Страница:
– У нас республика, – без особой гордости сообщил Келюс. – Пока, во всяком случае. Но наш Президент – он за демократию…
– Адвокатишки! – скривился барон. – Ну, да все равно, порадовали, господа, право!.. Но что же делать? Мне надо в Теплый Стан…
– Я дам вам письмо, – решил Лунин-старший. – Отнесете сегодня же по одному адресу, там вам все объяснят подробнее. Быть может, Институт заработает в ближайшие дни…
После завтрака Фрол с Келюсом отправились по магазинами, барон же, испросив у Лунина-старшего разрешения, обложился книгами, углубившись в штудирование Большой Советской энциклопедии. Старик сел за телефон. Когда часа через два приятели вернулись, Лунин-старший по-прежнему был в кабинете, причем явно не в лучшем настроении.
– Келюс, – обратился он к внуку несколько встревоженным тоном. – Что-то там случилось. Не могу дозвониться…
– Я схожу, – предложил Николай. – Погляжу на резидента большевистского подполья. Заодно барона провожу, а то он, того и гляди, влипнет.
– Со своими бомбами, елы! – согласился Фрол. – Серьезный мужик!
Келюс получил письмо в запечатанном конверте без адреса. Адрес было велено заучить наизусть. Лунин-младший почувствовал себя настоящим подпольщиком, лишь мысль, что подполье, как ни крути, большевистское, несколько портила удовольствие. Добираться оказалось недалеко, и решено было прогуляться пешком.
Барон шел по Столице в состоянии, напоминающем транс. Келюсу и Фролу то и дело приходилось поддерживать его, дабы бравый полковник не врезался в прохожих. Время от времени Корф застывал, увидев какое-нибудь из старинных зданий, и в глазах вспыхивал огонек узнавания. При виде красных звезд над Главной Крепостью полковника передернуло, и он пробормотал что-то о бесовских пентаграммах. Николай лишь пожимал плечами, убедившись, что подготовка шпионов нынче явно не на высоте.
«Явка» оказалась в самом центре, на тихой улице, где почти перед каждым подъездом стояла милицейская будка, оберегавшая жильцов от избытка всенародной любви. Дом, указанный дедом, был немного поскромнее, меры безопасности ограничивались лишь вахтером, поспешившим загородить путь. Келюс хотел объясниться, но внезапно барон, отстранив его, взял вахтера за ворот. Тот дернулся, захрипел, а затем покорно замер.
– Пшел вон, лакуза! – процедил Корф, и в ту же секунду проход оказался свободен.
На звонок никто не отвечал. Келюс позвонил еще раз, но безрезультатно. Наконец, когда Корф уже собирался врезать по двери ногой, послышалось легкое царапанье, и перепуганный голос прошелестел, спрашивая, кто им нужен.
– Вы нужны! – буркнул Келюс, которому вся эта конспирация успела порядочно надоесть. – Я Николай Лунин, у меня к вам письмо.
– Вы не Лунин! – взвизгнули за дверью. – Не обманывайте! Я знаю голос Николая Андреевича!..
– Фу ты! – сообразил Келюс. – Непонятливый, бином… Я внук Николая Андреевича.
– А… а как звали вашу бабушку? – недоверчиво вопросили из-за двери.
– Елена Константиновна, – отчеканил Лунин-младший. – Открывайте, бином, надоело!
Дверь скрипнула и отворилась. На пороге показался пожилой, весьма упитанного вида человек с всклокоченными волосами и царапиной на пухлой щеке. Несмотря на непрезентабельный вид, Николай сразу же узнал это лицо. Размноженное фотоспособом, оно много лет подряд украшало обложки журналов и обязательные иконостасы Слуг Народа в красных уголках. Бывший Слуга Народа почти не изменился, но вид у него был не величественный, как на портретах, а растерянный, даже испуганный.
– Это ты, Коленька? – забормотал он нечленораздельной скороговоркой. – Какой большой стал! Я тебя в последний раз видел лет двадцать назад… Заходите, товарищи, извините, что тут так… Мой телефон… И не только телефон…
То, что неприятности случились не только с телефоном, было ясно сразу. В квартире все стояло верх дном. Диван, разрезанный чьей-то безжалостной рукой, демонстрировал свое ватное нутро. Келюс покачал головой:
– Бандиты или госбезопасность?
– Нет-нет, – зашептал хозяин. – Хуже! Хуже, товарищи! Бывшая группа «Бета»! Черные куртки…
– Майор Волков? – Николай невольно вздрогнул.
