Валё Пер. Убийца полицейского

   Мартин Бек услышал в трубке какой-то хриплый шепот.
   — А? — заговорил Мальм. — Да-да. Учти, управление считает, что сделало все от него зависящее. Мы считаем тебя нашим самым искусным следователем после Герберта Сёдерстрёма.
   — Герберта Сёдерстрёма?
   — Ну да, а как правильно?
   Мальм, очевидно, подразумевал Гарри Сёдермана, пресловутого шведского криминолога, который под конец жизни был начальником полиции в Танжере, а в годы второй мировой войны однажды вызвался застрелить Гитлера.
   Снова какой-то шепот, Мальм тихо кому-то ответил, потом громко сказал в трубку:
   — Полицию поднимут на смех. Убийца рассказывает газетчикам свою биографию. Скоро он напишет книгу о том, как обманул отдел по расследованию убийств. У нас и без того хватает неприятностей.
   Что правда, то правда — у полиции хватало неприятностей.
   Трудности начались около шестьдесят пятого года, когда полиция была подчинена государственным властям. И постепенно развилось государство в государстве, ненавистное для граждан. Недавние исследования показали, что отношение полицейских к гражданам становилось все более нетерпимым и реакционным.
   Полиция получила власть, какой не располагала за всю историю страны. И обходилась государству дороже, чем полиция любой иной страны.
   И все равно преступность росла, насилие принимало все более широкий размах. В Центральном полицейском управлении явно не отдавали себе отчета в весьма простой истине: насилие рождает насилие, и зачинщиком фактически выступила полиция.
   — Ты слушаешь? — спросил Мальм.
   — Слушаю, слушаю.
   — Так вот, разыщи этого Бенгтссона и арестуй его.
   — У нас нет никаких доказательств.
   — Доказательства найдутся.
   — Я в этом не так уж уверен, — ответил Мартин Бек.
   — Если не считать прошлогоднюю неудачу на Бергсгатан, у тебя превосходный процент раскрытых преступлений. И дело ведь яснее ясного.
   — Он что, смеется?
   Голос начальника донесся вполне отчетливо. Очевидно, стоявший за спиной Мальма сановник начал терять терпение. С ним это нередко случалось.
   — Ты смеешься? — спросил Мальм.
   — Что ты, что ты. Это на линии какие-то шумы. Может быть, твои разговоры подслушивают?
   Еще один щекотливый предмет, которого не следовало касаться.
   И Мальм реагировал надлежащим образом:
   — Сейчас не время для шуток. Пора наносить удар. Немедленно.
   Мартин Бек промолчал, тогда Мальм продолжил уже не так воинственно:
   — Ты ведь знаешь, если тебе нужны подкрепления, за нами дело не станет. Новый принцип концентрации сил предусматривает…
   Мартин Бек знал, что предусматривал принцип концентрации. А именно: меньше чем за час в поселок могут нагрянуть три полицейских автобуса. Принцип концентрации предусматривал также автоматы, снайперов, бомбы со слезоточивым газом, вертолеты, бронированные щиты.
   — Нет, — сказал он, — подкрепления мне совсем не нужны.
   — Можно исходить из того, что ты задержишь его сегодня же?
   — Нет, я не собираюсь его задерживать.
   Снова неразборчивые переговоры. Наконец Мальм произнес:
   — Ты отдаешь себе отчет в том, что мы можем прибегнуть к другим средствам?
   Мартин Бек не ответил.
   — Если ты будешь артачиться… — добавил Мальм.
   Мартин Бек слишком хорошо представлял себе, что будет предпринято. Достаточно начальнику ЦПУ позвонить главному прокурору. И даже не обязательно говорить самому, можно поручить это Мальму.
   — Я считаю, что сейчас нет оснований задерживать Бенгтссона, — настаивал Мартин Бек.
   — Мы должны положить конец газетной писанине.
   — С доказательствами жидковато.
   — Похоже, нам все-таки придется тебя поторопить.
   — Лучше не надо.
