Страница:
***
Коряги, как известно, не говорливы. Деревья - эти могут. Сам, правда, не слышал…
– Становись рядом, маленький ванакт. Сюда, слева. А вот чтобы коряги! Правда, у черного весла-кормила не коряга пристроилась, а сам дядюшка Антиген, Антиген Лерниец, лучший наш кормчий - во всей Арголиде лучший. Но похож! Ежели в темноте, как сейчас, да еще чуток зажмуриться…
– Звал, дядюшка?
– Звал, маленький ванакт, звал. Постой пока рядом, оглядись.
В море кормчий - царь. А кормчий головной пентеконтеры - царь царей, не меньше. Богоравный владыка Корягиос… С таким не поспоришь! Ка-а-ак двинет корневищем!
Итак, стою. Смотрю. Налево смотрю, направо, а все больше - вверх. И на корягу тоже - исподтишка. Вцепилась коряга в кормило, корнями вросла, а каждый корень чуть не с меня толщиной. Замерла, сопит только. С присвистом. …Болтают, будто звали дядюшку Антигена аргонавты главным кормчим. Да только отказалась коряга: баловство, мол, за одной шкурой бараньей корабль в Колхиду гонять. Несерьезно как-то. Пусть, мол, Тифий-мальчонка с вами сходит, а я лучше на Запад поплыву, к Океану, там у меня дела поважнее имеются.
А Тифию-то тогда уже за шестьдесят было! Сколько же коряге лет? Подумать страшно!
– Поглядел, маленький ванакт? - сипит между тем коряга.
– Так точно, дядюшка Антиген, - вздыхаю в ответ. - Доложить, чего увидел?
– Доложишь, доложишь!..
Раньше сипела, теперь скрипит. Громко так скрипит! Выходит, коряги даже смеяться умеют?
– Вот чего, маленький ванакт! Ты просил напомнить, когда Лесбос пройдем…
Хлопнул я себя по лбу. А ведь точно! Не иначе гроза из башки моей этолийской все напрочь вышибла.
– Так вот, мы его и прошли. Только что. Да ты, видать, не заметил. Все влево смотрел да вверх, а Лесбос-то по правому борту был…
Да-а, не быть мне моряком!
– Виноват! - вновь вздохнул я. - Значит, уже прошли? А я думал, еще целый день плыть…
Ив самом деле! Даже я знаю, что от Навплии до Лесбоса - два дня пути с хвостиком. И то при хорошем ветре. А нас ветер не баловал, только сейчас Зефир Полуденный плечо подставил.
– То-то и оно…
Просипела коряга - и вновь смолкла. Смолкла, тьмой вечерней окуталась, в доски палубные вгрузла. Чего-то не так с корягой! Оглянулся я, вправо поглядел, где во тьме Лесбос спрятался, вверх посмотрел…
– Не спеши, маленький ванакт. Вместе на звезд поглазеем. Слушай пока…
Хотел вновь сказать "так точно" - раздумал. Не шутит кормчий!
– Ты, маленький ванакт, умный мальчик. И батюшка покойный твой умным мальчонкой был. Все со мной сходить просился - не успел, бедняга…
А я и не знал! Молодец, папа!
– Потому не буду тебе глупости всякие городить, что, мол, сон мне был, и другим сон был, и Ориона-Охотника в море видели…
– Вправду видели? - не утерпел я. Засопела коряга, насупилась.
– Видели, не видели - не в том сила. А вот что мы на день раньше к Лесбосу пришли… Смекаешь? Ветерок хилый, гребли средственно, не гнали. Это ж чьими такими молитвами, а?
Окатило меня холодом - до кончиков ногтей. Не от вопроса - от ответа. Только не прав ты, Антиген, великий кормчий, коряга старая. Без молитв обошлось! Видать, изголодались там, на Снежном Олимпе!
Спешат!
– Всяко бывает, маленький ванакт. Да только не все это. Хотел ты на звезды поглядеть. Так погляди! Головой можешь не крутить, туда и смотри, на север, куда плывем…
– А мы не на север плывем, дядюшка, - не утерпел я. - Мы плывем между севером и востоком ближе к северу на одну шестую долю. Так?
Знай наших, коряга! Зря, что ли, я у дяди Эгиалея лучшим учеником был?
Думал, засмеется, заскрипит то есть. Или возмутится.
Смолчал. Смолчал, набычился.