– Да-да… Предатель!.. Они забрали все документы. Откуда им стало известно, ума не приложу! Телефон разбили… Я бы к соседям вышел, но Волков приказал сидеть дома…
– Ясно, – перебил его Лунин, соображая, что нужно немедленно возвращаться домой. – Вот письмо. Этого… товарища, – он кивнул на барона, – нужно переправить в Институт Тернема. Он связной.
– Вот как? – заинтересовался хозяин квартиры. – А какой Канал? Первый или второй?
– Кажется, второй, – вспомнил полковник. – Позвольте представиться: барон Корф.
– Очень приятно, товарищ… господин барон, – пролепетал хозяин. – Но разве Николай Андреевич не знает? Вчера поздно вечером банда Волкова ворвалась в Институт и похитила скантр…
– Что похитила? – изумился Келюс. – Скантр?
– Ну да, «Ядро». Теперь вся аппаратура выключена. Я думал, Николай Андреевич в курсе…
– Бежим! – прервал его Келюс, обращаясь к своим спутникам.
– Думаешь… – начал было Фрол, молча слушавший странный разговор. – Этот Волков…
– Бежим! – повторил Николай. – Скорее!..
…Дверь квартиры, запертая перед уходом, теперь была приоткрыта. Барон нахмурился и достал револьвер.
– Дед! – закричал Келюс, вбегая в квартиру. Следом за ним поспешили Корф с оружием наготове и дхар, ругавший себя за то, что не догадался взять у барона одну из его гранат.
– Дед! Дед! – звал Келюс, но отвечать было некому. Старый большевик Николай Андреевич Лунин лежал на пороге кабинета, сжимая в руке браунинг. В квартире все было перевернуто, мебель опрокинута, книги сброшены с полок…
Три серые папки исчезли без следа.
Глава 3. В кольце
– Адвокатишки! – скривился барон. – Ну, да все равно, порадовали, господа, право!.. Но что же делать? Мне надо в Теплый Стан…
– Я дам вам письмо, – решил Лунин-старший. – Отнесете сегодня же по одному адресу, там вам все объяснят подробнее. Быть может, Институт заработает в ближайшие дни…
После завтрака Фрол с Келюсом отправились по магазинами, барон же, испросив у Лунина-старшего разрешения, обложился книгами, углубившись в штудирование Большой Советской энциклопедии. Старик сел за телефон. Когда часа через два приятели вернулись, Лунин-старший по-прежнему был в кабинете, причем явно не в лучшем настроении.
– Келюс, – обратился он к внуку несколько встревоженным тоном. – Что-то там случилось. Не могу дозвониться…
– Я схожу, – предложил Николай. – Погляжу на резидента большевистского подполья. Заодно барона провожу, а то он, того и гляди, влипнет.
– Со своими бомбами, елы! – согласился Фрол. – Серьезный мужик!
Келюс получил письмо в запечатанном конверте без адреса. Адрес было велено заучить наизусть. Лунин-младший почувствовал себя настоящим подпольщиком, лишь мысль, что подполье, как ни крути, большевистское, несколько портила удовольствие. Добираться оказалось недалеко, и решено было прогуляться пешком.
Барон шел по Столице в состоянии, напоминающем транс. Келюсу и Фролу то и дело приходилось поддерживать его, дабы бравый полковник не врезался в прохожих. Время от времени Корф застывал, увидев какое-нибудь из старинных зданий, и в глазах вспыхивал огонек узнавания. При виде красных звезд над Главной Крепостью полковника передернуло, и он пробормотал что-то о бесовских пентаграммах. Николай лишь пожимал плечами, убедившись, что подготовка шпионов нынче явно не на высоте.
«Явка» оказалась в самом центре, на тихой улице, где почти перед каждым подъездом стояла милицейская будка, оберегавшая жильцов от избытка всенародной любви. Дом, указанный дедом, был немного поскромнее, меры безопасности ограничивались лишь вахтером, поспешившим загородить путь. Келюс хотел объясниться, но внезапно барон, отстранив его, взял вахтера за ворот. Тот дернулся, захрипел, а затем покорно замер.
– Пшел вон, лакуза! – процедил Корф, и в ту же секунду проход оказался свободен.
На звонок никто не отвечал. Келюс позвонил еще раз, но безрезультатно. Наконец, когда Корф уже собирался врезать по двери ногой, послышалось легкое царапанье, и перепуганный голос прошелестел, спрашивая, кто им нужен.
