его женой. - Ты знаешь, где она живет, или мне и ее нужно искать? Попробуй-ка среди всех фру Свенссон найти нужную. - Она живет на Нортульсгатан, двадцать три. Не забудь спросить ее, когда она в последний раз видела мужа. Я не знаю, в каких они отношениях, но возможно, что он звонил или встречался с ней в прошлый четверг. Ты можешь проделать все это срочно? - На это уйдет целый день, - жалобно сказал Кольберг. - Но у меня нет выбора. Я позвоню, когда управлюсь. Кольберг положил трубку и мрачным взглядом уставился на свой письменный стол, где в полнейшем беспорядке лежали папки, документы, копии отчетов. Со вздохом взял телефонную книгу и начал звонить. Часа через два он поднялся, надел пиджак, положил в карман записную книжку и спустился к машине. Направляясь к Нортульсгатан, он размышлял о том, что дали его упорные телефонные звонки. До октября шестьдесят седьмого полиции не был известен человек по имени Бертиль Улоф Эмануель Свенссон. В октябре его забрали за пьянство - нашли в подъезде дома, где он жил, и продержали ночь в участке. До июля шестьдесят восьмого его задерживали пять раз, один раз снова за пьянство, и четыре раза за так называемые нарушения порядка в квартире. Это все. После июля никаких записей о нем не было. В деле фигурировала и комиссия трезвости. Владелец дома и соседи неоднократно обращались в эту комиссию, вызывая ее представителей и утверждая, что Свенссон в нетрезвом виде их беспокоит. Над ним установили наблюдение, но за исключением двух раз, когда его забирала полиция, оснований для вмешательства не было. До октября шестьдесят седьмого он не был замечен в злоупотреблении алкоголем, и до этого времени о нем не было никаких сведений в комиссии трезвости. Семью Свенссонов знали и в комиссии по охране детей. Поступали жалобы на плохое обращение с детьми; насколько Кольберг мог установить, жаловался тот же сосед, который обращался в различные комиссии. Сообщалось, что детей, которым тогда было семь и пять лет, родители бросают на произвол судьбы, что дети плохо одеты и что из квартиры Свенссонов слышны детские крики. Комиссия по охране детей сделала проверку, первый раз в декабре шестьдесят седьмого и еще раз в мае шестьдесят восьмого. Несколько раз приходили к Свенссонам, но никаких признаков дурного обращения с детьми не заметили. В квартире, правда, было недостаточно чисто, мать производила впечатление женщины ленивой и неряшливой, отец был без работы, и материальное положение семьи очень плохое. Однако не было никаких признаков того, что детей бьют. Старшая девочка хорошо учится в школе, здорова, совершенно нормальный ребенок, только несколько застенчива и замкнута. Младший - мальчик, дома с матерью, но иногда в частном детском саду, когда у матери бывает случайная работа. Хозяйка детского сада характеризовала ребенка как живого, восприимчивого, общительного и здорового. Комиссия по безработице выплачивала пособие семье с октября шестьдесят седьмого по апрель шестьдесят восьмого. Свенссон заявил о желании переквалифицироваться и осенью шестьдесят восьмого прошел курс обучения в механической мастерской комитета по охране труда. В январе шестьдесят девятого, то есть этого года, Свенссон устроился подсобным рабочим в механические мастерские "Кокумс", в Мальмё, куда и переехал. Комиссия по здравоохранению провела замер уровня шумов в квартире в связи с тем, что владельцы дома потребовали выселения Свенссонов. Шум от детского крика, от быстрых шагов по квартире и от текущей воды был выше нормы. Такая же картина, собственно, была и в остальных домах, но никто не обращал на это