   В стокгольмском кабинете кто-то хлопнул дверью. Телефон донес этот звук до Мартина Бека.
   — Не я решаю, — виновато сказал Мальм. — Тебе же лучше будет, если ты позаботишься о задержании Бенгтссона.
   — Я не собираюсь этого делать.
   — Что ж, пеняй на себя, — небрежно произнес Мальм. — А что касается доказательств, уверен, ты не подкачаешь. Желаю успеха.
   — Взаимно, — сказал Мартин Бек.
   И на этом разговор окончился.
   Не прошло и получаса после разговора Мартина Бека с Мальмом, как поступило распоряжение: немедленно задержать Фольке Бенгтссона.
   Сумерки, маленький домик, дощатый курятник, гараж из рифленого железа. И хозяин дома, который невозмутимо забрасывал компост ботвой.
   Фольке Бенгтссон был одет точно так же, как в прошлый раз.
   Их появление его не удивило, не испугало, не встревожило и не возмутило.
   — Привет, Фольке, — поздоровался Рад.
   — Здорово, — отозвался Фольке Бенгтссон.
   — Придется тебе ехать с нами. Время пришло. Но торопиться некуда. Можешь переодеться, если хочешь, и собрать вещи. Что там тебе потребуется… Можешь взять у меня сумку, если надо.
   — Спасибо, у меня есть портфель.
   Рад помолчал и добавил:
   — Нет, ты, правда, не спеши. Мы с Мартином пока посидим поиграем в ножницы-кулек-камень.
   Мартин Бек не знал этой благородной игры, для которой не требуется никаких подсобных средств.
   Обучение заняло полторы минуты.
   Два растопыренных пальца — ножницы. Открытая ладонь — кулек. Сжатый кулак — камень. Ножницы разрезают кулек. Кулек накрывает камень. Камень ломает ножницы.
   — Одиннадцать — три, — объявил через некоторое время Рад. — У тебя слишком быстрая реакция. Оттого и проигрываешь. Надо показывать одновременно.
   Наконец Фольке Бенгтссон собрался.
   И на его лице впервые появилось что-то похожее на тревогу.
   — Ты чем озабочен, Фольке? — спросил Рад.
   — Рыбок надо кормить. И кур тоже. Чистить аквариум.
   — Будет сделано, — заверил Рад. — Честное слово.
   Смущенно улыбнулся и добавил:
   — Наверно, ты расстроишься, но все равно скажу. Завтра утром сюда придут люди, будут копать в саду.
   — Это зачем?
   — Труп искать…
   — Астры жаль, — лаконично заметил Фольке Бенгтссон.
   — Постараемся не очень безобразничать. Ты не волнуйся.
   — Допрашивать меня, наверно, будет комиссар?
   — Да, — подтвердил Мартин Бек. — Но не сегодня. И завтра тоже вряд ли. Если только треллерборгскому управлению не к спеху. Думаю, что они подождут.
   — Тьфу-тьфу, — сказал Рад. — А сейчас заедем сперва ко мне в Андерслёв. На чашку чаю и бутерброд. Или тебе что-нибудь посытнее хочется?
   — Неплохо бы.
   — Возьмем в магазине. Ты готов?
   — Готов.
   Что-то еще беспокоило Фольке Бенгтссона. Он сказал:
   — А с яйцами как же?
   — И это тоже беру на себя, — ответил Херрготт Рад. И добавил со смехом: — Честное слово.
   — Ну и хорошо, — сказал Бенгтссон. — Хороший ты человек, Херрготт.
   Судя по лицу Рада, он был приятно удивлен.
   — Стараюсь.
   На Фольке Бенгтссона нашла какая-то апатия.
   Он запер наружную дверь и отдал ключ Раду.
   — Пусть у тебя побудет. На случай, если дело затянется. И не забудь рыбок.
   Рад сунул ключ в карман.
   Уже стемнело, и в полицейскую машину они садились под огнем фотовспышек. По пути в поселок ничего не было сказано.
