Валентинов Андрей. Печать на сердце твоем (Ория - 3)

Валентинов Андрей
Печать на сердце твоем (Ория - 3)

   Валентинов Андрей
   Печать на сердце твоем: Ория.3
   ПРОЛОГ
   Мертвые молчали, раненых унесли, а у живых не оставалось сил для разговоров. Где-то вдали слышались крики, ржание обезумевших лошадей, но здесь, над Четырьмя Полями, над истоптанным в черную грязь снегом, повисло молчание. К ночи ветер разорвал серую пелену туч, и над живыми и мертвыми робко проступили неяркие звезды. Вместе с тишиной вернулся холод, и живые впервые за весь бесконечный день и столь же бесконечный вечер ощутили ледяное дыхание ночи Ночи Солнцеворота. Зима поворачивала на мороз, и те, кто еще оставался жив, застегивали полушубки и заворачивались в пропитанные потом плащи.
   Их было двадцать два - живых и нераненых, оставшихся там же, где они стояли весь день. Рядом лежали их друзья - мертвые, уже начавшие коченеть, но уцелевшие не смотрели на них. Еще придет час вспомнить, оплакать, выпить горького вина на тризне - но сейчас живые радовались жизни, и это чувство было сильнее всего - и скорби, и даже гордости от одержанной победы - первой для тех, кто уцелел, и последней - для всех остальных.
   Конское ржание послышалось ближе, темноту рассек неровный свет факелов, и те, что стояли среди черной грязи, начали поспешно равнять строй. Простучали копыта, из темноты, словно из холодного зимнего моря, вынырнули черные силуэты. Короткая команда, и десяток всадников уже спешивался, направляясь к отряду. Порыв ветра развернул тяжелое полотнище, и неяркий свет факелов вызолотил огромного орла,распластавшего крылья по алому оксамиту тяжелого Стяга.
   - Кей! - прошелестело в темноте. В первый миг те, кто был жив, растерялись, но вот прозвучало негромкое:
   "Шикуйсь! Стронко!" - и строй застыл, словно на смотре:
   ноги на ширине плеч, щит - в левой руке, в правой - древко копья. Копья, впрочем, оставались далеко не у всех, как и щиты, и даже шлемы. Факелоносцы приблизились, пламя осветило молодые лица, белокурые, слипшиеся от пота и крови, пряди волос - и раскрытые волчьи пасти на медных бляхах, пришитых на левом плече коротких серых плащей.
   Тот, кто ехал под Стягом, медленно слез с коня и, чуть сутулясь, шагнул вперед. Кею не исполнилось и двадцати, но издали ему можно было дать все сорок. Он шагал неспешно, грузно, словно на его широких плечах уже много часов лежала неподъемная тяжесть. Впрочем, так и было - этим утром Кей Велегост, младший сын Светлого Кея Вой-чемира, начал свою первую битву, которая тянулась до самой ночи - долгой Ночи Солнцеворота.
   Все так же неторопливо Кей снял шлем, провел рукой по коротко стриженным темным волосам и негромко бросил: "Старшего!" Он не стал звать сотника, поскольку знал - того уже нет в живых, как нет в живых полусотников, десятников - и еще очень многих, что лежали тут же, в черной грязи, но уже не могли стать в строй и ответить. Сто пятнадцать человек - усиленная сотня - с полудня сдерживали удар Меховых Личин, направленный в самый центр Кеева войска. Сотня выстояла, и теперь двадцать два уцелевших выравнивали строй.
   Белокурые парни нерешительно переглянулись, но вот вперед шагнул один тот, кто скомандовал "Шикуйсь,!". Рука дернулась в приветственном жесте, каблуки коротких сапог ударили в грязь.
   - Старший учебного десятка Згур, Вейско Края, третья сотня. Чолом, Кей!
   - Чолом, сотник.
   Парень, кажется, хотел возразить, но смолчал. Спорить не приходилось.
   - Из Учельни Вейсковой? - Рука в перчатке указала на бляху с оскаленной пастью.
   - Да. Мы все - из Учельни, Кей. Добровольцы.
