Страница:
Доктор Эндрю Йелланд работал в той же больнице, что и Агата. Он пользовался репутацией превосходного врача и славился уважительным отношением к медсестрам, что нисколько не мешало последним подсмеиваться над ним у него за спиной. Невысокий, скорее субтильного телосложения, к своим тридцати пяти годам он успел обзавестись внушительной лысиной. Лицо у него было костлявое, а нос такой тонкий, что даже очки на нем не держались, и ему приходилось постоянно их поддергивать. Раздавая медсестрам указания, он никогда не смотрел им в глаза и беспрестанно потирал руки.
Однажды, совершая вместе с ним обход, Агата решила симулировать обморок. Если бессонные ночи и изматывали ее физически, то взамен оставляли массу времени для размышлений. Как она ни билась, материальное положение семьи не улучшалось. Мать тратила кучу денег на цветы, взяв за правило каждый день навещать могилу мужа с очередным букетом. Маргарет вбила себе в голову, что должна стать знаменитой художницей по фарфору, и носилась по специализированным магазинам в поисках красок, трафаретов и кистей. Поскольку техникой ремесла она овладела не вполне, то запасы тарелок и чашек заканчивались у нее довольно быстро, а она признавала только китайский фарфор. Пока что ни одна лавчонка, торгующая посудой, не заказала ей ровным счетом ничего, но это ни в малейшей степени не поколебало решимости Маргарет. В конце концов, частенько повторяла она, многие гениальные художники удостоились лишь посмертной славы.
Что касается Агаты, то она в свои двадцать шесть лет мечтала жить нормальной жизнью – то есть подальше от назойливых родственниц и без денежных забот. Эндрю Йелланд один занимал квартиру в первом этаже хорошего дома. Он никогда не был женат. Родители его умерли, а единственная сестра жила в Манчестере. Он неплохо зарабатывал, бо́льшую часть времени проводил в больнице, а по выходным иногда уезжал из Лондона за город, на какую-нибудь речку, где водилась рыба. Агата не имела ничего против рыбной ловли на муху.
Все произошло точно так, как она запланировала. Агата осела на холодный кафельный пол. Доктор Йелланд бросил одноногого ветерана, которого в тот момент осматривал, и кликнул санитаров – отнести ее на руках ему не позволяла комплекция. Он сидел возле нее, пока ей не стало лучше.
На следующий день, когда она подошла, чтобы поблагодарить его за заботу, он осмелился пригласить ее на чашку чаю. Она отказалась, объяснив, что не может появляться на людях из-за траура. Тогда он предложил выпить чаю у него дома – предложил без всяких задних мыслей, потому что, как он тут же уточнил, компанию им составит его соседка, достойная семидесятилетняя леди.
В гостях Агата, жалуясь на жару, расстегнула пару-тройку пуговок на платье. Эндрю Йелланд уставился на полоску молочно-белой кожи, резко контрастировавшей с черной тканью платья, как загипнотизированный, и опустил чашку мимо стола. Чашка упала на ковер.
В последующие две недели произошло сразу несколько совершенно случайных событий, окончательно смутивших покой доктора Йелланда. Как-то утром, зайдя в аптеку, он обнаружил Агату стоящей на стремянке. Ему понадобилась не одна минута, чтобы оторвать взгляд от ее затянутых в чулки ног и снова обрести дар речи. В другой раз он чуть не выронил температурный лист, который внимательно изучал, когда из-под халата находившейся рядом Агаты выскользнула бретелька шелковой комбинации. Наконец однажды ночью, разыскивая дежурную сестру, он зашел в комнату отдыха и увидел Агату лежащей в самой томной из всех возможных поз – она притворялась, что спит.
Со дня приглашения на чай не минуло и трех недель, а он уже сделал ей предложение.
Девять месяцев протекли в безмятежности супружеского счастья. Превратившись в миссис Йелланд, Агата отнеслась к своим обязанностям со всей серьезностью. Легко и непринужденно она прошлась по всей обстановке мрачноватой квартиры Эндрю, придав ей немного женственной прелести. Она достигла невероятных высот в выпечке сдобы, а по ночам безропотно терпела домогательства нового мужа, наверстывающего двенадцать лет полового воздержания.
По его просьбе она отказалась от ночных дежурств и, доработав до конца смены, уходила из больницы тем охотнее, что ее до неприличия скорый второй брак – да еще с врачом! – дал обильную пищу весьма едким комментариям со стороны коллег.
Зарплаты Эндрю им вполне хватало на безбедное существование. Свой собственный заработок она тратила на сестру и мать, которые по-прежнему обитали в скромной меблирашке. Она лично относила арендную плату владельцу квартиры, оплачивала счета и раз в неделю совершала обход окрестных магазинов, внося необходимые суммы, чтобы мать с сестрой имели здесь кредит. Все, что оставалось, она отдавала им на карманные расходы: Мэри продолжала засыпать цветами могилу Арчи и время от времени позволяла себе приобрести красивый траурный венок. Маргарет стала любимой клиенткой оптовика, занимавшегося импортом посуды из Пекина.
Все свободные от дежурств выходные Эндрю посвящал рыбной ловле на муху. Благодаря ему Агата открыла для себя самые рыбные места Англии. Нацепив резиновые сапоги и воздев над головой большой зонт, она стоически переносила долгие часы ожидания и глотала один за другим романы Джейн Остин и Эдит Уортон, героини которых вели куда более романтическую, чем у нее, жизнь.
Расследование установило, что причиной возгорания стали две непотушенных свечи. На сильно обуглившемся ночном столике обнаружились следы воска и совершенно почерневшая фотография Арчи Саммера, от которого на карточке остались только лихо закрученные кверху усы. Немного оправившись от потрясения, Мэри объяснила, что на протяжении всех последних лет устраивала в годовщину гибели мужа вечер его памяти, для чего сооружала небольшой алтарь, озаряемый двумя свечами. Проблема заключалась в том, что они с Маргарет, поминая покойного, слегка перестарались с хересом. И заснули, забыв задуть свечи.
