Страница:
Про эти погибшие тысячи красный командир Зотова не забыла, потому и не спешила радоваться решению Политбюро. Впрочем, не она одна. Некто, явно постарше остальных, при бородке и золотых очках, снисходительно пояснил излишне разгорячившимся парням, что новому Предреввоенсовета придется туго. Весь военный аппарат – это люди покойного Троцкого, с которым Сталин был на ножах. Для того и назначили товарища Кобу – чтобы шею сломал. Если даже и справится, толку все равно будет мало. От прежней армии огрызок остался, да и тот сократить намерены. А все, что еще есть боеспособного, из состава РККА постепенно выводят. Вот, скажем, Части Стратегического резерва. Стоило Троцкому захворать, их тут же переподчинили.
Зотова вспомнила бойцов Фраучи (серые шинели, черные петлицы, штык-ножи от японских «Арисак») и невольно задумалась. Переподчинили? Интересно, кому?
Впрочем, хватало и куда более насущных вопросов. Докладную о том, что случилось на Центральном рынке, Ольга написала еще вчера, но так и отдала по назначению. Помощника товарища Каменева не оказалось на месте, да и можно ли верить гражданину с интернациональной фамилией? На шпиона этот тип не тянет, зато на бестолкового чинушу, по глупости или разгильдяйству чуть не подставившего ее под пули – вполне. Он-то отвертится, недаром на таком посту штаны протирает. А кого виноватым назначат, дабы наказать для примера? Догадаться не так и трудно.
Пойти к товарищу Каменеву? Могут сразу не пустить, а тот же деятель первым доложит. К Киму Петровичу? Нельзя, не по его ведомству, помощник не зря с Ольги подписку брал. Почему-то вспомнился товарищ Москвин. Этот бы точно что-то толковое присоветовал! Но обращаться к бывшему чекисту Пантёлкину слишком опасно, не будь даже подписки о неразглашении.
Ольга прошла коридором, затем спустилась этажом ниже, где был кабинет товарища Кима, заглянула в приемную, с секретарем поздоровалась. И вновь коридоров пошла. Вот и лестница. Обратно, что ли, к сургучным печатям?
– Ольга Вячеславовна! Вас, кажется, поздравить можно?
Поздравить?! Зотова растеряно обернулась.
– Или еще не знаете? Тогда мне повезло, первым сообщу.
Валериан Владимирович Куйбышев, Недреманное Око партии, улыбнулся, протянул огромную ладонь:
– С новым назначением!
Кавалерист-девица, ничего не понимая, пожала руку, но благодарить не спешила.
– Знаете, товарищ Куйбышев, была бы верующей, сказала бы, что вас бог послал.
– Впечатлен! – густые темные брови взметнулись вверх. – Никогда не был о себе плохого мнения, но услышать подобное от молодого, перспективного, а главное очень симпатичного партийного работника… Погодите, да что случилось-то?
Ольга ответила не сразу. Слова подбирались с трудом, ускользали, теряли смысл.
– Если член партии попал в затруднительное положение… Если… По начальству обратится нельзя, и к товарищу Киму нельзя. Может, вы подскажете?
С лица Куйбышева исчезла улыбка. Потемнел взгляд.
– Товарищ Зотова! Удивлен и даже возмущен неверием в возможности Центральной Контрольной комиссии. Говорят, британский парламент может решить что угодно, кроме превращения мужчины в женщину. В отличие от буржуазного парламента, ЦКК может абсолютно все.
– В женщину никого превращать не надо, – вздохнула бывший замкомэск. – А вы знаете, Валериан Владимирович, что такое «трест»?
5.
6.
Глава 3. Гиперболоид Пачанга
1.
Зотова вспомнила бойцов Фраучи (серые шинели, черные петлицы, штык-ножи от японских «Арисак») и невольно задумалась. Переподчинили? Интересно, кому?
Впрочем, хватало и куда более насущных вопросов. Докладную о том, что случилось на Центральном рынке, Ольга написала еще вчера, но так и отдала по назначению. Помощника товарища Каменева не оказалось на месте, да и можно ли верить гражданину с интернациональной фамилией? На шпиона этот тип не тянет, зато на бестолкового чинушу, по глупости или разгильдяйству чуть не подставившего ее под пули – вполне. Он-то отвертится, недаром на таком посту штаны протирает. А кого виноватым назначат, дабы наказать для примера? Догадаться не так и трудно.
Пойти к товарищу Каменеву? Могут сразу не пустить, а тот же деятель первым доложит. К Киму Петровичу? Нельзя, не по его ведомству, помощник не зря с Ольги подписку брал. Почему-то вспомнился товарищ Москвин. Этот бы точно что-то толковое присоветовал! Но обращаться к бывшему чекисту Пантёлкину слишком опасно, не будь даже подписки о неразглашении.
Ольга прошла коридором, затем спустилась этажом ниже, где был кабинет товарища Кима, заглянула в приемную, с секретарем поздоровалась. И вновь коридоров пошла. Вот и лестница. Обратно, что ли, к сургучным печатям?
– Ольга Вячеславовна! Вас, кажется, поздравить можно?
Поздравить?! Зотова растеряно обернулась.
– Или еще не знаете? Тогда мне повезло, первым сообщу.
Валериан Владимирович Куйбышев, Недреманное Око партии, улыбнулся, протянул огромную ладонь:
– С новым назначением!
Кавалерист-девица, ничего не понимая, пожала руку, но благодарить не спешила.
– Знаете, товарищ Куйбышев, была бы верующей, сказала бы, что вас бог послал.
– Впечатлен! – густые темные брови взметнулись вверх. – Никогда не был о себе плохого мнения, но услышать подобное от молодого, перспективного, а главное очень симпатичного партийного работника… Погодите, да что случилось-то?
Ольга ответила не сразу. Слова подбирались с трудом, ускользали, теряли смысл.
– Если член партии попал в затруднительное положение… Если… По начальству обратится нельзя, и к товарищу Киму нельзя. Может, вы подскажете?
С лица Куйбышева исчезла улыбка. Потемнел взгляд.
– Товарищ Зотова! Удивлен и даже возмущен неверием в возможности Центральной Контрольной комиссии. Говорят, британский парламент может решить что угодно, кроме превращения мужчины в женщину. В отличие от буржуазного парламента, ЦКК может абсолютно все.