– Смотри!
Взглянули мне звезды в глаза - маленькие, острые… …Медведицы: Каллисто-нимфа с Идой-кормилицей, одна под другой, под ними Кефей, батюшка Андромеды Смуглой, которую Персею Горгоноубийце спасать довелось. Ну, притча: собственную дочь чудищу отдал, Кефей этот, - и все равно на небо попал! Вот он, сияет, а справа, как и полагается, супруга, Кассиопея-царица, из-за которой и вся беда случилась, нечего красотой своей эфиопской перед нереидами хвалиться!..
Странно, еще не ночь, а звезды такие яркие. Словно мы на корабле под самое меднокованое небо вознеслись!
А правее… Я только вздохнул. Когда нас, эфебов, учили все эти Кассиопеи с Кефеями различать, созвездие, то, что сейчас Каллисто-Медведицы правее (огромное, о двадцати звездах!), Борцом называли. Борец - и все тут. А недавно узнал - иначе эти звезды теперь именуют. Не Борец уже - Геракл!* *Расположение звезд и планет соответствует весне 1119 года до Р. X. 21 …Радуйся, дядя! Верю, что даже если ты сейчас ТАМ - ты не с НИМИ!
ТЫ - не с НИМИ! Ну, а еще правее, к востоку ближе…
– То, где девять звезд, - засопело рядом. - Их сейчас Близнецами кличут…
И вправду кличут - после того, как сгинули Кастор с Полидевком, братья Елены. Вовремя сгинули! Братья - на небе, заняты, нет им возможности за сестру вступиться, лад в семейке навести.
Да, все верно, девять звезд, как и сказано… То есть совсем не девять! Больше - и намного!
– Понял ли, маленький ванакт?
На миг показалось, что я снова эфеб, и не старший - первогодок. Когда нас с Капанидом в первый раз в учебный лагерь отправили (тот, что в лесу, за алтарем Реи), мы все больше меч мечтали в руках повертеть. И не деревянный - настоящий, бронзы аласийской. А нас, заставив побегать да поотжиматься от травы, завели на ночь глядя в самую глушь. Завели - бросили. Вот небо, вот звезды, тучек нет. Выбирайтесь, эфебы! Лагерь как раз на юге - идите, не заблудитесь. А там и поспать можно будет!
Впрочем, лишние звезды - не загадка. А ежели и загадка, то самая простая. Для эфебов-первогодков.
– Бродяги, дядя Антиген. Блуждающие звезды. Сейчас весна, Антисфории - Дни Равноденствия - недавно прошли. Так и должно…
– Сосчитай!
Сипит коряга, сопит. Недоволен дядюшка Антиген, великий Кормчий, аргивянским ванактом.
Делать нечего. Пожал плечами, считать принялся. Все верно, большие, разноцветные… блуждающие… Оранжевый - Зевс, бледно-желтый - Крон… Дий Подземный! Но ведь бродяги, блуждающие (их еще "планетами" кличут) - это же… Это же и есть - ОНИ!
ОНИ!
Всесильные, всевидящие, равнодушно взирающие на нас, хлебоедов, с меднокованого неба!
– Эх, маленький ванакт! Знаешь, был я в Эфиопии, золотишко да кость Абу-зверя торговал, так там, в Эфиопии этой, царь прежде всего в звездах должен разбираться, а уж опосля - в копьях да мечах! Ведь сколько этих, блуждающих, сейчас в Близнецах должно быть? Два всего - Арей да Крон. Один вверху, второй - ниже. А что ты видишь?
Не стал отвечать - незачем. Только усмехнулся. Даже не усмехнулся - губами дернул. Не править тебе Эфиопией, Тидид! …ОНИ все были здесь. Все! Красный Арей внизу, над ним - еле заметный белесый Гермий, сияющая злым огнем Афродита, оранжевый Зевс… И Крон! На самом верху, выше всех, выше сына-Громовержца, выше внука-Эниа-лия!
Как только из Тартара выбрался, старик?
А ТЫ, мама? ТЫ - тоже там? Там, рядомч; Кастором и Полидевком, божественными Близнецами, ТВОИМИ братьями? Там, между севером и востоком, как раз над Троей, проклятой Троей, куда несет нас могучая длань По-седайона Конегривого?
Да, ОНИ были там, где и должно, - над Троей. ОНИ спешили. Ждали.
