Страница:
Вершина нежилась в дымке густого воздуха, уже предчувствуя приближение холодных дождей и снега, но никакая сила не могла испортить этот разгулявшийся день. Отыскать тропу не стоило труда, он зашагал по ней с небрежной уверенностью, мгновенно узнавая много раз хоженные повороты и развилки. Испортить его день тогда могла только встреча с кем-нибудь на пути. Через час тропа закончилась в широком полуцирке, образованном скальными стенами, многократными свидетелями его больших и маленьких побед и разочарований. Они поприветствовали друг друга как старые знакомые. Постояв немного в тишине, он еще раз убедился, что никогда не покидал насовсем эти места. Все тот же небольшой камень у основания маршрута, казалось, по-прежнему хранил его след.
Зажатые в плотно зашнурованных скальных туфлях, ступни испытывали немалое неудобство. Им предстояло перетерпеть. Он закончил приготовления осмотром деталей одежды и рюкзака, встал обеими ногами на знакомый камень, с приятным чувством нашел каждой руке по удобной зацепке и поставил ногу на скалу. Не тренированное, не разогретое еще тело неохотно включилось в работу, с трудом преодолевая боль в перетруженных вчера мышцах. Это не мешало ему уверенно набирать высоту, переходя из одной неуклюжей позиции в другую. Глаза без труда находили зацепки и полочки на богатом рельефе слоистых скал. Глаза намеренно небрежно скользили мимо хороших трещин, куда в прежние годы он не замедлил бы заложить закладку для страховки. В страховке не чувствовалось необходимости.
Он остановился перевести дыхание на широкой полке, распрямился и освободил руки. Под ногами осталось около сорока метров крутых скал, в двадцати метрах над головой выглядывало нависание, путь к которому шел по правой стороне широкого угла. Правильная геометрия угла радовала глаз. К разогретым мышцам вернулось немного гибкости и наслаждения от работы.
Достигнув двухметровой стенки перед нависанием, он с улыбкой отметил, что годы не добавили ей ни трещин, ни выступов. Ровная, обрамленная красными скалами, немного шероховатая поверхность с характерным темным отливом. В руках и коленях уже чувствовалась усталость. Немного поколебавшись, он распластал для равновесия руки по стене, встал ногой на хорошо знакомый крюк и вытянулся на нем во весь рост. До зацепки под нависанием оставалось немногим более метра. Крюк, разумеется, предназначен только для страховки. Использование его для лазания значительно облегчает участок и считается плохим тоном. Он решил, что может пренебречь этим правилом в тот день.
Преодолеть стенку возможно только на трении, зацепиться пальцами не за что. Нужно собраться и проскочить участок быстро, без остановки. Левая нога, вытянутая на крюке, подрагивала от напряжения, полусогнутая правая нога нашла положение наибольшего трения в полушаге выше, пальцы впились в шероховатую поверхность. Первый шаг, второй – и пальцы обеих рук ухватились за невидимую зацепку, мгновенно узнав каждую ее неровность. Руки наливались тяжестью, нельзя было терять ни минуты. Откинувшись на них назад, он сделал несколько шажков вверх, так что колени уперлись больно в нависание. Усталое тело застыло в напряженной позе. Теперь нужно слегка расслабиться, распластаться вверх и вокруг нависания и найти достаточно сил, чтобы освободить левую руку и дотянуться до заветной зацепки. Еще одно резкое движение – и пальцы левой руки задержались на ней, второй рывок – и правая рука ухватилась рядом. На последнем дыхании он добрался до небольшой расщелины, в пяти метрах выше, и втиснул себя в нее. Не хватало сил ликовать.
Он просидел в расщелине до тех пор, пока не восстановилось дыхание. Тишина полуцирка осталась внизу, у основания стены. До него доносился шум проезжающих по дороге машин и лай собак в селенье. Последние метры неизменно самые тяжелые. Выбравшись наверх, он испытал знакомое чувство облегчения, отдышался и не спеша разделался со своим бутербродом, запивая его теплой водой и раздумывая о маршруте на непривычно многообещающий завтрашний день.
Близость города, полного старых друзей, знакомых лиц и воспоминаний, почти не волновала чувств. По прибытии в аэропорт его встретили несколько друзей, которые помогли с транспортировкой в ущелье и с хижиной. Они не виделись давно, и радость от встречи была искренней, но его желание ехать в ущелье немедленно, не задерживаясь нигде, не вызвало ни удивления, ни возражений. Привычно и не без некоторого облегчения он отметил, что его присутствие тяготит даже самых близких друзей. И он не мог найти покоя среди них, сочувствующих и тревожащихся. Неизбежно устанавливающиеся напряженность, недоговоренность служили нежеланным напоминанием. Только в одиночестве, в своем расшатанном, но все еще привычном мире сокровенных мыслей и побуждений, он ближе всего мог подойти к состоянию душевного равновесия и оказывать сопротивление подтачивающим приступам отчаяния. В ту осень, в ущелье, ему на помощь пришли могучие силы, и он безоговорочно доверился им.
Известное своими хорошими, прочными скалами, ущелье регулярно посещается немногочисленной, но постоянной группой увлеченных горами горожан. В выходные дни, когда они заполняли популярные места, он исследовал отдаленные или труднодоступные скалы. В будние дни не нужно было уходить далеко в поисках тишины.
Дни начинались и заканчивались одинаково. Он вставал не очень рано, завтракал, не спеша упаковывал рюкзак и выходил на одну из троп. Пройдя маршрут, он чаще всего задерживался наверху, дожидаясь захода солнца и наблюдая за жизнью в ущелье. Иногда из тишины появлялись горный козел или лиса, иногда он завораживался плавными кругами орла в небе, иногда наблюдал движение связки скалолазов. В хижину он возвращался уже в сумерках, готовил ужин и укладывался спать. Время от времени он оставался в хижине на весь день, проводя большую его часть растянувшись на солнечной веранде, открытый запахам и звукам. Эти дни не были похожи на прежние, тягостного одиночества, а были днями сладкого безделья уставшего, восстанавливающего тела. Природа благоприятствовала ему в том году. Сухая, теплая погода простояла почти до начала зимних месяцев, за исключением тех двух дней, когда ветры принесли холодные тучи и первый снег, растаявший вскоре без следа.
Его тело охотно отозвалось на регулярные нагрузки, простоту жизни и естественное окружение. По мере того как мышцы обретали былую силу и упругость, он отправлялся на все более сложные и продолжительные маршруты. Его излюбленным местом вскоре стали скальные массивы юго-западной стороны вершины. Высотой местами до трехсот метров, они были мало хожены из-за своей относительной труднодоступности и сложности. Крупноблочность и нагроможденность скал массива придавала им почти устрашающий вид.
Он полюбил, не затрачивая много времени, прокладывать глазами приблизительный маршрут среди этого хаоса и незамедлительно вставать на него в предвкушении неожиданностей и трудностей рельефа. Его душа также охотно забывалась в накале ощущений на высоте, где он стремился проводить как можно больше времени.
Завтрак прошел в раздумьях. С вечера он намеревался пролезть необычный камин, обнаруженный им недавно по другую сторону юго-западного гребня. Осматривая камин, он удивлялся, что никогда не слышал о нем. Около двухсот метров высотой, с почти вертикальными стенами из прочных скал, это был великолепный образец. Идеальная ширина, от одного до полутора метров, позволяла прохождение в классическом стиле, упираясь руками и ногами в противоположные стены. Ему доводилось видеть такие маршруты только в фотоальбомах. Соблазн был большой, однако еще одним неприветливым утром он опять провалялся гораздо дольше обычного в постели. Чтобы успеть пройти камин и вернуться до темноты, нужно было сильно поспешить, и он решил оставить удовольствие на другой раз, а вместо этого взойти по короткому снежному кулуару на главную вершину и полюбоваться панорамой покрытых свежим снегом гор.
Немного спустя, по дороге в кулуар, разогретый ходьбой, он еще раз изменил свое решение и направился к много раз хоженному маршруту, который начинается серией крутых, одна за другой, стенок и заканчивается коротким острым гребнем, подходящим прямо к главной вершине. Маршрут, в отличие от кулуара, был уже залит солнцем и издалека выглядел веселей. Подниматься к первой сорокаметровой стенке нужно по крутому, свободному от больших камней склону. Ботинки проскальзывали в неглубоком снегу, не успевшем еще примерзнуть к выгоревшей траве. Местами приходилось использовать обе руки, чтобы не скатиться вниз. К концу подъема, изрядно вспотев и тяжело дыша, он пожалел о перемене решения, но, несмотря на это, после короткого отдыха обтер подошву ботинок о камень и нетерпеливо двинулся вверх. Лазание затруднилось с первых же метров. Неожиданно для себя он оказался на мокрых от талой воды скалах с полочками, все еще покрытыми остатками снега, который налипал к подошве ботинок и подмораживал быстро теряющие цепкость пальцы рук. Темп движения пришлось замедлить, он внимательно выбирал полочки для ног, часто отряхивал ботинки и был готов сойти с маршрута в кулуар, как только достигнет верха стенки. Такое удовольствие было не в его вкусе.
Оставалось несколько метров до широкой полки, где он собирался остановиться, чтобы отогреть руки, когда случились, почти одновременно, еще две неприятные неожиданности: занемевшие пальцы правой руки не удержались на зацепке, до которой пришлось тянуться изо всех сил; рант левого ботинка соскользнул с опоры. В одно мгновение он потерял контакт со скалой и с удивлением очутился в воздухе. В падении его тело, наверно, слегка задело о скалу, на скользкий крутой склон под стенкой он упал, вероятней всего, на спину и врезался в густой куст у основания склона ногами вперед.
Придя в себя, он увидел небо в разбросанных, неярких звездах. Через некоторое время вернулась память. Два ощущения медленно заполняли сознание: холод и нарастающая боль в правой ноге. Он попробовал перевернуться на левый бок. Тело послушалось, руки и левая нога казались в порядке, нужно было только выпутаться из куста. Работая руками и здоровой ногой, он осторожно сделал это.
Ближайшие окрестности хорошо освещались лунным светом. Приподнявшись на руках, он смог различить линию тропы в нескольких метрах внизу. Он осмотрел и ощупал больную ногу. К облегчению, она выглядела внешне нормальной. Может, обошлось без серьезного перелома.
От места падения до пересечения тропы с большой дорогой чуть больше часа ходьбы. Он понимал, что придется добраться туда самому: вряд ли кто-нибудь появится в этом углу до выходных дней. Осторожно освободившись от рюкзака, оставшегося на плечах благодаря застегнутому поясу, он достал из него слегка влажные перчатки и пуховый жилет, треснувшую пластиковую фляжку с остатками воды, смятый бутерброд и запасные носки. В жилете и перчатках, чувствуя себя намного лучше, он с усилием надел пустой рюкзак и начал ползти. Больная нога не сильно затрудняла движение. Он полз попеременно то на левом, то на правом боку, переводя дыхание на спине, и покрыл, наверно, немалое расстояние, прежде чем почувствовал резкое ухудшение. В глазах помутнело, боль в ноге отдавалась по всему телу, вызывая дрожь в здоровой ноге и руках. Через некоторое время, совсем обессиленный, он опрокинулся на спину. В закрытых глазах не сразу угас свет мигающих звезд. Когда он пришел на короткое время в сознание во второй раз, солнце стояло уже высоко в небе. Он ощущал тепло его лучей на щеках. В поле зрения появлялась и исчезала неясных очертаний черная звериная голова с торчащими ушами, слышался вой.
Тропа, по которой он полз, пересекает дорогу в месте, где водители часто останавливают машины, чтобы дать охладиться перегретым от затяжного подъема двигателям. Один из таких водителей, привлеченный тревожным звуками, издаваемыми собакой, обнаружил его, без сознания, неподалеку от дороги и отвез в ближайший госпиталь в небольшом городке у входа в долину. На следующее утро, проснувшись в сносном состоянии, он узнал, что отделался сильным ушибом в правой ноге и сотрясением. Ему был прописан покой и болеутоляющее. В ответ на расспросы он объяснил, что проводит свой отпуск в ущелье и соскользнул на крутом участке тропы. Через несколько дней ничто уже не могло удержать его в душном и сером госпитале. Выслушав все предупреждения и подписав все бумаги, он договорился, чтобы его отвезли обратно. Хижина пахнула домом. На столе, среди груды припасов, была аккуратного почерка записка от хозяина лавки, в которой он просил не забыть оставить деньги к его следующему приезду.
Пришел день, когда он решился отправиться за водой без костылей. Нога не подвела, но в самом крутом месте ведущей вниз, к ручью, тропы все же пришлось встать на четвереньки. Выбравшись наверх, с рюкзаком на плечах, он остановился перевести дух и не сразу заметил видавшие виды машину хозяина лавки перед хижиной. Водителя не было видно. Появление машины было хорошей новостью. Запас продуктов подходил к концу, доставка запаздывала, он уже несколько раз раздумывал о том, как напомнить о себе хозяину. В дверях хижины появилась молодая женщина, которая оказалась дочерью хозяина. Выяснилось, что ее отец страдает поясницей и что все заботы по лавке временно перешли к ней. Этим объяснялись задержка с доставкой и аккуратный почерк последней записки. Дочка не торопилась уезжать после того, как получила долг и новый заказ, и предоставила им возможность познакомиться друг с другом.
Только округлости ее тела оживляли серые тона и грубоватость повседневной одежды женщин этих мест. На ней не было никаких украшений. Темные волнистые волосы были убраны небрежно под неприхотливую косынку. Не смущаясь в продолжительных паузах разговора, она спросила, что привело его в их места и что случилось с ногой, и с заметным интересом выслушала повторение истории, рассказанной им в госпитале. Не задавая вопросов, он узнал в ней старшую дочь хозяина лавки, живущую у родителей со своим маленьким ребенком, но не смог вспомнить всех подробностей, поведанных как-то ее отцом. Ему была приятна ее спокойная, уверенная манера и улыбчивые, понимающие глаза, но в игру он не вступал, несмотря на предложение. Наконец вопросы с противоположной стороны закончились, она уехала и оставила после себя аромат, который преследовал его до конца дня.
Нога выздоравливала, он стал быстрее справляться со своими нехитрыми хозяйственными делами и вскоре не знал, что делать с образующимся избытком свободного времени. Первые порции этого избытка он отваживался проводить в размышлениях о своем насыщенном пребывании в ущелье. Его новая жизнь приобретала несомненную привлекательность и неожиданное продолжение. Ощущения, владевшие им наверху, оказывали сильное воздействие на его шаткое душевное состояние. Появилась потребность снова и снова насладиться их необычностью и накалом. В прошлой альпинистской жизни, прошедшей под знаком неоспоримого могущества гор, подобные ощущения полного контроля и неуязвимости приходили в редкие мгновения. Теперь, казалось, возможностям не было предела. Страх не исчез совсем, но утратил прежнюю подавляющую силу, перестал влиять на каждый шаг, каждое движение. Легкость, с которой удавалось преодолевать его, переполняла сердце возбуждающим чувством. Сердцу хотелось верить, что его одиночные приключения служат защитой от более губительных сил, и что его хладнокровие, при всей своей ненормальности, значительно увеличивает его шансы наверху, и что он не просто пренебрегает опасностями гор, а обрел способность контролировать их. Его деятельная натура приветствовала появление достойной цели – совершенствование своих восходительских качеств до недоступных ему раньше высот. О падении он вспоминал с досадой, считая его результатом легкомыслия и неосторожности. В голове строились планы постепенной подготовки. Однако на маршруты он вышел гораздо раньше, чем позволяло состояние ноги, страшась длительного безделья.
Они приехали большой группой, на нескольких машинах, кое-кто с детьми и женами – провести в ущелье выходные дни. Он был на маршруте в тот день, издалека заметил суету вокруг хижины и приготовился. Встреча была теплой, его знакомили с семьями, разглядывали и обнимали. Вскоре, к своему облегчению, он перестал быть центром внимания. Гости готовили еду, присматривали за детьми, обсуждали незнакомые ему проблемы и новости. Наблюдая эту активность, он то и дело возвращался к мысли о том, как его жизнь могла бы сложиться по-другому, не прими он решение уехать из этих мест много лет назад. За ужином бурно обсуждались планы на завтра. Он вдыхал запах приготовленного на костре мяса и предавался накатывающим воспоминаниям. Большинство его друзей уже перестало активно ходить в горы, на завтра был выбран один из самых простых путей на главную вершину. Предстоящий день обещал быть приятным.
Вечер перешел в ночь, немногих оставшихся за столом удерживало только еще не высказанное. Судя по тому что никто не поинтересовался его хромотой, слухи достигли города. Не дожидаясь расспросов, он рассказал о том, как проводит время в ущелье, и о падении. Затем, затрудняясь, постарался объяснить свои мотивы и планы. Не желая обременять друзей своей ситуацией, он был откровенен и признался, что осознает всю ненормальность, даже по альпинистским меркам, его восходительской деятельности и допускает, что, продолжая ее, может разделить участь большинства одиночек в горах. Выражение озабоченности на лицах разгладилось, когда он попытался передать свои ощущения наверху и объяснить, как они облегчают его состояние. Многие из сидящих за столом в то или иное время отваживались испытать себя в горах в одиночку. Возбуждение усилилось, когда он упомянул несколько пройденных, технически сложных маршрутов. Разгорелся старый спор о безопасных приемах в горах, и мнения, как в старые времена, разделились. Наибольшую поддержку он получил от Солдата, по общему признанию, самого опытного среди них восходителя. Солдат заработал свое прозвище проявлениями исключительной настойчивости и некоторой суровости во всем, что касалось гор. Не самый одаренный от природы альпинист в их группе, Солдат с годами не только превзошел всех в классе, но и продолжал удивлять все более сложными восхождениями. С большим интересом и долей недоверия Солдат расспрашивал его о том, как проходились сложные участки. Технические детали быстро утомили всех. Сомнения и тревога еще раз проявились на лицах, когда они стали расходиться, но было ясно, что напряжение спало. Ненормальное было принято почти нормальным.
Слаженный ранний подъем и выход показали, что друзья не утратили еще старую закалку. После часа на тропе, разогретые, скинувшие утреннюю сонливость, они нарушали тишину кулуара своими негромкими голосами. Достигнув вершины, они с удовольствием расположились на ней, стали растапливать снег для чая, фотографироваться и обозревать окрестности. Открывалась хорошо всем знакомая, неизменно волнующая панорама гор и долин. По кругу пошли чашки с горячим чаем. Он указал на проложенные им новые маршруты на блестящих от солнца скалах юго-западного массива и не замедлил пожалеть об этом. В выгодном освещении маршруты выглядели очень внушительно и не могли не вызвать оживления. Разгорелся с новой силой вчерашний спор. Его участие в споре не требовалось. Он молча слушал своих разгоряченных друзей и отмечал блеск в глазах Солдата. Когда были распиты последние капли чая, он первый предложил начать спуск. По дороге вниз он раздумывал о другой отличительной черте Солдата – сильном честолюбии.
Связь снов с реальностью было нетрудно проследить. Дочь хозяина лавки посетила его в один из вечеров со специальной, местной мазью для больной ноги. Простая, но изящная прическа гостьи и очень милый розовый костюм – юбка с кофточкой – подходили больше знающей себе цену молодой горожанке. Преображение было таким, что он не сразу узнал ее, когда она появилась из сумерек вечера в дверях хижины. Такая откровенность в женщинах часто отпугивала его, он удивился своей естественности, когда пригласил ее в хижину и сделал, с готовностью принятый, искренний комплимент. Без тени неловкости она влилась в запущенно-серые тона его хижины. Они пили чай. Начальное возбуждение улеглось. Она рассказала ему о трех годах, проведенных в городе студенткой в престижном институте. Учебу пришлось бросить из-за неожиданной беременности от одного из местных парней. Замуж она не собиралась и надеялась вернуться к учебе, как только ребенок подрастет настолько, чтобы его можно было оставить с родителями. Манера ее повествования, без намека на драму или тонкие чувства, выдавала простоту происхождения, но не делала ее менее привлекательной. За отсутствием манерности он, казалось, угадывал также интеллект и уверенность в себе. Он раздумывал о ее неожиданно юном возрасте и несомненном интересе к нему. Было заметно, что на ее губах вертится больше вопросов, чем она, тактично, позволила себе задать. Он рассказал немного о своей жизни, не упоминая, что ее больше не существует, и объяснил свое пребывание в ущелье как удлиненный отпуск. Минута неловкости все же наступила, когда вечер закончился и он неубедительно отклонил ее предложение растереть ногу. Старый двигатель машины завелся после многократных попыток, она уехала, и ему стало грустно. Он назвал ее Круглолицая про себя.
Зажатые в плотно зашнурованных скальных туфлях, ступни испытывали немалое неудобство. Им предстояло перетерпеть. Он закончил приготовления осмотром деталей одежды и рюкзака, встал обеими ногами на знакомый камень, с приятным чувством нашел каждой руке по удобной зацепке и поставил ногу на скалу. Не тренированное, не разогретое еще тело неохотно включилось в работу, с трудом преодолевая боль в перетруженных вчера мышцах. Это не мешало ему уверенно набирать высоту, переходя из одной неуклюжей позиции в другую. Глаза без труда находили зацепки и полочки на богатом рельефе слоистых скал. Глаза намеренно небрежно скользили мимо хороших трещин, куда в прежние годы он не замедлил бы заложить закладку для страховки. В страховке не чувствовалось необходимости.
Он остановился перевести дыхание на широкой полке, распрямился и освободил руки. Под ногами осталось около сорока метров крутых скал, в двадцати метрах над головой выглядывало нависание, путь к которому шел по правой стороне широкого угла. Правильная геометрия угла радовала глаз. К разогретым мышцам вернулось немного гибкости и наслаждения от работы.
Достигнув двухметровой стенки перед нависанием, он с улыбкой отметил, что годы не добавили ей ни трещин, ни выступов. Ровная, обрамленная красными скалами, немного шероховатая поверхность с характерным темным отливом. В руках и коленях уже чувствовалась усталость. Немного поколебавшись, он распластал для равновесия руки по стене, встал ногой на хорошо знакомый крюк и вытянулся на нем во весь рост. До зацепки под нависанием оставалось немногим более метра. Крюк, разумеется, предназначен только для страховки. Использование его для лазания значительно облегчает участок и считается плохим тоном. Он решил, что может пренебречь этим правилом в тот день.
Преодолеть стенку возможно только на трении, зацепиться пальцами не за что. Нужно собраться и проскочить участок быстро, без остановки. Левая нога, вытянутая на крюке, подрагивала от напряжения, полусогнутая правая нога нашла положение наибольшего трения в полушаге выше, пальцы впились в шероховатую поверхность. Первый шаг, второй – и пальцы обеих рук ухватились за невидимую зацепку, мгновенно узнав каждую ее неровность. Руки наливались тяжестью, нельзя было терять ни минуты. Откинувшись на них назад, он сделал несколько шажков вверх, так что колени уперлись больно в нависание. Усталое тело застыло в напряженной позе. Теперь нужно слегка расслабиться, распластаться вверх и вокруг нависания и найти достаточно сил, чтобы освободить левую руку и дотянуться до заветной зацепки. Еще одно резкое движение – и пальцы левой руки задержались на ней, второй рывок – и правая рука ухватилась рядом. На последнем дыхании он добрался до небольшой расщелины, в пяти метрах выше, и втиснул себя в нее. Не хватало сил ликовать.
Он просидел в расщелине до тех пор, пока не восстановилось дыхание. Тишина полуцирка осталась внизу, у основания стены. До него доносился шум проезжающих по дороге машин и лай собак в селенье. Последние метры неизменно самые тяжелые. Выбравшись наверх, он испытал знакомое чувство облегчения, отдышался и не спеша разделался со своим бутербродом, запивая его теплой водой и раздумывая о маршруте на непривычно многообещающий завтрашний день.
* * *
Уже через несколько недель пришло ощущение, что он всегда жил в этом ущелье в своей добротной, пригодной для круглогодичного жилья хижине, расположенной в одиночестве у подножья невысокой горы, среди редких, малорослых деревьев и кустов. Растительность немного густеет вдоль протекающего поблизости ручья. Над окрестностью преобладает главная вершина, та самая, на которой он побывал в первый день. К широким плечам вершины подходят длинные гребни со многих направлений, образуя узкие кулуары, прячущие остатки прошлогоднего снега в тени крутых скал. В получасе ходьбы от хижины находится небольшое селение с единственной лавкой, хозяин которой охотно согласился доставлять необходимые припасы. Ущелье прорезает дорога, ведущая к большому, затянутому дымкой пыльного воздуха городу его детства и молодости.Близость города, полного старых друзей, знакомых лиц и воспоминаний, почти не волновала чувств. По прибытии в аэропорт его встретили несколько друзей, которые помогли с транспортировкой в ущелье и с хижиной. Они не виделись давно, и радость от встречи была искренней, но его желание ехать в ущелье немедленно, не задерживаясь нигде, не вызвало ни удивления, ни возражений. Привычно и не без некоторого облегчения он отметил, что его присутствие тяготит даже самых близких друзей. И он не мог найти покоя среди них, сочувствующих и тревожащихся. Неизбежно устанавливающиеся напряженность, недоговоренность служили нежеланным напоминанием. Только в одиночестве, в своем расшатанном, но все еще привычном мире сокровенных мыслей и побуждений, он ближе всего мог подойти к состоянию душевного равновесия и оказывать сопротивление подтачивающим приступам отчаяния. В ту осень, в ущелье, ему на помощь пришли могучие силы, и он безоговорочно доверился им.
* * *
Выбор маршрута, особенно в первые дни, был нелегкой, но приятной задачей. В памяти всплывало множество участков, когда-то пройденных, и тех, которые не довелось пройти, на каждом не терпелось испытать новые ощущения. Иногда он примечал маршрут в предыдущий день, иногда откладывал выбор до последнего момента, сначала просто решая, в какой из укромных уголков отправиться. Со временем нетерпение улеглось, осталось предвкушение остроты и силы ощущений, которые хотелось испытать снова и снова.Известное своими хорошими, прочными скалами, ущелье регулярно посещается немногочисленной, но постоянной группой увлеченных горами горожан. В выходные дни, когда они заполняли популярные места, он исследовал отдаленные или труднодоступные скалы. В будние дни не нужно было уходить далеко в поисках тишины.
Дни начинались и заканчивались одинаково. Он вставал не очень рано, завтракал, не спеша упаковывал рюкзак и выходил на одну из троп. Пройдя маршрут, он чаще всего задерживался наверху, дожидаясь захода солнца и наблюдая за жизнью в ущелье. Иногда из тишины появлялись горный козел или лиса, иногда он завораживался плавными кругами орла в небе, иногда наблюдал движение связки скалолазов. В хижину он возвращался уже в сумерках, готовил ужин и укладывался спать. Время от времени он оставался в хижине на весь день, проводя большую его часть растянувшись на солнечной веранде, открытый запахам и звукам. Эти дни не были похожи на прежние, тягостного одиночества, а были днями сладкого безделья уставшего, восстанавливающего тела. Природа благоприятствовала ему в том году. Сухая, теплая погода простояла почти до начала зимних месяцев, за исключением тех двух дней, когда ветры принесли холодные тучи и первый снег, растаявший вскоре без следа.
Его тело охотно отозвалось на регулярные нагрузки, простоту жизни и естественное окружение. По мере того как мышцы обретали былую силу и упругость, он отправлялся на все более сложные и продолжительные маршруты. Его излюбленным местом вскоре стали скальные массивы юго-западной стороны вершины. Высотой местами до трехсот метров, они были мало хожены из-за своей относительной труднодоступности и сложности. Крупноблочность и нагроможденность скал массива придавала им почти устрашающий вид.
Он полюбил, не затрачивая много времени, прокладывать глазами приблизительный маршрут среди этого хаоса и незамедлительно вставать на него в предвкушении неожиданностей и трудностей рельефа. Его душа также охотно забывалась в накале ощущений на высоте, где он стремился проводить как можно больше времени.
* * *
В первый из двух дней непогоды холодные ветры пригнали тучи с северо-востока. Проснувшись утром в остывшей хижине, он вспомнил с облегчением, что это был день отдыха, и затянул подъем насколько было возможно. Затем долго возился с давно не бывшей в употреблении печкой, пока она не сдалась его неумелым, но настойчивым усилиям и, перестав дымить, наполнила хижину теплом. Последовал обычный в день отдыха долгий завтрак. Вечер застал его в созерцании сквозь небольшое окно пролетающих над вершиной серых, тяжелых туч. На следующее утро все в ущелье: камни, деревья, хижина – застыло, жалкое, под слоем мокрого снега в нетерпеливом ожидании солнца. Безоблачное небо уже розовело, не оставляя сомнений, что снег не переживет наступающий день.Завтрак прошел в раздумьях. С вечера он намеревался пролезть необычный камин, обнаруженный им недавно по другую сторону юго-западного гребня. Осматривая камин, он удивлялся, что никогда не слышал о нем. Около двухсот метров высотой, с почти вертикальными стенами из прочных скал, это был великолепный образец. Идеальная ширина, от одного до полутора метров, позволяла прохождение в классическом стиле, упираясь руками и ногами в противоположные стены. Ему доводилось видеть такие маршруты только в фотоальбомах. Соблазн был большой, однако еще одним неприветливым утром он опять провалялся гораздо дольше обычного в постели. Чтобы успеть пройти камин и вернуться до темноты, нужно было сильно поспешить, и он решил оставить удовольствие на другой раз, а вместо этого взойти по короткому снежному кулуару на главную вершину и полюбоваться панорамой покрытых свежим снегом гор.
Немного спустя, по дороге в кулуар, разогретый ходьбой, он еще раз изменил свое решение и направился к много раз хоженному маршруту, который начинается серией крутых, одна за другой, стенок и заканчивается коротким острым гребнем, подходящим прямо к главной вершине. Маршрут, в отличие от кулуара, был уже залит солнцем и издалека выглядел веселей. Подниматься к первой сорокаметровой стенке нужно по крутому, свободному от больших камней склону. Ботинки проскальзывали в неглубоком снегу, не успевшем еще примерзнуть к выгоревшей траве. Местами приходилось использовать обе руки, чтобы не скатиться вниз. К концу подъема, изрядно вспотев и тяжело дыша, он пожалел о перемене решения, но, несмотря на это, после короткого отдыха обтер подошву ботинок о камень и нетерпеливо двинулся вверх. Лазание затруднилось с первых же метров. Неожиданно для себя он оказался на мокрых от талой воды скалах с полочками, все еще покрытыми остатками снега, который налипал к подошве ботинок и подмораживал быстро теряющие цепкость пальцы рук. Темп движения пришлось замедлить, он внимательно выбирал полочки для ног, часто отряхивал ботинки и был готов сойти с маршрута в кулуар, как только достигнет верха стенки. Такое удовольствие было не в его вкусе.
Оставалось несколько метров до широкой полки, где он собирался остановиться, чтобы отогреть руки, когда случились, почти одновременно, еще две неприятные неожиданности: занемевшие пальцы правой руки не удержались на зацепке, до которой пришлось тянуться изо всех сил; рант левого ботинка соскользнул с опоры. В одно мгновение он потерял контакт со скалой и с удивлением очутился в воздухе. В падении его тело, наверно, слегка задело о скалу, на скользкий крутой склон под стенкой он упал, вероятней всего, на спину и врезался в густой куст у основания склона ногами вперед.
Придя в себя, он увидел небо в разбросанных, неярких звездах. Через некоторое время вернулась память. Два ощущения медленно заполняли сознание: холод и нарастающая боль в правой ноге. Он попробовал перевернуться на левый бок. Тело послушалось, руки и левая нога казались в порядке, нужно было только выпутаться из куста. Работая руками и здоровой ногой, он осторожно сделал это.
Ближайшие окрестности хорошо освещались лунным светом. Приподнявшись на руках, он смог различить линию тропы в нескольких метрах внизу. Он осмотрел и ощупал больную ногу. К облегчению, она выглядела внешне нормальной. Может, обошлось без серьезного перелома.
От места падения до пересечения тропы с большой дорогой чуть больше часа ходьбы. Он понимал, что придется добраться туда самому: вряд ли кто-нибудь появится в этом углу до выходных дней. Осторожно освободившись от рюкзака, оставшегося на плечах благодаря застегнутому поясу, он достал из него слегка влажные перчатки и пуховый жилет, треснувшую пластиковую фляжку с остатками воды, смятый бутерброд и запасные носки. В жилете и перчатках, чувствуя себя намного лучше, он с усилием надел пустой рюкзак и начал ползти. Больная нога не сильно затрудняла движение. Он полз попеременно то на левом, то на правом боку, переводя дыхание на спине, и покрыл, наверно, немалое расстояние, прежде чем почувствовал резкое ухудшение. В глазах помутнело, боль в ноге отдавалась по всему телу, вызывая дрожь в здоровой ноге и руках. Через некоторое время, совсем обессиленный, он опрокинулся на спину. В закрытых глазах не сразу угас свет мигающих звезд. Когда он пришел на короткое время в сознание во второй раз, солнце стояло уже высоко в небе. Он ощущал тепло его лучей на щеках. В поле зрения появлялась и исчезала неясных очертаний черная звериная голова с торчащими ушами, слышался вой.
Тропа, по которой он полз, пересекает дорогу в месте, где водители часто останавливают машины, чтобы дать охладиться перегретым от затяжного подъема двигателям. Один из таких водителей, привлеченный тревожным звуками, издаваемыми собакой, обнаружил его, без сознания, неподалеку от дороги и отвез в ближайший госпиталь в небольшом городке у входа в долину. На следующее утро, проснувшись в сносном состоянии, он узнал, что отделался сильным ушибом в правой ноге и сотрясением. Ему был прописан покой и болеутоляющее. В ответ на расспросы он объяснил, что проводит свой отпуск в ущелье и соскользнул на крутом участке тропы. Через несколько дней ничто уже не могло удержать его в душном и сером госпитале. Выслушав все предупреждения и подписав все бумаги, он договорился, чтобы его отвезли обратно. Хижина пахнула домом. На столе, среди груды припасов, была аккуратного почерка записка от хозяина лавки, в которой он просил не забыть оставить деньги к его следующему приезду.
* * *
Тяжелее всего было носить воду и дрова, передвигаясь с помощью двух костылей, но в его распоряжении был почти весь день для выполнения этой работы. Выручал рюкзак, в который помещались две небольшие фляги с водой или достаточно дров на одну растопку печки. С восстановлением теплой погоды необходимость в топке возникала только по вечерам, чаще для развлечения. Остальное время он был занят приготовлением еды и созерцанием. Природа щедро делилась с ним состоянием первозданного покоя и непричастности. Время вернулось в свой неспешный ритм. Он снова ощутил себя в череде дней, тянущихся в бесконечность сквозь густую, наполненную приятной и томящей сердце грустью пору зрелой осени. Деревья и кусты быстро теряли непередаваемых красок листву. Дикая яблоня позади хижины покрыла землю вокруг себя слоем загнивающих плодов. Каждый день он отбирал несколько еще сохранившихся яблок и погружал зубы в их сочную, ароматную мякоть.Пришел день, когда он решился отправиться за водой без костылей. Нога не подвела, но в самом крутом месте ведущей вниз, к ручью, тропы все же пришлось встать на четвереньки. Выбравшись наверх, с рюкзаком на плечах, он остановился перевести дух и не сразу заметил видавшие виды машину хозяина лавки перед хижиной. Водителя не было видно. Появление машины было хорошей новостью. Запас продуктов подходил к концу, доставка запаздывала, он уже несколько раз раздумывал о том, как напомнить о себе хозяину. В дверях хижины появилась молодая женщина, которая оказалась дочерью хозяина. Выяснилось, что ее отец страдает поясницей и что все заботы по лавке временно перешли к ней. Этим объяснялись задержка с доставкой и аккуратный почерк последней записки. Дочка не торопилась уезжать после того, как получила долг и новый заказ, и предоставила им возможность познакомиться друг с другом.
Только округлости ее тела оживляли серые тона и грубоватость повседневной одежды женщин этих мест. На ней не было никаких украшений. Темные волнистые волосы были убраны небрежно под неприхотливую косынку. Не смущаясь в продолжительных паузах разговора, она спросила, что привело его в их места и что случилось с ногой, и с заметным интересом выслушала повторение истории, рассказанной им в госпитале. Не задавая вопросов, он узнал в ней старшую дочь хозяина лавки, живущую у родителей со своим маленьким ребенком, но не смог вспомнить всех подробностей, поведанных как-то ее отцом. Ему была приятна ее спокойная, уверенная манера и улыбчивые, понимающие глаза, но в игру он не вступал, несмотря на предложение. Наконец вопросы с противоположной стороны закончились, она уехала и оставила после себя аромат, который преследовал его до конца дня.
Нога выздоравливала, он стал быстрее справляться со своими нехитрыми хозяйственными делами и вскоре не знал, что делать с образующимся избытком свободного времени. Первые порции этого избытка он отваживался проводить в размышлениях о своем насыщенном пребывании в ущелье. Его новая жизнь приобретала несомненную привлекательность и неожиданное продолжение. Ощущения, владевшие им наверху, оказывали сильное воздействие на его шаткое душевное состояние. Появилась потребность снова и снова насладиться их необычностью и накалом. В прошлой альпинистской жизни, прошедшей под знаком неоспоримого могущества гор, подобные ощущения полного контроля и неуязвимости приходили в редкие мгновения. Теперь, казалось, возможностям не было предела. Страх не исчез совсем, но утратил прежнюю подавляющую силу, перестал влиять на каждый шаг, каждое движение. Легкость, с которой удавалось преодолевать его, переполняла сердце возбуждающим чувством. Сердцу хотелось верить, что его одиночные приключения служат защитой от более губительных сил, и что его хладнокровие, при всей своей ненормальности, значительно увеличивает его шансы наверху, и что он не просто пренебрегает опасностями гор, а обрел способность контролировать их. Его деятельная натура приветствовала появление достойной цели – совершенствование своих восходительских качеств до недоступных ему раньше высот. О падении он вспоминал с досадой, считая его результатом легкомыслия и неосторожности. В голове строились планы постепенной подготовки. Однако на маршруты он вышел гораздо раньше, чем позволяло состояние ноги, страшась длительного безделья.
* * *
Он уже давно ожидал их прибытия. Ущелье, казалось, утратило былую способность доносить слухи до города. Его присутствие не осталось незамеченным. Несмотря на старания, совсем избежать встреч с людьми было невозможно. Все чаще он замечал, что за ним наблюдают. Однажды он неосторожно вышел на популярный маршрут в выходной день и был уже в верхней части продолжительной стены, когда услышал снизу негромкие голоса. Приостановившись, он обнаружил большую группу людей, очевидно скалолазов, расположившихся под стеной. Чувствовалось, что все их внимание принадлежало ему. Когда он вышел на верх стены, снизу донеслись возбужденные восклицания. Не было сомнений, что интерес к нему возрастал и новости распространялись быстро в относительно узком альпинистском кругу города. Запоздалость появления его друзей объяснялась ослабленной годами их связью с этими местами.Они приехали большой группой, на нескольких машинах, кое-кто с детьми и женами – провести в ущелье выходные дни. Он был на маршруте в тот день, издалека заметил суету вокруг хижины и приготовился. Встреча была теплой, его знакомили с семьями, разглядывали и обнимали. Вскоре, к своему облегчению, он перестал быть центром внимания. Гости готовили еду, присматривали за детьми, обсуждали незнакомые ему проблемы и новости. Наблюдая эту активность, он то и дело возвращался к мысли о том, как его жизнь могла бы сложиться по-другому, не прими он решение уехать из этих мест много лет назад. За ужином бурно обсуждались планы на завтра. Он вдыхал запах приготовленного на костре мяса и предавался накатывающим воспоминаниям. Большинство его друзей уже перестало активно ходить в горы, на завтра был выбран один из самых простых путей на главную вершину. Предстоящий день обещал быть приятным.
Вечер перешел в ночь, немногих оставшихся за столом удерживало только еще не высказанное. Судя по тому что никто не поинтересовался его хромотой, слухи достигли города. Не дожидаясь расспросов, он рассказал о том, как проводит время в ущелье, и о падении. Затем, затрудняясь, постарался объяснить свои мотивы и планы. Не желая обременять друзей своей ситуацией, он был откровенен и признался, что осознает всю ненормальность, даже по альпинистским меркам, его восходительской деятельности и допускает, что, продолжая ее, может разделить участь большинства одиночек в горах. Выражение озабоченности на лицах разгладилось, когда он попытался передать свои ощущения наверху и объяснить, как они облегчают его состояние. Многие из сидящих за столом в то или иное время отваживались испытать себя в горах в одиночку. Возбуждение усилилось, когда он упомянул несколько пройденных, технически сложных маршрутов. Разгорелся старый спор о безопасных приемах в горах, и мнения, как в старые времена, разделились. Наибольшую поддержку он получил от Солдата, по общему признанию, самого опытного среди них восходителя. Солдат заработал свое прозвище проявлениями исключительной настойчивости и некоторой суровости во всем, что касалось гор. Не самый одаренный от природы альпинист в их группе, Солдат с годами не только превзошел всех в классе, но и продолжал удивлять все более сложными восхождениями. С большим интересом и долей недоверия Солдат расспрашивал его о том, как проходились сложные участки. Технические детали быстро утомили всех. Сомнения и тревога еще раз проявились на лицах, когда они стали расходиться, но было ясно, что напряжение спало. Ненормальное было принято почти нормальным.
Слаженный ранний подъем и выход показали, что друзья не утратили еще старую закалку. После часа на тропе, разогретые, скинувшие утреннюю сонливость, они нарушали тишину кулуара своими негромкими голосами. Достигнув вершины, они с удовольствием расположились на ней, стали растапливать снег для чая, фотографироваться и обозревать окрестности. Открывалась хорошо всем знакомая, неизменно волнующая панорама гор и долин. По кругу пошли чашки с горячим чаем. Он указал на проложенные им новые маршруты на блестящих от солнца скалах юго-западного массива и не замедлил пожалеть об этом. В выгодном освещении маршруты выглядели очень внушительно и не могли не вызвать оживления. Разгорелся с новой силой вчерашний спор. Его участие в споре не требовалось. Он молча слушал своих разгоряченных друзей и отмечал блеск в глазах Солдата. Когда были распиты последние капли чая, он первый предложил начать спуск. По дороге вниз он раздумывал о другой отличительной черте Солдата – сильном честолюбии.
* * *
Она приходила к нему в снах почти каждую ночь. Чаще всего на пляже, месте их последней встречи. Он помнил, как хорошо начинался тот день, когда он поджидал ее утром у автобусной остановки, как с учащенным сердцебиением он заметил приближающуюся тонкую фигурку в коротком платье. Было жаркое летнее утро, они долго ехали к пляжу, прижатые друг к другу в тесноте автобуса. Светящиеся глаза волновали и немного смущали его. Позже, в бурное расставание, он тщетно пытался вернуть это свечение своими уже не имевшими воздействия словами и жестами. Он плохо помнил и понимал, что обидело ее так сильно тогда. Никогда больше на него не смотрела пара таких влюбленных глаз. Ей было чуть больше двадцати, тонкие черты, расточительная улыбка. Немногим старше ее, он не имел ни малейшего представления о том, как обращаться с таким даром. Он называл ее Улыбчивая про себя.Связь снов с реальностью было нетрудно проследить. Дочь хозяина лавки посетила его в один из вечеров со специальной, местной мазью для больной ноги. Простая, но изящная прическа гостьи и очень милый розовый костюм – юбка с кофточкой – подходили больше знающей себе цену молодой горожанке. Преображение было таким, что он не сразу узнал ее, когда она появилась из сумерек вечера в дверях хижины. Такая откровенность в женщинах часто отпугивала его, он удивился своей естественности, когда пригласил ее в хижину и сделал, с готовностью принятый, искренний комплимент. Без тени неловкости она влилась в запущенно-серые тона его хижины. Они пили чай. Начальное возбуждение улеглось. Она рассказала ему о трех годах, проведенных в городе студенткой в престижном институте. Учебу пришлось бросить из-за неожиданной беременности от одного из местных парней. Замуж она не собиралась и надеялась вернуться к учебе, как только ребенок подрастет настолько, чтобы его можно было оставить с родителями. Манера ее повествования, без намека на драму или тонкие чувства, выдавала простоту происхождения, но не делала ее менее привлекательной. За отсутствием манерности он, казалось, угадывал также интеллект и уверенность в себе. Он раздумывал о ее неожиданно юном возрасте и несомненном интересе к нему. Было заметно, что на ее губах вертится больше вопросов, чем она, тактично, позволила себе задать. Он рассказал немного о своей жизни, не упоминая, что ее больше не существует, и объяснил свое пребывание в ущелье как удлиненный отпуск. Минута неловкости все же наступила, когда вечер закончился и он неубедительно отклонил ее предложение растереть ногу. Старый двигатель машины завелся после многократных попыток, она уехала, и ему стало грустно. Он назвал ее Круглолицая про себя.