внимания. В июне шестьдесят девятого комиссия по сдаче квартир приняла решение о праве квартировладельцев расторгнуть контракт о найме квартиры, заключенный со Свенссоном. Первого сентября семья Свенссонов была вынуждена выехать. Новой квартиры им не было рекомендовано. Кольберг созвонился с управляющей, истинным драконом в юбке. Она очень сожалела, что была вынуждена пойти на такую меру, как выселение семьи, но на Свенссонов слишком часто жаловались. В заключение она сказала: - Я думаю, что так было лучше для них самих. Они нам не подходили. - Что значит, не подходили? - спросил Кольберг. - У нас иной уровень квартиросъемщиков, если вы понимаете, о чем я говорю. Мы не привыкли почти ежедневно вызывать людей из комиссии трезвости, полицию, и еще бог знает кого... - Значит, не соседи обратили внимание властей на семью Свенссонов, а вы? - Да, конечно. Когда узнаешь о беспорядках, то твой долг - выяснить, в чем тут дело. К тому же один из соседей очень охотно этим занимался. На этом Кольберг закончил беседу, почувствовав себя почти больным от сознания своей беспомощности и от отвращения. Неужели все так и было? По-видимому, да. Кольберг поставил машину на Нортульсгатан, но не сразу вышел из нее. Он вынул блокнот и записал: 1967: сент. Уволен. окт. Пьянство (полицейский участок в Болмора). нояб. Комиссия трезвости. дек. Скандалы в квартире. Комиссия по охране детей. 1968: янв. Скандалы в квартире (п/у Болмора). февр. Комиссия трезвости. март. Пьянство (п/у Болмора). Комиссия трезвости. май. Комиссия по охране детей. июнь. Требование о выселении. Июль. Решение о выселении. Шум в квартире (п/у Болмора). авг. сент. Выселены. окт. нояб. Развод. дек.
1969
янв. Переезд в Мальмё. "Кокумс". июль. Застрелен В. Пальмгрен. Он просмотрел записанное и подумал, что этой мрачной таблице очень подходит заголовок: "Беда не приходит одна".
XXVII
После удушающей жары на улице в подъезде ветхого дома № 23 на Нортульсгатан было удивительно прохладно. Казалось, зимняя влага и холод спрятались в стенах за отставшей штукатуркой. Фру Свенссон жила на втором этаже, дверь с дощечкой "ЕВА свенссон", по-видимому, была входом на кухню. Кольберг постучал. Послышались шаги, звон снимаемой цепочки, дверь приоткрылась. Кольберг показал свое удостоверение. Прежде чем дверь открылась, он услышал глубокий вздох. Как он и предполагал, вход вел прямо на кухню. Женщина, закрывшая за ним дверь, была маленькая, худенькая, с резкими чертами лица. Волосы не причесаны и, как видно, давно не крашены: светлые, почти белые на концах, у корней они становились совсем темными. На ней было домашнее платье из полинявшей хлопчатобумажной материи, с большими темными пятнами от пота под мышками, судя по всему, давно не стиранное. На ногах - матерчатые туфли неопределенного цвета. Кольберг знал, что ей двадцать девять лет, но на вид дал бы не меньше тридцати пяти. - Полиция... - неуверенно произнесла она. - Что еще случилось? Если вы ищете Бертиля, то его здесь нет. - Да, - сказал Кольберг, - я знаю. Я хочу только поговорить с вами, если можно. Разрешите войти? Женщина кивнула и Подошла к купонному столу, стоявшему у окна. На цветастой пластмассовой скатерти лежал иллюстрированный журнал и недоеденный бутерброд, сигарета с фильтром дымилась на голубом в цветах блюдце, полном окурков. Вокруг стола стояли три стула, она села, ваяла сигарету с блюдца и указала посетителю на стул напротив. - Садитесь. Кольберг сел и взглянул в окно, выходившее на задний двор, единственным украшением которого были веревки для выбивания ковров и мусорные ящики. - О чем вы хотите