Жаждали!
Я смотрел в холодное, не по-вечернему темное небо, в бесстрастные глазницы звезд, ловил ИХ острый взгляд, и вдруг почудилось (почудилось?), что купол небес медленно, бесшумно опрокидывается, и вот уже нет моря, исчезли волны, а мы мчимся вниз, прямо по звездам, словно по стенкам гигантского котла. А впереди нет ничего, кроме безвидной бездны, и лишь старик-Крон подмигивает нам желтоватым оком.
Ладонь на глаза… Отпустило, хвала Деметре Теплой!
– И это не все, маленький ванакт. Погляди на запад, где Орионов Пес. Тот, что Большой…
На Пса я уже смотрел без всякого удивления. Пес и Пес, справа от Ориона, как и положено. А слева Арго, тот, на котором коряга плыть не пожелала…
– Собака! Собачья Звезда!* Она же сейчас в море должна нырнуть, она же… *Собачья Звезда-Сириус.
Привычное имя заставило улыбнуться. Интересно, кличут ли в Небесах Собачью Звезду - Дурной Собакой?
– Она же на восток идет, Диомед! Не на запад - на восток!
Я лишь плечами пожал. С чего это коряга волнуется? А ведь волнуется, впервые меня по имени назвала! После того, как ОНИ словно на смотр выстроились, чему уж удивляться? Ладно, запомним, Собачья Звезда, Дурная Собака, спешит на восток. Ну и ладно!
Другое с толку сбивало. Отчего это мне котел привиделся? Бездонный, черный - с желтым Кроновым глазом над безвидной бездной? Может, потому, что слыхал я уже. Не так давно, год с небольшим назад…
"А ты знаешь, мальчик, что такое Кронов Котел?" Мы тогда с дядей Эвмелом о Лигероне-выростке говорили, о том, что Крон-Время не торопится, но и отставать не любит. То есть это я так считал, а дядя… Эх, дядя Эвмел, не дослушал я тебя! Дурак - и башка у меня этолийская. Дурная!
Ладно, и об этом - после!
– Дядюшка Антиген! Значит, Лесбос прошли?
– Ну?
Я усмехнулся. Сейчас будет этой коряге "ну?".
– Поворачиваем. Всем кораблям - вправо! На восток, к берегу!
Впервые я увидел, как кормчий растерялся. Да так, что на миг короткий из коряги снова в человека превратился. Удивленного, с толку сбитого.
Старого.
– Но… Маленький ванакт… Диомед… Тидид! До Трои еще…
– А кто сказал, что мы плывем в Трою, дядюшка Корягиос?
Переспорил я все-таки Агамемнона! Он-то как раз с Трои начать хотел. Не жалко ему головы его длинноносой!
В нашем, ахейском наречии - двадцать два значка для письма (это без тех, что Паламед Пухлый придумал). И в финикийском - столько же. А вот в Древнем - шестьдесят три. Но это что! В Кеми, говорят, значков с три сотни. А вот у моряков их всего пять - белый, желтый, красный, синий, зеленый. Днем - флажками над мачтами, ночью - огнем в лампах бронзовых.
Пять значков - легко выучить. Белый - внимание. Красный - тревога. И синий - тайный.
Белый, красный, синий!
К берегу! На восток! За Собачьей Звездой!
АНТИСТРОФА-1
Пленных сгоняли к берегу Каика - грубо, безжалостно, тычками, еле сдерживаясь, чтобы не повернуть копья бронзовыми жалами. Оно бы и без тычков обошлось, но я вовремя сообразил - велел прокричать по строю, дабы сдавшихся щадили. Кое-кто все же послушался…
– Старшего! - бросил я, не оглядываясь. - Сотника или геквета.
Двое гетайров, кивнув, скользнули к растерянной окровавленной толпе. Старшего найти легко. Тут, в Азии, каждый десятник норовит золотую бляху на панцирь нацепить. А уж сотник!.. А панцири-то паршивые! Тоже мне, вояки!
Злость не исчезала, не уходила, черным морским раком вцепившись в печень. Я ждал всякого: долгих переговоров, закрытых, заваленных камнями ворот, но чтобы так! С ходу, не спрашивая, в упор! …Нет, ждал! Потому и приказал зажечь красный огонь на мачте "Калидона". Но ведь был еще синий!