   - Почему Велга послала вас, мальчишек? Тот, кто стал сотником, на миг замешкался с ответом. Затем темные глаза блеснули.
   - Мы вызвались сами, Кей. Вся сотня! Государыня сказала, что это нужно Краю.
   - Вас осталось двадцать...
   - Двадцать два! - поправил парень и тут же замолк, только сейчас сообразив, что означает это число.
   - Двадцать два... - Кей устало вздохнул и еще больше ссутулился. - От войска - едва ли половина, а я... Я даже не ранен...
   Тут свет упал на лицо говорившего, и молодой сотник едва не отшатнулся, хотя и раньше видел Кея. Но сейчас, в черных сумерках, изуродованные черты смотрелись особенно жутко. Сломанный в давние годы нос, разорванные и плохо сросшиеся губы, глубокие шрамы на щеках... Лицо походило на маску - жуткую маску, подобную той, что надевали на себя Меховые Личины, перед тем как с воем и визгом бросаться на врага. Неровный свет факелов сделал страшное еще более страшным. Казалось, непогребенный мертвец встал, чтобы провести ночной смотр.
   - Спасибо, волотичи! - голос Кея окреп, налился тяжелым металлом. - Вам всем - живым и мертвым! Спасибо!
   Мгновение царила тишина, затем грянуло дружнее:
   "Двейчи не вмирати!" - старый боевой клич волотичеи, с которым они в давние годы шли в бой против Кеевых кме-тов. Но этот день и эта ночь объединили старых врагов.
   - Давно в Вейске?
   Кей подошел ближе, и стало заметно, насколько они похожи: одного роста, стройные, высокие, плечистые. Лишь лица разнились: красивое, тонкобровое, слегка скуластое - у волотича и страшная маска - у сполота.
   - С двенадцати лет, Кей.
   - Почему так рано?
   Сотник ответил не сразу, затем красивые губы скривились невеселой усмешкой.
   - Наши отцы не вернулись с войны, Кей. Кому-то надо защищать Край.
   - Твой отец... тоже?
   - Да. Он был ранен под Коростенем.
   Кей медленно кивнул и повернулся, чтобы отойти к Стягу, но тут из темноты вновь послышался топот. Всадник на низкорослом огрском коне подскакал к самому Стягу, разбрызгивая жидкую грязь.
   - Кей! Кей Велегост!
   - Я здесь! Говори!
   Широкие плечи распрямились, голос вновь стал громким и сильным. Битва не кончилась, и девятнадцатилетний парень со страшной маской вместо лица был готов нести неподъемный груз дальше.
   - У табора... Наши не могут прорваться. Эти... Они словно упыри...
   Изуродованные губы еле заметно дрогнули.
   - Всех - туда! Всех! Легкораненых - тоже! Ворваться в табор - и резать!
   - Разреши, Кей! - сотник нетерпеливо оглянулся, словно боясь опоздать. - За нами должок остался. Расплатимся!
   - Хорошо! - Рука в кожаной перчатке резко дернулась. - Ты - старший! Бери всех, кого встретишь, - и к табору. Передай приказ - пленных не брать! Слышишь? Не брать! Никого!
   - Но Кей... - послышался неуверенный голос кого-то из свиты. - Там женщины...
   - Не брать! - голос сорвался до крика, но тут же стих, став хриплым и усталым. - Нас слишком мало. Эти дикарки просто перережут нас ночью, на первом привале. Делайте с ними что угодно, но только до утра...
   - Но дети...
   Кей вздохнул и вновь ссутулился, словно груз, лежавший на его плечах, стал в этот миг совсем неподъемным.
   - Всех, кто выше тележной чеки. Всех! Остальных подберем... Все, хватит болтать! Сотник, действуй! Вперед!
   Крик сдернул людей с места и бросил в ночь, туда, где заканчивалась великая битва на Четырех Полях, прозванная позже Битвой Солнцеворота. Велегост, младший сын Светлого, выиграл свою первую войну и стал Кеем Железное Сердце.
