Страница:
Так кем же он был в действительности – изощренным убийцей или душевнобольным? Возможно, что и тем, и другим, причем сначала первым. Причем его болезнь была из серии тех недугов, что рождаются в людях при «недействующем», больном обществе, при попустительстве окружающих, в условиях, когда маленького ребенка, а затем подростка по каким-либо причинам не одергивают, когда он совершает поступки, в которых только подслеповатые глаза безразличного не усмотрят прообраза будущих великих преступлений. Кажется, что на свете не было такого порока, которого бы этот завистник и убийца не имел сам.
Некоторые современные исследователи, например Э. Берн, В. Грин, И. Лесны, в основе поведенческих реакций Калигулы видят прежде всего психические или даже физические недуги. И. Лесны делает вывод, что жестокие бессмысленные убийства и истязания невинных людей явились результатом тяжелой, возможно, вирусной инфекции, проявившейся в виде воспаления мозга. В. Грин более осторожен в выводах, однако его гипотеза состоит в том, что помешательство Калигулы (в этом исследователь не сомневается) стало следствием органической болезни. Эрик Берн полагает, что император был шизофреником. Такие авторитетные представители современной психиатрии, как Мюллер и фон Делиус, поставили римскому императору диагноз «юношеское слабоумие» (dementia praecox). И все же, очевидно, не стоит все содеянное Калигулой объяснять только психическими расстройствами. С оценками и диагнозами можно было бы согласиться, если бы перед глазами наблюдателя не разворачивалась удивительно последовательная картина падения Калигулы.
Его поступки отражают неустанное стремление воспользоваться случаем и совершить нечто недозволенное и даже шокирующее. Но иногда Калигула проявлял удивительную рассудительность, порой даже уникальное, абсолютно не вяжущееся со слабостью ума, благоразумие.
Если и имела место болезнь императора, о которой твердят столько ученых, то вовсе не она оказалась причиной всех его ужасных преступлений, болезнь лишь усилила невообразимые пороки, порожденные дисгармоничным развитием и слишком большим разрывом между желанием утвердиться в величии и возможностями совершать великие дела.
Нерон
Кажется, в истории человечества нет ни одного образа, который бы в восприятии любого человека оказался более черным и более гнетущим, чем римский император Нерон. Словно выходец из мрака, явился он на землю, став олицетворением Смерти, посланником самого Дьявола в качестве неоспоримого доказательства человеческой порочности. Римское общество сначала вскормило грудью людоеда, а затем выпустило его из клетки, разрешив действовать по собственному усмотрению.
Скорее всего тем, что он выжил, как, впрочем, и диким нравом, он обязан матери, сумевшей привести в действие тщательно разработанные механизмы захвата власти. Мальчиком и юношей наблюдая за интригами знаменитой правнучки Октавиана Августа, Нерон не мог не испытывать смутного страха и щемящей тревоги, связанных со своим двусмысленным положением. Эти обстоятельства рано сделали Нерона неравнодушным к власти, а испытанные им в детстве страхи, когда он часто находился под прямой угрозой истребления, стимулировали в нем развитие деструктивных мотиваций. К тому оке эти импульсы старательно возбуждались его матерью, а затем противоречие углубилось решительным нежеланием взрослеющего сына находиться под чрезмерной опекой Агриппины и одновременно осознанием неспособности совершить нечто неординарное в качестве государственного деятеля.
С матерью Нерону повезло: она всегда ходила по краю бездны, вложив в него готовность действовать всеми дозволенными и недозволенными способами. Она заразила его собственным пренебрежением к людской жизни и страстью властвовать. Пока Агриппина строила планы своего восхождения к вершинам власти, отец мальчика, Рыжебородый (так переводится имя Агенобарб), бесцеремонно заявил, что «от него и Агриппины ничего не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества». Но скорее всего, Светоний намеренно приписал эти слова Агенобарбу, он этим хотел подчеркнуть не столько предопределенность порочности Нерона, сколько гнусные качества его отца. Действительно, Агенобарб, будучи внуком Марка Антония и сестры Августа Октавии, не унаследовал ничего достойного от своих именитых предков. Разврат, инцест и убийства были характерны для этого пресыщенного и на редкость циничного человека. И, безусловно, маленький Нерон, подрастая, ощущал удушливое и разрушающее его личность действие недоброй славы как отца, так и матери. Как и Агриппину, Агенобарба обвиняли в кровосмесительной связи со своей сестрой, и так же, как у дочери почитаемого Германика, у него напрочь отсутствовали моральные принципы и даже малая толика желания прислушиваться к общественному мнению. Он умер, когда сыну было три месяца, поэтому в наследство Нерону достались лишь нелестные слухи о его беспутном родителе.
Женская идентификация Нерона очевидна, и во время взросления мать не столько перестаралась с внушениями, сколько со способом их подачи. Хотя в первые годы жизни он видел лишь женщин любящих и заботливых, ободряющих и предсказывающих его будущее царствование, мать всегда навязчиво доминировала над всеми. Сначала она, а затем, когда Агриппина вместе с младшей сестрой Ливиллой была сослана Калигулой на Понтийские острова за участие в заговоре против него, его тетка Лепида занимались воспитанием будущего принцепса.