Владелец не только выставил их вон из квартиры, но и пригрозил Агате судом, если она не оплатит ремонт из собственного кармана. Эндрю недовольно поджал губы, но все же согласился приютить Мэри и Маргарет в гостевой комнате – временно, как он специально подчеркнул. Он и в самом деле высоко ценил врожденную тактичность Агаты, сумевшей с улыбкой принять все его холостяцкие причуды, но необходимость делить свой кров с двумя непрошеными гостьями раздражала его неимоверно. Мэри водрузила портрет покойного супруга на буфет в столовой. Маргарет превратила стол в гостиной в рабочий верстак, вынудив всех остальных принимать пищу на кухне.
Доктор Йелланд с каждым днем все позже возвращался из больницы домой.
Через полтора месяца вынужденного сожительства он поставил Агату перед выбором: или ее невыносимая семейка, или он. Ценой неимоверных усилий ей удалось отыскать двушку мансардного типа, но мать наотрез отказалась туда переезжать: ноги моей, заявила она, больше не будет в квартире, расположенной выше первого этажа. Эндрю дошел до точки кипения и предложил Агате денег, чтобы она, пока не подвернется что-нибудь приемлемое, сняла матери с сестрой номер в гостинице. Но тут уж она проявила неуступчивость. И речи быть не может, сказала она, чтобы мать с сестрой праздновали Рождество в занюханном гостиничном номере.
Вечером 24 декабря 1946 года в квартире доктора Йелланда витала зловещая атмосфера. Все усилия Агаты, с утра возившейся у плиты, чтобы приготовить праздничный ужин, пропали втуне.
С мессы они вернулись в тягостном молчании. Мэри уселась в уголке гостиной и со вздохами ела глазами положенную на колени фотографию мужа. За стол ее пришлось тащить чуть ли не силком – Агата прислонила карточку усопшего к графину с водой, чтобы он в некотором роде тоже участвовал в трапезе. На Эндрю безжизненный взгляд покойного тестя произвел столь удручающее впечатление, что он встал из-за стола, не дождавшись даже главного блюда, и объявил, что у него пропал аппетит. Развернув кресло к эркеру, он налил себе щедрую порцию бренди.
Все три женщины некоторое время молча смотрели на него. Затем Агата ушла на кухню сварить кофе покрепче, а Маргарет, горя желанием хоть немного разрядить обстановку, сделала то, что считала наилучшим, – запела песенку собственного сочинения, прославляющую Ральфа Маккаллена. На втором куплете Эндрю опрокинул третью рюмку бренди, ни слова не говоря, встал с кресла, натянул пальто и покинул квартиру, хлопнув дверью.
Через час после полуночи в дверь позвонили двое озябших полицейских. Они спросили миссис Йелланд. И сообщили ей, что в Темзе найдена машина ее супруга, застрявшая между опорами моста и на три четверти ушедшая под воду. В салоне обнаружили тело Эндрю, а в багажнике – две удочки в превосходном состоянии. По словам очевидца, машина неслась на большой скорости; ее занесло, и она ухнула в ледяную реку.
Агата молча налила бренди в рюмку, оставленную Эндрю на столике, и выпила его залпом. Потом на цыпочках прошла в спальню и открыла гардероб. Достала черное платье, купленное после смерти капитала Гривза и хранившееся в пластиковом чехле. Надела его и долго смотрела на себя в зеркало. Спустя некоторое время она позволила себе заплакать.
Это Саманта, стараясь отвлечь тетку от мрачных мыслей, предложила всем подумать над объявлением в газету – надо было подыскивать нового жильца.
– Я не потерплю под своим кровом медицинского персонала, – безапелляционно возразила Агата.
Она не собиралась самоустраняться от участия в обсуждении текста объявления.
– Ты больше двадцати лет на пенсии. Подумать только, и этот человек с утра до ночи твердит мне, что надо уметь перевернуть страницу жизни! Ха-ха! – фыркнула Маргарет.
– Может быть, прямо сейчас его и напишем? – вмешалась Саманта.
Ей представлялось разумным сменить тему разговора. В один из тех редких дней, когда на бабушку накатил приступ откровенности, она поведала Саманте об обстоятельствах смерти док тора Йелланда. Вслух она этого не сказала, но и без слов было ясно, что еще и сегодня, десятилетия спустя, Агата по-прежнему считает Маргарет главной виновницей своего второго вдовства.
– Надо сразу указать, что семейные пары просят не беспокоиться. Особенно с детьми. И тех, у кого нет постоянной работы, – не терпящим возражений тоном изрекла Агата.
– Я бы не возражала против симпатичного холостяка на пенсии, – промурлыкала Маргарет. – Не старого, моих примерно лет.
– Меня устроит кто угодно, лишь бы не шумел, – высказалась Саманта. – Для работы мне нужна тишина.
Женщины немного помолчали, склонившись каждая над своей чашкой. Выяснив, что Маргарет вполне способна держаться на ногах, Агата потребовала, чтобы все переместились к ней на кухню и набросали текст объявления. Каждая принесла свой собственный заварочный чайник. Саманта досадливо сморщилась, вспомнив, что так и не начала писать обзор.
– Все, у меня сериал начинается, – объявила Маргарет, бросив взгляд на часы. – Прошу меня простить, но я вас покидаю. Последний раз пропустила серию, так потом никак не могла понять, что там у них случилось.
Она подхватила свой чайник, забрала с тарелки две последние лепешки и удалилась.
– Со всеми этими хлопотами тебе, наверное, некогда было и подумать над статьей, – обеспокоенно посетовала Агата.
– Да уж, прямо скажем, ненамного я продвинулась.
– Тогда иди, а я тут сама все приберу, – вздохнула Агата. – Мне не привыкать.
Саманта терпеть не могла, когда бабушкин лоб морщился от забот.
– Я могу заодно и объявление сочинить, – предложила она.
– Вот и хорошо, умница моя. Из-за этой Маргарет я даже счета не успела проверить.
И она указала на кухонный буфет, где на самом видном месте лежала бумажная папка-скоросшиватель.
– Ненавижу откладывать на завтра то, что должна сделать сегодня. Тем более что в моем возрасте завтра можно и не дождаться.
– Прекрасный жизненный принцип, – похвалила Саманта, мыслями уже в своей рубрике.