– В женщину никого превращать не надо, – вздохнула бывший замкомэск. – А вы знаете, Валериан Владимирович, что такое «трест»?
5.
– …Удачи вам, товарищи! – Леонид широко улыбнулся. – Удачи и всяческий успехов!
Махнул рукой, точно на перроне прощаясь, взял со стола папку.
– Товарищ Москвин! – донеслось из угла. – А как же вы? Кто будет группой руководить?
Бывший старший оперуполномоченный взглянул недоуменно:
– Все вопросы, товарищи, в Сенатский корпус. Третий этаж, кабинет секретаря ЦК Льва Борисовича Каменева. Волнуетесь, что без начальства остались? Не беспокойтесь, пришлют.
Повернулся, шагнул к двери. За спиною – негромкий гул. Не ожидали! С утра прошел слух, будто товарищ Рудзутак от должности освобожден, а Техсектор распущен, к полудню из Сенатского корпуса сообщили, что вопрос еще решается, но любом случае на службе останется хорошо если половина сотрудников. Ко всему еще – сургучные печати на дверях, словно после визита ОГПУ. А если вспомнить, что подобное творится во всем Центральном Комитете, то поневоле задумаешься. В Главную Крепость по крайней мере пускают, а в здании ЦК на Воздвиженке караул стоит при карабинах и штык-ножах.
В Чудском монастыре печатей не было. Особый режим, своя охрана. Руководитель научно-технической группы Леонид Семенович Москвин имел возможность беспрепятственно собрать сотрудников, дабы сообщить пренеприятное известие: он переведен на другую работу, группа же будет формироваться заново. Из кого – новому начальству виднее. Пока говорил, в лица всматривался, словно перед расстрельной стенкой, когда приговор уже зачитан. Здесь смерть никому не грозит, но понаблюдать все равно интересно.
Коридор был пуст. Леонид устало повел плечами и направился в сторону своего бывшего кабинета. Хорошо, вещами не успел обрасти. То, что в ящиках стола, в портфеле уместиться, а сейф можно забрать целиком, вместе с содержимым.
Он хмыкнул, представив, что сейчас творится в коридорах и курилках. Зашевелился народ, забегал. Ткнули палкой в муравейник!
Чистку Центрального Комитета начали готовить еще в ноябре, когда Троцкий тяжело заболел. Однако к январю все вопросы утрясти не удалось, слишком лакомые куски приходилось делить Скорпионам. И заменить людей непросто, чуть не треть сотрудников подлежала скорому увольнению, в первую очередь сторонники покойного Льва и здравствующего Кобы. В качестве компенсации Сталину отдали военное ведомство. Как выразился злоязыкий товарищ Радек: «опричный удел». Пусть там своих сторонников и собирает, в Центральном Комитете отныне места «опричникам» нет.
Кто победил? Леонид не торопился с ответом. Скорпионов стало меньше, но схватка еще в самом разгаре. «Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин. Вали друг друга!»
Замок портфеля щелкнул за секунду до того, как в дверь негромко постучали.
– Войдите!
В кабинет заглянула Сима Дерябина, дернула острым носом.
– Заходите, – кивнул Леонид. – И двери закройте.
Усадив гостью, товарищ Москвин не всякий случай лично проверил замок, затем, вернувшись к столу, положил перед Симой листок бумаги и карандаш.
– Составьте список сотрудников группы. Тех, кого прислал Рудзутак, не включайте. Кого именно, подсказать?
Сибирская подпольщица только носом повела. Леонид улыбнулся.
– Я за их лицами наблюдал. Очень поучительно! Этих всех – поганой метлой. Остальные – на ваше усмотрение, но если сомневаетесь…
Договаривать не стал, уж больно взгляд у товарища Дерябиной был выразительный. Карандаш завис над бумагой, резко клюнул, выведя единичку, опирающуюся на круглую скобку. Остановился. Бывший старший уполномоченный понял.
– Меня не пишите. Группой пока будете руководить вы.
Девушка, удивленно моргнув, коснулась ладонью губ, но Леонид покачал головой.
– Уже решено. Я скоро уезжаю, а кого попало товарищ Ким назначать не хочет. Группу временно подчинят Общему отделу, он огромный, на нас и внимания не обратят. Группой больше, группой меньше.
Карандаш вновь скользнул по бумаге. Товарищ Москвин подошел ближе, наклонился. «Технический сектор?» Ага, ясно.
– Техсектор, товарищ Дерябина, решено оставить. Он будет заниматься тем же, что и бывшая Техническая группа – на письма трудящихся отвечать. Зачем для этого нужен сектор, сам не знаю, но вроде бы его собираются нацелить на международные контакты по линии науки. Будут искать идейно близких изобретателей и конструкторов.
На это раз взгляд Симы был особо выразителен. Бывший старший уполномоченный нахмурился:
– Товарищ Дерябина, не впадайте в пессимизм. Помощь международного пролетариата в деле создания Вечного Двигателя переоценить невозможно!
Не выдержал, рассмеялся:
– Сектор – еще ладно, кому-то не захотелось штаты сокращать. Иное интересно. Знаете, кто будет руководить этой лавочкой? Ни за что не догадаетесь…
И вновь не удалось фразу закончить. Стук в дверь помешал – громкий, требовательный. Не костяшками пальцев, и даже не кулаком.
Листок бумаги исчез. Сибирская подпольщица деловито расстегивала маленькую кобуру при поясе. Вновь ударили. Товарищ Москвин прислушался, покачал головой:
– Приклад или рукоятка револьвера… Сима, в любом случае это за мной.
Ответом была веселая улыбка. Пистолет в руке, острый нос повернут в сторону двери. Бывший бандит по кличке Фартовый одобрительной кивнул. Сильна! Была бы с ним в Питере Сима, а не Сергей Пан с его дворянскими замашками, то и за границу можно было бы уйти. Вместе бы не пропали!
…Чекист Пантёлкин беззвучно оскалился. Ушли бы, как же! И словно воочию увиделось: Литейный проспект, раннее утро, предрассветный ноябрьский мороз. Они с товарищем Дерябиной входят в подворотню, Сима делает вид, что оступилась, пропускает его вперед, стреляет в спину…
– Спрячьте оружие, товарищ Дерябина. И кобуру застегните!