поговорить? - дерзко спросили Ева Свенссон. - Долго вам оставаться здесь нельзя, мне нужно забрать Томаса с игровой площадки. - Томас - это младший? - спросил Колъберг. - Да, ему шесть. Я обычно оставляю его в парке за торговым училищем, пока хожу за покупками и убираюсь. - У вас есть еще ребенок? - Да, Урсула. Она в детской колонии. На острове Барнен. - Давно вы здесь живете? - С апреля. - Она докурила сигарету до самого фильтра. - Но я останусь здесь только на лето. Хозяйка не любит детей. А потом черт знает, куда нам деваться. - Вы работаете? Женщина бросила дымящийся фильтр на блюдце. - Да, работаю на хозяйку квартиры. За то, что я живу здесь, я убираю, готовлю, хожу в магазин, стираю и ухаживаю за ней. Она старая и не может сама спускаться с лестницы, я ей помогаю, когда она хочет выйти. Кольберг указал на дверь, противоположную входной. - Вы там живете? - Да. Кольберг встал и открыл дверь. Комната была метров пятнадцать. Окно выходило на тот же мрачный двор. Вдоль стен стояли две кровати, под одной из них была низкая выдвижная кровать. Комод, два стула, маленький колченогий стол и коврик из лоскутов завершали меблировку. - Комната небольшая, - сказала за его спиной Ева Свенссон. - Но нам разрешают находиться на кухне сколько угодно, а дети могут играть во дворе. Кольберг вернулся к кухонному столу. Взглянул на женщину, выводившую пальцем какие-то рисунки на пластмассовой скатерти, и сказал: - Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, как вам с мужем жилось в последние годы. Я знаю, что вы в разводе, но как вы жили до развода? Он долго был безработным, да? - Да, его уволили почти два года тому назад. Не то, чтобы он был в чем виноват, просто уволили всех работавших на этой фабрике. Она, наверное, себя не оправдывала. И он не мог найти работу, ее просто не было. То есть настоящей работы. Раньше-то он хорошо получал. Он был конторщиком, но образования у него не было, и все места, на которые он пытался устроиться, доставались тем, у кого было образование. - Сколько он там работал, пока ее не закрыли? - Двенадцать лет. А до этого работал на другой фабрике с тем же шефом. Директор Пальмгрен. Может быть, он и не был шефом, но фирма принадлежала ему. Бертиль работал на складе и водил автокар. Потом его перевели в контору. - Как давно вы женаты? - Мы поженились на троицын день в пятьдесят девятом году. Она откусила кусочек, посмотрела на бутерброд, поднялась, подошла к помойному ведру и выбросила. - Так что мы были женаты восемь с половиной лет. - А когда вы переехали в Больмору? Женщина стояла у раковины и ковыряла в зубах мизинцем. - Осенью шестьдесят шестого. До той поры мы жили на Вестманнагатан. В служебной квартире, дом принадлежал также директору Пальмгрену. Потом он стал ремонтировать этот дом, перестраивать квартиры в конторские помещения, и мы переехали в его новый дом. Квартира была гораздо лучше, но очень далеко от города, и платить за нее нужно очень много. Когда Бертиля уволили, я думала, что мы переедем, но не пришлось. Во всяком случае, переехали гораздо позже и по другим причинам. - По каким? - Бертиль пил и вообще, - уклончиво сказала женщина. - А нижний сосед жаловался, что мы очень шумим. Но мы шумели не больше, чем остальные жильцы дома. Стены такие тонкие, что было слышно, как плачут дети, лают собаки, слышно было граммофон на несколько этажей ниже нас. Мы думали, на пианино занимается сосед, а оказалось, что это на целых три этажа выше. Детям мы дома играть не разрешали. А осенью нас выселили. - Он много пил? - Да, иногда. - А как он вел себя пьяный? Был агрессивен? Она ответила