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДОЧЬ ПРЕПАТЕПЯ
   Глава 1 НАЕМНИК
   иво оказалось отменным - темное, с резковатым пряным вкусом, но пить его было неудобно. Вместо привычной деревянной корчаги или братины на чисто выскобленном столе стоял тяжелый оловянный кубок, без ручки, зато с затейливым орнаментом по бокам. Згур еле заметно пожал плечами и осторожно поднес кубок к губам. Что поделаешь? Валин! Здесь, в улебской земле, все не так. Пиво подают в оловянных кубках, дома строят каменные, в два, а то и в три этажа, а ножи носят почему-то за спиной. Во всяком случае, у парней, облюбовавших дальний угол харчевни, было именно так. Парней оказалось шестеро, ножи, да и рожи были самые разбойничьи, и поддали валинцы изрядно, видать, не только пиво пили.
   Впрочем, компания в углу была сама по себе, никому не мешая, и Згур мог спокойно знакомиться со здешним пивом, незаметно оглядывая присутствующих. Итак, в углу шестеро мордатых с ножами, поближе - селяне в вышитых рубахах, этих даже в улебской земле не спутаешь. Чуть левее - пожилые горожане, уже не в рубахах, а в кафтанах, то ли торговцы, то ли мастера, из тех, что побогаче. А еще левее, в другом углу, явно иноземцы - длинноусые, с саблями на шитых серебром поясах. Эти денег не жалеют, даже велели принести полдюжины свечей вместо чадящих лучин. Згур уже успел разобраться - лехиты, хвастливые и буйные соседи с заката. Четыре года назад войско улебов наглядно объяснило усачам, почему не надо бросать латную конницу на строй стрелков с гочтаками. Объяснение вышло, говорят, очень убедительным. Ивор, сын Ивора, оказался прекрасным полководцем.
   Впрочем, сейчас в земле улебской был мир, и в харчевне тоже мир, хотя драки случались здесь частенько. Згур бывал здесь уже неделю каждый вечер, и два раза пришлось слегка размяться. Дрались, впрочем, без особой злобы и даже лежачих не били. В последний раз потасовка кончилась совместным распитием все того же пива. В общем, место было пристойным, хотя Згуру оно нравилось не только этим.
   Хозяйка - полнотелая молодка лет тридцати - как-то неожиданно оказалась рядом и, улыбнувшись, кивнула на кубок. Згур улыбнулся в ответ, но покачал головой - пил он мало, и оловянный кубок нужен был ему больше как предлог, дабы оставаться за этим столом подольше. Молодка вновь улыбнулась и провела языком по пухлым губам, еле заметно подмигнув. Згур вздохнул и отвернулся. Хозяйка удостаивала его вниманием уже третий вечер подряд, и после последней драки тот, с кем довелось сцепиться, а после - выпить, даже удивился: "Да ты че, волотич, слепой, да?"
   Згур слепым не был, да и этакую молодку смог почуять даже слепой за десять шагов, но не за тем он сюда пришел. Ему хватило и прошлой ночи...
   Згур поморщился и глотнул пива, даже не почувствовав вкуса. К той женщине, имени которой он не знал, он пришел в темноте, когда узкие валинские улицы уже опустели, а за закрытыми слюдой окнами домов гасли огни. Точнее, пришел не к ней. Та, с которой его свели, была слишком осторожна, чтобы пускать заброду-волотича в дом. Какой-то чердак - или второй этаж, в Валине не поймешь, - маленькая комнатушка, низкие табуретки, коврик на полу. Женщина стояла у окна, но, когда Згур вошел, поспешно отвернулась, чтобы бледный сумеречный свет не падал на лицо.
   Да, она была очень осторожна - и недаром. Разговор мог стоить ей головы. На поясе у Згура висел тяжелый кошель с серебром, но после первых же слов уклончивых, неуверенных, он вдруг сообразил, что правды ему могут не сказать. Он уйдет, исчезнет, а женщине жить здесь, рядом с теми, кого она предавала. И тогда он, вспомнив советы наставника, начал говорить о пустяках, шутить, болтать какую-то ерунду, рассказывая о Коростене, о том, что было с ним в дороге. Наставник учил - женщинам не так важно, о чем речь, важно, как говоришь. И женщина постепенно оттаяла, оживилась, принялась расспрашивать - не о деле, конечно, а так, о жизни. И Згур решился. Он знал - эта женщина, готовая предать за горсть серебра, одинока и несчастлива. Он пододвинул скамейку поближе, затем рука легла на горячее податливое плечо, губы потянулись к губам, бесшумно упало на пол платье из тяжелой богатой ткани...