– Только не забудь написать, что это должен быть человек с прочным положением и стабильным доходом. И не старше семидесяти лет. Они в этом возрасте мрут как мухи – не от сердечной недостаточности, так от рака простаты. А я не испытываю ни малейшего желания через пару месяцев печатать в газете еще одно объявление.
Агата дождалась, пока уйдет Саманта, и с чайником в руках направилась в гостиную. Здесь она села в кресло, подложив под спину подушку. Телевизор она включила в ту самую секунду, когда начался любимый сериал Маргарет.
Она посмотрела на часы. Пять вечера. В ней начала подниматься волна паники. Надо написать статью и составить объявление, а она еще даже не просмотрела сегодняшнюю почту.
Она села за письменный стол и взглянула в сад, где не росло ни единого цветочка. Солнце скрылось, и тут же хлынул дождь. Чахлый кустарник под потоками ливня гнулся до земли. Помня о полученной накануне анонимке, Саманта все не решалась вскрыть толстый пакет из редакции “You and I”. Навскидку в нем было десятка три писем.
Наконец, глубоко вздохнув, она распечатала пакет. Пробежала по диагонали почту и еще раз вздохнула, на сей раз с облегчением. Обычные письма от читателей. Рутина эпистолярного отчаяния.
– Завтра рассортирую, – вслух сказала она.
И сама обрадовалась своей халатности, шедшей вразрез со всеми ее привычками. А потому позволила себе еще одну вольность: решила, что вначале просмотрит личную почту, а уж потом примется за статью.
Счет она сразу отложила в сторону, а уведомление из банка внимательно прочитала. Наконец распечатала последний конверт. Ее имя и адрес были напечатаны на машинке. Судя по штемпелю, письмо бросили в ящик где-то в цент ре Лондона.
Листок содержал всего одну строчку, написанную от руки:
Саманта приказала себе дышать ровно, а сама не отрывала взгляда от конверта. Человек, приславший это письмо, знает ее адрес. Спрашивается, откуда. Он не значится ни в одном справочнике.
Далее. Ему известно, кто скрывается за псевдонимом достопочтенной мисс Свити. А ведь всего несколько человек в курсе этой мистификации. Ее родственники – две старушки. И ее подруги. Чтобы пересчитать их, хватит пальцев одной руки.
Она постаралась унять накатившую дрожь. Надо спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию. Имеется всего три возможных варианта.
A. Это кто-то из сотрудников “You and I”. Человек, который хочет вывести ее из равновесия, потому что завидует ей или мечтает завладеть ее рубрикой.
Б. Это розыгрыш дурного вкуса, затеянный кем-то из ее подруг.
B. Это настоящий психопат. Он засек ее, когда она ездила в редакцию, и проследил за ней до дома.
Наморщив брови, Саманта принялась обдумывать каждое из предположений.
В редакции ее рубрика котировалась примерно так же, как гороскоп. То есть крайне низко. Если кто-то из редакторш начинал работать спустя рукава, ей грозили переводом в отдел писем.
Подруг у нее было мало, но она абсолютно доверяла каждой из них.
Оставалась только последняя версия.
Саманта бросила письмо на стол и скрестила на груди руки. Чувствовала она себя примерно так же, как кустарник на ветру. Происходящее совсем ей не нравилось, но как она могла повлиять на события?
3
Однажды, совершая вместе с ним обход, Агата решила симулировать обморок. Если бессонные ночи и изматывали ее физически, то взамен оставляли массу времени для размышлений. Как она ни билась, материальное положение семьи не улучшалось. Мать тратила кучу денег на цветы, взяв за правило каждый день навещать могилу мужа с очередным букетом. Маргарет вбила себе в голову, что должна стать знаменитой художницей по фарфору, и носилась по специализированным магазинам в поисках красок, трафаретов и кистей. Поскольку техникой ремесла она овладела не вполне, то запасы тарелок и чашек заканчивались у нее довольно быстро, а она признавала только китайский фарфор. Пока что ни одна лавчонка, торгующая посудой, не заказала ей ровным счетом ничего, но это ни в малейшей степени не поколебало решимости Маргарет. В конце концов, частенько повторяла она, многие гениальные художники удостоились лишь посмертной славы.
Что касается Агаты, то она в свои двадцать шесть лет мечтала жить нормальной жизнью – то есть подальше от назойливых родственниц и без денежных забот. Эндрю Йелланд один занимал квартиру в первом этаже хорошего дома. Он никогда не был женат. Родители его умерли, а единственная сестра жила в Манчестере. Он неплохо зарабатывал, бо́льшую часть времени проводил в больнице, а по выходным иногда уезжал из Лондона за город, на какую-нибудь речку, где водилась рыба. Агата не имела ничего против рыбной ловли на муху.
Все произошло точно так, как она запланировала. Агата осела на холодный кафельный пол. Доктор Йелланд бросил одноногого ветерана, которого в тот момент осматривал, и кликнул санитаров – отнести ее на руках ему не позволяла комплекция. Он сидел возле нее, пока ей не стало лучше.
На следующий день, когда она подошла, чтобы поблагодарить его за заботу, он осмелился пригласить ее на чашку чаю. Она отказалась, объяснив, что не может появляться на людях из-за траура. Тогда он предложил выпить чаю у него дома – предложил без всяких задних мыслей, потому что, как он тут же уточнил, компанию им составит его соседка, достойная семидесятилетняя леди.
В гостях Агата, жалуясь на жару, расстегнула пару-тройку пуговок на платье. Эндрю Йелланд уставился на полоску молочно-белой кожи, резко контрастировавшей с черной тканью платья, как загипнотизированный, и опустил чашку мимо стола. Чашка упала на ковер.
В последующие две недели произошло сразу несколько совершенно случайных событий, окончательно смутивших покой доктора Йелланда. Как-то утром, зайдя в аптеку, он обнаружил Агату стоящей на стремянке. Ему понадобилась не одна минута, чтобы оторвать взгляд от ее затянутых в чулки ног и снова обрести дар речи. В другой раз он чуть не выронил температурный лист, который внимательно изучал, когда из-под халата находившейся рядом Агаты выскользнула бретелька шелковой комбинации. Наконец однажды ночью, разыскивая дежурную сестру, он зашел в комнату отдыха и увидел Агату лежащей в самой томной из всех возможных поз – она притворялась, что спит.