Открыл, даже не спрашивая. На тех, кто на пороге стоял, поглядел.
– Зачем по двери колотили? Вас что, не учили, как арест производится?
Двое крепких парней, – один в штатском, другой в знакомой светлой форме при петлицах, – переглянулись.
– Дерево больно толстое, – ухмыльнулся «штатский», – боялись, не услышите.
Второй – тот, что в форме, глядел серьезно. Осмотрел кабинет. Заметив Симу, неодобрительно дернул губами:
– На два слова, товарищ Москвин. Пожалуйста, в коридор.
Весельчак, закрыв дверь, развернулся, стер с лица улыбку.
– Товарищ Москвин, прошу одеться и пройти с нами. Вам велено передать…
Замолчал, на второго взглянул. Тот шагнул ближе:
– Слова из песни. «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия – сильно царство, братцы, с ума нейдет.»
Бывший старший уполномоченный вздохнул:
– Сюда! В салоне не курить, голос не повышать, обращаться: «Товарищ Бокий» или «Товарищ Председатель Государственного политического управления».
Леонид, не став спорить, взялся за блестящий металл, открыл дверцу. Изнутри пахнуло теплом и бензиновым духом.
– Здравствуйте, товарищ Председатель Государственного политического управления!
Бокий, взглянув угрюмо, подвинулся, освобождая место, руку протянул.
– И тебе, Леонид Семенович, не болеть. Зря я тогда не настоял, чтобы тебя к нам вернули. Было бы одной проблемой меньше.
– Есть человек – есть проблема, – охотно согласился бывший старший оперуполномоченный. – Нет человека – нет проблемы.
Бокий взглянул недоуменно, и Леонид поспешил пояснить.
– Так о товарище Сталине говорят, о его кадровой политике. Когда Иосиф Виссарионович узнал, то очень обиделся.
Председатель ОГПУ неодобрительно покачал головой:
– Шутки у вас в ЦК… Человек есть – и проблема тоже есть. Леонид Семенович, ты помнишь Москвина? Ивана Москвина, он при тебе был заведующий отделом Петроградского комитета? Иван Михайлович, белесый такой, голову бреет. Он потом стал секретарем Северо-Западного бюро.
Леонид задумался, но ненадолго. Усмехнулся. «Надеюсь на ваш опыт, товарищ Москвин!» Еще один знакомец Черной Тени.
– Я его недавно у товарища Каменева встретил. То-то, показалось, что лицо знакомое! К нему Лунин, который Николай, по фамилии обращается, а я понять не могу. Интересно, он – настоящий Москвин?
Отвечать Председатель ОГПУ не стал. Сунул руки в карманы шинели, отвернулся.
– Мы с твоим начальником, с Кимом Петровичем, договорились. Я не буду вмешиваться в его дела, но за это получу определенные гарантии. В будущем – членство в Политбюро, а сейчас – контроль над Орграспредотделом. Заодно почищу там все до белых костей, так что Киму одна только выгода. Сам я в Генеральные не собираюсь, но Орграспред – это действительно гарантия от случайностей. Иван Москвин – мой друг, и, кстати, очень хороший работник. Кандидатура на заведование отделом уже согласована в Политбюро…
Бокий замолчал, потом резко повернулся:
– Что, не знаешь? Тебя хотят сделать его заместителем. Зиновьев хочет. Понравился ему Лёнка Пантелеев! Ты же теперь всем питерским – кровный враг, вот и будешь костью в горле. Откажись! Я с Кимом уже говорил, он на тебя кивает. Мол, приказать не могу, нельзя человеку карьеру ломать. Я его понимаю, лишние глаза в Орграспреде ему не помешают. Откажись, Леонид Семенович!
Товарищ Москвин еле заметно улыбнулся. Товарищ Ким – он такой! Отвечать, однако, не спешил.
– Во Францию, говорят, едешь?
Бокий резко обернулся, посмотрел в глаза:
– Ты работаешь по Парижскому центру, по бывшей Российской Междупланетной программе. Помогу! Скажи, что нужно.
Товарищ Москвин взгляд выдержал. «Гранатовая бухта. 15 мая, 7-го года. Тускула.». Вот оно!
– Два иностранных паспорта, один – на мою фамилию… А то, сам понимаешь… «У нас, братцы, пашпорты своеручные, своеручные пашпорты, все фальшивые.»
– Эстонские, – быстро перебил Бокий. – Сделаем.
– И две чековые книжки, номерные счета, банк в Швейцарии. Много не прошу, но так… Чтобы было.
В ответ – нежданная улыбка.
– Будет, Леонид Семенович. И со всем прочим поможем. Значит, договорись?
Товарищ Москвин протянул руку: Пожатие вышло крепким и резким, до боли в пальцах.
– Отлично! – Бокий уже не улыбался, скалился. – Помнишь, Леонид Семенович, я тебе перемены обещал? Вот они! Сейчас бы только шею не сломать. А должность ты получишь, дай срок, не зря тебя такой фамилией одарили. Но два Москвина – это уже перебор. Кстати, на чье имя второй паспорт? На Зотову Ольгу Вячеславовну?
Леонид взглянул изумленно. Глеб Иванович понял, покачал головой:
– Ну и зря. Девица правильная, хоть и с характером. Мой новый заместитель, он из Грузии, недавно ее встретил, так до сих пор губами причмокивает. «Слюшай, – говорит. – Такая дэвушка!»
– Такая, – согласился товарищ Москвин. – Как ты и сказал: кость в горле.
Махнул рукой, точно на перроне прощаясь, взял со стола папку.
– Товарищ Москвин! – донеслось из угла. – А как же вы? Кто будет группой руководить?
Бывший старший оперуполномоченный взглянул недоуменно:
– Все вопросы, товарищи, в Сенатский корпус. Третий этаж, кабинет секретаря ЦК Льва Борисовича Каменева. Волнуетесь, что без начальства остались? Не беспокойтесь, пришлют.
