Страница:
Валерий Самохин.
Самозванка.
Если бы кто-нибудь в год Рождества Христова вложил капитал в размере один пенни под четыре процента годовых, то в 1750 году на вырученные деньги он смог бы купить золотой шар весом с планету Земля. В 1990 году он имел бы уже эквивалент 8190 таких шаров. При пяти процентах годовых он смог бы купить подобный шар еще в 1403 году, а в 1990 году прибыль была бы равна 2200 млрд шаров из золота весом с земной шар каждый.
Из истинной природы банковского процента
Пролог
О том, что подземные этажи Центрального военно-морского клинического госпиталя занимает секретная лаборатория Службы внешней разведки, в Российской империи знали немногие. Считаные единицы, если быть точнее. Толщине стен бронированного бункера могли позавидовать личные бомбоубежища богатейших людей планеты. О режиме секретности упоминать вовсе не стоит.
В левом крыле тайного бункера имелась небольшая круглая дверца с матовым напылением еще неизвестного остальному миру металлического сплава. За внешне неприметным препятствием, способным выдержать прямое попадание кумулятивного снаряда шестого калибра, таилась святая святых разведки. И попасть сюда постороннему можно было только по пропуску за личной подписью ее шефа. Впрочем, сотрудники отдела темпоральных исследований таких случаев не помнили.
– Чем порадуешь? – Директор Службы внешней разведки действительный тайный советник Шешковский хмуро кусал губы, не скрывая раздражения. Последние события были из ряда вон выходящими.
– Даже не знаю, что сказать, Дмитрий Васильевич, – покаянно развел руками начальник отдела, сутулый небритый тип, коих много ошивается по утрам перед соседним с госпиталем гастрономом. Но за неряшливой, помятой от хронического недосыпа внешностью скрывался могучий интеллект одного из величайших ученых империи. И фамилия лауреата императорской премии ничего не говорила ни простому обывателю, ни маститому ученому из-за рубежа. Труды академика Катышева не публиковались в открытой печати. Они вообще не покидали стен секретной лаборатории. Проведение экспериментов со временем хранилось за семью замками.
– Рассказывай, что есть! – приказал директор СВР, устало опускаясь на стул.
– Черников Денис Иванович, – раскрыв досье, зачитал первые строки академик. – Родился в Уфимской губернии в 1876 году в семье купца третьей гильдии. Речь потерял в трехлетнем возрасте в результате сильного психологического стресса и до двадцати лет оставался немым. Вновь обрел ее после удара молнии. Затем за короткий срок создал финансово-промышленную империю. Считается первооткрывателем многих современных биржевых инструментов и спекулятивных финансовых схем. В том числе и незаконных, как то: рейдерские захваты предприятий, манипулирование рынками и доведение до банкротства конкурентов. Излюбленный прием – умелый вброс в прессу компромата и создание искусственной паники вкладчиков. Единолично контролировал все денежные потоки, поступающие в империю от зарубежных инвесторов.
В архивах Собственной его императорского величества канцелярии остались воспоминания очевидцев, из которых можно сделать следующий вывод: внезапный интерес богатейших людей планеты к России в конце девятнадцатого столетия не обошелся без господина Черникова. Многие считают, что произошло это под угрозой обрушения финансовых рынков Европы и Америки. В 1903 году погиб в результате удачного покушения. Вместе со своей супругой Юлией Рябушинской.
– Ты решил прочитать мне записку моей собственной службы? – слегка поморщился Шешковский.
– Это я для себя, чтобы память освежить, – смущенно признался тридцатипятилетний академик. – Наш загадочный пациент попадал ранее в сферу интереса отдела, но никаких особых результатов не показал. Как, впрочем, и все остальные подопытные.
То, о чем сейчас шла речь, началось три дня назад. В архивах Собственной его императорского величества канцелярии обнаружили неизвестную часть завещания Николая II. Случай сам по себе небывалый, но содержание документа повергло всех в шок. Погибший в прошлом веке самодержец наградил еще не родившегося человека орденом Святого апостола Андрея Первозванного. И это был не единственный сюрприз. Неродившийся признавался высочайшим указом наследником финансовой империи. Часть информации – о загадочной награде – просочилась в прессу.
На следующий день на полного тезку погибшего в прошлом веке Дениса Черникова совершили покушение, замаскированное под теракт в метро. Дело взяла под контроль Служба внешней разведки. И тут сюрпризы посыпались как из рога изобилия. Аппаратура по контролю за стихийным пробоем времени зафиксировала небывалую активность. Срочная проверка пребывающего в бессознательном состоянии пациента привела к ошеломляющим результатам: поток информации идет от него далеко в прошлое. Предположительно в XVIII век. Теоретические изыскания лаборатории времени получили практическое подтверждение: перенос сознания в прошлое возможен! Прежние попытки заканчивались относительной неудачей. Редким добровольцам удавалось лишь рассмотреть смутные образы прошлого, поскольку тугая пружина времени безжалостно выбрасывала их в настоящее.
Неожиданности на этом не закончились. За считаные часы удалось выяснить, что в случае с Денисом Черниковым переноса сознания как такового нет. Создавалось впечатление, что кто-то в далеком прошлом ворует информацию прямо из его мозга, словно компьютерный вирус. Но и это еще не все!
Аппаратура вновь фиксирует стихийный пробой. И снова под самым носом – в реабилитационном центре тремя этажами выше. Молодой медик Анна Лозовская попадает в реанимацию после внезапной остановки сердца. Едва придя в сознание, она повергает в шок окружающих, заявив, что ее настоящее имя Юлия Черникова, в девичестве – Рябушинская. Дело попадает под личный контроль императора. С врачей реанимации берется подписка о неразглашении государственной тайны.
Дальше – больше. От результатов спешного допроса Анны-Юлии столбняк охватывает даже привычных ко всему ветеранов имперской разведки. Мир XXI столетия – измененный. И в своем первоначальном виде он был совершенно другим, более приспособленным для жизни, чем нынешний. А предполагаемый виновник этого прискорбного факта лежит сейчас в бессознательном состоянии в реабилитационном отделении Центрального военно-морского клинического госпиталя.
Собственно об этом сейчас и шла беседа между двумя сверхсекретными мужчинами.