   Рад зашел в кафе рядом с лавкой, взял кофе и горячие булочки. Сам он, как всегда, пил чай.
   Колльберг был занят своей шахматной задачей.
   Мартин Бек тоже молчал. Им навязали ситуацию, которая их ничуть не устраивала. И свобода выбирать подход к делу стала резко ограничена.
   Рад подвинул задержанному кофе и сказал:
   — Угощайся, Фольке. Здесь ты можешь еще считать себя свободным человеком. — Усмехнувшись, он продолжал: — Относительно, разумеется. Если попробуешь бежать, нам придется помешать этому.
   Колльберг крякнул. Он слишком хорошо помнил случай, когда Бенгтссон пытался бежать. Тогда именно Леннарту Колльбергу, бывшему десантнику, пришлось помешать этому и сломать Фольке руку.
   Зазвонил телефон. Рад взял трубку.
   — Нет, никто ни в чем не сознавался. Да, мы задержали одного человека. Это все, что я могу сказать.
   Он положил трубку, поглядел на свои карманные часы.
   — У нас мало времени, Фольке, — сказал он. — Если ты знаешь что-нибудь о Сигбрит Морд, лучше докладывай сейчас. Чтобы не осложнять всю волынку.
   — Так ведь я ничего не знаю, — ответил Фольке Бенгтссон.

X

   Когда Мартин Бек и Колльберг рано утром в четверг вышли из гостиницы, их не подстерегали никакие бдительные репортеры. Воздух был сырой и холодный, булыжник на площади еще поблескивал инеем.
   Они сели в машину Колльберга и поехали в сторону Думме. Рад дал им ключ от дома Сигбрит Морд.
   После правого поворота, проезжая мимо дома Фольке Бенгтссона, они увидели, что туда уже прибыл технический автобус треллеборгской полиции. Должно быть, он только что явился, задние двери были открыты, и двое в резиновых сапогах и серо-голубых комбинезонах выгружали ломы и лопаты.
   Третий стоял на дворе и чесал в затылке, изучая обстановку.
   Еще двести метров, и Колльберг притормозил. Мартин Бек вышел и открыл ворота на участок Сигбрит Морд.
   Прежде чем входить в дом, они осмотрели участок. Затем Мартин Бек и Колльберг вернулись к главному входу. Осматривая комнату, Мартин Бек понял, что подразумевал Бертиль Морд, говоря о тщеславии своей жены.
   Тот, кто обставлял гостиную, думал не об удобстве, а о престиже. На полу — ковры, люстра — из хрусталя; кушетка обтянута бордовым плюшем; темный овальный столик перед кушеткой отделан благородным полированным деревом.
   На стенах несколько небольших картин, писанных маслом, два фарфоровых блюда с ручной росписью, большое зеркало в широкой резной раме.
   За стеклянными дверцами шкафа красного дерева стояли безделушки и сувениры, очевидно, привезенные Бертилем Мордом из многочисленных рейсов.
   Потом Мартин Бек прошел в маленькую комнатку с окном, обращенным в сад позади дома. Судя по всему, именно здесь Сигбрит Морд проводила свободные вечера.
   В одном углу стоял телевизор, перед ним разместились удобное кресло, столик с пепельницей, журналами и латунной папиросницей. На полке у стены стояли книги: десятка три дешевых изданий, десяток популярных брошюр, библия.
   Спальня была такая же аккуратная, как и остальные комнаты. На туалетном столике — богатый набор всевозможных бутылочек, тюбиков, баночек. Видимо, Сигбрит Морд немало занималась своей внешностью, об этом красноречиво говорил внушительный запас косметики. В шкатулке из красной кожи лежало множество браслетов, колец, брошей, серег и амулетов. На деревянных крючках возле зеркала висели цепочки, бусы, ожерелья — дешевая бижутерия.
   Мартин Бек заглянул в стенной шкаф, набитый платьями, блузками, юбками, костюмами; некоторые из них висели в полиэтиленовых мешках для защиты от пыли.
