Валентинов Андрей. Я не вернусь

   Дядя Полиник кивает, дядя Капаней - тоже. И снова я ничего не понимаю. Неужели папа болен? Но он не болен, он очень сильный! Его только дядя Капаней побороть может. Он - и, конечно, дядя Геракл. …Когда папа был таким, как дядя Эгиалей, на него напали враги. В Этолии, где он жил. Папа их всех убил. Он молодец! А дедушка Ойней на него почему-то обиделся. Обиделся - и проклял.
   – Мне это стоило очень дорого. Очень!.. Я думал, все кончится на мне…
   Почему папа говорит так, будто я болен? И почему никто с ним не спорит?
   – Мы, ребята, становимся опасны. Понимаете? Просто опасны.
   – Конечно, опасны! - гудит дядя Капаней. - Пусть только кто сунется!
   – Я не о том, - отец морщится, зачем-то трет щеку. - Мы все - я, ты, Полиник, Адраст, Тезей, Геракл - потомки богов. Так?
   – Та какой я фотомок! - откликается дядя Полиник. - Сетьмая вода на финоградном сусле…
   – Все равно. Нас даже называют героями. А какие мы герои? В каждом поколении - безумцы, калеки, просто больные…
   Я совсем не понимаю папу. Да, мы все - потомки богов. И Сфенел, и Ферсандр, и даже Алкмеон с Амфилохом. Это - хорошо. Мы - герои!
   – Какое-то… ядовитое семя. Геракл… Нет, не Геракл. Иолай, его племянник, сказал, что мы опасны для богов. Ладно, для богов - мы для людей опасны! Я думал, хотя бы Диомед…
   – Нато бы к оракулу, - неуверенно предлагает дядя Полиник. - Жаль, Асклефий умер!
   – Да иди ты со своими оракулами' - басит дядя Капаней. - Ни приапа собачьего…
   – Эй, здесь ребенок! (Это папа.) - М-м-м… Ни пса они там не знают! Сидят у жертвенников, морды наели и каркают: "Воля богов! Воля богов!" Я бы всех этих пифий разложил бы на полянке и…
   – Эй! (Это уже дядя Полиник.) - М-м-м… И выпорол бы, чтобы людей не дурили и все идолы бы в костер кинул! Какие они боги? Засран-цы приапо…
   – Капаней!!! (Это они оба - и папа, и дядя Полиник.) - А пусть слушает! Слышишь, Диомед? Боги - они не боги! Они что, мир создавали? Человека создавали? Пришли на готовенькое, расположились, как разбойники в чужом доме, и корми их! И деревяшкам кланяйся! А им все мало, проглотам. Овец мало - быков подавай! Быков мало - людей режь! Что, не так?
   Глаза закрыты. Сейчас Зевс кинет молнию…
   Сейчас!..
   – А все потому, что мы их боимся. А чего их бояться?
   – Потому что они сильнее!
   Это папа. Я раскрываю глаза. Кажется, обошлось. Добрый Зевс не кинул молнию.
   – Они сильнее. А если враг сильнее, ему надо платить дань. Что поделаешь…
   И это папа?! Мой папа, который ничего не боится? На миг мне становится обидно за папу.
   – Да не сильнее! - огромная ладонь дяди Капанея рассекает воздух. - Это мы - слабее. Вот Геракл. Взял Аполлона - и скрутил. И Таната скрутил! И Аида!
   – Это сказки! - качает головой дядя Полиник. - Я его, Геракла, сфрашивал, когда он еще пыл… Ну, вы понимаете. С Аидом он не трался. Никто не может бороться с Га-лесом.
   – Потому что все мы - каждый за себя. А объединиться бы всем, таким, как ты, Ойнид. И я. И ты, Полиник. И даже Амфиарай. И Геракл. Да мы им!..
   Молнии все нет. Кажется, Зевс простил дядю Капанея. Или просто не слышит? А может - испугался?
   – Да ладно, чего скисли? - смеется дядя Капаней. - Все в порядке, только трусить не надо. А твой мальчишка, Ойнид, первым воином будет. Во всем Аргосе! Лучше тебя. И лучше меня!
   Я снова краснею. Не каждый день такое услышишь. Сам дядя Капаней сказал!
   И почему папа не рад?