Со дня приглашения на чай не минуло и трех недель, а он уже сделал ей предложение.
Девять месяцев протекли в безмятежности супружеского счастья. Превратившись в миссис Йелланд, Агата отнеслась к своим обязанностям со всей серьезностью. Легко и непринужденно она прошлась по всей обстановке мрачноватой квартиры Эндрю, придав ей немного женственной прелести. Она достигла невероятных высот в выпечке сдобы, а по ночам безропотно терпела домогательства нового мужа, наверстывающего двенадцать лет полового воздержания.
По его просьбе она отказалась от ночных дежурств и, доработав до конца смены, уходила из больницы тем охотнее, что ее до неприличия скорый второй брак – да еще с врачом! – дал обильную пищу весьма едким комментариям со стороны коллег.
Зарплаты Эндрю им вполне хватало на безбедное существование. Свой собственный заработок она тратила на сестру и мать, которые по-прежнему обитали в скромной меблирашке. Она лично относила арендную плату владельцу квартиры, оплачивала счета и раз в неделю совершала обход окрестных магазинов, внося необходимые суммы, чтобы мать с сестрой имели здесь кредит. Все, что оставалось, она отдавала им на карманные расходы: Мэри продолжала засыпать цветами могилу Арчи и время от времени позволяла себе приобрести красивый траурный венок. Маргарет стала любимой клиенткой оптовика, занимавшегося импортом посуды из Пекина.
Все свободные от дежурств выходные Эндрю посвящал рыбной ловле на муху. Благодаря ему Агата открыла для себя самые рыбные места Англии. Нацепив резиновые сапоги и воздев над головой большой зонт, она стоически переносила долгие часы ожидания и глотала один за другим романы Джейн Остин и Эдит Уортон, героини которых вели куда более романтическую, чем у нее, жизнь.
* * *
22 октября 1946 года жители квартала, где обитали Мэри и Маргарет Саммер, проснулись среди ночи от воя пожарных сирен. Огонь вспыхнул в спальне. Поскольку квартира располагалась на четвертом этаже, женщин пришлось эвакуировать из горящего дома по пожарной лестнице.Расследование установило, что причиной возгорания стали две непотушенных свечи. На сильно обуглившемся ночном столике обнаружились следы воска и совершенно почерневшая фотография Арчи Саммера, от которого на карточке остались только лихо закрученные кверху усы. Немного оправившись от потрясения, Мэри объяснила, что на протяжении всех последних лет устраивала в годовщину гибели мужа вечер его памяти, для чего сооружала небольшой алтарь, озаряемый двумя свечами. Проблема заключалась в том, что они с Маргарет, поминая покойного, слегка перестарались с хересом. И заснули, забыв задуть свечи.
Владелец не только выставил их вон из квартиры, но и пригрозил Агате судом, если она не оплатит ремонт из собственного кармана. Эндрю недовольно поджал губы, но все же согласился приютить Мэри и Маргарет в гостевой комнате – временно, как он специально подчеркнул. Он и в самом деле высоко ценил врожденную тактичность Агаты, сумевшей с улыбкой принять все его холостяцкие причуды, но необходимость делить свой кров с двумя непрошеными гостьями раздражала его неимоверно. Мэри водрузила портрет покойного супруга на буфет в столовой. Маргарет превратила стол в гостиной в рабочий верстак, вынудив всех остальных принимать пищу на кухне.
Доктор Йелланд с каждым днем все позже возвращался из больницы домой.
Через полтора месяца вынужденного сожительства он поставил Агату перед выбором: или ее невыносимая семейка, или он. Ценой неимоверных усилий ей удалось отыскать двушку мансардного типа, но мать наотрез отказалась туда переезжать: ноги моей, заявила она, больше не будет в квартире, расположенной выше первого этажа. Эндрю дошел до точки кипения и предложил Агате денег, чтобы она, пока не подвернется что-нибудь приемлемое, сняла матери с сестрой номер в гостинице. Но тут уж она проявила неуступчивость. И речи быть не может, сказала она, чтобы мать с сестрой праздновали Рождество в занюханном гостиничном номере.
Вечером 24 декабря 1946 года в квартире доктора Йелланда витала зловещая атмосфера. Все усилия Агаты, с утра возившейся у плиты, чтобы приготовить праздничный ужин, пропали втуне.
С мессы они вернулись в тягостном молчании. Мэри уселась в уголке гостиной и со вздохами ела глазами положенную на колени фотографию мужа. За стол ее пришлось тащить чуть ли не силком – Агата прислонила карточку усопшего к графину с водой, чтобы он в некотором роде тоже участвовал в трапезе. На Эндрю безжизненный взгляд покойного тестя произвел столь удручающее впечатление, что он встал из-за стола, не дождавшись даже главного блюда, и объявил, что у него пропал аппетит. Развернув кресло к эркеру, он налил себе щедрую порцию бренди.
Все три женщины некоторое время молча смотрели на него. Затем Агата ушла на кухню сварить кофе покрепче, а Маргарет, горя желанием хоть немного разрядить обстановку, сделала то, что считала наилучшим, – запела песенку собственного сочинения, прославляющую Ральфа Маккаллена. На втором куплете Эндрю опрокинул третью рюмку бренди, ни слова не говоря, встал с кресла, натянул пальто и покинул квартиру, хлопнув дверью.
Через час после полуночи в дверь позвонили двое озябших полицейских. Они спросили миссис Йелланд. И сообщили ей, что в Темзе найдена машина ее супруга, застрявшая между опорами моста и на три четверти ушедшая под воду. В салоне обнаружили тело Эндрю, а в багажнике – две удочки в превосходном состоянии. По словам очевидца, машина неслась на большой скорости; ее занесло, и она ухнула в ледяную реку.
Агата молча налила бренди в рюмку, оставленную Эндрю на столике, и выпила его залпом. Потом на цыпочках прошла в спальню и открыла гардероб. Достала черное платье, купленное после смерти капитала Гривза и хранившееся в пластиковом чехле. Надела его и долго смотрела на себя в зеркало. Спустя некоторое время она позволила себе заплакать.