– Вы нужны! – буркнул Келюс, которому вся эта конспирация успела порядочно надоесть. – Я Николай Лунин, у меня к вам письмо.
– Вы не Лунин! – взвизгнули за дверью. – Не обманывайте! Я знаю голос Николая Андреевича!..
– Фу ты! – сообразил Келюс. – Непонятливый, бином… Я внук Николая Андреевича.
– А… а как звали вашу бабушку? – недоверчиво вопросили из-за двери.
– Елена Константиновна, – отчеканил Лунин-младший. – Открывайте, бином, надоело!
Дверь скрипнула и отворилась. На пороге показался пожилой, весьма упитанного вида человек с всклокоченными волосами и царапиной на пухлой щеке. Несмотря на непрезентабельный вид, Николай сразу же узнал это лицо. Размноженное фотоспособом, оно много лет подряд украшало обложки журналов и обязательные иконостасы Слуг Народа в красных уголках. Бывший Слуга Народа почти не изменился, но вид у него был не величественный, как на портретах, а растерянный, даже испуганный.
– Это ты, Коленька? – забормотал он нечленораздельной скороговоркой. – Какой большой стал! Я тебя в последний раз видел лет двадцать назад… Заходите, товарищи, извините, что тут так… Мой телефон… И не только телефон…
То, что неприятности случились не только с телефоном, было ясно сразу. В квартире все стояло верх дном. Диван, разрезанный чьей-то безжалостной рукой, демонстрировал свое ватное нутро. Келюс покачал головой:
– Бандиты или госбезопасность?
– Нет-нет, – зашептал хозяин. – Хуже! Хуже, товарищи! Бывшая группа «Бета»! Черные куртки…
– Майор Волков? – Николай невольно вздрогнул.
– Да-да… Предатель!.. Они забрали все документы. Откуда им стало известно, ума не приложу! Телефон разбили… Я бы к соседям вышел, но Волков приказал сидеть дома…
– Ясно, – перебил его Лунин, соображая, что нужно немедленно возвращаться домой. – Вот письмо. Этого… товарища, – он кивнул на барона, – нужно переправить в Институт Тернема. Он связной.
– Вот как? – заинтересовался хозяин квартиры. – А какой Канал? Первый или второй?
– Кажется, второй, – вспомнил полковник. – Позвольте представиться: барон Корф.
– Очень приятно, товарищ… господин барон, – пролепетал хозяин. – Но разве Николай Андреевич не знает? Вчера поздно вечером банда Волкова ворвалась в Институт и похитила скантр…
– Что похитила? – изумился Келюс. – Скантр?
– Ну да, «Ядро». Теперь вся аппаратура выключена. Я думал, Николай Андреевич в курсе…
– Бежим! – прервал его Келюс, обращаясь к своим спутникам.
– Думаешь… – начал было Фрол, молча слушавший странный разговор. – Этот Волков…
– Бежим! – повторил Николай. – Скорее!..
…Дверь квартиры, запертая перед уходом, теперь была приоткрыта. Барон нахмурился и достал револьвер.
– Дед! – закричал Келюс, вбегая в квартиру. Следом за ним поспешили Корф с оружием наготове и дхар, ругавший себя за то, что не догадался взять у барона одну из его гранат.
– Дед! Дед! – звал Келюс, но отвечать было некому. Старый большевик Николай Андреевич Лунин лежал на пороге кабинета, сжимая в руке браунинг. В квартире все было перевернуто, мебель опрокинута, книги сброшены с полок…
Три серые папки исчезли без следа.
Глава 3. В кольце
Тело старика уложили на диван. Ошеломленный случившимся Келюс сел рядом, глядя на восковое лицо деда, тем временем Фрол и полковник принялись осторожно осматривать квартиру. Барон тщательно исследовал дверь, линолеум в коридоре, оглядел браунинг, не без труда извлеченный из застывшей руки Николая Андреевича. Фрол бродил из комнаты в комнату, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.
– Их было трое, – заявил Корф, завершив осмотр. – Дверь не выламывали и не вскрывали отмычкой. Выходит, изнутри открыли?
– Тогда бы дед лежал у дверей, – Келюс с трудом встал и вышел в коридор.
– Однако же он успел взять пистолет, – продолжал барон. – Но так и не выстрелил…
– Осечка, – предположил дхар.
– Едва ли, – Корф вынул патроны и несколько раз нажал на спусковой крючок. – Осечка у браунинга?
– Милицию звать будем? – поинтересовался практичный Фрол. – Хотя, елы, что мы сможем объяснить?
– Ничего, – вздохнул Келюс. – И барона им предъявлять нельзя.
– Много пропало? – Корф все еще возился с пистолетом, то и дело недоуменно пожимая плечами.
– Нет, – покачал головой Лунин. – Почти ничего. Сволочи!..
Действительно, за исключением трех серых папок, письма, привезенного бароном, и нескольких фотографий из альбома, в квартире все было цело. «Пентакон» лежал, разбитый вдребезги, но пленка, спрятанная в ящике с инструментами, осталась нетронутой.
– Слушай, Француз, да объясни ты нам, – не выдержал Фрол. – Что все это значит?
– Партийные архивы, – неохотно ответил Лунин. – Дед хранил какие-то папки. И еще они взяли мои фотки – чтобы не спутать, видать… Ладно, приберем и вызовем «Скорую». Думаю, особых вопросов у них не будет. Эх, дед, дед!..
Скорбные хлопоты заняли много времени. Лишь поздно вечером, когда появилась возможность немного передохнуть, Фрол незаметно отозвал Лунина в сторону.
– Слышь, Француз, – зашептал он. – При бароне говорить не хотел. Эти, которые здесь были, они… Как бы, елы, сказать?
– Роботы? – в эту минуту Келюс не удивился бы даже боевым роботам.
– Да нет! – расстроился дхар. – Какие к шуту роботы? Это… Ну, мы их называем «ярты».
– Воин Фроат, давай-ка по порядку, – устало вздохнул Николай. – Кто это – «мы»? Кто такие «ярты»?
– Мы – это дхары. Ярты – это… Ну, не знаю. Это как у вас, русских, лешие, только хуже. В общем, Француз, я и сам в эту чепуху не очень верю, но у нас, понимаешь, есть такое чутье. Мы различаем зверей и людей не по запаху, а по… Вот, елы, слов нет!..
– По биополю, – подсказал Лунин. – Вроде, как австралийцы.
– Точно! – обрадовался дхар. – По следу в воздухе! У каждого – свой след. А у ярта – след особый, не такой, как у зверя или человека. Он, вроде, и не живой, и не мертвый…
– Ты уж прямо как чукча объясняешь, – поморщился Келюс. – Извини, Фроат, я понял. Так эти ярты – зомби, что ли?
– Зомби? – удивился дхар. – Которые по видухе? Нет, те просто мертвяки ходячие, а ярты – вроде как живые. У нас ими детей пугают. Говорят, у них красные лица…
– И черные куртки… – кивнул Лунин. – Знаешь, воин Фроат, похоже, мы все уже сдвинулись по фазе. А барон наш – не ярт?
– Не-а, не ярт. Только у него этот след, биополе который… Какой-то другой, будто на куски разорванный.
Келюс задумался, вновь вздохнул:
– Надоели мне эти тайны! Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!..
Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:
– Вот что, господа, а также товарищи и граждане!.. По-моему, пора объясниться. Влипли мы по крупному, но уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…
– Не-а, не уеду, – отозвался дхар. – Такие и дома достанут. Да и втроем, елы, веселее.
– Так вот. Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День – сами знаете…
Лунин, постаравшись быть точным, изложил все, от виденного в Белом Доме до соображений по объекту «Ядро».
– В спину нам били, – это точно. И Китаец этот… – согласился Фрол, чуть подумав. – Во дела выходят! А я и не знаю, чего сказать. Я ведь дхар, да только от дхаров, считай, ничего уже и не осталось. Старики померли, язык почти забыли. Меня хоть дед учил, он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это все было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было – убивали за такое. Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете!..
Смеяться, конечно, никто не стал. Фрол без особой охоты повторил то, что помнил о краснолицых яртах, а затем все поглядели на Корфа. Тот почесал затылок.
– Знаете, господа, не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы бы мне поверили охотнее…
– Ладно, Михаил, давайте попробую сам, – предложил Лунин. – Вы – разведчик, связной, потомок русских эмигрантов. Вас переправляют по секретному каналу, вроде той комнаты в Белом Доме. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?
– Нет же, нет! – с отчаянием в голосе воскликнул барон. – Я действительно курьер. Вначале тоже думал – линия связи, этакая дыра в пространстве… Только у нас тут вообще нет никакого посольства!..
– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.
– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка, за Германскую имею Владимира с мечами и две Анны. Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете звать санитаров, я готов!
Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая протаптывать петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова ранен. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который, ежели верить названию, занимался транспортными перевозками.
Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем барон открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них обычно сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек, другой, такой же немногословный, вручал полковнику запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.
В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы – в Харькове в эти дни стоял теплый май. Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из редких намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта – полковник уже знал, что его зовут Семеном – вдруг стал ругать большевиков, называя их почему-то «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь.
…Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, а незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…
– …Да, круто! – резюмировал Келюс. – Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров – адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…
– Нет, нет, Николай! – заволновался полковник. – Наш отдел курирует сам главком! А Макаров… Знаю я Пашку – ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…
– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать.
– И вправду, – поддержал Келюс. – У нас интереснее.
– Нет, господа, – покачал головой Корф. – Там мои друзья, а главное, та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать.
– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар. – Запрут в Кащенку, а то и чего похуже.
– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Буду искать скантр – пока не найду.
– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс. – Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная.
– Да-с, – понял Корф. – Например, дожить до утра. Если уже и браунинг осечку дает! На крайний случай бомбы имеются, правда, квартиру жаль…
– Бомбы, это, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся!..
– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?
– Да вроде… У тебя чеснок есть?
– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли!..
Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо что-то шепча на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.
Барон выбрал самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника – он негромко ругался, хмыкал и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как воздух застревает в горле – чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…
Дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого широкоплечего человека в короткой черной куртке. Лицо со странными светлыми глазами кривилось судорогой, яркие красные губы беззвучно шевелились… Словно во сне, ничего не соображая, Корф прицелился и нажал на спуск. Сухой щелчок – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.
Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф зажмурился и, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, выставив его перед собой, словно щит. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком окаменела… Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приоткрытая дверь напоминала о случившемся.
– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.
– Не подходите к двери! – прохрипел пересохшим горлом Корф.
– Ага! Вот, елы, меня тут не было.
Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, дхар прижался к стене и быстро прошел к двери.
– Надо же! – Фрол несколько раз провел руками по воздуху. – Сработало. Вот и не верь сказкам!..
Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.
– Ушли. Иди спать, барон. Больше не сунутся. Светает, елы…
– Однако, – выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в карман. – Интересно, оба мы ненормальные, или я один?
– Да нормальные мы, елы, – успокоил дхар. – Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне каждый вечер чеснок вешали и за порог – ни ногой. Так от этих хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или февральские волки…
– Сдаюсь! – быстро проговорил Корф. – Признаю себя Наполеоном и иду спать.
Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта. Но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.
На поминках людей было еще меньше. Кроме Николая, последнего из Луниных, и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских планок на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.
У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался барон. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил Модестович напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Лунину-внуку брать с полковника пример. Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь потом, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную – последнюю – пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.
…Ночью Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако незваные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес.
Наутро барон заявил, что не сделает и шага, пока не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, Фрол же, подумав, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после всего случившегося. Что касаемо дальнейшего, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, он не имел ни малейшего понятия.
Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Впрочем, против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч. Тот согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз полковник был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно занят другими делами. В ответ Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.
Келюс между тем решил вновь заглянуть к отставному Слуге Народа, дабы порасспросить его как следует. Вахтер при виде Лунина, поспешил очистить путь, но на этом удачи и кончились. Николай напрасно звонил у знакомой двери – открывать ему не собирались. Подумав, Келюс позвонил к соседям. Там сначала вообще не пожелали разговаривать, но после того, как Лунин намекнул, что он здесь по секретному партийному делу, его тут же впустили, угостили цейлонским чаем, после чего конспиративным шепотом рассказали, что все явки изменены, система связи будет заново установлена в ближайшее время, сосед же, отставной Слуга Народа, перенервничав после визита майора Волкова, отъехал в Крым на неопределенное время. Попытка расспросить о Волкове не дала особых результатов. Удалось лишь узнать, что тот возглавлял одно из подразделений спецотряда «Бета», а командовал всеми «черными куртками» некий подполковник Фраучи. Однако этот Фраучи был уволен из отряда еще полгода назад.
Тем временем Корф и Фрол, благополучно добравшись до Ваганькова, направились в старую церковь, стоявшую неподалеку от кладбищенских ворот. Шла служба. Фрол, успев бегло осмотреть храм, начал скучать, а Корф долго молился у иконы Казанской Богоматери. Затем барон взял дхара за руку и отвел в сторону.
– Не поверите, Фрол! – зашептал он. – Священник… Ей-богу, я не спятил. Это тот самый священник!
Фрол сочувственно взглянул на барона и предпочел промолчать.
– Да не спятил я! – горячо настаивал тот. – Точно он!
– Спроси, – пожал плечами дхар. – Так, мол, и так, елы, бывал я здесь о семнадцатом годе…
– И спрошу! – отрезал Корф.
После службы полковник, отозвав священника в сторону, принялся о чем-то оживленно с ним беседовать. Фрол, минуту выждав, решил подойти к ним, чтобы в случае необходимости спасти барона от кареты «Скорой». К его удивлению, Корф и священник, похоже, вполне понимали друг друга. Прислушавшись, дхар понял, что полковник не оплошал – сослался на фотографию из семейного архива. И не зря. Нынешний священник приходился внуком прежнему. Увлекшись, Михаил начал пересказывать запомнившуюся ему в 17-м проповедь. Фрол, дабы барона слишком не занесло, вспомнив о Варфоломее Кирилловиче, поинтересовался, не знает ли настоятель такого священника. Батюшка, как-то странно поглядел на дхара, ответил, что в Столице такого священника не знает, но весьма любопытствует, где и когда его собеседник встречал Варфоломея Кирилловича, как тот выглядел и что делал. Удивившись, дхар коротко поведал об их встрече в коридоре Белого Дома. Священник покивал головой, ничего не сказав, но благословил молодых людей с каким-то особым чувством.
Обратно шли пешком. Барон, воспользовавшись моментом, принялся расспрашивать Фрола о жизни страны в последние семьдесят лет. Дхар, проклиная тройку по истории, полученную в школе, пытался по мере сил отвечать, но порою сам становился в тупик. Корф, воодушевившись, принялся вслух мечтать о том, как, вернувшись в Добрармию, сумеет если не изменить ход истории, то по крайней мере доставить краснопузым изрядные хлопоты. Фрол, чьи мысли блуждали далеко от планов сокрушения «жидо-большевистских ратей», все же предположил, что нынешние большевики в свою очередь едва ли оставят своих предшественников без поддержки. Барон крепко задумался и замолчал.
– Их было трое, – заявил Корф, завершив осмотр. – Дверь не выламывали и не вскрывали отмычкой. Выходит, изнутри открыли?
– Тогда бы дед лежал у дверей, – Келюс с трудом встал и вышел в коридор.
– Однако же он успел взять пистолет, – продолжал барон. – Но так и не выстрелил…
– Осечка, – предположил дхар.
– Едва ли, – Корф вынул патроны и несколько раз нажал на спусковой крючок. – Осечка у браунинга?
– Милицию звать будем? – поинтересовался практичный Фрол. – Хотя, елы, что мы сможем объяснить?
– Ничего, – вздохнул Келюс. – И барона им предъявлять нельзя.
– Много пропало? – Корф все еще возился с пистолетом, то и дело недоуменно пожимая плечами.
– Нет, – покачал головой Лунин. – Почти ничего. Сволочи!..
Действительно, за исключением трех серых папок, письма, привезенного бароном, и нескольких фотографий из альбома, в квартире все было цело. «Пентакон» лежал, разбитый вдребезги, но пленка, спрятанная в ящике с инструментами, осталась нетронутой.
– Слушай, Француз, да объясни ты нам, – не выдержал Фрол. – Что все это значит?
– Партийные архивы, – неохотно ответил Лунин. – Дед хранил какие-то папки. И еще они взяли мои фотки – чтобы не спутать, видать… Ладно, приберем и вызовем «Скорую». Думаю, особых вопросов у них не будет. Эх, дед, дед!..
Скорбные хлопоты заняли много времени. Лишь поздно вечером, когда появилась возможность немного передохнуть, Фрол незаметно отозвал Лунина в сторону.
– Слышь, Француз, – зашептал он. – При бароне говорить не хотел. Эти, которые здесь были, они… Как бы, елы, сказать?
– Роботы? – в эту минуту Келюс не удивился бы даже боевым роботам.
– Да нет! – расстроился дхар. – Какие к шуту роботы? Это… Ну, мы их называем «ярты».
– Воин Фроат, давай-ка по порядку, – устало вздохнул Николай. – Кто это – «мы»? Кто такие «ярты»?
– Мы – это дхары. Ярты – это… Ну, не знаю. Это как у вас, русских, лешие, только хуже. В общем, Француз, я и сам в эту чепуху не очень верю, но у нас, понимаешь, есть такое чутье. Мы различаем зверей и людей не по запаху, а по… Вот, елы, слов нет!..
– По биополю, – подсказал Лунин. – Вроде, как австралийцы.