Каждый день мальчику настойчиво нашептывали, что он родился великим и что сами бессмертные боги благословили его. Первые годы жизни вместо того, чтобы равняться на отца, он отождествлял себя с матерью, которая по стремлению к лидерству и желанию навязать свою волю заметно превосходила всех окружающих. Агриппина являла собой тип волевой, неуступчивой и безжалостной женщины, более склонной к мужским поступкам. Она слишком часто и, кажется, без меры подавляла сына. Наверное, если бы не годы ее ссылки, способность Нерона к исполнению мужской социальной роли вообще стала бы сомнительной. Позднее это нашло отражение в странном и неоднозначном поведении Нерона, который, властвуя и повелевая, тем не менее испытывал постоянное искушение играть женскую роль. Именно отсюда проистекает и его бисексуальность, сменяющиеся желания ощутить себя и могущественным мужчиной, и пассивной женщиной, а также его слезливое стремление достичь совершенства в игре на сцене и добиться славы в стихосложении. У принцепса можно было отыскать множество женских черт, начиная с мягких контуров его фигуры и кончая нерешительностью и слабостью натуры. Он всегда относился к себе с удивительной сентиментальностью и необычайной жалостью. Высокий уровень эмоциональности, склонность к слезам и экзальтированным выходкам странным образом уживались в нем с поразительной жестокостью и жаждой смерти соперников. Мазохистские порывы в сочетании с садистскими устремлениями стали прототипом, кривым отображением материнской природы, и своим внутренним миром он очень походил на Агриппину.
Никто так не повлиял на мотивацию его поведения, как родная мать. Но, вбивая ему в голову идею власти, она лишала сына возможности принимать решения самостоятельно, и в результате он рос зависимым от мнений окружающих: матери, учителей, советников, близких женщин. Именно это будет впоследствии иметь решающее значение в изменении его мотивации – от государственной и военной деятельности к театральному, поэтическому и музыкальному самовыражению, не свойственному в его времена людям с высоким статусом и тем более олицетворяющим верховную власть. Стремясь позже к кифаре и поэзии, Нерон как бы компенсировал эрозию воли и отсутствие склонности как к государственному управлению, так и к проявлению таланта полководца. Он не мог превзойти даже свою мать, не говоря уже о таких выдающихся личностях, какими были, например, Александр и Юлий Цезарь. Зато Нерон будет стремиться затмить Августа, поддерживая поэтов и философов, фактически заняв во времена своего правления место августовского Мецената. И еще, кажется, как раз из этой подавленной возможности управлять государством проистекает и тайная злость на мать, которая всегда отбирала у него возможность принимать решения самостоятельно, навязывая свои собственные. В силу развития реакции на материнскую власть он, достигнув признания его власти как императора, постарался во что бы то ни стало избавиться от комплекса зависимости от матери. Убивая потом собственную мать, он одновременно уничтожал следы своей неспособности как властителя и пресекал действие старых комплексов, не дающих покоя и давящих на самолюбие мужчины.
Кажется, исследователи феномена Нерона придают слишком мало значения периоду после возвращения Агриппины из ссылки и до ее замужества с императором Клавдием, когда будущий цезарь был предоставлен сам себе и его характер формировался под влиянием множества обстоятельств и факторов. И хотя о них часто упоминают лишь вскользь, эти годы имели ключевое влияние на становление Нерона. Когда начался период властвования Клавдия, Нерону пошел лишь четвертый год, но он вступил в период чуткого наблюдения за взрослой жизнью и начала смутной самоидентификации.
Его воспитатели, Анникет и Берилл (танцовщик и цирюльник), были простодушными людьми, далекими от понимания того, что надо было лепить из этого податливого человеческого материала. Подобное окружение никак не способствовало закреплению у ребенка мужских качеств, желания завоевать военную славу силой оружия, возвеличив империю и свое имя, как это сделали его дед и прадед. Зато они стали незаменимыми посредниками в общении с плебейской частью Рима. По всей видимости, из этих источников взрослеющий Нерон получал оценки деятельности и обезглавленного заговорщиками Калигулы, и нынешней августы Валерии Мессалины, утопающей в роскоши и нескончаемых пиршествах. С какого-то времени его начинает мучить желание произвести впечатление на народ Рима, который славился своей язвительной откровенностью и способностью запечатлеть и точно воспроизвести в коллективном сознании тот или иной образ. Блистая перед народом, он мог бы прославиться навсегда и заслужить большее признание, чем в глазах скупых на похвалы патрициев. И наверняка от него не ускользнули гибкие, плавные и осторожные, но все же решительные шаги его собственной матери в сторону императорского дворца, ее постоянные встречи с влиятельными императорскими вольноотпущенниками, реально управлявшими империей от имени податливого и аморфного Клавдия.