* * *
– Лучше всего взять врача, – заявила Маргарет. – А что, идея неплохая. Если у меня участится пульс, ему всего-то и надо будет, что подняться на один этаж.Это Саманта, стараясь отвлечь тетку от мрачных мыслей, предложила всем подумать над объявлением в газету – надо было подыскивать нового жильца.
– Я не потерплю под своим кровом медицинского персонала, – безапелляционно возразила Агата.
Она не собиралась самоустраняться от участия в обсуждении текста объявления.
– Ты больше двадцати лет на пенсии. Подумать только, и этот человек с утра до ночи твердит мне, что надо уметь перевернуть страницу жизни! Ха-ха! – фыркнула Маргарет.
– Может быть, прямо сейчас его и напишем? – вмешалась Саманта.
Ей представлялось разумным сменить тему разговора. В один из тех редких дней, когда на бабушку накатил приступ откровенности, она поведала Саманте об обстоятельствах смерти док тора Йелланда. Вслух она этого не сказала, но и без слов было ясно, что еще и сегодня, десятилетия спустя, Агата по-прежнему считает Маргарет главной виновницей своего второго вдовства.
– Надо сразу указать, что семейные пары просят не беспокоиться. Особенно с детьми. И тех, у кого нет постоянной работы, – не терпящим возражений тоном изрекла Агата.
– Я бы не возражала против симпатичного холостяка на пенсии, – промурлыкала Маргарет. – Не старого, моих примерно лет.
– Меня устроит кто угодно, лишь бы не шумел, – высказалась Саманта. – Для работы мне нужна тишина.
Женщины немного помолчали, склонившись каждая над своей чашкой. Выяснив, что Маргарет вполне способна держаться на ногах, Агата потребовала, чтобы все переместились к ней на кухню и набросали текст объявления. Каждая принесла свой собственный заварочный чайник. Саманта досадливо сморщилась, вспомнив, что так и не начала писать обзор.
– Все, у меня сериал начинается, – объявила Маргарет, бросив взгляд на часы. – Прошу меня простить, но я вас покидаю. Последний раз пропустила серию, так потом никак не могла понять, что там у них случилось.
Она подхватила свой чайник, забрала с тарелки две последние лепешки и удалилась.
– Со всеми этими хлопотами тебе, наверное, некогда было и подумать над статьей, – обеспокоенно посетовала Агата.
– Да уж, прямо скажем, ненамного я продвинулась.
– Тогда иди, а я тут сама все приберу, – вздохнула Агата. – Мне не привыкать.
Саманта терпеть не могла, когда бабушкин лоб морщился от забот.
– Я могу заодно и объявление сочинить, – предложила она.
– Вот и хорошо, умница моя. Из-за этой Маргарет я даже счета не успела проверить.
И она указала на кухонный буфет, где на самом видном месте лежала бумажная папка-скоросшиватель.
– Ненавижу откладывать на завтра то, что должна сделать сегодня. Тем более что в моем возрасте завтра можно и не дождаться.
– Прекрасный жизненный принцип, – похвалила Саманта, мыслями уже в своей рубрике.
– Только не забудь написать, что это должен быть человек с прочным положением и стабильным доходом. И не старше семидесяти лет. Они в этом возрасте мрут как мухи – не от сердечной недостаточности, так от рака простаты. А я не испытываю ни малейшего желания через пару месяцев печатать в газете еще одно объявление.
Агата дождалась, пока уйдет Саманта, и с чайником в руках направилась в гостиную. Здесь она села в кресло, подложив под спину подушку. Телевизор она включила в ту самую секунду, когда начался любимый сериал Маргарет.
* * *
Саманта спустилась по ступенькам и вернулась к себе, старательно отворачивая взгляд от запертой двери, ведущей в квартиру Теофиля. Глупо, но его отъезд ее расстроил. Ее вообще пугали любые, даже самые ничтожные перемены в раз навсегда заведенном порядке вещей.Она посмотрела на часы. Пять вечера. В ней начала подниматься волна паники. Надо написать статью и составить объявление, а она еще даже не просмотрела сегодняшнюю почту.
Она села за письменный стол и взглянула в сад, где не росло ни единого цветочка. Солнце скрылось, и тут же хлынул дождь. Чахлый кустарник под потоками ливня гнулся до земли. Помня о полученной накануне анонимке, Саманта все не решалась вскрыть толстый пакет из редакции “You and I”. Навскидку в нем было десятка три писем.
Наконец, глубоко вздохнув, она распечатала пакет. Пробежала по диагонали почту и еще раз вздохнула, на сей раз с облегчением. Обычные письма от читателей. Рутина эпистолярного отчаяния.
– Завтра рассортирую, – вслух сказала она.
И сама обрадовалась своей халатности, шедшей вразрез со всеми ее привычками. А потому позволила себе еще одну вольность: решила, что вначале просмотрит личную почту, а уж потом примется за статью.
Счет она сразу отложила в сторону, а уведомление из банка внимательно прочитала. Наконец распечатала последний конверт. Ее имя и адрес были напечатаны на машинке. Судя по штемпелю, письмо бросили в ящик где-то в цент ре Лондона.
Листок содержал всего одну строчку, написанную от руки:
Вы гораздо моложе, чем на фото.И бумага, и почерк – те же, что в первой анонимке.
Саманта приказала себе дышать ровно, а сама не отрывала взгляда от конверта. Человек, приславший это письмо, знает ее адрес. Спрашивается, откуда. Он не значится ни в одном справочнике.
Далее. Ему известно, кто скрывается за псевдонимом достопочтенной мисс Свити. А ведь всего несколько человек в курсе этой мистификации. Ее родственники – две старушки. И ее подруги. Чтобы пересчитать их, хватит пальцев одной руки.
Она постаралась унять накатившую дрожь. Надо спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию. Имеется всего три возможных варианта.
A. Это кто-то из сотрудников “You and I”. Человек, который хочет вывести ее из равновесия, потому что завидует ей или мечтает завладеть ее рубрикой.
Б. Это розыгрыш дурного вкуса, затеянный кем-то из ее подруг.
