3
Ты, бархат глаз! Истомная кручина
Смешливой речи: «брат, твоя сестра,
В саду тобой забытая вчера,
Уснула на скамейке у жасмина»…
Сменяет грусть насмешливая мина.
А я в ответ: «душисты вечера,
Приветен сад и алых туч игра,
Но я хочу, чтоб ты была – едина.
Чтобы душе взволнованной моей
Твоя душа бездонное открыла,
Пока ты спишь в жемчужной мгле ночей.
Так я склоню далекие светила,
Едва, как маг молитвенно-немой,
Приближу твердь взыскующей трубой».
4
Как ягода кровавой белладонны,
Упало солнце. И вечерний гром
Прогромыхал над меловым бугром,
И зазмеился бледный лик горгоны.
Перед крыльцом белели вдруг колонны,
И снова меркнул старый, тихий дом.
И лишь в окне, под гофреным чепцом,
Качала тень докучные поклоны.
Уснешь ли ты? Скажи – твоя мечта
По-прежнему крылата и чиста?
Иль грозный лик дохнул своей отравой;
И сон бежит отяжелевших век,
И грезишь ты, как в оный день Лукавый,
Нас проклянув, соединил навек?
5
Весна спешит, и быстрокрылый лет
Никто – увы! – остановить не может.
Я весело колол последний лед, —
Последний ландыш сердце мне тревожит!
И каждый цвет склоняет в свой черед
Усталый взор, – да солнце приумножит
И расцветит и возлелеет плод.
Благословен, кем круг Господень прожит!
Но никогда с беспечностью жены
Ты не сомкнешь кольца твоих объятий,
И двое мы – предатели весны.
О, шепоты безрадостных заклятий!
Вы, губы нег, язвите горячей
Полудня обеспложенных степей!
XVIII
Ночь
Пусть подразнит – мне не больно,
Я не с ним, я в забытьи…
Ин. Анненский
Еще мертворожденный день
Костлявыми руками скошен.
И Ночь мою торопит лень,
Затем, что сам себе я тошен.
Она тиха, она черна,
И поцелуи ей не внове:
Она – законная жена
В задрапированном алькове.
Прольет холодного свинца
Она мне в мозг – и веки тронет,
Морщины темного лица
Короной фольговой разгонит; —
И до полудня я готов
Внимать бездумно, недвижимо,
Как с реверансом ряд послов
Шуршит, прихрамывая, мимо.
Итальянская призма
Вячеславу Иванову
I
Фрески
Сонет
За фресками безумная охота, —
Я не знавал нелепей ремесла, —
Нежданно нас в больницу занесла:
Наш гид был строг, и нам была работа!
Искусство и больница, – странно что-то…
Но красота усталая звала,
А мы – за ней… Когда б не эта мгла,
Да запахи, да жуткая икота!
Смутясь глядишь, как тлеют угольки
Былых миров… Как детских две руки
Переплели сведенные колени.
Довольно, прочь! Но гид не досказал:
Перед стеной, где мальчик угасал,
Тут был алтарь, и вот к нему – ступени.
II
Двуликая
Торговка низкая, едва бледнеет день,
К воротам бронзовым Марии дель Фиоре
Ведет красавицу – на верхнюю ступень.
Толпа снует… Толпа оценит вскоре.
Спешит зарисовать божественный овал
Какой-то юноша, раскрыв альбом украдкой;
Пылал огонь в глазах, и карандаш дрожал,
Как шпага, обессиленная схваткой.
И нет ее… Ушла. – А старая все тут,
Змея пригретая… Мгновенья грезы – где вы?
Он закусил губу и в несколько минут
Мегеру набросал на нежный абрис девы.
III
Падающая башня
Точно в платье подвенечном тонкий стан ты преклонила;
Или вправду ты – невеста, золотая кампанила?
В кружевах окаменелых, в многоярусных колоннах,
В этом небе густо-синем ты мечта для глаз влюбленных!
И когда спиралью шаткой я всходил, и сердце ныло,
Близко билось чье-то сердце – не твое ли, кампанила?
В бездну падали колонны, и над сизыми холмами
Облака сплывались в цепи и кружились вместе с нами.
И я думал: там за далью целый мир пройдешь безбрежный, —
Чуда равного не встретишь этой девственнице нежной!
И я думал: чары знаешь, а напрасно ворожила:
Будешь ждать его веками, не дождешься, кампанила!
IV
В Полдень
Ты к площади, где в жар томительный
Отраден сумрачный платан,
Идешь походкою медлительной,
Перетянув осиный стан.