Наблюдая за изворотливостью матери и ее уникальным даром приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, он невольно всегда старался подражать этому чисто женскому умению притворяться и менять образы. И вскоре Нерон открыл в себе неординарные актерские способности, навыки истинного игрока, управляющего эмоциями, оттенками голоса, мимикой и полутонами. Возможно, он не придал бы этому такого ключевого значения, если бы не одно обстоятельство. Еще не достигнув десятилетнего возраста, он принял участие в секулярных играх столетия, великолепно исполнив свою роль в конном представлении и завоевав гораздо больше симпатий, чем сын императора Британик. История хранит молчание о роли Агриппины в этом событии, хотя на редкость коварная женщина наверняка приложила руку к тому, чтобы ее сыну публично воздали должное. Но этот случай потряс самого Нерона, ибо дал ему основания полагать, что всякая слава имеет одну и ту же природу. Так зачем препятствовать своим склонностям в достижении величия, если признание актерского таланта может дать не меньше душевной радости, чем победа на поле брани или введение замечательного закона.
Не стоит винить в том, каким в конечном счете оказался характер Нерона, и оперативно вызванного из ссылки прославленного философа Сенеку, назначенного учителем юного Нерона. Будущему принцепсу шел уже двенадцатый год, когда мудрый и явно уставший от вынужденного затворничества ученый приступил к лепке героического образа. По всей видимости, он с прискорбием обнаружил, что основы характера уже давно заложены, а искоренить доставшиеся от Агриппины и разлагающегося общества пороки невозможно. Задачей философа, четко поставленной Агриппиной, стала непосредственная подготовка Нерона к власти, а вовсе не исправление пробелов его воспитания. Но в самой задаче была заложена бомба замедленного действия, так как сделать из неуверенного мальчика самодостаточного мужчину можно было, только вступив в противоречие с самой воспитательной тактикой Агриппины. Сенеке предстояло выбрать: насытить самовлюбленного подростка неким набором знаний и оставить его подвластным матери либо действительно сформировать самостоятельного и вполне уверенного в себе молодого человека, что неминуемо привело бы его к противостоянию с матерью. Легко разгадав Агриппину, мыслитель сделал ставку на юного наследника. Во-первых, он рассчитывал, что его влияние на юношу может многое изменить. Во-вторых, с еще не сформированным окончательно представителем мужского рода было легче договориться, чем с переменчивой и способной на все женщиной. А в-третьих, именно Нерон мог претендовать на реальную легитимную власть, тогда как Агриппине при любых обстоятельствах предстояло находиться в тени.
С появлением Агриппины в римском обществе в качестве августы началась тайная схватка за будущую верховную власть в государстве. Для начала она заставила наивного старика Клавдия усыновить Нерона, что открыло ее сыну формальную возможность наследовать престол. Затем последовала серия хитроумных трюков, которые преследовали единственную цель: продемонстрировать народу Рима и императорскому окружению, что именно Нерон является будущим правителем, и приучить всех к этой мысли. Например, Нерон, даже не достигший четырнадцати лет, был неожиданно объявлен совершеннолетним и сменил невзрачное одеяние подростка на горделивую мужскую тогу. Агриппина создала резкий контраст между своим сыном и официальным наследником Британиком. Самому же Нерону нравилось блистать и принимать знаки внимания окружающих. Так мать невольно приучила его, что можно блистать, не совершая ничего значимого, путем ловко продуманных мероприятий, направленных на манипулирование сознанием окружающих. Он учился общаться с миром знаками и языком кощунственной символики, а его тщеславие уже во весь голос заявило о себе и требовало признания и поклонения. После инсценировки совершеннолетия истинный наследник Британик оказался еще дальше оттесненным от власти, когда Нерон однажды по велению матери появился в неподражаемом одеянии триумфатора. Это было настоящим фурором, а заодно – святотатством и попиранием норм приличия, но кто мог посметь возразить августе и ее всесильным советникам, которые умели создавать все новые поводы для возвеличивания еще ничем не отличившегося Нерона. А он, наученный Сенекой, уже с трибуны обещал подарки преторианцам, а народу – раздачу хлеба и денег. Но проблема самого Нерона заключалась в создании искаженного представления о самом себе: не делая ровным счетом ничего, балуя свое тело нескончаемыми гуляниями и пирами, он с подачи влиятельного окружения начал думать о себе как о великом, отмеченном богами, человеке. Причем разрыв между реальностью и представлением рос с каждым годом, с каждым днем…
Наконец, прошло еще немного времени, и Агриппина добилась от дряхлого Клавдия бракосочетания шестнадцатилетнего Нерона с дочерью принцепса Октавией. Незамужняя девушка казалась опасной идущему к власти тандему матери и сына. Кроме того, очень скоро Агриппине пришлось снова спешить: старик Клавдий чуть было не остановил их триумфальное шествие к власти.
Сгорая от желания приблизиться к власти, Агриппина стала слишком пренебрегать осторожностью. Кажется, яркий свет могущества стал ослеплять и обжигать ее, как факел чересчур близко подлетевшего мотылька. А ведь у нее, как прежде у Мессалины, было очень много врагов, желающих возвыситься, спровоцировав падение первой женщины государства. Потому-то после робких нашептываний со всех сторон Клавдий вдруг изменил свое отношение к Нерону и даже намекнул на расправу с зарвавшейся супругой. Ответные действия последовали незамедлительно: отравление грибами, блокирование дворца после смерти принцепса и многочасовое манипулирование информацией о его состоянии – до того момента, пока в сопровождении преданного начальника гвардии и его беспощадных преторианцев миру не явился новый хозяин Палатина – цезарь Нерон. Многие растерялись от напора Агриппины, а возмущенным не дали опомниться – настолько скоро совершились все события и настолько продуман был «мирный переворот».