– Пока пациент не придет в сознание, утверждать с достаточной степенью достоверности, что он и есть погибший в прошлом Денис Черников, мы не можем, – продолжал между тем Катышев. – Наша аппаратура здесь бессильна. Все необходимое лечение назначено, остается только ждать.
– Сколько? – хрипло выдохнул Шешковский, протирая красные от бессонницы глаза.
Академик пожал плечами.
– Максимум – сутки. Самый оптимистичный прогноз – пять-шесть часов.
– И мы гарантировано сможем отправить его в прошлое?
– К чему такая поспешность? – Ученому не терпелось приступить к экспериментам, и отдавать подопытного без борьбы он не мог в силу своей упрямой, пытливой натуры. – Он будет слаб, когда придет в сознание.
– С каждым днем становится все хуже и хуже, – хмуро поведал глава разведывательного ведомства. – Скоро процесс станет необратимым и выйдет из-под контроля. Второй ядерной зимы планета не вынесет. И еще неизвестно, что делают с краденой информацией неизвестные нам адресаты в XVIII веке.
– Это действительно проблема, – согласно тряхнул косматой головой академик. – Точно мы подсчитать не можем, но предварительные расчеты дают соотношение день за год.
Шешковский не замедлил уточнить:
– Значит, за прошедшие у нас сутки кто-то в прошлом прожил год, пользуясь сведениями нашего мира?
– Не нашего, – поправил Катышев и ткнул пальцем в монитор, транслирующий суету в реанимационной палате. – Его.
Несколько минут царило молчание. Директор СВР задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику, академик сосредоточенно протирал стеклышки старомодных очков. Подняв воспаленные глаза на собеседника, он неуверенно спросил:
– А может, перед забросом стоит передать ему наши технологии? Как я понял из докладной записки, его родной мир значительно отставал в этом плане от нашего.
– Времени в обрез, – после небольшой паузы вновь повторил Шешковский, сумрачно покачав головой. – Да и не нужны ему новейшие технологии. Его главное оружие – деньги – существовало всегда. А как им пользоваться, он знает лучше нас с вами, мой дорогой друг.
Центральный военно-морской клинический госпиталь
Реабилитационное отделение
Сигарета кувыркнулась в воздухе и спланировала в ловко подставленные губы. Фильтром наружу. Рыжеволосый мужчина сплюнул прилипшие табачные крошки и достал из кармана зажигалку.
– Сергеич дым учует – достанется на орехи! – предупредил его коллега, худощавый блондин в белом врачебном халате.
– Он у главного весь день пропадает, сегодня уже в отделении не появится, – пояснил рыжий, щелкая колесиком.
В лекарственные запахи ординаторской вплелись ароматы крепкого табака. По столу прокатилась пара игральных костей, закончившая недолгий бег смотрящими вверх «шестерками».
– Везет, – меланхолично констатировал блондин, наблюдая за действиями напарника, уверенно двигающего фишки по доске. Через секунду все было кончено: белая армия противника наглухо закрыла черных, лишая их дальнейшего маневра. Продолжать игру не было смысла.
– Еще одну?
– Давай, – охотно согласился рыжий и напомнил: – Это уже третья бутылка. Учти – светлое я не люблю, побежишь за ирландским.
– Жигулевским обойдешься, – недовольно буркнул проигравший. – Бросай, твой ход.
Черные кости с белыми горошинками возобновили свой бег по расчерченному полю. Нарды были неотъемлемой частью обеденного перерыва во многих учреждениях страны. В том числе и медицинских.
– Будешь? – вопросительно посмотрел на партнера рыжеволосый, доставая из тумбочки мензурку с прозрачной жидкостью.
– Шелк номер шесть? – насмешливо взметнулись брови напарника.
– Издеваешься? – хмуро покосился рыжий. – Чистейший, только что из процедурной.
Во время тяжелых ночных дежурств пятьдесят грамм медицинского спирта помогают поддерживать необходимый тонус. Когда заканчивается чистый продукт, в ход идет отработка после стерилизации хирургических нитей. На вкусовых качествах это не сказывается абсолютно.
– Боярышника нет? – поморщился блондин.
– И гематогеном закусить, – хмыкнув, подытожил собеседник. – Не аптека – госпиталь. Пей давай, не эстетствуй.
Маленькая стопочка опустела в мгновение ока. Следом отправился хрустящий малосольный огурчик. Некоторое время врачи молча истребляли закуску, не забывая и об игре.
– С Анькой что? – нарушил тишину рыжий.
– Да вроде нормально все, – ответил худощавый партнер. – Оклемалась девка.
– А что было-то?
– Неизвестно, – пожал плечами блондин. – Внезапная остановка сердца. На ровном месте – ни с того ни с сего.
– Она как мужа потеряла в пакистанскую, с тех пор сама не своя, – внес пояснения рыжеволосый. – Месяц, как расписались.
– Жалко бабу, – сокрушенно цокнул языком собеседник. – Не знал об этом.
– Тоже небось клинья подбивал? – Вопрос прозвучал с ехидной усмешкой.
Ответ последовал с неохотой:
– Куда мне, со свиным-то рылом… Вокруг нее вечно табун пасется из денежных мешков.
– И что?
В голосе рыжеволосого послышалась явная заинтересованность.
– Всех отшивает. Снежная королева.
– Девка видная, все при ней, – не стал спорить рыжий. – Глядишь, и принца своего дождется.
– Как в себя пришла, полчаса чумная ходила. Потом к этому в палату напросилась – дежурить.
Указательный палец нацелился в потолок. Блондин понимающе усмехнулся. Черные тем временем начали атакующую комбинацию. Рыжий задумчиво почесал нос, сгреб кости в кулак и лениво обронил:
– Что ей вдруг приспичило? Достанут же.
– Из Зимнего постоянно звонят, – подтвердил собеседник. – Сергеич сегодня самолично утку проверял – медсестер строил. – После секундной заминки он продолжил: – Ее дело. Может, понравился он Аньке.
– Может, – охотно согласился рыжий. – Чем не принц? Пресса второй день только о нем и трубит.
– Не задерживай, бросай, – последовало в ответ.
Игральные кости блеснули черными гранями под бледно-голубым светом люминесцентных ламп, подпрыгнули и остановились. В этот раз судьба выбросила две пары.