   Под одеждой выстроились в ряд туфли. На полке вверху лежала черная меховая шапочка, яркая летняя шляпка, стояла коробка из-под обуви.
   Мартин Бек взял коробку, развязал крепкий шпагат и поднял крышку. Коробка была плотно набита письмами и открытками. Он поглядел на почтовые штемпели. Все в хронологическом порядке. Все четырнадцать лет супружества и плаваний Бертиль Морд слал письма домой.
   Мартин Бек не стал читать, к тому же почерк был весьма неразборчивым. Он снова обвязал коробку шпагатом и отправил на полку.
   Послышались тяжелые шаги Колльберга. Поднявшись из подвала, он отыскал Мартина Бека и доложил:
   — Там почти одно старье. Инструмент, старый велосипед, тачка и все такое прочее. — Колльберг пошел в ванную.
   Мартин Бек услышал, как он открыл шкафчик над умывальником.
   — Чертова уйма косметики, папильоток и прочей дряни, — сообщил Колльберг. — Но никаких пилюль, никаких лекарств. Только аспирин и сода. Странно. Большинство людей в наше время держат дома снотворные или успокоительные снадобья.
   Мартин Бек подошел к тумбочке и заглянул в верхнее отделение.
   И здесь не было лекарств, зато он нашел среди прочего записную книжку. Он стал ее просматривать. Преобладали заметки для памяти; вроде: парикмахерская, стирка, зубной врач. Последняя запись от 16 октября — машину на профилактику. Сверх того только маленькие крестики и периодически повторяющаяся буква К.
   Мартин Бек изучал страницу за страницей. В январе и феврале каждый четверг был помечен буквой К. В марте тоже. Но во второй неделе марта — еще и пятница, а в последней неделе — среда и четверг. В апреле один четверг был пропущен, в мае тоже, зато буква К фигурировала три субботы подряд. Июнь — июль ни одной К; в августе — три-четыре на неделе. В сентябре и октябре — опять одни четверги, вплоть до одиннадцатого октября.
   Мартин Бек задумчиво сунул в карман записную книжку и продолжал изучение тумбочки. Под баночкой ночного крема лежали сложенные пополам квитанции и неоплаченные счета с недавними числами.
   Две бумажки в самом низу были совсем иного рода. Два коротких письма или просто записки. Написаны от руки на тонкой голубой бумаге в линейку.
   Первая записка:
   «Дорогая, не жди меня. Брат Сисси приезжает, мне придется быть дома. Если смогу, позвоню попозже. Целую, Кай».
   Мартин Бек прочел эти строки два раза. Почерк уверенный, четкий, буквы чуть наклонные, почти печатные.
   Он взял вторую записку.
   «Любимая Сигге! Если можешь, прости. Я был не в себе и наговорил глупостей. Приезжай в четверг, постараюсь загладить свою вину. Скучаю. Люблю. Кай».
   Захватив обе записки, Мартин Бек пошел к Колльбергу.
   — Очевидно, любовные записочки.
   Колльберг прочел.
   — Похоже на то. Может, она с этим Каем и махнула куда-нибудь.
   Мартин Бек протянул ему записную книжку.
   Колльберг присвистнул:
   — Возлюбленный со склонностью к регулярному образу жизни. Интересно, почему именно четверг?
   — Может быть, у него такая работа, что он свободен только по четвергам, — предположил Мартин Бек.
   — Скажем, каждый четверг развозит пиво по пивнушкам. Или что-нибудь в этом роде, — сказал Колльберг.
   — Странно, что Херрготт об этом не знал.
   Мартин Бек подошел к столику со швейной машиной, взял из ящика конверт, засунул в него обе записки и записную книжку и убрал в задний карман.
   — Ты закончил осмотр? — спросил он.
   Колльберг обвел комнату взглядом.
   — Да, пожалуй. Ничего особенного. Налоговые и прочие квитанции, метрическое свидетельство, обычные письма и так далее.
   Он привел секретер в порядок.
   — Пошли?
   Выехав на дорогу, они увидели целую шеренгу машин возле участка Фольке Бенгтссона. Половина десятого; очевидно, репортеры уже проснулись.
   Колльберг прибавил скорость и мимо журналистов выехал на шоссе. Они успели заметить, что на огороженном веревками дворе появилось еще несколько полицейских машин.
   По пути в Андерслёв оба долго молчали.
   Наконец Мартин Бек заговорил:
   — В записке сказано «приезжай»… Выходит, они встречались не у нее?
   — Спросим Херрготта, — сказал Колльберг с надеждой в голосе. — Может, он что-нибудь знает.
   Херрготт Рад был весьма удивлен находкой Мартина Бека.
   Он не знал никакого Кая.
   В Андерслёве никто не носил имени Кай. Впрочем, один был — ему недавно исполнилось семь лет, он только что в школу пошел.
   И, насколько было известно Раду, Сигбрит по четвергам работала вечером в кондитерской в Треллеборге.
   После вечерней работы она обычно возвращалась домой не раньше одиннадцати.
   — Он ее называет Сигге, — продолжал Рад. — Никогда не слышал, чтобы ее так называли. Сигге… Ребячество какое-то. К тому же имя-то мужское, к такой женщине, как Сигбрит, совершенно не подходит.
   Он почесал в затылке, глядя на голубые бумажки. Потом тихо рассмеялся.
   — Вдруг она укатила куда-нибудь со своим возлюбленным? А они там весь участок перекопают, придется Фольке картофель сажать.

XI

   Дул слабый южный ветерок, и вода залива была зеркально гладкая, но вдали от берега по поверхности озера пробегали быстрые морщинистые тени.
   Одиннадцатое ноября, воскресенье, небо чистое, голубое, ни облачка. На часах половина второго, солнце будет пригревать еще часа два, прежде чем сумерки и вечерняя прохлада возьмут верх.
   Вдоль юго-западного берега шла группа людей. Шесть женщин, пятеро мужчин и двое мальчишек лет восьми-десяти. У всех брюки были заправлены в резиновые сапоги; на спине у большинства рюкзаки или ранцы. Потом они свернули на тропу и пошли вдоль ограды из гнилых жердей и ржавой колючей проволоки. За оградой простиралось поле под паром. К полю примыкали густые посадки ели. Туда туристы пришли через четверть часа.
   По другую сторону ельника туристы стали присматривать удобное место для привала. На солнечной прогалине между штабелем буковых бревен и буреломом они сбросили рюкзаки и ранцы.
   Вскоре разгорелся костер. Туристы расположились вокруг него. Появились термосы, бутерброды, фляги, но трапеза не мешала оживленной беседе. Говорили о том, о сем, царила веселая, непринужденная атмосфера.
   В группе нашелся досужий грибник: он пошел к ельнику попытать счастья. В кармане штормовки уже лежало несколько горстей лисичек. Неподалеку от опушки он высмотрел нечто похожее на большой прекрасный опенок и стал протискиваться между елками. Двумя руками отгибая в сторону еловые лапы, он старался не потерять из виду гриб.
   Вдруг он наступил на клок сочного мха, и правая нога почти по колено погрузилась в топь.
   «Странно, — подумал он. — Откуда в ельнике топь?»
   Он вытащил из жижи правую ногу, чуть не оставшись без сапога, потом оттолкнулся левой и прыжком выбрался на твердую почву.
   Забыв про опенок, он обернулся и увидел заполняемый черной грязью след от своих ног.
   Потом заметил, как что-то медленно всплывает над илом, между мхом и еловыми лапами, примерно в метре от того места, где стояла его левая нога.
   Он застыл, соображая, что бы это могло быть.
   Выше, выше… Какая-то доля секунды, и он понял наконец, что видит человеческую руку.
   Тут он закричал.