Император, несмотря на юные годы, был давно сформировавшейся личностью, готовой в полной мере раскрыть свои темные стороны. И может быть, веди Агриппина, Сенека и Афраний Бурр единую и согласованную игру, они бы очень долго манипулировали слабовольным и легко поддающимся внушениям Нероном. Первые годы правления были как заученная речь, умело написанная рукой Сенеки. И хотя Дион Кассий настаивает, что в этот период Нерон больше подчинялся матери, логичнее будет предположить, что влияние на принцепса было умеренным. Так или иначе, он демонстрировал показную щедрость и немыслимую для властителя покладистость, а запомнившейся фразой этого периода стал ответ Нерона на благодарность сената: «Я еще должен ее заслужить».
От имени Нерона был проведен ряд законов и решений, поднявших авторитет сената, судов да и самого принцепса как взвешенного и вменяемого правителя. Но когда наступление началось на саму власть, Нерон, уже вкусивший ее прелести, продемонстрировал свое истинное лицо. Это было лицо слабого человека, волею случая оказавшегося на вершине человеческого могущества, непризнанного, но жаждущего признания, боязливого, но желающего казаться сильным, неспособного, но стремящегося к похвалам и аплодисментам любой ценой. К своей истинной природе он подступался осторожно, шаг за шагом, страшась, главным образом, низвержения и предательства. Он уже был хорошо ознакомлен с пороками и сознательно желал их испытать.
Как и Калигула, познание своих темных сторон он начал с бесшабашных и относительно безобидных ночных похождений по Риму с драками, насилием и демонстрацией силы. Это было испытание власти на прочность: он еще не знал, куда ее можно применить, и потому пробовал, как ростовщик золотую монету, на зуб. Хотя ночные стычки порой оказывались кровавыми, они не затрагивали интересы правящего класса и потому рассматривались как нелепые забавы принцепса, которые со временем пройдут. Но эти отдающие гнилью развлечения со временем не прошли, и то, что общество легко их приняло, способствовало дальнейшему освобождению Нерона от оков морали. Цезаря начала поглощать пучина истощающих сознание оргий, а он все проверял пределы возможного, разрешенного, не осуждаемого. Первым же действительно вопиющим поступком Нерона стало убийство сводного брата Британика, которого он легко и бестрепетно отравил, обставив сцену не без налета театральности. Вседозволенность настолько захлестнула Нерона, что он удивил даже свою беспринципную мать. Что же касается учителей-советников, то они впервые осознали: монстр вырос и грядут раскаты смертоносного грома.
И что же произошло?! Ровным счетом ничего, ибо пугливые отцы отечества уже просчитали, что лучше не противоречить решениям главы государства. Многие из них еще помнили погромы Калигулы, и образ возмужавшего Нерона не сулил им ничего хорошего. Объясняя причины молчания влиятельных людей Рима после откровенного отравления Нероном сводного брата и кровного родственника, один из исследователей предлагает обратиться к римской мифологии и истории. Уничтожение родни, и в том числе ближайшей, оправдывалось интересами государства. Брат Ромул убил своего брата Рема и стал «божественным основателем Города» – так начинается римская история, в которой этот эпизод лишь первый в нескончаемом списке убийств. Потому в этой цепи исторических событий и интерпретаций сентенция: «Нерон убил своего брата Британика и тем самым спас государство от кровавой гражданской войны» – выглядит вполне убедительно. По меньшей мере, в глазах тех, кто оправдывал действия молодого цезаря. А ведь он совершил это ненужное убийство (Британик был безобидным тщедушным юношей, напоминавшим Нерону своим существованием лишь о том периоде, когда при жизни императора Клавдия у них случались перебранки) еще в первый год своего правления… Может быть, злопамятный Нерон просто решил отомстить за прежние обиды и детские оскорбления? А заодно и испытать, насколько далеко можно зайти в своем желании уничтожать.
Некоторые современные исследователи, например Э. Берн, В. Грин, И. Лесны, в основе поведенческих реакций Калигулы видят прежде всего психические или даже физические недуги. И. Лесны делает вывод, что жестокие бессмысленные убийства и истязания невинных людей явились результатом тяжелой, возможно, вирусной инфекции, проявившейся в виде воспаления мозга. В. Грин более осторожен в выводах, однако его гипотеза состоит в том, что помешательство Калигулы (в этом исследователь не сомневается) стало следствием органической болезни. Эрик Берн полагает, что император был шизофреником. Такие авторитетные представители современной психиатрии, как Мюллер и фон Делиус, поставили римскому императору диагноз «юношеское слабоумие» (dementia praecox). И все же, очевидно, не стоит все содеянное Калигулой объяснять только психическими расстройствами. С оценками и диагнозами можно было бы согласиться, если бы перед глазами наблюдателя не разворачивалась удивительно последовательная картина падения Калигулы.
Его поступки отражают неустанное стремление воспользоваться случаем и совершить нечто недозволенное и даже шокирующее. Но иногда Калигула проявлял удивительную рассудительность, порой даже уникальное, абсолютно не вяжущееся со слабостью ума, благоразумие.
Если и имела место болезнь императора, о которой твердят столько ученых, то вовсе не она оказалась причиной всех его ужасных преступлений, болезнь лишь усилила невообразимые пороки, порожденные дисгармоничным развитием и слишком большим разрывом между желанием утвердиться в величии и возможностями совершать великие дела.
Нерон
(Луций Домиций Агенобарб)
(15 декабря 37 года – 7 июня 68 года)
Римский император (54–68 гг.), символ власти произвола и деструктивной системы ценностей
Будем действовать так, чтобы ни у кого ничего не осталось.
Пока я живу, пускай земля огнем горит!
Нерон
Кажется, в истории человечества нет ни одного образа, который бы в восприятии любого человека оказался более черным и более гнетущим, чем римский император Нерон. Словно выходец из мрака, явился он на землю, став олицетворением Смерти, посланником самого Дьявола в качестве неоспоримого доказательства человеческой порочности. Римское общество сначала вскормило грудью людоеда, а затем выпустило его из клетки, разрешив действовать по собственному усмотрению.
Скорее всего тем, что он выжил, как, впрочем, и диким нравом, он обязан матери, сумевшей привести в действие тщательно разработанные механизмы захвата власти. Мальчиком и юношей наблюдая за интригами знаменитой правнучки Октавиана Августа, Нерон не мог не испытывать смутного страха и щемящей тревоги, связанных со своим двусмысленным положением. Эти обстоятельства рано сделали Нерона неравнодушным к власти, а испытанные им в детстве страхи, когда он часто находился под прямой угрозой истребления, стимулировали в нем развитие деструктивных мотиваций. К тому оке эти импульсы старательно возбуждались его матерью, а затем противоречие углубилось решительным нежеланием взрослеющего сына находиться под чрезмерной опекой Агриппины и одновременно осознанием неспособности совершить нечто неординарное в качестве государственного деятеля.
Под знаком предначертанности
Когда в семье Гнея Домиция Агенобарба и Агриппины Младшей родился сын, его имя начали сразу же окружать легендами. Мать, всецело ориентированная на власть в империи, постаралась, чтобы после его рождения по Риму и окрестностям поползли слухи о знамениях, говоривших о рождении будущего царя. Еще не минуло и года со дня восшествия на престол молодого императора Калигулы, ее брата, который, казалось, очень любил Агриппину Младшую, значит, их отношения вполне позволяли распространять подобные слухи. Подтверждение правильности своего шага она получила через пятнадцать дней, когда во время торжественной ритуальной клятвы консулы наряду с именем Калигулы произнесли и имена его трех сестер. Политическая обстановка благоприятствовала тому, чтобы заявить о появлении своего чада как о приходе нового мессии. Мать Нерона с первых дней его жизни стала выстраивать героический сценарий его жизни, при этом в значительной степени рассматривая сына в качестве механизма своего собственного восхождения к власти, что конечно же отрицательно сказалось на его восприятии жизни ребенком. Она создавала в душе мальчика факел, который обязательно предстояло зажечь; в этом она была уверена, и эта неуклонная уверенность постепенно заполнила и рожденное ею юное создание.С матерью Нерону повезло: она всегда ходила по краю бездны, вложив в него готовность действовать всеми дозволенными и недозволенными способами. Она заразила его собственным пренебрежением к людской жизни и страстью властвовать. Пока Агриппина строила планы своего восхождения к вершинам власти, отец мальчика, Рыжебородый (так переводится имя Агенобарб), бесцеремонно заявил, что «от него и Агриппины ничего не может родиться, кроме ужаса и горя для человечества». Но скорее всего, Светоний намеренно приписал эти слова Агенобарбу, он этим хотел подчеркнуть не столько предопределенность порочности Нерона, сколько гнусные качества его отца. Действительно, Агенобарб, будучи внуком Марка Антония и сестры Августа Октавии, не унаследовал ничего достойного от своих именитых предков. Разврат, инцест и убийства были характерны для этого пресыщенного и на редкость циничного человека. И, безусловно, маленький Нерон, подрастая, ощущал удушливое и разрушающее его личность действие недоброй славы как отца, так и матери. Как и Агриппину, Агенобарба обвиняли в кровосмесительной связи со своей сестрой, и так же, как у дочери почитаемого Германика, у него напрочь отсутствовали моральные принципы и даже малая толика желания прислушиваться к общественному мнению. Он умер, когда сыну было три месяца, поэтому в наследство Нерону достались лишь нелестные слухи о его беспутном родителе.
Женская идентификация Нерона очевидна, и во время взросления мать не столько перестаралась с внушениями, сколько со способом их подачи. Хотя в первые годы жизни он видел лишь женщин любящих и заботливых, ободряющих и предсказывающих его будущее царствование, мать всегда навязчиво доминировала над всеми. Сначала она, а затем, когда Агриппина вместе с младшей сестрой Ливиллой была сослана Калигулой на Понтийские острова за участие в заговоре против него, его тетка Лепида занимались воспитанием будущего принцепса.