– Точно! – обрадовался дхар. – По следу в воздухе! У каждого – свой след. А у ярта – след особый, не такой, как у зверя или человека. Он, вроде, и не живой, и не мертвый…
– Ты уж прямо как чукча объясняешь, – поморщился Келюс. – Извини, Фроат, я понял. Так эти ярты – зомби, что ли?
– Зомби? – удивился дхар. – Которые по видухе? Нет, те просто мертвяки ходячие, а ярты – вроде как живые. У нас ими детей пугают. Говорят, у них красные лица…
– И черные куртки… – кивнул Лунин. – Знаешь, воин Фроат, похоже, мы все уже сдвинулись по фазе. А барон наш – не ярт?
– Не-а, не ярт. Только у него этот след, биополе который… Какой-то другой, будто на куски разорванный.
Келюс задумался, вновь вздохнул:
– Надоели мне эти тайны! Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!..
Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:
– Вот что, господа, а также товарищи и граждане!.. По-моему, пора объясниться. Влипли мы по крупному, но уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…
– Не-а, не уеду, – отозвался дхар. – Такие и дома достанут. Да и втроем, елы, веселее.
– Так вот. Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День – сами знаете…
Лунин, постаравшись быть точным, изложил все, от виденного в Белом Доме до соображений по объекту «Ядро».
– В спину нам били, – это точно. И Китаец этот… – согласился Фрол, чуть подумав. – Во дела выходят! А я и не знаю, чего сказать. Я ведь дхар, да только от дхаров, считай, ничего уже и не осталось. Старики померли, язык почти забыли. Меня хоть дед учил, он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это все было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было – убивали за такое. Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете!..
Смеяться, конечно, никто не стал. Фрол без особой охоты повторил то, что помнил о краснолицых яртах, а затем все поглядели на Корфа. Тот почесал затылок.
– Знаете, господа, не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы бы мне поверили охотнее…
– Ладно, Михаил, давайте попробую сам, – предложил Лунин. – Вы – разведчик, связной, потомок русских эмигрантов. Вас переправляют по секретному каналу, вроде той комнаты в Белом Доме. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?
– Нет же, нет! – с отчаянием в голосе воскликнул барон. – Я действительно курьер. Вначале тоже думал – линия связи, этакая дыра в пространстве… Только у нас тут вообще нет никакого посольства!..
– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.
– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка, за Германскую имею Владимира с мечами и две Анны. Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете звать санитаров, я готов!
Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая протаптывать петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова ранен. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который, ежели верить названию, занимался транспортными перевозками.
Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем барон открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них обычно сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек, другой, такой же немногословный, вручал полковнику запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.
В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы – в Харькове в эти дни стоял теплый май. Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из редких намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта – полковник уже знал, что его зовут Семеном – вдруг стал ругать большевиков, называя их почему-то «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь.
…Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, а незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…
– …Да, круто! – резюмировал Келюс. – Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров – адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…
– Нет, нет, Николай! – заволновался полковник. – Наш отдел курирует сам главком! А Макаров… Знаю я Пашку – ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…
– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать.
– И вправду, – поддержал Келюс. – У нас интереснее.
– Нет, господа, – покачал головой Корф. – Там мои друзья, а главное, та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать.
– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар. – Запрут в Кащенку, а то и чего похуже.
– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Буду искать скантр – пока не найду.
– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс. – Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная.
– Да-с, – понял Корф. – Например, дожить до утра. Если уже и браунинг осечку дает! На крайний случай бомбы имеются, правда, квартиру жаль…
– Бомбы, это, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся!..
– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?
– Да вроде… У тебя чеснок есть?
– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли!..
Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо что-то шепча на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.
Барон выбрал самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника – он негромко ругался, хмыкал и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как воздух застревает в горле – чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…
Дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого широкоплечего человека в короткой черной куртке. Лицо со странными светлыми глазами кривилось судорогой, яркие красные губы беззвучно шевелились… Словно во сне, ничего не соображая, Корф прицелился и нажал на спуск. Сухой щелчок – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.
Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф зажмурился и, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, выставив его перед собой, словно щит. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком окаменела… Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приоткрытая дверь напоминала о случившемся.
– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.
– Не подходите к двери! – прохрипел пересохшим горлом Корф.
– Ага! Вот, елы, меня тут не было.
Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, дхар прижался к стене и быстро прошел к двери.
– Надо же! – Фрол несколько раз провел руками по воздуху. – Сработало. Вот и не верь сказкам!..
Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.