Как ты бледна под синью черною
Любовно глаженных кудрей!
Я узнаю тебя, упорную,
По самой тихости твоей…
Шумят подруги с водоносами,
Звонка певучая струя;
Они со смехом и вопросами
Все льнут к тебе, любовь моя!
А ты, блаженная, ленивая,
Тебе их речи – нипочем?
Ведь он не лжет, что ты красивая,
Холодный, ясный водоем?
V
Сиенский череп
Он
– Говорит мне череп из Сиены:
«Всем конец один убогий уготован.
Помни, помни – поцелуи тленны,
Кто предастся им – будет скован».
Желтый череп блистает на славу,
Злым оскалом угрожают эти зубы;
Он в любви нашей видит забаву,
Говорит, что радости – грубы.
Она
– Милый, нет: «Поцелуи мгновенны,
Не теряйте дни золотые!»
Так смеется мне череп из Сиены:
«Вы, холодные, слепые и глухие!»
И еще я слышу другое:
«Что вы знаете о страсти настоящей?
Небо нас лобзало голубое,
Оттого мы целовались слаще».
VI
Эпилог
По улицам извилистым, как расщелины скал,
Как узкие расщелины, жилища горных фей,
Ночами полнозвездными один я блуждал
Среди домов торжественных, где не было людей.
Казалось, то не улица, а волшебницы нить;
Казалось, по-над плитами, светясь, бежит клубок.
И было мне так счастливо и привольно жить,
Ночами полнозвездными вдыхая ветерок.
Змеилась нить, вела меня – уводила под уклон
Туда, где своды мшистые одели водоем.
И, как струя холодная, охватил меня сон.
И снился мне прекрасный лик, и были мы – вдвоем.
Сказала мне: «мы в городе, где не было людей.
Здесь в ночи наши звездные, под дремный струйный гул,
Скользим мы, тени белые, с крылами лебедей.
Молись, чтобы в моих руках навеки ты уснул»…
Стихотворения, не вошедшие в основные сборники
Из сборника «Страстные свечи: Стансы»
СПб., 1909
Солнце-лира
Федору Сологубу
1903
Солнце-лира!.. Со струн золотых,
Где зачался хорал мирозданья
И творящий восторг не затих,
Льется песня святого страданья.
И когда в первый час раздались
Под предвечной Рукой эти звуки, —
От огней твоих, Лира, зажглись
Все миры, все обители муки.
Под стенанье пылающих струн
Понеслись круговыми стезями
Сонмы тусклых планет, бледных лун
И комет с голубыми крылами.
И чем громче аккорд, чем больней
Затрепещет под властной Рукою,
Тем свободней, любовней, полней
Мир сольется с надмирной Душою.
* * *
1907
– Отведи синие шторы.
Стукнули. Выглянь немного.
– Чьи-то тяжелые взоры
Смотрят строго.
– Рукой поманил он, стеная,
Согнулся и мягко отпрянул…
– Выйдешь ли? – Ночь ледяная.
– Выйдешь ли? – Канул…
Запахнулись синие шторы.
– Не гляди так больно и строго.
– Ах, не скоро, не скоро
Добредем до Бога…
Серенада
Дробным дождем,
Золотистым дождем освежало меня.
Пел я под милым окном,
На гитаре звеня.
И к окну подошла посмотреть,
Кто поет под дождем.
Розу бросает смеясь,
Пышно зардевший цветок.
Как я запел веселясь!
Вышла ко мне на росистый лужок.
Юноша, строен и смел,
Хлыстиком тронул цветок.
Юноша строен и смел,
Томную деву победно кружил.
Струны щипал я и сладостно пел,
Словно колдун ворожил.
Строфу кончаю – зажгу поцелуй.
Пел – пламенел.
Солнечным пылом возжег
Двое сердец…
Только уж я изнемог —
Песне конец.
Вот оборвалась струна.
Утренний сон мой далек…
Замер последний аккорд.
Птицей взлетел на коня
Юноша, строен и горд.
Хлыстик целует и мчится склонясь…
И, не взглянув на меня,
Тихо к себе поплелась.
Плача, я ждал у окна.
Вот показалась она.
Очи пылают огнем.
Грозно качнула перстом…
– Будь же ты проклят навек! —
Дрогнули ставни окна.
Зарница
1899
Мы вышли к берегу. Темнело. У реки
Был тот же тяжкий зной. Суровыми тенями
Покрылась даль, и черных туч клоки
Неслись разбитыми грядами.