не сразу. Отошла и села. - Иногда он был зол. Зол из-за того, что лишился работы, зол на общество и вообще. Я уставала от его разговоров об этом каждый раз, когда он выпивал пару рюмок. - Говорят, в вашей квартире бывали скандалы? - А, совсем не скандалы. Иногда мы ссорились, а однажды ребята проснулись ночью и стали играть, а мы спали. Явился патруль полиции. Может быть, иногда мы разговаривали слишком громко, но никаких драк или чего-нибудь в атом роде не было. Кольберг кивнул. - Когда вам угрожали выселением, обращались ли вы в союз квартиросъемщиков? - Нет, мы не состояли ни в каких союзах. Да ничего и нельзя было сделать. Нам пришлось выехать. - И где вы жили? - Я нашла однокомнатную квартиру, мы сняли ее. Жида там, дока не перебралась сюда, а Бертиль жил в общежитии для холостяков, когда мы развелись. Теперь он живет в Мальмё. - Когда вы видели его в последний раз? Ева Свенссон, подумав немного, сказала: - Кажется, в прошлый четверг. Он пришел неожиданно, но я выставила его через час иди что-то в этом роде, потому что мне нужно было идти по делам. Он сказал, что у него отпуск и что он будет несколько дней в Стокгольме. Он даже дал мне немного денег. - После этого он не давал о себе знать? - Нет, наверное, уехал в Мальмё. Я, во всяком случае, его не видела. - Она повернулась и бросила взгляд на будильник, стоявший на холодильнике. - Мне нужно забирать Томаса. Они не любят, когда дети остаются дольше положенного срока. Она встала, ушла в свою комнату, но дверь не закрыла. - Почему вы развелись? - спросил Кольберг, поднимаясь с места. - Мы устали друг от друга. Все пошло прахом. В последнее время мы только ссорились. А Бертиль, приходя домой, только и знал, что ворчал и злился. Я уже просто не могла его видеть. Она вошла в кухню. Причесанная и в сандалетах. - Теперь мне пора уходить. - Еще один вопрос. Знал ли ваш муж своего главного шефа - директора Пальмгрена? - О нет, по-моему, он его даже никогда не видел. Тот сидел в своем кабинете и оттуда всем руководил. По-моему, он никогда и не бывал на своих предприятиях, там руководили другие шефы, помощники директора. Она сняла с крюка над плитой хозяйственную сумку и открыла дверь на лестницу. Расстались у подъезда. Он видел, как она пошла к площади Уденплан, маленькая, хрупкая, в полинявшем платье.
Уже после обеда Кольберг позвонил в Мальмё, чтобы сообщить результаты. К этому времени Мартин Бек уже полчаса нетерпеливо ходил взад-вперед по коридору, и когда наконец телефон зазвонил, то схватил трубку, не дав дозвенеть первому сигналу. Он завел магнитофон, присоединенный к телефону, и записал рассказ, ни разу не прервав Кольберга, а когда тот кончил говорить, сказал: - Больше я тебя беспокоить не буду. - Да, незачем. Вы, кажется, нашли того, кого нужно. А я займусь своим делом, но позвони, расскажи, как пойдет дело. Привет тем, кто заслуживает привета. Мартин Бек взял магнитофон и направился к Монссону. Они вместе прослушали запись. - Да-а, - проговорил Монссон. - Причины налицо. Сначала уволили после двенадцати лет работы на предприятии Пальмгрена, потом тот же Пальмгрен вышвырнул его из квартиры, и в довершение всего развод. Ему пришлось уехать из Стокгольма, пришлось взяться за работу и по зарплате и морально гораздо хуже той, какая у него была раньше. И все из-за Пальмгрена. Бек кивнул, Монссоп продолжал: - Свенссон был в Стокгольме в прошлый четверг. Я так и не понял, почему его не задержали на аэровокзале. Ведь он был бы у нас до того, как Падьмгрен умер. Прямо настроение портится, когда думаешь об этом. - Я знаю, почему они не успели, - сказал Мартин