   – Как гофорит Эгиалей, латно, - дядя Полиник встает, почему-то смотрит на дверь. - Уедете в Тиринф - не страшно. Что Тиринф, что Аргос… А не офсудить ли нам, ребята, кое-что пофажнее? Фчера я получил фисьмо… письмо из Коринфа…
   И меня выгоняют. Я снова удивляюсь - наверное, в сотый раз за этот вечер. Что они такого собрались обсуждать? Про дядю Амфиарая мне слушать можно, про оракулы можно. И про богов - тоже можно.
   А про что нельзя?
 

***

 
   Дядя Капаней часто ругает богов. И дядя Амфиарай тоже. Я, правда, не слыхал, и Сфенел не слыхал, но об этом все говорят. Только ругают по-разному. Дядя Капаней всех богов плохими словами называет, а дядя Амфиарай ругает Зевса. Из-за этого дядю Амфиарая никто не любит, хотя он Вещий. А дядю Капанея все любят - кроме дяди Амфиарая.
   Почему так?
   Папа не хочет мне объяснить. А маму я еще не спрашивал. Она так редко приходит! В следующий раз я ее обязательно спрошу.
   Папа богов чтит. Не так, как дядя Полиник, но чтит. И я хожу в храмы. И жертвы приношу. И Сфенел тоже ходит, хотя его папа богов ругает. У нас в Аргосе полным-полно храмов! Только на нашей улице их четыре: храм Трубы (это мы его так называем, а вообще-то он храм Афины Победоносной), храм Тихи-Счастья, маленький храмик Арга и храм Елены.
   Храм Елены - самый лучший. Елена - золотая. Она очень красивая.
   Папа сказал, что он знает богиню Елену. Что богиня Елена живет в городе Спарте. Что там она еще красивее, чем в храме.
   Папа еще сказал, что дядя Капаней знает богиню Елену лучше, чем он. Совсем хорошо знает. Я как-то спросил дядю Капанея об этом, а он взял меня за ухо и велел сказать, кто мне об этом сообщил. Но я папу не выдал! А дядя Хапаней почему-то покраснел. А потом извинился (за мое уxo) и сказал, что это все неправда, будто он знает ее, Елену "совсем хорошо". Он богиню Елену просто знает. Он был в Спарте и молился ей. В храме.
   За ухо я не обиделся, но так и не понял, отчего это д"-дя Капаней краснеет?
   А еще у нас на улице есть Медный Дом. Его так называют, но это не дом, а подвал. Над ним раньше Палаты Да-наи стояли. Я там не был. И папа не был. Говорят, там очень темно и страшно. В этом подвале родился ванакт Персей. Потом его в море бросили, а он Медузу Горгону убил.
   Медуза тоже-у нас похоронена. Только не на улице Глубокой, а за Лариссой, возле агоры. В городе очень-очень много могил. Я думал, что так и надо, но папа сказал, что могилы есть только в Аргосе. Во всех городах тех, кто умер, относят в некрополь, за стены. И в Микенах, и в Фивах, и в папином Калидоне. У нас тоже есть Поле Камней, но многих оставляют в городе. У нас даже есть могила, где лежат целых сорок человек сразу. То есть не человек, а голов. Ее так и называют - Сорокаголовая. Там лежат головы сыновей басилея Египта1. А все остальное похоронено в Лерне, возле гидры.
   Гидра живет в море. Некоторые говорят, что ее убил дядя Геракл, но у нас в городе все знают, что он убил маленькую гидру, а большая жива-здорова, и ее все боятся. Полидор, сын дяди Гиппомедонта, ее сам видел. Говорит, страшная.
   Вот бы ее убить!
   А богов все-таки ругать не надо. Вдруг услышат?
 

***

 
   – Ты, Тидид, меня извини! Я… Я не хотел тебя обидеть…
   Амфилох не умер. Он даже болел не сильно. Просто полежал неделю - и встал. И теперь мы снова стоим на ступеньках храма Трубы. Но не деремся.
   Миримся.
   Египт (Эгипт)-братДанаи, дядяПерсся.
   – Твой папа очень хороший. И смелый. И мама… Она очень хорошая была. Извини!
   Я думал, что извиняться придется мне, но Амфилох решил сам извиниться. А Алкмеон почему-то не пришел. И никто больше не пришел - только Амфилох.
   – Просто вы все закричали. Ты про кабана, Ферсандр - про спартов…
   – Ну мы же дрались! - удивился я. - Так полагается!
   – Ругать врагов тоже полагается, Диомед. Чтобы разозлить, из себя вывести. Вот я и… Но я не должен был так говорить, извини!