Повернулся, шагнул к двери. За спиною – негромкий гул. Не ожидали! С утра прошел слух, будто товарищ Рудзутак от должности освобожден, а Техсектор распущен, к полудню из Сенатского корпуса сообщили, что вопрос еще решается, но любом случае на службе останется хорошо если половина сотрудников. Ко всему еще – сургучные печати на дверях, словно после визита ОГПУ. А если вспомнить, что подобное творится во всем Центральном Комитете, то поневоле задумаешься. В Главную Крепость по крайней мере пускают, а в здании ЦК на Воздвиженке караул стоит при карабинах и штык-ножах.
В Чудском монастыре печатей не было. Особый режим, своя охрана. Руководитель научно-технической группы Леонид Семенович Москвин имел возможность беспрепятственно собрать сотрудников, дабы сообщить пренеприятное известие: он переведен на другую работу, группа же будет формироваться заново. Из кого – новому начальству виднее. Пока говорил, в лица всматривался, словно перед расстрельной стенкой, когда приговор уже зачитан. Здесь смерть никому не грозит, но понаблюдать все равно интересно.
Коридор был пуст. Леонид устало повел плечами и направился в сторону своего бывшего кабинета. Хорошо, вещами не успел обрасти. То, что в ящиках стола, в портфеле уместиться, а сейф можно забрать целиком, вместе с содержимым.
Он хмыкнул, представив, что сейчас творится в коридорах и курилках. Зашевелился народ, забегал. Ткнули палкой в муравейник!
Чистку Центрального Комитета начали готовить еще в ноябре, когда Троцкий тяжело заболел. Однако к январю все вопросы утрясти не удалось, слишком лакомые куски приходилось делить Скорпионам. И заменить людей непросто, чуть не треть сотрудников подлежала скорому увольнению, в первую очередь сторонники покойного Льва и здравствующего Кобы. В качестве компенсации Сталину отдали военное ведомство. Как выразился злоязыкий товарищ Радек: «опричный удел». Пусть там своих сторонников и собирает, в Центральном Комитете отныне места «опричникам» нет.
Кто победил? Леонид не торопился с ответом. Скорпионов стало меньше, но схватка еще в самом разгаре. «Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин. Вали друг друга!»
* * *
Оказавшись в кабинете, товарищ Москвин первым делом открыл сейф и достал фотографии Тускулы. Их лучше забрать, вдруг сейф придет опечатывать комиссия? Лишние вопросы, лишние сплетни… Китайский чай в большой жестяной банке и купленную на Тишинском рынке мяту решил оставить. Традиция!Замок портфеля щелкнул за секунду до того, как в дверь негромко постучали.
– Войдите!
В кабинет заглянула Сима Дерябина, дернула острым носом.
– Заходите, – кивнул Леонид. – И двери закройте.
Усадив гостью, товарищ Москвин не всякий случай лично проверил замок, затем, вернувшись к столу, положил перед Симой листок бумаги и карандаш.
– Составьте список сотрудников группы. Тех, кого прислал Рудзутак, не включайте. Кого именно, подсказать?
Сибирская подпольщица только носом повела. Леонид улыбнулся.
– Я за их лицами наблюдал. Очень поучительно! Этих всех – поганой метлой. Остальные – на ваше усмотрение, но если сомневаетесь…
Договаривать не стал, уж больно взгляд у товарища Дерябиной был выразительный. Карандаш завис над бумагой, резко клюнул, выведя единичку, опирающуюся на круглую скобку. Остановился. Бывший старший уполномоченный понял.
– Меня не пишите. Группой пока будете руководить вы.
Девушка, удивленно моргнув, коснулась ладонью губ, но Леонид покачал головой.
– Уже решено. Я скоро уезжаю, а кого попало товарищ Ким назначать не хочет. Группу временно подчинят Общему отделу, он огромный, на нас и внимания не обратят. Группой больше, группой меньше.
Карандаш вновь скользнул по бумаге. Товарищ Москвин подошел ближе, наклонился. «Технический сектор?» Ага, ясно.
– Техсектор, товарищ Дерябина, решено оставить. Он будет заниматься тем же, что и бывшая Техническая группа – на письма трудящихся отвечать. Зачем для этого нужен сектор, сам не знаю, но вроде бы его собираются нацелить на международные контакты по линии науки. Будут искать идейно близких изобретателей и конструкторов.
На это раз взгляд Симы был особо выразителен. Бывший старший уполномоченный нахмурился:
– Товарищ Дерябина, не впадайте в пессимизм. Помощь международного пролетариата в деле создания Вечного Двигателя переоценить невозможно!
Не выдержал, рассмеялся:
– Сектор – еще ладно, кому-то не захотелось штаты сокращать. Иное интересно. Знаете, кто будет руководить этой лавочкой? Ни за что не догадаетесь…
И вновь не удалось фразу закончить. Стук в дверь помешал – громкий, требовательный. Не костяшками пальцев, и даже не кулаком.
Листок бумаги исчез. Сибирская подпольщица деловито расстегивала маленькую кобуру при поясе. Вновь ударили. Товарищ Москвин прислушался, покачал головой:
– Приклад или рукоятка револьвера… Сима, в любом случае это за мной.
Ответом была веселая улыбка. Пистолет в руке, острый нос повернут в сторону двери. Бывший бандит по кличке Фартовый одобрительной кивнул. Сильна! Была бы с ним в Питере Сима, а не Сергей Пан с его дворянскими замашками, то и за границу можно было бы уйти. Вместе бы не пропали!
…Чекист Пантёлкин беззвучно оскалился. Ушли бы, как же! И словно воочию увиделось: Литейный проспект, раннее утро, предрассветный ноябрьский мороз. Они с товарищем Дерябиной входят в подворотню, Сима делает вид, что оступилась, пропускает его вперед, стреляет в спину…
– Спрячьте оружие, товарищ Дерябина. И кобуру застегните!
Открыл, даже не спрашивая. На тех, кто на пороге стоял, поглядел.
– Зачем по двери колотили? Вас что, не учили, как арест производится?
Двое крепких парней, – один в штатском, другой в знакомой светлой форме при петлицах, – переглянулись.
– Дерево больно толстое, – ухмыльнулся «штатский», – боялись, не услышите.
Второй – тот, что в форме, глядел серьезно. Осмотрел кабинет. Заметив Симу, неодобрительно дернул губами:
– На два слова, товарищ Москвин. Пожалуйста, в коридор.