XII

   В понедельник двенадцатого ноября все переменилось. Сигбрит Морд уже не числилась пропавшей. Она нашлась — изрядно изуродованный труп. Все знали, где она: там, где ее, по мнению многих, и следовало искать — по ту сторону жизни.
   Фольке Бенгтссону предъявили ордер на арест. Он ни в чем не сознавался, но его поведение и расплывчатые показания производили не лучшее впечатление, хотя его адвокат оспорил ордер. Это был скорее пустой жест, нежели серьезное заявление.
   И ведь адвокат был неплохой, хотя профессия и наложила на него свой отпечаток. В Швеции редко считаются с мнением адвокатов. Случается, члены суда дописывают приговор, не ожидая конца защитительной речи. Оттого-то у многих защитников такой унылый вид.
   Мартин Бек даже повидался с адвокатом, и они обменялись несколькими репликами. Не очень содержательная беседа, но, во всяком случае, защитник высказал мнение, которое Мартин Бек всецело разделял. Оно звучало так:
   — Не понимаю я его.
   Фольке Бенгтссона и впрямь нелегко было понять. Мартин Бек беседовал с ним в пятницу — три часа утром и столько же после обеда. Беседы ровным счетом ничего не дали, обе стороны сплошь и рядом повторяли фразы, произнесенные несколько минут назад.
   В субботу настала очередь Колльберга. Он взялся за дело с еще меньшим воодушевлением, чем Мартин Бек, и результат был соответственный.
   А именно — никакой.
   Вся беда в том, что нет надежных свидетелей.
   Рад опросил всех, кто тогда находился на почте. Четыре человека подтвердили, что Сигбрит Морд и Фольке Бенгтссон разговаривали друг с другом, но никто из них не слышал, что было сказано.
   Но Фольке Бенгтссон не мог этого знать.
   Не лучше обстояло дело и со злополучной Сигне Перссон — что она видела и чего не видела, когда встретила грузовик Бенгтссона.
   Одно не подлежало сомнению. Сигбрит Морд мертва, и ее убийца не пожалел труда, чтобы спрятать тело.
   — Она могла бы тут всю зиму пролежать, — сказал Рад. — И никто бы ее не нашел, если бы не эти чудаки, которые бродят вокруг озер.
   Они стояли у места преступления, если преступление и впрямь было совершено здесь, и смотрели на сотрудников, которые искали и фиксировали следы на участке, огороженном веревкой.
   Мартин Бек глубоко вздохнул, и Рад вопросительно поглядел на него своими живыми карими глазами.
   Сегодня была очередь Колльберга продолжать однообразный диалог с Фольке Бенгтссоном, и Мартин Бек забыл, что его старого товарища нет рядом с ним. Колльберг обычно понимал вздохи Мартина Бека. Они столько лет проработали вместе, что мыслили одинаково. Чаще всего. И понимали друг друга без слов. Разумеется, не всегда.
   И разве можно было требовать от Рада, чтобы он понимал, почему Мартин Бек вздыхает.
   — Ты чего вздыхаешь? — спросил Рад.
   Мартин Бек не ответил.
   — Место преступления тебе не по душе? Если это место преступления. Скорее всего оно.
   — После вскрытия будем точно знать, — сказал Мартин Бек.
   Если спросить себя, случайно ли было выбрано место, ответ мог быть только один: нет. Более или менее хорошо этот уголок знал только владелец да периодически работавшие здесь люди. Ближайшая постройка — дача, которая пустовала с конца сентября.
   Место глухое, настоящий медвежий угол. Заехать сюда мог только человек, твердо уверенный, что он благополучно выберется обратно на дорогу.
   Если кто и знал это место, то скорее всего кто-нибудь из живущих поблизости.
   Фольке Бенгтссон и Сигбрит Морд жили недалеко, и если исходить из того, что Бенгтссон виновен — а многие так считали, и пока никто не взялся бы доказать обратное, — то место преступления только усиливало подозрения против него. Будь дорога в хорошем состоянии, он мог бы добраться сюда из Андерслёва за десять минут. И ведь именно в этом направлении он, по его собственным словам, ехал.