– Вот, ванакт! Сотник. Зовут…
Имя скользнуло мимо, не задев, не запомнившись. Какое мне дело, как кличут этого варвара в золоченом панцире с бронзовой юбкой до колен? И на лицо смотреть не стал - еще озверею…
– Синий огонь! - вздохнул я, отвернувшись и глядя на поле - страшное поле в молодой зеленой траве, покрытое трупами. Нашими. Чужими. Мы выиграли эту битву - нежданную, ненужную…
– Синий огонь! - сдерживаясь из последних сил, повторил я. - Вы видели синий огонь на мачтах?
– Не понимай! Ахейски не понима-ай-й-й! По тому, как он взвизгнул, стало ясно - по ребрам. И хорошо врезали, не иначе - рукоятью меча.
– Синий…
– Видела, видела! - разом обрел язык варвар (чудо, не иначе!). - Огонь видела, тревогу поднимала, к берегу войска бежала, бас идея Телеф войска посылала!..
– Но почему? - не выдержал я, не в силах оторвать взгляд от мертвого, залитого кровью поля. - Мы же союзники! Я же сам писал басилею Телефу! Синий огонь - условный знак! …Писал - но не верил. Поэтому и приказал повернуть на восток, к берегам Мисии. А ежели бы я Агамемнона послушал, да прямо к Трое поспешил? На севере, у Геллеспонта, - хеттийцы, на юге - Телеф-союзничек. Капкан! Скилла с Харибдой! Не верил, но все-таки надеялся. Потому и синий огонь зажег. Мне так был нужен союзник на этом берегу! Мне так нужен был хотя бы клочок земли, где можно беспрепятственно высадить войско…
– Почему?!
– Басилея Телеф! Басилея! - отчаянно возопил сотник-варвар. - Басилея сказала: синий плохо. Басилея сказала: синий - трояна. Корабли трояна синий, огонь трояна тоже синий…
Вот даже как? Я поглядел вперед, на приземистые, неуклюжие, неладно слепленные стены Пергама Мисийско-го. Ворота они все же успели захлопнуть, значит, "басилея Телеф" где-то там. Неужели правда? Но ведь это глупость! Зачем нападающим заранее сигнальные огни зажигать? Впрочем, что взять с варваров? Такие, как этот болван в бронзовой юбке, поверят еще и не в такое…
– Басилея Телеф говорила…
Я дернул бровью, и болван-сотник сгинул. Все стало ясно, оставалось одно: разъяснить самому "басилею Телефу". Союзничек!
Впрочем, я снова ошибся. Разобраться с кучей валунов на холме, по недоразумению именуемой славным городом Пергамом Мисийским, - даже не полдела. И даже не четверть с осьмушкой…
– Диомед! Диомед!
Ну вот, только его здесь не хватало. Любимчик! Я сделал вид, будто не слышу, - пусть попрыгает рыжий, пытаясь пробраться через кольцо гетайров - или хотя бы внимание мое привлечь. Куреты - народ вежливый, никто басилея итакийского локтями не пихает… но и пропускать не спешит. А росточку-то мы ма-а-аленького, тетайрам-здоровякам как раз по плечо. Попрыгай, попрыгай, хитромудрый Одиссей, жаба ты рыжая!
– Диомед!!!
– Пропустите богоравного! - усмехнулся я. - Надорвется ведь!
– Как же так, Тидид? Это не Троя! Не Троя, понимаешь? Но ведь мы же в Трою приплыли! Я сам видел - берег знакомый, вал - тот, что еще Геракл вырыл, дорога камня серого, что на холм ведет! И Скейские ворота видел, и эти… вторые, забыл, как их называют. И я видел, и все видели. И Гектор на стене стоял, я его сразу узнал, я ведь совсем недавно в этой Трое был! А потом гляжу: и стены другие, и город другой, и не Гектор это, а дядька какой-то… Мы же в Мисии, Тидид! Нам просто голову заморочили, нам глаза отвели. Мы же на союзников напали! Это ты ошибся, да? Твой кормчий ошибся? Я же тебе говорил, надо было на "Калидон" твой нашего кормчего взять, с Итаки… Но что же теперь делать? Что делать, Диомед? Мы же войну проиграли!!!
А беда была рядом, совсем рядом, возле самого уха, возле самого сердца. Я это знал, чуял, но боялся обернуться, взглянуть ей прямо в глаза. И пока я объяснялся с ополоумевшим от объятий Паники-дочки рыжим ("Э-э, брат Одиссей! Проиграли, подумаешь! Одну войну проиграем, другую выиграем, да?"), пока посылал своих аргивян вместе со спартанцами Менелая к городским воротам, пока объяснялся с самим Менелаем, но уже всерьез (неглуп белокурый, сразу все понял!)…
Знал - рядом. И когда они подошли все сразу… …Все сразу - Сфенел, Амфилох, Дылда Длинная с Полидором, Эвриал-трезенец. Плечом к плечу, молча, не глядя мне в глаза, вниз глядя, на истоптанную, изувеченную траву… Пришли - вместе. Словно мы, эпигоны, сыновья Семерых, снова под Фивами.
Мы - все. То есть почти все…
– Тидид! Тут, понимаешь…
Эвриал… Дрожит голос Смуглого, и лицо опять белое, как тогда, возле Семивратных.
– Диомед! - это уже Амфилох. - Нам только что сказали…
Мертв голос Щербатого, каждое слово - непогребенный труп.
"Кто?" - хочу спросить я, но голос не слушается, да и незачем спрашивать, ибо я уже понял, сразу понял. Почти все мы тут. Почти…
– Ферсандр! - отчаянно кричит Сфенел. - Ферсандр, твой брат! Эти сволочи убили Ферсандра! Эти сволочи!.. Ты слышишь, Тидид?
Не слышу… …Река шумит совсем рядом, тихая, спокойная. Странно, я не могу ее увидеть. Только плеск - и легкий теплый ветерок..
Тихо-тихо.
Тихо…
Река совсем близко, только шагни, только вдохни поглубже свежий прозрачный воздух…
Плещет, плещет…
Медленно, медленно, невыносимо долго сквозь бесцветное марево начинают проступать знакомые лица, сквозь проклятый плеск доносятся голоса… -…слышишь, Тидид?
Надо бы удивиться, почему они не заметили, ведь мы знакомы с детства, все знают, что Диомед Дурная Собака безумен, что его надо скрутить, сжать горло боевым захватом… Но я не удивляюсь. Не заметили. И я не вынырнул. Река плещет совсем рядом, только плеск стал чуть потише, я могу думать, могу даже говорить…
Усталой чайкой мелькнула мыслишка - маленькая, страшненькая. А если это… …НАВСЕГДА?
Мелькнула - не испугала/И я вновь почему-то не удивился. … Ферсандр плакал. Маленький, смешной в своем огромном, не по росту, заляпанном грязью панцире, в съехавшем на ухо гривастом шлеме. Слезы текли, он вытирал их рукой - тоже грязной, в крови. Еще один Ферсандр лежал на земле - мертвый. Труп. Как и сотни других на этом страшном поле…
Нет, не так. Это было раньше, под Фивами, когда мы встретились с моим двоюродным братом у Пройтидских ворот, над трупом басилея Лаодаманта.
Сейчас по-другому. Маленький Ферсандр не плакал; он улыбался последней улыбкой, застывшей на посиневших губах. И не он - я стоял на коленях возле трупа, но. тоже не плакал, и снова не понимал, почему…
"Я не хотел, Тидид! Я не хотел! Не хотел, чтобы так! Не хотел!.." И я не хотел этого, брат мой, храбрый Ферсандр Полиникид, первый из нас, эпигонов, прошедший свой путь до конца.
Я любил тебя, брат!
Хайре!
Проклятая река не отпускала, плеск то становился тише, то вновь захлестывал прибойной волной.
Плещет, плещет…
Но мне было уже все равно. Я исчез, растворился в светлых волнах безумия, и уже не я, а кто-то другой отдавал приказы, выслушивал соболезнования, морщился, когда докладывали о потерях, распоряжался о погребальных кострах, готовился к штурму проклятого Пергама, дурацкой кучи валунов на холме, забравшей у меня друга и брата…
Всего однажды дрогнул я-прежний, дернулся ламией в глиняном ларнаке, когда какой-то дурак-пустомеля в помятом шлеме ляпнул, будто убит Протесилай, родич филакского басилея. Жаль, не успел вырвать ему язык, мерзавцу. Жив оказался Чужедушец, ранили только - бок копьем пропороли.
И хвала богам! И снова вместо меня-прежнего - кто-то другой.
А может, и не так - или не совсем так. Не "кто-то" - сам я стал иным. Река, страшная река осталась позади, я все-таки вынырнул, вцепился руками в осклизлый берег, выполз, ткнулся лицом в мокрый, остро пахнущий ил… Вынырнул, выбрался. Но уже не я.
Не я…
***
– За что? За что? Мы же союзники! Союзники!.. На невысокой приземистой стене, увенчанной полуобвалившимися зубцами, здоровенный детина в шитой золотом накидке. На голове - шлем с тремя гребнями, на левой ноге - окровавленная повязка.
– За что? Это ошибка! Ошибка! Мне сказали, что плывут троянцы… сам Гектор, его видели! Мне сказали, что троянцы проведали о сигнале, о синем огне. Это ошибка, ошибка! За что?
Хороший вопрос, Телеф, басилей мисийский! У ворот - таких же невысоких, обитых позеленевшей медью, острая стена копий. Спартанцы - Менелая готовы. И мои аргивяне готовы. И куреты. И критяне Идоменея. И муравьи-мирмидонцы* малыша Лигерона. Ну, что еще скажешь, Телеф? *По преданию, жители Фтии произошли от муравьев, отсюда и название: мирмекс - муравей (греч.).
– Я согласен… Согласен, если вы заплатите пеню и немедленно уплывете… Согласен простить, не воевать!..
– Э-э, Телеф-мисиец! - не выдерживает черный от злости Фоас ("Твой брат - мой брат, Диомед! Не прощу, не пожалею!"). - Мама у тебя есть, да? Зарежу твою маму! Собака у тебя есть? И собаку зарежу! Выходи, если мужчина! А если не мужчина, я тебя моим куретам отдам - как женщину!
– Прикажи мне, Тидид! - дергает губами белокурый Менелай. - Я этого варвара!..
– Мне, мне, дядя Диомед! - вопит малыш Лигерон. - Я его за дядю Ферсандра! Я его!..
Странное дело! За эти дни Ферсандр и сын Пелея успели сдружиться. Даже на одном корабле плыли от самого Скироса. Может, потому что оба - маленькие?.. А здорово он дрался, выродок, Ахилл-Невскормленный! Повязка на ноге Телефа - его заслуга. Зауважал я малыша после этой ночи!
Мы, эпигоны, молчим. Нам слов не нужно.
– Диомед! Диомед! Так нельзя! Он же союзник! Нам надо под Трою! Под Трою!
Это кто же тут такой умный? Рыжий, кто же еще?!
– Нас всех обманули! Это затмение, нам глаза отвели. Надо выплатить… помириться. Нам нужно под Трою! Рыжему не отвечают. И я молчу, хоть и есть что сказать…Что, Жрец Верховный, заминка с Гекатомбой?
– Ворота! - выдыхаю я. - Открывай ворота, Телеф!
– Я сын Геракла! - вопят в ответ. - Я твой двоюродный брат, Диомед! Я твой брат!!!
Лучше бы молчал, колченогий!
– Брат, да? - вновь не выдерживает Фоас. - Маму свою вспомнил, да? Геракл Великий всех любил, да? Потаскух вонючих любил, коз любил, овец любил, да? Врешь ты все, козий выблядок, а еще про Геракла слово скажешь… Заскрипели ворота. Бессильно, покорно.
***
– Искусство войны - искусство богов, Менелай!
– Отец говорил мне это. Я долго не понимал, почему. На пергамских стенах - пусто. Незачем охранять, незачем ладить катапульты и готовить котлы со смолой. Пал Пергам Мисийский, и некому махать кулаками после драки. Оружие брошено, стражники связаны, в городе - плач и вой. Одни мы на стене с Менелаем Атридом.
– А теперь, кажется, понял. Боги вершат судьбы людей, так? И тот, кто ведет в бой войско, тоже…
– Да.
А застеной - холмы в молодой весенней траве. Море осталось вдалеке, перед нами - Азия, неровная земля до самого горизонта. Восточный Номос…
– У тебя убили брата, Тидид, а ты даже не плачешь над ним.
– Да.
Я не плачу. Искусство войны - искусство богов. Бог Дамед не может плакать. Он должен думать о войне. …Дамед! Именно так назвал меня раб-варвар на корабле. Именно так обращались ко мне перепуганные до смертной икоты мисийцы: "Дамеда! Дамед! Не убивай! Пожалей, бог Дамед!" На "бога" я даже не обиделся - да и внимания не обратил. Чего только не скажешь, когда у горла - бронзовый клинок?
– Наши все уверены, что мы пристали сюда по ошибке, что кормчие сбились с пути, а боги отвели нам глаза. Но ведь это не ошибка, Тидид? Ты так и…
– Да.
А повзрослел Менелай Атрид, повзрослел! В Спарте, когда Прекрасная возложила на его голову венок, совсем еще мальчишкой был белокурый. А теперь - седая прядь на виске. Еле заметная, но все же…
– Ты отослал всех и оставил меня, Диомед. Это потому, что я брат Агамемнона? Что я третий воевода?
– Да. Погляди, Атрид, что ты видишь? Что это? Я кивнул вдаль, где неровная цепочка зеленых холмов смыкалась с горизонтом. Сейчас они зеленые, а через месяц-полтора, когда с небес рухнет жара, все подернется желтизной, и высохшие улитки замрут на мертвых стеблях…
Что мог ответить мне Менелай Атрид, больной несчастный мальчишка с гнилой кровью, невольный виновник этой проклятой войны, Гекатомбы, Последней Битвы?
– Азия, Тидид! Земля Востока, земля Асов.
Менелай, басилей спартанский, не знал слова "Номос", но ответил он правильно.
Теперь мы оба молчали, глядя вдаль, и зеленые холмы расступались, бледнели, исчезали утренним туманом… И Азия, земля Светлых Асов, распростерлась пред нами! Огромная, желто-зеленая, в ярко-синих стрелках рек. На западе - море Лиловое, на севере - море Мрака, на юге…
– Великое Царство, Тидид? То, которое хочет завоевать мой брат?
– Да. …На юге - море Зеленое, в котором сонной рыбой плавает Аласия - Медный остров, Кипр, родина той, что убила мою Амиклу. …Будь ТЫ проклята, косоглазая тварь! Я не забыл, я еще попробую ТВОЕЙ крови!
А дальше, на восток, за царством Хеттийским, - каменный лабиринт гор, среди которых спрятались десятки стран, десятки племен: Паххува, Цухма, Ишува, Араван-на - не упомнить всех, не пересчитать. А за Зеленым морем - земля Мукиш, которую у нас зовут Сирией, а еще дальше многокорабельная Финикия…
– Моя жена… Елена - только предлог? И для брата, и для тебя?
– Да.
Бесконечна Азия, Земля Асов, земля светлых богов. И наша Европа, Темный Эреб, гнездилище Семьи-Семейки (эх, мама, мама!), кажется перед нею грудой мелких камешков…
– Значит, ты не будешь брать Трою, Тидид? Это и есть настоящий план? Сначала хеттийцы…
– Да.
Вырос белокурый Атрид, вырос! Не спорит, не возмущается, не зовет меня ткнуться лбом в троянские стены. …Это Любимчик все не успокоится. И Пергам грабить не след, и Телефа-предателя обижать не след, а должно хитоны подоткнуть и вприпрыжку мчаться к Скейским воротам - под Гекторово копье, под железные хеттийские мечи. Обидно рыжему! Все Семейка просчитала, все продумала: хеттийцы на севере, Телеф на юге, и молот готов, и наковальня. …И вновь, как и прошлой ночью, почудилось, будто призрачная твердь, но уже не морская - земная, исчезает, выгибается стенками гигантского, черного, бездонного котла, и желтый глаз Крона, Крона-Времени…
Чудится? А если нет? Что ОНИ задумали? Что? А ежели задумали, то сказали ли Любимчику? Едва ли, он - сошка мелкая, Одиссей-басилей, сын Лаэрта Пирата, мой бывший друг. Его дело маленькое - нас под Трою гнать… Да, не везет тебе, Лаэртид! И под Фивы не поспел, и под Трою не пускают. Интересно, что тебе ОНИ за службу пообещали? Пифос варенья да корзину печенья?
– Этот ваш план - твой и брата… Ты мне расскажешь, Тидид?
– Да.
Поэтому мы с белокурым здесь, на пустых пергамских стенах. Впрочем, все нужное и так делается - без нас. Амфилох вместе с Идоменеем грузят корабли, Лигерон со своими муравьями зачищает округу, богоравный Капанид выгребает золото-серебро из пергамских закромов (хозяйственный парень!), Фоас… Он тоже приделе, мой чернобородый родич.