Бек. - Но об этом я расскажу тебе в следующий раз. Тогда настроение у тебя станет еще хуже. - Ладно, побереги до следующего раза. Мартин Бек зажег сигарету. - Как мерзко это выселение! Совершенно ясно, что именно фирма Пальмгрена сообщала о нем разным комиссиям. - При помощи готового на все соседа, да. - Который, несомненно, служил Пальмгрену, или Брубергу, или обоим вместе. Пальмгрену хотелось выгнать Свенссона из квартиры, раз тот больше у него не работает. - Ты думаешь, Пальмгрен сказал своим служащим, что нужно найти предлог и выселить его? - сказал Монссон. - Я в этом убежден. Он передал это через Бруберга, конечно. А Бертиль Свенссон, наверное, все понимал. Нет ничего удивительного в том, что он ненавидел Пальмгрена. Монссон почесал затылок и сделал гримасу. - Это ясно. Но убить его... - Вспомни, что в течение долгого времени на Свенссона сыпались удар за ударом. Когда он понял, что это не удары судьбы, а следствие поступков определенного человека, точнее - определенной группировки, ненависть его стала целенаправленной. Ведь фактически у него постепенно отняли все. - А Пальмгрен представлял именно эту группировку, - сказал Монссон. Мартин Бек поднялся: - Надо будет послать кого-нибудь последить за Свенссоном, чтобы мы не потеряли его еще раз. Кого-нибудь из тех, кто не ест картофельное пюре на работе.
XXVIII
Человек по имени Бертиль Свенссон жил в Кирсеберьсстадене, у восточной границы города; район в обиходе назывался Холмы. "Жить на Холмах" буржуазия Мадьмё всегда считала несолидным, но многие жители гордились Кирсеберьсстаденом, любили его, несмотря на то, что в большинстве домов не было современных удобств, да и вообще никто не думал о том, что дома нужно ремонтировать и приводить в порядок. В самых плохих квартирах ютились люди, нежелательные в привилегированных районах, а также те, кому, казалось, ничего лучшего и не надо. Не случайно многие иностранные рабочие, прибывшие за последние годы в Швецию, жили именно там. Это был пролетарский район, и мало кто из жителей Мальмё, принадлежавших к той категории что и Виктор Пальмгрен, бывал в нем или знал о его существовании. Туда вечером в пятницу и отправился на велосипеде Бенни Скакке с поручением узнать, находится ли Бертиль Свенссон в своей квартире, если да, то взять его под наблюдение, не вызывая подо зрении. Скакке должен был каждый час сообщать о себе Мартину Беку или Монссону. Они собирались арестовать Свенссоиа в тот же вечер. Мартин Бек сказал, что пока не хватает еще кое-каких подробностей. Свенссон, как это следовало из записей на его работе и в стрелковом клубе, жил на Ваттенверксвеген, на улице, пересекающей Кирсеберьсстаден от Люндавегея; улица кончалась холмом, и Скакке предпочел слезть с велосипеда, взбираясь наверх. Он катил велосипед мимо старой круглой водонапорной башни, которая много лет назад была перестроена в жилой дом. Скакке подумал, что квартиры там должны быть похожи на куски торта. Ой вспомнил, что читал об ужасающих санитарных условиях в этом доме, где жали только югославы. Он поставил велосипед на площади Кирсеберьсторь в надежде что его не украдут. Он заклеил надпись "ПОЛИЦИЯ" на велосипеде: такую меру предосторожности он предпринимал, когда не хотел, чтобы его узнавали. Дом, за которым ему следовало наблюдать, был старый, двухэтажный. Он рассмотрел его с тротуара напротив. Быстрыми шагами Скакке пересек улицу и вошел в подъезд. На дверей справа он увидел приколотую картонку, на ней шариковой ручкой было написано Б. СВЕНССОН. Скакке вернулся на площадь, нашел скамью, откуда был виден дом. Вынул газету, которую купил по пути из полицейского управления, развернул ее и сделал вид, что читает. Ему пришлось ждать не более двадцати минут. Дверь открылась, и из подъезда вышел человек. Его внешность совпадала с приметами стрелявшего в "Савое", хотя он и оказался ниже ростом, чем Скакке представлял себе. И одежда была та же - темно-коричневый пиджак, брюки более светлого коричневого цвета, бежевая рубашка и галстук в красно-коричневую Полоску. Скакке неторопливо сложил газету, поднялся, запихнул ее в карман и медленно пошел за ним. Тот повернул в переулок и довольно быстро направился к тюрьме у подножия холма. Скакке почувствовал жалость к этому человеку, который не знал, как скоро окажется в мрачных стенах старой тюрьмы. Может быть, он уже начинает верить, что ему удастся этого избежать? У тюрьмы человек повернул направо, потом налево на Гевальдигергатан, где остановился у футбольной площадки. Скакке остановился тоже. На площадке шел матч, и Скакке сразу же узнал обе команды: "Флаг" в красных майках и "Балкан" в синих. Игра, кажется, была интересная, Скакке не имел ничего против, чтобы посмотреть ее подольше, но человек почти сразу двинулся дальше. Они продолжали путь по Люйдавеген, а когда прошли площадь Дальхемспланен, человек в коричневом вошел в бутербродную. Через витрину Скакке видел его у прилавка. Через несколько минут человек вышел с коробкой в одной руке, пакетом в другой и пошел обратно тем же путем. Скакке теперь держался на большем расстоянии, считая, что человек направляется домой. Когда они проходили мимо футбольной площадки, "Балкан" как раз забил гол и публика, по-видимому, состоявшая главным образом из болельщиков "Балкана", встретила его единогласным кликом торжества. Мужчина с маленьким ребенком на плече громко выкрикивал рифмованные приветствия, но Скакке не мог разобрать слов, поскольку язык был югославский. Человек, за которым следил Скакке, действительно пришел домой. Через окно было видно, как тот вынул банку с пивом. Тогда Скакке зашел в телефонную будку и позвонил Мартину Беку: - Он дома. Выходил купить пива и бутербродов. - Хорошо. Стой там и позвони, если он выйдет. Скакке вернулся на свой пост на скамейке. Через полчаса зашел в ближайший киоск, купил вечерние газеты, плитку шоколада и вернулся на скамейку. Время от времени он прохаживался по тротуару, но опасался слишком часто проходить мимо окна. Стемнело, и за окном зажегся свет. Тот человек снял пиджак, съел бутерброды, выпил две банки пива и теперь ходил по комнате взад и вперед. Иногда присаживался за стол у окна. К двадцати минутам одиннадцатого Скакке прочел по несколько раз три газеты, съел четыре плитки шоколада, выпил две бутылки апельсинового сока и был уже готов завыть от тоски. Свет в той комнате погас. Скакке подождал пять минут, затем позвонил в полицейское управление. Ни Монссона, ни Мартина Бека там не оказалось. Он позвонил в "Савой". Комиссар Бек ушел. Позвонил домой Монссону. Оба были там. - Ты все еще на месте? - сказал Монссон. - Конечно. Оставаться еще? Почему вы не приходите? - Скакке почти плакал. - А, - флегматично произнес Монссон. - Я думал, что ты знаешь. Мы подождем до завтра. А что он делает? Скакке заскрежетал зубами: - Потушил свет. Наверное, собирается лечь спать. Монссон ответил не сразу. Скакке услышал подозрительное бульканье, слабый звон и чей-то голос. - По-моему, тебе нужно сделать то же самое. Он, надеюсь, тебя не видел? - Нет, - отрезал Скакке, бросился к велосипеду и буквально полетел вниз с холма к Люндавеген, а через десять минут стоял в передней своей квартиры и набирал номер телефона Моники.