В левом крыле тайного бункера имелась небольшая круглая дверца с матовым напылением еще неизвестного остальному миру металлического сплава. За внешне неприметным препятствием, способным выдержать прямое попадание кумулятивного снаряда шестого калибра, таилась святая святых разведки. И попасть сюда постороннему можно было только по пропуску за личной подписью ее шефа. Впрочем, сотрудники отдела темпоральных исследований таких случаев не помнили.
– Чем порадуешь? – Директор Службы внешней разведки действительный тайный советник Шешковский хмуро кусал губы, не скрывая раздражения. Последние события были из ряда вон выходящими.
– Даже не знаю, что сказать, Дмитрий Васильевич, – покаянно развел руками начальник отдела, сутулый небритый тип, коих много ошивается по утрам перед соседним с госпиталем гастрономом. Но за неряшливой, помятой от хронического недосыпа внешностью скрывался могучий интеллект одного из величайших ученых империи. И фамилия лауреата императорской премии ничего не говорила ни простому обывателю, ни маститому ученому из-за рубежа. Труды академика Катышева не публиковались в открытой печати. Они вообще не покидали стен секретной лаборатории. Проведение экспериментов со временем хранилось за семью замками.
– Рассказывай, что есть! – приказал директор СВР, устало опускаясь на стул.
– Черников Денис Иванович, – раскрыв досье, зачитал первые строки академик. – Родился в Уфимской губернии в 1876 году в семье купца третьей гильдии. Речь потерял в трехлетнем возрасте в результате сильного психологического стресса и до двадцати лет оставался немым. Вновь обрел ее после удара молнии. Затем за короткий срок создал финансово-промышленную империю. Считается первооткрывателем многих современных биржевых инструментов и спекулятивных финансовых схем. В том числе и незаконных, как то: рейдерские захваты предприятий, манипулирование рынками и доведение до банкротства конкурентов. Излюбленный прием – умелый вброс в прессу компромата и создание искусственной паники вкладчиков. Единолично контролировал все денежные потоки, поступающие в империю от зарубежных инвесторов.
В архивах Собственной его императорского величества канцелярии остались воспоминания очевидцев, из которых можно сделать следующий вывод: внезапный интерес богатейших людей планеты к России в конце девятнадцатого столетия не обошелся без господина Черникова. Многие считают, что произошло это под угрозой обрушения финансовых рынков Европы и Америки. В 1903 году погиб в результате удачного покушения. Вместе со своей супругой Юлией Рябушинской.
– Ты решил прочитать мне записку моей собственной службы? – слегка поморщился Шешковский.
– Это я для себя, чтобы память освежить, – смущенно признался тридцатипятилетний академик. – Наш загадочный пациент попадал ранее в сферу интереса отдела, но никаких особых результатов не показал. Как, впрочем, и все остальные подопытные.
То, о чем сейчас шла речь, началось три дня назад. В архивах Собственной его императорского величества канцелярии обнаружили неизвестную часть завещания Николая II. Случай сам по себе небывалый, но содержание документа повергло всех в шок. Погибший в прошлом веке самодержец наградил еще не родившегося человека орденом Святого апостола Андрея Первозванного. И это был не единственный сюрприз. Неродившийся признавался высочайшим указом наследником финансовой империи. Часть информации – о загадочной награде – просочилась в прессу.
На следующий день на полного тезку погибшего в прошлом веке Дениса Черникова совершили покушение, замаскированное под теракт в метро. Дело взяла под контроль Служба внешней разведки. И тут сюрпризы посыпались как из рога изобилия. Аппаратура по контролю за стихийным пробоем времени зафиксировала небывалую активность. Срочная проверка пребывающего в бессознательном состоянии пациента привела к ошеломляющим результатам: поток информации идет от него далеко в прошлое. Предположительно в XVIII век. Теоретические изыскания лаборатории времени получили практическое подтверждение: перенос сознания в прошлое возможен! Прежние попытки заканчивались относительной неудачей. Редким добровольцам удавалось лишь рассмотреть смутные образы прошлого, поскольку тугая пружина времени безжалостно выбрасывала их в настоящее.
Неожиданности на этом не закончились. За считаные часы удалось выяснить, что в случае с Денисом Черниковым переноса сознания как такового нет. Создавалось впечатление, что кто-то в далеком прошлом ворует информацию прямо из его мозга, словно компьютерный вирус. Но и это еще не все!
Аппаратура вновь фиксирует стихийный пробой. И снова под самым носом – в реабилитационном центре тремя этажами выше. Молодой медик Анна Лозовская попадает в реанимацию после внезапной остановки сердца. Едва придя в сознание, она повергает в шок окружающих, заявив, что ее настоящее имя Юлия Черникова, в девичестве – Рябушинская. Дело попадает под личный контроль императора. С врачей реанимации берется подписка о неразглашении государственной тайны.
Дальше – больше. От результатов спешного допроса Анны-Юлии столбняк охватывает даже привычных ко всему ветеранов имперской разведки. Мир XXI столетия – измененный. И в своем первоначальном виде он был совершенно другим, более приспособленным для жизни, чем нынешний. А предполагаемый виновник этого прискорбного факта лежит сейчас в бессознательном состоянии в реабилитационном отделении Центрального военно-морского клинического госпиталя.
Собственно об этом сейчас и шла беседа между двумя сверхсекретными мужчинами.
– Пока пациент не придет в сознание, утверждать с достаточной степенью достоверности, что он и есть погибший в прошлом Денис Черников, мы не можем, – продолжал между тем Катышев. – Наша аппаратура здесь бессильна. Все необходимое лечение назначено, остается только ждать.
– Сколько? – хрипло выдохнул Шешковский, протирая красные от бессонницы глаза.
Академик пожал плечами.
– Максимум – сутки. Самый оптимистичный прогноз – пять-шесть часов.
– И мы гарантировано сможем отправить его в прошлое?
– К чему такая поспешность? – Ученому не терпелось приступить к экспериментам, и отдавать подопытного без борьбы он не мог в силу своей упрямой, пытливой натуры. – Он будет слаб, когда придет в сознание.
– С каждым днем становится все хуже и хуже, – хмуро поведал глава разведывательного ведомства. – Скоро процесс станет необратимым и выйдет из-под контроля. Второй ядерной зимы планета не вынесет. И еще неизвестно, что делают с краденой информацией неизвестные нам адресаты в XVIII веке.
– Это действительно проблема, – согласно тряхнул косматой головой академик. – Точно мы подсчитать не можем, но предварительные расчеты дают соотношение день за год.
Шешковский не замедлил уточнить:
– Значит, за прошедшие у нас сутки кто-то в прошлом прожил год, пользуясь сведениями нашего мира?
– Не нашего, – поправил Катышев и ткнул пальцем в монитор, транслирующий суету в реанимационной палате. – Его.
Несколько минут царило молчание. Директор СВР задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику, академик сосредоточенно протирал стеклышки старомодных очков. Подняв воспаленные глаза на собеседника, он неуверенно спросил:
– А может, перед забросом стоит передать ему наши технологии? Как я понял из докладной записки, его родной мир значительно отставал в этом плане от нашего.
– Времени в обрез, – после небольшой паузы вновь повторил Шешковский, сумрачно покачав головой. – Да и не нужны ему новейшие технологии. Его главное оружие – деньги – существовало всегда. А как им пользоваться, он знает лучше нас с вами, мой дорогой друг.
* * *
Москва. 16 апреля. 2009 годЦентральный военно-морской клинический госпиталь
Реабилитационное отделение
Сигарета кувыркнулась в воздухе и спланировала в ловко подставленные губы. Фильтром наружу. Рыжеволосый мужчина сплюнул прилипшие табачные крошки и достал из кармана зажигалку.
– Сергеич дым учует – достанется на орехи! – предупредил его коллега, худощавый блондин в белом врачебном халате.
– Он у главного весь день пропадает, сегодня уже в отделении не появится, – пояснил рыжий, щелкая колесиком.
В лекарственные запахи ординаторской вплелись ароматы крепкого табака. По столу прокатилась пара игральных костей, закончившая недолгий бег смотрящими вверх «шестерками».
– Везет, – меланхолично констатировал блондин, наблюдая за действиями напарника, уверенно двигающего фишки по доске. Через секунду все было кончено: белая армия противника наглухо закрыла черных, лишая их дальнейшего маневра. Продолжать игру не было смысла.
– Еще одну?
– Давай, – охотно согласился рыжий и напомнил: – Это уже третья бутылка. Учти – светлое я не люблю, побежишь за ирландским.
– Жигулевским обойдешься, – недовольно буркнул проигравший. – Бросай, твой ход.
Черные кости с белыми горошинками возобновили свой бег по расчерченному полю. Нарды были неотъемлемой частью обеденного перерыва во многих учреждениях страны. В том числе и медицинских.
– Будешь? – вопросительно посмотрел на партнера рыжеволосый, доставая из тумбочки мензурку с прозрачной жидкостью.
– Шелк номер шесть? – насмешливо взметнулись брови напарника.
– Издеваешься? – хмуро покосился рыжий. – Чистейший, только что из процедурной.
Во время тяжелых ночных дежурств пятьдесят грамм медицинского спирта помогают поддерживать необходимый тонус. Когда заканчивается чистый продукт, в ход идет отработка после стерилизации хирургических нитей. На вкусовых качествах это не сказывается абсолютно.
– Боярышника нет? – поморщился блондин.
– И гематогеном закусить, – хмыкнув, подытожил собеседник. – Не аптека – госпиталь. Пей давай, не эстетствуй.
Маленькая стопочка опустела в мгновение ока. Следом отправился хрустящий малосольный огурчик. Некоторое время врачи молча истребляли закуску, не забывая и об игре.
– С Анькой что? – нарушил тишину рыжий.
– Да вроде нормально все, – ответил худощавый партнер. – Оклемалась девка.
– А что было-то?
– Неизвестно, – пожал плечами блондин. – Внезапная остановка сердца. На ровном месте – ни с того ни с сего.
– Она как мужа потеряла в пакистанскую, с тех пор сама не своя, – внес пояснения рыжеволосый. – Месяц, как расписались.
– Жалко бабу, – сокрушенно цокнул языком собеседник. – Не знал об этом.
– Тоже небось клинья подбивал? – Вопрос прозвучал с ехидной усмешкой.
Ответ последовал с неохотой:
– Куда мне, со свиным-то рылом… Вокруг нее вечно табун пасется из денежных мешков.
– И что?
В голосе рыжеволосого послышалась явная заинтересованность.
– Всех отшивает. Снежная королева.
– Девка видная, все при ней, – не стал спорить рыжий. – Глядишь, и принца своего дождется.
– Как в себя пришла, полчаса чумная ходила. Потом к этому в палату напросилась – дежурить.
Указательный палец нацелился в потолок. Блондин понимающе усмехнулся. Черные тем временем начали атакующую комбинацию. Рыжий задумчиво почесал нос, сгреб кости в кулак и лениво обронил:
– Что ей вдруг приспичило? Достанут же.
– Из Зимнего постоянно звонят, – подтвердил собеседник. – Сергеич сегодня самолично утку проверял – медсестер строил. – После секундной заминки он продолжил: – Ее дело. Может, понравился он Аньке.
– Может, – охотно согласился рыжий. – Чем не принц? Пресса второй день только о нем и трубит.
– Не задерживай, бросай, – последовало в ответ.
Игральные кости блеснули черными гранями под бледно-голубым светом люминесцентных ламп, подпрыгнули и остановились. В этот раз судьба выбросила две пары.
Часть первая
Полонянка
Глава 1
Зимняя степь стелилась под конскими копытами, рассыпаясь мерзлыми комочками земли. Полная луна, изредка выглядывая из-за ночных облаков, неохотно освещала дорогу всадникам, мерно покачивающимся в седлах. Ночной дозор Незамаевского куреня объезжал свои владения.
– Нестор, огонь! – Тревожный возглас поднял разъезд в стременах.
– Вижу! – сдавленно прохрипел атаман и махнул рукой. – Ходу, братцы!
Каблуки вонзились в бока скакунов, свист ногаек разбудил дремлющую степь. Казачья стража сорвалась в галоп и спустя четверть часа влетела в Камышовую балку. Крытые дранкой избушки полыхали в ночи, отбрасывая зарево на сумрачные лица уцелевших хуторян. Черные столбы дыма поднимались вверх и покрывали сажей промерзшую землю.
Гнедой конь под передним всадником нервно прядал ушами и настороженно фыркал при виде неподвижных тел, лежащих на земле. За спиной атамана послышались проклятия, извергаемые сквозь сжатые зубы. Нестор Крива соскользнул из седла, направляясь к хуторянам. Три седобородых старика стояли в горестном молчании, опираясь на деревянные посохи.
– Споздал ты, казаче, – глухо произнес один из них. – Татары полон увели. Немощных и деток младых под саблю пустили.
По дубленой морщинистой коже скатилась одинокая слеза, но выцветшие глаза смотрели устало и безучастно.
– Никто не уберегся? – жестко спросил Нестор.
Молчаливое покачивание головой послужило ответом.
– Что делать будем, атаман?
Из-за спины вынырнул молодой казак Боян Лисица. Мрачно оглядев картину побоища, он снял серую смушковую шапку и перекрестился. Русый оселедец вырвался на свободу, подхваченный порывом ветра.
– По коням! – рыкнул Нестор, взлетая в седло.
Бешеным аллюром прорезав балку, казачий разъезд вылетел за околицу. Пена хлопьями срывалась с лошадиных морд, спящие дрофы стайками улепетывали из-под копыт; горячая кровь гнала запорожцев все дальше и дальше в степь. У неприметной развилки отряд остановился и спешился, давая отдых усталым коням.
– Нас всего десяток, Нестор. – К десятскому атаману подошел крепкий коренастый казак, со шрамом на лице. – Может, сперва в курень за подмогой?
– У тебя, Путша, на хуторе не было ни родных, ни близких, – глухо обронил Лисица. – У меня сестру полонили, а у Палия – невесту. – Он кивком указал на статного воина в синем жупане венгерского сукна. Задорный чуб свисал из-под черной мерлушковой шапки на горящие мрачным огнем зеленые глаза.
– Данила, – окликнул молодого запорожца атаман. – Златка на хуторе гостевала?
Палий молча кивнул головой и положил руку на оголовок сабли, висящей на боку.
– Нестор, они разделились.
Метелица – отрядный следопыт – присоединился к сходке. Отряхнув приставшую к коленям землю, он продолжил:
– Две повозки двинулись на Перекоп. С ними – пяток конных. Остальные ушли вниз по Базавлуку. Три десятка, не меньше.
Десятник почесал затылок: судя по всему, татары решили продолжить набег. Силами его разъезда с основным отрядом не справиться, а ясырь[1] можно попытаться и отбить. После коротких раздумий он принял решение:
– Омелька, пулей скачи в курень и подымай громаду![2] Остальные – за мной!
Юнак молча кивнул и, развернув лошадь, направился в обратную сторону. Одновременно вскочив в седла, запорожцы продолжили погоню. Проскочив лощину, они вылетели на холм и притормозили, оглядывая голую, безлесную степь.
– Вон они! – выкрикнул быстроглазый Лисица. – В долину уходят.
Неясные размытые силуэты виднелись в серой предрассветной дали. Пришпорив взмыленных коней, казаки с устрашающим гиканьем устремились к врагу. Еще несколько минут стремительной скачки, и тонкая казачья сабля запоет привычную смертельную песню. Уже видны короткие кожуха шерстью наружу и лохматые лисьи малахаи. Уже поднялся настороженный крик в рядах крымчаков и быстроногие степные кони готовы сорваться в паническое бегство. Еще немного и…
– Засада, Нестор! – раздался предупреждающий оклик. – Справа!
Из-за высокого холма вылетела затаившаяся конница. Лунный отблеск на кривых татарских саблях с тонким свистом разрезал сумеречную мглу. Погоня попалась в западню.
– Уходим!
Запорожцы рыскнули влево, уходя по длинной дуге от преследователей. Несколько минут длилась бешеная скачка, сопровождавшаяся гортанными криками крымчаков. Когда свежие татарские кони приблизились на дистанцию выстрела, в воздухе запели стрелы.
– К бою!
Нестор выкрикнул команду и резко дернул уздечку. Развернувшийся десяток встретил врага пистолетными выстрелами. Захрипели жалобно кони, на землю кубарем покатилось трое татар. Рядом охнул Путша – стрела навылет пробила ухо, оставив жалкий клочок. Сабли с шипением покинули ножны.
– Гик!
Боевой клич пронесся по степи. Подбадривая себя воинственными криками, навстречу устремились крымчаки. В жестокой сабельной рубке сошлись два отряда. Степняки широкой подковой окружили запорожцев, пытаясь обойти с флангов. Казачий разъезд дружно, не ломая строй, ударил в центр.
– Бей!
Овчинный малахай развалился надвое, брызнув темными каплями.
– Н-на!
Привстав на стременах, старый Метелица сделал короткий замах, и косой удар рассек скуластое лицо.
– Иншалла![3]
Свесился с коня балагур Малк, не дожив до двадцать первой весны.
– Дзябол[4] в харю!
Беглый шляхтич Забельский блокировал саблю в руках крымчака и могучим ударом кулака выбил его из седла.
– Бей!
– Аллах акбар!
На Нестора навалилось сразу трое. Зеленый казачий жупан в нескольких местах покрылся разрезами, а седой оселедец развевался на морозном ветру, как куренной жупел.
– Держись, браты!
Из лощины, с шашками наголо, низко пригнувшись к конским шеям, вылетел сторожевой десяток Переяславского куреня. Вперед вырвался Семен Лузга, кровный побратим Нестора, атаман разъезда.
– Руби басурман!
Татары, несмотря на сохраняющийся численный перевес, брызнули врассыпную. Дичь внезапно превратилась в охотника. Запорожцы рвали уздечки и нещадно терзали конские бока шпорами, пластаясь в погоне, но азарт сыграл с ними злую шутку – конный ясырь уходил в противоположную сторону. Торопливо развернув коней, разъезд бешеным галопом вылетел на торную дорогу. Казачьи лошади дышали хрипло и прерывисто.
– Не догнать, – хмуро поведал подъехавший Лузга.
– Ушли! – со злобой сплюнул сквозь зубы Нестор.
– Твои все целы?
Грубое обветренное лицо атамана помрачнело, а рука непроизвольно потянулась к сабле – из его десятка в седлах осталось четверо запорожцев.
– Еще двое догоняют, – показал Семен на приближающихся всадников.
К отряду неспешной рысью подскакали Лисица и Палий. Данила потерял в пылу схватки свою шапку и сейчас, болезненно сморщившись, растирал пятерней затылок.
– Ранен?
– Татарская стрела на излете подрезала подпругу, – пояснил его товарищ атаману. – На полном скаку об земь сыру сверзился.
– Який же он казак, неже скаче как баба? – недовольно спросил Лузга.
– Ты хлопца попусту не хай! – вступился за друга Лисица, побелев от обиды. – Конь провалился в нору и припал на копыта. Даже черт не удержится в седле.
– Молод еще на старших голос повышать! – приструнил его Нестор. – Нас Семен крепко выручил, за что поклон ему низкий.
– Коль не нашего полку, то иди себе к волку, – пробурчал себе под нос Лисица.
Переяславец подозрительно посмотрел на него, словно услышал сказанное, но промолчал. Повернувшись к Нестору, он спросил:
– Посеченных сами подберете?
Дождавшись молчаливого кивка побратима, он махнул рукой своим казакам и, залихватски свистнув, ускакал прочь, оставляя за собой клубы пыли.
Незамаевцы возвращались в Кош, ведя за собой в поводу лошадей с печальным грузом. Ехали молча, полностью погруженные в нерадостные думы. Кто-то скорбел о погибших товарищах, а кто-то вздыхал о нелегкой судьбе родных, чужой волей угнанных на чужбину. Лисица сжал коленями бока лошади и в два скачка поравнялся с Данилой, болезненно растирающим виски.
– Зашибся, брат? – участливо спросил он.
Палий отрицательно покачал головой и неохотно пояснил:
– Чудное мне примстилось в беспамятстве.
Лисица с любопытством взглянул на товарища, но, не дождавшись продолжения, настойчиво потребовал:
– Сказывай, не тяни рогатого за хвост!
Данила задумчиво потеребил чуб и начал рассказ:
– Блазнилось, что лежу я в палатах белокаменных, неведомых, а кругом чужеземцы пришлые, ни на кого непохожие. То ли нехристи, то ли аспиды грешные. Облачены в платья одинаковые, белые, что мужики, что бабы, а в руках железки блестящие. И режут они меня ножами острыми под яркими свечами…
Он замолчал ненадолго и внимательно посмотрел на Бояна. В живых глазах товарища не было и намека на насмешку, только сосредоточенная серьезность. Данила продолжил:
– Потом я памяти лишился…
– Здесь или там? – немедленно последовал уточняющий вопрос.
– Не знаю, – пожал плечами Данила. – Но очнулся оттого, что гладит меня по щеке Златка, смотрит так нежно и говорит ласковыми словами… только речь ее непонятна. Про кукушку сказывала и что искала она меня…
– Характерник ты, брат! – авторитетно заявил Лисица. – Будет у нас теперь свой колдун в десятке.
– Думаешь? – недоверчиво спросил Палий.
– А то ж? Ты судьбину свою зрил, а дивчина на подмогу тебя звала.
Бросив быстрый взгляд на сомневающегося товарища, он с жаром принялся доказывать:
– Байда из Леуштовского товариства в падучей всегда кажет, кто от пули падет, а кто от пики басурманской. Может от сабли заговорить и воду в солончаках отыскать. Колдун ты, брат, даже не сомневайся!
– И что теперь делать? – озадачился Данила.
– Радоваться! – безапелляционно отрезал Лисица. – Вспомни: ты в Коше седьмой год уже, сколько раз в поход ходил, и на ляхов, и на османов, а до сих пор ни одной царапины. И сегодня стрела татарская тебя миновала. – Чуть подумав, он весомо добавил: – И конь твой уцелел.
Последний довод в устах товарища почему-то прозвучал с особой убедительностью. Память вернула молодого казака в давнее прошлое, когда, похоронив родного батьку, запоротого до смерти рязанским помещиком Надыйкиным, он подпалил хозяйскую усадьбу и бежал в Запорожскую Сечь. Став лихим рубакой, Данила часто терял в набегах товарищей, но сам, словно и впрямь заговоренный, ни разу не был ранен.
В словах Лисицы был определенный резон, но смущало одно обстоятельство: как воспользоваться неведомым искусством характерника, молодой запорожец не знал. Из раздумий его вывел легкий толчок – острый носок турецкого сапога неосторожно поддел правое стремя. Подъехавший Ляшко положил руку на плечо Данилы и спросил:
– О чем шепчетесь, други?
Ясновельможный пан гордо покачивался в седле и взирал на своих товарищей с усмешкой. Пыл прошедшей схватки еще не исчез из голубых глаз, а смолисто-черные усы воинственно топорщились.
– Палий – колдун! – поделился новостью Боян. – Будет клады искать и пули отводить.
– Матка боска! – изумленно вскинулись густые брови. – Что ж ты раньше-то молчал?
Данила неодобрительно покосился на развеселившихся запорожцев и отрезал:
– Хватить лясы точить! Хуже баб базарных.
В Сечь добрались в полдень. Маленький юркий казак со смешным прозвищем Ласка встретил их при въезде:
– Нестор, курень сходку собрал. Поход на Низ объявлять будут.
– И атаман согласен? – поразился десятник.
Куренной атаман Мирон Крысь не был в большом почете у Незамаевского товарищества. Бывший писарь ревизион-коллегии[5], попавшись на казенном воровстве, спешно бежал в Сечь, заметая следы. С Дона сдачи нет! За короткий срок хитрый и изворотливый Мирон добился теплого места в войсковой канцелярии и доверия кошевого атамана. Посулами и подкупом, опираясь на поддержку казацкой старшины, он получил и должность куренного атамана, но в набеги ходить не любил и отправлял вместо себя наказного. Старые казаки роптали и на ближайшей раде собирались переизбрать хитрована.
– Нестор, огонь! – Тревожный возглас поднял разъезд в стременах.
– Вижу! – сдавленно прохрипел атаман и махнул рукой. – Ходу, братцы!
Каблуки вонзились в бока скакунов, свист ногаек разбудил дремлющую степь. Казачья стража сорвалась в галоп и спустя четверть часа влетела в Камышовую балку. Крытые дранкой избушки полыхали в ночи, отбрасывая зарево на сумрачные лица уцелевших хуторян. Черные столбы дыма поднимались вверх и покрывали сажей промерзшую землю.
Гнедой конь под передним всадником нервно прядал ушами и настороженно фыркал при виде неподвижных тел, лежащих на земле. За спиной атамана послышались проклятия, извергаемые сквозь сжатые зубы. Нестор Крива соскользнул из седла, направляясь к хуторянам. Три седобородых старика стояли в горестном молчании, опираясь на деревянные посохи.
– Споздал ты, казаче, – глухо произнес один из них. – Татары полон увели. Немощных и деток младых под саблю пустили.
По дубленой морщинистой коже скатилась одинокая слеза, но выцветшие глаза смотрели устало и безучастно.
– Никто не уберегся? – жестко спросил Нестор.
Молчаливое покачивание головой послужило ответом.
– Что делать будем, атаман?
Из-за спины вынырнул молодой казак Боян Лисица. Мрачно оглядев картину побоища, он снял серую смушковую шапку и перекрестился. Русый оселедец вырвался на свободу, подхваченный порывом ветра.
– По коням! – рыкнул Нестор, взлетая в седло.
Бешеным аллюром прорезав балку, казачий разъезд вылетел за околицу. Пена хлопьями срывалась с лошадиных морд, спящие дрофы стайками улепетывали из-под копыт; горячая кровь гнала запорожцев все дальше и дальше в степь. У неприметной развилки отряд остановился и спешился, давая отдых усталым коням.
– Нас всего десяток, Нестор. – К десятскому атаману подошел крепкий коренастый казак, со шрамом на лице. – Может, сперва в курень за подмогой?
– У тебя, Путша, на хуторе не было ни родных, ни близких, – глухо обронил Лисица. – У меня сестру полонили, а у Палия – невесту. – Он кивком указал на статного воина в синем жупане венгерского сукна. Задорный чуб свисал из-под черной мерлушковой шапки на горящие мрачным огнем зеленые глаза.
– Данила, – окликнул молодого запорожца атаман. – Златка на хуторе гостевала?
Палий молча кивнул головой и положил руку на оголовок сабли, висящей на боку.
– Нестор, они разделились.
Метелица – отрядный следопыт – присоединился к сходке. Отряхнув приставшую к коленям землю, он продолжил:
– Две повозки двинулись на Перекоп. С ними – пяток конных. Остальные ушли вниз по Базавлуку. Три десятка, не меньше.
Десятник почесал затылок: судя по всему, татары решили продолжить набег. Силами его разъезда с основным отрядом не справиться, а ясырь[1] можно попытаться и отбить. После коротких раздумий он принял решение:
– Омелька, пулей скачи в курень и подымай громаду![2] Остальные – за мной!
Юнак молча кивнул и, развернув лошадь, направился в обратную сторону. Одновременно вскочив в седла, запорожцы продолжили погоню. Проскочив лощину, они вылетели на холм и притормозили, оглядывая голую, безлесную степь.
– Вон они! – выкрикнул быстроглазый Лисица. – В долину уходят.
Неясные размытые силуэты виднелись в серой предрассветной дали. Пришпорив взмыленных коней, казаки с устрашающим гиканьем устремились к врагу. Еще несколько минут стремительной скачки, и тонкая казачья сабля запоет привычную смертельную песню. Уже видны короткие кожуха шерстью наружу и лохматые лисьи малахаи. Уже поднялся настороженный крик в рядах крымчаков и быстроногие степные кони готовы сорваться в паническое бегство. Еще немного и…
– Засада, Нестор! – раздался предупреждающий оклик. – Справа!
Из-за высокого холма вылетела затаившаяся конница. Лунный отблеск на кривых татарских саблях с тонким свистом разрезал сумеречную мглу. Погоня попалась в западню.
– Уходим!
Запорожцы рыскнули влево, уходя по длинной дуге от преследователей. Несколько минут длилась бешеная скачка, сопровождавшаяся гортанными криками крымчаков. Когда свежие татарские кони приблизились на дистанцию выстрела, в воздухе запели стрелы.
– К бою!
Нестор выкрикнул команду и резко дернул уздечку. Развернувшийся десяток встретил врага пистолетными выстрелами. Захрипели жалобно кони, на землю кубарем покатилось трое татар. Рядом охнул Путша – стрела навылет пробила ухо, оставив жалкий клочок. Сабли с шипением покинули ножны.
– Гик!
Боевой клич пронесся по степи. Подбадривая себя воинственными криками, навстречу устремились крымчаки. В жестокой сабельной рубке сошлись два отряда. Степняки широкой подковой окружили запорожцев, пытаясь обойти с флангов. Казачий разъезд дружно, не ломая строй, ударил в центр.
– Бей!
Овчинный малахай развалился надвое, брызнув темными каплями.
– Н-на!
Привстав на стременах, старый Метелица сделал короткий замах, и косой удар рассек скуластое лицо.
– Иншалла![3]
Свесился с коня балагур Малк, не дожив до двадцать первой весны.
– Дзябол[4] в харю!
Беглый шляхтич Забельский блокировал саблю в руках крымчака и могучим ударом кулака выбил его из седла.
– Бей!
– Аллах акбар!
На Нестора навалилось сразу трое. Зеленый казачий жупан в нескольких местах покрылся разрезами, а седой оселедец развевался на морозном ветру, как куренной жупел.
– Держись, браты!
Из лощины, с шашками наголо, низко пригнувшись к конским шеям, вылетел сторожевой десяток Переяславского куреня. Вперед вырвался Семен Лузга, кровный побратим Нестора, атаман разъезда.
– Руби басурман!
Татары, несмотря на сохраняющийся численный перевес, брызнули врассыпную. Дичь внезапно превратилась в охотника. Запорожцы рвали уздечки и нещадно терзали конские бока шпорами, пластаясь в погоне, но азарт сыграл с ними злую шутку – конный ясырь уходил в противоположную сторону. Торопливо развернув коней, разъезд бешеным галопом вылетел на торную дорогу. Казачьи лошади дышали хрипло и прерывисто.
– Не догнать, – хмуро поведал подъехавший Лузга.
– Ушли! – со злобой сплюнул сквозь зубы Нестор.
– Твои все целы?
Грубое обветренное лицо атамана помрачнело, а рука непроизвольно потянулась к сабле – из его десятка в седлах осталось четверо запорожцев.
– Еще двое догоняют, – показал Семен на приближающихся всадников.
К отряду неспешной рысью подскакали Лисица и Палий. Данила потерял в пылу схватки свою шапку и сейчас, болезненно сморщившись, растирал пятерней затылок.
– Ранен?
– Татарская стрела на излете подрезала подпругу, – пояснил его товарищ атаману. – На полном скаку об земь сыру сверзился.
– Який же он казак, неже скаче как баба? – недовольно спросил Лузга.
– Ты хлопца попусту не хай! – вступился за друга Лисица, побелев от обиды. – Конь провалился в нору и припал на копыта. Даже черт не удержится в седле.
– Молод еще на старших голос повышать! – приструнил его Нестор. – Нас Семен крепко выручил, за что поклон ему низкий.
– Коль не нашего полку, то иди себе к волку, – пробурчал себе под нос Лисица.
Переяславец подозрительно посмотрел на него, словно услышал сказанное, но промолчал. Повернувшись к Нестору, он спросил:
– Посеченных сами подберете?
Дождавшись молчаливого кивка побратима, он махнул рукой своим казакам и, залихватски свистнув, ускакал прочь, оставляя за собой клубы пыли.
Незамаевцы возвращались в Кош, ведя за собой в поводу лошадей с печальным грузом. Ехали молча, полностью погруженные в нерадостные думы. Кто-то скорбел о погибших товарищах, а кто-то вздыхал о нелегкой судьбе родных, чужой волей угнанных на чужбину. Лисица сжал коленями бока лошади и в два скачка поравнялся с Данилой, болезненно растирающим виски.
– Зашибся, брат? – участливо спросил он.
Палий отрицательно покачал головой и неохотно пояснил:
– Чудное мне примстилось в беспамятстве.
Лисица с любопытством взглянул на товарища, но, не дождавшись продолжения, настойчиво потребовал:
– Сказывай, не тяни рогатого за хвост!
Данила задумчиво потеребил чуб и начал рассказ:
– Блазнилось, что лежу я в палатах белокаменных, неведомых, а кругом чужеземцы пришлые, ни на кого непохожие. То ли нехристи, то ли аспиды грешные. Облачены в платья одинаковые, белые, что мужики, что бабы, а в руках железки блестящие. И режут они меня ножами острыми под яркими свечами…
Он замолчал ненадолго и внимательно посмотрел на Бояна. В живых глазах товарища не было и намека на насмешку, только сосредоточенная серьезность. Данила продолжил:
– Потом я памяти лишился…
– Здесь или там? – немедленно последовал уточняющий вопрос.
– Не знаю, – пожал плечами Данила. – Но очнулся оттого, что гладит меня по щеке Златка, смотрит так нежно и говорит ласковыми словами… только речь ее непонятна. Про кукушку сказывала и что искала она меня…
– Характерник ты, брат! – авторитетно заявил Лисица. – Будет у нас теперь свой колдун в десятке.
– Думаешь? – недоверчиво спросил Палий.
– А то ж? Ты судьбину свою зрил, а дивчина на подмогу тебя звала.
Бросив быстрый взгляд на сомневающегося товарища, он с жаром принялся доказывать:
– Байда из Леуштовского товариства в падучей всегда кажет, кто от пули падет, а кто от пики басурманской. Может от сабли заговорить и воду в солончаках отыскать. Колдун ты, брат, даже не сомневайся!
– И что теперь делать? – озадачился Данила.
– Радоваться! – безапелляционно отрезал Лисица. – Вспомни: ты в Коше седьмой год уже, сколько раз в поход ходил, и на ляхов, и на османов, а до сих пор ни одной царапины. И сегодня стрела татарская тебя миновала. – Чуть подумав, он весомо добавил: – И конь твой уцелел.
Последний довод в устах товарища почему-то прозвучал с особой убедительностью. Память вернула молодого казака в давнее прошлое, когда, похоронив родного батьку, запоротого до смерти рязанским помещиком Надыйкиным, он подпалил хозяйскую усадьбу и бежал в Запорожскую Сечь. Став лихим рубакой, Данила часто терял в набегах товарищей, но сам, словно и впрямь заговоренный, ни разу не был ранен.
В словах Лисицы был определенный резон, но смущало одно обстоятельство: как воспользоваться неведомым искусством характерника, молодой запорожец не знал. Из раздумий его вывел легкий толчок – острый носок турецкого сапога неосторожно поддел правое стремя. Подъехавший Ляшко положил руку на плечо Данилы и спросил:
– О чем шепчетесь, други?
Ясновельможный пан гордо покачивался в седле и взирал на своих товарищей с усмешкой. Пыл прошедшей схватки еще не исчез из голубых глаз, а смолисто-черные усы воинственно топорщились.
– Палий – колдун! – поделился новостью Боян. – Будет клады искать и пули отводить.
– Матка боска! – изумленно вскинулись густые брови. – Что ж ты раньше-то молчал?
Данила неодобрительно покосился на развеселившихся запорожцев и отрезал:
– Хватить лясы точить! Хуже баб базарных.
В Сечь добрались в полдень. Маленький юркий казак со смешным прозвищем Ласка встретил их при въезде:
– Нестор, курень сходку собрал. Поход на Низ объявлять будут.
– И атаман согласен? – поразился десятник.
Куренной атаман Мирон Крысь не был в большом почете у Незамаевского товарищества. Бывший писарь ревизион-коллегии[5], попавшись на казенном воровстве, спешно бежал в Сечь, заметая следы. С Дона сдачи нет! За короткий срок хитрый и изворотливый Мирон добился теплого места в войсковой канцелярии и доверия кошевого атамана. Посулами и подкупом, опираясь на поддержку казацкой старшины, он получил и должность куренного атамана, но в набеги ходить не любил и отправлял вместо себя наказного. Старые казаки роптали и на ближайшей раде собирались переизбрать хитрована.