Каждый день мальчику настойчиво нашептывали, что он родился великим и что сами бессмертные боги благословили его. Первые годы жизни вместо того, чтобы равняться на отца, он отождествлял себя с матерью, которая по стремлению к лидерству и желанию навязать свою волю заметно превосходила всех окружающих. Агриппина являла собой тип волевой, неуступчивой и безжалостной женщины, более склонной к мужским поступкам. Она слишком часто и, кажется, без меры подавляла сына. Наверное, если бы не годы ее ссылки, способность Нерона к исполнению мужской социальной роли вообще стала бы сомнительной. Позднее это нашло отражение в странном и неоднозначном поведении Нерона, который, властвуя и повелевая, тем не менее испытывал постоянное искушение играть женскую роль. Именно отсюда проистекает и его бисексуальность, сменяющиеся желания ощутить себя и могущественным мужчиной, и пассивной женщиной, а также его слезливое стремление достичь совершенства в игре на сцене и добиться славы в стихосложении. У принцепса можно было отыскать множество женских черт, начиная с мягких контуров его фигуры и кончая нерешительностью и слабостью натуры. Он всегда относился к себе с удивительной сентиментальностью и необычайной жалостью. Высокий уровень эмоциональности, склонность к слезам и экзальтированным выходкам странным образом уживались в нем с поразительной жестокостью и жаждой смерти соперников. Мазохистские порывы в сочетании с садистскими устремлениями стали прототипом, кривым отображением материнской природы, и своим внутренним миром он очень походил на Агриппину.
Никто так не повлиял на мотивацию его поведения, как родная мать. Но, вбивая ему в голову идею власти, она лишала сына возможности принимать решения самостоятельно, и в результате он рос зависимым от мнений окружающих: матери, учителей, советников, близких женщин. Именно это будет впоследствии иметь решающее значение в изменении его мотивации – от государственной и военной деятельности к театральному, поэтическому и музыкальному самовыражению, не свойственному в его времена людям с высоким статусом и тем более олицетворяющим верховную власть. Стремясь позже к кифаре и поэзии, Нерон как бы компенсировал эрозию воли и отсутствие склонности как к государственному управлению, так и к проявлению таланта полководца. Он не мог превзойти даже свою мать, не говоря уже о таких выдающихся личностях, какими были, например, Александр и Юлий Цезарь. Зато Нерон будет стремиться затмить Августа, поддерживая поэтов и философов, фактически заняв во времена своего правления место августовского Мецената. И еще, кажется, как раз из этой подавленной возможности управлять государством проистекает и тайная злость на мать, которая всегда отбирала у него возможность принимать решения самостоятельно, навязывая свои собственные. В силу развития реакции на материнскую власть он, достигнув признания его власти как императора, постарался во что бы то ни стало избавиться от комплекса зависимости от матери. Убивая потом собственную мать, он одновременно уничтожал следы своей неспособности как властителя и пресекал действие старых комплексов, не дающих покоя и давящих на самолюбие мужчины.
Кажется, исследователи феномена Нерона придают слишком мало значения периоду после возвращения Агриппины из ссылки и до ее замужества с императором Клавдием, когда будущий цезарь был предоставлен сам себе и его характер формировался под влиянием множества обстоятельств и факторов. И хотя о них часто упоминают лишь вскользь, эти годы имели ключевое влияние на становление Нерона. Когда начался период властвования Клавдия, Нерону пошел лишь четвертый год, но он вступил в период чуткого наблюдения за взрослой жизнью и начала смутной самоидентификации.
Его воспитатели, Анникет и Берилл (танцовщик и цирюльник), были простодушными людьми, далекими от понимания того, что надо было лепить из этого податливого человеческого материала. Подобное окружение никак не способствовало закреплению у ребенка мужских качеств, желания завоевать военную славу силой оружия, возвеличив империю и свое имя, как это сделали его дед и прадед. Зато они стали незаменимыми посредниками в общении с плебейской частью Рима. По всей видимости, из этих источников взрослеющий Нерон получал оценки деятельности и обезглавленного заговорщиками Калигулы, и нынешней августы Валерии Мессалины, утопающей в роскоши и нескончаемых пиршествах. С какого-то времени его начинает мучить желание произвести впечатление на народ Рима, который славился своей язвительной откровенностью и способностью запечатлеть и точно воспроизвести в коллективном сознании тот или иной образ. Блистая перед народом, он мог бы прославиться навсегда и заслужить большее признание, чем в глазах скупых на похвалы патрициев. И наверняка от него не ускользнули гибкие, плавные и осторожные, но все же решительные шаги его собственной матери в сторону императорского дворца, ее постоянные встречи с влиятельными императорскими вольноотпущенниками, реально управлявшими империей от имени податливого и аморфного Клавдия.
Наблюдая за изворотливостью матери и ее уникальным даром приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам, он невольно всегда старался подражать этому чисто женскому умению притворяться и менять образы. И вскоре Нерон открыл в себе неординарные актерские способности, навыки истинного игрока, управляющего эмоциями, оттенками голоса, мимикой и полутонами. Возможно, он не придал бы этому такого ключевого значения, если бы не одно обстоятельство. Еще не достигнув десятилетнего возраста, он принял участие в секулярных играх столетия, великолепно исполнив свою роль в конном представлении и завоевав гораздо больше симпатий, чем сын императора Британик. История хранит молчание о роли Агриппины в этом событии, хотя на редкость коварная женщина наверняка приложила руку к тому, чтобы ее сыну публично воздали должное. Но этот случай потряс самого Нерона, ибо дал ему основания полагать, что всякая слава имеет одну и ту же природу. Так зачем препятствовать своим склонностям в достижении величия, если признание актерского таланта может дать не меньше душевной радости, чем победа на поле брани или введение замечательного закона.
Дорогой матери – к кровавому пути сына
Очутившись в императорском дворце на Палатине, с поразительной быстротой взрослеющий Нерон усвоил: для него нет ничего недозволенного. Теперь его взрослением руководила мать. И он не сопротивлялся этому, а лишь следовал могучему течению, как маленький игрушечный кораблик. Течение вскоре оказалось стремительным потоком, каким была неистовая душа Агриппины, а сами вехи взросления доставляли Нерону неимоверное удовольствие, ибо были направлены на возвеличивание его имени, превращение в глазах римского общества мягкотелого и слабохарактерного мальчика в волевого мужчину и будущего владыку.Не стоит винить в том, каким в конечном счете оказался характер Нерона, и оперативно вызванного из ссылки прославленного философа Сенеку, назначенного учителем юного Нерона. Будущему принцепсу шел уже двенадцатый год, когда мудрый и явно уставший от вынужденного затворничества ученый приступил к лепке героического образа. По всей видимости, он с прискорбием обнаружил, что основы характера уже давно заложены, а искоренить доставшиеся от Агриппины и разлагающегося общества пороки невозможно. Задачей философа, четко поставленной Агриппиной, стала непосредственная подготовка Нерона к власти, а вовсе не исправление пробелов его воспитания. Но в самой задаче была заложена бомба замедленного действия, так как сделать из неуверенного мальчика самодостаточного мужчину можно было, только вступив в противоречие с самой воспитательной тактикой Агриппины. Сенеке предстояло выбрать: насытить самовлюбленного подростка неким набором знаний и оставить его подвластным матери либо действительно сформировать самостоятельного и вполне уверенного в себе молодого человека, что неминуемо привело бы его к противостоянию с матерью. Легко разгадав Агриппину, мыслитель сделал ставку на юного наследника. Во-первых, он рассчитывал, что его влияние на юношу может многое изменить. Во-вторых, с еще не сформированным окончательно представителем мужского рода было легче договориться, чем с переменчивой и способной на все женщиной. А в-третьих, именно Нерон мог претендовать на реальную легитимную власть, тогда как Агриппине при любых обстоятельствах предстояло находиться в тени.
С появлением Агриппины в римском обществе в качестве августы началась тайная схватка за будущую верховную власть в государстве. Для начала она заставила наивного старика Клавдия усыновить Нерона, что открыло ее сыну формальную возможность наследовать престол. Затем последовала серия хитроумных трюков, которые преследовали единственную цель: продемонстрировать народу Рима и императорскому окружению, что именно Нерон является будущим правителем, и приучить всех к этой мысли. Например, Нерон, даже не достигший четырнадцати лет, был неожиданно объявлен совершеннолетним и сменил невзрачное одеяние подростка на горделивую мужскую тогу. Агриппина создала резкий контраст между своим сыном и официальным наследником Британиком. Самому же Нерону нравилось блистать и принимать знаки внимания окружающих. Так мать невольно приучила его, что можно блистать, не совершая ничего значимого, путем ловко продуманных мероприятий, направленных на манипулирование сознанием окружающих. Он учился общаться с миром знаками и языком кощунственной символики, а его тщеславие уже во весь голос заявило о себе и требовало признания и поклонения. После инсценировки совершеннолетия истинный наследник Британик оказался еще дальше оттесненным от власти, когда Нерон однажды по велению матери появился в неподражаемом одеянии триумфатора. Это было настоящим фурором, а заодно – святотатством и попиранием норм приличия, но кто мог посметь возразить августе и ее всесильным советникам, которые умели создавать все новые поводы для возвеличивания еще ничем не отличившегося Нерона. А он, наученный Сенекой, уже с трибуны обещал подарки преторианцам, а народу – раздачу хлеба и денег. Но проблема самого Нерона заключалась в создании искаженного представления о самом себе: не делая ровным счетом ничего, балуя свое тело нескончаемыми гуляниями и пирами, он с подачи влиятельного окружения начал думать о себе как о великом, отмеченном богами, человеке. Причем разрыв между реальностью и представлением рос с каждым годом, с каждым днем…
Наконец, прошло еще немного времени, и Агриппина добилась от дряхлого Клавдия бракосочетания шестнадцатилетнего Нерона с дочерью принцепса Октавией. Незамужняя девушка казалась опасной идущему к власти тандему матери и сына. Кроме того, очень скоро Агриппине пришлось снова спешить: старик Клавдий чуть было не остановил их триумфальное шествие к власти.