   ...А потом она рассказала все - многословно, повторяясь, то и дело срываясь на плач. Он гладил ее, словно обиженного ребенка, успокаивал, осторожно переводя разговор на самое нужное, - и чувствовал себя последним подлецом. Да, наставник прав - самые сильные женщины расскажут все тому, кто вовремя их утешит. Затем они лежали на его плаще, постеленном прямо на жестком полу, она тихо стонала, счастливая и спокойная, а Згур все думал, оставлять ли ему серебро, перед тем как исчезнуть. Получалось, будто он покупал не тайну, а саму женщину. Впрочем, выход нашелся. Уже одеваясь, он, совсем другим тоном, словно и не было ничего, спросил о том, что его совершенно не интересовало. И женщина - на этот раз неохотно, цедя слова, рассказала о войске Великого Палати-на Ивора, о трех сотнях конных стрелков, что были посланы к лехитской границе, о новых стенобитных машинах, которые придумал Кошик Румиец. Все это Згур знал, но разговор о войске позволял отвлечь внимание от главного и давал хороший предлог, уходя, оставить кошель с серебром, торопливо бросив: "От Барсака". Он ушел затемно, зная, что едва ли еще ее встретит. И это немного успокаивало. Как и то, что об этом не узнает мама. Згур внезапно ощутил боль - мама! Если им суждено еще встретиться, он будет лгать ей - как лгал тогда, вернувшись из сиверской земли, после великой Битвы Солнцеворота. Он не мог сказать правды о том, что случилось, когда они ворвались в табор и Меховые Личины бросили в грязный снег свои полированные каменные топоры. Не скажет и о том, что было с ним в Валине. Мама! Как там она в маленьком, почти забытом Буселе? Он сказал ей, что едет в Савмат, к Светлому - опять солгал! - и она поверила, просила поменьше пить, с альбирами Кеевыми не задираться да пуще огня беречься столичных девиц, что ни стыда ни совести не ведают. Он обещал, думая, что вновь не сможет помочь в хозяйстве, хотя и надо. Скоро жнива, а у них нет даже холопки, чтобы помочь. Мать не хочет - сама хлебнула неволи в войну. Разве что отцовы друзья помогут да дядя Бар-сак. Всегда ведь помогали...
   Хозяйка вновь оказалась рядом, на этот раз с новым кубком на деревянном подносе. Згур заглянул в свой и сообразил, что как-то незаметно осушил его до дна. Поблагодарив кивком глазастую молодку, он окинул взглядом зал - и замер, разом забыв и о ней, и о той, чье лицо так и не удалось увидеть. Нужный человек сидел совсем близко, в трех шагах, и перед ним стоял такой же оловянный кубок...
   Згур отвернулся. Рассматривать этого парня ни к чему. Прошлым вечером он уже был тут, и Згур успел подробно разглядеть того, ради которого он пил темное пиво в этой харчевне на окраине Валина. Худощавый, чуть выше его ростом, но поуже в плечах, чернявый, слегка горбоносый, с красивым, чуть надменным лицом. Похоже, они были погодки, но парень выглядел моложе Згура. Видать, хорошо ел, спал вволю, с зарей не поднимался, чтобы печь топить или в полном доспехе пробежку делать. В общем, красавчик, из богатых, которые не ведают, что такое тяжесть франкского меча в руке, зато знают, сколько весит кошель, полный серебра. Не удержавшись, Згур повернулся - и хмыкнул. На парне был желтый лехитский кафтан, шитый золотом пояс и ко всему - золотая серьга в левом ухе. Конечно, каждый волен одеваться по-своему, особенно здесь, в Валине, но являться в харчевню в подобном наряде! Впрочем, это упрощало дело. Сам Згур был одет просто, хотя и прилично - новая рубаха, широкие бродницкие штаны, простой пояс, шитый цветными бусинами, - и большой кинжал у левого бедра. Так одеваются вольные люди, приехавшие кутнуть в валинских харчевнях, или слуги в богатых домах. Наставник учил - выделяться нельзя. В парче да золоте ходить опасно, но и рубище ни к чему. Ничего приметного, особенного. И - чаще улыбаться. Запомнят не одежду, запомнят улыбку. И уж, конечно, не следует носить серьгу в ухе - с этакой приметой найдут сразу.На его лавку сели еще двое. Пришлось потесниться, по
   старавшись сесть так, чтобы не терять парня из виду. Новые гости - пожилые, степенные, с окладистыми русыми бородами, явно из торговцев, завели неспешный разговор, заказав не пиво, а красное румское вино. Время еще было, и Згур стал слушать. Похоже, любители румского вина мнили себя знатоками не только в заморских напитках. Говорили о делах державных, да не просто, а с уверенностью, основательно. Згур еле сдержал усмешку - ну и Валин! Каждый купчишка считает себя Кеевым мужем!
   Но разговор заинтересовал. Говорили о Кее Велегосте, который неделю гостил в Валине у досточтимого Ивора, сына Ивора, Великого Палатина земли улебской. Да не сам гостил, а с сестрой, Кейной Танэлой. И ежели приезд Веле-госта понятен давно уже Кеи в Валин не заезжали, то от
   - чего Светлый сюда и дочь прислал, того мужи торговые не ведали и диву давались. И добро бы еще погостили да домой подались, так ведь дальше поехали, и куда - к харпам! В этакую даль Кеев Орел, считай, и не залетал. А значит,
   ' перемены будут. Не иначе Кей Велегост у харпов наместником станет, а может, не сам, а сестру посадит. Тогда все понятным становится - Велегост войско ведет, дабы сестре править в земле харпийской сподручнее. А с Кеем Ве-легостом не поспоришь, он у отца - первый меч, вот ведь как у сиверов отличился! Да и Кейна Танэла - не иным чета. И меч в руках держать умеет, и все обычаи ведает, а главное - слова знает. Наузница, а то и того пуще - чаклунья. Так что харпам остается одно - покориться и дань платить. А что, все платят - и ничего. Великий Палатин, правда, не очень доволен, он-то харпийскую землю уже своей считал...
   Згур вновь усмехнулся. Доморощенная мудрость позабавила. Вновь вспомнились прошлая ночь и слова, сказанные между объятиями. Эх, купчишки-бородачи, вам бы эти слова услыхать! Да не им об этом ведать, а то, что в Валине думают именно так, тоже интересно.
   Внезапно перед глазами встало изуродованное лицо - страшная маска, на которой живыми были только темные глаза. Велегост - Кей Железное Сердце. Вот не повезло парню! Вначале они, добровольцы из Коростеня, думали, что Кея изрубили на войне, но после узнали - все проще и страшнее. Десятилетний Кей поехал на охоту - и на мальчика бросилась раненая рысь. Глаза удалось спасти, но вот
   остальное... Згур сочувственно вздохнул - Велегоста было жаль. Все есть у человека - богатство, славный род, слава - и какая! - но нет того, что последнему бродяге да1-но - лица. Каково ему, ведь они со Згуром одногодки, обоим по девятнадцать! То-то и держится Кей, словно ему все сорок. И на пирах бывает редко, а пьет много - в своем шатре, вместе с верным наперсником. Говорят, мать с отцом лучших знахарей да чаклунов звали, но не все и Кеям подвластно. Поэтому и любит Велегост в доспехе ходить, шлем со стальным забралом надвинув. Впрочем, в битве на красоту глядеть нечего...
   О старшей сестре Кея Згур слыхал всякое. Бородачи лишь повторяли то, о чем говорили по всей Ории. Приемную дочь Светлого считали ворожеей и даже шептались о том, будто Кей Войчемир потому и удочерил девочку, что ведом ей какой-то давний секрет, который пострашнее лю- , бого оружия будет...