   Прислонясь к высокому штабелю распиленных стволов, Мартин Бек смотрел на ельник за буреломом.
   — Как, по-твоему, Херрготт? Можно было проехать сюда на обычной машине семнадцатого октября?
   Рад почесал затылок, так что шляпа еще сильнее сдвинулась набекрень.
   — По-моему, да. До штабеля можно было доехать. Сквозь бурелом этот даже на танке не пробиться. Сидеть, Тимми, слышишь! Вот так, славный песик.
   Криминалисты, изучавшие место преступления, привезли с собой овчарку — опытную ищейку, и Тимми никак не мог усидеть спокойно, ему непременно хотелось выяснить, что происходит.
   — Отпусти его, — сказал Мартин Бек и невольно зевнул. — Вдруг найдет что-нибудь.
   — Еще подерутся.
   — Там будет видно.
   Рад спустил Тимми с поводка, и пес тотчас принялся обнюхивать землю.
   — Только Тимми нам еще не хватало, — послышался через минуту голос Эверта Юханссона, одного из криминалистов.
   — Если он что найдет, присмотрись как следует, — отозвался Рад.
   Вскоре Юханссон подошел к ним. Одетый в комбинезон и резиновые сапоги, он тяжело топал по сучьям бурелома.
   — Вид у нее жуткий, — сказал он.
   Мартин Бек кивнул. Вообще-то он слишком часто видел такие вещи, они уже перестали производить на него впечатление. Останки Сигбрит Морд выглядели далеко не привлекательно, но ему случалось наблюдать кое-что похуже.
   — Можете увозить, как только будут сделаны снимки, — заметил Мартин Бек. — Потом поглядим, что псы приволокут.
   — Тимми тут подобрал что-то непонятное. — Эверт Юханссон держал в руке полиэтиленовый мешочек.
   — Забирайте все посторонние предметы, — сказал Мартин Бек.
   — Тут какая-то ветошь лежит, — сообщил Рад, ковыряя землю носком сапога.
   — Бери и ветошь тоже.
   Обогнув штабель бревен, они приблизились к веревочной ограде, за которой дежурили неутомимые газетчики.
   — Одно мне ясно, — сказал Рад. — На старом грузовике Фольке я не взялся бы сюда проехать. Даже в сухую погоду.
   — А на своей машине?
   — Моя прошла бы. До того, как военные тут поколесили.
   — А тебе не приходило в голову, что Бертиль Морд тоже должен знать эти места?
   — Приходило, приходило…
   Они перебрались через ограждение. Вместе с газетчиками стоял один из подчиненных Рада.
   Репортеры вели себя смирно.
   — Ты не ходил, не смотрел? — спросил полицейского один из репортеров.
   — Не дай Бог.
   Мартин Бек усмехнулся. Смесь трагедии с деревенской идиллией. Он больше привык к атмосфере злобной подозрительности, чреватой ударами полицейских дубинок.
   — Она голая? — обратился репортер к Мартину Беку.
   — Не совсем, насколько я могу судить.
   — Но это убийство?
   — Да, похоже на то.
   Окинув взглядом представителей прессы, одетых явно не по погоде, он продолжал:
   — До результатов вскрытия не сможем сообщить вам ничего существенного. Найден мертвый человек. Судя по всему, это Сигбрит Морд, и кто-то пытался спрятать ее тело. Насколько я могу судить, она почти раздета и речь идет о насильственной смерти. Если вы еще постоите и померзнете здесь, то увидите, как мы пронесем мимо вас носилки, накрытые брезентом. Только и всего.
   — Спасибо, — ответил один из репортеров и, стуча зубами, направился к машинам, которые стояли поодаль.
   После криминалистического исследования состоялось вскрытие.
   Находок было сделано мало.
   Честь самой неожиданной принадлежала Тимми: он подобрал кусок грудинки, но грудинку скорее всего оставили туристы. Особенно удивило Мартина Бека то, что Тимми не съел свою находку.