Аллея вязов, словно две стены,
Во мгле ночной теряла очертанья;
А смутный гул ветвей и плеск волны
Сливались в трепет ожиданья.
Как снег бледна, в короне черных кос,
Она глядела вдаль, загадочно немая,
И на груди гирлянда чайных роз
Дышала, тихо увядая.
И к мраморной руке устами я приник.
Я говорил: – Люби меня, царица. —
Она не вздрогнула… Но в этот миг
Синея вспыхнула зарница.
Зарница беглая мелькнула вдалеке, —
И взоры, полные зловещего покоя,
Зажглись, как меч в закованной руке
Непобедимого героя.
Странник
(восточный мотив)
1898
– Будь господин, – вот лучший лозунг мой.
Спокойно странствуй в пламенной пустыне.
От полдня жгучего укутанный чалмой,
Пей воду из ключей, молись перед зарей, —
Из камня грубого не сотвори святыни!
Будь господин душе своей мятежной;
Иди вперед и благодарен будь,
Когда к тебе, на твой кремнистый путь,
Скользнет красавица, блестя улыбкой нежной;
Люби ее на миг и тотчас позабудь!
Но если, раненый, ты изнемог в пыли, —
Страдай один… Молчи! И не моли
Ты у людей холодного внимания;
Гляди: вот лютый барс. Уже вдали
Он чует кровь твою и полон сострадания!
Роза и лилия
1908
Девушка в белом: «Он любит тебя.
Слышишь, как жалобно струны дрожат?»
Девушка в розовом: «Любит тебя.
Помнишь вечерний зардевшийся взгляд?»
Девушка в белом: «Он ласков со мной,
Чтоб о тебе я шептала ему».
Девушка в розовом: «Ласков со мной.
Только я песен его не пойму».
Об руку шли, отдаваясь судьбе.
Тайну откроет цветок на пути!
Девушка в белом : «Вот роза – тебе!»
Девушка в розовом (тихо): «Прости…»
* * *
Надвое косу свою расчесала.
(Волосы хорошие были.)
Белая ночь твою кожу ласкала,
Сердце иголки язвили.
И ты вздыхала… Ты знала, ты знала…
Косы бессильны, бессильны!
Белая ночь твою кожу ласкала
Словно сиделка – бесстрастно, умильно.
Он не придет: отопри же шкатулку,
Вынь конверт пожелтевший.
Кто-то крадется по переулку…
– «Счастье?» – «Лист облетевший».
Гимн заре
(Ведийская мелодия)
Светлая, вечно прекрасная!
Знамя твое поднялось на горах снеговых.
Мрак, отступая, редеет, – близка ты, всевластная…
Утренний ветер затих.
Вот показалась ты нам из тумана,
Вышла как юная дева из вод голубых.
Ждали тебя мы – и рано,
Рано собрались с молитвой и жертвой своей;
Лотос зацвел под лучами, раскрылись тюльпаны…
Кроткая, вечно прекрасная,
Кони твои понеслись все быстрей и быстрей.
Пылкие кони летят, – покори их, бесстрастная!
Публикации 1915-1917 гг.
Сонет
Дымок рассеялся, и только рокотали
Вагоны – там вдали… Их красная черта
Влилась в холодный мрак, а мы еще стояли,
Склонясь под тяжестью незримого Перста.
Еще глаза, борясь, из мрака вырывали
Мигнувший огонек, – но даль была пуста;
Лишь звезды в высоте роились и дышали
И ночь струила сон, нетленна и проста.
От золотых полей и смуглоликих жен,
Ракит раскидистых и белых колоколен
В какую даль твой лет грозящий устремлен,
Над брошенной сохой внезапно вставший воин?
И где твоим святым дерзаниям предел,
Когда в грозе, о жнец, как жатва мир поспел?
На войну
Сонет
1 октября 1914
Пусть плачут женщины с пустынными глазами
И капли горьких слез срывают рукавом;
Пусть дети побегут за милыми отцами,
Когда пройдут они, суровы, под ружьем;
Громада двинулась. За хмурыми полями
Уж гулко прогремел и раскатился гром;
Над смертной высотой сплетаются крылами
Железные орлы в объятьи мировом.
Смиряясь, подними, о мать, детей на плечи,
И пусть безгрешный взор один глядит туда,
Где дрогнули весы последнего суда;
Где для бессмертия не нужен гроб и свечи,
И шествуют отцы, спокойны до конца,
К воздушной лествице единого Отца.
Зима в деревне
Зима. Что делать нам в деревне?