   Торговцы между тем уже мыли кости сиятельной Ми-лене, супруге Великого Палатина, что в последние годы совсем совесть потеряла, села прикупая, а порою просто отбирая у дедичей, что победнее, да у громад вольных. Неуж-то ей отцовского богатства мало? А если мало, то у мужа и того поболе - целый Дубень, второй город в земле улебской. И Палатинство Валинское - не из бедных, не только Кеям доход приносит. Неужто на приданое дочери? Что-то * долго собирает, Уладе уже двадцать, а все не замужем, небось тоскует девка, извелась вся...
   Второй кубок был пуст, и Згур решил, что пора. Харчевня полна народу, самое время начинать. Впрочем, ему-то делать пока ничего и не нужно, стоит лишь кубком о стол ударить да разок подмигнуть...
   Оловянное дно ударило о столешницу. В общем шуме-гаме звук вышел не ахти, но Згур знал - услышат. Теперь можно вновь отвернуться и послушать байки разговорчивых соседей. Так что там об Уладе? Действительно, пора девке замуж. А с другой стороны, за кого отдавать? Дочь Великого Палатина! Такую за дедича или даже за тысячни-кова сына отдавать не по чину. И, наверно, жалко отцу - ведь единственная! Не послал ему великий Дий сыновей. Одна дочь - и то выжила чудом, как родилась, мертвой сочли...
   Згур покачал головой - это ясно. Он и сам был один у и матери, и диво, что вообще родился - его отец, как и тысячи других, ушел на Великую Войну совсем молодым. Какие уж тут братья-сестры! Но у дочери Ивора был отец, а их растили матери - Бусел стал поселком вдов. Да и не поселок это теперь - так, хутор. Почти все, что до войны жили, под сполотскими мечами легли, всего семь семей и спаслось. Думала ли мама тогда, что ее сын рядом с Кеевыми кметами на одном поле встанет не лицом к лицу, а плечом к плечу...
   Слева послышались громкие голоса и в ответ еще один - высокий, резкий. Згур скосил глаза - началось! Трое мордатых, из тех, что пили пиво в углу, теперь перебрались к центру. Да не просто так, а поближе к чернявому парню - окружили тесненько, плечами поводят, рожи кривят. Итак, трое стоят, а тот, с серьгой в ухе, сидит... Нет, тоже встал, глаза горят. А ведь не из трусов!
   Перебранку Згур слушать не стал. Ругались, понятно, по-улебски, а тонкостей здешнего обхождения он так и не выучил. Конечно, улебское наречие Згур изучал (как и си-верское, и, конечно, сполотское), но одно дело привычное:
   "Ни с места! Бросай оружие!" или "Где дворец наместника?", а совсем иное многоэтажные, словно валинские дома, рулады, которыми щедро обменивались здесь. Точнее, этажи возводили мордатые, а чернявый бледнел, рука уже тянулась к поясу...
   Пора! Згур встал, не спеша расправил плечи и шагнул вперед. Ближе всех оказался самый крепкий, с покрытой оспинами рожей. В здоровенной лапище уже плясал нож. Згур хмыкнул и легонько постучал мордатого по плечу.
   -Га?
   Здоровяк оглянулся мгновенно, нож смотрел прямо в грудь Згуру. Похоже, парень из бывалых.
   - Шо, братан, и тебя мочкануть? Все-таки улебский он знал плохо. "Мочкануть" - эка придумали!
   - Оставьте его! Живо!
   -Шо?!
   Несмотря на грозный тон, "шо" прозвучало не особо убедительно. Хотя бы потому, что рука Згура тоже не была пустой, и был в ней не нож, а огрский кинжал с широким лезвием. Для знакомства неплохо, теперь - набавить голосу. Стоит лишь представить, что ты на учебном поле и жел-торотики-первогодки отказываются отжиматься...
   - А ну прочь! Живо, босота!!
   Рожа в оспинах дрогнула, здоровяк подался назад, и тут случилось то, чего не ждал ни Згур, ни остальные. Чернявый резко выбросил руку вперед...
   - А, ты так, сволота! Бей его, братва!
   Рухнула скамья, затрещал стол, заверещала хозяйка. Гости вскакивали, прижимаясь к стенам. Даже лехиты, на что забияки, и те в сторону подались. Дрались здесь часто, но не каждый вечер сходятся пятеро с ножами наголо.