Весельчак, закрыв дверь, развернулся, стер с лица улыбку.
– Товарищ Москвин, прошу одеться и пройти с нами. Вам велено передать…
Замолчал, на второго взглянул. Тот шагнул ближе:
– Слова из песни. «Мне зелено вино, братцы, на ум нейдет. Мне Россия – сильно царство, братцы, с ума нейдет.»
Бывший старший уполномоченный вздохнул:
Гостей он ждал ближе к вечеру, но кто-то оказался слишком нетерпелив.
– Ах, тошным мне, доброму молодцу, тошнехонько,
Что грустным-то мне, доброму молодцу, грустнехонько
– А купил бы, братцы, на Пожаре три ножика,
А порезал бы я, братцы, гончих-сыщиков
Не дают нам, добрым молодцам, появитися,
У нас, братцы, пашпорты своеручные,
Своеручные пашпорты, все фальшивые.
* * *
Машина Бокия приткнулась к стене собора. Шторки закрыты, возле капота – крепкий детина в белом полушубке. Обыскивать не стал и документ не спросил, лишь взглянул очень внимательно. Подумав немного, пожевал губами, словно сомневаясь, наконец указал на заднюю дверцу:– Сюда! В салоне не курить, голос не повышать, обращаться: «Товарищ Бокий» или «Товарищ Председатель Государственного политического управления».
Леонид, не став спорить, взялся за блестящий металл, открыл дверцу. Изнутри пахнуло теплом и бензиновым духом.
– Здравствуйте, товарищ Председатель Государственного политического управления!
Бокий, взглянув угрюмо, подвинулся, освобождая место, руку протянул.
– И тебе, Леонид Семенович, не болеть. Зря я тогда не настоял, чтобы тебя к нам вернули. Было бы одной проблемой меньше.
– Есть человек – есть проблема, – охотно согласился бывший старший оперуполномоченный. – Нет человека – нет проблемы.
Бокий взглянул недоуменно, и Леонид поспешил пояснить.
– Так о товарище Сталине говорят, о его кадровой политике. Когда Иосиф Виссарионович узнал, то очень обиделся.
Председатель ОГПУ неодобрительно покачал головой:
– Шутки у вас в ЦК… Человек есть – и проблема тоже есть. Леонид Семенович, ты помнишь Москвина? Ивана Москвина, он при тебе был заведующий отделом Петроградского комитета? Иван Михайлович, белесый такой, голову бреет. Он потом стал секретарем Северо-Западного бюро.
Леонид задумался, но ненадолго. Усмехнулся. «Надеюсь на ваш опыт, товарищ Москвин!» Еще один знакомец Черной Тени.
– Я его недавно у товарища Каменева встретил. То-то, показалось, что лицо знакомое! К нему Лунин, который Николай, по фамилии обращается, а я понять не могу. Интересно, он – настоящий Москвин?
Отвечать Председатель ОГПУ не стал. Сунул руки в карманы шинели, отвернулся.
– Мы с твоим начальником, с Кимом Петровичем, договорились. Я не буду вмешиваться в его дела, но за это получу определенные гарантии. В будущем – членство в Политбюро, а сейчас – контроль над Орграспредотделом. Заодно почищу там все до белых костей, так что Киму одна только выгода. Сам я в Генеральные не собираюсь, но Орграспред – это действительно гарантия от случайностей. Иван Москвин – мой друг, и, кстати, очень хороший работник. Кандидатура на заведование отделом уже согласована в Политбюро…
Бокий замолчал, потом резко повернулся:
– Что, не знаешь? Тебя хотят сделать его заместителем. Зиновьев хочет. Понравился ему Лёнка Пантелеев! Ты же теперь всем питерским – кровный враг, вот и будешь костью в горле. Откажись! Я с Кимом уже говорил, он на тебя кивает. Мол, приказать не могу, нельзя человеку карьеру ломать. Я его понимаю, лишние глаза в Орграспреде ему не помешают. Откажись, Леонид Семенович!
Товарищ Москвин еле заметно улыбнулся. Товарищ Ким – он такой! Отвечать, однако, не спешил.
– Во Францию, говорят, едешь?
Бокий резко обернулся, посмотрел в глаза:
– Ты работаешь по Парижскому центру, по бывшей Российской Междупланетной программе. Помогу! Скажи, что нужно.
Товарищ Москвин взгляд выдержал. «Гранатовая бухта. 15 мая, 7-го года. Тускула.». Вот оно!
– Два иностранных паспорта, один – на мою фамилию… А то, сам понимаешь… «У нас, братцы, пашпорты своеручные, своеручные пашпорты, все фальшивые.»
– Эстонские, – быстро перебил Бокий. – Сделаем.
– И две чековые книжки, номерные счета, банк в Швейцарии. Много не прошу, но так… Чтобы было.
В ответ – нежданная улыбка.
– Будет, Леонид Семенович. И со всем прочим поможем. Значит, договорись?
Товарищ Москвин протянул руку: Пожатие вышло крепким и резким, до боли в пальцах.
– Отлично! – Бокий уже не улыбался, скалился. – Помнишь, Леонид Семенович, я тебе перемены обещал? Вот они! Сейчас бы только шею не сломать. А должность ты получишь, дай срок, не зря тебя такой фамилией одарили. Но два Москвина – это уже перебор. Кстати, на чье имя второй паспорт? На Зотову Ольгу Вячеславовну?
Леонид взглянул изумленно. Глеб Иванович понял, покачал головой:
– Ну и зря. Девица правильная, хоть и с характером. Мой новый заместитель, он из Грузии, недавно ее встретил, так до сих пор губами причмокивает. «Слюшай, – говорит. – Такая дэвушка!»
– Такая, – согласился товарищ Москвин. – Как ты и сказал: кость в горле.
6.
– Олька! Олька! Ну ты такой молодец! Поздравляю, поздравляю!..
Маруся Климова! Подбежала, чмокнула в щеку, за плечи обняла.
– Теперь ты, Олька, всем им покажешь! А то заладили: равенство, равенство, а девушек только в курьерах и в экспедиции держат. И еще в техработниках, полы мыть. Ты же первая!
– Ага, – прохрипела бывший замкомэск. – Полы мыть – это хорошо. Помыл – и свободен. За поздравления – спасибо, конечно…
Встретились, где и обычно – в курилке. Новому руководителю Технического сектора кабинет выделить еще не успели, и поздравления Ольга принимала прямо в коридоре.
– А еще меня во Францию посылают. К товарищу Марселю Кашену, контакты крепить. Буду демонстрировать решение женского вопроса в СССР на личном примере. Для того, видать, и назначили.
Климова взглянула странно, словно хотела о чем-то спросить. Промолчала, на пачку кивнула, достала зажигалку. Затянулась глубоко, резко выдохнув дым:
– И все равно – молодец, Ольга! Завидую я тебе, ох, завидую, подруга! Умная, красивая, грамотная – и всех мужиков обставляешь. Мне бы твоего счастья кусочек!
Зотова невесело усмехнулась:
– Не завидуй, Маруська! Столько всего свалилось, и за год не расхлебать. Жаль, рассказать не могу, даже тебе. Вот такое у меня, значит, счастье – словно плитой придавило, вздохнуть сил нет. Ты лучше скажи, как там твой принц? До сих пор мучаешься – или отправила малой скоростью по известному адресу?
Климова закусила губу, головой мотнула.
– Не отправила. Не денется он никуда, подруга, мой будет. Если бы не та девка! Стоит между нами, отходить не хочет, ровно собака на сене. А я, Олька, отступать не умею, всегда своего добиваюсь, пусть даже кровью платить придется.
Схватила за плечи, к себе притянула:
– Права ты, подруга моя лучшая. Нельзя из-за такого душу губить, грех это. Только иначе не могу.
И – шепотом на самое ухо.
– Убивать не стану. Пусть сама себе порешит, а я посмеюсь – и на могилу плюну!..
Маруся Климова! Подбежала, чмокнула в щеку, за плечи обняла.
– Теперь ты, Олька, всем им покажешь! А то заладили: равенство, равенство, а девушек только в курьерах и в экспедиции держат. И еще в техработниках, полы мыть. Ты же первая!
– Ага, – прохрипела бывший замкомэск. – Полы мыть – это хорошо. Помыл – и свободен. За поздравления – спасибо, конечно…
Встретились, где и обычно – в курилке. Новому руководителю Технического сектора кабинет выделить еще не успели, и поздравления Ольга принимала прямо в коридоре.
– А еще меня во Францию посылают. К товарищу Марселю Кашену, контакты крепить. Буду демонстрировать решение женского вопроса в СССР на личном примере. Для того, видать, и назначили.
Климова взглянула странно, словно хотела о чем-то спросить. Промолчала, на пачку кивнула, достала зажигалку. Затянулась глубоко, резко выдохнув дым:
– И все равно – молодец, Ольга! Завидую я тебе, ох, завидую, подруга! Умная, красивая, грамотная – и всех мужиков обставляешь. Мне бы твоего счастья кусочек!
Зотова невесело усмехнулась:
– Не завидуй, Маруська! Столько всего свалилось, и за год не расхлебать. Жаль, рассказать не могу, даже тебе. Вот такое у меня, значит, счастье – словно плитой придавило, вздохнуть сил нет. Ты лучше скажи, как там твой принц? До сих пор мучаешься – или отправила малой скоростью по известному адресу?
Климова закусила губу, головой мотнула.
– Не отправила. Не денется он никуда, подруга, мой будет. Если бы не та девка! Стоит между нами, отходить не хочет, ровно собака на сене. А я, Олька, отступать не умею, всегда своего добиваюсь, пусть даже кровью платить придется.
Схватила за плечи, к себе притянула:
– Права ты, подруга моя лучшая. Нельзя из-за такого душу губить, грех это. Только иначе не могу.
И – шепотом на самое ухо.
– Убивать не стану. Пусть сама себе порешит, а я посмеюсь – и на могилу плюну!..
Глава 3. Гиперболоид Пачанга
1.
– Стало быть, гиперболоид, – задумчиво изрек Иван Кузьмич Кречетов, опуская бинокль. – Стальная оболочка… Как вы ее назвали, Лев Захарович? Несущая?
– Несущая, – подтвердил представитель ЦК, – Такие проекты уже есть, у нас в Столице даже пытались строить, на Шаболовке, кажется, но выше трех секций не поднялись. Потом что-то сломалось, и архитектора приговорили к расстрелу. Говорят, условно.[11]
Сзади послышался негромкий смешок. Враг трудового народа Унгерн, восседавший на корточках чуть в стороне, явно оценил сказанное.
– Расстрел условно, господа! Как мило-с! Пятьдесят условных ударов ташуром по пяткам. Знал бы, непременно использовал.
Филин Гришка, четвертый в этой мужской компании, заворочался, без всякой охоты приоткрыл огромный желтый глаз и вновь задремал, удобно устроившись на бароновом плече.
Иван Кузьмич, проигнорировав классово враждебный выпад, между тем продолжил:
– Понимаю так, что гиперболоид этот из готовых частей собирается. Их привезти можно, хоть и далеко. Допустим, из Британской Индии. Но его еще и собрать надо, какая-никакая техника нужна. А здесь я ничего подобного пока не видел.
Товарищ Мехлис согласно кивнул.
– Я тоже не заметил. Три британских аэроплана, грузовики «Форд», несколько легковых авто, трактора, кажется, американские… Собственно, все.
– И причальная мачта для дирижаблей, – Кречетов вновь поднес бинокль к глазам. – Не все нам показали, Лев Захарович, не все!
– Исходя из этого очевидного факта, – длинный палец представителя ЦК метнулся в сторону стальной башни. – Мы обязаны проявлять тройную ужесточенную бдительность. Ибо коммунист не может позволить застать себя врасплох и провалить тем порученное партией дело!
Барона передернуло.
– Господин Мехлис, – вздохнул он, – Вы не могли бы как-то разнообразить ваши масонские поучения? Этак и стошнить может.
Лев Захарович сделал вид, будто не слышит, но палец все-таки убрал.
Посольство пребывало в Пачанге уже неделю. Не в самом городе, в предместье, ибо для вхождения за высокие белые стены местной цитадели требовалось особое разрешение. Этим сразу же занялся второй посол, господин Чопхел Ринпоче, Кречетов же принялся за привычные хозяйственные дела. Прежде чем идти в Синий Дворец (по-местному – Норбу-Онбо), надо требовалось решить множество вопросов – от организации котлового питания личного состава до покупки парадных одеяний.
До Пачанга дошли не все. Восемь человек (семь бойцов и один из монахов) погибли в бою у Врат, еще четверо умерли от ран несколькими днями позже. Прочим тоже досталось изрядно. Ивану Кузьмичу приходилось каждый день менять повязку на руке, пламенный революционер товарищ Мехлис передвигался с немалым трудом, морщась от боли в сломанных ребрах, трое бойцов лежали в местной больнице, находящейся тут же в предместье. И без того невеликая армия командира Кречетова растаяла почти наполовину.
Раны на лице у Чайки начали подживать, но перед глазами по-прежнему плескалась черная тьма. Лишь иногда девушке казалось, что она различает смутные неровные пятна, проступавшие сквозь вечный мрак.
Что сталось с Блюмкиным, Ивану Кузьмичу не сообщили. Отрядный фельдшер, человек серьезный и основательный, считал, что того уже давно едят местные собаки, но Кречетов почему-то был уверен в обратном. Верткий мерзавец и жилистый, такого одной стрелой не убьешь.
О случившемся у Врат Кречетов подробно, через переводчика, доложил местному пограничному чину, крепкому парню в стеганном халате и китайском кепи с «маузером» при поясе. Тот, ничуть не удивившись, велел занести рассказ в протокол – длинный свиток на желтой бумаге – после чего заметил, что уважаемым гостям еще крупно повезло. Время сейчас такое! В последний год война, охватившая всю Поднебесную, подступала уже к самому городу.
Кем были нападавшие, Иван Кузьмич уточнять не стал, дабы избежать лишних вопросов. Мало ли разбойников в Такла-Макане?
Посольство разместили на большом постоялом дворе. На третий день, когда народ отоспался, Иван Кузьмич, приказав собрать два десятка уцелевших «серебряных», устроил им смотр, после чего разбил личный состав на два отделения и велел приступить к обычным занятиям, с упором на строевую подготовку. Ветераны зашумели, но командующий Обороной показал им крепкий мосластый кулак. Ввиду больших потерь в общий строй были поставлены и ревсомольцы, включая Кибалку, которому в качестве поощрения была объявлена благодарность перед строем.
Жизнь потекла обычно, словно после возвращения из очередного партизанского рейда, но Иван Кузьмич понимал, что сделано лишь полдела. Война – занятие знакомое, в дипломатии же Кречетов был не силен. К счастью, бывший статский советник Рингель перед отъездом вручил ему взятую из библиотеки книгу «Правление посольства к диким инородцам», каковую Иван Кузьмич внимательно изучал в свободное от службы время. Правда, помянутые в книге инородцы не умели строить башни-гиперболоиды, что делало посольскую миссию еще более сложной. На второго посла Кречетов особой надежды не имел. Господин Чопхел Ринпоче сословия духовного, можно сказать, ангельского чина, а значит, дела земные такому лучше не доверять. Мало ли чего попу в голову взбредет?
Лишь иногда выдавалась свободная минута. Тогда и поднимался Иван Кузьмич на крышу – мир посмотреть, гиперболоидом полюбоваться, филина Гришку послушать.
– Господа большевики! Прошу вашего внимания.
Иван Кузьмич спрятал бинокль, повернулся, Мехлис же, не сдвинувшись с места, беззвучно дернул тонкими губами, словно желая выругаться. Кречетов походя отметил, что во внешности пламенного большевика за последние дни вновь произошли перемены. Волосы, ставшие за время путешествия пегими, приобрели цвет вороньего крыла, а на загорелом лице прибавилось морщин, одно время почти незаметных. Теперь Лев Захарович выглядел так же, как и в первый день их знакомства, когда представитель ЦК шагнул с самолетного трапа на землю Сайхота.
Барону было не до комиссарской внешности. Расправив плечи, он шагнул вперед, прокашлялся.
– Господин красный командующий! Уставы армий всего мира, включая вашу РККА, требуют от тех, кто попал в плен, предпринять попытку к бегству. Это законное право всех военнослужащих. Я попал в плен 20 августа 1921 года. Попыток бежать не предпринимал, считая это бессмысленным ввиду полного завершения антибольшевистской борьбы. Теперь же, в Пачанге, передо мной стоит выбор, о котором я хочу поставить вас в известность.
– Несущая, – подтвердил представитель ЦК, – Такие проекты уже есть, у нас в Столице даже пытались строить, на Шаболовке, кажется, но выше трех секций не поднялись. Потом что-то сломалось, и архитектора приговорили к расстрелу. Говорят, условно.[11]
Сзади послышался негромкий смешок. Враг трудового народа Унгерн, восседавший на корточках чуть в стороне, явно оценил сказанное.
– Расстрел условно, господа! Как мило-с! Пятьдесят условных ударов ташуром по пяткам. Знал бы, непременно использовал.
Филин Гришка, четвертый в этой мужской компании, заворочался, без всякой охоты приоткрыл огромный желтый глаз и вновь задремал, удобно устроившись на бароновом плече.
Иван Кузьмич, проигнорировав классово враждебный выпад, между тем продолжил:
– Понимаю так, что гиперболоид этот из готовых частей собирается. Их привезти можно, хоть и далеко. Допустим, из Британской Индии. Но его еще и собрать надо, какая-никакая техника нужна. А здесь я ничего подобного пока не видел.
Товарищ Мехлис согласно кивнул.
– Я тоже не заметил. Три британских аэроплана, грузовики «Форд», несколько легковых авто, трактора, кажется, американские… Собственно, все.
– И причальная мачта для дирижаблей, – Кречетов вновь поднес бинокль к глазам. – Не все нам показали, Лев Захарович, не все!
– Исходя из этого очевидного факта, – длинный палец представителя ЦК метнулся в сторону стальной башни. – Мы обязаны проявлять тройную ужесточенную бдительность. Ибо коммунист не может позволить застать себя врасплох и провалить тем порученное партией дело!
Барона передернуло.
– Господин Мехлис, – вздохнул он, – Вы не могли бы как-то разнообразить ваши масонские поучения? Этак и стошнить может.
Лев Захарович сделал вид, будто не слышит, но палец все-таки убрал.
* * *
Собрались на крыше, пользуясь теплым солнечным днем. Тучи отступили к северу, к дальней горной гряде, и над Пачангом распростерлась бездонная синева. Сам город остался чуть в стороне, зато предместье – маленькие желтые домики из грубого местного камня, острые силуэты храмов и несколько зданий европейского типа – лежало, словно на ладони. По мнению барона, все это очень напоминало хорошо знакомую ему Ургу, за одним очевидным исключением. В Монголии не было гиперболоида – огромной решетчатой башни, вросшей в склон небольшого холма. Серый стальной гигант, подпирающий небо, и стал тем первым, что они заметили, подъезжая к городу. Вначале не могли понять, когда же сообразили, только руками развели. Такла-Макан, горы на горизонте – и металлическое диво, какое не в каждой европейской столице увидишь. Все прочее, и грандиозный Синий Дворец, и даже помянутая Кречетовым причальная мачта, смотрелось на фоне гиперболоида весьма блекло. Иван Кузьмич вспомнил все, слышанное и читанное о загадочной стране и мысленно посетовал на своих информаторов. Обо всем предупредили – и о злых духах, и о ходячих мертвецах, даже о подземной стране Агартхе. Стальную же башню под три сотни саженей высоты никто и не приметил.Посольство пребывало в Пачанге уже неделю. Не в самом городе, в предместье, ибо для вхождения за высокие белые стены местной цитадели требовалось особое разрешение. Этим сразу же занялся второй посол, господин Чопхел Ринпоче, Кречетов же принялся за привычные хозяйственные дела. Прежде чем идти в Синий Дворец (по-местному – Норбу-Онбо), надо требовалось решить множество вопросов – от организации котлового питания личного состава до покупки парадных одеяний.
До Пачанга дошли не все. Восемь человек (семь бойцов и один из монахов) погибли в бою у Врат, еще четверо умерли от ран несколькими днями позже. Прочим тоже досталось изрядно. Ивану Кузьмичу приходилось каждый день менять повязку на руке, пламенный революционер товарищ Мехлис передвигался с немалым трудом, морщась от боли в сломанных ребрах, трое бойцов лежали в местной больнице, находящейся тут же в предместье. И без того невеликая армия командира Кречетова растаяла почти наполовину.
Раны на лице у Чайки начали подживать, но перед глазами по-прежнему плескалась черная тьма. Лишь иногда девушке казалось, что она различает смутные неровные пятна, проступавшие сквозь вечный мрак.
Что сталось с Блюмкиным, Ивану Кузьмичу не сообщили. Отрядный фельдшер, человек серьезный и основательный, считал, что того уже давно едят местные собаки, но Кречетов почему-то был уверен в обратном. Верткий мерзавец и жилистый, такого одной стрелой не убьешь.
О случившемся у Врат Кречетов подробно, через переводчика, доложил местному пограничному чину, крепкому парню в стеганном халате и китайском кепи с «маузером» при поясе. Тот, ничуть не удивившись, велел занести рассказ в протокол – длинный свиток на желтой бумаге – после чего заметил, что уважаемым гостям еще крупно повезло. Время сейчас такое! В последний год война, охватившая всю Поднебесную, подступала уже к самому городу.
Кем были нападавшие, Иван Кузьмич уточнять не стал, дабы избежать лишних вопросов. Мало ли разбойников в Такла-Макане?
Посольство разместили на большом постоялом дворе. На третий день, когда народ отоспался, Иван Кузьмич, приказав собрать два десятка уцелевших «серебряных», устроил им смотр, после чего разбил личный состав на два отделения и велел приступить к обычным занятиям, с упором на строевую подготовку. Ветераны зашумели, но командующий Обороной показал им крепкий мосластый кулак. Ввиду больших потерь в общий строй были поставлены и ревсомольцы, включая Кибалку, которому в качестве поощрения была объявлена благодарность перед строем.
Жизнь потекла обычно, словно после возвращения из очередного партизанского рейда, но Иван Кузьмич понимал, что сделано лишь полдела. Война – занятие знакомое, в дипломатии же Кречетов был не силен. К счастью, бывший статский советник Рингель перед отъездом вручил ему взятую из библиотеки книгу «Правление посольства к диким инородцам», каковую Иван Кузьмич внимательно изучал в свободное от службы время. Правда, помянутые в книге инородцы не умели строить башни-гиперболоиды, что делало посольскую миссию еще более сложной. На второго посла Кречетов особой надежды не имел. Господин Чопхел Ринпоче сословия духовного, можно сказать, ангельского чина, а значит, дела земные такому лучше не доверять. Мало ли чего попу в голову взбредет?
Лишь иногда выдавалась свободная минута. Тогда и поднимался Иван Кузьмич на крышу – мир посмотреть, гиперболоидом полюбоваться, филина Гришку послушать.
* * *
– Пу-гу! – напомнил о себе Гришка. Барон погладил птицу по серым перьям, взглянул неуверенно. Затем, пересадив сонного филина на пол, резко встал, одергивая мятый халат-курму.– Господа большевики! Прошу вашего внимания.
Иван Кузьмич спрятал бинокль, повернулся, Мехлис же, не сдвинувшись с места, беззвучно дернул тонкими губами, словно желая выругаться. Кречетов походя отметил, что во внешности пламенного большевика за последние дни вновь произошли перемены. Волосы, ставшие за время путешествия пегими, приобрели цвет вороньего крыла, а на загорелом лице прибавилось морщин, одно время почти незаметных. Теперь Лев Захарович выглядел так же, как и в первый день их знакомства, когда представитель ЦК шагнул с самолетного трапа на землю Сайхота.
Барону было не до комиссарской внешности. Расправив плечи, он шагнул вперед, прокашлялся.
– Господин красный командующий! Уставы армий всего мира, включая вашу РККА, требуют от тех, кто попал в плен, предпринять попытку к бегству. Это законное право всех военнослужащих. Я попал в плен 20 августа 1921 года. Попыток бежать не предпринимал, считая это бессмысленным ввиду полного завершения антибольшевистской борьбы. Теперь же, в Пачанге, передо мной стоит выбор, о котором я хочу поставить вас в известность.