   И вдруг я начинаю понимать, что Амфилох говорит со мной как со взрослым. Как с совсем взрослым. Я хочу сказать: "Да ладно!", но вдруг понимаю, что надо ответить иначе.
   – Ты меня тоже извини, Амфиарид. Я… Я не хотел. И насчет пеласгов, и насчет… Я просто реку увидел.
   – Знаю.
   Амфилох морщится, поглаживает бок. Я тут же вспоминаю - у него же ребро сломано! Правда, не три - одно, но все же.
   Мне немножечко стыдно. Ребра ломать нельзя. Ведь мы же не враги. Мы - родичи, дядя Амфиарай - брат дедушки Адраста. Двоюродный, но все же брат.
   – Знаю. Мне отец объяснил. У тебя это как у Геракла. И как у твоего отца.
   – А что у них такое?
   Папа мне так и не объяснил. И дядя Полиник не объяснил.
   Амфилох медлит, зачем-то оглядывается.
   – А ты… А ты не обидешься?
   Я задумываюсь, наконец качаю головой.
   – Не обижусь. Ведь ты мне расскажешь, чтобы я знал, - а не чтобы обижался.
   Мы поднимаемся выше, садимся на неровные, теплые от солнца ступени. Амфилох не спешит.
   – Понимаешь, Тидид, - наконец начинает он. - Человек… Он не виноват, если болен. А особенно, если болезнь послали боги.
   Я киваю. Не виноват, конечно. Вот дядя Эмвел, брат дяди Эгиалея, так больным и родился. Но он очень хороший, его любят. Даже больше, чем дядю Капанея.
   – Говорят, Геракла преследует Гера. Она насылает безумие. Ты слыхал, Геракл ведь детей своих убил? И племянников…
   – Врешь!
   "Врешь!" - это я просто так. Почему-то я верю Амфилоху. Но как же такое может быть?
   – А сейчас он, говорят, совсем из ума выжил. Никого не узнает, с даймонами разговаривает…
   "Я его, Геракла, сфрашивал, когда он еще пыл… Ну, вы понимаете".
   "Не сравнивай. Не дай Зевес, чтобы мальчик стал таким же!" Вот о чем говорили папа и дядя Полиник!
   – Но… Но мой папа… Он не такой. Не такой! Не такой!
   Это все неправда. Папа не убивает детей!
   – А ты знаешь, за что его изгнали из Калидона? Любопытство щекочет ноздри. А действительно, за что? Плохие родичи напали на моего папу, он защищался… А как же дедушка Ойней? Почему? Нет, не хочу. Лучше сам у папы спрошу!
   – Изгнали - и изгнали. - Я отворачиваюсь, смотрю в сторону. - Ну, ладно, Амфиарид, мир?
   – Мир!
   Жмем руки - тоже по-взрослому.
   – А своим пеласгам… то есть скажи своим, что на нашу улицу они могут приходить, но пусть сначала спрашивают. И в бабки пусть у храма не играют! А драться будем по правилам. Как полагается.
   – Драться? - Голос Амфилоха звучит как-то странно. - А вот насчет драться…
   – Он сказал, что со мной драться больше никто не будет. Никто! Родители запретили. И дедушка Адраст запретил. Если драка, я должен стоять в стороне - как взрослый, а иначе будет не по правилам. Сфенел не отвечает. Сопит.
   Думает.
   – Выходит, мы победили, а, Тидид? Не хочется огорчать друга, но…
   – Так теперь же вы двое будете против всех!
   – Верно…
   Безопасность нашей любимой улицы под угрозой. Если со мной не станут драться, Алкмеон приведет своих пеласгов…
   – Правда, мы с Амфилохом ну… помирились. Он сказал, что драться будут теперь на равных. Вас двое - их двое. Кто кого побьет - тот и победил.
   Капанид снова думает.
   – А если он не придет? С Алкмеоном ты не мирился? С ним я не мирился. Старший сын дяди Амфиарая не пожелал жать руку какой-то мелюзге. У-у, Губа Заячья!
   Ну, тогда…
   – Тогда я все равно драться буду. Если Алкмеон придет. Или если пеласги толпой нападут. У них свои правила-у нас свои. Правильно?
   Капанид ухмыляется, кивает. Военный план готов, да только он пока бесполезен. Вот уже неделя, как на нашу улицу чужаки не приходят. А если и приходят, то по одному. И в бабки не играют.
   А когда нас видят - разрешения просят.
   – Я вот чего подумал, Тидид, - внезапно изрекает Сфенел. - Ты Амфилоха побил - и вы с ним помирились. И даже подружились!
   Я с уважением смотрю на друга. Странно, о таком я даже не подумал. А ведь действительно: побил - и подружились.
   А если бы я Алкмеона побил? - Хорошо. Расскажу…
   Папа долго молчит, наконец качает головой.
   – Думал, потом. Ну ладно. Тебе все равно расскажут… У меня такое с детства. Только вижу я не реку, а огонь. Если разозлюсь - себя не помню. Говорят, я очень храбрый…
   – Ты храбрый! - перебиваю я. - Ты самый храбрый, папа!
   Его рука ерошит мои волосы.
   – Может быть. Но когда начинается бой, я вижу только огонь. Словно дерусь не я, а… Даже не знаю кто. Мне нельзя сердиться, нельзя ни с кем ссориться. Ты видел, в гимнасии мы боремся только с Капанеем. И на копьях, и на мечах. И просто так.
   Да, действительно. По праздникам дедушка Адраст всегда устраивает агоны - соревнования. То за кубок, то за новую колесницу. А папа…
   – Мы с Капанеем друзья, я не могу на него сердиться, понимаешь? Даже с Полиником… боюсь. А в Калидоне…
   Сегодня папа согласился рассказать. Он не хотел, но я очень просил.
   – У отца был двоюродный брат - Мелан. Он курет, из западной Этолии. Ты помнишь, я тебе говорил…
   Это я помню. На папиной родине живут калидонцы и куреты. Одни на востоке, другие - на западе, в горах. Калидонцы еще ничего, а куреты - совсем дикие. В шкурах ходят.
   Как волки.
   – Мелан со своими сыновьями и братом Афареем хотели убить отца и захватить престол. Их было восемь человек, они напали на отца в храме Артемиды…
   – И… И ты их убил?
   Я замираю - от страха и одновременно восторга. Восемь человек! На одного моего папу!
   – Убил, - в его голосе не слышно радости. И гордости не слышно. - Даже не помню, как это было. Плеснуло в глаза - все… А потом меня обвинили в нечестии. Будто бы в храме нельзя убивать.
   – Но они же напали! - возмущаюсь я.
   – Вот и я так думал, сынок. А получилось… Обвинил меня Алкатой, твой двоюродный дед, отцов брат. Теперь-то я понимаю - он тоже хотел править в Калидоне, наследовать отцу, ведь я - единственный сын. Он был хитрый, понял, что со мной. Понял, что мне нельзя сердиться. Обвинил при всех, на совете. Назвал нечестивцем, оскорбил…
   – И ты…
   – Его охраняли пять человек, - отец качает головой. - Думал за спины спрятаться. Не спрятался… Ну а убийство Родича прямо на совете… Меня никто не решился очистить от скверны. И до сих пор не решается.
   Я знаю. Папу так и зовут - Тидей Нечестивец. Или Непрощенный. За глаза, конечно. Шепотом.
   – Но ведь ты не виноват, папа!
   Его рука вновь гладит меня по голове.
   – Кто знает, Диомед, кто знает… Поэтому я ни с кем стараюсь не ссориться. И вина почти не пью. Говорят, это наказание богов. Не знаю…
   – Боги плохие! - решаю я. - Они злые. Дядя Капа-ней прав - с ними нужно драться. Собраться вместе - и…
   Папа не отвечает. Молчит, молчит, молчит. Мне даже становится страшно.
   – Нет… Нельзя. Бойся богов, Диомед! Бойся!
   Сегодня я впервые пошел в гимнасий.
   Впервые - после болезни. И Капанид пошел. И Фер-сандр. Сначала мы бегали, потом метали диск, а потом дрались копьями.
   Папа говорит, что копьем не дерутся, а "работают". Но мы все равно дрались. На нас были полотняные панцири и тяжелые шлемы, поэтому можно бить со всей силы.
   Но на этот раз я со всей силы не бью. Только по мишени. У мишени нет ребер. Поэтому Сфенел сегодня меня побеждает.
   Днем, когда солнышко совсем пригрело, в гимнасий зашли папа, дядя Капаней и дядя Эгиалей. Дядя Эгиалей и папа спорили, что лучше: лук или копье. Дядя Эгиалей сказал, что лук лучше. Только тетиву надо тянуть не от груди, а от уха.
   Он показал. Он попал. Дядя Эгиалей лучше всех стреляет. Говорят, он учился луку у бога Эрота. Я его спросил, а он сказал, что учился у Эрота, но не этому. А папа сказал "Гм-м".
   Зато папа лучший на копьях. Его никто не может победить. И он меня учит! Я тоже буду лучшим.
   А дядя Капаней говорит, что лучше всего не копье, а дубина. И смеется.
   А потом мы снова бегали, а дяди и папа спорили о железе. Я так и не понял, почему. Из железа делают украшения. У тети Эрефилы есть железное кольцо. А у тети Эвадны - браслет.
   Папа сказал: "Вот бы мне сотню парней в железе!" Зачем ему столько мальчиков с украшениями?
   Потом мы обедали, и папа сказал, что после обеда я не буду больше бегать, а пойду вместе с дядей Эгиалеем к дяде Эвмелу. Я спросил, пойдут ли с нами Сфенел и Ферсандр, а папа сказал, что нет.
   Я очень огорчился. Сегодня я не смогу победить Капанида на копьях. Он мой друг, но я не хочу, чтобы меня побеждали!
 

***

 
   У дяди Эгиалея длинные ноги, поэтому он быстро ходит. Я так быстро не умею, а он смеется и говорит: "Догоняй!" Я догоняю.
   Сначала я догонял его у могилы Форонея (который огонь людям принес), но не догнал. Потом мы пошли к Крите-риону, где стоит большое каменное кресло. На это кресло иногда садится мой дедушка и судит разбойников.
   Я спешил. Но все равно не догнал!
   Тогда мы пошли к воротам Лариссы, где живет дедушка Адраст, но подниматься не стали, а свернули к Аполлону Волчьему. Там я почти догнал дядю, но он все равно меня опередил и первым пришел к Голове Медузы.
   Эта Голова - настоящая. Саму Медузу у агоры похоронили, а голову тут на память оставили, когда злой Персей ее убил. Медуза была хорошая. Она охраняла Аргос, а Персей был разбойником. Это он потом ванактом стал. И все равно его изгнали. За Медузу. Медуза, между прочим, - моя прапрапрабабушка (три раза "пра"!).
   Про Персея и Медузу у нас каждый мальчишка знает. А те, кто приезжает, думают наоборот и удивляются.
   Папа говорит, что у Персея все дети - разбойники. И внуки. И даже правнуки. Один Геракл хороший. А дядя Амфиарай говорит, что и Геракл плохой. Что ему надо было в колыбели умереть.
   Я сам слышал!
   Возле Головы Медузы я догнал дядю, но оказалось, что уже пришли. Пришли, так как дом, где живет дядя стоит совсем рядом.
   Я это совсем забыл, потому что редко здесь бываю. Тут чужие мальчишки. Они злые и никого не пускают. Их много, с ними даже втроем не справиться. Поэтому я хожу сюда только на дни рождения дяди Эвмела. Сам он к нам не приходит - не любит выходить из дому.
   Дядя Эвмел - очень старый, ему, наверное, сто лет. У него белые брови и совсем нет волос на голове. Некоторые мальчишки его боятся, но я знаю: дядя Эвмел очень добрый и хороший. Только больной.
   Говорят, он таким и родился. Он - младший брат дяди Эгиалея. Только дяде Эгиалею двадцать пять лет, а дяде Эвмелу - сто.
   Или сто двадцать.
   – Ты мне его на обед привел, братишка? Давненько человечинки не пробовал!
   Мне не страшно. Дядя Эвмел шутит. Он не ест людей. И мяса не ест. Только овощи - вареные.
   Дом у дяди Эвмела очень большой. Даже не один дом, а два, сверху и снизу. Это называется "этажи". Раньше я бывал только в нижнем доме, а теперь мы сразу же поднялись в верхний. То есть не "в", а "на" - на этаж. Второй.
   Поднялись - а там!..
   – Ну, смотри, смотри!
   Я стал смотреть. То есть вначале думал убежать, но потом мне стало стыдно. Я не должен убегать, даже если прямо за дверью сидит гидра.
   Настоящая!
   Одно хорошо - дохлая. И не вся, а только кости и кожа. И даже не кости, а что-то другое, но этого слова я не знаю.
   Про кости мне потом дядя Эвмел рассказал. Когда гидру убили, с нее сняли шкуру, высушили и опилками набили. Это называется "чучело". А все равно - страшновато.
   И если бы только гидра!
   – Это маленькая гидра, Тидид. Гидреныш. Та, которую Геракл убил, была втрое больше. Но и она - не самая большая.
   – Ты его не пугай! (Это дядя Эгиалей.) - А я не боюсь! (Это я - очень громко.) - А это зуб Кронова быка. Их уже нет - вымерли. Они до потопа жили. Большой зуб, правда? А это Сетов зверь из страны Кеми'. Не бойся, не кусается!
   – А я не бо… Ой-й-й! (Это я руку в пасть засунул. А там - зубы. И острые!) - Хорош, а? А это…
   "Этим" была заставлена вся горница. И на стенах висело, и на полулежало. Кости, головы, щупальца сушеные, снова кости…
   А гидра - все равно самая страшная!
   – Дядя Эвмел, это ты гидру убил? Как дядя Геракл? И что я такого смешного спросил?
   – Ну, братишка, оставляю тебе этого юного героя. На съедение.
   Дядя Эгиалей уходит, а я остаюсь. И мне не страшно. То есть почти не страшно. Интересно, зачем он меня сюда привел. Гидру показать?
   – Ну, пойдем, Тидид!
   Оказывается, эта горница - первая. А за ней - вторая. Еще больше первой.
   Я думал, у дяди Эвмела во второй горнице тоже кости, а там оказались не кости, а камни. И дерево. И не просто камни, а идолы. Некоторых я узнал сразу. И Зевса, и Аполлона, и Гекату (у нее три лица, даже в темноте не спутаешь). А еще там были камни круглые и камни с ровными краями.
   На один такой камень я сел. А дядя Эвмел сел на треножник. У треножника тонкие ноги, но дядя Эвмел очень худой, поэтому он не упадет.
   – Ну вот, герой. Мы с твоим папой поговорили, и он согласился. Будешь учиться. Утром - в гимнасий, а после обеда - сюда.
   Такие слова следует обдумать. Я думаю.
   Долго.
   Кеми (Черная 3 е м л я)-Египет.
   – Дядя Эвмел, я ведь и так учусь. В гимнасии. И еще меня папа дома учит. И дядя Капаней.
   – Учатся разному, Диомед.
   Я снова думаю. Мама говорила…
   – А я еще значки знаю. Которыми пишут. Не все, правда… Хочешь, дядя, покажу?
   – Хочу.
   Табличка, кисточка… Вечно я краской мажусь!
   – Это - "алеф", это - "бейт", это - "гимель". Пра вильно?
   – Правильно, Тидид! А откуда они взялись? Он снова улыбается - хитро. Думает, не знаю.
   – Эти значки сидонские. Сидон - это город такой за морем. А страна называется Финикия. Там эти значки придумали, а мы их себе взяли. Чтобы писать. В Сидоне еще пурпур делают. Из лягушек.
   Почему дядя уже не улыбается? Я что-то не то сказал?
   – А ты действительно молодец, парень! Эгиалей был прав. Ну, пойдем.
   Оказывается, за второй горницей есть еще третья! третьей горнице - снова камни. Но другие. Гладкие, с рисунками и значками. И доски - тоже гладкие и тоже с рисунками. И свитки - один на другом.
   Наверное, дядя каждый день письма получает!
   – Знаешь, что это?
   "Что это" на столе. Большое, из бронзы. Круглое.
   Щит?
   Я уже хотел сказать про щит, но не стал. Щит слишком большой. И неровный. На нем что-то нарисовано. Даже не нарисовано - из бронзы вылито.
   На щитах всякое рисуют. У моего папы на щите - звезды и луна. Папа называет луну Глаз Ночи. У дяди Капанея на щите - воин с факелом. А у дяди Полиника на щите богиня Афина и он сам. Его богиня за руку держит. Только у дяди Амфиарая на щите ничего нет. Черный - и все.
   У меня тоже есть щит, но еще не настоящий - маленький. На нем кабан нарисован. Это папа так решил.
   Только этот щит какой-то непонятный. Таких щитов не бывает! Может, это щит киклопа? Какой-нибудь кик-лоп потерял, пока нашу Лариссу строил?Наклонился я, пальцами до бронзы дотронулся. Ага! Кажется, понял. Это вроде как гора, это - река. А это - море. Вот и кораблик. А это что? Тоже гора. И домик. А вот еще домик! - Это наш мир, мальчик. Точнее, Номос.
 

СТРОФА-11

 
   – А еще дядя Эвмел мне про богов рассказывать будет. И про героев. И про потоп расскажет. И про то, что до потопа было!
   Сфенел морщится, хмурится… (Точно как дядя Капаней! Только у Сфенела бороды нет, чтобы ее на пальцы накручивать. У дяди Капанея борода - черная. У папы тоже черная, но короткая. А у дяди Полиника - светлая, почти белая.) - А папа говорит, что воину это все знать не надо. От такого жуки в голове заводятся.
   Я осторожно трогаю голову - на всякий случай. В глубине души я почти согласен с Капанидом. Копье - понятно, и колесница - понятно. И как прятаться - тоже понятно. Без такого и вправду не повоюешь. А боги-герои, да еще значки для письма в придачу…
   – Так папа решил, - вздыхаю я. - Значит, нужно. Сфенел оглядывается (незачем - пуста наша Глубокая, никого, только взрослые), шепчет баском:
   – А мой папа сказал, что тебя хотят царем сделать. Ну, басилеем1. Потому и к дяде Эвмелу послали. Папа тебя жалеет, говорит, что басилеем быть плохо.
   Тут уж и спорить не приходится. Дедушка Адраст даже не басилей - ванакт, а значит, всем царям - царь. Поэтому из дому, из дворца то есть, почти не выходит - все на троне сидит.
   Думает.
   И еще царю одному ходить не положено. И самому колесницей править - тоже. И еще его все ругают. Скукота!
   Басилей - обычно переводится как "царь". Правильнее - эождь, иногда - наместник. Может быть сравним со средневековым графом или герцогом.
   Дядя Капаней умный. Его дядя тоже басилеем был, а он взял и отказался. И правильно сделал. И я откажусь!
   – А мы в гости уезжаем, - внезапно сообщает Сфенел. - В Лерну, к дяде Гиппомедонту.
   От зависти я не могу даже сказать "Ух ты!". Наконец вздыхаю…
   – Ух ты! А когда?
   – Послезавтра вроде.
   Да, завидовать нехорошо. Тем более лучшему другу. И в особенности Капаниду. Это я понимаю, но…
   Мне уже шесть лет, скоро совсем взрослым стану, а почти еще ничего не видел. В Тиринфе гостил однажды, в Трезенах - и все. Впрочем, в Трезенах не считается. Мне тогда всего два года было.
   А все потому, что папа все время куда-то ездит. Ездит - а меня с собой не берет. Даже в Тиринф, хоть это и рядом совсем. А не берет он меня из-за кровников. Кровники - плохие, они могут зарезать из-за угла. Даже маленького мальчика. И девочку тоже.
   На папу пять раз нападали, но он всех их убил!
   – Ну, ты там это, Капанид, - я отворачиваюсь, делая вид, что смотрю на знакомую черепичную кровлю храма Трубы (старая черепица, под ногами лопается), - гидру увидишь, запомни какая. Хорошо?
   Сфенел-то запомнит. А я?
 

***

 
   – Ойнид, ну послушай меня! Хоть однажды в жизни послушай!
   На этот раз точно - не сон.'
   Мама!
   Кричать нельзя, о маме никто не должен знать. В моей спальне никого, значит, она в большой горнице за дверью…
   – ОНИ что-то задумали. Семья… Это все так похоже на выдумки моего отца. ЕГО - и этого негодяя Психопомпа. Не набегался еще в Гадес! Собрать побольше, а еще лучше - всех вместе. Собрать - и в ножи. А еще лучше - натравить друг на друга!
   Странно, я опять не слышу папу. Нет, слышу, надо только ухо к двери прижать…
   Ой как плохо подслушивать! Но я немножко, совсем немножечко.
   – Так что же, мне всю жизнь сидеть на чужих харчах? Кем мальчик вырастет - сыном изгнанника?
   – Лучше сыном изгнанника, чем сиротой. Ты ведь знаешь - я не всегда смогу его защитить. Особенно от МОИХ.
   У мамы такой голос… О чем это она? Меня защищать не нужно, со мной даже Алкмеон драться не хочет!
   – Ну, ты прямо как Амфиарай! Заладил Вещий-Зловещий: "Боги не велят! Боги не велят!" Да какое им дело до Фив? Мы же не совались на Флегры!' - Ошибаешься, Ойнид, ошибаешься…