   Удар в руку Згур пропустил. Затрещал рукав, белое полотно тут же окрасилось красным. Пришлось отскочить, отмахиваясь кинжалом. Рядом, совсем близко, чернявый сцепился с одним из мордачей, третий крутился рядом, размахивая ножом...
   - Ну, ща! Замочу!
   Морда, покрытая оспинами, кривилась ухмылкой, нож плясал на уровне глаз, но нападать здоровяк не решался. Згур для убедительности сделал пару движений кинжалом, заставив противника попятиться, и вновь покосился в сторону. Чернявый, оттолкнув врага, прижался к стене, медленно отступая к выходу. Згур сделал выпад, взмахнув лезвием прямо перед носом мордатого, и одним прыжком очутился рядом с парнем.
   - К двери! Я прикрою!
   Чернявый понял сразу и, оттолкнув одного из парней, сунувшегося слишком близко, бросился к выходу. Згур резко развернулся - морда с оспинами была уже рядом, перед глазами блеснул нож...
   - Не сильно задел, братан?
   Згур быстро обернулся - дверь хлопнула, чернявый был уже на улице.
   - Ерунда! Царапина!
   Крови было много, но рана и вправду оказалась пустяковой. На войне такое и за рану не считается. Повязка - и снова в бой.
   - Звиняй, волотич, - здоровяк был явно смущен. - Кто ж его знал, что этот урод будет на нож кидаться? Згур подмигнул и достал из-за пояса кошель:
   - Держи!
   - Да ну! - Рожа сморщилась. - Не надо, братан!
   Лучше б ты дал этого урода подрезать. Я б таких, с серьгами которые!..
   Згур сунул кошель в лапищу, хлопнул парня по плечу и быстро направился к двери. "Драка" стоила ему небольшой обрубок гривны - как раз по паре кубков темного для каждого из мордачей. Теперь самое главное, не переоценил ли он чернявого...
   На улице было темно, но для убедительности Згур выскочил из харчевни спиной вперед, держа кинжал наготове. И тут же чья-то рука потащила его в сторону.
   - Скорее!
   Они бежали долго, стараясь не споткнуться о неровную бревенчатую мостовую, и Згур мысленно похвалил себя за удачное начало. Наставник часто повторял: "Чтобы понять человека - стань им!" Два последних дня он пытался стать этим парнем. Что он знал о нем? Молодой, горячий, из потомственных дедичей, значит, альбиром себя мнит, не иначе. Что еще? Ножом владеет не очень, зато бегает хорошо...
   - Передохнем!
   Они остановились за каким-то двухэтажным домом, и Згур отметил еще одну деталь - его новый знакомец горазд командовать. Ну что ж, учтем!
   - А здорово мы им в грызло дали! Згур только моргнул. Вот тебе и потомственный дедич! "Грызло"! Или так в Валине все говорят?
   - Я бы этих бычар!.. Ну, уроды! Ничего, еще разберемся! Чернявый помотал головой, выдыхая злость, и усмехнулся:
   - Спасибо, друг! Не забуду! Тоже бычар не любишь?
   - На дых не переношу! - охотно согласился Згур, стараясь не улыбнуться. "Бычар"! Ну, валинцы, бритвы не нужно, языком побреются! Но улыбаться нельзя. Мало ли, вдруг этот парень в темноте видит!
   Пожатие узкой ладони было горячим и крепким. Внезапно послышался испуганный вздох:Это... Ты что, ранен?
   Прежде чем ответить, как и полагалось: "Царапина!", Згур мысленно поблагодарил Мать Болот, направившую нож плечистого увальня. Лучше не придумаешь! Для этого парня, верящего в благородство, такое-лучше любых уверений в дружбе.
   - Надо... - голос стал озабоченным, - повязку, обязательно, а то загноится! Пойдем! Я тут недалеко, у тетки живу. Сам-то я из Дубеня...
   Згур знал и это. Из Дубеня, причем из Старого Детинца. И зовут чернявого...
   - Черемош. Черемош, сын Росохи, - узкая ладонь вновь сжала руку, но на этот раз осторожно, чтоб не потревожить рану. - Батя мой - войт, городской тысяцкий. А ты, кажется, волотич?