Сгорая от желания приблизиться к власти, Агриппина стала слишком пренебрегать осторожностью. Кажется, яркий свет могущества стал ослеплять и обжигать ее, как факел чересчур близко подлетевшего мотылька. А ведь у нее, как прежде у Мессалины, было очень много врагов, желающих возвыситься, спровоцировав падение первой женщины государства. Потому-то после робких нашептываний со всех сторон Клавдий вдруг изменил свое отношение к Нерону и даже намекнул на расправу с зарвавшейся супругой. Ответные действия последовали незамедлительно: отравление грибами, блокирование дворца после смерти принцепса и многочасовое манипулирование информацией о его состоянии – до того момента, пока в сопровождении преданного начальника гвардии и его беспощадных преторианцев миру не явился новый хозяин Палатина – цезарь Нерон. Многие растерялись от напора Агриппины, а возмущенным не дали опомниться – настолько скоро совершились все события и настолько продуман был «мирный переворот».
У врат ада
Боязливый шестнадцатилетний юноша, посаженный на трон матерью, учителем-философом и начальником городских когорт, он с опаской оглядывался на окружающий мир, не позволяя своим истинным ощущениям завладеть душой.Император, несмотря на юные годы, был давно сформировавшейся личностью, готовой в полной мере раскрыть свои темные стороны. И может быть, веди Агриппина, Сенека и Афраний Бурр единую и согласованную игру, они бы очень долго манипулировали слабовольным и легко поддающимся внушениям Нероном. Первые годы правления были как заученная речь, умело написанная рукой Сенеки. И хотя Дион Кассий настаивает, что в этот период Нерон больше подчинялся матери, логичнее будет предположить, что влияние на принцепса было умеренным. Так или иначе, он демонстрировал показную щедрость и немыслимую для властителя покладистость, а запомнившейся фразой этого периода стал ответ Нерона на благодарность сената: «Я еще должен ее заслужить».
От имени Нерона был проведен ряд законов и решений, поднявших авторитет сената, судов да и самого принцепса как взвешенного и вменяемого правителя. Но когда наступление началось на саму власть, Нерон, уже вкусивший ее прелести, продемонстрировал свое истинное лицо. Это было лицо слабого человека, волею случая оказавшегося на вершине человеческого могущества, непризнанного, но жаждущего признания, боязливого, но желающего казаться сильным, неспособного, но стремящегося к похвалам и аплодисментам любой ценой. К своей истинной природе он подступался осторожно, шаг за шагом, страшась, главным образом, низвержения и предательства. Он уже был хорошо ознакомлен с пороками и сознательно желал их испытать.
Как и Калигула, познание своих темных сторон он начал с бесшабашных и относительно безобидных ночных похождений по Риму с драками, насилием и демонстрацией силы. Это было испытание власти на прочность: он еще не знал, куда ее можно применить, и потому пробовал, как ростовщик золотую монету, на зуб. Хотя ночные стычки порой оказывались кровавыми, они не затрагивали интересы правящего класса и потому рассматривались как нелепые забавы принцепса, которые со временем пройдут. Но эти отдающие гнилью развлечения со временем не прошли, и то, что общество легко их приняло, способствовало дальнейшему освобождению Нерона от оков морали. Цезаря начала поглощать пучина истощающих сознание оргий, а он все проверял пределы возможного, разрешенного, не осуждаемого. Первым же действительно вопиющим поступком Нерона стало убийство сводного брата Британика, которого он легко и бестрепетно отравил, обставив сцену не без налета театральности. Вседозволенность настолько захлестнула Нерона, что он удивил даже свою беспринципную мать. Что же касается учителей-советников, то они впервые осознали: монстр вырос и грядут раскаты смертоносного грома.
И что же произошло?! Ровным счетом ничего, ибо пугливые отцы отечества уже просчитали, что лучше не противоречить решениям главы государства. Многие из них еще помнили погромы Калигулы, и образ возмужавшего Нерона не сулил им ничего хорошего. Объясняя причины молчания влиятельных людей Рима после откровенного отравления Нероном сводного брата и кровного родственника, один из исследователей предлагает обратиться к римской мифологии и истории. Уничтожение родни, и в том числе ближайшей, оправдывалось интересами государства. Брат Ромул убил своего брата Рема и стал «божественным основателем Города» – так начинается римская история, в которой этот эпизод лишь первый в нескончаемом списке убийств. Потому в этой цепи исторических событий и интерпретаций сентенция: «Нерон убил своего брата Британика и тем самым спас государство от кровавой гражданской войны» – выглядит вполне убедительно. По меньшей мере, в глазах тех, кто оправдывал действия молодого цезаря. А ведь он совершил это ненужное убийство (Британик был безобидным тщедушным юношей, напоминавшим Нерону своим существованием лишь о том периоде, когда при жизни императора Клавдия у них случались перебранки) еще в первый год своего правления… Может быть, злопамятный Нерон просто решил отомстить за прежние обиды и детские оскорбления? А заодно и испытать, насколько далеко можно зайти в своем желании уничтожать.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента