Страница:
Пустая рюмка вновь легла на ладонь, хрусталь согрелся, прильнул к пальцам. Человек потянулся к бутылке, но, пересилив себя, достал новую папиросу. Хрусталь негромко ударил по столешнице. Нет, один пить не будет, подождет. За дверью тихо, коридор пуст, забывший его город спит, но что-то должно произойти. Мир, в котором Ричард Грай прожил последние четверть века, был рационален до скуки и столь же логичен. Людям, его обитателям, полагалась рождаться, делать глупости и умирать. Несколько пуль в упор из магазинного карабина Mauser 98k – вполне достаточный повод. В серо-черном мире нет места бразильскому кораблю «Текора», его вечерним пассажирам, как и ему самому, нынешнему. Но случившееся – тоже реальность, значит, кладбище не пустое, тишина за дверью обманчива, и он не напрасно ждет, вынимая из коробки одну папиросу за другой.
Тишина обволакивала, лишала сил, точно бездонный омут. На малый миг он сумел вынырнуть, хлебнуть свежего живого воздуха, уцепиться взглядом за неясный контур потерянной реальности. И теперь его влекло обратно, в безмолвие, в безвидность. Тишина казалась гладкой и скользкой, не уцепишься, не ухватишь. Тихо, тихо… Колокол уже отзвонил, эхо замерло, последние отзвуки растворились в бесконечном пространстве.
Бывший штабс-капитан, отогнав наваждение, прикрыл веки и представил себе черный экран монитора. Enter! Тьма исчезла, сменившись сверкающим серебристым соцветием Мультиверса – бесконечной Вселенной Эверетта [15]. Простенькая трехмерная модель, грубый эскиз. Древо миров пульсировало, бесшумно выбрасывая новые отростки, разрасталось, заполняло все видимое пространство. Всего лишь несколько мгновений бесконечной вечно длящейся жизни…
Немудреную програмку написал его хороший знакомый, попытавшийся изобразить мир за пределами привычных измерений. Получилось красиво, но не слишком убедительно. В Эвереттовой реальности, если она действительно существует, Древо миров ветвится с непредставимой скоростью, число ветвей-вариантов невозможно ни отобразить, ни представить. И все-таки движущаяся картинка ему нравилась. Бесконечность представлялась зримой и доступной, достаточно подвести послушную «мышку» к нужной «ветке» и слегка нажать на правую клавишу. Или просто протянуть руку. Возможно, именно так смотрели шкиперы, современники Колумба, на тщательно вычерченные карты мира с загадочной Землей Семи Островов и бескрайним Южным материком. Вот они, рядом, только коснись пальцем!..
Видение ушло, вновь сменившись угольной чернотой. Мир, в котором довелось жить, стал казаться гигантским черным терриконом, погребальным курганом. Где-то там, за десятками метров тяжелой дымящейся породы – сверкающее небо с серебристым Древом миров. Не увидеть, не дотянуться, даже рукой не шевельнуть. Вспомнились собственные слова о том, что практическая эвереттика [16] – самая безопасная из экспериментальных наук. Всего лишь сон. Что может случиться с человеком во сне? Теперь, под тяжестью черного террикона, он узнал ответ. Да, сон – это всего лишь сон, даже если он неотличим от реальности. Но сон бывает и вечным.
Все-таки он задремал, прямо в кресле, склонив голову набок и чуть приоткрыв рот. Комнату бывший штабс-капитан по-прежнему видел, но стены отступили куда-то вдаль, исчез потолок, сменившись густым белым туманом. Зато появился коридор – длинная черная штольня, освещенная шахтерскими лампами. Неровный желтый огонь, густые тени.
Шаги!
Сначала еле различимые, где-то у края реальности, похожие на отзвук весенней капели, затем громкие, гулкие, бившие тяжелым безжалостным молотом. Он попытался разглядеть того, кто шел к нему из самых глубин мира, но коридор-штольня был по-прежнему пуст. Лишь тени сгустились, и лампы-«коногонки», теряя свет, начали гаснуть одна за другой.
Шаги, шаги… Ближе, ближе, ближе.
В дверь постучали. Три удара – несмелых, даже робких. Все еще не проснувшись, Ричард Грай удивился и даже был слегка разочарован. Так не стучится Командор, так не стучится Судьба. Им незачем смущенно прикасаться костяшками к крашенному дереву.
Тук… тук… тук…
Бывший штабс-капитан открыл глаза, провел ладонью по лицу, попытавшись сообразить, куда положил пистолет. Успел удивиться, окинуть взглядом незнакомую комнату…
– Рич! Ты здесь, Рич?
…Наконец он вспомнил все – и вновь удивился. Он ждал Судьбу, Командора, Хозяина этого мира – или хотя бы их вестника. В дверях же стоял невысокий круглолицый человечек в светлом костюме, с плащом, переброшенным через левую руку, и тяжелым портфелем в правой. Черные вьющиеся волосы выбивались из-под шляпы, темные испуганные глаза смотрели куда-то в сторону, на левом ботинке развязался шнурок. Поздний гость выглядел настолько неуверенным, даже жалким, что, казалось, он, пробормотав невнятные извинения, сейчас попятится обратно в коридор, исчезнет, растворившись в неясном сумраке.
– Здравствуй, Деметриос! Как видишь, я здесь. Заходи!..
Неуверенность сменилась страхом. Портфель с легким стуком опустился на паркет. Гость сорвал с головы шляпу, пригладил волосы.
– Значит, это все-таки ты, Рич.
Страх исчез. Черные, словно залитые маслом глаза взглянули внимательно и холодно. Яркие пухлые губы еле заметно улыбнулись.
– У тебя коньяк на столе. Кого-то ждал?
Бывший штабс-капитан нашел в себе силы усмехнуться в ответ.
– Было несколько вариантов, но чемпионом стал ты. У тебя есть хорошее качество, Деметриос, ты умеешь удивлять. Как это тебе удается?
Вновь смущенный взгляд. Ботинок с незавязанным шнурком скользнул по паркету.
– Ну, ты же меня знаешь, Рич!..
Крупный план
Часть вторая
Общий план
Тишина обволакивала, лишала сил, точно бездонный омут. На малый миг он сумел вынырнуть, хлебнуть свежего живого воздуха, уцепиться взглядом за неясный контур потерянной реальности. И теперь его влекло обратно, в безмолвие, в безвидность. Тишина казалась гладкой и скользкой, не уцепишься, не ухватишь. Тихо, тихо… Колокол уже отзвонил, эхо замерло, последние отзвуки растворились в бесконечном пространстве.
Бывший штабс-капитан, отогнав наваждение, прикрыл веки и представил себе черный экран монитора. Enter! Тьма исчезла, сменившись сверкающим серебристым соцветием Мультиверса – бесконечной Вселенной Эверетта [15]. Простенькая трехмерная модель, грубый эскиз. Древо миров пульсировало, бесшумно выбрасывая новые отростки, разрасталось, заполняло все видимое пространство. Всего лишь несколько мгновений бесконечной вечно длящейся жизни…
Немудреную програмку написал его хороший знакомый, попытавшийся изобразить мир за пределами привычных измерений. Получилось красиво, но не слишком убедительно. В Эвереттовой реальности, если она действительно существует, Древо миров ветвится с непредставимой скоростью, число ветвей-вариантов невозможно ни отобразить, ни представить. И все-таки движущаяся картинка ему нравилась. Бесконечность представлялась зримой и доступной, достаточно подвести послушную «мышку» к нужной «ветке» и слегка нажать на правую клавишу. Или просто протянуть руку. Возможно, именно так смотрели шкиперы, современники Колумба, на тщательно вычерченные карты мира с загадочной Землей Семи Островов и бескрайним Южным материком. Вот они, рядом, только коснись пальцем!..
Видение ушло, вновь сменившись угольной чернотой. Мир, в котором довелось жить, стал казаться гигантским черным терриконом, погребальным курганом. Где-то там, за десятками метров тяжелой дымящейся породы – сверкающее небо с серебристым Древом миров. Не увидеть, не дотянуться, даже рукой не шевельнуть. Вспомнились собственные слова о том, что практическая эвереттика [16] – самая безопасная из экспериментальных наук. Всего лишь сон. Что может случиться с человеком во сне? Теперь, под тяжестью черного террикона, он узнал ответ. Да, сон – это всего лишь сон, даже если он неотличим от реальности. Но сон бывает и вечным.
Все-таки он задремал, прямо в кресле, склонив голову набок и чуть приоткрыв рот. Комнату бывший штабс-капитан по-прежнему видел, но стены отступили куда-то вдаль, исчез потолок, сменившись густым белым туманом. Зато появился коридор – длинная черная штольня, освещенная шахтерскими лампами. Неровный желтый огонь, густые тени.
Шаги!
Сначала еле различимые, где-то у края реальности, похожие на отзвук весенней капели, затем громкие, гулкие, бившие тяжелым безжалостным молотом. Он попытался разглядеть того, кто шел к нему из самых глубин мира, но коридор-штольня был по-прежнему пуст. Лишь тени сгустились, и лампы-«коногонки», теряя свет, начали гаснуть одна за другой.
Шаги, шаги… Ближе, ближе, ближе.
В дверь постучали. Три удара – несмелых, даже робких. Все еще не проснувшись, Ричард Грай удивился и даже был слегка разочарован. Так не стучится Командор, так не стучится Судьба. Им незачем смущенно прикасаться костяшками к крашенному дереву.
Тук… тук… тук…
Бывший штабс-капитан открыл глаза, провел ладонью по лицу, попытавшись сообразить, куда положил пистолет. Успел удивиться, окинуть взглядом незнакомую комнату…
– Рич! Ты здесь, Рич?
…Наконец он вспомнил все – и вновь удивился. Он ждал Судьбу, Командора, Хозяина этого мира – или хотя бы их вестника. В дверях же стоял невысокий круглолицый человечек в светлом костюме, с плащом, переброшенным через левую руку, и тяжелым портфелем в правой. Черные вьющиеся волосы выбивались из-под шляпы, темные испуганные глаза смотрели куда-то в сторону, на левом ботинке развязался шнурок. Поздний гость выглядел настолько неуверенным, даже жалким, что, казалось, он, пробормотав невнятные извинения, сейчас попятится обратно в коридор, исчезнет, растворившись в неясном сумраке.
– Здравствуй, Деметриос! Как видишь, я здесь. Заходи!..
Неуверенность сменилась страхом. Портфель с легким стуком опустился на паркет. Гость сорвал с головы шляпу, пригладил волосы.
– Значит, это все-таки ты, Рич.
Страх исчез. Черные, словно залитые маслом глаза взглянули внимательно и холодно. Яркие пухлые губы еле заметно улыбнулись.
– У тебя коньяк на столе. Кого-то ждал?
Бывший штабс-капитан нашел в себе силы усмехнуться в ответ.
– Было несколько вариантов, но чемпионом стал ты. У тебя есть хорошее качество, Деметриос, ты умеешь удивлять. Как это тебе удается?
Вновь смущенный взгляд. Ботинок с незавязанным шнурком скользнул по паркету.
– Ну, ты же меня знаешь, Рич!..
Крупный план
Эль-Джадира
Июль 1942 года
– Понимаешь, Рич, ни в одной из старых игр нет ходов по диагонали и взятия прыжком. Ну, это понятно, такой способ был уделом хищника. Прыжок, удар, добыча… Он встречается почти во всех средневековых «звериных» играх…
Я с опаской покосился на лежащую передо мной доску. Шахматы – не шахматы, нарды – не нарды. По желтому дереву – четкий контур креста. В верхней части палочки, обычные спички с отломанными головками. Четыре… шесть… Десять.
– А скандинавы придерживались мнения, что на доске все воины равны, поэтому никто не может убить другого в схватке один на один. Что еще за прыжки? Какое там «перешагнуть»? Ты сперва попробуй убей, а потом перешагивай! Двое на одного – это да, это понятно. А юлить и прыгать – пусть, вон, лиса юлит и прыгает.
В «Старой цитадели» этим вечером было людно. Большой заезд, ни одного свободного столика. У оркестра перерыв, можно говорить, не повышая голоса, поэтому арию Деметриоса слышно даже за соседними столиками. Никто, однако, даже не оборачивается. Привыкли!
– Некоторые пытаются свести шашечную манеру боя к воинской морали. Мол, шашка рубит «через голову» и, как солдат, перешагивает через поверженного врага. Но это же несерьезно, Рич!..
Я поглядел на доску и вновь пересчитал спички. Ровно десять – одинаковые, голые. Рука нащупала рюмку.
– Выпьем за то, что несерьезно, Деметриос! За политику, войну и женщин. За серьезное пить опасно.
Рюмку он взял левой рукой, не глядя, поднес ко рту, глотнул, моргнул недоуменно.
– Если это Фин-Шампань, то можешь дополнить свой список несерьезных вещей. Между прочим, немцы наложили секвестр на всю собственность «Курвуазье». Говорят, мол, старые запасы. Какие старые запасы в Африке? Но ты не отвлекайся. Так вот, игра называется «рёфскак» – «Лисьи шахматы». Она похожа на хнефатафл, но ещё более несимметричная…
Я покосился на желтый квадрат доски и в который уже раз не без изумления понял, что вся эта заумь Деметриосу и в самом деле нравится. Поначалу думалось, что хитрый грек-левантиец с вечно испуганными глазами просто нашел себе удачную маску. Фирма «Jeu Antique», главная контора в Лозанне, филиал в Касабланке. Шашки всех времен и народов, шахматы, нарды, таинственные «игры круга и креста» – и бестолковый надоедливый коммивояжер с тяжелым желтым портфелем. Шляпа прижата к груди, на лице – виноватая улыбка, заискивающий робкий взгляд. Нелегкая работа – продавать доску для хнефатафла или испанской «мельницы» голодным и злым эмигрантам!
А потом я сообразил, что Деметриосу это действительно по душе. Если у него, конечно, есть душа.
– В общем так… «Лиса» здесь одна, гвардия телохранителей отсутствует, а «гусей» огромное количество. Все они, как видишь, толпятся на одном краю доски…
Ноготь с аккуратным маникюром указал на обезглавленные спички.
– Считается, что эта игра появилась при попытке упростить хнефатафл. Но мне ближе другая версия. Представь, какой-нибудь ретивый викинг, гений хнефатафла, на пиру побился об заклад, что сможет одолеть любого соперника с полным набором фишек одним лишь «королём»! Конечно, речь шла о двух фигурках – «короля» и «воина»…
– Остынь, – посоветовал я. – Когда-нибудь тебя наверняка пристрелят, Деметриос. И не за твои подвиги, а именно за хнефатафл. Все уже поверили, что я собираюсь купить эту доску со спичками, так что можешь переходить к более скучным вещам.
Яркие губы обиженно дрогнули.
– Не доска, Рич, а «рёфскак», я же тебе говорил. Между прочим, она не продается. Это модель, я ее сам делал… В Касабланке аресты, Рич. Накрыли два транспорта со спиртным, шерстят арабов, по всем их лавочкам обыски. Аптеки пока не трогают, но, говорят, будет проверка всех документов, станут искать наркотики…
Встречаться в «Старой цитадели» я не любил. Шумно и опасно – огромный ресторан, казино, бар со шлюхами, спекулянты, торговцы гашишем и прочей здешней дрянью. Само собой, каждый третий – полицейский осведомитель. Тех, что в форме, тоже хватает, и за соседним столиком, и за тем, что у окна. Отдыхают служивые… Как ни крути, «Старая цитадель» – единственное приличное заведение во всем городе. В неприличные же, особенно те, что в порту или возле базара, лучше вообще не соваться. Да, место людное и слишком на виду, но с Деметриосом приходится общаться именно здесь. В «Старой цитадели» он завсегдатай, каждый свой приезд из Касабланки непременно отмечает в баре. Само собой, не забывая предлагать посетителям – контрабандистам и проституткам – свои раскрашенные деревянные доски.
Почти никто не принимает чернявого грека всерьез. Есть у человека талант!
– Но это не главное, Рич, о проверке ты и без меня узнаешь. Они накрыли «ковчег». Двенадцать человек, прямо при посадке. Говорят, взяли какого-то известного коммуниста, его искали по всему Марокко…
– Не так громко, – посоветовал я, отхлебнув из рюмки. – И не забывай тыкать пальцами в свои спички. Итак, второй «ковчег» подряд. До чего же доверчивый народ!
Деметриос качнул темными кудрями.
– Они не доверчивые, Рич, они… Им объяснили, что риска никакого нет, с полицией все договорено.
– И они, конечно же, хорошо заплатили. Деметриос, Деметриос, поистине грех продавать ближнего своего! Ты так не считаешь?
В ответ – быстрый испуганный взгляд.
– Я здесь совершенно ни при чем, Рич! Я просто… Просто рассказал тебе, по дружбе. Там, в Касабланке, есть человек, он это все организует. У многих эмигрантов нет другого выхода, сейчас идет замена пропусков…
Кажется, я его напугал. Значит, левантиец все-таки «при чем». Неудивительно, «ковчег» – это очень хороший доход. Едва ли чернявый упустил свой шанс и не подставил ладони. «Деньги» и «Деметриос» недаром пишутся с одной и той же буквы.
Из Марокко уезжали редко. У большинства попавших сюда не по своей воле просто не было средств. В Касабланке, а особенно здесь, в Эль-Джадире, жизнь все-таки не столь дорога, как в Испании и Португалии. Перебраться же за океан, в богоспасаемую Америку, могли лишь единицы. Но все-таки уехать пытались, особенно после того, как власти Виши всерьез взялись за наведение порядка. Порядок же был все тот же – «Новый», воспетый моим другом Львом Гершининым. Немецкая миссия в Касабланке всерьез взялась за поиск тех, кто сумел ускользнуть от гестапо. Французские власти тоже составляли свои списки, подчищая неблагонадежных. И, само собой, искали евреев, официально только среди эмигрантов, на практике же гребли всех подряд. Первых арестовывали, вторых отправляли «до выяснения» в Алжир. Оттуда еще никто не возвращался.
Выехать легально было практически невозможно, ни морем, ни по воздуху. Потому и появились «ковчеги», транспорты беглецов. Люди отдавали последние деньги за право сесть в катер, который должен достаивать их к стоящему за пределами территориальных вод «нейтралу». А дальше как повезет, куда повернет корабль – в Испанию, Португалию, Южную Америку. Мало кто задумывался, что станет делать в чужой стране, без денег и надежных документов. Смерть дышала в затылок.
И вот уже второй «ковчег» подряд стал ловушкой. В прошлый раз арестовали семерых, теперь – дюжину…
Отдохнувший оркестр врезал что-то веселое из контрабандного Глена Миллера. Прислушавшись, я не без удовольствия узнал «Chattanooga Choo Choo». Деметриос со вздохом принялся вынимать спички из доски.
– Между прочим, ты зря, – не без обиды заметил он. – «Лисьи шахматы» – игра очень интересная. И, кстати, поучительная. Помнишь сказку этих немцев, братьев Гримм? Лиса проголодалась и решила подкрепиться. Вышла, значит, на полянку, а там гуси. Она обрадовалась и говорит, что, мол, удачно попала, сейчас съем вас всех, одного за другим… Здесь, собственно…
– Давно тебя не видела, Рич! Не скучаешь без меня?
Платье в блестящей чешуе, запас неплохих духов пополам с потом, ухоженные руки в браслетах. На правой – змейка с зеленым глазком, на левой – золотая спираль в сверкающей крошке.
На лицо я смотреть не стал.
– Я тосковал без тебя, Марли. Вчера даже хотел застрелиться, но лень было сходить за патронами.
– Рич, ты совершенно безнадежен. – пальцы с кроваво-красными ногтями легли на мое плечо. – Но все равно я твоя навеки… Кстати, напоминаю, что мне нужны еще четыре эти штучки.
Наклонилась, коснулась щекой щеки. Сгинула.
– Эх! – безнадежно вздохнул грек, которого даже не удосужились заметить. Я подлил ему коньяку, улыбнулся.
– Не теряйся. С недавних пор наша звезда снизила расценки. Если захочешь, осчастливит прямо здесь, в тихом кабинете с проточной водой.
Деметриос, залпом опрокинув рюмку, поморщился.
– Рич, ты отвратительный циник. Тебе это еще не говорили?
– В последний раз – сегодня утром. А с Марли тебе все-таки лучше обождать, пока она закончит курс лечения. Осталось, как ты слышал, всего четыре укола. Я добрый циник, Деметриос, ампулы даю ей в долг. И это несмотря на то, что она каждую неделю пишет обо мне в комиссариат. Кстати, у нее хороший почерк.
– Марли тоже? – грек допил коньяк, взглянул горестно. – А такая красивая!
Он явно валял дурака, и я решил подыграть. Между «ковчегами» и тем, с чем этот пройдоха пришел, требовалась пауза.
– Деметриос, Деметриос! В нашем серо-черном мире все предают друг друга, но женщинам это сделать проще. Мужчины слишком высокого о себе мнения, поэтому часто не видят дальше собственного носа. Таких, излишне в себе уверенных, предают первыми. Причем заметь, не ради принципов и даже не ради, допустим, мести. Деньги и только деньги. Но и женщины чаще всего проигрывают. Деньги, увы, тоже могут не всё. Когда начинается минометный обстрел, это понимает даже самый безнадежный тупица.
Я открыл папиросную коробку и с удовольствием закурил, давая время собеседнику переварить только что услышанную мудрость. Оркестр по-прежнему играл Глена Миллера, плавно перейдя от «Чаттануги» к «Серенаде Солнечной долины». Фильм я смотрел слишком давно, чтобы помнить, но, кажется, героиней там была весьма наглая беженка из Норвегии. Тогда мне было совершенно все равно, а вот теперь сразу подумалось, чьими молитвами она сумела перебраться в разгар войны через океан. Такие молитвы обычным эмигрантам не по карману, если, конечно, не проплачиваются соответствующими службами.
– Ты сказал «серо-черный мир», Рич, – негромко проговорил Деметриос. – А каково жить в цветном?
Он тоже закурил, причем какую-то невероятную гадость. У грека нюх на скверный табак.
– Тебе бы там не понравилось. Представь себе негра – президента Северо-Американских Штатов и еврея в Елисейском дворце. А главный вопрос, занимающий умы, это права мужеложцев. Здесь лучше, Деметриос, поэтому я не спешу с отъездом… Не томи, выкладывай, с чем пришел, и не ерзай по стулу.
Ответом был наивный, чуть виноватый взгляд.
– О чем ты, Рич? Просто хотелось повидаться. Поговорить… Наша фирма, кстати, начала выпускать настоящее чудо – игру из древнего Шумера. Ее нашли в могиле тамошней царицы, вначале даже не поняли, что это. Я над ней три года работал. Очень трудно было понять, зачем нужна дополнительная клетка. Но я понял, Рич, понял! Мы сделали подарочный вариант, очень красивый…
– Заверни, – перебил я. – Можно даже два. Подарю соседу и одной бестолковой девице, чтобы от дурных мыслей отвлечь. Итак?
Он привстал, быстро осмотрелся, затушил папиросу.
– «Ковчеги» предал один человек, его называют Ночной Меркурий. Все, кто хочет уехать из Касабланки, попадают к нему. Некоторых он и в самом деле переправляет, а некоторых сдает. Это как в лотерее, кому повезет. А тех, кто пытается найти другой путь, его агенты сразу выдают полиции. Рич! Нескольким людям надо обязательно уехать, они заплатят хорошие деньги. Помоги!
– Ночной Меркурий, – повторил я. – Почти наверняка у этого мерзавца контакты не только с французской полицией, но и с немцами. Ты хочешь, чтобы я очень здорово рискнул, Деметриос?
Разогревшийся оркестр врезал «Kalamazoo».
Я с опаской покосился на лежащую передо мной доску. Шахматы – не шахматы, нарды – не нарды. По желтому дереву – четкий контур креста. В верхней части палочки, обычные спички с отломанными головками. Четыре… шесть… Десять.
– А скандинавы придерживались мнения, что на доске все воины равны, поэтому никто не может убить другого в схватке один на один. Что еще за прыжки? Какое там «перешагнуть»? Ты сперва попробуй убей, а потом перешагивай! Двое на одного – это да, это понятно. А юлить и прыгать – пусть, вон, лиса юлит и прыгает.
В «Старой цитадели» этим вечером было людно. Большой заезд, ни одного свободного столика. У оркестра перерыв, можно говорить, не повышая голоса, поэтому арию Деметриоса слышно даже за соседними столиками. Никто, однако, даже не оборачивается. Привыкли!
– Некоторые пытаются свести шашечную манеру боя к воинской морали. Мол, шашка рубит «через голову» и, как солдат, перешагивает через поверженного врага. Но это же несерьезно, Рич!..
Я поглядел на доску и вновь пересчитал спички. Ровно десять – одинаковые, голые. Рука нащупала рюмку.
– Выпьем за то, что несерьезно, Деметриос! За политику, войну и женщин. За серьезное пить опасно.
Рюмку он взял левой рукой, не глядя, поднес ко рту, глотнул, моргнул недоуменно.