B. Это настоящий психопат. Он засек ее, когда она ездила в редакцию, и проследил за ней до дома.
Наморщив брови, Саманта принялась обдумывать каждое из предположений.
В редакции ее рубрика котировалась примерно так же, как гороскоп. То есть крайне низко. Если кто-то из редакторш начинал работать спустя рукава, ей грозили переводом в отдел писем.
Подруг у нее было мало, но она абсолютно доверяла каждой из них.
Оставалась только последняя версия.
Саманта бросила письмо на стол и скрестила на груди руки. Чувствовала она себя примерно так же, как кустарник на ветру. Происходящее совсем ей не нравилось, но как она могла повлиять на события?
Она добрых пять минут мурлыкала свою любимую песенку, но унять дрожь так и не сумела.
Hey diddle diddle,
The cat and the fiddle,
The cow jumped over the moon.
The little dog laughed
To see such sport,
And the dish ran away with the spoon.
3
Среда, 5 сентября 2001 года
Кроме обычного пакета с логотипом “You and I”, почтальон вручил Саманте, явившейся встретить его ровно в 10.45, еще пятнадцать конвертов. Ей удалось подняться по ступенькам, не уронив ни одного, и опустить свою ношу на столик в холле. Отодвинув в сторонку редакционную почту, она с бьющимся сердцем принялась читать имена отправителей остальных писем. Все они были адресованы бабушке. Саманта испустила короткий вздох облегчения.
На следующий день на имя бабушки пришло еще тринадцать писем. В общем и целом на объявление отозвались двадцать восемь человек.
Обе внимательнейшим образом прочитали письма четырех отобранных Самантой кандидатов: аудитора, чиновника, учителя рисования и полицейского. Все четверо были холостяками, в возрасте от сорока до шестидесяти лет, все имели постоянную работу. Оставалось встретиться с каждым и выбрать лучшего из лучших.
Из чувства справедливости первым они пригласили аудитора – он первый отозвался на объявление.
– Какая прелесть эти цветы на тарелке, – сказал он. – Если я не ошибаюсь, это ирисы.
– Я сама ее расписала, – проворковала польщенная Маргарет. – У меня и другие есть. Если хотите, могу вам показать.
– Вы, как я вижу, следите за своим питанием, – вмешалась Агата, не желавшая, чтобы сестра тащила в ее гостиную свою коллекцию фарфора. – Я тоже во многом себя ограничиваю.
– О да, я раз в неделю проверяю уровень холестерина в крови. И по совету своего врача каждый день два часа хожу пешком.
Агата наградила его одобрительной улыбкой. Надежный жилец. Такой имеет все шансы задержаться у них надолго.
Мистер Педжет долго распространялся на тему своей работы и расхваливал радости жизни на природе. Лично он в выходные всегда уезжает из Лондона. По вечерам перечитывает Марселя Пруста. Да, разумеется, в оригинале. Маргарет понимающе затрясла головой – правда, сама она так и не одолела ни одного из романов знаменитого француза даже в переводе на английский. Но ей уже мерещилось, как она прогуливается по сельской местности в обществе высококультурного холостяка.
Он настоял на том, чтобы помочь отнести чайный поднос на кухню, где немного задержался, признавшись, что очень любит мебель в стиле пятидесятых. Зато в квартире, которую намеревался снять, не пробыл и пятнадцати минут, наскоро убедившись, что сантехника в порядке, а батареи греют. Проводить гостя вызвалась Саманта.
– До скорой встречи, дорогой Рупперт, – кокетливо попрощалась с ним Маргарет с лестничной площадки.
– Умерь свои восторги, – сухо оборвала ее Агата. – Не забывай, что у нас есть и другие кандидаты.
Он и в самом деле заявился к ним как был, в форме, чем произвел неизгладимое впечатление на сестер Саммер, несмотря на свои коротенькие ножки и заметно выпирающее пузцо.
– Он осматривает квартиру или производит обыск? – шепотом поинтересовалась у бабушки Саманта, пока полицейский офицер методично открывал и закрывал дверцы кухонных шкафчиков и рылся в ванной комнате.
– Квартира в прекрасном состоянии, – заключил он, исследовав каждый сантиметр жилого пространства. – Вы даже позаботились о двойном остеклении окон! Для квартиры, расположенной на первом этаже, это совсем не лишняя предосторожность. Поздравляю вас, леди! Вы чрезвычайно предусмотрительны.
Комплимент заставил обеих старушек покраснеть от удовольствия.
– Вы любите лепешки, мистер Ольсен? У нас есть свежие, – предложила Маргарет.
– И чудесные шоколадные кексы, – атаковала с другого фланга Агата.
– Мне кажется, после тяжелого трудового дня мистер Ольсен предпочтет что-нибудь покрепче, – высказала свое мнение Саманта.
Полицейский замер на месте, глядя на них с глуповато-блаженным видом. Его последняя более или менее длительная связь оборвалась пять лет назад, и он успел отвыкнуть от женского внимания и заботы. Саманта, воспользовавшись тем, что они все еще стояли на первом этаже, непринужденно повлекла гостя к своей квартире.
Агата и Маргарет провели на кухне Саманты два восхитительных часа. Дрожа от страха, они слушали рассказ об убийствах, раскрытых сержантом[6] Ольсеном. Прикончив четвертый бокал белого вина, тот прозрачно намекнул, что ему предлагают должность в Скотленд-Ярде. Потому-то он и подыскивает квартиру поближе к Лондону.
– Мы свяжемся с вами в ближайшее время, – уверила полицейского Маргарет, бросив последний восхищенный взгляд на его форму.
Агата, все еще под впечатлением кровавых историй сержанта Ольсена, дважды проверила, хорошо ли заперта входная дверь, и поспешила к Саманте, которая ждала ее у себя на кухне. Маргарет, не любившая засиживаться допоздна, уже ушла спать.
– Аудитор показался мне вполне приличным человеком, – высказалась Агата, энергично протирая влажной губкой стол.
– Проблема только в том, что надолго он у нас не задержится, – отозвалась Саманта, мывшая под краном бокалы.
– Вот не знала, что твои таланты не ограничиваются мудрыми советами несчастным читательницам. Ты, оказывается, и чужие мысли умеешь читать.
– Просто мы с ним перемолвились парой слов на крыльце. Я удивилась, что у него до сих пор нет собственного жилья и он вынужден снимать квартиру.
– Может, он играет в Аскоте? – предположила Агата.
– Ты не так уж далека от истины. Он и правда помешан на лошадях. Только он не игрок, а конезаводчик. У него в Сассексе имение с конюшней. Ему осталось два года до пенсии. И тогда он окончательно туда переберется.
– Если бы Маргарет в него влюбилась, она могла бы уехать с ним. Вот бы я от нее отдохнула, – позволила себе помечтать вслух Агата.
– Ты, наверное, забыла, что она панически боится лошадей. С тех пор как карликовый пони укусил ее за палец.
– Надо было соблюдать правила поведения в зоопарке. И не совать ему хлебные корки через решетку.
Саманта фыркнула, вытерла руки и присела рядом с бабушкой.
– Откровенно говоря, я не думаю, что из затеи с аудитором выйдет толк. Ты же знаешь тетю Маргарет. Она к нему привяжется, а потом будет несколько месяцев приходить в себя после его отъезда.
– Ладно, тогда его вычеркиваем. А что ты скажешь насчет сержанта Ольсена? С ним мы практически получаем бесплатную охрану. К тому же его ждет блестящая карьера. Скотленд-Ярд – это не шуточки.
– А ты обратила внимание, сколько бокалов он выпил, пока мы беседовали?
– Вообще-то нет. Слишком увлеклась его рассказом.
– Четыре, если быть точной. И про Скотленд-Ярд он заговорил как раз после четвертого. Совпадение, не иначе.
– Какой же вывод делает наш эксперт-психолог? – хмыкнула Агата.
– Он не только любит заложить за воротник, но и склонен к мифомании. Ты заметила, как он запыхался, поднимаясь к нам на крыльцо? Сомневаюсь, что в Скотленд-Ярд берут пьянчужек в такой плачевной физической форме, как у него.
– А что, по его письму об этом догадаться было нельзя? – подколола ее Агата поднимаясь.
– К сожалению, слова обманчивы, – вздохнула Саманта.
Ей на ум снова пришли две анонимки, убранные в папку с тревожным вопросительным знаком на обложке. Последних двух кандидатов они принимали в кокетливой гостиной Маргарет. Аудитор пил чай у Агаты, полицейский накачивался вином на кухне у Саманты, и Маргарет потребовала, чтобы эти двое почтили своим присутствием ее апартаменты.
У Эдварда Смита было два неоспоримых достоинства – легко запоминающаяся фамилия и приятное лицо. К своим пятидесяти пяти годам он успел обзавестись лысиной и изрядно располнеть, но, судя по всему, относился к этим обстоятельствам с философским благодушием. На встречу он явился минута в минуту. На нем был серый фланелевый костюм и бледно-зеленая сорочка с черным галстуком. Также обращали на себя внимание очки с сильными линзами в строгой оправе и ухоженные руки. Одним словом, весь его вид излучал респектабельность.
Кроме обычного пакета с логотипом “You and I”, почтальон вручил Саманте, явившейся встретить его ровно в 10.45, еще пятнадцать конвертов. Ей удалось подняться по ступенькам, не уронив ни одного, и опустить свою ношу на столик в холле. Отодвинув в сторонку редакционную почту, она с бьющимся сердцем принялась читать имена отправителей остальных писем. Все они были адресованы бабушке. Саманта испустила короткий вздох облегчения.
На следующий день на имя бабушки пришло еще тринадцать писем. В общем и целом на объявление отозвались двадцать восемь человек.
* * *
Ни Агата, ни Маргарет не торопились найти нового жильца. Деньги, получаемые в качестве арендной платы, шли на рождественские подарки садовнику и роскошный ужин в одном из лондонских ресторанов – всегда одном и том же, – который они позволяли себе раз в месяц. Остальное переводилось на банковский счет: “на случай, если сантехника выйдет из строя или крыша протечет”, как говорила прагматичная Агата; “нам на старость”, как утверждала неисправимая оптимистка Маргарет.Обе внимательнейшим образом прочитали письма четырех отобранных Самантой кандидатов: аудитора, чиновника, учителя рисования и полицейского. Все четверо были холостяками, в возрасте от сорока до шестидесяти лет, все имели постоянную работу. Оставалось встретиться с каждым и выбрать лучшего из лучших.
Из чувства справедливости первым они пригласили аудитора – он первый отозвался на объявление.
* * *
Рупперту Педжету было шестьдесят лет. Свои седые волосы он стриг ежиком и носил маленькие круглые очки. Одет он был в серые твидовые брюки, белую сорочку с безупречно чистым воротником и шерстяной джемпер с V-образным вырезом, из которого выглядывал галстук той же расцветки. В чай, предложенный Агатой, он не положил ни кусочка сахару. К кексам, разложенным на тарелке с цветочными мотивами, почти не прикоснулся.– Какая прелесть эти цветы на тарелке, – сказал он. – Если я не ошибаюсь, это ирисы.
– Я сама ее расписала, – проворковала польщенная Маргарет. – У меня и другие есть. Если хотите, могу вам показать.
– Вы, как я вижу, следите за своим питанием, – вмешалась Агата, не желавшая, чтобы сестра тащила в ее гостиную свою коллекцию фарфора. – Я тоже во многом себя ограничиваю.
– О да, я раз в неделю проверяю уровень холестерина в крови. И по совету своего врача каждый день два часа хожу пешком.
Агата наградила его одобрительной улыбкой. Надежный жилец. Такой имеет все шансы задержаться у них надолго.
Мистер Педжет долго распространялся на тему своей работы и расхваливал радости жизни на природе. Лично он в выходные всегда уезжает из Лондона. По вечерам перечитывает Марселя Пруста. Да, разумеется, в оригинале. Маргарет понимающе затрясла головой – правда, сама она так и не одолела ни одного из романов знаменитого француза даже в переводе на английский. Но ей уже мерещилось, как она прогуливается по сельской местности в обществе высококультурного холостяка.
Он настоял на том, чтобы помочь отнести чайный поднос на кухню, где немного задержался, признавшись, что очень любит мебель в стиле пятидесятых. Зато в квартире, которую намеревался снять, не пробыл и пятнадцати минут, наскоро убедившись, что сантехника в порядке, а батареи греют. Проводить гостя вызвалась Саманта.
– До скорой встречи, дорогой Рупперт, – кокетливо попрощалась с ним Маргарет с лестничной площадки.
– Умерь свои восторги, – сухо оборвала ее Агата. – Не забывай, что у нас есть и другие кандидаты.
* * *
Офицер полиции Грегори Ольсен ответил на объявление вторым. От приглашения на чай он отказался, так как работал до семи, но предложил зайти сразу после дежурства.Он и в самом деле заявился к ним как был, в форме, чем произвел неизгладимое впечатление на сестер Саммер, несмотря на свои коротенькие ножки и заметно выпирающее пузцо.
– Он осматривает квартиру или производит обыск? – шепотом поинтересовалась у бабушки Саманта, пока полицейский офицер методично открывал и закрывал дверцы кухонных шкафчиков и рылся в ванной комнате.
– Квартира в прекрасном состоянии, – заключил он, исследовав каждый сантиметр жилого пространства. – Вы даже позаботились о двойном остеклении окон! Для квартиры, расположенной на первом этаже, это совсем не лишняя предосторожность. Поздравляю вас, леди! Вы чрезвычайно предусмотрительны.
Комплимент заставил обеих старушек покраснеть от удовольствия.
– Вы любите лепешки, мистер Ольсен? У нас есть свежие, – предложила Маргарет.
– И чудесные шоколадные кексы, – атаковала с другого фланга Агата.
– Мне кажется, после тяжелого трудового дня мистер Ольсен предпочтет что-нибудь покрепче, – высказала свое мнение Саманта.
Полицейский замер на месте, глядя на них с глуповато-блаженным видом. Его последняя более или менее длительная связь оборвалась пять лет назад, и он успел отвыкнуть от женского внимания и заботы. Саманта, воспользовавшись тем, что они все еще стояли на первом этаже, непринужденно повлекла гостя к своей квартире.
Агата и Маргарет провели на кухне Саманты два восхитительных часа. Дрожа от страха, они слушали рассказ об убийствах, раскрытых сержантом[6] Ольсеном. Прикончив четвертый бокал белого вина, тот прозрачно намекнул, что ему предлагают должность в Скотленд-Ярде. Потому-то он и подыскивает квартиру поближе к Лондону.
– Мы свяжемся с вами в ближайшее время, – уверила полицейского Маргарет, бросив последний восхищенный взгляд на его форму.
Агата, все еще под впечатлением кровавых историй сержанта Ольсена, дважды проверила, хорошо ли заперта входная дверь, и поспешила к Саманте, которая ждала ее у себя на кухне. Маргарет, не любившая засиживаться допоздна, уже ушла спать.
– Аудитор показался мне вполне приличным человеком, – высказалась Агата, энергично протирая влажной губкой стол.
– Проблема только в том, что надолго он у нас не задержится, – отозвалась Саманта, мывшая под краном бокалы.
– Вот не знала, что твои таланты не ограничиваются мудрыми советами несчастным читательницам. Ты, оказывается, и чужие мысли умеешь читать.
– Просто мы с ним перемолвились парой слов на крыльце. Я удивилась, что у него до сих пор нет собственного жилья и он вынужден снимать квартиру.
– Может, он играет в Аскоте? – предположила Агата.
– Ты не так уж далека от истины. Он и правда помешан на лошадях. Только он не игрок, а конезаводчик. У него в Сассексе имение с конюшней. Ему осталось два года до пенсии. И тогда он окончательно туда переберется.
– Если бы Маргарет в него влюбилась, она могла бы уехать с ним. Вот бы я от нее отдохнула, – позволила себе помечтать вслух Агата.
– Ты, наверное, забыла, что она панически боится лошадей. С тех пор как карликовый пони укусил ее за палец.
– Надо было соблюдать правила поведения в зоопарке. И не совать ему хлебные корки через решетку.
Саманта фыркнула, вытерла руки и присела рядом с бабушкой.
– Откровенно говоря, я не думаю, что из затеи с аудитором выйдет толк. Ты же знаешь тетю Маргарет. Она к нему привяжется, а потом будет несколько месяцев приходить в себя после его отъезда.
– Ладно, тогда его вычеркиваем. А что ты скажешь насчет сержанта Ольсена? С ним мы практически получаем бесплатную охрану. К тому же его ждет блестящая карьера. Скотленд-Ярд – это не шуточки.
– А ты обратила внимание, сколько бокалов он выпил, пока мы беседовали?
– Вообще-то нет. Слишком увлеклась его рассказом.
– Четыре, если быть точной. И про Скотленд-Ярд он заговорил как раз после четвертого. Совпадение, не иначе.
– Какой же вывод делает наш эксперт-психолог? – хмыкнула Агата.
– Он не только любит заложить за воротник, но и склонен к мифомании. Ты заметила, как он запыхался, поднимаясь к нам на крыльцо? Сомневаюсь, что в Скотленд-Ярд берут пьянчужек в такой плачевной физической форме, как у него.
– А что, по его письму об этом догадаться было нельзя? – подколола ее Агата поднимаясь.
– К сожалению, слова обманчивы, – вздохнула Саманта.
Ей на ум снова пришли две анонимки, убранные в папку с тревожным вопросительным знаком на обложке. Последних двух кандидатов они принимали в кокетливой гостиной Маргарет. Аудитор пил чай у Агаты, полицейский накачивался вином на кухне у Саманты, и Маргарет потребовала, чтобы эти двое почтили своим присутствием ее апартаменты.
У Эдварда Смита было два неоспоримых достоинства – легко запоминающаяся фамилия и приятное лицо. К своим пятидесяти пяти годам он успел обзавестись лысиной и изрядно располнеть, но, судя по всему, относился к этим обстоятельствам с философским благодушием. На встречу он явился минута в минуту. На нем был серый фланелевый костюм и бледно-зеленая сорочка с черным галстуком. Также обращали на себя внимание очки с сильными линзами в строгой оправе и ухоженные руки. Одним словом, весь его вид излучал респектабельность.