Страница:
Монарх-завоеватель
Афонсу I Энрикеш по праву вошел в историю Португалии не только как первый ее король, но и как выдающийся военный деятель, прославившийся своими завоеваниями, которого португальцы почитают как национального героя. Он до конца своей жизни участвовал в воинских походах, несмотря на преклонный возраст и полученные ранения. Завоевания Афонсу на южных границах Португалии начались, если вы помните, с разгрома мусульманских войск при Орике (1139 г.) и продолжались до 1184 года, т. е. в течение 45 лет. После этой победы все устремления молодого тогда короля были направлены на взятие Лиссабона – крупнейшего торгового и ремесленного центра западной части полуострова, который контролировал и устье реки Тежу, и морское побережье. Уже в 1142 году он попытался овладеть этим городом. Но, несмотря на то что в этом походе ему помогали английские и нормандские рыцари, которые по пути в Святую землю сделали остановку в Порту, сил для взятия этого очень хорошо укрепленного города ему оказалось недостаточно. Афонсу пришлось удовлетвориться обещанием мавританского правителя Лиссабона выплачивать дань Португалии. После этого осада города была снята.
Однако мысль о взятии Лиссабона не покидала португальского правителя. Прошло пять лет. Учитывая свой прежний неудачный опыт, он решил начать новую военную кампанию с завоевания небольшого городка Сантарена, который как будто «сторожил» подходы к Тежу с севера. С 715 года он находился под властью мусульман, и вот теперь настало время вернуть его под юрисдикцию Португалии. В марте 1147 года Афонсу отправил в город троих вестников, чтобы предупредить горожан о разрыве мирного договора. Сам же в спешном порядке выступил с войском и уже через пять дней, 15 марта, был под стенами города. Его расчет на внезапность оправдался. При поддержке рыцарей ордена тамплиеров, которые и раньше неоднократно участвовали в военных походах Афонсу, Сантарен был взят в тот же день. Теперь Афонсу была открыта дорога на Лиссабон. Однако лиссабонская кампания началась только в июне. Почти три месяца король провел в ожидании «франков» – западноевропейских рыцарей-крестоносцев, флот которых должен был летом по пути в Палестину остановиться в Порту. Когда их корабли прибыли, епископ Порты, по обычаю его страны, поприветствовал крестоносцев и передал им просьбу Афонсу помочь в осаде Лиссабона, за что они будут достойно вознаграждены. Предводители «франков» встретились с королем и обсудили условия осады.
Перед началом боевых действий была проведена месса, во время которой случилось нечто из ряда вон выходящее: гостия – облатка из пресного пшеничного теста, употреблявшая с XII века в католической церкви для причащения, к ужасу собравшихся оказалась пропитана кровью. Разгорелись споры по поводу толкования этого явления: одни считали его грозным предзнаменованием, другие, напротив, – благим знаком. Так или иначе, но христиане решили не отступать от задуманного и драться до победы.
Сражение под стенами Лиссабона продолжалось 20 недель. Осаждавшие неоднократно пытались делать подкопы, чтобы разрушить крепостные стены. Они соорудили передвижные осадные башни и ежедневно шли с ними на приступ. Положение города с каждым днем все усложнялось, и его правитель попытался обратиться за помощью к другим мусульманским городам. Только одному гонцу удалось добраться до Эворы, да и тот был убит на обратном пути крестоносцами. Попавший в их руки ответ правителя этого города ничем не облегчил бы участи лиссабонцев: он отказался оказать им помощь, поскольку не смел нарушить мирный договор с Афонсу.
Кольцо осады вокруг Лиссабона непреодолимо сжималось. Его не могли разорвать отдельные вылазки арабских воинов за стены города. Погибшие в этих боях арабы подвергались крестоносцами поруганию: их головы насаживались на кол и выставлялись у городских стен, несмотря на все просьбы мусульман отдать тела убитых для погребения. К тому же в Лиссабоне начался голод. После четырех с лишним месяцев осады правитель города вынужден был обратиться к Афонсу с просьбой о перемирии. Он выдвигал перед королем только одно условие: лиссабонцам будет разрешено беспрепятственно покинуть город, оставив завоевателям золото, серебро и другое имущество.
Однако такие условия сдачи Лиссабона не устраивали крестоносцев. Многие из них настаивали на штурме города, тогда они могли бы делить добычу по собственному усмотрению. Споры между осаждающими нередко перерастали в стычки – воины хватались за мечи. Только решительность Афонсу положила этому конец. Король потребовал, чтобы предводители «франков» успокоили своих людей, только после этого он примет окончательное решение. Постепенно страсти улеглись. На совете было решено, что в завоеванный город войдет отряд из 300 крестоносцев, в котором в равном количестве будут представлены все подразделения христианского воинства. Он займет цитадель Лиссабона, в которую его жители доставят свои драгоценности и другое имущество. Таким образом, все получат должное вознаграждение, а новое владение Португалии не будет разорено. Но на деле все вышло иначе. Как только ворота города открылись, ряды крестоносцев смешались и они вскачь, опережая друг друга, помчались по улицам, грабя и убивая. Среди жертв алчных победителей оказался и епископ Лиссабона. Старец, переживший все невзгоды долгой осады, пал с перерезанным горлом от руки христианина. Вспыхивали драки и среди самих победителей, не поделивших награбленное. Вскоре они перешли в настоящую резню. Улицы Лиссабона были завалены телами убитых, которых некому было хоронить.
1 ноября 1147 года была освящена лиссабонская мечеть, которая теперь стала христианским храмом. Вместо убитого епископа был назначен новый, им стал английский прелат Джильберт Гастингский. Часть крестоносцев осталась в городе, получив здесь владения в качестве вознаграждения за участие в этом походе. А король перенес в этот прекрасный приморский город с отличной гаванью свою столицу. Подробности лиссабонской кампании Афонсу стали известны благодаря рукописи «Завоевание Лиссабона», составленной английским клириком по имени Осберн (Осберт), который принимал в ней участие. Она представляла собой, судя по всему, письмо, отправленное на родину крестоносца. Внимательный взгляд непосредственного участника этих событий, определенная отстраненность в их изложении делают рукопись Осберна одним из важнейших памятников по истории средневековой Португалии.
Взятие Лиссабона, являвшегося ключом к южным и центральным областям страны, стало значительной вехой в португальской Реконкисте. Обладание им существенно повышало экономическую и политическую значимость королевства, дало Афонсу Энрикешу власть над новыми землями. Но еще немало городов оставалось под властью арабов. Поэтому король в течение следующего десятилетия продолжал медленное, но неуклонное наступление на юг, дойдя к 1158 году до города Одемира, хотя некоторые завоевания давались ему нелегко: так, только с четвертой попытки его войско смогло взять (24 июля 1158 года) мощную крепость арабов Алькасер. В следующем году он овладел такими большими южными городами, как Эвора и Бежу. Затем ему без боя сдались Мора, Серпа и Эльваш. Но после этого дальнейшее продвижение войск Афонсу было остановлено альмоадами – мавританскими племенами, вторгшимися на Пиренейский полуостров из северных районов Африки и подчинивших себе южные арабские эмираты. Уже в 1161 году мусульмане вернули себе Эвору и Бежу (впрочем, они еще не раз переходили из рук в руки).
В войске Афонсу было немало смелых рыцарей. Один из них, по имени Жиралду, прозванный Бесстрашным, особо отличился во время сражений с альмоадами в Алентежу. По преданию, он совершил какой-то проступок, навлекший на него гнев Афонсу. Из-за этого рыцарю пришлось бежать в Алентежу. В схватках с мусульманами он взял не один замок, стремясь боевыми заслугами вернуть себе милость короля. Жиралду проникал в замки «неверных» ночью. Блестяще владея арабским языком, он обманывал охрану и беспрепятственно проникал в помещения. А утром замок оказывался в руках его воинов. Такими молниеносными захватами он заслужил грозную славу. Осенью 1165 года рыцарю удалось отвоевать у арабов Эвору, ставшую достойным даром Афонсу, за который Жиралду наконец получил у него прощение. Этого рыцаря нередко называют португальским Сидом – из-за сходства судьбы, военной дерзости и удачливости, какими славился его кастильский собрат.
Арабы были не единственным противником Португальского королевства. В разные периоды своего правления Афонсу приходилось сражаться и со своими ближайшими соседями – христианскими государствами. Так, его войска были дважды разбиты в 1167 году королем Леона Фернандо II у Бадахоса, а сам правитель Португалии получил ранение в результате падения с лошади и был взят под стражу солдатами леонского правителя. Тогда Португалия вынуждена была капитулировать, отдав Фернандо II в качестве выкупа все завоеванное до этого Афонсу в Галисии. Вместе с тем были и случаи совместного выступления Афонсу с государем Леона против арабов. Одним из примеров может служить сражение 27–28 июня 1184 года у города Касереса между христианами, возглавляемыми Афонсу I и Фернандо II, и мусульманами во главе с халифом альмоадов Юсуфом. Тогда же, несмотря на преклонный возраст, у португальского короля было еще достаточно энергии, чтобы освободить из осажденного маврами города своего сына Саншу. Однако эта битва стала последней в воинской биографии Афонсу I Энрикеша, прозванного Завоевателем. Жить ему оставалось не более полугода.
Однако мысль о взятии Лиссабона не покидала португальского правителя. Прошло пять лет. Учитывая свой прежний неудачный опыт, он решил начать новую военную кампанию с завоевания небольшого городка Сантарена, который как будто «сторожил» подходы к Тежу с севера. С 715 года он находился под властью мусульман, и вот теперь настало время вернуть его под юрисдикцию Португалии. В марте 1147 года Афонсу отправил в город троих вестников, чтобы предупредить горожан о разрыве мирного договора. Сам же в спешном порядке выступил с войском и уже через пять дней, 15 марта, был под стенами города. Его расчет на внезапность оправдался. При поддержке рыцарей ордена тамплиеров, которые и раньше неоднократно участвовали в военных походах Афонсу, Сантарен был взят в тот же день. Теперь Афонсу была открыта дорога на Лиссабон. Однако лиссабонская кампания началась только в июне. Почти три месяца король провел в ожидании «франков» – западноевропейских рыцарей-крестоносцев, флот которых должен был летом по пути в Палестину остановиться в Порту. Когда их корабли прибыли, епископ Порты, по обычаю его страны, поприветствовал крестоносцев и передал им просьбу Афонсу помочь в осаде Лиссабона, за что они будут достойно вознаграждены. Предводители «франков» встретились с королем и обсудили условия осады.
Перед началом боевых действий была проведена месса, во время которой случилось нечто из ряда вон выходящее: гостия – облатка из пресного пшеничного теста, употреблявшая с XII века в католической церкви для причащения, к ужасу собравшихся оказалась пропитана кровью. Разгорелись споры по поводу толкования этого явления: одни считали его грозным предзнаменованием, другие, напротив, – благим знаком. Так или иначе, но христиане решили не отступать от задуманного и драться до победы.
Сражение под стенами Лиссабона продолжалось 20 недель. Осаждавшие неоднократно пытались делать подкопы, чтобы разрушить крепостные стены. Они соорудили передвижные осадные башни и ежедневно шли с ними на приступ. Положение города с каждым днем все усложнялось, и его правитель попытался обратиться за помощью к другим мусульманским городам. Только одному гонцу удалось добраться до Эворы, да и тот был убит на обратном пути крестоносцами. Попавший в их руки ответ правителя этого города ничем не облегчил бы участи лиссабонцев: он отказался оказать им помощь, поскольку не смел нарушить мирный договор с Афонсу.
Кольцо осады вокруг Лиссабона непреодолимо сжималось. Его не могли разорвать отдельные вылазки арабских воинов за стены города. Погибшие в этих боях арабы подвергались крестоносцами поруганию: их головы насаживались на кол и выставлялись у городских стен, несмотря на все просьбы мусульман отдать тела убитых для погребения. К тому же в Лиссабоне начался голод. После четырех с лишним месяцев осады правитель города вынужден был обратиться к Афонсу с просьбой о перемирии. Он выдвигал перед королем только одно условие: лиссабонцам будет разрешено беспрепятственно покинуть город, оставив завоевателям золото, серебро и другое имущество.
Однако такие условия сдачи Лиссабона не устраивали крестоносцев. Многие из них настаивали на штурме города, тогда они могли бы делить добычу по собственному усмотрению. Споры между осаждающими нередко перерастали в стычки – воины хватались за мечи. Только решительность Афонсу положила этому конец. Король потребовал, чтобы предводители «франков» успокоили своих людей, только после этого он примет окончательное решение. Постепенно страсти улеглись. На совете было решено, что в завоеванный город войдет отряд из 300 крестоносцев, в котором в равном количестве будут представлены все подразделения христианского воинства. Он займет цитадель Лиссабона, в которую его жители доставят свои драгоценности и другое имущество. Таким образом, все получат должное вознаграждение, а новое владение Португалии не будет разорено. Но на деле все вышло иначе. Как только ворота города открылись, ряды крестоносцев смешались и они вскачь, опережая друг друга, помчались по улицам, грабя и убивая. Среди жертв алчных победителей оказался и епископ Лиссабона. Старец, переживший все невзгоды долгой осады, пал с перерезанным горлом от руки христианина. Вспыхивали драки и среди самих победителей, не поделивших награбленное. Вскоре они перешли в настоящую резню. Улицы Лиссабона были завалены телами убитых, которых некому было хоронить.
1 ноября 1147 года была освящена лиссабонская мечеть, которая теперь стала христианским храмом. Вместо убитого епископа был назначен новый, им стал английский прелат Джильберт Гастингский. Часть крестоносцев осталась в городе, получив здесь владения в качестве вознаграждения за участие в этом походе. А король перенес в этот прекрасный приморский город с отличной гаванью свою столицу. Подробности лиссабонской кампании Афонсу стали известны благодаря рукописи «Завоевание Лиссабона», составленной английским клириком по имени Осберн (Осберт), который принимал в ней участие. Она представляла собой, судя по всему, письмо, отправленное на родину крестоносца. Внимательный взгляд непосредственного участника этих событий, определенная отстраненность в их изложении делают рукопись Осберна одним из важнейших памятников по истории средневековой Португалии.
Взятие Лиссабона, являвшегося ключом к южным и центральным областям страны, стало значительной вехой в португальской Реконкисте. Обладание им существенно повышало экономическую и политическую значимость королевства, дало Афонсу Энрикешу власть над новыми землями. Но еще немало городов оставалось под властью арабов. Поэтому король в течение следующего десятилетия продолжал медленное, но неуклонное наступление на юг, дойдя к 1158 году до города Одемира, хотя некоторые завоевания давались ему нелегко: так, только с четвертой попытки его войско смогло взять (24 июля 1158 года) мощную крепость арабов Алькасер. В следующем году он овладел такими большими южными городами, как Эвора и Бежу. Затем ему без боя сдались Мора, Серпа и Эльваш. Но после этого дальнейшее продвижение войск Афонсу было остановлено альмоадами – мавританскими племенами, вторгшимися на Пиренейский полуостров из северных районов Африки и подчинивших себе южные арабские эмираты. Уже в 1161 году мусульмане вернули себе Эвору и Бежу (впрочем, они еще не раз переходили из рук в руки).
В войске Афонсу было немало смелых рыцарей. Один из них, по имени Жиралду, прозванный Бесстрашным, особо отличился во время сражений с альмоадами в Алентежу. По преданию, он совершил какой-то проступок, навлекший на него гнев Афонсу. Из-за этого рыцарю пришлось бежать в Алентежу. В схватках с мусульманами он взял не один замок, стремясь боевыми заслугами вернуть себе милость короля. Жиралду проникал в замки «неверных» ночью. Блестяще владея арабским языком, он обманывал охрану и беспрепятственно проникал в помещения. А утром замок оказывался в руках его воинов. Такими молниеносными захватами он заслужил грозную славу. Осенью 1165 года рыцарю удалось отвоевать у арабов Эвору, ставшую достойным даром Афонсу, за который Жиралду наконец получил у него прощение. Этого рыцаря нередко называют португальским Сидом – из-за сходства судьбы, военной дерзости и удачливости, какими славился его кастильский собрат.
Арабы были не единственным противником Португальского королевства. В разные периоды своего правления Афонсу приходилось сражаться и со своими ближайшими соседями – христианскими государствами. Так, его войска были дважды разбиты в 1167 году королем Леона Фернандо II у Бадахоса, а сам правитель Португалии получил ранение в результате падения с лошади и был взят под стражу солдатами леонского правителя. Тогда Португалия вынуждена была капитулировать, отдав Фернандо II в качестве выкупа все завоеванное до этого Афонсу в Галисии. Вместе с тем были и случаи совместного выступления Афонсу с государем Леона против арабов. Одним из примеров может служить сражение 27–28 июня 1184 года у города Касереса между христианами, возглавляемыми Афонсу I и Фернандо II, и мусульманами во главе с халифом альмоадов Юсуфом. Тогда же, несмотря на преклонный возраст, у португальского короля было еще достаточно энергии, чтобы освободить из осажденного маврами города своего сына Саншу. Однако эта битва стала последней в воинской биографии Афонсу I Энрикеша, прозванного Завоевателем. Жить ему оставалось не более полугода.
Король умер! Да здравствует король!
Первый король Португалии скончался 6 декабря 1185 года в Коимбре в возрасте 76 лет и был похоронен в монастыре Санта-Круш. Его правление длилось 57 лет – он правил сначала в качестве графа, а потом короля. Притом, эти годы прошли в военных походах, где, непосредственно участвуя в сражениях, он ежеминутно рисковал жизнью. Афонсу I Энрикеш не только сумел сделать Португалию независимым королевством, но и расширил ее границы к югу от реки Мондегу и далеко за реку Тежу. А еще он явился основателем Бургундской королевской династии, которая царствовала в Португалии до 1383 года. Практически все ее представители, так же как и Афонсу, отличались силой характера и величием замыслов, укрепляли и защищали свое государство. Может быть, поэтому они тоже правили долго: Афонсу III – 34 года, Диниш – 46, Афонсу IV – 32. Но всех их, конечно же, превзошел Афонсу I Энрикеш, который по праву считается «старейшиной европейской монархии».
Он был не только правителем государства, но и главою большого семейства. Еще в 1146 году Афонсу женился на Мафальде (Матильде) Савойской, дочери графа Амадея III Савойского. От этого брака родилось семеро детей. Но, помимо законных, у любившего плотские утехи государя было еще пять внебрачных детей – обычное явление для того времени. Все они занимали достойное место в кругу португальской знати, но королевскую корону получил только один из сыновей Афонсу, ставший следующим правителем Португалии – Саншу I. В отличие от отца, он не был воинственным человеком. Главной его заботой стало установление порядка на тех землях, которые были завоеваны его предшественником и уже вошли в состав королевских владений. Поэтому по португальской исторической традиции он получил прозвище Освоителя.
В отличие от отца, Саншу не раз вступал в конфликты как с папской курией, так и с местным духовенством. Он почти 20 лет не посылал вассальные выплаты Ватикану, несмотря на неоднократные требования и запросы Святого престола, а также пытался ограничить земельные владения португальских церковников. Так, он отнял у коимбрского епископа два замка, а его вмешательство в дела епископа Порту привели к тому, что папа наложил интердикт на все королевство, который был снят лишь перед самой смертью Саншу.
Выдающийся португальский поэт Луиш де Камоэнс в поэме «Лузиады», пронизанной любовью к истории своей страны и народа, написал такие восторженные строки:
Он был не только правителем государства, но и главою большого семейства. Еще в 1146 году Афонсу женился на Мафальде (Матильде) Савойской, дочери графа Амадея III Савойского. От этого брака родилось семеро детей. Но, помимо законных, у любившего плотские утехи государя было еще пять внебрачных детей – обычное явление для того времени. Все они занимали достойное место в кругу португальской знати, но королевскую корону получил только один из сыновей Афонсу, ставший следующим правителем Португалии – Саншу I. В отличие от отца, он не был воинственным человеком. Главной его заботой стало установление порядка на тех землях, которые были завоеваны его предшественником и уже вошли в состав королевских владений. Поэтому по португальской исторической традиции он получил прозвище Освоителя.
В отличие от отца, Саншу не раз вступал в конфликты как с папской курией, так и с местным духовенством. Он почти 20 лет не посылал вассальные выплаты Ватикану, несмотря на неоднократные требования и запросы Святого престола, а также пытался ограничить земельные владения португальских церковников. Так, он отнял у коимбрского епископа два замка, а его вмешательство в дела епископа Порту привели к тому, что папа наложил интердикт на все королевство, который был снят лишь перед самой смертью Саншу.
Выдающийся португальский поэт Луиш де Камоэнс в поэме «Лузиады», пронизанной любовью к истории своей страны и народа, написал такие восторженные строки:
И хотя эта поэма посвящена португальскому королю Себастьяну, эти слова можно по праву отнести и к его далекому предшественнику – Афонсу I Энрикешу, с которого, собственно, и начался блеск португальской славы на Пиренейском полуострове.
Блеск португальской славы не исчез,
И в памяти он сохранится вечно.
Судьба явила ныне без завес,
Что, выполняя долг свой безупречно,
Луз превзошел величием своим
Ассирию, и Грецию, и Рим.
«Король – Солнце»
Морозным днем 22 января 1687 года к зданию Лувра – древней «усыпальницы французских королей», – переданному Людовиком XIV Французской академии, съехалось множество карет. Это столпотворение из ученых мужей, государственных деятелей, представителей литературы и высшей знати было вызвано премьерой поэмы «Век Людовика Великого», написанной французским писателем, академиком и государственным деятелем Шарлем Перро, больше известным миру по своим сказкам. Особую значимость этому событию придавало присутствие в академическом зале самого короля.
Поэму можно было бы счесть за очередной панегирик венценосной особе, каких немало сочинялось в честь правителей и в других странах, если бы не одно обстоятельство. Восхваляя в ней ум, решительность, мудрость и военный талант французского монарха, Перро прославлял тем самым не только его самого, но и эпоху его правления, считая, что по развитию культуры, образованности, науки и медицины она намного превзошла античные идеалы. В поэме, в частности, говорилось:
Слушатели поэмы кардинально разошлись в ее оценке: приверженцы «древних», к числу которых относился Никола Буало, были оскорблены услышанным, те же, кто разделял мнение автора, видели будущее развития человеческой цивилизации в разрыве с античными традициями. Относился ли к их числу и король, трудно утверждать, но при завершении чтения произведения он милостиво кивнул поэту.
Сегодня уже никто не сомневается, что XVII век занимает в истории Франции и Европы в целом исключительное положение. В этот период страна достигла небывалого культурного развития, в своем стремлении к совершенству она стала поистине законодательницей моды в архитектуре, музыке, литературе и театре на всем европейском континенте, доводя каждое нововведение в этих сферах деятельности до совершенства. Некоторые исследователи правления Людовика XIV, благодаря которому это стало возможным, считают, что при нем даже война была «идеальной», где каждая военная операция превращалась королем в настоящий спектакль.
Однако сам Людовик XIV до сих пор вызывает как у историков, так и у писателей самые противоречивые мнения. Это отношение четко выразил Александр Дюма, который в книге «Жизнь Людовика XIV» написал следующее: «Быть может, Людовик XIV один до сих пор избег справедливого суда истории. Он был объявлен непогрешимым одними, а другими обвинен в недостатке всех достоинств. Ни об одной коронованной особе не было столько и таких разнообразных суждений, как о нем, и никто не слышал более громких похвал и более несправедливых обвинений». Так же дело обстоит и сегодня.
Действительно, не может не возникнуть вопрос, как человек, который не был ни дальновидным политиком, ни мудрым мыслителем, ни искусным полководцем, сумел укрепить территориальную целостность своего королевства, достичь пика абсолютистской власти, создать единый экономический рынок и оказать такое большое влияние на французскую культуру, определив главные направления ее развития на многие десятилетия вперед? К тому же Людовик XIV правил Францией гораздо дольше других монархов – 72 года. Так в чем же состоял секрет его политического долголетия?..
Поэму можно было бы счесть за очередной панегирик венценосной особе, каких немало сочинялось в честь правителей и в других странах, если бы не одно обстоятельство. Восхваляя в ней ум, решительность, мудрость и военный талант французского монарха, Перро прославлял тем самым не только его самого, но и эпоху его правления, считая, что по развитию культуры, образованности, науки и медицины она намного превзошла античные идеалы. В поэме, в частности, говорилось:
В своем произведении Перро ниспровергал авторитеты общества Ренессанса, отстаивая свою веру в нравственный прогресс, в достижение новых высот в науке, культуре и искусстве, которые, по его мнению, явственно проявились во Франции XVII века, который он назвал Великим, и во многом превзошли античную цивилизацию.
Чтить древность славную прилично, без сомненья!
Но не внушает мне она благоговенья,
Величье древних я не склонен умалять,
Но и великих нет нужды обожествлять.
И век Людовика, не заносясь в гордыне,
Я с веком Августа сравнить посмею ныне.
Слушатели поэмы кардинально разошлись в ее оценке: приверженцы «древних», к числу которых относился Никола Буало, были оскорблены услышанным, те же, кто разделял мнение автора, видели будущее развития человеческой цивилизации в разрыве с античными традициями. Относился ли к их числу и король, трудно утверждать, но при завершении чтения произведения он милостиво кивнул поэту.
Сегодня уже никто не сомневается, что XVII век занимает в истории Франции и Европы в целом исключительное положение. В этот период страна достигла небывалого культурного развития, в своем стремлении к совершенству она стала поистине законодательницей моды в архитектуре, музыке, литературе и театре на всем европейском континенте, доводя каждое нововведение в этих сферах деятельности до совершенства. Некоторые исследователи правления Людовика XIV, благодаря которому это стало возможным, считают, что при нем даже война была «идеальной», где каждая военная операция превращалась королем в настоящий спектакль.
Однако сам Людовик XIV до сих пор вызывает как у историков, так и у писателей самые противоречивые мнения. Это отношение четко выразил Александр Дюма, который в книге «Жизнь Людовика XIV» написал следующее: «Быть может, Людовик XIV один до сих пор избег справедливого суда истории. Он был объявлен непогрешимым одними, а другими обвинен в недостатке всех достоинств. Ни об одной коронованной особе не было столько и таких разнообразных суждений, как о нем, и никто не слышал более громких похвал и более несправедливых обвинений». Так же дело обстоит и сегодня.
Действительно, не может не возникнуть вопрос, как человек, который не был ни дальновидным политиком, ни мудрым мыслителем, ни искусным полководцем, сумел укрепить территориальную целостность своего королевства, достичь пика абсолютистской власти, создать единый экономический рынок и оказать такое большое влияние на французскую культуру, определив главные направления ее развития на многие десятилетия вперед? К тому же Людовик XIV правил Францией гораздо дольше других монархов – 72 года. Так в чем же состоял секрет его политического долголетия?..
Богоданный чудо-ребенок
Долгожданный наследник у венценосной четы – Людовика XIII и испанской инфанты Анны Австрийской – появился на свет 5 сентября 1638 года, когда их возраст уже приближался к 40 годам и надежды на его рождение почти угасли. Отсутствие потомства, видимо, объяснялось тем, что супруги на протяжении долгих лет совместной жизни питали друг к другу неприязненные чувства и король редко разделял брачное ложе с женой. А может быть, виной всему было злосчастное падение королевы в начале 1623 года, в результате которого ее первая беременность окончилась выкидышем. Как бы то ни было, но царственные супруги, почитая рождение наследника своим государственным долгом, предпринимали для этого немало усилий: королева Анна ездила на воды в Нормандию, совершала паломничества, обращалась за помощью к святому Норберту, а Людовик принес обет Богородице, вверив ее покровительству Францию. Так или иначе, но эти усилия наконец-то увенчались успехом.
В ожидании родов королева поселилась в Сен-Жерменской резиденции, в пригороде Парижа. В то время мост через Сену в том месте отсутствовал, и для оповещения о предстоящем событии на ее левом берегу поставили часовых, которым велели наблюдать за окнами королевской спальни и передавать знаками известия. Если королева родит дочь, то они должны были встать по стойке смирно, сложив руки на груди крест-накрест, если сына – кричать от радости и махать шляпами. 5 сентября в полдень их ликующие крики были услышаны на противоположном берегу Сены, и по живому телеграфу, расставленному вдоль дороги, радостная весть быстро донеслась до Парижа.
По случаю рождения наследника французского трона два дня палили пушки, бил большой дворцовый колокол и колокол на Самаритянской башне, по всей столице были бесплатно выставлены бочки с вином, накрыты столы, а у городской ратуши устроен фейерверк. По улицам разъезжали торжественные колесницы с музыкантами, которые играли веселые песни, а на площадях при свете факелов актеры разыгрывали комедии. Так Париж приветствовал маленького дофина, которого называли богоданным ребенком. Известный астролог Томазо Кампанелла составил гороскоп будущего короля. В нем говорилось: «Этот младенец будет горд и расточителен, как Генрих IV. Он будет иметь много забот и трудов во время своего царствования. Царствование его будет продолжительно и в некоторой степени счастливо, но кончина его будет несчастна и повлечет за собой большие беспорядки в религии и государстве». Это был тот редкий случай, когда почти все, предсказанное астрологом, сбылось…
Королевский первенец радовал родителей и двор своей жаждой жизни: он родился с двумя молочными зубами и обладал завидным аппетитом. В раннем детстве этот голубоглазый и краснощекий малыш с золотистыми кудряшками был похож на ангелочка. Он рос очень подвижным и любознательным ребенком. Но на людях мальчик старался не проявлять присущей ему ребячливости и был серьезен не по годам. К примеру, вот какой портрет десятилетнего дофина составил венецианский посол: «Красота, спокойствие и важность придают совершенство его внешности, его лицо являет серьезность и строгость. Меланхолия властвует над ним в том возрасте, который обычно полон живости». Уже тогда в будущем короле проявлялась черта, о которой впоследствии напишет его наставник, кардинал Мазарини: «Он будет великим королем: он никогда не говорит то, что думает».
По правилам дворцового этикета, дофин начал исполнять официальные обязанности наследника престола… сразу же после рождения. Уже 6 сентября младенец давал в своих покоях «аудиенцию» делегатам Парижского парламента. Присутствовавший на ней генеральный прокурор Матье Моле рассказывал, что королевский отпрыск возлежал под большим балдахином из вышитого цветами белого Дамаска на белой шелковой подушке, которую держала его няня. Перед его ложем находилась большая балюстрада, так что наследника престола можно было лицезреть лишь с двадцати шагов. Няня дофина сказала, что он открыл глаза, чтобы видеть своих верных слуг.
Маленький дофин буквально купался в родительской любви. Несмотря на рождение в 1640 году второго сына, Филиппа, ставшего впоследствии герцогом Анжуйским и Орлеанским, основное внимание король и королева уделяли своему первенцу. К сожалению, отец занимался его воспитанием недолго, он умер в 1643 году, когда сыну исполнилось всего пять лет. Мальчик вряд ли хорошо помнил его. Тем не менее несколько романтизированный образ отца остался в памяти будущего короля на всю жизнь и служил ему примером для подражания. Несмотря на то что для Людовика XIV был не приемлем стиль отцовского правления, при котором государственные дела всецело доверялись первому министру, он уважал его за то, что большую часть своей жизни тот провел на поле брани. Благодаря походной жизни Людовик XIII обладал многими «экстремальными» для монарха навыками: сам заправлял свою постель, был неприхотлив в еде и даже слыл неплохим кулинаром. А еще старый король был страстным охотником, и это увлечение не мог не унаследовать его сын. Не случайно, возводя потом свою резиденцию в Версале, Людовик XIV велел обновить маленький охотничий домик отца, сделав его центром нового дворцового ансамбля. Многое унаследовал сын и из отцовского характера: был по натуре таким же углубленным в себя, склонным к скрытности и сдержанности во внешнем проявлении чувств. Видимо, именно этой глубинной связью отца и сына было продиктовано последнее желание Людовика XIV, чтобы его сердце было похоронено рядом с сердцем его отца, Людовика XIII.
Что касается отношения дофина к Анне Австрийской, то, по словам Ш. Перро, «не было сына, который выказывал бы большее почтение своей матери за всю свою жизнь». Королева заботилась не только о здоровье своего первенца, не отходила от его постели во время болезней, но и оказывала большое влияние на его нравственное воспитание.
История сохранила несколько противоречивых характеристик королевы Анны. Ее политический оппонент, кардинал де Рец, писал о ней весьма нелицеприятно и зло: «В ней было больше язвительности, чем высокомерия, больше высокомерия, чем величия, она была скорее манерна, чем глубока, скорее неумела с деньгами, чем щедра, скорее привязчива, чем страстна, скорее несгибаема, чем горда, дольше помнила обиды, чем добрые дела, она в большей степени хотела выглядеть благочестивой, чем была ею, она была скорее упряма, чем тверда, скорее посредственна, чем талантлива». А вот живший долго при дворе герцог де Ларошфуко, напротив, считал, что «она была очень хороша собой, добра, нежна и очень галантна; в ней не было ничего фальшивого – ни в характере, ни в уме. Она отличалась большой добродетелью». Действительно, будучи очень набожным человеком, Анна Австрийская не пропускала ни одного поста или большого религиозного праздника, постоянно навещала монастыри, где еженедельно причащалась. К такой же регулярности в исполнении религиозных обрядов она с детства и на всю жизнь приучила и Людовика. Внушая сыну чувство королевского достоинства, она в то же время старалась не избаловать его и была с ним достаточно строга. Когда однажды девятилетний мальчуган от каприза перешел к дерзости, королева разгневалась и сказала: «Я вам покажу, что у вас нисколько нет власти, а у меня она есть! Уже давно вас не секли!» Людовик тут же бросился перед ней на колени и попросил прощения. Даже будучи взрослым человеком и полновластным правителем страны, он по-прежнему побаивался упреков матушки за свои амурные похождения. Ее мучительную смерть от рака груди в начале 1666 года Людовик пережил как огромное горе.
По традиции того времени забота и воспитание мальчика до семи лет находились в основном в женских руках. С 1643 года он жил вместе с матерью в Пале-Рояле, в очень простой и скромной обстановке. А как только ему исполнилось семь лет, за воспитание и образование наследника взялись мужчины. Для этого ему был назначен специальный наставник. Им стал крестный отец Людовика, кардинал Мазарини, подбиравший дофину учителей и следивший за его обучением. Король и его брат Филипп учились по руководствам, составленным для них литератором и эрудитом Ламот-Левейе. Они получили основы географии, риторики, морали, экономики, политики, логики, физики. Воспитателями не были обойдены и такие предметы, как этикет и культура общения. Наряду с уроками танцев, верховой езды и фехтования Людовика обучали музыке: он научился играть на лютне, клавесине, а благодаря Мазарини пристрастился к игре на гитаре. Вместе с тем в программе обучения короля почти отсутствовали естественные науки, не был он знаком и с правоведением, философией, теологией и т. п.
В ожидании родов королева поселилась в Сен-Жерменской резиденции, в пригороде Парижа. В то время мост через Сену в том месте отсутствовал, и для оповещения о предстоящем событии на ее левом берегу поставили часовых, которым велели наблюдать за окнами королевской спальни и передавать знаками известия. Если королева родит дочь, то они должны были встать по стойке смирно, сложив руки на груди крест-накрест, если сына – кричать от радости и махать шляпами. 5 сентября в полдень их ликующие крики были услышаны на противоположном берегу Сены, и по живому телеграфу, расставленному вдоль дороги, радостная весть быстро донеслась до Парижа.
По случаю рождения наследника французского трона два дня палили пушки, бил большой дворцовый колокол и колокол на Самаритянской башне, по всей столице были бесплатно выставлены бочки с вином, накрыты столы, а у городской ратуши устроен фейерверк. По улицам разъезжали торжественные колесницы с музыкантами, которые играли веселые песни, а на площадях при свете факелов актеры разыгрывали комедии. Так Париж приветствовал маленького дофина, которого называли богоданным ребенком. Известный астролог Томазо Кампанелла составил гороскоп будущего короля. В нем говорилось: «Этот младенец будет горд и расточителен, как Генрих IV. Он будет иметь много забот и трудов во время своего царствования. Царствование его будет продолжительно и в некоторой степени счастливо, но кончина его будет несчастна и повлечет за собой большие беспорядки в религии и государстве». Это был тот редкий случай, когда почти все, предсказанное астрологом, сбылось…
Королевский первенец радовал родителей и двор своей жаждой жизни: он родился с двумя молочными зубами и обладал завидным аппетитом. В раннем детстве этот голубоглазый и краснощекий малыш с золотистыми кудряшками был похож на ангелочка. Он рос очень подвижным и любознательным ребенком. Но на людях мальчик старался не проявлять присущей ему ребячливости и был серьезен не по годам. К примеру, вот какой портрет десятилетнего дофина составил венецианский посол: «Красота, спокойствие и важность придают совершенство его внешности, его лицо являет серьезность и строгость. Меланхолия властвует над ним в том возрасте, который обычно полон живости». Уже тогда в будущем короле проявлялась черта, о которой впоследствии напишет его наставник, кардинал Мазарини: «Он будет великим королем: он никогда не говорит то, что думает».
По правилам дворцового этикета, дофин начал исполнять официальные обязанности наследника престола… сразу же после рождения. Уже 6 сентября младенец давал в своих покоях «аудиенцию» делегатам Парижского парламента. Присутствовавший на ней генеральный прокурор Матье Моле рассказывал, что королевский отпрыск возлежал под большим балдахином из вышитого цветами белого Дамаска на белой шелковой подушке, которую держала его няня. Перед его ложем находилась большая балюстрада, так что наследника престола можно было лицезреть лишь с двадцати шагов. Няня дофина сказала, что он открыл глаза, чтобы видеть своих верных слуг.
Маленький дофин буквально купался в родительской любви. Несмотря на рождение в 1640 году второго сына, Филиппа, ставшего впоследствии герцогом Анжуйским и Орлеанским, основное внимание король и королева уделяли своему первенцу. К сожалению, отец занимался его воспитанием недолго, он умер в 1643 году, когда сыну исполнилось всего пять лет. Мальчик вряд ли хорошо помнил его. Тем не менее несколько романтизированный образ отца остался в памяти будущего короля на всю жизнь и служил ему примером для подражания. Несмотря на то что для Людовика XIV был не приемлем стиль отцовского правления, при котором государственные дела всецело доверялись первому министру, он уважал его за то, что большую часть своей жизни тот провел на поле брани. Благодаря походной жизни Людовик XIII обладал многими «экстремальными» для монарха навыками: сам заправлял свою постель, был неприхотлив в еде и даже слыл неплохим кулинаром. А еще старый король был страстным охотником, и это увлечение не мог не унаследовать его сын. Не случайно, возводя потом свою резиденцию в Версале, Людовик XIV велел обновить маленький охотничий домик отца, сделав его центром нового дворцового ансамбля. Многое унаследовал сын и из отцовского характера: был по натуре таким же углубленным в себя, склонным к скрытности и сдержанности во внешнем проявлении чувств. Видимо, именно этой глубинной связью отца и сына было продиктовано последнее желание Людовика XIV, чтобы его сердце было похоронено рядом с сердцем его отца, Людовика XIII.
Что касается отношения дофина к Анне Австрийской, то, по словам Ш. Перро, «не было сына, который выказывал бы большее почтение своей матери за всю свою жизнь». Королева заботилась не только о здоровье своего первенца, не отходила от его постели во время болезней, но и оказывала большое влияние на его нравственное воспитание.
История сохранила несколько противоречивых характеристик королевы Анны. Ее политический оппонент, кардинал де Рец, писал о ней весьма нелицеприятно и зло: «В ней было больше язвительности, чем высокомерия, больше высокомерия, чем величия, она была скорее манерна, чем глубока, скорее неумела с деньгами, чем щедра, скорее привязчива, чем страстна, скорее несгибаема, чем горда, дольше помнила обиды, чем добрые дела, она в большей степени хотела выглядеть благочестивой, чем была ею, она была скорее упряма, чем тверда, скорее посредственна, чем талантлива». А вот живший долго при дворе герцог де Ларошфуко, напротив, считал, что «она была очень хороша собой, добра, нежна и очень галантна; в ней не было ничего фальшивого – ни в характере, ни в уме. Она отличалась большой добродетелью». Действительно, будучи очень набожным человеком, Анна Австрийская не пропускала ни одного поста или большого религиозного праздника, постоянно навещала монастыри, где еженедельно причащалась. К такой же регулярности в исполнении религиозных обрядов она с детства и на всю жизнь приучила и Людовика. Внушая сыну чувство королевского достоинства, она в то же время старалась не избаловать его и была с ним достаточно строга. Когда однажды девятилетний мальчуган от каприза перешел к дерзости, королева разгневалась и сказала: «Я вам покажу, что у вас нисколько нет власти, а у меня она есть! Уже давно вас не секли!» Людовик тут же бросился перед ней на колени и попросил прощения. Даже будучи взрослым человеком и полновластным правителем страны, он по-прежнему побаивался упреков матушки за свои амурные похождения. Ее мучительную смерть от рака груди в начале 1666 года Людовик пережил как огромное горе.
По традиции того времени забота и воспитание мальчика до семи лет находились в основном в женских руках. С 1643 года он жил вместе с матерью в Пале-Рояле, в очень простой и скромной обстановке. А как только ему исполнилось семь лет, за воспитание и образование наследника взялись мужчины. Для этого ему был назначен специальный наставник. Им стал крестный отец Людовика, кардинал Мазарини, подбиравший дофину учителей и следивший за его обучением. Король и его брат Филипп учились по руководствам, составленным для них литератором и эрудитом Ламот-Левейе. Они получили основы географии, риторики, морали, экономики, политики, логики, физики. Воспитателями не были обойдены и такие предметы, как этикет и культура общения. Наряду с уроками танцев, верховой езды и фехтования Людовика обучали музыке: он научился играть на лютне, клавесине, а благодаря Мазарини пристрастился к игре на гитаре. Вместе с тем в программе обучения короля почти отсутствовали естественные науки, не был он знаком и с правоведением, философией, теологией и т. п.