– Если это Фин-Шампань, то можешь дополнить свой список несерьезных вещей. Между прочим, немцы наложили секвестр на всю собственность «Курвуазье». Говорят, мол, старые запасы. Какие старые запасы в Африке? Но ты не отвлекайся. Так вот, игра называется «рёфскак» – «Лисьи шахматы». Она похожа на хнефатафл, но ещё более несимметричная…
Я покосился на желтый квадрат доски и в который уже раз не без изумления понял, что вся эта заумь Деметриосу и в самом деле нравится. Поначалу думалось, что хитрый грек-левантиец с вечно испуганными глазами просто нашел себе удачную маску. Фирма «Jeu Antique», главная контора в Лозанне, филиал в Касабланке. Шашки всех времен и народов, шахматы, нарды, таинственные «игры круга и креста» – и бестолковый надоедливый коммивояжер с тяжелым желтым портфелем. Шляпа прижата к груди, на лице – виноватая улыбка, заискивающий робкий взгляд. Нелегкая работа – продавать доску для хнефатафла или испанской «мельницы» голодным и злым эмигрантам!
А потом я сообразил, что Деметриосу это действительно по душе. Если у него, конечно, есть душа.
– В общем так… «Лиса» здесь одна, гвардия телохранителей отсутствует, а «гусей» огромное количество. Все они, как видишь, толпятся на одном краю доски…
Ноготь с аккуратным маникюром указал на обезглавленные спички.
– Считается, что эта игра появилась при попытке упростить хнефатафл. Но мне ближе другая версия. Представь, какой-нибудь ретивый викинг, гений хнефатафла, на пиру побился об заклад, что сможет одолеть любого соперника с полным набором фишек одним лишь «королём»! Конечно, речь шла о двух фигурках – «короля» и «воина»…
– Остынь, – посоветовал я. – Когда-нибудь тебя наверняка пристрелят, Деметриос. И не за твои подвиги, а именно за хнефатафл. Все уже поверили, что я собираюсь купить эту доску со спичками, так что можешь переходить к более скучным вещам.
Яркие губы обиженно дрогнули.
– Не доска, Рич, а «рёфскак», я же тебе говорил. Между прочим, она не продается. Это модель, я ее сам делал… В Касабланке аресты, Рич. Накрыли два транспорта со спиртным, шерстят арабов, по всем их лавочкам обыски. Аптеки пока не трогают, но, говорят, будет проверка всех документов, станут искать наркотики…
Встречаться в «Старой цитадели» я не любил. Шумно и опасно – огромный ресторан, казино, бар со шлюхами, спекулянты, торговцы гашишем и прочей здешней дрянью. Само собой, каждый третий – полицейский осведомитель. Тех, что в форме, тоже хватает, и за соседним столиком, и за тем, что у окна. Отдыхают служивые… Как ни крути, «Старая цитадель» – единственное приличное заведение во всем городе. В неприличные же, особенно те, что в порту или возле базара, лучше вообще не соваться. Да, место людное и слишком на виду, но с Деметриосом приходится общаться именно здесь. В «Старой цитадели» он завсегдатай, каждый свой приезд из Касабланки непременно отмечает в баре. Само собой, не забывая предлагать посетителям – контрабандистам и проституткам – свои раскрашенные деревянные доски.
Почти никто не принимает чернявого грека всерьез. Есть у человека талант!
– Но это не главное, Рич, о проверке ты и без меня узнаешь. Они накрыли «ковчег». Двенадцать человек, прямо при посадке. Говорят, взяли какого-то известного коммуниста, его искали по всему Марокко…
– Не так громко, – посоветовал я, отхлебнув из рюмки. – И не забывай тыкать пальцами в свои спички. Итак, второй «ковчег» подряд. До чего же доверчивый народ!
Деметриос качнул темными кудрями.
– Они не доверчивые, Рич, они… Им объяснили, что риска никакого нет, с полицией все договорено.
– И они, конечно же, хорошо заплатили. Деметриос, Деметриос, поистине грех продавать ближнего своего! Ты так не считаешь?
В ответ – быстрый испуганный взгляд.
– Я здесь совершенно ни при чем, Рич! Я просто… Просто рассказал тебе, по дружбе. Там, в Касабланке, есть человек, он это все организует. У многих эмигрантов нет другого выхода, сейчас идет замена пропусков…
Кажется, я его напугал. Значит, левантиец все-таки «при чем». Неудивительно, «ковчег» – это очень хороший доход. Едва ли чернявый упустил свой шанс и не подставил ладони. «Деньги» и «Деметриос» недаром пишутся с одной и той же буквы.
Из Марокко уезжали редко. У большинства попавших сюда не по своей воле просто не было средств. В Касабланке, а особенно здесь, в Эль-Джадире, жизнь все-таки не столь дорога, как в Испании и Португалии. Перебраться же за океан, в богоспасаемую Америку, могли лишь единицы. Но все-таки уехать пытались, особенно после того, как власти Виши всерьез взялись за наведение порядка. Порядок же был все тот же – «Новый», воспетый моим другом Львом Гершининым. Немецкая миссия в Касабланке всерьез взялась за поиск тех, кто сумел ускользнуть от гестапо. Французские власти тоже составляли свои списки, подчищая неблагонадежных. И, само собой, искали евреев, официально только среди эмигрантов, на практике же гребли всех подряд. Первых арестовывали, вторых отправляли «до выяснения» в Алжир. Оттуда еще никто не возвращался.
Выехать легально было практически невозможно, ни морем, ни по воздуху. Потому и появились «ковчеги», транспорты беглецов. Люди отдавали последние деньги за право сесть в катер, который должен достаивать их к стоящему за пределами территориальных вод «нейтралу». А дальше как повезет, куда повернет корабль – в Испанию, Португалию, Южную Америку. Мало кто задумывался, что станет делать в чужой стране, без денег и надежных документов. Смерть дышала в затылок.
И вот уже второй «ковчег» подряд стал ловушкой. В прошлый раз арестовали семерых, теперь – дюжину…
Отдохнувший оркестр врезал что-то веселое из контрабандного Глена Миллера. Прислушавшись, я не без удовольствия узнал «Chattanooga Choo Choo». Деметриос со вздохом принялся вынимать спички из доски.
– Между прочим, ты зря, – не без обиды заметил он. – «Лисьи шахматы» – игра очень интересная. И, кстати, поучительная. Помнишь сказку этих немцев, братьев Гримм? Лиса проголодалась и решила подкрепиться. Вышла, значит, на полянку, а там гуси. Она обрадовалась и говорит, что, мол, удачно попала, сейчас съем вас всех, одного за другим… Здесь, собственно…
– Давно тебя не видела, Рич! Не скучаешь без меня?
Платье в блестящей чешуе, запас неплохих духов пополам с потом, ухоженные руки в браслетах. На правой – змейка с зеленым глазком, на левой – золотая спираль в сверкающей крошке.
На лицо я смотреть не стал.
– Я тосковал без тебя, Марли. Вчера даже хотел застрелиться, но лень было сходить за патронами.
– Рич, ты совершенно безнадежен. – пальцы с кроваво-красными ногтями легли на мое плечо. – Но все равно я твоя навеки… Кстати, напоминаю, что мне нужны еще четыре эти штучки.
Наклонилась, коснулась щекой щеки. Сгинула.
– Эх! – безнадежно вздохнул грек, которого даже не удосужились заметить. Я подлил ему коньяку, улыбнулся.
– Не теряйся. С недавних пор наша звезда снизила расценки. Если захочешь, осчастливит прямо здесь, в тихом кабинете с проточной водой.
Деметриос, залпом опрокинув рюмку, поморщился.
– Рич, ты отвратительный циник. Тебе это еще не говорили?
– В последний раз – сегодня утром. А с Марли тебе все-таки лучше обождать, пока она закончит курс лечения. Осталось, как ты слышал, всего четыре укола. Я добрый циник, Деметриос, ампулы даю ей в долг. И это несмотря на то, что она каждую неделю пишет обо мне в комиссариат. Кстати, у нее хороший почерк.
– Марли тоже? – грек допил коньяк, взглянул горестно. – А такая красивая!
Он явно валял дурака, и я решил подыграть. Между «ковчегами» и тем, с чем этот пройдоха пришел, требовалась пауза.
– Деметриос, Деметриос! В нашем серо-черном мире все предают друг друга, но женщинам это сделать проще. Мужчины слишком высокого о себе мнения, поэтому часто не видят дальше собственного носа. Таких, излишне в себе уверенных, предают первыми. Причем заметь, не ради принципов и даже не ради, допустим, мести. Деньги и только деньги. Но и женщины чаще всего проигрывают. Деньги, увы, тоже могут не всё. Когда начинается минометный обстрел, это понимает даже самый безнадежный тупица.
Я открыл папиросную коробку и с удовольствием закурил, давая время собеседнику переварить только что услышанную мудрость. Оркестр по-прежнему играл Глена Миллера, плавно перейдя от «Чаттануги» к «Серенаде Солнечной долины». Фильм я смотрел слишком давно, чтобы помнить, но, кажется, героиней там была весьма наглая беженка из Норвегии. Тогда мне было совершенно все равно, а вот теперь сразу подумалось, чьими молитвами она сумела перебраться в разгар войны через океан. Такие молитвы обычным эмигрантам не по карману, если, конечно, не проплачиваются соответствующими службами.
– Ты сказал «серо-черный мир», Рич, – негромко проговорил Деметриос. – А каково жить в цветном?
Он тоже закурил, причем какую-то невероятную гадость. У грека нюх на скверный табак.
– Тебе бы там не понравилось. Представь себе негра – президента Северо-Американских Штатов и еврея в Елисейском дворце. А главный вопрос, занимающий умы, это права мужеложцев. Здесь лучше, Деметриос, поэтому я не спешу с отъездом… Не томи, выкладывай, с чем пришел, и не ерзай по стулу.
Ответом был наивный, чуть виноватый взгляд.
– О чем ты, Рич? Просто хотелось повидаться. Поговорить… Наша фирма, кстати, начала выпускать настоящее чудо – игру из древнего Шумера. Ее нашли в могиле тамошней царицы, вначале даже не поняли, что это. Я над ней три года работал. Очень трудно было понять, зачем нужна дополнительная клетка. Но я понял, Рич, понял! Мы сделали подарочный вариант, очень красивый…
– Заверни, – перебил я. – Можно даже два. Подарю соседу и одной бестолковой девице, чтобы от дурных мыслей отвлечь. Итак?
Он привстал, быстро осмотрелся, затушил папиросу.
– «Ковчеги» предал один человек, его называют Ночной Меркурий. Все, кто хочет уехать из Касабланки, попадают к нему. Некоторых он и в самом деле переправляет, а некоторых сдает. Это как в лотерее, кому повезет. А тех, кто пытается найти другой путь, его агенты сразу выдают полиции. Рич! Нескольким людям надо обязательно уехать, они заплатят хорошие деньги. Помоги!
– Ночной Меркурий, – повторил я. – Почти наверняка у этого мерзавца контакты не только с французской полицией, но и с немцами. Ты хочешь, чтобы я очень здорово рискнул, Деметриос?
Разогревшийся оркестр врезал «Kalamazoo».
Часть вторая
Общий план
Эль-Джадира
Январь 1945 года
Касабланка сдалась войскам генерала Паттона 10 ноября 1942 года. На следующий день части 2-й бронетанковой дивизии вошли в Эль-Джадиру. Ричард Грай вместе с другими смотрел на неторопливо ползущие по мокрым улицам боевые машины. Дождь шел уже третий день, тротуары ощетинились зонтиками, веселые американские парни бесцеремонно разглядывали первую в их жизни завоеванную страну. Местные жители встречали чужаков спокойно, без страха, но и без всякой радости. Веселились эмигранты – шумно, истошно, порой до откровенной истерики. На мостовой лежал сорванный портрет маршала Петена. По городу их уже снимали, но чаще не выбрасывали, а прятали подальше. Все еще могло перемениться…
Бывший штабс-капитан воспринял происходящее без особых эмоций. История шла единственно верной дорогой, статисты в светлых касках прибыли вовремя, минута в минуту. Освободителями они не казались, да и не были. Что бы ни написали в новостных сводках и толстых научных трудах, правда проста и скучна. Одна страна вновь напала на другую, коварно, без объявления войны. Франции Виши сочувствовать не хотелось, но Ричард Грай слишком хорошо помнил, сколько раз защитники заокеанской демократии еще будут высаживаться на чужих берегах. Эти, по крайней мере, борются с нацизмом, однако от Эль-Джадиры до Берлина слишком далеко.
Поначалу в городе мало что изменилось – если не считать снятых портретов. Местные чиновники честно выжидали, пока оформится власть. Лишь в январе следующего, 1943, года в Эль-Джадиру прибыли представители Французского Национального комитета. Вместе с ними появились вездесущие англичане, сразу же направившие своих контролеров в порт. Из города никого не выпускали, а вскоре начались аресты. Здесь не было безумной вакханалии всеобщей мести, которой еще предстояло начаться в освобожденной Франции. Марокко никто не освобождал, немцев здесь не было, и даже наиболее усердные сторонники Виши вовсе не считали себя виноватыми. Самых заметных, конечно, сместили и задержали, но с остальными разбирались осторожно. Времена были зыбкими. В близкой Касабланке генерал Жиро приказал бросить за решетку тех, кто перед высадкой американцев пытался поднять восстание против «законной власти». Поэтому представители Национального комитета занимались лишь делами слишком очевидными. Из Французского Марокко депортировали и выдали немцам несколько сот человек, главным образом из числа беженцев. История была у всех на слуху, поэтому виновных требовалось предъявить в наикратчайший срок. Тогда заговорили и о «ковчегах». Шум подняли прежде всего коммунисты – в числе преданных беглецов оказались весьма заметные фигуры из их руководства.
Ричард Грай дважды давал показания следователю, но ничем толком помочь не смог. Ночной Меркурий не оставил свидетелей. Следователь обратил внимание на любопытную деталь. Беженцы, уже преданные и обреченные, отзывались о проводнике как о необыкновенно чутком и добром человеке, которому сразу хотелось верить. Среди тех, кого он выдал, были не только коммунисты, но и прочие «левые», а также несколько активных сторонников лондонского комитета. Следователь даже предположил, что Меркурий специально формировал обреченные группы, не включая туда обычных беженцев. Вероятно, предатель работал не на спецслужбы Виши и даже не на Гестапо, а на немецкую военную разведку.
В марте 1943 года турецкий гражданин Ричард Грай был награжден Медалью Сопротивления – бронзовым кругляшом со все тем же Лотарингским крестом.
– Да, Деметриос, я тебя знаю, – согласился бывший штабс-капитан.
Первую рюмку он даже не почувствовал, словно воды хлебнул. Поморщился, налил по новой… Гость, успевший лишь пригубить, молчал. Сесть не рискнул, только облокотился о спинку кресла.
– Считай, за мое возвращение выпили. За что пьем вторую, Деметриос? За верную дружбу?
Рюмка в руках грека еле заметно дрогнула. Тот, кто вернулся, заметив, негромко хохотнул:
– Одобряешь? Пей, яду я не подмешивал. Знаешь, Деметриос, из всех, с кем я в городе имел дела, ты один остался. Выводы делать пока не буду, но за нашу дружбу выпью.
– Да, за дружбу! – скороговоркой повторил гость, глотая коньяк. Закашлялся, долго мотал головой, наконец, отдышавшись, посмотрел прямо в глаза:
– Только ты, Рич, ошибаешься. В Эль-Джадире у тебя еще остались друзья. Одному из них уже доложили, что ты здесь.
Ричард Грай не стал переспрашивать. Деметриос заспешил, поставил рюмку на стол, повернулся к двери, где скучал оставленный портфель.
– Я… Я, собственно, чего пришел, Рич. Можно было и до утра подождать, но я решил, что это тебе понадобится…
Подтащив портфель, взгромоздил его в пустое кресло, моргнул темными глазами.
– Доставать?
Дождавшись нового кивка, долго копался в кармане, наконец, выудив маленький стальной ключ, наклонился к замку. Легкий, еле слышный щелчок. Из недр портфеля появился другой, много меньше. Дорогая черная кожа, застежки узорной меди.
– Я… Я не открывал! – теперь в голосе грека плавал страх. – Рич, честное слово! Я…
Бывший штабс-капитан покачал головой:
– Деметриос, Деметриос! Какая тебе разница, поверю я или нет? Странно лишь, что ты не бросил все это в море.
Гость помотал курчавой головой, словно отгоняя невидимую муху.
– Нет, Рич. Все были уверены, что ты погиб, в газете статью напечатали, в «Старой цитадели» повесили твой портрет. Но я знал: ты вернешься, что бы с тобой ни случилось. Даже если возвращаться придется на… на «Текоре».
Кажется, грек ждал, что его переспросят, но Ричард Грай промолчал. Деметриос, вновь заторопившись, полез в недра портфеля, достал тяжелую кожаную кобуру.
– Держи! Чистил каждую неделю. Держи!..
Отдав пистолет, облегченно вздохнул, смахнул со лба бисеринку пота.
– Мы в расчете, Рич, правда? Видишь, я все сохранил, принес сразу, как только узнал. Мне позвонили из порта. И… и не только мне. Но я решил прийти поскорее, подумал, что лучше тебя разбудить, чем… чем…
Ричард Грай понимал, что грек лжет. Боится, потеет от страха, но все равно продолжает врать. Ему не звонили из порта. Точнее, могли позвонить, но портфель, спрятанный не здесь, а в Касабланке, Деметриос привез заранее. Значит, действительно знал. Тот, чьею волею бывший штабс-капитан оказался на борту корабля-призрака, озаботился и этим. Отсюда и страх. Всезнающий любитель настольных игр, конечно же, докопался до того, что случилось в горах департамента Верхняя Савойя. Может, и в самом прямом смысле – нанял копачей, разорил могилу, пересчитал дыры от пуль на окровавленном френче. Сколько их все-таки было? Три или четыре?
Голос колокола слышали многие, но только чернявый грек понял, кто вернулся в слишком поздний час.
Спросить? О таком не стоит, все равно не скажет. Но можно о другом.
Бывший штабс-капитан, убрав портфель подальше, положил кобуру на пустое кресло, шагнул вперед. Деметриос попятился, сглотнул. Ричард Грай улыбнулся.
– Хочешь убежать? Сейчас побежишь. Только давай уточним одну мелочь. Из порта позвонили в полицию. Кто там сейчас главный?
– Тот же, кто и раньше, – поспешно отозвался гость, перебираясь поближе к двери. – Даниэль Прюдом, он теперь капитан. Я же говорил, в Эль-Джадире у тебя еще остались друзья. Сейчас твой друг Даниэль – главный герой Сопротивления, его сам де Голль наградил… Я пойду?
Бывший штабс-капитан воспринял происходящее без особых эмоций. История шла единственно верной дорогой, статисты в светлых касках прибыли вовремя, минута в минуту. Освободителями они не казались, да и не были. Что бы ни написали в новостных сводках и толстых научных трудах, правда проста и скучна. Одна страна вновь напала на другую, коварно, без объявления войны. Франции Виши сочувствовать не хотелось, но Ричард Грай слишком хорошо помнил, сколько раз защитники заокеанской демократии еще будут высаживаться на чужих берегах. Эти, по крайней мере, борются с нацизмом, однако от Эль-Джадиры до Берлина слишком далеко.
Поначалу в городе мало что изменилось – если не считать снятых портретов. Местные чиновники честно выжидали, пока оформится власть. Лишь в январе следующего, 1943, года в Эль-Джадиру прибыли представители Французского Национального комитета. Вместе с ними появились вездесущие англичане, сразу же направившие своих контролеров в порт. Из города никого не выпускали, а вскоре начались аресты. Здесь не было безумной вакханалии всеобщей мести, которой еще предстояло начаться в освобожденной Франции. Марокко никто не освобождал, немцев здесь не было, и даже наиболее усердные сторонники Виши вовсе не считали себя виноватыми. Самых заметных, конечно, сместили и задержали, но с остальными разбирались осторожно. Времена были зыбкими. В близкой Касабланке генерал Жиро приказал бросить за решетку тех, кто перед высадкой американцев пытался поднять восстание против «законной власти». Поэтому представители Национального комитета занимались лишь делами слишком очевидными. Из Французского Марокко депортировали и выдали немцам несколько сот человек, главным образом из числа беженцев. История была у всех на слуху, поэтому виновных требовалось предъявить в наикратчайший срок. Тогда заговорили и о «ковчегах». Шум подняли прежде всего коммунисты – в числе преданных беглецов оказались весьма заметные фигуры из их руководства.
Ричард Грай дважды давал показания следователю, но ничем толком помочь не смог. Ночной Меркурий не оставил свидетелей. Следователь обратил внимание на любопытную деталь. Беженцы, уже преданные и обреченные, отзывались о проводнике как о необыкновенно чутком и добром человеке, которому сразу хотелось верить. Среди тех, кого он выдал, были не только коммунисты, но и прочие «левые», а также несколько активных сторонников лондонского комитета. Следователь даже предположил, что Меркурий специально формировал обреченные группы, не включая туда обычных беженцев. Вероятно, предатель работал не на спецслужбы Виши и даже не на Гестапо, а на немецкую военную разведку.
В марте 1943 года турецкий гражданин Ричард Грай был награжден Медалью Сопротивления – бронзовым кругляшом со все тем же Лотарингским крестом.
– Да, Деметриос, я тебя знаю, – согласился бывший штабс-капитан.
Первую рюмку он даже не почувствовал, словно воды хлебнул. Поморщился, налил по новой… Гость, успевший лишь пригубить, молчал. Сесть не рискнул, только облокотился о спинку кресла.
– Считай, за мое возвращение выпили. За что пьем вторую, Деметриос? За верную дружбу?
Рюмка в руках грека еле заметно дрогнула. Тот, кто вернулся, заметив, негромко хохотнул:
– Одобряешь? Пей, яду я не подмешивал. Знаешь, Деметриос, из всех, с кем я в городе имел дела, ты один остался. Выводы делать пока не буду, но за нашу дружбу выпью.
– Да, за дружбу! – скороговоркой повторил гость, глотая коньяк. Закашлялся, долго мотал головой, наконец, отдышавшись, посмотрел прямо в глаза:
– Только ты, Рич, ошибаешься. В Эль-Джадире у тебя еще остались друзья. Одному из них уже доложили, что ты здесь.
Ричард Грай не стал переспрашивать. Деметриос заспешил, поставил рюмку на стол, повернулся к двери, где скучал оставленный портфель.
– Я… Я, собственно, чего пришел, Рич. Можно было и до утра подождать, но я решил, что это тебе понадобится…
Подтащив портфель, взгромоздил его в пустое кресло, моргнул темными глазами.
– Доставать?
Дождавшись нового кивка, долго копался в кармане, наконец, выудив маленький стальной ключ, наклонился к замку. Легкий, еле слышный щелчок. Из недр портфеля появился другой, много меньше. Дорогая черная кожа, застежки узорной меди.
– Я… Я не открывал! – теперь в голосе грека плавал страх. – Рич, честное слово! Я…
Бывший штабс-капитан покачал головой:
– Деметриос, Деметриос! Какая тебе разница, поверю я или нет? Странно лишь, что ты не бросил все это в море.
Гость помотал курчавой головой, словно отгоняя невидимую муху.
– Нет, Рич. Все были уверены, что ты погиб, в газете статью напечатали, в «Старой цитадели» повесили твой портрет. Но я знал: ты вернешься, что бы с тобой ни случилось. Даже если возвращаться придется на… на «Текоре».
Кажется, грек ждал, что его переспросят, но Ричард Грай промолчал. Деметриос, вновь заторопившись, полез в недра портфеля, достал тяжелую кожаную кобуру.
– Держи! Чистил каждую неделю. Держи!..
Отдав пистолет, облегченно вздохнул, смахнул со лба бисеринку пота.
– Мы в расчете, Рич, правда? Видишь, я все сохранил, принес сразу, как только узнал. Мне позвонили из порта. И… и не только мне. Но я решил прийти поскорее, подумал, что лучше тебя разбудить, чем… чем…
Ричард Грай понимал, что грек лжет. Боится, потеет от страха, но все равно продолжает врать. Ему не звонили из порта. Точнее, могли позвонить, но портфель, спрятанный не здесь, а в Касабланке, Деметриос привез заранее. Значит, действительно знал. Тот, чьею волею бывший штабс-капитан оказался на борту корабля-призрака, озаботился и этим. Отсюда и страх. Всезнающий любитель настольных игр, конечно же, докопался до того, что случилось в горах департамента Верхняя Савойя. Может, и в самом прямом смысле – нанял копачей, разорил могилу, пересчитал дыры от пуль на окровавленном френче. Сколько их все-таки было? Три или четыре?
Голос колокола слышали многие, но только чернявый грек понял, кто вернулся в слишком поздний час.
Спросить? О таком не стоит, все равно не скажет. Но можно о другом.
Бывший штабс-капитан, убрав портфель подальше, положил кобуру на пустое кресло, шагнул вперед. Деметриос попятился, сглотнул. Ричард Грай улыбнулся.
– Хочешь убежать? Сейчас побежишь. Только давай уточним одну мелочь. Из порта позвонили в полицию. Кто там сейчас главный?
– Тот же, кто и раньше, – поспешно отозвался гость, перебираясь поближе к двери. – Даниэль Прюдом, он теперь капитан. Я же говорил, в Эль-Джадире у тебя еще остались друзья. Сейчас твой друг Даниэль – главный герой Сопротивления, его сам де Голль наградил… Я пойду?