– Ушли. Иди спать, барон. Больше не сунутся. Светает, елы…
– Однако, – выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в карман. – Интересно, оба мы ненормальные, или я один?
– Да нормальные мы, елы, – успокоил дхар. – Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне каждый вечер чеснок вешали и за порог – ни ногой. Так от этих хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или февральские волки…
– Сдаюсь! – быстро проговорил Корф. – Признаю себя Наполеоном и иду спать.
Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта. Но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.
На поминках людей было еще меньше. Кроме Николая, последнего из Луниных, и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских планок на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.
У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался барон. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил Модестович напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Лунину-внуку брать с полковника пример. Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь потом, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную – последнюю – пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.
…Ночью Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако незваные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес.
Наутро барон заявил, что не сделает и шага, пока не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, Фрол же, подумав, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после всего случившегося. Что касаемо дальнейшего, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, он не имел ни малейшего понятия.
Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Впрочем, против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч. Тот согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз полковник был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно занят другими делами. В ответ Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.
Келюс между тем решил вновь заглянуть к отставному Слуге Народа, дабы порасспросить его как следует. Вахтер при виде Лунина, поспешил очистить путь, но на этом удачи и кончились. Николай напрасно звонил у знакомой двери – открывать ему не собирались. Подумав, Келюс позвонил к соседям. Там сначала вообще не пожелали разговаривать, но после того, как Лунин намекнул, что он здесь по секретному партийному делу, его тут же впустили, угостили цейлонским чаем, после чего конспиративным шепотом рассказали, что все явки изменены, система связи будет заново установлена в ближайшее время, сосед же, отставной Слуга Народа, перенервничав после визита майора Волкова, отъехал в Крым на неопределенное время. Попытка расспросить о Волкове не дала особых результатов. Удалось лишь узнать, что тот возглавлял одно из подразделений спецотряда «Бета», а командовал всеми «черными куртками» некий подполковник Фраучи. Однако этот Фраучи был уволен из отряда еще полгода назад.
Тем временем Корф и Фрол, благополучно добравшись до Ваганькова, направились в старую церковь, стоявшую неподалеку от кладбищенских ворот. Шла служба. Фрол, успев бегло осмотреть храм, начал скучать, а Корф долго молился у иконы Казанской Богоматери. Затем барон взял дхара за руку и отвел в сторону.
– Не поверите, Фрол! – зашептал он. – Священник… Ей-богу, я не спятил. Это тот самый священник!
Фрол сочувственно взглянул на барона и предпочел промолчать.
– Да не спятил я! – горячо настаивал тот. – Точно он!
– Спроси, – пожал плечами дхар. – Так, мол, и так, елы, бывал я здесь о семнадцатом годе…
– И спрошу! – отрезал Корф.
После службы полковник, отозвав священника в сторону, принялся о чем-то оживленно с ним беседовать. Фрол, минуту выждав, решил подойти к ним, чтобы в случае необходимости спасти барона от кареты «Скорой». К его удивлению, Корф и священник, похоже, вполне понимали друг друга. Прислушавшись, дхар понял, что полковник не оплошал – сослался на фотографию из семейного архива. И не зря. Нынешний священник приходился внуком прежнему. Увлекшись, Михаил начал пересказывать запомнившуюся ему в 17-м проповедь. Фрол, дабы барона слишком не занесло, вспомнив о Варфоломее Кирилловиче, поинтересовался, не знает ли настоятель такого священника. Батюшка, как-то странно поглядел на дхара, ответил, что в Столице такого священника не знает, но весьма любопытствует, где и когда его собеседник встречал Варфоломея Кирилловича, как тот выглядел и что делал. Удивившись, дхар коротко поведал об их встрече в коридоре Белого Дома. Священник покивал головой, ничего не сказав, но благословил молодых людей с каким-то особым чувством.
Обратно шли пешком. Барон, воспользовавшись моментом, принялся расспрашивать Фрола о жизни страны в последние семьдесят лет. Дхар, проклиная тройку по истории, полученную в школе, пытался по мере сил отвечать, но порою сам становился в тупик. Корф, воодушевившись, принялся вслух мечтать о том, как, вернувшись в Добрармию, сумеет если не изменить ход истории, то по крайней мере доставить краснопузым изрядные хлопоты. Фрол, чьи мысли блуждали далеко от планов сокрушения «жидо-большевистских ратей», все же предположил, что нынешние большевики в свою очередь едва ли оставят своих предшественников без поддержки. Барон крепко задумался и замолчал.