Пушкин
I
И вот опять судьба моя упорна.
Все кануло. Все громы отгремели…
И вот на нить я собираю зерна
Оборванных бездумно ожерелий.
Пусть там, в полях, гудящая валторна
Скликает вихри к хмельной карусели.
Душа, как степь, пустынна и просторна,
Как степь, где веют белые метели.
Зима, зима… Уж по тропинкам сада,
К устам прижав настороженный палец,
Лукавая не крадется дриада.
Один снегирь, – пурпуровый скиталец, —
Везде, где сердце изошло любовью —
То там, то здесь – сугроб окрасит кровью.
II
Был разговор. И спор. Но что же? —
Потом был мир… И как всегда,
Но только выспренней и строже,
Твоя мерцала красота.
Твои движенья тише стали
И вдумчивей. И в час разлук
На плечи руки мне упали,
И помню тот хрустящий звук.
И только колющую жалость
Струил мимобегущий час,
Твою смертельную усталость
И пепел отгоревших глаз…
Не приходи. Себя не мучай.
Пусть за блаженством – ничего.
День торжества и скорби жгучей!
День постриженья моего!
III
Лилово небо, поле бело,
Порыв промчится вихревой…
И сердце словно оробело
Затем, что поле слишком бело,
Что вечер близится глухой.
И немы снеговые шири…
Лишь ворона пустынный грай, —
Один удар по вещей лире, —
Уронит от небесной шири
На землю гордое «прощай».
IV
Зачем зашли мы в этот лог,
Куда нас волчий след заманит?
Прощелкнет взведенный курок…
Минута трепетная канет…
Напрасно. В гору тянет след.
Здесь был – прыжок, а тут – усталость…
Раздумье… И, как призрак бед,
На белом проступает алость.
Опять, по грудь в снегу, бредем
Одервенелыми шагами,
А красный месяц над кустом
Грозит склоненными рогами;
И меркнет напряженный глаз…
Ружье тяжеле и тяжеле.
В зените мреющий алмаз
Нам говорит – о лучшей цели.
V
Вносили смолистую елку
В овчинах два мужика;
И долго топтались без толку,
Хоть ноша была легка.
Плясала метель распояской,
Снежки бросала в окно;
И жизнь казалась мне сказкой,
Пока я шел на гумно:
И вихрей злая мятежность,
И свист дымящих застрех,
И эта узорная нежность
Звезды, упавшей на мех…
Сегодня холмы и овраги
Снега венцом оплели.
Сегодня восточные маги
К Младенцу путь нашли.
VI
Здесь много лет, в теплице парной, —
Воюй, смиряйся иль тужи, —
Живут семьей неблагодарной
Златоголовые ужи.
И сколько раз из тонких трещин,
Где вилась лента под плющом,
Я был – хозяин – обесчещен
Дразнящим, черным языком!
Но я любил, как уж, – левкои;
Как уж, спешил от георгин;
Сквозь стекла небо голубое
Наш общий побеждало сплин;
А если там курило снегом,
Мы здесь мечтали – о весне
И отдавались долгим негам
В неизъяснимой тишине.
И, тайну древнюю лелея,
Порой я гладил – давний друг —
По банке свернутого змея
Недвижный, светозарный круг.
* * *
Ледяная рука простучала в окошко;
Чей-то голос и смех за стеклом:
– «Мой звенит бубенец и как скатерть дорожка,
В санках мчаться отрадно вдвоем».
И с улыбкой пошел ты на зов непреклонный:
– «Дайте шубу. Остынешь в пути».
Тронул конь, и помчались порошей взметенной,
И следов не найти, не найти…
Мы остались. Нам пусто. И зябко. И странно.
– «Слышишь там бубенец вдалеке?»
– «То метель разыгралась. То вихрей осанна…
Разводи же огонь в камельке».
И глядим мы туда, через стекла, на вьюгу;
И нет сил этот сон превозмочь:
Как помчались они, окликая друг друга,
В безысходную, бледную ночь.
Песнь народу русскому
Красную Пасху встречаем.
Пасху пресветлую ждем.
Розой штыки украшаем,
Песню мирскую поем!
Если недели довольно,
Чтобы века искупить,
Если, как птицам, привольно
Сердцу в лазури парить, —
Алой заре возрожденья
Верь благодарной душой:
Рухнули ржавые звенья
Цепи твоей вековой.
Красную Пасху встречаем.
Пасху пресветлую ждем.
Розой штыки украшаем,
Песню мирскую поем!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента